Страница:
Человек хочет жить в истории, которая соответствует и определяется его сознанием, ценностями его души, ибо только так, только на этой основе она будет строиться в соответствии с его сущностью как человека, становиться пространством адекватного воплощения его бытия как подлинно человеческого. И это изначально присущее свойство человеческого бытия - стать воплощенным бытием своей сущности, каковым оно становится как раз по мере того, как становится осмысленным бытием, бытием сознания, знающим свое бытие и бытие природы. И чем больше оно становится знающим, тем больше оно становится подлинно человеческим, а значит, и человечным - бытием, которое определяется сознанием и ровно настолько, насколько оно знает и на этой основе практически овладевает своим бытием. Именно в этом процессе оно становится еще и воплощенным бытием свободы. Если быть человеком значит быть свободным, то свободным человеческое бытие становится не тогда, когда оно определяется бытием, а тогда, когда оно определяется сознанием, знающим свое бытие. Знание есть атрибутивное состояние свободного бытия в мире. И чем больше оно определяется сознанием, знающим свое бытие, тем больше оно становится свободным, подлинно человеческим бытием.
Таким образом, выстраивается закономерная взаимозависимость: чем больше человек воплощает в своем бытии свою сущность, тем больше оно становится свободным, а чем больше оно становится свободным, воплощенным бытием свободы, тем больше оно воплощает в себе бытие человеческого сознания, тем больше, как бытие, определяется сознанием. Так человек прорывается из истории как царства слепой необходимости в историю как царство свободы и в той самой мере, в какой превращает сознание в основу изменения общества и истории, в какой история начинает самоопределять себя посредством сознания.
В конце концов, история, как история людей, изменяется лишь на основе и после изменения их сознания. Мир, находящийся вне нас, становится для нас действительностью только тогда, когда он становится частью нашего внутреннего мира, мира нашей и моей субъективности, моего сознания. Все битвы, разыгрывающиеся вне меня, становятся действительностью для меня только через битвы моего сознания. Мое сознание не определяет бытие вне меня, но оно определяет его бытие во мне, а значит и мое бытие как таковое, и через него и только через него влияет на бытие вне меня. Ничего в обществе не меняется, если не меняется его сознание - всеобщая, непосредственная основа и передаточный механизм всех изменений в обществе. И хотя бытие, в конечном счете, определяет сознание, но только изменение и измененное сознание изменяет бытие. А это зависит не только от изменения бытия, но еще и от изменения самого сознания.
Не все в сознании вообще изменяется в зависимости лишь от изменения бытия людей, есть многое в сознании, что изменяется в зависимости от изменения самого сознания или в зависимости от его неизменных основ генетического кода истории локальной цивилизации, ее исторических, культурных и духовных архетипов. В этом смысле сознание имеет собственную логику изменения в зависимости от своих неизменных архетипических основ. В сознании не все возможно именно потому, что не все находится лишь в зависимости от изменения изменяемых материальных и духовных основ его бытия, но и в зависимости от неизмененных духовных сущностей истории, ее архетипических основ в человеческой душе.
Пожалуй, это единственно абсолютная константа истории, ее неизменяемая основа, которая, по крайней мере, изменяется последней, а вместе с ней изменяется и все в истории, и сама история. Она становится не просто историей другой формации, новой стадией одной и той же истории, а просто иной историей, историей иной локальной цивилизации. И эта абсолютная константа истории находится в основах именно локальной цивилизации, а не формации, в основах цивилизационной, а не формационной логики истории, не в материальных, а в духовных основах общества и его истории, в основах человеческой души.
Все изменяется в истории, обществе, в самом человеке, но архетипические основы его души остаются неизменными, сохраняя в неприкосновенности основы исторической, культурной и духовной идентичности как личности, общества, так и истории в целом, не позволяя им раствориться в потоке исторических, культурных и духовных изменений, в потоке взаимовлияний цивилизаций и культур. Поэтому именно архетипические основы человеческой души и есть то, что превращает изменение сознания, его состояний в основу изменения общества, его состояний - то, что вообще делает зависимым общество и его историю не только от материального бытия, но и от бытия его сознания, от его неизменных архетипических основ. Они, как абсолютная константа истории, определяют историю не меньше, чем материальное бытие людей. И неважно, что они, в свою очередь, продукт истории и сложились не без влияния и на основе материального бытия людей. Но с тех пор при всех изменениях истории и ее материальных основ, они оставались не только сохраняющимися основами истории в человеческой душе, но и такими, с которыми неизбежно считались все изменения самих материальных основ истории, ее формационных качеств.
Все эти нюансы соотношения бытия и сознания никак не учитывались материалистической концепцией истории и именно потому, что ею никак не учитывались архетипические основы исторической реальности, ее персистирующие свойства, представленные содержанием генетического кода истории. Соответственно, историческая реальность сводилась лишь к формационной, а историческое развитие осмысливалось лишь в терминах формационной логики истории. В итоге полностью или почти полностью игнорировалась цивилизационная историческая реальность и логика истории, фундаментальность тех духовных феноменов, которые образуют их основу и, следовательно, основу самого общества и его истории.
Последняя, таким образом, складывается как из материальных, так и из духовных основ, как из формационной, так и цивилизационной исторической реальности, есть продукт их взаимодействия в истории. В связи с этим и сама реальная событийная канва истории предстает как результат сочетания в одной исторической реальности формационной и исторической реальности, формационной и цивилизационной логики истории, логики производства и воспроизводства материального и духовного бытия людей, логики тела и логики души, непрерывного изменения формационных качеств и свойств общества, всего в самой локальной цивилизации, но с неизменным сохранением ее архетипических основ в основах человеческой души.
Весьма показательна диалектика материальных и духовных основ общества и истории, формационной и цивилизационной исторической реальности с позиций перспектив исторического развития. Формационная логика истории обладает большей реальностью именно тогда, когда история еще не разрешила проблем своего материального существования, когда проблемы физического существования индивида преобладают над проблемами его социокультурного существования, физического выживания над проблемами его духовного развития. Когда большая часть человеческой жизни и труда уходит не на то, чтобы стать человеком, развить в себе абсолютным образом свою человеческую сущность, полностью развить и выразить свою духовную индивидуальность, а на то, чтобы просто быть. Это время преобладания формационной исторической реальности. И оно не вечно. Весь исторический опыт человечества свидетельствует в пользу признания принципиальной разрешимости в пределах человеческой истории и средствами исторического прогресса проблем физического существования человека. В решении такого рода проблем и заключается суть основной исторической миссии формационного развития общества.
Формационная логика истории исчерпает себя в тот момент, когда будет разрешено основное противоречие всей предыстории человечества противоречие между сущностью человека и его существованием, сущностью и социально-экономическими условиями ее развития и раскрытия, когда она, как сущность человека, не будет находить в них, как в условиях своего существования, условия и факторы, препятствующие или извращающие утверждение ее подлинной человечности. Приведение в соответствие сущности человека с ее существованием будет означать конец формационного развития истории, точнее, его преобладания в истории. Статус преобладания в истории получит цивилизационная логика исторического развития. Человек экономический, Homo economicus уступит место человеку культурному, Homo culturicus. Различия в отношениях собственности и власти, социально-классовые различия по степени своей актуальности уступят место различиям в культуре и духовности, способах их проживания в истории и самой истории. Соответственно, формационные противоречия, противоречия в отношениях собственности и власти из основных превратятся во второстепенные, если вообще не сойдут с авансцены истории вместе с персонифицирующими их классами и, следовательно, классовыми противоречиями.
В самом деле, если преодоление отчуждения людей от собственности и власти отражает основную и объективную векторную направленность развития мировой истории, то преодоление классовых противоречий, как основных противоречий формационной исторической реальности, не выглядит уж столь исторически утопичным. Они преодолеваются по мере того, как преодолеваются источники социально-классового деления общества, лежащие как раз в сфере отношений собственности и власти и имеющие основным источником своего происхождения отчуждение людей от собственности и власти. А потому вместе с преодолением отчуждения от собственности и власти можно ожидать преодоления и формационных противоречий в качестве доминирующих противоречий истории, образующих основные источники ее развития в качестве истории развития и смены общественно-экономических формаций.
Им на смену придут противоречия, образующие основание и источники развития другой исторической реальности, цивилизационной - цивилизационные противоречия. Они восходят к другим противоречиям: в культуре, социальности, духовности, в способах их проживания в истории; в иерархии ценностей, в самой их системе; в системе высших символов Веры религиозной, исторической, культурной, социальной, духовной - к различиям и противоречиям души, а не тела, к специфике религиозных, этических, эстетических, философских, политических, правовых представлений и связанных с ними отношений к Богу, Добру, Красоте, Истине. Всем этим одна локальная цивилизация отличается от другой, все это цивилизационные различия и противоречия. Именно они лежат в основе цивилизационного размежевания человечества, формируя саму цивилизационную историческую реальность. Именно их саморазвитие образует основание цивилизационной логики исторического развития. Наконец, именно они выходят на авансцену истории по мере того, как теряют актуальность потребности физического существования человека, удовлетворение которых раскрепощает и актуализирует реальность других, подлинно человеческих, потребностей социокультурного существования человека.
Так на смену формационной исторической реальности, ее противоречий, точнее, их большей значимости в структуре исторической реальности, ее ведущих противоречий приходит цивилизационная историческая реальность, ее противоречия. Тенденция к этому приобретает выраженный характер уже в современной мировой истории. И с ней было бы глупо не считаться как с реальностью. Несмотря на явно выраженные тенденции к всемирности мировой истории, ее единству, к превращению мировой истории в историю взаимосвязанных локальных цивилизаций и культур, вместе с тем интеграционный потенциал мировой истории не следует преувеличивать и, главное, давать ему превратное толкование - как интеграционному потенциалу с исторической тенденцией не просто к единству мировой истории, а к ее единообразию, единообразию цивилизации и культур - этническому, социальному, политическому, религиозному, просто бытовому, к единообразию в самом образе жизни. Тенденция к единству - это еще не тенденция к единообразию. Это две связанные, взаимодействующие и в то же время совершенно разные тенденции, с разным историческим смыслом и результатом и, что не менее важно, с совершенно различным потенциалом реализации в истории. Не может реализоваться в истории то, что разрушает ее многообразие - цивилизационное, культурное, духовное, а значит, и саму историю.
Все это явное упрощение сложившейся исторической реальности и тех тенденций развития, которые приобретают в ней доминирующее значение. Еще ни одна исторически вменяемая локальная цивилизация не обнаружила тенденций к отказу от своей локальности, от генетического кода своей истории, от архетипических основ своей исторической, культурной и духовной идентичности, от своей иерархии ценностей и символов Веры, от специфики своих представлений и отношений к Богу, Добру, Красоте, Истине. Напротив, наблюдается как раз обратная тенденция - придание сакральности традиционным ценностям и символам Веры, стремление опереться на них как на последние духовные основы самосохранения в истории. И это не просто реакция на интегративные тенденции в современной истории, а на их цивилизационно, культурно и духовно нивелирующую историческую суть. Это не отрицательная реакция на положительную тенденцию к единству человечества, а положительная реакция на отрицательную, просто разрушительную тенденцию к его единообразию. Именно она и как реакция, и как тенденция выходит на авансцену современной истории, сохраняя, а в ряде случаев и усиливая цивилизационное, культурное и духовное размежевание человечества, на этой основе усиливая место и роль цивилизационных различий и противоречий в современной истории.
Они опасны именно тем, что есть различия и противоречия в самом святом для человека - различия и противоречия в его душе, в ее архетипических основах, в основополагающих ценностях и смыслах бытия, в самих символах Веры, способах проживания своей истории, культуры, духовности. Всем этим человек не просто живет, а живет как последними основаниями своего бытия. Все это он не отдаст ни за какие материальные ценности и смыслы бытия, ибо он с этим не просто живет, с этим он умирает. Все это задействовано в экзистенциальных основах бытия человека и не остается безразличным к его историческим основам. Экзистенциальное в истории имеет исторические основы, а историческое - экзистенциальные, взаимопроникая и взаимоусиливая друг друга, прежде всего именно в пространстве цивилизационной исторической реальности и развития, придавая цивилизационным различиям и противоречиям фундаментальный масштаб и характер, по своей глубине не идущие ни в какое сравнение с формационными. А потому они могут взорвать историю и с тем большей разрушительной силой, чем больше будут приобретать масштаб и характер цивилизационных противоречий.
Но именно потому, что это различия и противоречия в самом святом для человека - в его душе, именно поэтому есть больше, чем основания, полагать, что они не приведут к столкновению цивилизаций и культур и, следовательно, к цивилизационным войнам. Истинная духовность не может жить насилием вообще и, тем более, над иной духовностью. В акте насилия она просто перестает соответствовать своей сущности, быть тем, что она есть,- духовностью. Для этого, правда, человечеству понадобится выработать новые формы духовности, новые надцивилизационные ценности, цели и смыслы исторического бытия, которые могут стать реальностью не раньше и не иначе как только в результате длительного естественноисторического развития локальных цивилизаций.
При этом речь идет о реальности именно новых цивилизационных ценностей, которыми живут локальные цивилизации, как своими собственными, а не о становлении некой единой и единственной цивилизации. Надцивилизационные ценности - это ценности цивилизационного сосуществования локальных цивилизаций, не то общее, что должно их объединить в нечто цивилизационно единое с преодолением всех их локальных спецификаций, а то, что позволит им жить не по логике аксиологического диктата и цивилизационного преодоления, а по логике цивилизационного сосуществования.
Таким образом, реальность и фундаментальность цивилизационных различий и противоречий отнюдь не предполагают крайностей в их разрешении: неизбежность цивилизационных войн или, как универсальная панацея от них, преодоление всех и всяческих цивилизационных различий, преодоление самого феномена локальности цивилизации и, как следствие, становление некой единственной всечеловеческой цивилизации. Кажущаяся простота и эффективность такого способа преодоления цивилизационных различий и разрешения цивилизационных противоречий в действительности является кажущейся, хотя бы потому, что вместе с ними будет преодолена сама цивилизационная историческая реальность и цивилизационная логика исторического развития, которые живут цивилизационным многообразием истории.
На эту сторону проблемы стоит обратить особое внимание, так как все идеи современной социальной инженерии, особенно радикальной, строятся на использовании интеграционного потенциала современной истории. А в истории не всё возможно, не всё можно объединить со всем, не всё может жить как все. Этому противятся не только сложившиеся исторические реалии социально-экономические, политические, культурные, геополитические, но и более глубокая, по сути непреодолимая архетипическая реальность, восходящая к духовным основам истории в основах человеческой души. Именно она становится принципиально непреодолимым препятствием на пути произвольных интеграционных процессов в современной истории и в первую очередь тех, которые восходят к цивилизационным основам истории и касаются межцивилизационных отношений.
Пора примириться с тем, что не все, что возможно в человеческом сознании, а оно допускает возможность абсолютно всего, возможно в самой реальной истории. В истории, как и в природе, есть законы, не только допускающие нечто в исторической реальности, но и законы запрета, запрещающие реальность нечто. И это несмотря на то, что история есть результат объективации форм активности сознания, но не любых же его форм. Попытка реализовать утопию, не считаться со сложившимися историческими реальностями, намеренно замедлить ход развития истории или, наоборот, перескочить через этапы исторического развития без должных на то условий все это жестоко мстит хаотизацией истории и неисчислимыми человеческими лишениями и жертвами.
История мстит и тогда, когда хотят лишить ее основ цивилизационной идентичности, когда навязывают чуждую ей логику цивилизационного развития, логику иной цивилизации, когда пытаются сломать генетический код истории, связав его с генетическим кодом истории другой цивилизации, с архетипическими основами ее истории, культуры, духовности. Именно они, как исходные основания цивилизационной исторической реальности и логики истории, есть одновременно с этим основания запрета на любую цивилизационную реальность и логику истории в пределах данной локальной цивилизации, которые не считаются с ее архетипическими основами в истории, культуре, духовности, с генетическим кодом ее истории.
Попытка его преодолеть - это путь к жесточайшим цивилизационным потрясениям, потрясениям основ истории в основах человеческой души и основ человеческой души в основах истории. Это путь за пределы исторической реальности, ибо небытие формационной исторической реальности еще не есть историческое небытие, так как оно становится бытием другой формационной реальности. Небытие локальной цивилизации есть небытие исторической реальности вообще, так как вместе с локальной цивилизацией в небытие уходит и ее основной субъект - этнокультурная общность. Вместе с формацией не умирает ни цивилизация, ни культура, ни духовность, ибо не умирает субъект их реальности - этнокультурная общность. Она меняет лишь свою социально-классовую структуру, но не свою этнокультурную суть. Вместе с локальной цивилизацией умирает все - культура, духовность, сама история, ибо в ней умирает и ее основной субъект, а в нем его этнокультурная суть. Умирают основы истории в основах человеческой души.
В конце концов, пора научиться считаться просто с историческим опытом и извлекать из него адекватные уроки. Из истории XX столетия хорошо известно, чем закончились попытки создать новую всечеловеческую цивилизацию, первоначально строившуюся на принципах только классовой идентичности, исторической миссии пролетариата, а позже на форсированном преодолении всех классовых различий, которые в итоге должны были завершиться преодолением и всех социальных различий. Из истории XX века хорошо известно и другое - чем закончилась попытка создать новую единую цивилизацию, положив в ее основание принципы этнокультурной, национальной исключительности - цивилизацию фашизированной германской расы взамен локально цивилизационного многообразия человечества, за счет уничтожения его этнокультурного разнообразия.
В этой связи не надо обладать слишком большим воображением для того, чтобы представить, чем закончатся попытки, пусть на какой-то новой цивилизационной основе, на основе каких-то принципиально новых экономических и социально-политических принципах, культурных и духовно-этических ценностях создать всечеловеческую цивилизацию, но построенную на идее форсированного преодоления всех существующих в современном мире этнокультурных различий. Это неявная сторона всех радикальных универсалистских проектов глобального переустройства современного человечества. Ведь упразднить нации - это не то же самое, что упразднить классы. Измените отношения собственности и власти, и вы измените социально-классовую структуру общества. Для того чтобы упразднить нации, потребуется упразднить их историю, культуру, духовность, наконец, язык и многое из того, что сопутствует всему этому. Насколько это реально и необходимо?
Вопрос риторический. Таковым он является и в случае более радикальной постановки вопроса: о строительстве основ новой всечеловеческой цивилизации, построенной на основе преодоления всех как социально-классовых, так и этнокультурных различий. Насколько исторически реальной будет такая цивилизация, лишенная не только классовых, не только социальных, не только этнических, но и культурных различий - общество абсолютной однородности всех, всего и во всем? Понятно желание преодолеть все различия и во всем: нет различий, нет и противоречий. Но все-таки следует различать отсутствие различий и противоречий в голове от их отсутствия в самой истории. Тем более реально все вещи противоречивы в самих себе. Противоречие составляет источник их жизненности. Уничтожите противоречие, и вы уничтожите само бытие. Вот почему пора перестать быть вечной жертвой предельно универсалистских представлений и схем исторического развития, их представленности в нашем историческом сознании в пропорциях, далеких от естественноисторических, таких, с которыми связано решение всех противоречий истории только логикой универсализации истории.
С учетом всего вышеизложенного более реальной представляется иная цивилизационная модель развития мировой истории: сохранение и развитие исторического потенциала локальных цивилизаций с одновременной разработкой и освоением новой культуры межцивилизационных отношений, новых надцивилизационных ценностей, целей и смыслов исторического существования, призванных на новой духовной и исторической основе объединить человечество, сделать его единым, но не посредством сведения к единственной всечеловеческой цивилизации. И если последняя даже и может рассматриваться как перспективная историческая реальность, то, безусловно, как чрезвычайно отдаленная, настолько, что ее идея ни в каком смысле не может стать основой современного исторического творчества, разве что окончательно заблудившегося в истории.
Современная история и ее научно прогнозируемая перспектива дают основания для признания лишь одной исторической реальности - реальности локальных цивилизаций, процессов их цивилизационного размежевания и консолидации, втягивания в пространство своего исторического бытия всего, что все еще находится в пространстве их цивилизационной периферии, усиления всех межцивилизационных связей и отношений, всякий раз завершающихся отнюдь не преодолением истории как истории локальных цивилизаций, а лишь усилением, углублением и расширением ядра локальной цивилизации. История, которая преодолевает себя как историю локальных цивилизаций, преодолевает себя, как историю. Все это не оставляет сомнений не только в реальности цивилизационных противоречий, но и их особой и все возрастающей роли в современной и будущей истории человечества.
Таким образом, выстраивается закономерная взаимозависимость: чем больше человек воплощает в своем бытии свою сущность, тем больше оно становится свободным, а чем больше оно становится свободным, воплощенным бытием свободы, тем больше оно воплощает в себе бытие человеческого сознания, тем больше, как бытие, определяется сознанием. Так человек прорывается из истории как царства слепой необходимости в историю как царство свободы и в той самой мере, в какой превращает сознание в основу изменения общества и истории, в какой история начинает самоопределять себя посредством сознания.
В конце концов, история, как история людей, изменяется лишь на основе и после изменения их сознания. Мир, находящийся вне нас, становится для нас действительностью только тогда, когда он становится частью нашего внутреннего мира, мира нашей и моей субъективности, моего сознания. Все битвы, разыгрывающиеся вне меня, становятся действительностью для меня только через битвы моего сознания. Мое сознание не определяет бытие вне меня, но оно определяет его бытие во мне, а значит и мое бытие как таковое, и через него и только через него влияет на бытие вне меня. Ничего в обществе не меняется, если не меняется его сознание - всеобщая, непосредственная основа и передаточный механизм всех изменений в обществе. И хотя бытие, в конечном счете, определяет сознание, но только изменение и измененное сознание изменяет бытие. А это зависит не только от изменения бытия, но еще и от изменения самого сознания.
Не все в сознании вообще изменяется в зависимости лишь от изменения бытия людей, есть многое в сознании, что изменяется в зависимости от изменения самого сознания или в зависимости от его неизменных основ генетического кода истории локальной цивилизации, ее исторических, культурных и духовных архетипов. В этом смысле сознание имеет собственную логику изменения в зависимости от своих неизменных архетипических основ. В сознании не все возможно именно потому, что не все находится лишь в зависимости от изменения изменяемых материальных и духовных основ его бытия, но и в зависимости от неизмененных духовных сущностей истории, ее архетипических основ в человеческой душе.
Пожалуй, это единственно абсолютная константа истории, ее неизменяемая основа, которая, по крайней мере, изменяется последней, а вместе с ней изменяется и все в истории, и сама история. Она становится не просто историей другой формации, новой стадией одной и той же истории, а просто иной историей, историей иной локальной цивилизации. И эта абсолютная константа истории находится в основах именно локальной цивилизации, а не формации, в основах цивилизационной, а не формационной логики истории, не в материальных, а в духовных основах общества и его истории, в основах человеческой души.
Все изменяется в истории, обществе, в самом человеке, но архетипические основы его души остаются неизменными, сохраняя в неприкосновенности основы исторической, культурной и духовной идентичности как личности, общества, так и истории в целом, не позволяя им раствориться в потоке исторических, культурных и духовных изменений, в потоке взаимовлияний цивилизаций и культур. Поэтому именно архетипические основы человеческой души и есть то, что превращает изменение сознания, его состояний в основу изменения общества, его состояний - то, что вообще делает зависимым общество и его историю не только от материального бытия, но и от бытия его сознания, от его неизменных архетипических основ. Они, как абсолютная константа истории, определяют историю не меньше, чем материальное бытие людей. И неважно, что они, в свою очередь, продукт истории и сложились не без влияния и на основе материального бытия людей. Но с тех пор при всех изменениях истории и ее материальных основ, они оставались не только сохраняющимися основами истории в человеческой душе, но и такими, с которыми неизбежно считались все изменения самих материальных основ истории, ее формационных качеств.
Все эти нюансы соотношения бытия и сознания никак не учитывались материалистической концепцией истории и именно потому, что ею никак не учитывались архетипические основы исторической реальности, ее персистирующие свойства, представленные содержанием генетического кода истории. Соответственно, историческая реальность сводилась лишь к формационной, а историческое развитие осмысливалось лишь в терминах формационной логики истории. В итоге полностью или почти полностью игнорировалась цивилизационная историческая реальность и логика истории, фундаментальность тех духовных феноменов, которые образуют их основу и, следовательно, основу самого общества и его истории.
Последняя, таким образом, складывается как из материальных, так и из духовных основ, как из формационной, так и цивилизационной исторической реальности, есть продукт их взаимодействия в истории. В связи с этим и сама реальная событийная канва истории предстает как результат сочетания в одной исторической реальности формационной и исторической реальности, формационной и цивилизационной логики истории, логики производства и воспроизводства материального и духовного бытия людей, логики тела и логики души, непрерывного изменения формационных качеств и свойств общества, всего в самой локальной цивилизации, но с неизменным сохранением ее архетипических основ в основах человеческой души.
Весьма показательна диалектика материальных и духовных основ общества и истории, формационной и цивилизационной исторической реальности с позиций перспектив исторического развития. Формационная логика истории обладает большей реальностью именно тогда, когда история еще не разрешила проблем своего материального существования, когда проблемы физического существования индивида преобладают над проблемами его социокультурного существования, физического выживания над проблемами его духовного развития. Когда большая часть человеческой жизни и труда уходит не на то, чтобы стать человеком, развить в себе абсолютным образом свою человеческую сущность, полностью развить и выразить свою духовную индивидуальность, а на то, чтобы просто быть. Это время преобладания формационной исторической реальности. И оно не вечно. Весь исторический опыт человечества свидетельствует в пользу признания принципиальной разрешимости в пределах человеческой истории и средствами исторического прогресса проблем физического существования человека. В решении такого рода проблем и заключается суть основной исторической миссии формационного развития общества.
Формационная логика истории исчерпает себя в тот момент, когда будет разрешено основное противоречие всей предыстории человечества противоречие между сущностью человека и его существованием, сущностью и социально-экономическими условиями ее развития и раскрытия, когда она, как сущность человека, не будет находить в них, как в условиях своего существования, условия и факторы, препятствующие или извращающие утверждение ее подлинной человечности. Приведение в соответствие сущности человека с ее существованием будет означать конец формационного развития истории, точнее, его преобладания в истории. Статус преобладания в истории получит цивилизационная логика исторического развития. Человек экономический, Homo economicus уступит место человеку культурному, Homo culturicus. Различия в отношениях собственности и власти, социально-классовые различия по степени своей актуальности уступят место различиям в культуре и духовности, способах их проживания в истории и самой истории. Соответственно, формационные противоречия, противоречия в отношениях собственности и власти из основных превратятся во второстепенные, если вообще не сойдут с авансцены истории вместе с персонифицирующими их классами и, следовательно, классовыми противоречиями.
В самом деле, если преодоление отчуждения людей от собственности и власти отражает основную и объективную векторную направленность развития мировой истории, то преодоление классовых противоречий, как основных противоречий формационной исторической реальности, не выглядит уж столь исторически утопичным. Они преодолеваются по мере того, как преодолеваются источники социально-классового деления общества, лежащие как раз в сфере отношений собственности и власти и имеющие основным источником своего происхождения отчуждение людей от собственности и власти. А потому вместе с преодолением отчуждения от собственности и власти можно ожидать преодоления и формационных противоречий в качестве доминирующих противоречий истории, образующих основные источники ее развития в качестве истории развития и смены общественно-экономических формаций.
Им на смену придут противоречия, образующие основание и источники развития другой исторической реальности, цивилизационной - цивилизационные противоречия. Они восходят к другим противоречиям: в культуре, социальности, духовности, в способах их проживания в истории; в иерархии ценностей, в самой их системе; в системе высших символов Веры религиозной, исторической, культурной, социальной, духовной - к различиям и противоречиям души, а не тела, к специфике религиозных, этических, эстетических, философских, политических, правовых представлений и связанных с ними отношений к Богу, Добру, Красоте, Истине. Всем этим одна локальная цивилизация отличается от другой, все это цивилизационные различия и противоречия. Именно они лежат в основе цивилизационного размежевания человечества, формируя саму цивилизационную историческую реальность. Именно их саморазвитие образует основание цивилизационной логики исторического развития. Наконец, именно они выходят на авансцену истории по мере того, как теряют актуальность потребности физического существования человека, удовлетворение которых раскрепощает и актуализирует реальность других, подлинно человеческих, потребностей социокультурного существования человека.
Так на смену формационной исторической реальности, ее противоречий, точнее, их большей значимости в структуре исторической реальности, ее ведущих противоречий приходит цивилизационная историческая реальность, ее противоречия. Тенденция к этому приобретает выраженный характер уже в современной мировой истории. И с ней было бы глупо не считаться как с реальностью. Несмотря на явно выраженные тенденции к всемирности мировой истории, ее единству, к превращению мировой истории в историю взаимосвязанных локальных цивилизаций и культур, вместе с тем интеграционный потенциал мировой истории не следует преувеличивать и, главное, давать ему превратное толкование - как интеграционному потенциалу с исторической тенденцией не просто к единству мировой истории, а к ее единообразию, единообразию цивилизации и культур - этническому, социальному, политическому, религиозному, просто бытовому, к единообразию в самом образе жизни. Тенденция к единству - это еще не тенденция к единообразию. Это две связанные, взаимодействующие и в то же время совершенно разные тенденции, с разным историческим смыслом и результатом и, что не менее важно, с совершенно различным потенциалом реализации в истории. Не может реализоваться в истории то, что разрушает ее многообразие - цивилизационное, культурное, духовное, а значит, и саму историю.
Все это явное упрощение сложившейся исторической реальности и тех тенденций развития, которые приобретают в ней доминирующее значение. Еще ни одна исторически вменяемая локальная цивилизация не обнаружила тенденций к отказу от своей локальности, от генетического кода своей истории, от архетипических основ своей исторической, культурной и духовной идентичности, от своей иерархии ценностей и символов Веры, от специфики своих представлений и отношений к Богу, Добру, Красоте, Истине. Напротив, наблюдается как раз обратная тенденция - придание сакральности традиционным ценностям и символам Веры, стремление опереться на них как на последние духовные основы самосохранения в истории. И это не просто реакция на интегративные тенденции в современной истории, а на их цивилизационно, культурно и духовно нивелирующую историческую суть. Это не отрицательная реакция на положительную тенденцию к единству человечества, а положительная реакция на отрицательную, просто разрушительную тенденцию к его единообразию. Именно она и как реакция, и как тенденция выходит на авансцену современной истории, сохраняя, а в ряде случаев и усиливая цивилизационное, культурное и духовное размежевание человечества, на этой основе усиливая место и роль цивилизационных различий и противоречий в современной истории.
Они опасны именно тем, что есть различия и противоречия в самом святом для человека - различия и противоречия в его душе, в ее архетипических основах, в основополагающих ценностях и смыслах бытия, в самих символах Веры, способах проживания своей истории, культуры, духовности. Всем этим человек не просто живет, а живет как последними основаниями своего бытия. Все это он не отдаст ни за какие материальные ценности и смыслы бытия, ибо он с этим не просто живет, с этим он умирает. Все это задействовано в экзистенциальных основах бытия человека и не остается безразличным к его историческим основам. Экзистенциальное в истории имеет исторические основы, а историческое - экзистенциальные, взаимопроникая и взаимоусиливая друг друга, прежде всего именно в пространстве цивилизационной исторической реальности и развития, придавая цивилизационным различиям и противоречиям фундаментальный масштаб и характер, по своей глубине не идущие ни в какое сравнение с формационными. А потому они могут взорвать историю и с тем большей разрушительной силой, чем больше будут приобретать масштаб и характер цивилизационных противоречий.
Но именно потому, что это различия и противоречия в самом святом для человека - в его душе, именно поэтому есть больше, чем основания, полагать, что они не приведут к столкновению цивилизаций и культур и, следовательно, к цивилизационным войнам. Истинная духовность не может жить насилием вообще и, тем более, над иной духовностью. В акте насилия она просто перестает соответствовать своей сущности, быть тем, что она есть,- духовностью. Для этого, правда, человечеству понадобится выработать новые формы духовности, новые надцивилизационные ценности, цели и смыслы исторического бытия, которые могут стать реальностью не раньше и не иначе как только в результате длительного естественноисторического развития локальных цивилизаций.
При этом речь идет о реальности именно новых цивилизационных ценностей, которыми живут локальные цивилизации, как своими собственными, а не о становлении некой единой и единственной цивилизации. Надцивилизационные ценности - это ценности цивилизационного сосуществования локальных цивилизаций, не то общее, что должно их объединить в нечто цивилизационно единое с преодолением всех их локальных спецификаций, а то, что позволит им жить не по логике аксиологического диктата и цивилизационного преодоления, а по логике цивилизационного сосуществования.
Таким образом, реальность и фундаментальность цивилизационных различий и противоречий отнюдь не предполагают крайностей в их разрешении: неизбежность цивилизационных войн или, как универсальная панацея от них, преодоление всех и всяческих цивилизационных различий, преодоление самого феномена локальности цивилизации и, как следствие, становление некой единственной всечеловеческой цивилизации. Кажущаяся простота и эффективность такого способа преодоления цивилизационных различий и разрешения цивилизационных противоречий в действительности является кажущейся, хотя бы потому, что вместе с ними будет преодолена сама цивилизационная историческая реальность и цивилизационная логика исторического развития, которые живут цивилизационным многообразием истории.
На эту сторону проблемы стоит обратить особое внимание, так как все идеи современной социальной инженерии, особенно радикальной, строятся на использовании интеграционного потенциала современной истории. А в истории не всё возможно, не всё можно объединить со всем, не всё может жить как все. Этому противятся не только сложившиеся исторические реалии социально-экономические, политические, культурные, геополитические, но и более глубокая, по сути непреодолимая архетипическая реальность, восходящая к духовным основам истории в основах человеческой души. Именно она становится принципиально непреодолимым препятствием на пути произвольных интеграционных процессов в современной истории и в первую очередь тех, которые восходят к цивилизационным основам истории и касаются межцивилизационных отношений.
Пора примириться с тем, что не все, что возможно в человеческом сознании, а оно допускает возможность абсолютно всего, возможно в самой реальной истории. В истории, как и в природе, есть законы, не только допускающие нечто в исторической реальности, но и законы запрета, запрещающие реальность нечто. И это несмотря на то, что история есть результат объективации форм активности сознания, но не любых же его форм. Попытка реализовать утопию, не считаться со сложившимися историческими реальностями, намеренно замедлить ход развития истории или, наоборот, перескочить через этапы исторического развития без должных на то условий все это жестоко мстит хаотизацией истории и неисчислимыми человеческими лишениями и жертвами.
История мстит и тогда, когда хотят лишить ее основ цивилизационной идентичности, когда навязывают чуждую ей логику цивилизационного развития, логику иной цивилизации, когда пытаются сломать генетический код истории, связав его с генетическим кодом истории другой цивилизации, с архетипическими основами ее истории, культуры, духовности. Именно они, как исходные основания цивилизационной исторической реальности и логики истории, есть одновременно с этим основания запрета на любую цивилизационную реальность и логику истории в пределах данной локальной цивилизации, которые не считаются с ее архетипическими основами в истории, культуре, духовности, с генетическим кодом ее истории.
Попытка его преодолеть - это путь к жесточайшим цивилизационным потрясениям, потрясениям основ истории в основах человеческой души и основ человеческой души в основах истории. Это путь за пределы исторической реальности, ибо небытие формационной исторической реальности еще не есть историческое небытие, так как оно становится бытием другой формационной реальности. Небытие локальной цивилизации есть небытие исторической реальности вообще, так как вместе с локальной цивилизацией в небытие уходит и ее основной субъект - этнокультурная общность. Вместе с формацией не умирает ни цивилизация, ни культура, ни духовность, ибо не умирает субъект их реальности - этнокультурная общность. Она меняет лишь свою социально-классовую структуру, но не свою этнокультурную суть. Вместе с локальной цивилизацией умирает все - культура, духовность, сама история, ибо в ней умирает и ее основной субъект, а в нем его этнокультурная суть. Умирают основы истории в основах человеческой души.
В конце концов, пора научиться считаться просто с историческим опытом и извлекать из него адекватные уроки. Из истории XX столетия хорошо известно, чем закончились попытки создать новую всечеловеческую цивилизацию, первоначально строившуюся на принципах только классовой идентичности, исторической миссии пролетариата, а позже на форсированном преодолении всех классовых различий, которые в итоге должны были завершиться преодолением и всех социальных различий. Из истории XX века хорошо известно и другое - чем закончилась попытка создать новую единую цивилизацию, положив в ее основание принципы этнокультурной, национальной исключительности - цивилизацию фашизированной германской расы взамен локально цивилизационного многообразия человечества, за счет уничтожения его этнокультурного разнообразия.
В этой связи не надо обладать слишком большим воображением для того, чтобы представить, чем закончатся попытки, пусть на какой-то новой цивилизационной основе, на основе каких-то принципиально новых экономических и социально-политических принципах, культурных и духовно-этических ценностях создать всечеловеческую цивилизацию, но построенную на идее форсированного преодоления всех существующих в современном мире этнокультурных различий. Это неявная сторона всех радикальных универсалистских проектов глобального переустройства современного человечества. Ведь упразднить нации - это не то же самое, что упразднить классы. Измените отношения собственности и власти, и вы измените социально-классовую структуру общества. Для того чтобы упразднить нации, потребуется упразднить их историю, культуру, духовность, наконец, язык и многое из того, что сопутствует всему этому. Насколько это реально и необходимо?
Вопрос риторический. Таковым он является и в случае более радикальной постановки вопроса: о строительстве основ новой всечеловеческой цивилизации, построенной на основе преодоления всех как социально-классовых, так и этнокультурных различий. Насколько исторически реальной будет такая цивилизация, лишенная не только классовых, не только социальных, не только этнических, но и культурных различий - общество абсолютной однородности всех, всего и во всем? Понятно желание преодолеть все различия и во всем: нет различий, нет и противоречий. Но все-таки следует различать отсутствие различий и противоречий в голове от их отсутствия в самой истории. Тем более реально все вещи противоречивы в самих себе. Противоречие составляет источник их жизненности. Уничтожите противоречие, и вы уничтожите само бытие. Вот почему пора перестать быть вечной жертвой предельно универсалистских представлений и схем исторического развития, их представленности в нашем историческом сознании в пропорциях, далеких от естественноисторических, таких, с которыми связано решение всех противоречий истории только логикой универсализации истории.
С учетом всего вышеизложенного более реальной представляется иная цивилизационная модель развития мировой истории: сохранение и развитие исторического потенциала локальных цивилизаций с одновременной разработкой и освоением новой культуры межцивилизационных отношений, новых надцивилизационных ценностей, целей и смыслов исторического существования, призванных на новой духовной и исторической основе объединить человечество, сделать его единым, но не посредством сведения к единственной всечеловеческой цивилизации. И если последняя даже и может рассматриваться как перспективная историческая реальность, то, безусловно, как чрезвычайно отдаленная, настолько, что ее идея ни в каком смысле не может стать основой современного исторического творчества, разве что окончательно заблудившегося в истории.
Современная история и ее научно прогнозируемая перспектива дают основания для признания лишь одной исторической реальности - реальности локальных цивилизаций, процессов их цивилизационного размежевания и консолидации, втягивания в пространство своего исторического бытия всего, что все еще находится в пространстве их цивилизационной периферии, усиления всех межцивилизационных связей и отношений, всякий раз завершающихся отнюдь не преодолением истории как истории локальных цивилизаций, а лишь усилением, углублением и расширением ядра локальной цивилизации. История, которая преодолевает себя как историю локальных цивилизаций, преодолевает себя, как историю. Все это не оставляет сомнений не только в реальности цивилизационных противоречий, но и их особой и все возрастающей роли в современной и будущей истории человечества.