Страница:
– Чудн
ыми, а не ч
удными. Ты разницу между этими словами сечешь?
– Примерно представляю.
– Так я и знал, – зашипел Змей, – я ж-ше говорил, что от Кондратьева ничего хорош-шего не дождеш-шься. Мы ж теперь пропали. Если кто из авторитетных воров прознает, нам кранты!
– Погоди-ка, – остановил его Цитрус и обернулся к голограмме Кондратьева: – Для конспирации, вы сказали. А зачем нам нужна конспирация?
– Дело в том, друзья мои, – Кондратьев погладил подбородок, – что полиция в целях предотвращения диверсий проверяет всех прибывающих на Большие межгалактические игры. Власти выявляют потенциальных террористов, изучают биографии гостей, допрашивают игроков.
– Вы же говорили, что выправили нам биографии?! – Эдик насупился.
– Безусловно. Всё, что я говорил, абсолютная правда, но полиция всё равно может проверить каждого. Что-то заподозрят, и начнется: запросы, бумажная волокита с проверкой паспортов и прежних мест пребывания, а там, того и гляди, перекрестные допросы с применением детекторов лжи… В общем, их можно понять, они делают свою работу. Но нам такое внимание к вашим персонам не с руки. Бумаги у вас, конечно, хороши, но небезупречны. А ваши физиономии и вовсе, совсем не хороши… Единственное место, куда полицейские не любят наведываться, это гостиница «Голубая креветка». Поэтому вас здесь и поселили, милые мои.
– Хорош-шо тебе рас-с-суждать, – проворчал Змей, – а нам теперь с-среди гумозников чалиться. А ес-сли тут агрес-соры с-сыщ-щутс-ся?! А что, ес-сли братва прознает о наш-шем позоре?! Втравил ты нас-с, Кондратьеф-ф, в гумно, в такую неприятнос-сть втюхал.
– Что с-скажешь?! – угрюмо поинтересовался Цитрус. Слова Змея ему показались справедливыми. От постоянного шипения рептилии он и сам начал растягивать звук «с».
– Если вы к прежнему образу жизни собираетесь вернуться, тогда втюхал, – согласился Кондратьев, – но я надеялся, что с воровским прошлым вы завязали. После победы на играх сделаем вам новые паспорта. Дадим денег. И будете почетными членами организации мусонов. А мусоны терпимы ко всем гражданам свободной Галактики. Толерантны. Мы вместе со всем прогрессивным интернациональным галактическим социумом отстаиваем право свободной любви как мужчины к женщине, так и любой другой формы сексуальных отношений. Например, огромного детины к неодушевленному предмету.
Дылда помрачнел. Намек Кондратьева ему совсем не понравился.
– Вот радости-то, снова к мусонам, – Мучо Чавос хмыкнул.
– С тобой разговор особый, – строго проговорил Матвей Игнатьевич, – ты организацию мусонов однажды уже предал. Ты здесь, на Глоке-13, свои ошибки искупаешь, и должен надеяться, что тебя простят. Должен смыть свой позор кровью.
– Без крови никак нельзя обойтись?
– Нет, – отрезал Кондратьев, – иначе нам сложно будет поверить в искренность твоих намерений.
– Я очень, очень искренен, – заверил Матвея Игнатьевича Чавос, – я, вообще, человек прямой и открытый. Что говорю, то и делаю… то есть, тьфу ты, что делаю, то и говорю. То есть… что думаю, то и делаю… Совсем вы меня запутали.
– Потому тебя и собирались убрать, – вкрадчиво сообшил Кондратьев, – нужно уметь держать язык за зубами. А то мелешь не пойми что. Болтливые, дружок, долго не живут. Это и в кодексе косков записано крупными буквами, и в мусонских уложениях.
Цитрус поежился. Не в его ли огород камешек?
– Это всё? – с надеждой поинтересовался Дылда, косясь на свою подружку.
– Нет, не всё, – отрезал Матвей Игнатьевич.
– Но вы же за свободную любовь!
– Подождешь, морда. До начала игр один день. Из гостиницы никуда не выходить! По городу не шляться! Смотрите по стереовидению игры прошлых лет. Они транслируются день и ночь по многим каналам. И готовьтесь к тому, что вам предстоит.
– До бара-то можно дойти? – поинтересовался Змей с самым угрюмым видом.
– До бара можно, – разрешил Матвей Игнатьевич, посмеиваясь: – Не думаю, что тебе там понравится. Ты такого бара, наверное, за всю свою жизнь ни разу не видел. Впрочем, кто тебя знает.
– Вместе пойдем, – обернулся к Змею Мучо Чавос, – будем друг дружке тылы прикрывать. На всякий случай.
– Ладно, пойдем, – согласился рептилия и обратился к Кондратьеву: – В номера тут спиртное не разносят?
– Нет. Вообще, на Глоке-13 алкоголь не приветствуется. К тому же во время игр для участников вводится сухой закон. Негласно, но всё же…
– Да знаю я, что для спортсменов всегда сухой закон! – огрызнулся Змей. – Но мне можно. Я только с астероидов.
– Значит, так, господа алкоголики, – продолжил Кондратьев, – одежду и оружие с корабля вам доставят через пару часов. Что касается тебя, кучерявый, то ты получишь форму позже. Пока не готова.
Мучо заскрипел зубами от ярости. Да, отличительная черта его расы – мелко завивающиеся волосы, но он-то брит наголо, Кондратьев не мог этого не заметить.
– На этом я отключаюсь, но всё время буду с вами рядом, ребятки, – почти ласково проговорил Матвей Игнатьевич и исчез.
Дылда немедленно стиснул свою резиновую подружку в объятиях.
– Какая гадость! – пробормотал Мучо Чавос, отворачиваясь.
– Не нравится, не смотри! – сквозь всё отчетливее слышные стоны резиновой женщины прокричал Дылда.
– Пожалуй, пойду в бар, – сказал Змей.
– Я с тобой, – отозвался Чавос.
– А я душ приму, – решил Цитрус. – Вам, свиньям, лишь бы поскорее накачаться под завязку, а я люблю чистоту.
– Напиться и забыться, – подтвердил Мучо Чавос, который после заявления Кондратьева об искуплении вины понял, что ничего хорошего ждать от жизни ему не приходится.
Дверь за Змеем и Чавосом закрылась, щелкнул электронный замок.
Эдик открыл дверь ванной комнаты и ахнул. На кафеле во всю стену неизвестный художник намалевал картину – двое мужчин, явно неравнодушных друг к другу, занимались грязным развратом. Стараясь не смотреть на чудовищное изображение, Эдик открыл краны и отрегулировал температуру. Затем разделся, кинул одежду грудой в угол, залез в ванну и улегся в теплую воду. Сразу вспомнилась юная мусонка Марина. Как нежно она смотрела на него, считая борцом сопротивления. Эдик весь расцвел, представляя, как Марина целует его и обнимает.
А как потом она погнала его голого по городу, когда не обнаружила татуировки боевого отряда мусонов… Эдик нахмурился. Собрался тронуть сенсор подачи геля, не нашел на привычном месте, и только сейчас заметил, что он встроен в картину, и для того, чтобы получить гель, ему придется дотронуться до…
Цитрус не был ханжой, но, представив, как будет радоваться почти наверняка наблюдающий за ним Кондратьев, он, проклиная всё на свете, выскочил из ванны, быстро просушил тело под воздушными струями, натянул грязную одежду и ворвался в номер.
Дылда был занят своим любимым делом. Резиновая кукла стонала под его массивной тушей. Как ни странно, это зрелище Эдика немного успокоило. По крайней мере, страсть Дылды естественна….
Тут, как назло, захохотал Кондратьев. Должно быть, всё это время он, как и предполагал Цитрус, наблюдал за ними и веселился от души.
– Как помылся, Эдик? – послышался знакомый голос.
– Хо-ро-шо, – отчеканил тот и направился к выходу.
– Оборудование понравилось?
– Да!
– Стоп! Стоп! Стоп! – закричал Кондратьев вслед. – Не нарушь ненароком конспирацию, Эдик. Помни, ты должен слиться с толпой и не бросаться в глаза. Оденься поярче, к примеру…
Цитрус рванул дверь на себя, но она не поддалась.
– Я просто хочу убедиться, что ты понял, – вкрадчиво заметил Матвей Игнатьевич. – Пока не ответишь, наружу тебе ход закрыт.
– Да понял я, понял, – в раздражении отозвался Эдик. – Буду выглядеть, как настоящий голубой. Это тебя устроит?
– Да. Отлично. Я бы советовал тебе слегка подкрасить глаза – иначе, по местным меркам, ты выглядишь неказисто. Впрочем, до вечера, когда все находят дружков и подружек, еще далеко…
Щелкнул замок, открывая путь к свободе, и под веселый хохот Кондратьева Цитрус выбежал из гостиничного номера. Где этот проклятый бар? Ему просто необходимо пропустить пару стаканчиков.
В гостиничном коридоре было пустынно. Должен быть дежурный по этажу, сообразил Эдик и пошел по коридору направо.
Дежурный по этажу обнаружился в холле неподалеку от лифта. Мирно сидел за стойкой и был чем-то крайне увлечен. Эдик приблизился.
– Да-да, – коридорный поднял на постояльца густо накрашенные глаза, захлопал ресницами. В руках он сжимал кисточку, которой только что наносил лак на длинные ногти.
– Мне нужен бар, – сглотнув, проговорил Эдик.
– Какой бар? Обычный? Или тот, что для особых гостей?
Цитрус сглотнул. Интересно, кого он понимает под особыми гостями? Может быть, тех, у кого правильная ориентация?
– Бар для гетеро… – начал Эдик и осекся, вспомнив наставления Кондратьева. Что если доктор не шутит, и они действительно могут засыпаться и попасть в руки полиции. – Бар для гетер, – уточнил Цитрус.
– Для гетер? – продолжая хлопать глазами, поинтересовался дежурный. – Это кто такие?
– Проститутки, хромосома ты волосатая! – отозвался Эдик. – Не слышал никогда?! Могли бы держать обслугу покультурнее в таком замечательном отеле! Так где у вас гетеры?
Он полагал, что грубый тон возымеет действие и отвратительный тип перестанет жеманничать, но тот вдруг расплылся в улыбке, тоненько захихикал:
– Какой ты смешной. И какие слова интересные… Хромосома волосатая… Ух, шалунишка. Где у нас гетеры? Да везде. Если хочешь, я буду твоей гетерой. Возьму недорого. Ты мне понравился.
Эдик понял, что его сейчас стошнит, и ринулся прочь. Благо лифт находился неподалеку. Он нажал кнопку, стоял и нервно притопывал ногой, когда услышал позади вкрадчивые шаги. Затем его с силой шлепнули по заднице. Цитрус обернулся, пребывая в дикой яростии увидел рядом напомаженную физиономию дежурного по этажу.
В следующую секунду он потерял над собой контроль, взмахнул механической рукой. Нетрадиционалист взмыл в воздух, проломил собой дубовую стойку и скрылся под ее обломками. А Эдик заметался вокруг, не зная, что предпринять, чтобы как-то замять досадный инцидент. Вряд ли кто-то поверит, что всё так и было. Или что этот отвратительный тип врезался в стойку сам – оступился или глубоко о чем-то задумался…
В коридоре послышалось цоканье каблучков.
«Неужели женщина? – подумал Эдик. – В этом зверинце для гомиков?»
Лифт никак не приходил, путей к отступлению не было. Сейчас его застукают на месте преступления!
Цитрус выбрал внастройках протеза команду «безболезненное отключение» и замер в ожидании. Надо валить всех подряд, решил он, пока лифт не придет. Потом завалить всех, кто будет в лифте. И бежать, бежать без оглядки! На родной таргарийский звездолет. Прочь с Глока-13, в просторы космоса! А потом на ближайшую обитаемую планетку, обустроиться там, благо деньги у него пока есть, и проворачивать разные делишки. Теперь он будет умнее и ни за что не попадется.
На площадке перед лифтом появилось существо, чей пол определить было крайне затруднительно. Хоть оно и вышагивало на высоких каблуках и в короткой юбке, лицо для женщины было слишком грубым. И даже потрепанным. Да и блузочка странная – такие не носят в цивилизованном космосе уже лет пятьдесят.
«Старушка», – подумал Эдик.
На старушку у него рука не поднялась.
«Осталось во мне еще что-то хорошее», – Цитрус едва не прослезился.
«Старушка» между тем осмотрелась и хрипло прокаркала:
– А где же этот противный Бобик, что сидел за стойкой? Бобби! Бобби! Ты его не видел, симпатяшка?
Эдик сглотнул, кивнул на груду досок:
– Не знаю. Всё так и было. Иду я себе по коридору, хочу спуститься на лифте – смотрю, доски какие-то валяются. Вот, думаю, какое свинство. Наверное, ремонт делали. И свалили грудой. Погодите-ка, ведь здесь стол был, так?
– Стол… – На лице странной личности отразилось недоумение. – И за ним Боб. Бобик, как я его называю. На редкость неприятная личность.
– Правда? – обрадовался Эдик нелестной оценке дежурного по этажу. Раз так, может, «старушка» его не выдаст, даже если смекнет, что к чему?
– Конечно, правда, сладенький! Что за молодежь пошла? Что ни красавчик, так тупой, как валенок.
Эдик широко улыбнулся и решил выдвинуть предположение:
– Наверное, дежурного завалило столом! Внезапное обрушение кровли! Или что-нибудь в этом роде. Может быть, локальное землетрясение…
– Магнитные поля, – подхватила «старушка». – Но, скорее всего… – Существо неопределенного пола подняло вверх указательный палец. – Скорее всего, он убил себя с разбегу, как я неоднократно ему советовал. Кстати, будем знакомы, сладкий – меня зовут Ромуальд. Захочешь – приходи ко мне в сто десятый. Ужином накормлю…
Цитрус поморщился. «Валить» Ромуальда не было никакого резона, более того, он мог пригодиться в качестве свидетеля: дескать, они вместе обнаружили разбитый стол и тело Боба под ним.
– Ну и заработаешь рубликов десять, если уж такого хорошего мнения о себе, – заявил старый нетрадиционалист. – Тебя-то как зовут?
– Эдик.
– Красивое имя. Знал я одного Эдика давным-давно, но тот был покислее, – Ромуальд захихикал, прикрывая неровный рот ладошкой. – Да и вообще, имя известное.
– Рад, что тебе понравилось, – выдавил Цитрус сквозь зубы.
Лифт наконец подошел. Эдик юркнул внутрь, попытался закрыть за собой дверь, вбив кнопку отправки на первый этаж кулаком, но лифт был солидный, с задержкой закрывания дверей. Поэтому Ромуальд с достоинством вошел следом. Только после того, как он встал у задней стенки лифта, двери сомкнулись, и кабина тронулась.
Поворачиваться к Ромуальду спиной Эдик опасался – хотя знал, что в случае чего справится с новым знакомым одной левой, даже протез использовать не придется. Лицом к нему тоже не хотелось поворачиваться. Поэтому он встал в профиль и приготовился дать отпор, если будут иметь место поползновения. Благо, зеркальная кабина лифта позволяла видеть любое движение.
– Куда направляешься? – ненавязчиво поинтересовался Ромуальд.
– В бар, – коротко ответил Цитрус. Хорошо уже то, что этот тип не пытается к нему лезть!
– Угостить тебя водочкой? Или предпочитаешь бурбон?
– Пиво, – прорычал Эдик.
– Фи. Какие низменные вкусы! От пива толстеют. Впрочем, ты сохранил хорошую фигурку. И, признаться, шалунишка, очень мне понравился! Ладно, так и быть, я угощу тебя «Жигулевским». Хоть оно всё дороже год от года. Только условие: поцелуй за каждую кружку. В щечку, – поспешно добавил трансвестит, увидев перекошенное лицо Цитруса. – Разве я прошу о многом?
Эдик собирался уже вырубить «старушку» ударом механического кулака, но вовремя сообразил, что в компании с «другом» к нему будут приставать гораздо меньше, – а Ромуальда, можно и потерпеть. К тому же почему не выпить на халяву? Если этот хилый представитель племени нетрадиционалистов так уж хочет угостить его пивом, пусть угощает.
– Пойдем, – кивнул Эдик. – Только обойдемся без поцелуев! Я этого не люблю. И вообще, ко мне не лезть!
– Даже не подумаю, – заявил Ромуальд. – Напротив, буду ждать, когда ты сам проявишь инициативу, противный. Я люблю таких крепких парней, которые не торопятся лечь в постель с первым встречным…
Двери лифта открылись, и новые «друзья» оказались в разношерстной, яркой, гомонящей толпе неправильно ориентированных мужчин. Здесь, в холле, знакомились и поджидали партнеров, бранились и скандалили, мирились и лили слезы…
– Бар направо, – объявил Ромуальд и уверенно двинулся через толпу, цокая каблучками. Цитрус уныло поплелся следом.
– Ты на игры приехал? – поинтересовался Ромуальд.
– Да. С друзьями.
– Ах, вот оно что. Можно будет оргию устроить. Если захотите принять меня в свой тесный кружок.
– Посмотрим, – буркнул Эдик.
В баре оказалось неожиданно мало людей. Двое мужиков в ярких тряпках обнимались у входа. Еще двое сидели в темном углу и разговаривали на повышенных тонах – ссорились. Мучо Чавос черной горой возвышался у стойки бара, пребывая в гордом одиночестве. Пахло здесь вполне пристойно: дорогим коньяком, пивом, и совсем чуть-чуть – табачным дымом.
«Где же Змей?» – подумал Цитрус, пошарил глазами по бару и похолодел. Рептилия вместе с другой рептилией топтался на танцполе. Вот ужас! А строил из себя правильного коска и настоящего мужика.
«Впрочем, – Эдик вздохнул, – за долгое время пребывания на астероидах его сексуальная ориентация могла сильно сместиться в сторону однополой любви. А он об этом и не подозревал…»
Смущенный своими мыслями, Цитрус занервничал, обогнал Ромуальда, навалился на стойку бара и прокричал:
– Водки! Бутылку! Холодной!
– Какой невоздержанный, – улыбнулся Ромуальд одними уголками сморщенного рта. – А собирался пиво пить.
– Я заказал водку потому, что хочу нажраться! – сообщил Эдик и заорал снова:
– Три «Жигулевских»! Да похолоднее!
– Я не буду, – заметил Ромуальд.
– Ну и не пей. Я три выпью!
Затем он обратился к Мучо:
– Что, Змей оказался не таким крутым парнем, как мы о нем думали? Его сняли, а он и пикнуть не успел.
Чернокожий здоровяк посмотрел на Цитруса тяжелым взглядом.
– Да нет, дружище, он сам снял этого чешуйчатого. Увидел его и аж расцвел. Буду развлекаться, говорит, жить полной жизнью. Или половой жизнью? Я не понял, как он сказал. Из-за шипения его не всегда поймешь… Стаканчик только пропустил, сразу обнял эту ящерицу, и топчутся там уже минут двадцать. Оторопь берет, когда такое видишь. Ведь он с нами в команде.
– А ты?
– Я?! А что я? Бутылку «Столичной» раздавил и сижу. Хорошо хоть, не пристает никто.
– К такому страшилищу попробуй пристать, – подал голос Ромуальд, лукаво при этом улыбаясь. – Тебе я тоже пивка налью. Твой приятель скромник – сначала попросил пива, теперь вот водки захотел. Измена друга обеспокоила? Вы молодцы, рептилию в компании держите. Сразу видно, ребята искушенные. И со вкусом.
Мучо вытаращился на старого извращенца.
– Это кто? – поинтересовался он.
– Ромуальд, – тоскливо сообщил Цитрус.
– И что он…
– Будет болеть за нас на Играх, – поспешно ответил Эдик. – Я не сказал тебе, Ромуальд, – мы приехали на Игры. Будем в них участвовать. Так-то. Будешь за нас болеть, Ромуальд?
Старик изменился в лице, потом вдруг подпрыгнул на месте – каблуки цокнули по полу – и захлопал в ладоши.
– Дождался! – закричал он. – Дождался! Наши – на Играх! Буду ли я болеть? Да я не только болеть – я помогать буду всем, чем смогу! Все будут за вас болеть! Все до единого! Вы же герои, ребята! Вы – наши герои! Коньяка! Дербентского! Всем! Вы это слышали – мой друг будет участвовать в Играх! Мои друзья станут чемпионами!
Бармен выставил на стойку пузатую бутылку с маслянистой темной жидкостью.
– За счет заведения! – провозгласил он, хлопнув накрашенными ресницами. – Вот это да! Будущие чемпионы в нашем баре!
Парочка, бранившаяся в углу, прекратила скандал и уставилась на «будущих чемпионов». Те, что обнимались у входа, сорвались с места и с радостными воплями понеслись по коридору. Послышался всё нарастающий гул. Бар начал заполняться счастливыми людьми неопределенного пола.
Какой-то длинный худой тип толкал Мучо в бок и кричал:
– Снаряжение есть?! Я достану лучше! Всё – даром! Только за рекламу торговой марки!
Появившийся невесть откуда толстячок принялся обрабатывать Эдика:
– Устроим тотализатор! Заработаем кучу денег. Даже если не станете чемпионами, те из вас, что останутся в живых, будут обеспечены до самой смерти. – Эдик презрительно скривился.
– По тотализаторам я сам специалист. Мой поверенный здесь – Ромуальд. Но и тебя можем привлечь к делу. Почему бы и нет? Энергичные парни со связями нам нужны!
– Да уж, связей у него хватает, – насупился Ромуальд, которому толстяк, видно, не единожды перешел дорогу, отбивая молодых любовников.
– Вот и отлично!
Идея окучить нетрадиционалистов Эдику понравилась. Тотализатор хорош тем, что выигрывает всегда тот, кто его устраивает. Так почему бы, используя энтузиазм завсегдатаев «Голубой креветки», не сколотить сотню-другую тысяч?
– Опомнись, приятель! – зашипел Мучо. – Посмотри на свою команду! Змея вот-вот возьмет в оборот какая-то ящерица…
– Да он и сам ящерица, – равнодушно бросил Эдик.
– Вокруг нас толпа голубых…
– Бывал я и в компаниях похуже… На астероидах, например. Голубые, по крайней мере, мирные ребята. Если они и хотят тебе что-то сунуть в бок, то вовсе не острую заточку…
– Один Дылда в относительной безопасности… – Эдик поднял палец:
– А вот о Дылде я и забыл! Он, дурак, может запросто нам всю конспирацию поломать. Выйдет погулять с резиновой бабой – тут его и раскусят. Здесь, в этом отеле, нужно ходить в охапку с резиновым мужиком. Или с какой-нибудь частью от него… Ладно, с завсегдатаями мы познакомились, полезные связи завязали – пора домой. Ромуальд, ты пока собери все предложения, что поступят от наших партнеров. Мы попозже зайдем к тебе в сто десятый. Договоримся, как нам лучше организовать все сопутствующие мероприятия, связанные с нашим участием в Играх. А пока мы вернемся в номер. Отдохнем.
– Я приду через час-другой, – томным голосом объявил Змей, не выпуская ящерицу из объятий.
– А дисциплина? – нахмурился Эдик. – Да и вообще, не ожидал я от тебя таких закидонов. Что бы сказали на астероидах? Что бы подумал о тебе Седой?
– Надеюсь, я там больше не появлюсь, – заявил Змей. – И Седого не увижу. А Шри-о-Ссан мне очень нравится. Мы потанцуем, уединимся, и потом я приду к вам.
– Ну и жаба с тобой, моральный урод, то есть урод аморальный, – Эдик фыркнул. – Идем отсюда, Мучо!
Через расступившуюся толпу они с негром направились к выходу из бара. Их провожали восхищенные взгляды. В коридоре, на пути к лифту, игроков встречали восторженными криками.
– Поклонники, – пробормотал Эдик. Он так и не решил, радоваться ему такой известности или всё же не стоит. С одной стороны, столь массовая поддержка приятна. Цитрус всегда стремился к поклонению толпы, справедливо полагая, что популярность – прямой путь к обогащению. С другой стороны, он предпочел бы обзавестись совсем иными поклонниками. Эти выглядели слишком необычно. Говорят, о кумире можно судить по его почитателям. Популярности у этой публики Эдик не добивался никогда. И вот злой выверт судьбы – популярность нашла его сама.
– Не напирайте! – заорал Цитрус на орущих нетрадиционалистов. – Отвалите, черти полосатые!
– Чер-ти! Чер-ти! – начала скандировать восторженная толпа, воспринявшая реплику своего кумира, как похвалу.
– Ничем их не проймешь, – буркнул Эдик. Эдик и Мучо ворвались в номер и с трудом закрыли за собой дверь. Из коридора неслись восхищенные крики, мужеложцы скреблись и требовали общения со своими кумирами. Дылда, к счастью, за это время никуда не ушел, продолжая тискать подружку.
Не успели они бухнуться в кресла, как в углу комнаты возникло трехмерное изображение разъяренного Кондратьева.
– Что там такое?! – завопил он, размахивая руками. – Что вы там устроили?!
– Они сами, – хмуро ответил Эдик, – прознали, что мы игроки, и началось.
– Это вы называете конспирацией?! – бушевал Матвей Игнатьевич. – Я же просил вас не привлекать лишнего внимания, смешаться с толпой! А где… где рептилия? Где эта уголовная морда, я вас спрашиваю?!
– Остался в баре с какой-то ящерицей, – сообщил Чавос.
– С какой ящерицей?! – вскричал Кондратьев. – Здесь всюду агенты переодетые! Он что, под монастырь меня хочет подвести?! Сейчас посмотрим, где он…
– Вы и это можете? – уточнил Эдик.
– Кое-где у меня камеры поставлены, – сообщил Матвей Игнатьевич.
– И возле лифтов? – насторожился Цитрус.
– А что, возле лифтов что-то случилось? – поинтересовался Кондратьев с подозрением в голосе.
Эдик понял, что возможности Кондратьева небезграничны, и успокоился.
– Нет, всё в полном порядке, – с лицемерной радостью ответил он. – Просто возле лифта я познакомился с одним очень приятным человеком. Ромуальдом.
– Змей… Змей… – бормотал Матвей Игнатьевич. – Да, вот же он… Танцует. Кто бы мог подумать?
– Да, – поддержал Кондратьева Эдик, – никто не ожидал, что он окажется извращенцем. И будет танцевать с голубыми.
– Кто с ним? – продолжал ворчать Матвей Игнатьевич. – Сейчас сосканируем мордашку и пробьем по картотеке. На результат, в общем-то, рассчитывать не приходится. Если только он какой-нибудь служащий отеля. Но вряд ли… Ну надо же, – отозвался Кондратьев спустя несколько секунд, – не служащий, а служащая.
– Так это девушка? – Цитрус выдохнул с явным облегчением.
– Такую ящерицу ты считаешь девушкой? Тяжко, должно быть, пришлось тебе на астероидах, Эдвард…
– Я не о том. Она женского пола?
– Да. Самка.
– Ну вот, полегчало на душе. Я голубых не очень люблю. Даже если это ящерицы, или там рангуны какие.
– Но всё же любишь? – уточнил Кондратьев.
– Нет! – вскричал Цитрус. – Это я выразился неудачно, совсем не люблю.
– Работает эта самочка уборщицей. В этом самом отеле. Обслуживающий персонал тут разнополый. Рептилии, что с них взять?
– Вот так номер, – захохотал Мучо Чавос, – а мы уже Змея в извращенцы записали.
– Примерно представляю.
– Так я и знал, – зашипел Змей, – я ж-ше говорил, что от Кондратьева ничего хорош-шего не дождеш-шься. Мы ж теперь пропали. Если кто из авторитетных воров прознает, нам кранты!
– Погоди-ка, – остановил его Цитрус и обернулся к голограмме Кондратьева: – Для конспирации, вы сказали. А зачем нам нужна конспирация?
– Дело в том, друзья мои, – Кондратьев погладил подбородок, – что полиция в целях предотвращения диверсий проверяет всех прибывающих на Большие межгалактические игры. Власти выявляют потенциальных террористов, изучают биографии гостей, допрашивают игроков.
– Вы же говорили, что выправили нам биографии?! – Эдик насупился.
– Безусловно. Всё, что я говорил, абсолютная правда, но полиция всё равно может проверить каждого. Что-то заподозрят, и начнется: запросы, бумажная волокита с проверкой паспортов и прежних мест пребывания, а там, того и гляди, перекрестные допросы с применением детекторов лжи… В общем, их можно понять, они делают свою работу. Но нам такое внимание к вашим персонам не с руки. Бумаги у вас, конечно, хороши, но небезупречны. А ваши физиономии и вовсе, совсем не хороши… Единственное место, куда полицейские не любят наведываться, это гостиница «Голубая креветка». Поэтому вас здесь и поселили, милые мои.
– Хорош-шо тебе рас-с-суждать, – проворчал Змей, – а нам теперь с-среди гумозников чалиться. А ес-сли тут агрес-соры с-сыщ-щутс-ся?! А что, ес-сли братва прознает о наш-шем позоре?! Втравил ты нас-с, Кондратьеф-ф, в гумно, в такую неприятнос-сть втюхал.
– Что с-скажешь?! – угрюмо поинтересовался Цитрус. Слова Змея ему показались справедливыми. От постоянного шипения рептилии он и сам начал растягивать звук «с».
– Если вы к прежнему образу жизни собираетесь вернуться, тогда втюхал, – согласился Кондратьев, – но я надеялся, что с воровским прошлым вы завязали. После победы на играх сделаем вам новые паспорта. Дадим денег. И будете почетными членами организации мусонов. А мусоны терпимы ко всем гражданам свободной Галактики. Толерантны. Мы вместе со всем прогрессивным интернациональным галактическим социумом отстаиваем право свободной любви как мужчины к женщине, так и любой другой формы сексуальных отношений. Например, огромного детины к неодушевленному предмету.
Дылда помрачнел. Намек Кондратьева ему совсем не понравился.
– Вот радости-то, снова к мусонам, – Мучо Чавос хмыкнул.
– С тобой разговор особый, – строго проговорил Матвей Игнатьевич, – ты организацию мусонов однажды уже предал. Ты здесь, на Глоке-13, свои ошибки искупаешь, и должен надеяться, что тебя простят. Должен смыть свой позор кровью.
– Без крови никак нельзя обойтись?
– Нет, – отрезал Кондратьев, – иначе нам сложно будет поверить в искренность твоих намерений.
– Я очень, очень искренен, – заверил Матвея Игнатьевича Чавос, – я, вообще, человек прямой и открытый. Что говорю, то и делаю… то есть, тьфу ты, что делаю, то и говорю. То есть… что думаю, то и делаю… Совсем вы меня запутали.
– Потому тебя и собирались убрать, – вкрадчиво сообшил Кондратьев, – нужно уметь держать язык за зубами. А то мелешь не пойми что. Болтливые, дружок, долго не живут. Это и в кодексе косков записано крупными буквами, и в мусонских уложениях.
Цитрус поежился. Не в его ли огород камешек?
– Это всё? – с надеждой поинтересовался Дылда, косясь на свою подружку.
– Нет, не всё, – отрезал Матвей Игнатьевич.
– Но вы же за свободную любовь!
– Подождешь, морда. До начала игр один день. Из гостиницы никуда не выходить! По городу не шляться! Смотрите по стереовидению игры прошлых лет. Они транслируются день и ночь по многим каналам. И готовьтесь к тому, что вам предстоит.
– До бара-то можно дойти? – поинтересовался Змей с самым угрюмым видом.
– До бара можно, – разрешил Матвей Игнатьевич, посмеиваясь: – Не думаю, что тебе там понравится. Ты такого бара, наверное, за всю свою жизнь ни разу не видел. Впрочем, кто тебя знает.
– Вместе пойдем, – обернулся к Змею Мучо Чавос, – будем друг дружке тылы прикрывать. На всякий случай.
– Ладно, пойдем, – согласился рептилия и обратился к Кондратьеву: – В номера тут спиртное не разносят?
– Нет. Вообще, на Глоке-13 алкоголь не приветствуется. К тому же во время игр для участников вводится сухой закон. Негласно, но всё же…
– Да знаю я, что для спортсменов всегда сухой закон! – огрызнулся Змей. – Но мне можно. Я только с астероидов.
– Значит, так, господа алкоголики, – продолжил Кондратьев, – одежду и оружие с корабля вам доставят через пару часов. Что касается тебя, кучерявый, то ты получишь форму позже. Пока не готова.
Мучо заскрипел зубами от ярости. Да, отличительная черта его расы – мелко завивающиеся волосы, но он-то брит наголо, Кондратьев не мог этого не заметить.
– На этом я отключаюсь, но всё время буду с вами рядом, ребятки, – почти ласково проговорил Матвей Игнатьевич и исчез.
Дылда немедленно стиснул свою резиновую подружку в объятиях.
– Какая гадость! – пробормотал Мучо Чавос, отворачиваясь.
– Не нравится, не смотри! – сквозь всё отчетливее слышные стоны резиновой женщины прокричал Дылда.
– Пожалуй, пойду в бар, – сказал Змей.
– Я с тобой, – отозвался Чавос.
– А я душ приму, – решил Цитрус. – Вам, свиньям, лишь бы поскорее накачаться под завязку, а я люблю чистоту.
– Напиться и забыться, – подтвердил Мучо Чавос, который после заявления Кондратьева об искуплении вины понял, что ничего хорошего ждать от жизни ему не приходится.
Дверь за Змеем и Чавосом закрылась, щелкнул электронный замок.
Эдик открыл дверь ванной комнаты и ахнул. На кафеле во всю стену неизвестный художник намалевал картину – двое мужчин, явно неравнодушных друг к другу, занимались грязным развратом. Стараясь не смотреть на чудовищное изображение, Эдик открыл краны и отрегулировал температуру. Затем разделся, кинул одежду грудой в угол, залез в ванну и улегся в теплую воду. Сразу вспомнилась юная мусонка Марина. Как нежно она смотрела на него, считая борцом сопротивления. Эдик весь расцвел, представляя, как Марина целует его и обнимает.
А как потом она погнала его голого по городу, когда не обнаружила татуировки боевого отряда мусонов… Эдик нахмурился. Собрался тронуть сенсор подачи геля, не нашел на привычном месте, и только сейчас заметил, что он встроен в картину, и для того, чтобы получить гель, ему придется дотронуться до…
Цитрус не был ханжой, но, представив, как будет радоваться почти наверняка наблюдающий за ним Кондратьев, он, проклиная всё на свете, выскочил из ванны, быстро просушил тело под воздушными струями, натянул грязную одежду и ворвался в номер.
Дылда был занят своим любимым делом. Резиновая кукла стонала под его массивной тушей. Как ни странно, это зрелище Эдика немного успокоило. По крайней мере, страсть Дылды естественна….
Тут, как назло, захохотал Кондратьев. Должно быть, всё это время он, как и предполагал Цитрус, наблюдал за ними и веселился от души.
– Как помылся, Эдик? – послышался знакомый голос.
– Хо-ро-шо, – отчеканил тот и направился к выходу.
– Оборудование понравилось?
– Да!
– Стоп! Стоп! Стоп! – закричал Кондратьев вслед. – Не нарушь ненароком конспирацию, Эдик. Помни, ты должен слиться с толпой и не бросаться в глаза. Оденься поярче, к примеру…
Цитрус рванул дверь на себя, но она не поддалась.
– Я просто хочу убедиться, что ты понял, – вкрадчиво заметил Матвей Игнатьевич. – Пока не ответишь, наружу тебе ход закрыт.
– Да понял я, понял, – в раздражении отозвался Эдик. – Буду выглядеть, как настоящий голубой. Это тебя устроит?
– Да. Отлично. Я бы советовал тебе слегка подкрасить глаза – иначе, по местным меркам, ты выглядишь неказисто. Впрочем, до вечера, когда все находят дружков и подружек, еще далеко…
Щелкнул замок, открывая путь к свободе, и под веселый хохот Кондратьева Цитрус выбежал из гостиничного номера. Где этот проклятый бар? Ему просто необходимо пропустить пару стаканчиков.
В гостиничном коридоре было пустынно. Должен быть дежурный по этажу, сообразил Эдик и пошел по коридору направо.
Дежурный по этажу обнаружился в холле неподалеку от лифта. Мирно сидел за стойкой и был чем-то крайне увлечен. Эдик приблизился.
– Да-да, – коридорный поднял на постояльца густо накрашенные глаза, захлопал ресницами. В руках он сжимал кисточку, которой только что наносил лак на длинные ногти.
– Мне нужен бар, – сглотнув, проговорил Эдик.
– Какой бар? Обычный? Или тот, что для особых гостей?
Цитрус сглотнул. Интересно, кого он понимает под особыми гостями? Может быть, тех, у кого правильная ориентация?
– Бар для гетеро… – начал Эдик и осекся, вспомнив наставления Кондратьева. Что если доктор не шутит, и они действительно могут засыпаться и попасть в руки полиции. – Бар для гетер, – уточнил Цитрус.
– Для гетер? – продолжая хлопать глазами, поинтересовался дежурный. – Это кто такие?
– Проститутки, хромосома ты волосатая! – отозвался Эдик. – Не слышал никогда?! Могли бы держать обслугу покультурнее в таком замечательном отеле! Так где у вас гетеры?
Он полагал, что грубый тон возымеет действие и отвратительный тип перестанет жеманничать, но тот вдруг расплылся в улыбке, тоненько захихикал:
– Какой ты смешной. И какие слова интересные… Хромосома волосатая… Ух, шалунишка. Где у нас гетеры? Да везде. Если хочешь, я буду твоей гетерой. Возьму недорого. Ты мне понравился.
Эдик понял, что его сейчас стошнит, и ринулся прочь. Благо лифт находился неподалеку. Он нажал кнопку, стоял и нервно притопывал ногой, когда услышал позади вкрадчивые шаги. Затем его с силой шлепнули по заднице. Цитрус обернулся, пребывая в дикой яростии увидел рядом напомаженную физиономию дежурного по этажу.
В следующую секунду он потерял над собой контроль, взмахнул механической рукой. Нетрадиционалист взмыл в воздух, проломил собой дубовую стойку и скрылся под ее обломками. А Эдик заметался вокруг, не зная, что предпринять, чтобы как-то замять досадный инцидент. Вряд ли кто-то поверит, что всё так и было. Или что этот отвратительный тип врезался в стойку сам – оступился или глубоко о чем-то задумался…
В коридоре послышалось цоканье каблучков.
«Неужели женщина? – подумал Эдик. – В этом зверинце для гомиков?»
Лифт никак не приходил, путей к отступлению не было. Сейчас его застукают на месте преступления!
Цитрус выбрал внастройках протеза команду «безболезненное отключение» и замер в ожидании. Надо валить всех подряд, решил он, пока лифт не придет. Потом завалить всех, кто будет в лифте. И бежать, бежать без оглядки! На родной таргарийский звездолет. Прочь с Глока-13, в просторы космоса! А потом на ближайшую обитаемую планетку, обустроиться там, благо деньги у него пока есть, и проворачивать разные делишки. Теперь он будет умнее и ни за что не попадется.
На площадке перед лифтом появилось существо, чей пол определить было крайне затруднительно. Хоть оно и вышагивало на высоких каблуках и в короткой юбке, лицо для женщины было слишком грубым. И даже потрепанным. Да и блузочка странная – такие не носят в цивилизованном космосе уже лет пятьдесят.
«Старушка», – подумал Эдик.
На старушку у него рука не поднялась.
«Осталось во мне еще что-то хорошее», – Цитрус едва не прослезился.
«Старушка» между тем осмотрелась и хрипло прокаркала:
– А где же этот противный Бобик, что сидел за стойкой? Бобби! Бобби! Ты его не видел, симпатяшка?
Эдик сглотнул, кивнул на груду досок:
– Не знаю. Всё так и было. Иду я себе по коридору, хочу спуститься на лифте – смотрю, доски какие-то валяются. Вот, думаю, какое свинство. Наверное, ремонт делали. И свалили грудой. Погодите-ка, ведь здесь стол был, так?
– Стол… – На лице странной личности отразилось недоумение. – И за ним Боб. Бобик, как я его называю. На редкость неприятная личность.
– Правда? – обрадовался Эдик нелестной оценке дежурного по этажу. Раз так, может, «старушка» его не выдаст, даже если смекнет, что к чему?
– Конечно, правда, сладенький! Что за молодежь пошла? Что ни красавчик, так тупой, как валенок.
Эдик широко улыбнулся и решил выдвинуть предположение:
– Наверное, дежурного завалило столом! Внезапное обрушение кровли! Или что-нибудь в этом роде. Может быть, локальное землетрясение…
– Магнитные поля, – подхватила «старушка». – Но, скорее всего… – Существо неопределенного пола подняло вверх указательный палец. – Скорее всего, он убил себя с разбегу, как я неоднократно ему советовал. Кстати, будем знакомы, сладкий – меня зовут Ромуальд. Захочешь – приходи ко мне в сто десятый. Ужином накормлю…
Цитрус поморщился. «Валить» Ромуальда не было никакого резона, более того, он мог пригодиться в качестве свидетеля: дескать, они вместе обнаружили разбитый стол и тело Боба под ним.
– Ну и заработаешь рубликов десять, если уж такого хорошего мнения о себе, – заявил старый нетрадиционалист. – Тебя-то как зовут?
– Эдик.
– Красивое имя. Знал я одного Эдика давным-давно, но тот был покислее, – Ромуальд захихикал, прикрывая неровный рот ладошкой. – Да и вообще, имя известное.
– Рад, что тебе понравилось, – выдавил Цитрус сквозь зубы.
Лифт наконец подошел. Эдик юркнул внутрь, попытался закрыть за собой дверь, вбив кнопку отправки на первый этаж кулаком, но лифт был солидный, с задержкой закрывания дверей. Поэтому Ромуальд с достоинством вошел следом. Только после того, как он встал у задней стенки лифта, двери сомкнулись, и кабина тронулась.
Поворачиваться к Ромуальду спиной Эдик опасался – хотя знал, что в случае чего справится с новым знакомым одной левой, даже протез использовать не придется. Лицом к нему тоже не хотелось поворачиваться. Поэтому он встал в профиль и приготовился дать отпор, если будут иметь место поползновения. Благо, зеркальная кабина лифта позволяла видеть любое движение.
– Куда направляешься? – ненавязчиво поинтересовался Ромуальд.
– В бар, – коротко ответил Цитрус. Хорошо уже то, что этот тип не пытается к нему лезть!
– Угостить тебя водочкой? Или предпочитаешь бурбон?
– Пиво, – прорычал Эдик.
– Фи. Какие низменные вкусы! От пива толстеют. Впрочем, ты сохранил хорошую фигурку. И, признаться, шалунишка, очень мне понравился! Ладно, так и быть, я угощу тебя «Жигулевским». Хоть оно всё дороже год от года. Только условие: поцелуй за каждую кружку. В щечку, – поспешно добавил трансвестит, увидев перекошенное лицо Цитруса. – Разве я прошу о многом?
Эдик собирался уже вырубить «старушку» ударом механического кулака, но вовремя сообразил, что в компании с «другом» к нему будут приставать гораздо меньше, – а Ромуальда, можно и потерпеть. К тому же почему не выпить на халяву? Если этот хилый представитель племени нетрадиционалистов так уж хочет угостить его пивом, пусть угощает.
– Пойдем, – кивнул Эдик. – Только обойдемся без поцелуев! Я этого не люблю. И вообще, ко мне не лезть!
– Даже не подумаю, – заявил Ромуальд. – Напротив, буду ждать, когда ты сам проявишь инициативу, противный. Я люблю таких крепких парней, которые не торопятся лечь в постель с первым встречным…
Двери лифта открылись, и новые «друзья» оказались в разношерстной, яркой, гомонящей толпе неправильно ориентированных мужчин. Здесь, в холле, знакомились и поджидали партнеров, бранились и скандалили, мирились и лили слезы…
– Бар направо, – объявил Ромуальд и уверенно двинулся через толпу, цокая каблучками. Цитрус уныло поплелся следом.
– Ты на игры приехал? – поинтересовался Ромуальд.
– Да. С друзьями.
– Ах, вот оно что. Можно будет оргию устроить. Если захотите принять меня в свой тесный кружок.
– Посмотрим, – буркнул Эдик.
В баре оказалось неожиданно мало людей. Двое мужиков в ярких тряпках обнимались у входа. Еще двое сидели в темном углу и разговаривали на повышенных тонах – ссорились. Мучо Чавос черной горой возвышался у стойки бара, пребывая в гордом одиночестве. Пахло здесь вполне пристойно: дорогим коньяком, пивом, и совсем чуть-чуть – табачным дымом.
«Где же Змей?» – подумал Цитрус, пошарил глазами по бару и похолодел. Рептилия вместе с другой рептилией топтался на танцполе. Вот ужас! А строил из себя правильного коска и настоящего мужика.
«Впрочем, – Эдик вздохнул, – за долгое время пребывания на астероидах его сексуальная ориентация могла сильно сместиться в сторону однополой любви. А он об этом и не подозревал…»
Смущенный своими мыслями, Цитрус занервничал, обогнал Ромуальда, навалился на стойку бара и прокричал:
– Водки! Бутылку! Холодной!
– Какой невоздержанный, – улыбнулся Ромуальд одними уголками сморщенного рта. – А собирался пиво пить.
– Я заказал водку потому, что хочу нажраться! – сообщил Эдик и заорал снова:
– Три «Жигулевских»! Да похолоднее!
– Я не буду, – заметил Ромуальд.
– Ну и не пей. Я три выпью!
Затем он обратился к Мучо:
– Что, Змей оказался не таким крутым парнем, как мы о нем думали? Его сняли, а он и пикнуть не успел.
Чернокожий здоровяк посмотрел на Цитруса тяжелым взглядом.
– Да нет, дружище, он сам снял этого чешуйчатого. Увидел его и аж расцвел. Буду развлекаться, говорит, жить полной жизнью. Или половой жизнью? Я не понял, как он сказал. Из-за шипения его не всегда поймешь… Стаканчик только пропустил, сразу обнял эту ящерицу, и топчутся там уже минут двадцать. Оторопь берет, когда такое видишь. Ведь он с нами в команде.
– А ты?
– Я?! А что я? Бутылку «Столичной» раздавил и сижу. Хорошо хоть, не пристает никто.
– К такому страшилищу попробуй пристать, – подал голос Ромуальд, лукаво при этом улыбаясь. – Тебе я тоже пивка налью. Твой приятель скромник – сначала попросил пива, теперь вот водки захотел. Измена друга обеспокоила? Вы молодцы, рептилию в компании держите. Сразу видно, ребята искушенные. И со вкусом.
Мучо вытаращился на старого извращенца.
– Это кто? – поинтересовался он.
– Ромуальд, – тоскливо сообщил Цитрус.
– И что он…
– Будет болеть за нас на Играх, – поспешно ответил Эдик. – Я не сказал тебе, Ромуальд, – мы приехали на Игры. Будем в них участвовать. Так-то. Будешь за нас болеть, Ромуальд?
Старик изменился в лице, потом вдруг подпрыгнул на месте – каблуки цокнули по полу – и захлопал в ладоши.
– Дождался! – закричал он. – Дождался! Наши – на Играх! Буду ли я болеть? Да я не только болеть – я помогать буду всем, чем смогу! Все будут за вас болеть! Все до единого! Вы же герои, ребята! Вы – наши герои! Коньяка! Дербентского! Всем! Вы это слышали – мой друг будет участвовать в Играх! Мои друзья станут чемпионами!
Бармен выставил на стойку пузатую бутылку с маслянистой темной жидкостью.
– За счет заведения! – провозгласил он, хлопнув накрашенными ресницами. – Вот это да! Будущие чемпионы в нашем баре!
Парочка, бранившаяся в углу, прекратила скандал и уставилась на «будущих чемпионов». Те, что обнимались у входа, сорвались с места и с радостными воплями понеслись по коридору. Послышался всё нарастающий гул. Бар начал заполняться счастливыми людьми неопределенного пола.
Какой-то длинный худой тип толкал Мучо в бок и кричал:
– Снаряжение есть?! Я достану лучше! Всё – даром! Только за рекламу торговой марки!
Появившийся невесть откуда толстячок принялся обрабатывать Эдика:
– Устроим тотализатор! Заработаем кучу денег. Даже если не станете чемпионами, те из вас, что останутся в живых, будут обеспечены до самой смерти. – Эдик презрительно скривился.
– По тотализаторам я сам специалист. Мой поверенный здесь – Ромуальд. Но и тебя можем привлечь к делу. Почему бы и нет? Энергичные парни со связями нам нужны!
– Да уж, связей у него хватает, – насупился Ромуальд, которому толстяк, видно, не единожды перешел дорогу, отбивая молодых любовников.
– Вот и отлично!
Идея окучить нетрадиционалистов Эдику понравилась. Тотализатор хорош тем, что выигрывает всегда тот, кто его устраивает. Так почему бы, используя энтузиазм завсегдатаев «Голубой креветки», не сколотить сотню-другую тысяч?
– Опомнись, приятель! – зашипел Мучо. – Посмотри на свою команду! Змея вот-вот возьмет в оборот какая-то ящерица…
– Да он и сам ящерица, – равнодушно бросил Эдик.
– Вокруг нас толпа голубых…
– Бывал я и в компаниях похуже… На астероидах, например. Голубые, по крайней мере, мирные ребята. Если они и хотят тебе что-то сунуть в бок, то вовсе не острую заточку…
– Один Дылда в относительной безопасности… – Эдик поднял палец:
– А вот о Дылде я и забыл! Он, дурак, может запросто нам всю конспирацию поломать. Выйдет погулять с резиновой бабой – тут его и раскусят. Здесь, в этом отеле, нужно ходить в охапку с резиновым мужиком. Или с какой-нибудь частью от него… Ладно, с завсегдатаями мы познакомились, полезные связи завязали – пора домой. Ромуальд, ты пока собери все предложения, что поступят от наших партнеров. Мы попозже зайдем к тебе в сто десятый. Договоримся, как нам лучше организовать все сопутствующие мероприятия, связанные с нашим участием в Играх. А пока мы вернемся в номер. Отдохнем.
– Я приду через час-другой, – томным голосом объявил Змей, не выпуская ящерицу из объятий.
– А дисциплина? – нахмурился Эдик. – Да и вообще, не ожидал я от тебя таких закидонов. Что бы сказали на астероидах? Что бы подумал о тебе Седой?
– Надеюсь, я там больше не появлюсь, – заявил Змей. – И Седого не увижу. А Шри-о-Ссан мне очень нравится. Мы потанцуем, уединимся, и потом я приду к вам.
– Ну и жаба с тобой, моральный урод, то есть урод аморальный, – Эдик фыркнул. – Идем отсюда, Мучо!
Через расступившуюся толпу они с негром направились к выходу из бара. Их провожали восхищенные взгляды. В коридоре, на пути к лифту, игроков встречали восторженными криками.
– Поклонники, – пробормотал Эдик. Он так и не решил, радоваться ему такой известности или всё же не стоит. С одной стороны, столь массовая поддержка приятна. Цитрус всегда стремился к поклонению толпы, справедливо полагая, что популярность – прямой путь к обогащению. С другой стороны, он предпочел бы обзавестись совсем иными поклонниками. Эти выглядели слишком необычно. Говорят, о кумире можно судить по его почитателям. Популярности у этой публики Эдик не добивался никогда. И вот злой выверт судьбы – популярность нашла его сама.
– Не напирайте! – заорал Цитрус на орущих нетрадиционалистов. – Отвалите, черти полосатые!
– Чер-ти! Чер-ти! – начала скандировать восторженная толпа, воспринявшая реплику своего кумира, как похвалу.
– Ничем их не проймешь, – буркнул Эдик. Эдик и Мучо ворвались в номер и с трудом закрыли за собой дверь. Из коридора неслись восхищенные крики, мужеложцы скреблись и требовали общения со своими кумирами. Дылда, к счастью, за это время никуда не ушел, продолжая тискать подружку.
Не успели они бухнуться в кресла, как в углу комнаты возникло трехмерное изображение разъяренного Кондратьева.
– Что там такое?! – завопил он, размахивая руками. – Что вы там устроили?!
– Они сами, – хмуро ответил Эдик, – прознали, что мы игроки, и началось.
– Это вы называете конспирацией?! – бушевал Матвей Игнатьевич. – Я же просил вас не привлекать лишнего внимания, смешаться с толпой! А где… где рептилия? Где эта уголовная морда, я вас спрашиваю?!
– Остался в баре с какой-то ящерицей, – сообщил Чавос.
– С какой ящерицей?! – вскричал Кондратьев. – Здесь всюду агенты переодетые! Он что, под монастырь меня хочет подвести?! Сейчас посмотрим, где он…
– Вы и это можете? – уточнил Эдик.
– Кое-где у меня камеры поставлены, – сообщил Матвей Игнатьевич.
– И возле лифтов? – насторожился Цитрус.
– А что, возле лифтов что-то случилось? – поинтересовался Кондратьев с подозрением в голосе.
Эдик понял, что возможности Кондратьева небезграничны, и успокоился.
– Нет, всё в полном порядке, – с лицемерной радостью ответил он. – Просто возле лифта я познакомился с одним очень приятным человеком. Ромуальдом.
– Змей… Змей… – бормотал Матвей Игнатьевич. – Да, вот же он… Танцует. Кто бы мог подумать?
– Да, – поддержал Кондратьева Эдик, – никто не ожидал, что он окажется извращенцем. И будет танцевать с голубыми.
– Кто с ним? – продолжал ворчать Матвей Игнатьевич. – Сейчас сосканируем мордашку и пробьем по картотеке. На результат, в общем-то, рассчитывать не приходится. Если только он какой-нибудь служащий отеля. Но вряд ли… Ну надо же, – отозвался Кондратьев спустя несколько секунд, – не служащий, а служащая.
– Так это девушка? – Цитрус выдохнул с явным облегчением.
– Такую ящерицу ты считаешь девушкой? Тяжко, должно быть, пришлось тебе на астероидах, Эдвард…
– Я не о том. Она женского пола?
– Да. Самка.
– Ну вот, полегчало на душе. Я голубых не очень люблю. Даже если это ящерицы, или там рангуны какие.
– Но всё же любишь? – уточнил Кондратьев.
– Нет! – вскричал Цитрус. – Это я выразился неудачно, совсем не люблю.
– Работает эта самочка уборщицей. В этом самом отеле. Обслуживающий персонал тут разнополый. Рептилии, что с них взять?
– Вот так номер, – захохотал Мучо Чавос, – а мы уже Змея в извращенцы записали.