Бушков Александр Александрович. Стервятник

   Из здания он вышел беспрепятственно. Хотелось хохотать, легкость в теле была необыкновенная.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Железная леди

   Господин киллер сидел в кресле, вытянув ноги в носках и положив их на край стола. В руке у него был большой бокал настоящего джина «Гордон», смешанного с отечественным тоником «Пишар» (сокращенное название акционерного общества «Пиво Шантара»). Напиток сей символизировал не потребность в алкоголе, а успешное завершение дела, незапятнанную чистоту акции. Он временами отхлебывал по глоточку, довольный жизнью, но пуще того — собой.
   Вычищенный и смазанный «ТТ» покоился в надежном тайнике, самолично вырытом Родионом в подвале у Самсона. В ничейном тупичке, под грудой валявшегося там исстари железного лома, старых автомобильных покрышек и пустых банок. Железа было столько, что любой металлоискатель просто обязан был скоренько рехнуться и окончательно потерять нюх. Там же, в двух канистрах с отрезанными днищами, почивали гранаты, денежки и злосчастное золотишко — выбрасывать его было жалко, оставалось все же приберечь до Екатеринбурга, а там переплавить, что ли, в слиток, приспособить куда-нибудь... Ну, а червонцы особых примет не имеют, с ними возни не будет.
   Ирине звонить не было смысла — сама все узнает, а в ненужные детали вроде исчезновения орудия убийства с места совершения такового следствие ее вряд ли будет посвящать. Так что и с этой стороны все пройдет гладко, вконце концов, послушайся он совета сообщницы и брось пистолет рядом с усопшим, мог бы, два пальца уделать, сгореть, как швед под Полтавой. «Мюллер» уже лез за пистолетом, да и девчонка отиралась тут же...
   Голова абсолютно не беспокоила — пульсация с левой стороны черепа то ли пропала, то ли распространилась на весь мозг, на все тело и оттого стала как бы неощутимой частью его самого, вроде кровеносных сосудов. На самочувствие это если и повлияло, то — в лучшую сторону, он острее ощущал запахи и звуки, мир был ярок, краски сияли почти без переходов и полутонов. Временами даже казалось, что слышит долетавшую то ли из-за стены, то ли из квартиры сверху громкую триумфальную музыку — и это при толстенных стенах добротной сталинской постройки.
   Попробовал взяться за жизнеописания двенадцати Цезарей — но не получалось что-то, не хватало сосредоточенности, смысл сто раз читанных строчек ускользал. Сердито отшвырнув книгу на стол, отхлебнул джина. Необычно рано вернувшаяся Лика его не потревожила ни разу — а Зойка умчалась куда-то с подружками, так что царили тишина и покой.
   Потом, совершенно неожиданно, Лика возникла на пороге — в неизменно коротеньком кимоно, черном с золотыми драконами, с заколотыми сзади волосами, встала в двери, словно бы в нерешительности, что для нее было явлением необычным.
   — Проходи, супруга, — сказал он почти весело. — Что стоишь на пороге, как бедная родственница... Джина хочешь? Возьми себе стаканчик, на обычном месте...
   Лика достала стакан из шкафчика, то и дело бросая на Родиона довольно странные взгляды. Села в кресло, привычно закинув ногу на ногу, но на сей раз он что-то не усматривал слегка замаскированного приглашения к сексуальным играм. Она сидела, напряженно выпрямившись, так и не прикоснувшись к джину. У Родиона в голове промелькнуло: «Елки-палки, неужели все же парочка прелюбодеев набралась смелости огорчить крошек-детишек и устроить канитель с разводом? Было бы здорово, честно говоря, разом снимает многие проблемы, не придется ее провоцировать на скандалы, подталкивать самому... Неужели?!»
   Не снимая ног со стола, Родион окинул бывшую любимую жену веселым взглядом:
   — Ну что, жена моя, мать моего дитяти? Не пойму я что-то — то ли ты ножки демонстрируешь, намекая, что проголодалась, то ли хочешь мне сообщить с похоронной миной, что влюбилась в соседа и готова отдаться?
   Если и в самом деле речь должна была зайти о разводе, Родион ей значительно облегчил задачу. Но она не подхватила брошенный мяч, смотрела с мучительным раздумьем. Проговорила, отведя глаза:
   — Шуточки у тебя...
   — А ты что грустна? Отчего это?
   — Может, уберешь ноги со стола?
   — Ладно, я сегодня покладистый. — Он убрал ноги, попытался провести подошвой по ее обнаженному бедру.
   Лика досадливо отшатнулась:
   — Прекрати...
   — Мадам не хочет любви?
   — Мадам хочет ясности, — И посмотрела ему в глаза: — Родик, что с тобой происходит?
   — Да ничего со мной не происходит, — пожал он плечами совершенно искренне.
   — Где ты сегодня болтался?
   Его поневоле прошиб истерический смех — изящно и элегантно, без малейшего прокола, совершить классическое заказное убийство, заработав пятьдесят тысяч долларов, вернуться домой и там напороться на классический вопрос сварливой женушки...
   — Что тут смешного? — нахмурилась Лика. Вспомнив, какое обращениераздражает ее большевсе-го, Родион глотнул джина и ослепительно улыбнулся:
   — Малышка, не припоминаю что-то, чтобы я у тебя требовал отчета о дневных перемещениях...
   — Но это же другое дело... — неосмотрительно вырвалось у нее.
   Сама подставилась. Родион ухмыльнулся:
   — Это как это — «другое дело»? — произнес он спокойно, но недобро. — Я что, из другого теста сделан? И обязан отчитываться при том, что ты вовсе не обязана...
   — Родик, я не это имела в виду... — примирительно сказала она. — Черт, даже не знаю, как сформулировать... — и улыбнулась виноватой детской улыбкой, когда-то отчаянно возбуждавшей его. — Можешь спокойно рассказать, во что ты ухитрился вляпаться?
   — Ну что ты такое несешь? — спросил он со спокойным превосходством, полностью держа себя в руках.
   — Откуда «Форд»? — нервно сцепив пальцы, спросила Лика. — Да что далеко ходить, откуда джин за девяносто долларов?
   — Ну и ну... — покрутил он головой. — А откуда у тебя деньги на «Тойоту»? И все прочее?
   — Заработала.
   — Малышка ты моя, — протянул он, с удовольствием узрев, как она сердито хмурится, но прилагает отчаянные усилия, чтобы не сорваться в базарную склоку. — Заработала... Ну, и я вот заработал.
   — Где и как?
   — Ну-у. Лика... — протянул он. — Уж тебе-то не надо вроде объяснять, что такое коммерческая тайна? Заработал, и все. Заработаю еще.
   — Так не бывает...
   — Бывает, — сказал он. — Рано ты поставила на мне крест.
   — Да не ставила я на тебе ни крестов, ни полумесяцев! — в сердцах воскликнула Лика. — Просто — так не бывает. Ты ничем таким не занимался, до самых последних дней, негде тебе было заработать...
   — Точно знаешь?
   — Представь себе, точно! — почти крикнула она. «Черт, я ведь и забыл совсем о ее привычке подкидывать микрофончики, — подумал Родион в некотором смятении. — Нет, в машине отличная сигнализация, да и Соня, девочка предусмотрительная, купила в „Кольчуге“ детектор, всегда, прежде чем открыть рот по делу, проверяет и машину, и квартиру...»
   — А откуда знаешь, если не секрет? — поинтересовался он с нехорошей усмешкой. — Как тогда с Зойкой, да? Ну, пой, светик, не стыдись...
   Лика не без смущения опустила глаза. Но все же решилась:
   — Ну, ладно. Нанимала специалиста. Пойми ты, я же о тебе думаю... Что это за девица и насчет чего она должна была тебе обеспечивать алиби? Речь идет именно об алиби, не верти.
   — Это твой спец так считает? После короткого колебания она кивнула, поторопилась добавить:
   — Мне и самой так кажется...
   — Креститься надо, если кажется, — сказал он, полностью покончив с прежней расслабленностью, исполнившись звериной осторожности: — Уж тебе-то, бизнесменша моя, коммерсанточка, следовало бы знать, что бизнес, как и Восток — дело тонкое, тут возможны самые неожиданные коллизии, которые со стороны и в самом деле могут выглядеть...
   — Хватит! — не сдержавшись, почти крикнула она. Продолжала спокойнее: — Родик, не надо меня принимать за дуру. Сам знаешь, я не дурочка. Потому и держат в нынешнем качестве... И вовсе я не ставлю на тебе крест, я и разговор-то этот затеяла, чтобы спасти то, что еще можно спасти... Прости меня, тысячу раз извини, но не вижу я вариантов и ситуаций, при которых ты вдруг смог бы во мгновение ока переквалифицироваться в крутого дельца. Не случается такого вдруг, понимаешь, что я имею в виду? А ты, такое впечатление, неожиданно сбросил шкуру, как змея... Не мог ты заработать. Мог только во что-то вляпаться.
   — А как же «Форд»?
   — По-твоему, «вляпаться» — непременно означает оказаться в дерьме? — горько усмехнулась Лика. — Иногда оказаться за рулем «Форда» как раз и означает — вляпаться...
   — Микрофон был в машине? — сухо, по-деловому спросил он.
   — Нет, — сказала Лика, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Направленный. Сыщик вас слушал из своей машины. К сожалению, ты от него ухитрился оторваться совершенно случайно, иначе бы я смогла точно вычислить...
   — Поручи сыщику, — усмехнулся он.
   — Не будь дураком. Это в его задачу не входит. Я просто хотела убедиться, что с тобой творится нечто неладное...
   — Убедилась?
   — Убедилась, — сказала Лика. — Нормальным бизнесом, даже слегка противозаконным, там и не пахнет. Что-то другое...
   — Беги в милицию. Вместе с сыщиком. На стене висим топор и простынка розова, с муженьком играли мы влика Морозова...
   — Да не пори ты ерунду! — сердито встрепенулась одним глотком разделалась с джином. — Сыщик в милицию не пойдет, не его проблемы, а я тем более не рвусь. Говорю же, о тебе, дураке, забочусь. Если все расскажешь, не скрывая и не увиливая, честное слово, из кожи вон вывернусь, чтобы тебя вытащить. А скоро понадобится вытаскивать, нет сомнений... Только потом будет труднее, лучше уж сразу с этим покончить...
   — Благодарю за заботу...
   — Родик, ну как до тебя достучаться? Я тебе добра желаю, дураку... Ведь вляпаешься так, что...
   — И угроблю твою блестящую карьеру?
   — Да ничего ты не угробишь! — взвилась она. — Времена не те... Господи, я тебя не узнаю, чужой какой-то! Карьере моей может помешать только атомная война, я о тебе думаю, дурак... А ты о дочке подумай. Каково ей будет, если ты вляпаешься...
   — Брось, — сказал он спокойно. — Ни во что я не вляпался, говорю тебе. А ты скажи своему сыщику: если еще раз попробует за мной топотать, собью уши вместе с головой... Думаешь, не сумею?
   — Бог ты мой, ты сейчас прямо как волк оскалился... — Она, зажмурившись, встряхнула сжатыми кулачками, пытаясь успокоить себя. Открыла глаза: — Родик, я лишний раз убедилась: что-то с тобой неладно. Сыщик свое дело сделал, все кончено, успокойся. Честное слово. Мне просто надо было убедиться... Давай, не откладывая, поговорим предельно откровенно. Я тебя вытащу, что бы там ни было, если пообещаешь, что развяжешься со всем этим и расскажешь подробнейшим образом...
   — Знаешь, в чем твоя ошибка? — перебил он спокойно, даже благодушно. — В заносчивости и самоуверенности. И проистекающем отсюда комплексе превосходства. К вопросу о направленных микрофонах, близкому мне еще и как инженеру-практику... Ну как ты не подумала, радость моя, что микрофонов таких нынче гораздо больше, чем тебе кажется?
   — Ты что имеешь в виду? — спросила она настороженно.
   Не сводя с нее глаз, с превеликим удовольствием отмечая неуверенность на лице, Родион медленно произнес, почти продекламировал в стиле старых трагиков:
   — Бокалы грязные, Анжелика, шампанское не откупорено... Придется вас наказать...
   Секунду или две она таращилась на Родиона непонимающе. Потом вдруг осознала. Отчаянно покраснела, румянец залил даже шею и грудь.
   Родион просчитывал и взвешивал каждое слово, он вовсе не собирался закладывать доктора и наводить Лику на след. С наслаждением созерцая жену, смутившуюся до потери речи, продолжал с расстановкой:
   — Больше всего жалею, что нет у меня ни пленки, ни записи на видео. Денег не хватило... А посмотреть было бы интересно, там, по-моему, цепи какие-то лязгали... Что вы там вытворяли, если не секрет? И куда цепи присобачивали?
   — Не было цепей... — прошептала она беспомощно.
   — А что лязгало-то? Ты не стесняйся, мы современные люди, если тебе что-то такое особенное нравится, я это тоже могу взять на вооружение, как заботливый муж... Хозяйственный на углу еще не закрылся, могу собачью цепочку купить... Или что там тебе нужно?
   Лика, все еще пунцовая от кончиков ушей до ложбинки меж грудями, налила себе на два пальца чистого джина, избегая его взгляда с небывалой старательностью, выпила, закурила, прикончив сигарету в несколько затяжек, подняла голову:
   — Ну, ладно. Есть у меня любовник. Подловил.
   — И я, конечно, сам виноват? Плохо трахал?
   — Не в том дело... И потом, ты сам не без греха. Если я Булатова — вопрос дискуссионный, то насчет Галки и той черненькой я уверена на все сто... Родик, ай не будем считать, кто сколько раз трахался на стороне. Очень может быть, баланс окажется не в твою пользу, то есть, в твою, смотря как оценивать... Сойдемся а на том, что оба хороши, идет? И давай прикинем, мне тебя вытаскивать...
   В нем неожиданно проснулась злость — из-за того, блудная женушка так быстро опомнилась, перехватила инициативу, настойчиво гнула свое...
   — Вытаскивать? — зло процедил он, вставая. — Не надо меня ниоткуда вытаскивать, без твоей помощи обойдусь. Понятно?
   — Родик, не сходи с ума...
   Она торопливо поднялась, когда он придвинулся вплотную, судя по лицу, всерьез опасалась удара. Он не ударил. Окинув с головы до ног взглядом, процедил:
   — Значит, нравится тебе, когда мужики силком заваливают? Учтем...
   И надвинулся, стиснул ее руки повыше локтей, развернул к дивану. В первый момент Лика растерялась, но потом принялась ожесточенно бороться, она всегда была хрупкой, однако на сей раз сопротивлялась с небывалой силой. Родиону удалось посадить ее на диван, а повалить не смог, как ни старался. В голове у него плескалось темное, но сознания все же не захлестнуло, он рассуждал трезво и холодно...
   Отпустил ее. Как в дурном фильме. Лика отползла, прижалась к стенке, придерживая кимоно на груди. Быстро проговорила, рассерженно сверкая глазами:
   — Причем тут — силком? Если уж о том, что мне нравится... Нравится оказаться в руках настоящего мужика, понятно?
   — Сейчас окажешься, — спокойно сказал он, не глядя, протянул руку и выхватил «Зауэр» из ящика тумбочки. Вынул обойму, продемонстрировал ее Лике: — Патроны настоящие... — Встал коленом на диван. — Ложись, моя красавица, не ломайся...
   Лика дернулась, но диван стоял торцом к стене, и отползать было некуда. Без всякой спешки Родион, не отводя от нее глаз, с кривой усмешечкой сбросил рубаху, влез на диван, придвинулся. Лика бледнела на глазах, кругля глаза.
   — Это будет самоубийство, — сказал он с расстановкой. — Никто и не заподозрит... Ну откуда у простого советского инженера импортная пушка? Переутомилась на работе, в отношениях с женатым мужиком запуталась... У меня будет прекрасное алиби, могу тебя заверить...
   И приблизил дуло к ее голове. Лика застыла, боясь шевельнуться:
   — Я тебя прошу...
   — Да ладно, — сказал он, стоя на коленях рядом с ней. — Не бойся, будешь умницей, обойдется без самоубийства... Ну-ка, поближе. Законного мужа ублажаешь, чего уж там... Живенько расстегни мне джинсы, так, возьми в ротик...
   Глядя сверху вниз на русоволосую головку, он медленно отвел с шеи Лики прядь волос — стволом пистолета. Никакого удовольствия и возбуждения не чувствовал — одну злобную радость. Процедил сквозь зубы, придерживая левой рукой ее затылок:
   — Настоящего мужика захотелось? — и, убрав руку, стараясь говорить как можно небрежнее, приказал: — Хватит. Ложись. Ноги раздвинь. Развяжи пояс. Распахни халат. Руки под голову. Что надо отвечать? Ну?
   И осклабился, услышав тихий испуганный голос:
   — Как вам будет угодно, сэр — Медленно опустился на диван, упираясь локтями, не выпуская пистолета, вошел в нее, сухую и напряженную.
   Прикрикнул:
   — Ноги сдвинь!
   Лика лежала неподвижно, но это был сущий пустяк, ничего не менявший. Тихонько охнула от боли — Родион грубо и откровенно насиловал ее, высоко приподнявшись на локтях, так, чтобы соприкасались не больше, чем необходимо, рывками бросая тело вниз-вверх, выдыхая сквозь зубы:
   — Лежи, шлюха... Спасать вздумала?
   Теперь она казалась совершенно чужой, покорно ерзавшей под ним куклой. После десятка сильных толчков Родион замер, глядя в ее запрокинутое, оскаленное лицо с ползущими по щекам слезами, выдержав паузу, рывком вышел из нее, встал и налил себе джина, удовлетворенно оглянулся через плечо. Лика приподнялась, тихо всхлипывая, завязывала пояс. Он бросил пистолет в ящик и сказал почти мирно:
   — Вот так по-настоящему и наказывают. Это тебе не в субреток играть... Отольются тебе мои поллюции...
   — Скотина...
   — Я ведь могу и повторить. С вариациями. Она спустила ноги с дивана — и отскочила к двери. Торопливо сказала:
   — Ближе, чем метров на пять, ты ко мне теперь не подойдешь. А это уже будет не самоубийство...
   — Глупенькая, — усмехнулся он. — Я же пошутил. Не убивать же всерьез шлюху такую...
   — Убирайся из квартиры! Немедленно! Куда глаза глядят!
   — В милицию жалиться пойдешь? То-то похохочут за спиной... А я могу порассказать кое-что, неосмотрительно мне поведанное: я вашу деловую практику имею в виду, не всему еще срок давности подошел...
   — Никуда я не пойду, — сказала она, стоя в дверях и отшатываясь при каждом его движении. — Но ты убирайся.
   — Даже странно слышать такое от вполне рыночной дамы, — сказал Родион спокойно. — Квартира, если помнишь, в нашем совместном владении, у каждого своя доля, это тебе не советские времена... Хочешь делить, давай поговорим, как приличные бизнесмены...
   — Тебе лечиться надо...
   — А тебе? — он сел в кресло и закинул ноги на стол. — По крайней мере, я тебя оттрахал без всяких извращений, не то что иные прочие...
   — Я не об этом. У тебя глаза безумные.
   — А у тебя — блядские. Ладно, садись и налей себе стаканчик. Обсудим насчет развода, как цивилизованные люди. Никто никого не спасает, никто ни на кого не пишет заявлений. Расходимся культурно.
   — Ты же погибнешь, дурак... — Что-то изменилось у нее в глазах, но обида и боль там оставались по-прежнему.
   — Ну, это ты преувеличиваешь, — пожал плечами Родион. — У меня другие планы. Садись, выпьем. Я тебе ничего не порвал? Уж извини, накипело...
   — Господи, у тебя и тон обычный...
   — А что же мне, истерически стенать? Считай, это тебе вместо оплеухи... Анжелика.
   Лика, с исказившимся лицом, круто повернулась и выбежала. Вразвалочку направившись следом, Родион увидел, что она, хлопнув дверью, скрылась в своей комнате. Подошел, бесшумно приоткрыл дверь, заглянул в щелочку. Она лежала на кровати ничком, прижимая к лицу подушку, вздрагивая всем телом.
   Хмыкнув — ну вот и ладушки, пусть проплачется, — вернулся к себе и, тщательно обтерев носовым платком пистолет, засунул его под диван. Следовало учесть возможные неожиданности, продиктованные оскорбленным женским самолюбием. Состроив глупую физиономию, пробормотал:
   — Ну откуда я знал, начальник, что она такие игрушки домой таскает, да еще в моей комнате бросает...
   И налил себе еще джину. Минуты через две в дверь позвонили, в первый момент у него поневоле оборвалось сердце, но тут же неведомо откуда пришли хладнокровие и уверенность, он направился в прихожую, готовый встретить любую опасность пренебрежительной усмешкой и гордо поднятой головой. Даже если напали на след — «ТТ», а также все прочее, хранящееся в подвале в доме Самсона, все тщательно протерто, доказать что-либо невозможно...
   — Привет, — сказала Маришка. — Ты чего такой взъерошенный? Спал? А я без машины, выпили тут с ребятами неподалеку, дай, думаю, заскочу в гости...
   — Ну и правильно, — сказал он, посмотрел на площадку. — Пес-то где?
   — Дома сидит... Ты один?
   — Нет, где-то женушка обретается, — сказал Родион, помогая ей снять куртку. — Не в духе она сегодня, так что, может, и не соизволит выйти...
   Когда они направлялись на кухню, сзади стукнула дверь. Лика вышла, остановилась перед ним, вздернув подбородок, щеки были уже сухими, но все равно с первого взгляда понятно, что совсем недавно плакала в три ручья. Чего за последние лет семь с ней на памяти Родиона не случалось — и он ощутил прилив законной гордости: пронять железную леди было непросто. Только сейчас он понял, что давно и яростно ее ненавидит, оказывается...
   — Значит, так, — сказала Лика, сердито посверкивая глазами, словно и не замечая Маришки. — Я никуда не иду и никому не жалуюсь. Но разводимся моментально. С моей стороны препятствий не будет. Алиментов не требую, обойдусь. Квартиру мне делить, честно говорю, не хочется. Спокойно подсчитаем, сколько стоит твоя доля, и купим тебе отдельную. Устраивает?
   — Вполне, — сказал Родион. — И даже не нужно мне ничего покупать, наличные вполне устроят. Не обманешь?
   — Не обману, — презрительно бросила она. — Если сомневаешься, обратимся к независимым оценщикам...
   — Как вам будет благоугодно, — сказал Родион с манерным поклоном.
   Он прекрасно понимал, что это не нахлыв, не влияние момента, не оскорбленная гордость вещует — это полный и окончательный разрыв. А значит, вся прошлая жизнь уходит в небытие. Но ни капли сожаления он отыскать не мог, одно лишь облегчение раба, не просто отпущенного на свободу — самого ставшего господином.
   — Полный отпад, — ошалело разглядывая их, прокомментировала Маришка. — Анжелка, ты что, всерьез?
   — Я тебе не Анжелка, — сердито отрезала Лика все еще, должно быть, кипя.
   — Ты что, забыла, Мариш? — непринужденно спросил Родион, как будто Лики тут и не было вовсе. — Анжелика она только по паспорту... и для иных приятелей.
   — Ой, только не начинай опять... — поморщилась Лика.
   — Я и не начинаю, — сказал он. — Итак, наличными, договорились? Когда прикажете получить?
   — Обсудим, — бросила она, пытаясь изо всех сил принять вид пренебрежительный и отрешенный. — Теперь так... Грязь друг на друга перед Зойкой не лить, ладно? Я надеюсь, мозги у тебя не окончательно забродили, пожалеешь девчонку...
   — Ребята, вы бы помирились... — в полной растерянности сказала Маришка. — Что дуру-то гоните...
   — Нужно еще подумать, как нам быть до развода и разъезда, — чеканила Лика, отвернувшись от младшей сестренки. — После сегодняшнего я тебя видеть не могу. Тошнит.
   — Оно, вообще-то, взаимно, — сказал Родион. — Ладно. Есть у меня, где приклонить голову. Но ключи я оставляю у себя и при необходимости захожу за вещами.
   — Вот, кстати, о вещах. Чтобы этого нынче же в доме не было, никаких следов...
   — Сделаем, — хладнокровно ответил Родион.
   — Лика, ты про что? — спросила ошарашенная Маришка.
   — Вот он знает... — Лика пренебрежительно дернула подбородком в сторону Родиона.
   — Ты подумай, что вы оба как с цепи сорвались... — Маришка говорила без особого убеждения, просто, должно быть, считала себя обязанной выступить в роли примирительницы согласно ситуации.
   — Финита, — сказала Лика. — Ты, кажется, муженька подыскивала? По-родственному тебя предупреждаю: не торопись цепляться за освободившееся сокровище, — снова кивок в сторону Родиона. — Его, во-первых, надо от шизофрении подлечить, а во-вторых, есть сильные подозрения, что этим не ограничится...
   — Злюка ты все-таки, — сказала Маришка.
   — Тебя бы на мое место... В общем, как знаешь, сестричка. Индивидуум свободен от всех прежних обязательств и волен, как ветер. Только, я вас умоляю, если надумаете завалиться в постель, выберите местечко за пределами этой квартиры...
   Маришка, выпрямившись в струнку, обиженно бросила:
   — Ты за языком следи. Если что, тебя спрашивать не буду.
   — Ну, я же знаю, что ты к нему неровно дышишь. Только смотри, как бы вместе не влипли... В общем, счастья и удач. Привет блондинке. Постарайтесь здесь реже мелькать, Родион Петрович. — Лика повернулась и ушла к себе в комнату.
   — Пойду я, пожалуй, — сказала Маришка, не трогаясь с места. — А то еще сковородки летать начнут...
   — Подожди, вместе выйдем...
   Он торопливо вернулся к себе в комнату, повесил кобуру на пояс, сунул в карман деньги и ключи, завинтил бутылку джина, спрятал в сумку. Хмель выветрился, голова была ясная, вполне сможет вести машину.
   Маришка хотела что-то сказать, но Родион сунул ей в руки ее кожанку, почти вытолкал на лестницу и вышел следом. Вздохнул с облегчением:
   — Ну вот и все. Это, Мариш, не минутный нахлыв, это насовсем...
   — А что было-то?
   Они спустились на пролет ниже, остановились меж этажами. Маришка неторопливо натягивала куртку и, сразу видно, умирала от любопытства.
   — Да ничего особенного, — сказал Родион веско. — Застукал с хахалем, врезал пару раз, но это лишь чашу переполнило, и не более того...
   — Иди ты!
   — Такие дела, — развел он руками. — И вообще, надоело. Если так хочется, пусть обитает одна... Или тебе за сестренку обидно? Из женской солидарности?
   — Да понимаешь... — протянула Маришка. — Мы с ней никогда путем и не роднились, сам знаешь... Я девочка простая, куда мне до нее... Не жалко?