Бушков Александр Александрович. Стервятник

   Его владельцы были достаточно осторожны, чтобы не навлечь на себя гнев по-настоящему опасных фигур или заведомо проигрышные судебные процессы, но в тех случаях, когда точно знали, что последствий не предвидится, лезли вон из кожи. Вот и сейчас Родион не без удовольствия прочитал обширный репортаж о личной жизни покойного — начинающая певичка из ресторана «Приют путника», скороспелые мемуары секретарши г-на Вершина под лихим заголовком «Меж телефоном и факсом», скандальная история с флагом города, который послужил вдребезги пьяному и голому бизнесмену чем-то вроде римской тоги, когда он держал ночью речь перед памятником Чехову на набережной, случай с кордебалетом в варьете «шантеклер», в полном составе приглашенном на зафрахтованный теплоход... Насколько он мог судить. Вершин продолжал традиции старорежимных золотопромышленников, чудивших так, что исправники на десять верст вокруг прятались в чуланах, а губернатор страдал мигренью и ипохондрией — и, мало того, творчески их развивал. Именно Вершин, погрузив на борт воздушного лайнера полсотни японских телевизоров и примерно такое же количество репортеров, велел держать курс на Северный полюс, где вся эта компания, за время полета накачавшаяся шампанским, бодро вышвырнула импортные ящики за борт, все до одного. Прежде чем свалиться в здоровом алкогольном сне, Вершин успел сделать официальное заявление для прессы: выяснилось, он таким образом протестовал против засилья зарубежного товара и выражал надежду, что принадлежавший ему радиозавод переплюнет всех этих косоглазых в сжатые сроки. Каким-то чудом никто не вывалился в распахнутую дверь, а конкурент Вершина Зыбунов, чьей фантазии хватило лишь на хоккейный матч, устроенный на том же полюсе, умирал от зависти...
   Смешно, но Родион, не спеша прочитав все это, ощутил к Вершину нечто вроде симпатии — увы, чувства эти оказались несколько запоздалыми. «Вообще, — повторил он про себя, — Ирину можно понять...»
   Перевернув страницу, он убедился, что и прелестная вдова не осталась забытой. Правда, в отличие от беспутного муженька, Ирина Викентьевна Вершина представала в самом выгодном свете — для Родиона полной неожиданостью оказалось, что она входит в правление едва ли не всех мужниных фирм. Впрочем, он этому ничуть не удивился. Осталось стойкое подозрение, что репортер был Ириной куплен на корню, — даже немного зная ее, Родион находил некоторые эпитеты чрезмерно льстивыми...
   Имевшиеся при репортаже фотографии он обозрел взором знатока — и пришел к выводу, что в жизни она значительно пленительнее. А это еще что? Дела...
   Под занавес сообщалось, что вдова, пережившая нешуточное нервное потрясение, в самые ближайшие дни отправляется на пару-тройку недель подлечить здоровье — возле некоего теплого моря за тридевять земель. Какое именно море, не уточнялось, но подчеркивалось, что сведения наивернейшие и, не исключено, получены из первых рук.
   Так и было написано — в самые ближайшие дни...
   Воровато оглянувшись, он вернулся к киоску, купил жетон и направился к расположенному неподалеку телефону. Клетчатый, бдительно приподнявший голову, собрался было встать, но видя, что Родион стоит у телефона, остался на месте. Никто не подошел следом, не стал топтаться рядом, делая вид, будто ожидает очереди, — значит, второго хвоста нет. Конечно, и про направленные микрофоны забывать не стоит...
   Трубку сняли после третьего звонка.
   — Да? — послышался голос Ирины.
   — Надо увидеться, — сказал он. — Это срочно.
   — Что-то случилось? — голос мгновенно стал озабоченным.
   — Ну, не так чтобы, однако...
   — Не можешь говорить... раскованно?
   — Вот именно. Не горит, но желательно...
   Она помолчала. Клетчатый зыркал поверх газеты.
   — Если это необходимо... — наконец промолвила она не без колебаний.
   — Необходимо.
   — Завтра. Там, где мы... возле медведя. Понимаешь?
   — Вполне, — сказал Родион. — Когда?
   — Когда... — повторила она, явно измышляя торопливо непонятный посторонним код. — Когда... Вот что — единственная цифирка моего первого взноса, помноженная на четыре. Понял?
   — Ага, — сказал он. — Ничего сложного.
   — Только постарайся...
   — Будь спокойна, — сказал он. — Постараюсь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Как кормят рыб в Шантарске

   Ничего мучительнее он в жизни не испытывал. Будь его воля, ни за что не поехал бы на кладбище, но отказываться было никак нельзя.
   Мучило его одно, не столь уж сложное ощущение — казалось, что эти украли у него не только Ликину жизнь, но и ее смерть. Длиннейшая кавалькада разномастных иномарок сразу вызвала у него неодолимое желание шарахнуть туда парочку гранат.
   Лики не было — чье-то незнакомое восковое лицо на подушке умопомрачительного гроба с посеребренными ручками, нелепая маска. Он совершенно не чувствовал ни с м е р т и, ни ухода." Все было чуточку ненастоящим — идиотский гроб, вульгарно пышные венки из живых цветов, сытые рожи, вереницей подходившие к нему соболезновать с одинаково казенными фразами и однотипно-скорбно поджатыми губами. Иные их холеные самки норовили всплакнуть над Зойкой, хорошо хоть, конвейер не оставлял им времени.
   И все-таки он выдержал стойко. Он был уже другим, битый жизнью разбойник, шантарский Робин Гуд, ему надлежало остаться непроницаемым и неразоблаченным, возвыситься над этой поганой толпой, чтобы вскорости, навсегда вышвырнув их из памяти, начать новую жизнь. Вряд ли почтенным сквайрам из красивых поместий так уж часто снились окутанные пороховым дымом корабли в теплых морях и дерзко трепетавший когда-то над головой Веселый Роджер...
   Он выдержал. Стоял с каменным лицом, сжимая маленькую ладошку Зойки. Невыносимо хотелось прижать ее к себе и поделиться радостью: сказать, что все позади, что ожидающая ее новая жизнь будет чище и счастливее, но он еще не придумал подходящие слова.
   «Ангела-хранителя», неизменного Славу, он не видел — тот, конечно, явился, но маячил где-то в отдалении. А вертеть головой в положении Родиона было как-то непозволительно. «Надо будет Лике рассказать про этот паноптикум...» — подумал он.
   Вспомнил. Сардонически ухмыльнулся про себя такой забывчивости. Именно сардонически, он это прекрасно знал. И опустил уголки рта, продолжая механически кивать подходившим к нему соболезнующим — сколько ж их, тварей, до темноты будут идти?! — беззвучно шевеля губами, притворяясь, будто отвечает.
   Наконец все кончилось. Кавалькада иномарок проследовала в обратном направлении. Убитому горем мужу и осиротевшему ребеночку было предоставлено заднее сиденье чьего-то кремового «Крайслера». Как легко было предугадать, для поминок эти сняли большой зал «Казачьего подворья», одного из престижнейших шантарских ресторанов.
   Именно там Родион и избавился от хвоста. Возле входа он приметил Славу, садившегося в знакомую «семерку», прочно обосновавшуюся на стоянке. Ну конечно, сыскари знали свое место и не собирались садиться за стол с бомондом. Когда толпа в приличествующем случаю скорбном молчании набилась в зал и вокруг длиннейшего стола воцарилась легкая неразбериха, Родион направился в дальний угол, взял за лацкан подвернувшегося официанта — обычно они тут щеголяли в старинных казачьих нарядах, но организаторы поминок решили, должно быть, что для великосветской тризны все же уместнее смокинги, — без церемоний спросил:
   — Где тут черный ход? Мне нужно выйти...
   Он был одет не хуже других — а холуи, как в прежние времена, свыклись с любыми капризами чудящих бар. Не удивившись, официант провел его каким-то узким, пропитанным густым запахом жареного мяса коридором, несколько раз изгибавшимся под самыми невероятными углами, вывел в крохотный дворик, где вокруг мусорных баков кружили тощие собаки. Родион не беспокоился о Зойке — тесть с тещей ее давно увезли домой. Снял галстук, сунул его в карман, расстегнул пиджак и верхнюю пуговицу рубашки (чтобы хоть чуточку гармонировать с грязными задворками, по которым пробирался) — и, поплутав с минуту, определил, где находится. Уверенно направился к стоянке, где оставил «копейку» («Форд» отдыхал в гараже возле дома).
   Ручаться можно, что его отсутствия никто и не заметит. Для них он всегда был досадным привидением, второй тенью Лики, тенью, по странному капризу природы передвигавшейся вертикально. Пусть таким и останется — Родион не собирался им ничего доказывать, сильные стоят выше таких мелочей...
   Соня ждала его у помпезного памятника писателю Чехову, когда-то пробывшему в Шантарске по неведомым причинам всего сутки. Он нарочно назначил встречу именно здесь — был слишком неопытен, чтобы засечь квалифицированную слежку, а на набережной любой прилипала поневоле выдаст себя...
   Немного побродили вдоль набережной, над серой Шантарой. Оба молчали. Антон Павлович, гордо задрав ришельевскую эспаньолку, провидчески взирал на правый берег, над которым висела серая пелена индустриального смога — половина заводов была остановлена, однако новая Россия продолжала иждивенчески прирастать старой Сибирью... Насколько Родион мог судить, ни одна из машин, проехавших за это время мимо набережной, не выказывала желания остановиться, два раза одна и та же не показывалась. И среди редких прохожих новых лиц не прибавилось. Отвязались...
   — Ну как? — осторожно спросила Соня.
   — Так... — махнул он рукой. — Жрать уселись. Соня на миг прижалась к нему, но тут же отстранилась, словно боясь рассердить его своим сочувствием.
   — Приходила мне повестка... — сказала она.
   — В уголовку?
   — Ага. Допрашивала какая-то рыжая кошка в майорских погонах. Шевчук ее фамилия. Улыбается, а глаза змеиные...
   — По-моему, недалекая мусорня. Думаешь, у них погоны известным местом не зарабатывают?
   — Кто ее знает... — пожала плечами Соня. — Может, и дура, но баба ядовитая. Нет, обошлось без подковырочек, но если такая вцепится, до кости кусанет...
   — Брось, — сказал Родион. — Все нормально прошло?
   — Ага. Она меня особенно и не теребила. Так, формальности. Я, конечно, держала ушки на макушке. Да, хотим пожениться. Да, расходились вы с женой культурно, без битья тарелок и физиономий. Да, мы с тобой уже познали друг друга, что по нынешним временам позволительно любому, а уж жениху с невестой — тем более.
   — Было что-нибудь типа: «А где он был в такие-то дни?»
   — Ты знаешь, нет, — сказала Соня. — Я, вообще-то, ждала, чем черт не шутит... Но она этой темы и не затрагивала.
   — Значит, все прекрасно, — вздохнул он облегченно. — Мы с тобой вне подозрений...
   — Касаемо чего? — быстро спросила она. Родион посмотрел на нее — она потупилась, зачем-то дернула плечиком, — с расстановкой сказал:
   — Касаемо всех наших подвигов на ниве экспроприации экспроприаторов, конечно. Все, что мы наворотили, ведению уголовки как раз и подлежит... — и на всякий случай поторопился перевести разговор. — Звонила?
   — Ага. Конспирации ради не ему самому, а одной знакомой, которая точно знает, где он есть... Сидит дома.
   — Прекрасно, — сказал он сквозь зубы. — Образец при мне — ну кто бы вздумал на похоронах обыскивать убитого горем мужа? Так что поехали...
   ...Виталик с глубокомысленно-загадочным видом набрал на кончик ложечки рассыпчатую розовую массу, послюнил палец, попробовал крупинку на язык, возведя глаза к потолку. Пожевал губами. Поджег щепотку на блюдечке, приблизив его к носу...
   Родион зорко и недоверчиво наблюдал за ним, сидя на широком поручне дивана. Квартирка была однокомнатная, маленькая, но, в противоположность логову злосчастного Витька, содержавшаяся в идеальной чистоте и порядке. Даже сейчас, восседая за столом в сером спортивном костюме, юный деятель эскорт-бизнеса щеголял безукоризненной, волосок к волоску, прической.
   Вел он себя спокойно, без всяких внешних признаков удивления согласившись провести экспертизу, но Родион сторожил каждое его движение, наученный горьким опытом. Паренек это чуял, но виду не показывал, движения остались столь же расслабленными.
   Соня беспокойно ерзала в кресле.
   — Интересно... — сказал, наконец, Виталик, страдальчески покосился на дымившую, как паровоз. Соню (сам он не курил, сигарет на столе не видно), но смолчал. Поднял глаза на Родиона. — И какие ваши проблемы?
   Не моргнув глазом, Родион спокойно сказал:
   — Мне предлагают купить.
   — Ну и?
   — Немного сомневаюсь в качестве. Заверяют, что товар якобы первосортный, но я не специалист. Хотелось бы вас послушать. Процент обговорим...
   — И много предлагают?
   — Поллитровую банку, — сказал Родион, осторожности ради занизив количество непонятной субстанции ровно наполовину. — Я видел товар, весь он выглядит точно так же...
   — И вы совершенно не разбираетесь? Родион молча развел руками, усмехнулся:
   — Бич нашего века — узкая специализация...
   — Ну не тяни ты кота за хвост, Виталька... — нетерпеливо вмешалась Соня.
   — Хорошие вы мои... — протянул парень с отрешенным видом. — Значит, целую поллитру? А вы сомневаетесь?
   В комнате почувствовалась нехорошая напряженность. С каменным лицом Родион легонько прижал левый локоть к боку, почувствовав под тонкой курткой рукоятку гнуснопрославленного «ТТ». Под костюмчиком у сопляка нигде не выпирает, да и расстегивать «молнию» придется долго, стол без ящиков, и на столе ничего похожего на прикрытое газетой оружие... Нет, рано пока дергаться.
   — А давайте в открытую? Ради экономии времени? — спросил вдруг Виталик. — Сколько вы этого добра сперли?
   Родион сделал оскорбленное лицо:
   — Лексикончик у вас...
   — Простите, достопочтенный Робин Гуд, — поклонился Виталик. — Сформулирую иначе: сколько вы этого добра обрели? И, что гораздо существеннее, не сопровождалось ли это обретение некими действиями, после которых кто-нибудь расстался с бессмертной душой?
   — Ладно, — сказал Родион. — Не понимаю подвоха, но просекаю где-то подвох... Сперли. Каемся. Насколько я понимаю, вы вовсе не горите желанием поделиться этими откровениями с гражданами в мышастых кительках? Вот и прекрасно. Предложение насчет процента остается в силе. Можем даже взять в долю — на разумных условиях...
   — Чтобы я продал? — усмехнулся Виталик.
   — Почему бы и нет? Трупов не осталось. Ни единого. Даже раненых нет. Вас это вдохновляет?
   — Ничуть.
   — Почему? — серьезно спросил Родион. — В самом деле, не тяните кота за хвост...
   — Хорошо... — Виталик играл ложечкой. На лице у него Родион увидел не алчность, не желание обставить недотеп — страх... Что-то тут было не так.
   — Сколько у вас всего?
   — Примерно литр, — сказал Родион. — Если считать банками.
   И увидел, что щекастенькая физиономия Виталика еще более вытянулось.
   — Артисты... — сказал парень тихо. — Предложили им... Мистер Робин Гуд, тут могут быть только два объяснения, напросившихся практически мгновенно: неспециалисту такой товар никто не предложит на толкучке и не поднесет на блюдечке. Либо продавец был еще большим растяпой, либо... Ну, вы сами признались.
   — Короче, — бросил Родион грубо.
   — Это кокаин.
   — Но кокаин же белый? — в голос воскликнули Родион с Соней.
   — Ох вы, спецы... Белый кокаин — конечный продукт. После всех разбавлении безобидными, а порой и не особенно, присадочками — детской присыпкой, тальком, мелом... Выгоды ради. А это, — он усиленно старался не смотреть в сторону спичечного коробочка с наркотиком, — это чистейший кокаин. Неразбавленный. Стопроцентной чистоты.
   — И сколько стоит литр?
   — Кому как, — сказал Виталик. — Нам с вами, если сунемся продавать, заплатят свинцом в медной оболочке. Как только о нас прослышат те, у кого вы его сперли. В России это стоит несколько сот тысяч долларов. Литр. Неразбавленный. Разбавленный должным образом -за миллион зелеными. Понятно? Да не щупайте вы свой пистоль! Я вас закладывать не пойду — скальп снимут моментально не те, так эти...
   — Кто?
   — А я откуда знаю?! — огрызнулся парень с детской беспомощностью. — Это ж надо было додуматься,.. Надо ж было так... Вернуть незаметно нельзя?
   — Увы... — сказал Родион.
   Почему-то он поверил сразу — с таким лицом не врут...
   — Виталик, а что ж делать? — спросила Соня тихо.
   — Жопу заголять и бегать! — рявкнул он, впервые потеряв вальяжность и безукоризненные манеры. — Ты ему наводку дала?
   — Ну, я... — она прищурилась. — Виталик, ты уж извини, но как в песне поется — связал нас черт с тобой веревочкой одной... Уйдем не раньше, чем растолкуешь, как из этой истории выскочить.
   — Кристально излагает девочка, — сказал Родион, вспомнив о своем положении атамана.
   — Свалились на мою голову...
   — Быстрей просветишь — быстрее уйдем, — безжалостно сказал Родион.
   — Вас видели? Или все чисто?
   — Ручаюсь, чисто, — сказал Родион.
   — Трупов, точно,нет?
   — Говорю же — даже побитых нет... Связали и оставили грустить. Следов к нам ни малейших.
   — Вашим бы хлебалом, дяденька, да медок наворачивать... Сонька, а тебя кто навел?
   — Людка.
   — На нее могут выйти?
   — Вряд ли. Там, на Киржаче...
   — Эй, я знать ничего не хочу! — он прямо-таки подскочил за столом. — Значит, Людка... Надо подумать. Она сегодня с десяти работает, успею поговорить. Деньги в зубы — и пусть исчезнет недель на пару. Давно собиралась мамашу навестить,только рада будет...Софи,ты меня не благодари. Я не заботливый, я жить хочу, и, что характерно, с целым, не разукомплектованным организмом... Вы тоже, а? Итак... Прощенья просить бесполезно — и потому, что могут прирезать сгоряча, и оттого, что хата наверняка уже пустая. Серьезный человек после такого налета слиняет моментально. На всякий случай. Вас, ребятки, да и меня заодно, спасти может одно: будем богу молиться, чтобы это был гастролер, бегун на длинные дистанции. А может, ему не поверят и самого возьмут в ножи. Был бы идеальный вариант... — он запустил все десять пальцев в волосы, безжалостно разрушив ровнехонький пробор. — Если вы сделали все чисто, а люди там горячие, может и так кончиться...
   — Короче, — поторопила Соня.
   — Что — короче? Ладно, я чересчур уж пессимистически был настроен... Если все и всамделе чисто — ложитесь на дно и не светитесь. Не было ничего. Только весь порошочек нынче же выкиньте в Шантару, пусть рыбки покумарят вдоволь... Ясно? Жизнь дороже денег... И не было вас тут. И никакого кокаина не было... — он нетерпеливо вскочил. — Ребятки, идите себе, и не забудьте эту дрянь, чтобы у меня ни крупинки не осталось...
   Соня вскочила первой. Родион неторопливо поднялся следом.
   Один непостижимо долгий миг он решал, оставить в живых этого сопляка или ради вящей своей безопасности отправить в края Вечной Охоты.
   Выпала жизнь — во-первых, парнишка играл честно, во-вторых, у Родиона оставалось лишь четыре патрона к бесшумке, их следовало поберечь на черный день. Прикупать на рынке было бы чересчур рискованно, учитывая топотавшего по пятам ангела-хранителя.
   ...Через сорок минут они с Соней стояли на невысоком обрыве над серой, спокойной Шантарой — на правом берегу, неподалеку от города. Место, правда, было довольно глухое, от дороги пришлось пробираться метров сто по сосновой чащобе, и шум проезжавших редких машин почти не доносился. Даже белки цокали высоко на ветвях.
   — Мы тут когда-то рыбачили, — сказал он. — В студенчестве. Дно твердое, течения у берега нет, а вот глубина приличная, метров десять, вдобавок там ямы...
   — Решил все же...
   — Пусть полежит, — сказал он. — Мало ли что. Коли уж столь бешеные деньги...
   Почти не размахиваясь, бросил в воду большой пакет: набитые кокаином жестянки, надежно укутанные в шесть слоев пластиковых пакетов и отягощенные кирпичом. Глухо булькнув, взметнув невысокий веер брызг, клад утюгом пошел ко дну. Через пару секунд спокойная мутная вода вновь стала гладкой.
   Оглядевшись, Родион достал перочинный нож и ловко вырезал на стволе ближайшей сосны КАТЯ, отхватывая острым лезвием невесомые пласты бугристой коры.
   — Это что за Катя такая? — ревниво спросила Соня.
   — Абстракция, из головы выдумал, — сказал он. — А то забудем еще от волнения... Возле приличного клада полагается примету оставить, — и нехорошо усмехнулся. — Вообще-то, для надежности, согласно капитану Флинту, стоило скелет на берегу положить. Этой твоей Людочки, пока болтать не начала...
   — Родик!
   — Да я шучу, — успокоил он. — Послушай, а Виталик не мог над нами пошутить? Обидевшись, что я тебя увел? И не кокаин это, а импортный порошок от блох...
   — Не похоже. У него даже уши от страха были бледные. Никогда таким не видела. Угораздило нас, Родька...
   — Ничего, — сказал Родион веско, как и полагалось атаману. — Обойдется. Но пора исчезнуть из этого милого города. С глаз долой — из сердца вон.
   Обнял ее за плечи, притянул, и они долго стояли над обрывом, задумчиво глядя на серую спокойную воду.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Я наклонюсь над краем бездны...

   Ирина открыла дверь сама, почти сразу же. Как обычно, Родион увидел ее в совершенно новом облике: воздушное розовое кимоно, пышное, но почти прозрачное; обильное брильянтовое сверканье, аура радужных лучиков (горела не только люстра, но и два настенных светильника), темные волосы зачесаны за спину, ниспадают шелковым водопадом. Показалось, или ее губы на миг досадливо поджались? Впрочем, это уже не имело никакого значения...
   — Они за тобой еще ходят? — спросила она вместо приветствия.
   — Нет, — сказал он. — Старательно топали по пятам до вечера, а назавтра любезно сообщили, что снимают хвост. Мол, никто мною не интересуется, а посему вынуждены признаться, что погорячились...
   — Аналогичная история, — сказала Ирина. — Они мне предлагали чуть ли не взвод сопровождения, но мне было легче отбиться: сказала, что шагу не сделаю без охранников с фирмы. В соседней квартире и сейчас сидит полдюжины бездельников, в карты режутся... Этим еще ничего, а возле подъезда двое в машине...
   — Черный «Форд»?
   — Ага. Выпьешь что-нибудь?
   — Нет, — сказал Родион. — Времени у меня мало.
   — Ну, хоть сока?
   — Нет, спасибо...
   — Бог ты мой, до чего ты стал подозрительный... — Ирина с усмешкой взглянула ему в глаза, и он на миг смутился, потому что клятая красавица попала в точку, шестым чувством угадала, чего именно он боится. — Ну какой мне смысл подсыпать тебе что-то вроде цианистого калия, если за стенкой и у подъезда — куча свидетелей? А брать их всех в сообщники, чтобы помогли спрятать твой труп, — чересчур уж чревато... Проходи.
   Он сел в низкое вишневое кресло, так, чтобы видеть и входную дверь, и кухонную. Возможно, у него и в самом деле развилась мания подозрительности в легкой форме, но кухонная дверь из непрозрачного темно-синего стекла была тщательно притворена...
   Ирина опустилась на исполинскую шкуру, не сводя с него глаз, раскинулась в соблазнительной позе, фыркнула:
   — Похожа я на гурию?
   Как бы невзначай кончиками пальцев отбросила подол кимоно, открыв ноги на всю пленительную длину. Пьяной она не была, но и трезвой тоже — выпила ровно столько, похоже, чтобы легонько куражиться.
   — Кто их видел, гурий... — сказал Родион безразлично.
   — Родик, такое впечатление, ты за какие-то сутки изменил сексуальную ориентацию на сто восемьдесят градусов. «Поворот все вдруг», как выражаются моряки.
   — Недосуг, — сказал он сухо. — За тобой, позволь напомнить, сорок пять тысяч. Во-первых, я в скором времени собираюсь уехать из города, а во-вторых, в светской хронике пишут, что и ты не сегодня-завтра отбываешь к теплым морям, да вдобавок собралась надолго там задержаться.
   — А ты крохобор...
   — Странно такое слышать из твоих прелестных уст. Причем тут крохоборство? Работу я сделал, а денег не получил... Насколько я знаю, ты не красивая игрушка, а чуть не равноправная партнерша в мужнином бизнесе, должна понимать...
   — Ох... — вздохнула она, страдальчески воздев подведенные глаза к реечному потолку, выкрашенному в мягкий золотистый цвет. — Все я понимаю. Но и тебе следовало бы кое-что понять. Мой благоверный, увлекшись экстравагантностями и спиртным, изрядно подзапустил дела. Приходится принимать прямо-таки пожарные меры... Как ты себе представляешь богатых людей? Как Кащеев, у которых все углы заставлены сундуками со златом, над коим они регулярно чахнут? Вздор... Миллионы есть, Родик. Но они вложены в дело, даже если бы я и хотела, не могу изъять такую сумму по первому капризу...
   — Однако на теплые моря деньги нашлись?
   — Вообще-то,я не обязана перед тобой отчитываться. Он усмехнулся, придерживая левой рукой полу куртки, чтобы не выпирал пистолет:
   — Пока ты со мной не рассчиталась сполна, мы в некотором роде пайщики, тебе не кажется?
   — Родик, я тебя не узнаю. Раньше ты был таким восхитительно романтичным...
   — Жизнь заставила, — пожал он плечами. — — Ты тоже была гораздо романтичнее, кстати...
   — Ну, хорошо, — терпеливо сказала Ирина. — Отдых этот был заказан давно, могу показать бумаги...
   — Хотела подгадать расставание с муженьком к заокеанскому турне?