Страница:
Эдик тоже заметил объект своих поисков и пошел женщине навстречу.
– Я вас жду, – объявил он, – захотелось пообщаться… Поговорить…
– О чем?! – настороженно спросила медсестра.
– Хотел предложить вам выйти за меня замуж и уехать из этого захолустья.
– Что?! – женщине показалось, что она ослышалась.
– У тебя со слухом плохо, милашка? – участливо поинтересовался Цитрус. – Это ничего. Зато у меня хорошо. Мы будем друг друга дополнять. А что это ты прячешь за спиной?
Медсестра вздрогнула, банка вдруг сделалась очень горячей.
– Анализы. – соврала она и продемонстрировала кислоту.
– Ясно, – ответил Эдик. – Стало быть, держи эту банку от меня подальше. Ну что, зайдем, посидим у тебя?
– В сестринской?
– Где же еще?! Там ведь больше никого нет? Ты дежуришь одна? Дверь изнутри запирается?
– Да.
– Вот и отлично! Нам никто не помешает. В палатах слишком много камер наблюдения!
Эдик схватил медсестру за руку и втащил в сестринскую. Щелкнул замок. Упала на пол и раскололась банка с кислотой. Зашипел пластиковый пол, но беспокоиться о его сохранности никто не стал.
Пациент накинулся на медсестру, как разъяренный хищник на жертву. Повалил грудью на стол. Задрал халат и юбку и поспешно овладел женщиной. Такого напора ей давно не приходилось испытывать.
Механическая рука тем временем действовала самостоятельно. Выполняя заданную программу садо-мазо она вцепилась в какое-то мягкое место – Эдик не видел, какое именно, а тактильные ощущения от руки пока были весьма неотчетливы. Медсестра взвизгнула. Рука тут же отвесила ей смачную пощечину. Женщина попыталась вырваться, чтобы сказать пациенту всё, что она думает по поводу физического насилия, и еще, что все мужчины – грязные подонки, но ее вдруг охватила волна такого наслаждения, что она только крепче вцепилась в стол и издала протяжный стон.
– О, моя сладенькая, – приговаривал Эдик.
Рука в это время творила нечто совершенно невообразимое и дикое, что с нежным сюсюканьем Цитруса не имело ничего общего.
– У тебя… бя… раздвоение личности? – задыхаясь, поинтересовалась медсестра.
– Нет. Программа сбоит, – попытался оправдаться Цитрус. – Кстати, мы ведь так и не познакомились, солнышко. Меня зовут Эдвард.
– Я зна-а-а-ю…
– А тебя?
– Света… Просто Све-е-ета. Можно без отчества.
– Ну, вот и славно, свет мой, – прошептал Цитрус. – Света… О, Света! Света… А с отчеством было бы забавнее. Тем более, ты так похожа на мою учительницу информатики. Правда, ее звали Валерия. Мои юношеские мечты часто возвращались к ней.
Медсестра вырвалась из ослабевших рук Эдварда.
– Подонок! – завизжала она. – Ты ласкаешь меня и тут же вспоминаешь какую-то шлюху!
– Валерия Александровна вовсе не была шлюхой. Я даже не овладел ею, несмотря на все мои страстные мечты. Улетел с той планеты и больше не возвращался… Так что не знаю – может быть, она до сих пор в девушках ходит. Хотя, маловероятно. Дочка у нее была, хотя мужа и не имелось. Вряд ли она подвергалась процедуре искусственного осеменения. Зачем бы это? Вовсе не дурнушка была моя учительница. Уж сейчас бы она от меня не ушла! Да, точно не ушла бы…
– Подлец! Ты что же, собрался мне изменять?
– Изменять?! – опешил Эдик. – Разве я тебе что-то обещал, моя сладкая? Мне казалось, встретились два одиночества, два человека, покалеченных жизнью. Захотели помочь друг другу преодолеть невзгоды, ну и расслабиться, конечно.
Настроение Цитруса неуловимо изменилось. Он устал, почувствовал себя удовлетворенным. Заметил морщинки вокруг Светиных глаз. Раньше они не были столь отчетливы. А над тонкой верхней губой не слишком соблазнительной формы небольшие, но всё же различимые, вытравленные перекисью водорода усики.
Рука Эдика, работающая в автономном режиме, тем временем продолжала неистовствовать. Она то ласкала женщину, то щипала ее, то отвешивала медсестре звонкие плюхи. Кое-что Свете явно нравилось, от других действий она была не в восторге.
«Хватит уже, – подумал Эдвард. – Удовольствие получили, пора завязывать. Особенно с этими садомазохистскими штучками. Только в помутнении сознания от глубокой неудовлетворенности я мог ввести эту идиотскую программу».
Отключить механическую руку оказалось не так просто, как включить. Цитрусу никак не удавалось получить управление над своей верхней конечностью. Пришлось ловить непрестанно двигающийся протез, открывать панель и вчитываться в мельтешащие перед глазами голографические надписи.
– Отключение, отключение, – бормотал Эдик. – Хватит самодеятельности, пора взять руку в руки. Нечего ей творить беспредел. За это и к ответу призвать могут.
В командной строке мелькнула надпись: «Безболезненное отключение».
– То, что надо! – воскликнул Цитрус. Хватит ее шлепать! Она хорошая, хоть и с усиками, и не слишком молода. Безболезненное отключение!
Ткнув сенсор активации команды указательным пальцем правой руки, Эдик поразился результату. Рука с нечеловеческой скоростью метнулась к горлу медсестры. Между пальцами проскользнула яркая искра – и Света, как подкошенная, рухнула на стол, где и осталась лежать без сознания.
– Вот тебе раз, – прошептал Эдик. – Это просто песня какая-то! Безболезненное отключение! Так нельзя, граждане конструкторы!
«Хорошо хоть, команду „Мгновенная раздевалка“ не выбрал, – подумал он. – Разумеется, это не раздевалка, в смысле, никого раздевать рука не будет. А прикончит всякого, на кого ее нацелят, не задумываясь! Разделает, как куриную тушку. Окорочка отдельно, крылышки и хвостики – отдельно. Правда, если призадуматься, эта медсестричка мне совсем не пара, но ведь это отнюдь не повод для того, чтобы ее прикончить».
Эдик решил переложить медсестру на кушетку и быстро ретироваться, но в дверь постучали.
– Открывай! – заорали снаружи.
Цитрус внутренне затрепетал. Полуголая медсестра без сознания – не лучшая компания. Он здесь, конечно, в привилегированном положении, но так резвиться, наверное, всё же не стоит. Как бы не загреметь по новой на астероид, да еще по такой статье, что злые коски будут на тебя косо поглядывать и помышлять о том, чтобы удавить по-тихому и бросить труп где-нибудь в дальнем забое.
– Открывай! – продолжали орать из-за двери.
– Дай я стукну, – попросил кто-то. Страшный удар потряс дверь. Слабенькая щеколда отлетела на несколько метров, дверь распахнулась. На пороге вместо представителей властей объявились две личности, физиономии которых Эдика в данной ситуации даже обрадовали. Одна из физиономий была зеленой, покрытой чешуей, другая – большая и добродушная.
– Эдичек! – воскликнул Дылда. – Где ты раздобыл такую клевую телку? Целлюлит совсем как настоящий! А голосовой синтезатор у нее четырехголосый или программируемый?
– Ты о чем? – нахмурился Цитрус. – Не понял твоих грязных намеков. И вообще, что вы сюда вломились?!
– Приш-шли тебя проведать, – объявил Змей. – В палате тебя не было. Услыш-шали крики. Пос-стучали. А ты тут как тут, забавляеш-шься с резиновой бабой.
– Вовсе она не резиновая…
– Что же, в отключке? Или вообщ-ще, хм… неживая?! – заинтересовался рептилия. – Ой! Пох-хоже, и правда, неживая. Интерес-сные у тебя наклоннос-сти, Рука! А по виду и не скажешь.
– То есть как это неживая?! – заорал Эдик, схватил медсестру за плечи и затряс, от чего ее голова стала мотаться из стороны в стороны. Из горла женщины вырвался слабый стон.
– Может, не будеш-шь при нас-с с ней забавлятьс-ся? – скривился Змей. – Выглядит, прямо с-скажем, отвратительно.
– Да пошел ты! – проорал Цитрус, отпуская медсестру, которая безвольной куклой осела возле стола. – Я нормальный парень! Вернее – я очень клевый и сексуальный парень! Она вырубилась от удовольствия! Ясно?!
Эдвард сделал шаг к рептилии. Протез сам собой рванулся к горлу Змея. Молниеносное движение, разряд, и рептилия свалился на пол.
– Нехило! – заметил Цитрус. – Дылда, отойди-ка от меня подальше…
– Зачем? – поинтересовался великан. – И почему ты сам ударил Змея, Эдик? Мог бы мне сказать – я бы его так рубанул! Всё ходит, права качает. Говорит, пока тебя нет, он главный. А я так думаю, пока ты лечишься, главный – я.
– Да, да, ты прав! На будущее запомни, если меня нет, ты за главного. Чуть что, бей любого, кто будет утверждать обратное, прямо в орудийную башню. И кто обо мне плохо отзовется – тоже.
– Ясен пень!
Великан уже занес ногу, чтобы пнуть рептилию.
– Не стоит! – Эдик сделал шаг к Дылде, почувствовал, как шевельнулась механическая конечность в стремлении вырубить очередного противника электрическим разрядом, и поспешно отступил назад. Хорошо хоть, ноги его пока слушались! – Пока не стоит!
Тыкая в сенсоры программатора, Эдвард наконец-то нашел команду отключения всех подпрограмм. Рука дернулась напоследок, как смертельно раненный, теряющий последние силы, но не сдающийся боец, и затихла. Цитрус осторожно пошевелил механическими пальцами, сделал козу, шевельнул мизинцем. Молния вновь сорвалась с пальцев, но теперь она ему подчинялась.
– Нравится? – спросил он Дылду.
– Не хило! – одобрил здоровяк.
– Отлично! Значит, так, бери чешуйчатоголового, потащим его в палату. У меня одноместная, но там еще одна кушетка. Интересно, скоро он очухается?!
Дылда не спешил выполнять команду Эдика.
– Слушай, а подари ее мне… Она так мне нравится… – обратился он к партнеру.
– Да ты в своем уме? – вскричал Эдик, думая, что речь идет о его протезе. – У тебя ведь обе руки на месте! Кондратьев, что ли, тебя обработал?
– Ну, я как-то не очень люблю руками…
– В смысле? Ты о чем?
– О ней…
– О ней? О руке?
– Нет, о твоей мягкой игрушечке.
Цитрус задумался. Дылда идиот, его иногда сложно понять, и всё же он как-то умудрялся общаться с ним. Но сейчас просто зашел в тупик. Какие еще мягкие игрушечки? Последнюю мягкую игрушку, плюшевого медвежонка, он распотрошил в возрасте шести лет. С тех пор игрушками для него были кредитные карточки и наличные банкноты.
– Что ты мелешь?
– Подари мне куклу, – уточнил Дылда.
Цитрусу представилась толстая пачка резаной бумаги, сверху которой лежит пара купюр большого достоинства. На кой Дылде понадобилась «кукла»? Эдик был настоящим спецом по изготовлению «кукол», но откуда об этом прознал здоровяк? И какую аферу они со Змеем решили провернуть, пока он лежал в госпитале?
– На кой тебе «кукла»?! И что ты собираешься с ней делать?
– Любить…
– Что-о?
– Я о кукле на полу. С которой ты забавлялся до нашего прихода.
Цитрус поспешно одернул юбку медсестры.
– Ты что, дурак?! Она живая! Настоящая! И вообще, она меня любит! Ни о каких подарках и речи не может быть. Но, если она мне надоест, можешь за ней поухаживать. Не раньше.
Дылда задумался.
– Я слышал, тут делают кукол на заказ. Даже по фотографии. Я бы хотел именно такую.
Цитрус опешил еще больше. Интересно, как он должен относиться к такому желанию великана? Он не посягает на его любовницу, но хочет изготовить себе резиновую куклу с ее внешностью. Радоваться, что у них вкусы похожи, или, напротив, дать Дылде механическим кулаком по голове, для профилактики?
– Ладно, кончай болтать, хватай Змея, пойдем отсюда. Вообще, из больницы пора выписываться. Нечего мне тут торчать. Я хочу поездить по ресторанам, повеселиться… Этот подонок дал вам денег?
– По триста рублей, – обиженно ответил Дылда. – Сто пять я уже потратил.
– Я даже догадываюсь, на что.
– Да. И еще я купил десять шоколадок. Восемь уже съел.
Дылда подхватил рептилию и зашагал по коридору следом за Цитрусом.
– А Змей что покупал? – осведомился Эдик. – Он, хоть и прикидывается нашим корешем, скользкий тип. Наверное, запасался оружием?
– Нет. Он приобрел садовую тачку и три саженца, – ответил Дылда. – Держит всё это в нашей комнате. Я всё время спотыкаюсь о тачку.
– Странно, – заметил Цитрус. – Он рощу собрался закладывать здесь, что ли? Останется на Луне Венеры на поселении? Хоть бы и так – мне как-то всё равно. Не доверяю я ему.
В палате Дылда свалил рептилию на кушетку и присел рядом сам.
– Пусто здесь, – заметил он. – Где доктор? Где больные? Страшно даже…
– Население колонии небольшое. Докторов мало. Больных еще меньше. Если нет врачей, то и болеть некому. Сам понимаешь.
– Ага, – глубокомысленно кивнул Дылда.
На следующий день Цитрус в последний раз встретился с благообразным доктором Долгим. Тот смотрел на него как-то странно, как на тяжело больного. Вошел в палату, присел на стул у дальней стены и долго сверлил пациента взглядом, пока Эдик не прервал затянувшуюся паузу.
– А где, э-э, Светлана?
– На вас поступила жалоба! – сообщил эскулап ледяным тоном.
У Эдика всё внутри оборвалось. Ну вот, сейчас у него отнимут всё. Скажут, что мусоны им недовольны, и в таком омерзительном насильнике и садомазохисте, каким он показал себя накануне, организация не нуждается.
– Мне-э, – Эдик пожевал губами, но больше ничего из себя не выдавил.
– Что вы можете сказать в свое оправдание? – поинтересовался Долгий.
– Она сама пришла…
Брови доктора поползли вверх.
– Банка с кислотой пришла сама? Может, она сама и разбилась?!
Цитрус непонимающе уставился на хирурга.
– Какая еще банка с кислотой?
– Которую вы зачем-то похитили в лаборатории и грохнули в сестринской, собираясь ее там спрятать, наверное…
– Ах, эта банка… – Эдик мучительно соображал. До него вдруг начало доходить, что медсестричка собиралась спереть банку кислоты, а теперь хочет свалить свою вину на него. Нет уж, не выйдет. Любовь любовью, а чужие преступления он повесить на себя не даст. Хватит уже, вешали на суде. К тому же, доверие мусонов ему жизненно необходимо. Но и сдавать подругу нельзя… Не по-мужски это.
– Я думал, там спирт, – сообщил Эдик. И уточнил: – Он необходим мне для протирки протеза. Сам-то я пью мало. Всё больше по праздникам.
– Кто вам сказал, что протез надо протирать? – удивился Долгий.
– Так Светлана и сказала.
– С чего это вдруг?
– Почем я знаю? Берет вдруг, и ни с того ни с сего говорит, что, дескать, неплохо бы твой протез спиртиком отлакировать. Ой-ой-ой, – Эдик зажал рот ладонью, – я только сейчас начинаю понимать. Должно быть, она намекала на выпивку. Да? А я ее неправильно понял. Вот ведь, как бывает.
– Не паясничайте, – попросил доктор и поднялся, – понятия не имею, зачем вам понадобилась кислота, Цитрус. Но, если вы прочли в инструкции, что протез может функционировать в агрессивной среде, и решили провести самостоятельный эксперимент, смею вас уверить, всё именно так. Работать он, конечно, будет, вот только внешний вид сразу испортится. Поверхностные слои выполнены из мягких материалов, имитирующих плоть. Почти так же легко, как плоть, они разрушаются. А ходить с металлической рукой – удовольствие так себе.
– Ну, как сказать…
– Да как ни говори. Так все думают, что вы нормальный человек, а с металлической конечностью всякому ясно – убогий инвалид, которому не хватило денег на клонированную руку.
Тут доктор понял, что говорит не вполне тактичные вещи, и виновато замолчал. А Цитрус смекнул, что у него появилась возможность замять досадный эпизод.
– Вы так много сделали для меня, доктор! – опять повторил он. – А что касается похищения кислоты… Могу вас заверить, что это больше не повторится. Просто мне захотелось увидеть, как рука поведет себя в экстремальных условиях.
– Вы крайне неразумны, – заметил хирург, – но забудем о наших разногласиях. Я не буду ничего говорить Кондратьеву. Только потому, что сам обладаю пытливым умом ученого и отлично знаю, как порой трудно бывает отказаться от творческого эксперимента, особенно когда речь идет о чем-то принципиально новом.
– А я буду беречь эту штуку, – пообещал Цитрус, неосторожно махнул протезом и изо всех сил влепил им по спинке кровати, отчего на экране, отражающем состояние больного, забегали радужные полоски.
– Изучите инструкцию еще раз, – попросил доктор, – возможно, вам станет понятно, что протез – не игрушка. Это очень полезный инструмент, а иногда его можно использовать и как оружие. Незачем чистить ствол, если там всё еще находится патрон. Вы понимаете, о чем я?
– Разумеется, понимаю, – оживленно закивал Эдик. – Очень хорошая поговорка. Яее обязательно заучу и буду цитировать по случаю.
– Можете даже записать, дарю, – Долгий покачал головой и вышел.
Цитрус некоторое время лежал молча, глядел в потолок, думал о симпатичной усатой медсестричке. Всё-таки не сдала. А ведь могла сообщить, что он накинулся на нее, оглушил электрошокером и воспользовался нежным женским телом. Раз не заложила, значит, она к нему неравнодушна.
«Что, если предложить ей отправиться вместе со мной на Большие Межгалактические Игры? – подумал он. – В команде сопровождения, так сказать… Сопровождают же именитых спортсменов девочки-болельщицы. А я спортсмен новый, никому не известный. Приеду с усатой теткой. В конце концов, у всех свои увлечения. Вряд ли меня кто-то осудит. Пуританство – удел серых личностей, плебса… – Цитрус углубился в раздумья. – Беда в том, что большинство представителей разумных рас в Галактике и есть самый что ни на есть паршивый сброд, стадо баранов, которые жаждут хлеба, чтобы нажраться от пуза, да тупых зрелищ – поржать от души. А уж на Большие Межгалактические Игры серых граждан стекается в изобилии. Они жрут на трибунах попкорн и мороженое, пьют газировку „Байкал“ и „Жигулевское“ пиво, обсуждают прибывших на чемпионат звезд кино, стереовидения и большой политики.
Частенько на играх присутствуют сенаторы и прочие крупные шишки. Они сидят или в первых рядах, у самого игрового поля, или парят над ареной на антигравитационной платформе».
Цитрус вспомнил, как в детстве, наблюдая носящегося над ареной сенатора по стереовидению, завидовал ему черной завистью. Эдику казалось, что нет ничего лучше, чем вот так летать над площадкой для состязаний, обозревая игроков сверху через прозрачный пол платформы…
Они со Светой пролетели бы над стадионом и всем вокруг помахали рукой. Она – живой, он – механической. И телевизионщики снимали бы пару влюбленных, преодолевших все преграды, глядящих в глубокие объективы камер, транслируя их торжество на всю Галактику…
Уже к вечеру мечты Цитруса развеялись, как дым, когда он поднялся, подошел к сестринской и деловито постучал. Стоило ему представиться: «Это Эдик», как ворчливый голос несколькими крепкими выражениями напрочь выбил всякие светлые чувства из его сердца. Самыми мягкими словами были «извращенец проклятый».
– Сама ты… – заорал Цитрус. – Тоже мне раскрасавица! Корова усатая! Ну и пожалуйста! Я себе получше найду. Двух найду! Нет, трех! Буду встречаться со звездами стереовидения! А ты торчи в своей затрапезной больнице, таская банки с кислотой! Я даже не сказал доктору, что ты ее сперла! На себя вину взял!
Но Света осталась непреклонна.
Ночь Эдик провел в холодной постели, почти без сна, ворочаясь с боку на бок и пребывая в тоскливом настроении из-за утраты большого светлого чувства. А утром предстал перед Кондратьевым с опухшим злым лицом и желанием выкурить пару-тройку пьянящих колосков. Здесь же находились Змей и Дылда.
– Ну-с, Эдвард, – сказал Матвей Игнатьевич, – я слышал, что с тобой всё в порядке. Как рука?
– Ничего, – буркнул Цитрус.
– Приживается потихоньку?
– Необычная штука, – поделился Цитрус, – проявляет самостоятельность.
– Даже так? Ну, ничего страшного, – поспешил успокоить его Кондратьев, – это только поначалу. Потом не будешь замечать. Станет как своя, и даже лучше. Значит, так, – перешел он на деловой тон, – вылетаете сегодня. Корабль для вас готов. Небольшой пассажирский катер.
– У нас был ВАЗ, – заметил Эдик. – На монопольном топливе.
– Знаю, – перебил его Кондратьев. – Рисковать мы не можем. Так что полетите на таргарийском космическом челноке с ионным двигателем. Кораблик маленький, но исключительно надежный. Деньгами вас обеспечим. По этому поводу можете не волноваться. Спортивное снаряжение и средства на мелкие расходы – всё будет передано вам возле трапа.
– Когда вылетать? – поинтересовался Змей.
– Лететь надо сегодня же, – ответил Кондратьев, – время не ждет. А ты почему спрашиваешь? – насторожился он. – У тебя что, здесь какие-нибудь дела остались?
– Да нет, я прос-сто так с-спрос-сил.
– Значит, так, – нахмурился Матвей Игнатьевич, – я ваши повадки каторжанские отлично знаю. Решил, если с планеты сваливать, значит, надо набить трюмы краденым. Так, что ли?!
Доктор уставился на Змея свирепо, тот осклабился.
– Если желаете промышлять воровством, организация с вами никаких дел иметь не будет! А если хотите помочь нам, чтобы мы вам потом помогли, то отныне никакой уголовщины. Это ясно?!
Змей медленно, с неохотой, кивнул.
– Да не будем мы ничего тырить! – заверил Кондратьева Цитрус. – Я за этим лично прослежу. – Он обернулся к рептилии и посмотрел на него многозначительно.
– Ладно, – согласился Змей. – С-скок-пос-скок отменяется. Только ты это… подъемными нас-с хорош-шими обес-спечь. Я на воле в беднос-сти жить не могу. У меня клас-совая ненавис-сть прос-сыпаетс-ся и с-сразу хочетс-ся кого-нибудь рас-спис-сарить.
– Расписарь свою бабушку, коск, – отозвался Кондратьев, – вот поучаствуете в играх, будут вам и подъемные, и еще сверху много всяких благ. Ясно?
– Яс-сно, – прошипел Змей. – Только бабуш-шку мою не надо трогать.
– Да ни за что на свете я не стану трогать твою бабушку, – делано замахал руками Кондратьев, – лучше с резиновой бабой буду дело иметь, как дурачок ваш, – он кивнул на Дылду, – чем с твоей бабушкой.
Змей задрожал всем телом и рванулся было вперед, намереваясь схватить Матвея Игнатьевича за горло, но Цитрус взмахнул протезом, и механические пальцы впились в плечо рептилии. И сжались так, что Змей вскрикнул от боли.
– Не надо, – попросил Эдик.
– Вот, слушай его, коск, – улыбнулся Кондратьев. – Кстати, по поводу твоей биографии. Мы там кое-что подчистили, так что в играх участвовать будешь с полными правами. Я такой богатой биографии еще не видел. Ты на свободе не больше пары недель обычно гулял?
– Это потому, что меня легавые не любят, – нахмурился Змей.
– А ты не любишь состоятельных граждан? Так что ли?!
– Ну да. Ос-собенно, когда в кармане ни гроша. И они меня тоже не любят. Зобом чувс-ствуют уроды, что дело пахнет керос-сином.
– Керосином… Понятно. Кого еще ты не любишь?
– Вс-сех, кто меня не любит, тех и я не люблю.
– Да ты посмотри на себя, ящер бестолковый. Кто такого любить будет?! Тебя, наверное, и бабы тоже не любят. Даже ваши, рептилии. Я, конечно, не специалист по красоте, но, по-моему, с твоей рожей на астероиде самое место. Ну да ладно, радуйся, что со мной встретился и мусонам оказался полезен. Теперь ты один из нас. Пока…
– Пока что? – насторожился Змей.
– Пока не выкинешь чего-нибудь скверного. Или не вынесут тебя с игр вперед ногами. Такое тоже случается. Сам, наверное, знаешь?
– С-слыхал.
– Ладно. Хорошо если слыхал. Короче, парни, не будем дальше базарить и тянуть время, поскольку его у нас не так много, как хотелось бы. До стартовой площадки отсюда – пять минут хода. Корабль пойдет на автопилоте. Подъемные, как я уже сказал, получите у трапа. В общем, всё. Адьё.
Кондратьев поднялся, прощаясь. Коски вышли в госпитальный коридор. В то же мгновение послышался тон зуммера, на автомате включился экран видеофона.
– Удачи! – гаркнул Матвей Игнатьевич, захлопывая дверь.
Эдик услышал, как чей-то хрипловатый голос поинтересовался: «Наши уродцы отбыли?», и в следующее мгновение Кондратьев приглушил громкость видеофона.
Троица брела по коридору к госпитальной взлетной площадке – одному из постоянно действующих в режиме космопорта объектов Луны Вернеры.
– Уродцы, – проговорил Эдик задумчиво. – Это он о нас, как думаете?
– Конечно, нет, – сказал Дылда. – Мы – крутые ребята. Неофициальная сборная мусонов на больших играх. Они выбрали лучших. Кондратьев так и сказал.
Змей лишь усмехнулся, показав раздвоенный язык.
– Нет, они говорили о нас, Дылда, – вздохнул Эдик. – Жизнь несправедлива! Совсем недавно я был блестящим студентом летной школы, успешным бизнесменом, коском в законе. И кто я теперь? Уродец, путешествующий в компании других уродцев. Гладиатор. Ведь ни один уважающий себя человек не станет выступать в этих межгалактических играх, где тебя запросто могут убить или лишить какой-то конечности!
– Что это ты так рас-счувствовалс-ся? – поинтересовался Змей. – Протез тебе хорош-ший пос-ставили. Мне таких видеть еще никогда не приходилос-сь. Повезло.
– Не в протезе дело, а в социальном статусе! – воскликнул Эдик. – Со своим интеллектом и положением в обществе я должен жить, как почтенный человек… Мне дедушка оставил в наследство бубличную фабрику на Амальгаме-12! А ее оттяпали проходимцы! И теперь я должен подчиняться всяким подонкам! Общаться с подонками!
– Я вас жду, – объявил он, – захотелось пообщаться… Поговорить…
– О чем?! – настороженно спросила медсестра.
– Хотел предложить вам выйти за меня замуж и уехать из этого захолустья.
– Что?! – женщине показалось, что она ослышалась.
– У тебя со слухом плохо, милашка? – участливо поинтересовался Цитрус. – Это ничего. Зато у меня хорошо. Мы будем друг друга дополнять. А что это ты прячешь за спиной?
Медсестра вздрогнула, банка вдруг сделалась очень горячей.
– Анализы. – соврала она и продемонстрировала кислоту.
– Ясно, – ответил Эдик. – Стало быть, держи эту банку от меня подальше. Ну что, зайдем, посидим у тебя?
– В сестринской?
– Где же еще?! Там ведь больше никого нет? Ты дежуришь одна? Дверь изнутри запирается?
– Да.
– Вот и отлично! Нам никто не помешает. В палатах слишком много камер наблюдения!
Эдик схватил медсестру за руку и втащил в сестринскую. Щелкнул замок. Упала на пол и раскололась банка с кислотой. Зашипел пластиковый пол, но беспокоиться о его сохранности никто не стал.
Пациент накинулся на медсестру, как разъяренный хищник на жертву. Повалил грудью на стол. Задрал халат и юбку и поспешно овладел женщиной. Такого напора ей давно не приходилось испытывать.
Механическая рука тем временем действовала самостоятельно. Выполняя заданную программу садо-мазо она вцепилась в какое-то мягкое место – Эдик не видел, какое именно, а тактильные ощущения от руки пока были весьма неотчетливы. Медсестра взвизгнула. Рука тут же отвесила ей смачную пощечину. Женщина попыталась вырваться, чтобы сказать пациенту всё, что она думает по поводу физического насилия, и еще, что все мужчины – грязные подонки, но ее вдруг охватила волна такого наслаждения, что она только крепче вцепилась в стол и издала протяжный стон.
– О, моя сладенькая, – приговаривал Эдик.
Рука в это время творила нечто совершенно невообразимое и дикое, что с нежным сюсюканьем Цитруса не имело ничего общего.
– У тебя… бя… раздвоение личности? – задыхаясь, поинтересовалась медсестра.
– Нет. Программа сбоит, – попытался оправдаться Цитрус. – Кстати, мы ведь так и не познакомились, солнышко. Меня зовут Эдвард.
– Я зна-а-а-ю…
– А тебя?
– Света… Просто Све-е-ета. Можно без отчества.
– Ну, вот и славно, свет мой, – прошептал Цитрус. – Света… О, Света! Света… А с отчеством было бы забавнее. Тем более, ты так похожа на мою учительницу информатики. Правда, ее звали Валерия. Мои юношеские мечты часто возвращались к ней.
Медсестра вырвалась из ослабевших рук Эдварда.
– Подонок! – завизжала она. – Ты ласкаешь меня и тут же вспоминаешь какую-то шлюху!
– Валерия Александровна вовсе не была шлюхой. Я даже не овладел ею, несмотря на все мои страстные мечты. Улетел с той планеты и больше не возвращался… Так что не знаю – может быть, она до сих пор в девушках ходит. Хотя, маловероятно. Дочка у нее была, хотя мужа и не имелось. Вряд ли она подвергалась процедуре искусственного осеменения. Зачем бы это? Вовсе не дурнушка была моя учительница. Уж сейчас бы она от меня не ушла! Да, точно не ушла бы…
– Подлец! Ты что же, собрался мне изменять?
– Изменять?! – опешил Эдик. – Разве я тебе что-то обещал, моя сладкая? Мне казалось, встретились два одиночества, два человека, покалеченных жизнью. Захотели помочь друг другу преодолеть невзгоды, ну и расслабиться, конечно.
Настроение Цитруса неуловимо изменилось. Он устал, почувствовал себя удовлетворенным. Заметил морщинки вокруг Светиных глаз. Раньше они не были столь отчетливы. А над тонкой верхней губой не слишком соблазнительной формы небольшие, но всё же различимые, вытравленные перекисью водорода усики.
Рука Эдика, работающая в автономном режиме, тем временем продолжала неистовствовать. Она то ласкала женщину, то щипала ее, то отвешивала медсестре звонкие плюхи. Кое-что Свете явно нравилось, от других действий она была не в восторге.
«Хватит уже, – подумал Эдвард. – Удовольствие получили, пора завязывать. Особенно с этими садомазохистскими штучками. Только в помутнении сознания от глубокой неудовлетворенности я мог ввести эту идиотскую программу».
Отключить механическую руку оказалось не так просто, как включить. Цитрусу никак не удавалось получить управление над своей верхней конечностью. Пришлось ловить непрестанно двигающийся протез, открывать панель и вчитываться в мельтешащие перед глазами голографические надписи.
– Отключение, отключение, – бормотал Эдик. – Хватит самодеятельности, пора взять руку в руки. Нечего ей творить беспредел. За это и к ответу призвать могут.
В командной строке мелькнула надпись: «Безболезненное отключение».
– То, что надо! – воскликнул Цитрус. Хватит ее шлепать! Она хорошая, хоть и с усиками, и не слишком молода. Безболезненное отключение!
Ткнув сенсор активации команды указательным пальцем правой руки, Эдик поразился результату. Рука с нечеловеческой скоростью метнулась к горлу медсестры. Между пальцами проскользнула яркая искра – и Света, как подкошенная, рухнула на стол, где и осталась лежать без сознания.
– Вот тебе раз, – прошептал Эдик. – Это просто песня какая-то! Безболезненное отключение! Так нельзя, граждане конструкторы!
«Хорошо хоть, команду „Мгновенная раздевалка“ не выбрал, – подумал он. – Разумеется, это не раздевалка, в смысле, никого раздевать рука не будет. А прикончит всякого, на кого ее нацелят, не задумываясь! Разделает, как куриную тушку. Окорочка отдельно, крылышки и хвостики – отдельно. Правда, если призадуматься, эта медсестричка мне совсем не пара, но ведь это отнюдь не повод для того, чтобы ее прикончить».
Эдик решил переложить медсестру на кушетку и быстро ретироваться, но в дверь постучали.
– Открывай! – заорали снаружи.
Цитрус внутренне затрепетал. Полуголая медсестра без сознания – не лучшая компания. Он здесь, конечно, в привилегированном положении, но так резвиться, наверное, всё же не стоит. Как бы не загреметь по новой на астероид, да еще по такой статье, что злые коски будут на тебя косо поглядывать и помышлять о том, чтобы удавить по-тихому и бросить труп где-нибудь в дальнем забое.
– Открывай! – продолжали орать из-за двери.
– Дай я стукну, – попросил кто-то. Страшный удар потряс дверь. Слабенькая щеколда отлетела на несколько метров, дверь распахнулась. На пороге вместо представителей властей объявились две личности, физиономии которых Эдика в данной ситуации даже обрадовали. Одна из физиономий была зеленой, покрытой чешуей, другая – большая и добродушная.
– Эдичек! – воскликнул Дылда. – Где ты раздобыл такую клевую телку? Целлюлит совсем как настоящий! А голосовой синтезатор у нее четырехголосый или программируемый?
– Ты о чем? – нахмурился Цитрус. – Не понял твоих грязных намеков. И вообще, что вы сюда вломились?!
– Приш-шли тебя проведать, – объявил Змей. – В палате тебя не было. Услыш-шали крики. Пос-стучали. А ты тут как тут, забавляеш-шься с резиновой бабой.
– Вовсе она не резиновая…
– Что же, в отключке? Или вообщ-ще, хм… неживая?! – заинтересовался рептилия. – Ой! Пох-хоже, и правда, неживая. Интерес-сные у тебя наклоннос-сти, Рука! А по виду и не скажешь.
– То есть как это неживая?! – заорал Эдик, схватил медсестру за плечи и затряс, от чего ее голова стала мотаться из стороны в стороны. Из горла женщины вырвался слабый стон.
– Может, не будеш-шь при нас-с с ней забавлятьс-ся? – скривился Змей. – Выглядит, прямо с-скажем, отвратительно.
– Да пошел ты! – проорал Цитрус, отпуская медсестру, которая безвольной куклой осела возле стола. – Я нормальный парень! Вернее – я очень клевый и сексуальный парень! Она вырубилась от удовольствия! Ясно?!
Эдвард сделал шаг к рептилии. Протез сам собой рванулся к горлу Змея. Молниеносное движение, разряд, и рептилия свалился на пол.
– Нехило! – заметил Цитрус. – Дылда, отойди-ка от меня подальше…
– Зачем? – поинтересовался великан. – И почему ты сам ударил Змея, Эдик? Мог бы мне сказать – я бы его так рубанул! Всё ходит, права качает. Говорит, пока тебя нет, он главный. А я так думаю, пока ты лечишься, главный – я.
– Да, да, ты прав! На будущее запомни, если меня нет, ты за главного. Чуть что, бей любого, кто будет утверждать обратное, прямо в орудийную башню. И кто обо мне плохо отзовется – тоже.
– Ясен пень!
Великан уже занес ногу, чтобы пнуть рептилию.
– Не стоит! – Эдик сделал шаг к Дылде, почувствовал, как шевельнулась механическая конечность в стремлении вырубить очередного противника электрическим разрядом, и поспешно отступил назад. Хорошо хоть, ноги его пока слушались! – Пока не стоит!
Тыкая в сенсоры программатора, Эдвард наконец-то нашел команду отключения всех подпрограмм. Рука дернулась напоследок, как смертельно раненный, теряющий последние силы, но не сдающийся боец, и затихла. Цитрус осторожно пошевелил механическими пальцами, сделал козу, шевельнул мизинцем. Молния вновь сорвалась с пальцев, но теперь она ему подчинялась.
– Нравится? – спросил он Дылду.
– Не хило! – одобрил здоровяк.
– Отлично! Значит, так, бери чешуйчатоголового, потащим его в палату. У меня одноместная, но там еще одна кушетка. Интересно, скоро он очухается?!
Дылда не спешил выполнять команду Эдика.
– Слушай, а подари ее мне… Она так мне нравится… – обратился он к партнеру.
– Да ты в своем уме? – вскричал Эдик, думая, что речь идет о его протезе. – У тебя ведь обе руки на месте! Кондратьев, что ли, тебя обработал?
– Ну, я как-то не очень люблю руками…
– В смысле? Ты о чем?
– О ней…
– О ней? О руке?
– Нет, о твоей мягкой игрушечке.
Цитрус задумался. Дылда идиот, его иногда сложно понять, и всё же он как-то умудрялся общаться с ним. Но сейчас просто зашел в тупик. Какие еще мягкие игрушечки? Последнюю мягкую игрушку, плюшевого медвежонка, он распотрошил в возрасте шести лет. С тех пор игрушками для него были кредитные карточки и наличные банкноты.
– Что ты мелешь?
– Подари мне куклу, – уточнил Дылда.
Цитрусу представилась толстая пачка резаной бумаги, сверху которой лежит пара купюр большого достоинства. На кой Дылде понадобилась «кукла»? Эдик был настоящим спецом по изготовлению «кукол», но откуда об этом прознал здоровяк? И какую аферу они со Змеем решили провернуть, пока он лежал в госпитале?
– На кой тебе «кукла»?! И что ты собираешься с ней делать?
– Любить…
– Что-о?
– Я о кукле на полу. С которой ты забавлялся до нашего прихода.
Цитрус поспешно одернул юбку медсестры.
– Ты что, дурак?! Она живая! Настоящая! И вообще, она меня любит! Ни о каких подарках и речи не может быть. Но, если она мне надоест, можешь за ней поухаживать. Не раньше.
Дылда задумался.
– Я слышал, тут делают кукол на заказ. Даже по фотографии. Я бы хотел именно такую.
Цитрус опешил еще больше. Интересно, как он должен относиться к такому желанию великана? Он не посягает на его любовницу, но хочет изготовить себе резиновую куклу с ее внешностью. Радоваться, что у них вкусы похожи, или, напротив, дать Дылде механическим кулаком по голове, для профилактики?
– Ладно, кончай болтать, хватай Змея, пойдем отсюда. Вообще, из больницы пора выписываться. Нечего мне тут торчать. Я хочу поездить по ресторанам, повеселиться… Этот подонок дал вам денег?
– По триста рублей, – обиженно ответил Дылда. – Сто пять я уже потратил.
– Я даже догадываюсь, на что.
– Да. И еще я купил десять шоколадок. Восемь уже съел.
Дылда подхватил рептилию и зашагал по коридору следом за Цитрусом.
– А Змей что покупал? – осведомился Эдик. – Он, хоть и прикидывается нашим корешем, скользкий тип. Наверное, запасался оружием?
– Нет. Он приобрел садовую тачку и три саженца, – ответил Дылда. – Держит всё это в нашей комнате. Я всё время спотыкаюсь о тачку.
– Странно, – заметил Цитрус. – Он рощу собрался закладывать здесь, что ли? Останется на Луне Венеры на поселении? Хоть бы и так – мне как-то всё равно. Не доверяю я ему.
В палате Дылда свалил рептилию на кушетку и присел рядом сам.
– Пусто здесь, – заметил он. – Где доктор? Где больные? Страшно даже…
– Население колонии небольшое. Докторов мало. Больных еще меньше. Если нет врачей, то и болеть некому. Сам понимаешь.
– Ага, – глубокомысленно кивнул Дылда.
На следующий день Цитрус в последний раз встретился с благообразным доктором Долгим. Тот смотрел на него как-то странно, как на тяжело больного. Вошел в палату, присел на стул у дальней стены и долго сверлил пациента взглядом, пока Эдик не прервал затянувшуюся паузу.
– А где, э-э, Светлана?
– На вас поступила жалоба! – сообщил эскулап ледяным тоном.
У Эдика всё внутри оборвалось. Ну вот, сейчас у него отнимут всё. Скажут, что мусоны им недовольны, и в таком омерзительном насильнике и садомазохисте, каким он показал себя накануне, организация не нуждается.
– Мне-э, – Эдик пожевал губами, но больше ничего из себя не выдавил.
– Что вы можете сказать в свое оправдание? – поинтересовался Долгий.
– Она сама пришла…
Брови доктора поползли вверх.
– Банка с кислотой пришла сама? Может, она сама и разбилась?!
Цитрус непонимающе уставился на хирурга.
– Какая еще банка с кислотой?
– Которую вы зачем-то похитили в лаборатории и грохнули в сестринской, собираясь ее там спрятать, наверное…
– Ах, эта банка… – Эдик мучительно соображал. До него вдруг начало доходить, что медсестричка собиралась спереть банку кислоты, а теперь хочет свалить свою вину на него. Нет уж, не выйдет. Любовь любовью, а чужие преступления он повесить на себя не даст. Хватит уже, вешали на суде. К тому же, доверие мусонов ему жизненно необходимо. Но и сдавать подругу нельзя… Не по-мужски это.
– Я думал, там спирт, – сообщил Эдик. И уточнил: – Он необходим мне для протирки протеза. Сам-то я пью мало. Всё больше по праздникам.
– Кто вам сказал, что протез надо протирать? – удивился Долгий.
– Так Светлана и сказала.
– С чего это вдруг?
– Почем я знаю? Берет вдруг, и ни с того ни с сего говорит, что, дескать, неплохо бы твой протез спиртиком отлакировать. Ой-ой-ой, – Эдик зажал рот ладонью, – я только сейчас начинаю понимать. Должно быть, она намекала на выпивку. Да? А я ее неправильно понял. Вот ведь, как бывает.
– Не паясничайте, – попросил доктор и поднялся, – понятия не имею, зачем вам понадобилась кислота, Цитрус. Но, если вы прочли в инструкции, что протез может функционировать в агрессивной среде, и решили провести самостоятельный эксперимент, смею вас уверить, всё именно так. Работать он, конечно, будет, вот только внешний вид сразу испортится. Поверхностные слои выполнены из мягких материалов, имитирующих плоть. Почти так же легко, как плоть, они разрушаются. А ходить с металлической рукой – удовольствие так себе.
– Ну, как сказать…
– Да как ни говори. Так все думают, что вы нормальный человек, а с металлической конечностью всякому ясно – убогий инвалид, которому не хватило денег на клонированную руку.
Тут доктор понял, что говорит не вполне тактичные вещи, и виновато замолчал. А Цитрус смекнул, что у него появилась возможность замять досадный эпизод.
– Вы так много сделали для меня, доктор! – опять повторил он. – А что касается похищения кислоты… Могу вас заверить, что это больше не повторится. Просто мне захотелось увидеть, как рука поведет себя в экстремальных условиях.
– Вы крайне неразумны, – заметил хирург, – но забудем о наших разногласиях. Я не буду ничего говорить Кондратьеву. Только потому, что сам обладаю пытливым умом ученого и отлично знаю, как порой трудно бывает отказаться от творческого эксперимента, особенно когда речь идет о чем-то принципиально новом.
– А я буду беречь эту штуку, – пообещал Цитрус, неосторожно махнул протезом и изо всех сил влепил им по спинке кровати, отчего на экране, отражающем состояние больного, забегали радужные полоски.
– Изучите инструкцию еще раз, – попросил доктор, – возможно, вам станет понятно, что протез – не игрушка. Это очень полезный инструмент, а иногда его можно использовать и как оружие. Незачем чистить ствол, если там всё еще находится патрон. Вы понимаете, о чем я?
– Разумеется, понимаю, – оживленно закивал Эдик. – Очень хорошая поговорка. Яее обязательно заучу и буду цитировать по случаю.
– Можете даже записать, дарю, – Долгий покачал головой и вышел.
Цитрус некоторое время лежал молча, глядел в потолок, думал о симпатичной усатой медсестричке. Всё-таки не сдала. А ведь могла сообщить, что он накинулся на нее, оглушил электрошокером и воспользовался нежным женским телом. Раз не заложила, значит, она к нему неравнодушна.
«Что, если предложить ей отправиться вместе со мной на Большие Межгалактические Игры? – подумал он. – В команде сопровождения, так сказать… Сопровождают же именитых спортсменов девочки-болельщицы. А я спортсмен новый, никому не известный. Приеду с усатой теткой. В конце концов, у всех свои увлечения. Вряд ли меня кто-то осудит. Пуританство – удел серых личностей, плебса… – Цитрус углубился в раздумья. – Беда в том, что большинство представителей разумных рас в Галактике и есть самый что ни на есть паршивый сброд, стадо баранов, которые жаждут хлеба, чтобы нажраться от пуза, да тупых зрелищ – поржать от души. А уж на Большие Межгалактические Игры серых граждан стекается в изобилии. Они жрут на трибунах попкорн и мороженое, пьют газировку „Байкал“ и „Жигулевское“ пиво, обсуждают прибывших на чемпионат звезд кино, стереовидения и большой политики.
Частенько на играх присутствуют сенаторы и прочие крупные шишки. Они сидят или в первых рядах, у самого игрового поля, или парят над ареной на антигравитационной платформе».
Цитрус вспомнил, как в детстве, наблюдая носящегося над ареной сенатора по стереовидению, завидовал ему черной завистью. Эдику казалось, что нет ничего лучше, чем вот так летать над площадкой для состязаний, обозревая игроков сверху через прозрачный пол платформы…
Они со Светой пролетели бы над стадионом и всем вокруг помахали рукой. Она – живой, он – механической. И телевизионщики снимали бы пару влюбленных, преодолевших все преграды, глядящих в глубокие объективы камер, транслируя их торжество на всю Галактику…
Уже к вечеру мечты Цитруса развеялись, как дым, когда он поднялся, подошел к сестринской и деловито постучал. Стоило ему представиться: «Это Эдик», как ворчливый голос несколькими крепкими выражениями напрочь выбил всякие светлые чувства из его сердца. Самыми мягкими словами были «извращенец проклятый».
– Сама ты… – заорал Цитрус. – Тоже мне раскрасавица! Корова усатая! Ну и пожалуйста! Я себе получше найду. Двух найду! Нет, трех! Буду встречаться со звездами стереовидения! А ты торчи в своей затрапезной больнице, таская банки с кислотой! Я даже не сказал доктору, что ты ее сперла! На себя вину взял!
Но Света осталась непреклонна.
Ночь Эдик провел в холодной постели, почти без сна, ворочаясь с боку на бок и пребывая в тоскливом настроении из-за утраты большого светлого чувства. А утром предстал перед Кондратьевым с опухшим злым лицом и желанием выкурить пару-тройку пьянящих колосков. Здесь же находились Змей и Дылда.
– Ну-с, Эдвард, – сказал Матвей Игнатьевич, – я слышал, что с тобой всё в порядке. Как рука?
– Ничего, – буркнул Цитрус.
– Приживается потихоньку?
– Необычная штука, – поделился Цитрус, – проявляет самостоятельность.
– Даже так? Ну, ничего страшного, – поспешил успокоить его Кондратьев, – это только поначалу. Потом не будешь замечать. Станет как своя, и даже лучше. Значит, так, – перешел он на деловой тон, – вылетаете сегодня. Корабль для вас готов. Небольшой пассажирский катер.
– У нас был ВАЗ, – заметил Эдик. – На монопольном топливе.
– Знаю, – перебил его Кондратьев. – Рисковать мы не можем. Так что полетите на таргарийском космическом челноке с ионным двигателем. Кораблик маленький, но исключительно надежный. Деньгами вас обеспечим. По этому поводу можете не волноваться. Спортивное снаряжение и средства на мелкие расходы – всё будет передано вам возле трапа.
– Когда вылетать? – поинтересовался Змей.
– Лететь надо сегодня же, – ответил Кондратьев, – время не ждет. А ты почему спрашиваешь? – насторожился он. – У тебя что, здесь какие-нибудь дела остались?
– Да нет, я прос-сто так с-спрос-сил.
– Значит, так, – нахмурился Матвей Игнатьевич, – я ваши повадки каторжанские отлично знаю. Решил, если с планеты сваливать, значит, надо набить трюмы краденым. Так, что ли?!
Доктор уставился на Змея свирепо, тот осклабился.
– Если желаете промышлять воровством, организация с вами никаких дел иметь не будет! А если хотите помочь нам, чтобы мы вам потом помогли, то отныне никакой уголовщины. Это ясно?!
Змей медленно, с неохотой, кивнул.
– Да не будем мы ничего тырить! – заверил Кондратьева Цитрус. – Я за этим лично прослежу. – Он обернулся к рептилии и посмотрел на него многозначительно.
– Ладно, – согласился Змей. – С-скок-пос-скок отменяется. Только ты это… подъемными нас-с хорош-шими обес-спечь. Я на воле в беднос-сти жить не могу. У меня клас-совая ненавис-сть прос-сыпаетс-ся и с-сразу хочетс-ся кого-нибудь рас-спис-сарить.
– Расписарь свою бабушку, коск, – отозвался Кондратьев, – вот поучаствуете в играх, будут вам и подъемные, и еще сверху много всяких благ. Ясно?
– Яс-сно, – прошипел Змей. – Только бабуш-шку мою не надо трогать.
– Да ни за что на свете я не стану трогать твою бабушку, – делано замахал руками Кондратьев, – лучше с резиновой бабой буду дело иметь, как дурачок ваш, – он кивнул на Дылду, – чем с твоей бабушкой.
Змей задрожал всем телом и рванулся было вперед, намереваясь схватить Матвея Игнатьевича за горло, но Цитрус взмахнул протезом, и механические пальцы впились в плечо рептилии. И сжались так, что Змей вскрикнул от боли.
– Не надо, – попросил Эдик.
– Вот, слушай его, коск, – улыбнулся Кондратьев. – Кстати, по поводу твоей биографии. Мы там кое-что подчистили, так что в играх участвовать будешь с полными правами. Я такой богатой биографии еще не видел. Ты на свободе не больше пары недель обычно гулял?
– Это потому, что меня легавые не любят, – нахмурился Змей.
– А ты не любишь состоятельных граждан? Так что ли?!
– Ну да. Ос-собенно, когда в кармане ни гроша. И они меня тоже не любят. Зобом чувс-ствуют уроды, что дело пахнет керос-сином.
– Керосином… Понятно. Кого еще ты не любишь?
– Вс-сех, кто меня не любит, тех и я не люблю.
– Да ты посмотри на себя, ящер бестолковый. Кто такого любить будет?! Тебя, наверное, и бабы тоже не любят. Даже ваши, рептилии. Я, конечно, не специалист по красоте, но, по-моему, с твоей рожей на астероиде самое место. Ну да ладно, радуйся, что со мной встретился и мусонам оказался полезен. Теперь ты один из нас. Пока…
– Пока что? – насторожился Змей.
– Пока не выкинешь чего-нибудь скверного. Или не вынесут тебя с игр вперед ногами. Такое тоже случается. Сам, наверное, знаешь?
– С-слыхал.
– Ладно. Хорошо если слыхал. Короче, парни, не будем дальше базарить и тянуть время, поскольку его у нас не так много, как хотелось бы. До стартовой площадки отсюда – пять минут хода. Корабль пойдет на автопилоте. Подъемные, как я уже сказал, получите у трапа. В общем, всё. Адьё.
Кондратьев поднялся, прощаясь. Коски вышли в госпитальный коридор. В то же мгновение послышался тон зуммера, на автомате включился экран видеофона.
– Удачи! – гаркнул Матвей Игнатьевич, захлопывая дверь.
Эдик услышал, как чей-то хрипловатый голос поинтересовался: «Наши уродцы отбыли?», и в следующее мгновение Кондратьев приглушил громкость видеофона.
Троица брела по коридору к госпитальной взлетной площадке – одному из постоянно действующих в режиме космопорта объектов Луны Вернеры.
– Уродцы, – проговорил Эдик задумчиво. – Это он о нас, как думаете?
– Конечно, нет, – сказал Дылда. – Мы – крутые ребята. Неофициальная сборная мусонов на больших играх. Они выбрали лучших. Кондратьев так и сказал.
Змей лишь усмехнулся, показав раздвоенный язык.
– Нет, они говорили о нас, Дылда, – вздохнул Эдик. – Жизнь несправедлива! Совсем недавно я был блестящим студентом летной школы, успешным бизнесменом, коском в законе. И кто я теперь? Уродец, путешествующий в компании других уродцев. Гладиатор. Ведь ни один уважающий себя человек не станет выступать в этих межгалактических играх, где тебя запросто могут убить или лишить какой-то конечности!
– Что это ты так рас-счувствовалс-ся? – поинтересовался Змей. – Протез тебе хорош-ший пос-ставили. Мне таких видеть еще никогда не приходилос-сь. Повезло.
– Не в протезе дело, а в социальном статусе! – воскликнул Эдик. – Со своим интеллектом и положением в обществе я должен жить, как почтенный человек… Мне дедушка оставил в наследство бубличную фабрику на Амальгаме-12! А ее оттяпали проходимцы! И теперь я должен подчиняться всяким подонкам! Общаться с подонками!