Страница:
В самом деле, для коммунизма главным субъектом истории являются классы и, соответственно, классовые противоречия становятся основными противоречиями общественной жизни. Достаточно разрешить только эти противоречия, как сразу же свое решение найдут и все остальные, включая сюда и национальные, которые суть не что иное, как инобытие классовых противоречий. Больше того, в классовой структуре общества вообще есть один класс, самой логикой истории избранный выполнить миссию освобождения всего человечества от пут социальной несправедливости, построить общество всеобщего счастья и благоденствия, основанного на принципах коммунизма. Во исполнение именно этой миссии большевизм превратил русскую и союзные нации, саму Россию из самоцели своего исторического творчества в средство достижения вненациональных целей и смыслов, которые в основе своей оказались разрушительными для исторической и национальной России.
Национальное, русское в России подлежало радикальному преодолению, как нечто совершенно несущественное, побочное и даже случайное в истории, сверх того, как нечто принципиально препятствующее всеобщему братству людей. Если "лозунг национальной культуры есть буржуазный (а часто и черносотенно-клерикальный) обман" и "наш лозунг есть интернациональная культура демократизма и всемирного рабочего движения"64, то после такой классовой вивисекции от нее мало что остается и как от культуры и, тем более, как от национальной. Культура вообще не строится по классовому признаку, в любом своем классовом проявлении она остается национальной и становится тем больше культурой, чем больше становится национальной. Вот почему лозунг ее интернационализации, и тем более на классовой основе,- это не лозунг ее развития, а лозунг ее разрушения, во всяком случае, как национальной культуры.
В этой связи неудивительно, что не удалось достичь и всеобщего братства всех людей за счет классовой интернационализации культуры, интернационализации вообще. Это оказалось утопией. Зато с лихвой удалось другое: разрушить национальное начало России; дезинтегрировать цивилизационную логику ее исторического бытия и развития; накрепко связать идею социальной справедливости с идеологией национального нигилизма в ее крайних формах и на этой основе внедрить в архетипы русской духовности, и так далеко стоящей от национальной центрированности, нигилистическое отношение ко всякому национальному и в таких масштабах, которые являются неприемлемыми для гармоничного существования нации в истории.
Второй субъект идеологии национального нигилизма в России может быть определен как либеральный национальный нигилизм. Вместе с тем важно иметь в виду, что либерализм и национальный нигилизм, отнюдь не одно и то же. Может, и существует либерализм национально ориентированный, как стал под давлением реальностей истории к концу столетия национально ориентированным и коммунизм. Но в России в ХХ веке все стремится преодолеть Россию, стать вненациональным. В связи с этим либеральный национальный нигилизм прекрасно освоил геополитическое и духовное пространство России, основательно унавоженное идеологией и практикой большевистского погрома России.
И это не случайно, ибо по своему духу и сути коммунистический и либеральный национальный нигилизм - близнецы-братья. Их объединяет главное и кровное родство по признаку национального нигилизма, по стремлению преодолеть ценности исторической и национальной России. Крайности порождают лишь новые крайности. И в этом коммунистический и либеральный национальный нигилизм сходятся - в крайностях национального нигилизма. Для либерального национального нигилизма национальное начало истории, и тем более русское, столь же несущественно, случайно и преходяще, как и для коммунистического. Но есть и различия.
Если коммунистический национальный нигилизм абсолютизирует классовое начало истории, придавая ему все свойства вненационального, то либеральный абсолютизирует персоналистическое и общечеловеческое, лишая и то и другое неотъемлемой от них национальной компоненты. При этом важно понять, что и классовое, и личностное, и общечеловеческое присутствуют в человеческой истории, это объективные феномены, но не сами по себе, а в глубокой взаимосвязи друг с другом и на национальной основе. Они глубоко национальны и по форме и по своему содержанию и вне их вообще не обладают самостоятельным существованием. И если обладают, то только как абстракции от их реального существования. Ведь нет личности вообще, личность всегда сопряжена с формами своей социальной общности - корпоративной, классовой, национальной.... Изъять личность из форм ее бытия в социальных общностях значило бы не меньше, как преодолеть в ней то, что, собственно, делает ее личностью - ее социальность и социальные роли. Личность есть личность лишь только постольку, поскольку она персонифицирует в себе весь социум, и чем больше масштаб этой персонификации, тем больше она является личностью, содержит и развивает в себе личностное начало.
Всего этого за высокими абстракциями либеральный национальный нигилизм не замечает, и в итоге мы сталкиваемся вновь со своеобразной большевизацией понимания основного субъекта истории. Правда, на этот раз история предстает уже не как история классов, а как история просто людей. Но просто люди это идеализация, которой, как идеализации, ничего не соответствует в действительности, хотя бы потому, что в историческое творчество, тем более сознательное, до сих пор вступали, вступают и, в обозримой научной перспективе, будут вступать не просто люди, а социальные общности людей и среди них самая фундаментальная - этнокультурная. Не стоит абсолютизировать персоналистический уровень отношений между людьми. На этом уровне действительно большее значение имеет то, каким является сам человек, а не то, какие этносоциокультурные общности он в себе персонифицирует. Но это уровень обыденных, повседневных отношений, помимо которых существует еще и все многообразие отношений всего богатства социальных общностей людей, которыми и определяется ход человеческой истории.
Таким образом, хочет того или нет, но либеральный национальный нигилизм, несмотря на весь свой гуманистический персонализм, на самом деле ведет личность к потере ею своей социальной идентичности. Стремясь сохранить лишь два индикатора социальности и идентичности, которые определяются персоналистическим и общечеловеческим, а, по сути, инонациональными началами истории (ибо самого по себе общечеловеческого, строго говоря, нет, есть лишь национальное, принявшее статус и значение общечеловеческого), идеология либерального национального нигилизма выталкивает личность за естественноисторические границы национальной идентичности, исторически, культурно, духовно дезориентируя ее бытие в потоке истории, превращая ее сознание в поток сознания. Через хаотизацию сознания, лишение его всякой национальной, а потому и культурной и духовной центрированности, все это транслируется в саму историю, которая хаотизируется, культурно и духовно децентрируется в той же мере, в какой и сама личность.
Следовательно, разрушая национальное в личности, мы разрушаем один из важнейших факторов исторической, культурной и духовной идентификации не только личности, но и самой истории. Мы лишаем ее центра продуцирования себя как истории, в частности, основного субъекта ее цивилизационной логики развития, самой цивилизации - этнокультурной общности людей. Мы преодолеваем в истории саму историю, а в цивилизации саму цивилизацию, выталкиваем их за пределы их же собственной локальности в пространство исторического хаоса и абсурда.
В такой истории, лишенной центра национально ориентированного развития, становится все или почти все возможно, любые исторические потрясения и варианты исторического развития, ибо вслед за потерей центра национальной, исторической, цивилизационной, культурной и духовной идентификации общество теряет самое себя, себя в истории и историю в себе, незаметно для себя переползая из состояния исторического хаоса в состояние исторического коллапса.
На эту сторону проблемы стоит обратить особое внимание. Многие роковые, непоправимые ошибки за XX столетие в российской истории, граничащие с забвением и преступной сдачей коренных национальных интересов и имевшие не только вполне определенную и весьма обременительную экономическую, но и невосполнимую демографическую составляющие, были обусловлены одной и до сих пор не до конца осмысленной причиной: отсутствием внятного понимания Россией самой себя как России, своих ценностей идентичности, своего места в мире, строго ограниченного тем и только тем, что она - только Россия.
Национальные интересы в их подлинной сущности познаваемы и воспринимаемы только с позиций адекватных им ценностей национальной идентичности. И вне этих ценностей им просто неоткуда взяться и не с чем себя соотносить в качестве национальных интересов. В этом смысле все превращения, которые претерпели национальные интересы русских в России и России в истории XX столетия, есть не что иное, как зеркальное отражение тех порой экзотических трансформаций, которым подверглись ценности национальной идентичности России и в ней русской нации в последнем трагическом веке российской истории. Он стал тем, чем он стал в истории не сам по себе, а в связи и на основе того, чем стали в истории базовые ценности национальной идентичности России и в ней русской нации.
Наконец, есть еще один, третий субъект - носитель идеологии национального нигилизма в России - это инонациональный национальный нигилизм. Если носителями двух первых форм национального нигилизма в России - коммунистического и либерального - могут быть представители любой этнокультурной общности, и русской и нерусской, то субъектом третьей, по самому своему определению, по самой своей сущности не может стать подлинно русский человек. Инонациональный национальный нигилизм - это нигилизм по отношению к национальным устоям существования русской нации, ее истории, культуры, духовности, к самой русской государственности - Великой России, носителем которого были, есть и становятся отдельные нации бывшего Союза, в любом случае их определенная и порой весьма существенная часть и даже некоторые этносы самой России.
С предельной очевидностью эта форма национального нигилизма и его субъект проявили себя в процессе и результатах распада Советского Союза, более того, именно инонациональный национальный нигилизм стал одной из главных действующих сил, способствовавших дезинтеграционным процессам на просторах советской Евразии. Соответственно, речь идет не о простом национализме как форме национального самосохранения и самососредоточения наций на проблемах своего национального бытия, изрядно накопившихся у всех наций бывшего Союза, не о национальном патриотизме с выраженной направленностью вовнутрь собственного национального саморазвития, а о национализме направленном вовне, с выраженной антирусской, а потому и антироссийской составляющей.
Пора признать нечто большее, чем просто факт развала Советского Союза, но и то, что стоит за ним,- факт выхода из союзных отношений с русской нацией ряда наций бывшего Союза, их неспособность или нежелание интегрировать себя с основами русско-российской цивилизации, впредь ассоциировать себя с исторической судьбой русского народа. Пора признаться себе и в другом: среди нас жили и теперь живут люди, у которых иное представление о России и русских, а потому и иное, чем у самих русских, отношение к России, к ее истории, культуре, духовности, к устоям локальности ее цивилизации, к самим русским, к будущему русских как русских и России как России. Этот факт впредь недопустимо замалчивать и маскировать представлениями, вытекающими из общих принципов толерантности и плюрализма.
Отношение к своей матери может быть только как к своей матери, независимо от того, в каком состоянии находится мать, всякое иное отношение к ней будет являться просто иным и уже только поэтому нетерпимым. Точно так же и отношение к Матери-России: независимо от того, в каком состоянии находится Россия, должно быть и оставаться отношением к ней как к России. Вненациональное отношение к России будет являться просто иным, и уже только поэтому не будет являться адекватным национальной сущности России, а потому и терпимым. Вполне очевидно, что отношение к России, как к Матери-России, не может не быть русским отношением, хотя так относиться к ней может представитель любого этноса. Но тогда в таком своем отношении к России он становится русским по своей сущности, само отношение - отношением национальной консолидации России в Великую Россию. Актуальность такой консолидации не подлежит сомнению, как и то, что она не посягает на национальное своеобразие любой нации, идентифицирующей себя с Россией. Дело не в том, какая это нация, а как она себя идентифицирует с Россией, как она относится к России. И если она относится по-русски, то это отношение становится русским по своей сущности.
В этой связи не подлежит сомнению и другое - усиление вненационального характера исторического развития России сопрягалось с усилением влияния на ее историю инонациональных субъектных сил. И дело не в том, что они инонациональные, а в том, что они неидентичны исторической и национальной России, что на основе своей неидентичности России, начинают заниматься социокультурной кентавристикой, созиданием таких вненациональных основ и ценностей идентичности России, посредством которых всякий раз преодолевается Россия. Это становится одним из самых глубинных источников, втягивающих Россию в историческую реальность, не отвечающую ее цивилизационной сущности, ее действительному потенциалу и перспективам развития, в такой режим бытия и развития в истории, который неадекватен самому типу цивилизационного бытия и развития России. Вся эта реальность в итоге оказывается адекватна не России, а неидентичной России инонациональной части вненациональной России. Вполне очевидно, Россия до тех пор не избавится от цивилизационных источников потрясений в своей истории, пока не избавится от влияния на свою историю чуждых ей субъектных сил, лишенных коренных идентификационных основ и ценностей бытия в России.
В таком выводе и в такой постановке вопроса нет ничего исторически предосудительного: если есть история как национальная, то в ней должен быть и национальный субъект, который является хозяином этой истории, своей исторической судьбы как национальной. А это возможно только на базе мужественного национального сознания, преодолевающего все формы рабской зависимости от того, что отчуждает его от осознания самоценности национального бытия в истории, от сосредоточения на нем, как на национальном бытии, от основ национальной идентичности. Это печально, но это факт: за коммунистическими и либеральными ценностями были потеряны ценности исторической и национальной России - самоценность России и своего собственного национального бытия в истории, тот факт, что они нерастворимы в других ценностях бытия и истории. Только на такой ценностной базе можно выйти к более зрелым формам национального сознания и самосознания, раз и навсегда исключающим всякую возможность произвольного влияния на судьбы России и нации произвольных, случайных по отношению к исторической и национальной России субъектных сил истории.
России необходимы национальное сознание, национальная воля, национальные цели и смыслы бытия в истории, и базой всего этого должна стать наша любовь к России. Ее истинная сущность в том и заключается, чтобы отказаться от сознания самого себя, растворить свое Я в России и, однако же, только в этом растворении впервые обрести самого себя в России и Россию в себе - обладать собой и Россией. Любовь к России должна стать творческим актом и творческой любовью, источником созидания новых исторических качеств и преимуществ России, органически вырастающих из генетического кода ее истории, идентичных ей как исторической и национальной России. Без такой любви к России нет и не может быть никакого творческого акта и никакой дороги в истории, ибо истинные формы исторического творчества питаются формами истинной любви к своему Отечеству. Все остальное отчуждает от него.
При этом только так, через любовь к Матери-России можно войти в человечество. Человек входит в человечество через свою национальную индивидуальность, как национальный человек, и иначе войти не может. Ничто в истории не было и никогда не будет отвлеченно человеческим, всечеловеческим, оно всегда было и будет конкретно человеческим, национальным и только в таком качестве восходящим до общечеловеческого. И великий самообман желать творить национальную историю помимо национального в истории, игнорируя саму нацию. "Есть только один исторический путь к достижению высшей всечеловечности, к единству человечества - путь национального роста и развития, национального творчества. Всечеловечество раскрывается лишь под видом национальностей. Денационализация, проникнутая идеей интернациональной Европы, интернациональной цивилизации, интернационального человечества, есть чистейшая пустота, небытие. Ни один народ не может развиваться вбок, в сторону, врастать в чужой путь и чужой рост. Между моей национальностью и моим человечеством не лежит никакой "интернациональной Европы", "интернациональной цивилизации". Творческий национальный путь и есть путь к всечеловечеству, есть раскрытие всечеловечества в моей национальности, как она раскрывается во всякой национальности"65.
Таким образом, во всем, что связано с отчуждением России от своей российскости, а русских от своей русскости, задействованы формы исторической активности такого радикальнейшего фактора хаотизации российской истории, как вненациональная Россия. Ее субъектный состав выражают три базовые субъектные силы, носители идеологии национального нигилизма,- коммунистической, либеральной и инонациональной направленности. Тройной удар, который наносился и наносится по России с крайних позиций коммунистического, либерального и инонационального национального нигилизма, поставил Россию на грань исторического коллапса, неуклонно втягивает ее в терминальное историческое состояние. Но именно оно оголило самую глубинную духовную причину великих потрясений России в ХХ веке - идеологию и практику национального нигилизма и его главного субъекта - вненациональную Россию. Их преодоление становится главным условием исторического выживания России. Именно поэтому национальный нигилизм и как идеология, и как практика вненациональной России и, следовательно, сама вненациональная Россия исторически обречены в России или обреченной окажется сама Россия.
В современной России можно констатировать и нечто совершенно неожиданное и от этого еще более трагическое: на накатной волне изгнания из России национальных начал ее бытия в истории, поднятой еще большевизмом, национальный нигилизм перерос в одну из разновидностей фашизма, весьма парадоксального, направленного на разрушение основ бытия в истории не чужой, а собственной нации, который, однако, несмотря на это, не перестает быть по своей сущности фашизмом, но неклассическим - "внутренним фашизмом". При этом его субъектным носителем стали, как это ни странно, по большей части как раз те самые политические силы современной России, которые оказались больше всех озабочены угрозой так называемого "русского фашизма", под определения которого произвольно подводятся любые национально наполненные и центрированные политические позиции. Это радикально-демократические силы, которые степень своей демократичности и либеральности почему-то определяют степенью своей национальной беспочвенности и исторического беспамятства.
Ранее уже отмечалась условность деления политического спектра современной России на так называемых демократов и недемократов, включая сюда прежде всего коммунистов. После демократических преобразований в России, несмотря на все их непомерные исторические издержки, только политически невменяемая часть населения может выступать против господства в стране демократических процедур в политике и присутствия либерально-демократических ценностей во всей ткани российской социальности и ментальности. Это уже перестало быть основным вектором российского раскола. Деление на демократов и недемократов уже не специфицирует его основное содержание, а потому в значительной мере потеряло свою актуальность. Здесь достигнут достаточный социально-политический консенсус, который начинают подрывать другие угрозы, связанные уже с катастрофическим социально-экономическим расслоением общества. Но все его последствия еще впереди.
В данном же случае целесообразно обратить внимание на другое: именно благодаря достигнутому социально-политическому консенсусу в вопросах значимости либерально-демократических ценностей для целей и задач исторической модернизации России, стали очевидными более глубокие основания и проявления российского раскола, его цивилизационная суть. Обнаружилось, что за всеми "левыми", "правыми", левее и правее центра и в самом центре есть силы, которые за историческую и национальную Россию и против нее. Проявилась реальность феномена вненациональной России, которого в России не устраивает больше, чем сложившаяся социально-экономическая реальность, ее русско-российская цивилизационная сущность. Политически эти вненациональные силы оказались в большей мере стянутыми к пространству праворадикального политического спектра России.
И это не случайно, так как именно радикально-демократические слои российского общества, без особых на то оснований, почему-то посчитали, что подлинность либерально-демократических ценностей определяется степенью их вненациональности, тем, насколько они дистанцированы от национальных и цивилизационных основ России. И это стало крупнейшей политической, если даже не роковой исторической ошибкой либеральных сил России, превратившей их в политическую основу субъектных сил вненациональной России, в носителя идеологии и практики "внутреннего фашизма". Они не могут иметь исторического будущего в России до тех пор и в той самой мере, пока и в какой покушаются на ценности национальной и исторической идентичности России и в ней русской нации, на их преодоление в истории. Нельзя иметь будущего в истории, преодолевая в ней ее национальные основы, ибо вместе с ними будут преодолеваться основы ее локально цивилизационного бытия. Вот почему лишь та история будет иметь будущее, в которой будущее будут иметь ее национальные основы.
В итоге ранние демократы августовского разлива, как и ранние большевики октябрьского, оказались совершенно безразличными, а в ряде случаев и враждебными к национальной составляющей России, к локальности ее цивилизационных устоев. Более того, они были признаны чуть ли не в качестве главного препятствия на пути либерализации и демократизации России, исходного, всей ее историей обусловленного недостатка. Отсюда и вся последующая логика поведения в России, логика самого отношения к России, как к цивилизационному и национальному феномену. Если он не дотягивает до "европейской нормы", то с ним можно строить отношения по любой произвольной логике. Если национальное и историческое в России - не только главный недостаток России, но и главное препятствие для ее вхождения "в цивилизацию", то само их проговаривание уже образует состав преступления.
После этого дело остается за малым - подвести под основание так понятого "состава преступления" очередную мифологему. И она находится через процедуру отождествления любого проявления русского национального начала в истории с проявлением фашизма. Фашизм стал расхожей характеристикой любых национально наполненных и центрированных взглядов и представлений. Все это требует более внимательно отнестись к самому феномену фашизма. В его сущности многое проясняется, особенно, если подойти к нему дифференцированно, с двух связанных и вместе с тем имеющих свою собственную специфику позиций - формационной и цивилизационной.
С формационной точки зрения навряд ли что-то более существенное можно добавить к той оценке фашизма, которая прозвучала в материалах VII Конгресса Коминтерна в 1938 г.: что это "открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала". Хотя главной социальной базой фашизма, его ударным отрядом была мелкая и средняя буржуазия. В этом формационная и классовая сущность фашизма, в частности, многое объясняющая в том, почему именно коммунизм стал главным идейным и непримиримым противником фашизма. Коммунизм своим тотальным отрицанием частной собственности тотально преодолевал саму социальную базу фашизма, которая находится в массовом слое мелких и средних собственников. То, что эта социальная база политически актуализируется для фашизма в условиях массового разорения мелкого и среднего собственника, это одна сторона проблемы.
Национальное, русское в России подлежало радикальному преодолению, как нечто совершенно несущественное, побочное и даже случайное в истории, сверх того, как нечто принципиально препятствующее всеобщему братству людей. Если "лозунг национальной культуры есть буржуазный (а часто и черносотенно-клерикальный) обман" и "наш лозунг есть интернациональная культура демократизма и всемирного рабочего движения"64, то после такой классовой вивисекции от нее мало что остается и как от культуры и, тем более, как от национальной. Культура вообще не строится по классовому признаку, в любом своем классовом проявлении она остается национальной и становится тем больше культурой, чем больше становится национальной. Вот почему лозунг ее интернационализации, и тем более на классовой основе,- это не лозунг ее развития, а лозунг ее разрушения, во всяком случае, как национальной культуры.
В этой связи неудивительно, что не удалось достичь и всеобщего братства всех людей за счет классовой интернационализации культуры, интернационализации вообще. Это оказалось утопией. Зато с лихвой удалось другое: разрушить национальное начало России; дезинтегрировать цивилизационную логику ее исторического бытия и развития; накрепко связать идею социальной справедливости с идеологией национального нигилизма в ее крайних формах и на этой основе внедрить в архетипы русской духовности, и так далеко стоящей от национальной центрированности, нигилистическое отношение ко всякому национальному и в таких масштабах, которые являются неприемлемыми для гармоничного существования нации в истории.
Второй субъект идеологии национального нигилизма в России может быть определен как либеральный национальный нигилизм. Вместе с тем важно иметь в виду, что либерализм и национальный нигилизм, отнюдь не одно и то же. Может, и существует либерализм национально ориентированный, как стал под давлением реальностей истории к концу столетия национально ориентированным и коммунизм. Но в России в ХХ веке все стремится преодолеть Россию, стать вненациональным. В связи с этим либеральный национальный нигилизм прекрасно освоил геополитическое и духовное пространство России, основательно унавоженное идеологией и практикой большевистского погрома России.
И это не случайно, ибо по своему духу и сути коммунистический и либеральный национальный нигилизм - близнецы-братья. Их объединяет главное и кровное родство по признаку национального нигилизма, по стремлению преодолеть ценности исторической и национальной России. Крайности порождают лишь новые крайности. И в этом коммунистический и либеральный национальный нигилизм сходятся - в крайностях национального нигилизма. Для либерального национального нигилизма национальное начало истории, и тем более русское, столь же несущественно, случайно и преходяще, как и для коммунистического. Но есть и различия.
Если коммунистический национальный нигилизм абсолютизирует классовое начало истории, придавая ему все свойства вненационального, то либеральный абсолютизирует персоналистическое и общечеловеческое, лишая и то и другое неотъемлемой от них национальной компоненты. При этом важно понять, что и классовое, и личностное, и общечеловеческое присутствуют в человеческой истории, это объективные феномены, но не сами по себе, а в глубокой взаимосвязи друг с другом и на национальной основе. Они глубоко национальны и по форме и по своему содержанию и вне их вообще не обладают самостоятельным существованием. И если обладают, то только как абстракции от их реального существования. Ведь нет личности вообще, личность всегда сопряжена с формами своей социальной общности - корпоративной, классовой, национальной.... Изъять личность из форм ее бытия в социальных общностях значило бы не меньше, как преодолеть в ней то, что, собственно, делает ее личностью - ее социальность и социальные роли. Личность есть личность лишь только постольку, поскольку она персонифицирует в себе весь социум, и чем больше масштаб этой персонификации, тем больше она является личностью, содержит и развивает в себе личностное начало.
Всего этого за высокими абстракциями либеральный национальный нигилизм не замечает, и в итоге мы сталкиваемся вновь со своеобразной большевизацией понимания основного субъекта истории. Правда, на этот раз история предстает уже не как история классов, а как история просто людей. Но просто люди это идеализация, которой, как идеализации, ничего не соответствует в действительности, хотя бы потому, что в историческое творчество, тем более сознательное, до сих пор вступали, вступают и, в обозримой научной перспективе, будут вступать не просто люди, а социальные общности людей и среди них самая фундаментальная - этнокультурная. Не стоит абсолютизировать персоналистический уровень отношений между людьми. На этом уровне действительно большее значение имеет то, каким является сам человек, а не то, какие этносоциокультурные общности он в себе персонифицирует. Но это уровень обыденных, повседневных отношений, помимо которых существует еще и все многообразие отношений всего богатства социальных общностей людей, которыми и определяется ход человеческой истории.
Таким образом, хочет того или нет, но либеральный национальный нигилизм, несмотря на весь свой гуманистический персонализм, на самом деле ведет личность к потере ею своей социальной идентичности. Стремясь сохранить лишь два индикатора социальности и идентичности, которые определяются персоналистическим и общечеловеческим, а, по сути, инонациональными началами истории (ибо самого по себе общечеловеческого, строго говоря, нет, есть лишь национальное, принявшее статус и значение общечеловеческого), идеология либерального национального нигилизма выталкивает личность за естественноисторические границы национальной идентичности, исторически, культурно, духовно дезориентируя ее бытие в потоке истории, превращая ее сознание в поток сознания. Через хаотизацию сознания, лишение его всякой национальной, а потому и культурной и духовной центрированности, все это транслируется в саму историю, которая хаотизируется, культурно и духовно децентрируется в той же мере, в какой и сама личность.
Следовательно, разрушая национальное в личности, мы разрушаем один из важнейших факторов исторической, культурной и духовной идентификации не только личности, но и самой истории. Мы лишаем ее центра продуцирования себя как истории, в частности, основного субъекта ее цивилизационной логики развития, самой цивилизации - этнокультурной общности людей. Мы преодолеваем в истории саму историю, а в цивилизации саму цивилизацию, выталкиваем их за пределы их же собственной локальности в пространство исторического хаоса и абсурда.
В такой истории, лишенной центра национально ориентированного развития, становится все или почти все возможно, любые исторические потрясения и варианты исторического развития, ибо вслед за потерей центра национальной, исторической, цивилизационной, культурной и духовной идентификации общество теряет самое себя, себя в истории и историю в себе, незаметно для себя переползая из состояния исторического хаоса в состояние исторического коллапса.
На эту сторону проблемы стоит обратить особое внимание. Многие роковые, непоправимые ошибки за XX столетие в российской истории, граничащие с забвением и преступной сдачей коренных национальных интересов и имевшие не только вполне определенную и весьма обременительную экономическую, но и невосполнимую демографическую составляющие, были обусловлены одной и до сих пор не до конца осмысленной причиной: отсутствием внятного понимания Россией самой себя как России, своих ценностей идентичности, своего места в мире, строго ограниченного тем и только тем, что она - только Россия.
Национальные интересы в их подлинной сущности познаваемы и воспринимаемы только с позиций адекватных им ценностей национальной идентичности. И вне этих ценностей им просто неоткуда взяться и не с чем себя соотносить в качестве национальных интересов. В этом смысле все превращения, которые претерпели национальные интересы русских в России и России в истории XX столетия, есть не что иное, как зеркальное отражение тех порой экзотических трансформаций, которым подверглись ценности национальной идентичности России и в ней русской нации в последнем трагическом веке российской истории. Он стал тем, чем он стал в истории не сам по себе, а в связи и на основе того, чем стали в истории базовые ценности национальной идентичности России и в ней русской нации.
Наконец, есть еще один, третий субъект - носитель идеологии национального нигилизма в России - это инонациональный национальный нигилизм. Если носителями двух первых форм национального нигилизма в России - коммунистического и либерального - могут быть представители любой этнокультурной общности, и русской и нерусской, то субъектом третьей, по самому своему определению, по самой своей сущности не может стать подлинно русский человек. Инонациональный национальный нигилизм - это нигилизм по отношению к национальным устоям существования русской нации, ее истории, культуры, духовности, к самой русской государственности - Великой России, носителем которого были, есть и становятся отдельные нации бывшего Союза, в любом случае их определенная и порой весьма существенная часть и даже некоторые этносы самой России.
С предельной очевидностью эта форма национального нигилизма и его субъект проявили себя в процессе и результатах распада Советского Союза, более того, именно инонациональный национальный нигилизм стал одной из главных действующих сил, способствовавших дезинтеграционным процессам на просторах советской Евразии. Соответственно, речь идет не о простом национализме как форме национального самосохранения и самососредоточения наций на проблемах своего национального бытия, изрядно накопившихся у всех наций бывшего Союза, не о национальном патриотизме с выраженной направленностью вовнутрь собственного национального саморазвития, а о национализме направленном вовне, с выраженной антирусской, а потому и антироссийской составляющей.
Пора признать нечто большее, чем просто факт развала Советского Союза, но и то, что стоит за ним,- факт выхода из союзных отношений с русской нацией ряда наций бывшего Союза, их неспособность или нежелание интегрировать себя с основами русско-российской цивилизации, впредь ассоциировать себя с исторической судьбой русского народа. Пора признаться себе и в другом: среди нас жили и теперь живут люди, у которых иное представление о России и русских, а потому и иное, чем у самих русских, отношение к России, к ее истории, культуре, духовности, к устоям локальности ее цивилизации, к самим русским, к будущему русских как русских и России как России. Этот факт впредь недопустимо замалчивать и маскировать представлениями, вытекающими из общих принципов толерантности и плюрализма.
Отношение к своей матери может быть только как к своей матери, независимо от того, в каком состоянии находится мать, всякое иное отношение к ней будет являться просто иным и уже только поэтому нетерпимым. Точно так же и отношение к Матери-России: независимо от того, в каком состоянии находится Россия, должно быть и оставаться отношением к ней как к России. Вненациональное отношение к России будет являться просто иным, и уже только поэтому не будет являться адекватным национальной сущности России, а потому и терпимым. Вполне очевидно, что отношение к России, как к Матери-России, не может не быть русским отношением, хотя так относиться к ней может представитель любого этноса. Но тогда в таком своем отношении к России он становится русским по своей сущности, само отношение - отношением национальной консолидации России в Великую Россию. Актуальность такой консолидации не подлежит сомнению, как и то, что она не посягает на национальное своеобразие любой нации, идентифицирующей себя с Россией. Дело не в том, какая это нация, а как она себя идентифицирует с Россией, как она относится к России. И если она относится по-русски, то это отношение становится русским по своей сущности.
В этой связи не подлежит сомнению и другое - усиление вненационального характера исторического развития России сопрягалось с усилением влияния на ее историю инонациональных субъектных сил. И дело не в том, что они инонациональные, а в том, что они неидентичны исторической и национальной России, что на основе своей неидентичности России, начинают заниматься социокультурной кентавристикой, созиданием таких вненациональных основ и ценностей идентичности России, посредством которых всякий раз преодолевается Россия. Это становится одним из самых глубинных источников, втягивающих Россию в историческую реальность, не отвечающую ее цивилизационной сущности, ее действительному потенциалу и перспективам развития, в такой режим бытия и развития в истории, который неадекватен самому типу цивилизационного бытия и развития России. Вся эта реальность в итоге оказывается адекватна не России, а неидентичной России инонациональной части вненациональной России. Вполне очевидно, Россия до тех пор не избавится от цивилизационных источников потрясений в своей истории, пока не избавится от влияния на свою историю чуждых ей субъектных сил, лишенных коренных идентификационных основ и ценностей бытия в России.
В таком выводе и в такой постановке вопроса нет ничего исторически предосудительного: если есть история как национальная, то в ней должен быть и национальный субъект, который является хозяином этой истории, своей исторической судьбы как национальной. А это возможно только на базе мужественного национального сознания, преодолевающего все формы рабской зависимости от того, что отчуждает его от осознания самоценности национального бытия в истории, от сосредоточения на нем, как на национальном бытии, от основ национальной идентичности. Это печально, но это факт: за коммунистическими и либеральными ценностями были потеряны ценности исторической и национальной России - самоценность России и своего собственного национального бытия в истории, тот факт, что они нерастворимы в других ценностях бытия и истории. Только на такой ценностной базе можно выйти к более зрелым формам национального сознания и самосознания, раз и навсегда исключающим всякую возможность произвольного влияния на судьбы России и нации произвольных, случайных по отношению к исторической и национальной России субъектных сил истории.
России необходимы национальное сознание, национальная воля, национальные цели и смыслы бытия в истории, и базой всего этого должна стать наша любовь к России. Ее истинная сущность в том и заключается, чтобы отказаться от сознания самого себя, растворить свое Я в России и, однако же, только в этом растворении впервые обрести самого себя в России и Россию в себе - обладать собой и Россией. Любовь к России должна стать творческим актом и творческой любовью, источником созидания новых исторических качеств и преимуществ России, органически вырастающих из генетического кода ее истории, идентичных ей как исторической и национальной России. Без такой любви к России нет и не может быть никакого творческого акта и никакой дороги в истории, ибо истинные формы исторического творчества питаются формами истинной любви к своему Отечеству. Все остальное отчуждает от него.
При этом только так, через любовь к Матери-России можно войти в человечество. Человек входит в человечество через свою национальную индивидуальность, как национальный человек, и иначе войти не может. Ничто в истории не было и никогда не будет отвлеченно человеческим, всечеловеческим, оно всегда было и будет конкретно человеческим, национальным и только в таком качестве восходящим до общечеловеческого. И великий самообман желать творить национальную историю помимо национального в истории, игнорируя саму нацию. "Есть только один исторический путь к достижению высшей всечеловечности, к единству человечества - путь национального роста и развития, национального творчества. Всечеловечество раскрывается лишь под видом национальностей. Денационализация, проникнутая идеей интернациональной Европы, интернациональной цивилизации, интернационального человечества, есть чистейшая пустота, небытие. Ни один народ не может развиваться вбок, в сторону, врастать в чужой путь и чужой рост. Между моей национальностью и моим человечеством не лежит никакой "интернациональной Европы", "интернациональной цивилизации". Творческий национальный путь и есть путь к всечеловечеству, есть раскрытие всечеловечества в моей национальности, как она раскрывается во всякой национальности"65.
Таким образом, во всем, что связано с отчуждением России от своей российскости, а русских от своей русскости, задействованы формы исторической активности такого радикальнейшего фактора хаотизации российской истории, как вненациональная Россия. Ее субъектный состав выражают три базовые субъектные силы, носители идеологии национального нигилизма,- коммунистической, либеральной и инонациональной направленности. Тройной удар, который наносился и наносится по России с крайних позиций коммунистического, либерального и инонационального национального нигилизма, поставил Россию на грань исторического коллапса, неуклонно втягивает ее в терминальное историческое состояние. Но именно оно оголило самую глубинную духовную причину великих потрясений России в ХХ веке - идеологию и практику национального нигилизма и его главного субъекта - вненациональную Россию. Их преодоление становится главным условием исторического выживания России. Именно поэтому национальный нигилизм и как идеология, и как практика вненациональной России и, следовательно, сама вненациональная Россия исторически обречены в России или обреченной окажется сама Россия.
В современной России можно констатировать и нечто совершенно неожиданное и от этого еще более трагическое: на накатной волне изгнания из России национальных начал ее бытия в истории, поднятой еще большевизмом, национальный нигилизм перерос в одну из разновидностей фашизма, весьма парадоксального, направленного на разрушение основ бытия в истории не чужой, а собственной нации, который, однако, несмотря на это, не перестает быть по своей сущности фашизмом, но неклассическим - "внутренним фашизмом". При этом его субъектным носителем стали, как это ни странно, по большей части как раз те самые политические силы современной России, которые оказались больше всех озабочены угрозой так называемого "русского фашизма", под определения которого произвольно подводятся любые национально наполненные и центрированные политические позиции. Это радикально-демократические силы, которые степень своей демократичности и либеральности почему-то определяют степенью своей национальной беспочвенности и исторического беспамятства.
Ранее уже отмечалась условность деления политического спектра современной России на так называемых демократов и недемократов, включая сюда прежде всего коммунистов. После демократических преобразований в России, несмотря на все их непомерные исторические издержки, только политически невменяемая часть населения может выступать против господства в стране демократических процедур в политике и присутствия либерально-демократических ценностей во всей ткани российской социальности и ментальности. Это уже перестало быть основным вектором российского раскола. Деление на демократов и недемократов уже не специфицирует его основное содержание, а потому в значительной мере потеряло свою актуальность. Здесь достигнут достаточный социально-политический консенсус, который начинают подрывать другие угрозы, связанные уже с катастрофическим социально-экономическим расслоением общества. Но все его последствия еще впереди.
В данном же случае целесообразно обратить внимание на другое: именно благодаря достигнутому социально-политическому консенсусу в вопросах значимости либерально-демократических ценностей для целей и задач исторической модернизации России, стали очевидными более глубокие основания и проявления российского раскола, его цивилизационная суть. Обнаружилось, что за всеми "левыми", "правыми", левее и правее центра и в самом центре есть силы, которые за историческую и национальную Россию и против нее. Проявилась реальность феномена вненациональной России, которого в России не устраивает больше, чем сложившаяся социально-экономическая реальность, ее русско-российская цивилизационная сущность. Политически эти вненациональные силы оказались в большей мере стянутыми к пространству праворадикального политического спектра России.
И это не случайно, так как именно радикально-демократические слои российского общества, без особых на то оснований, почему-то посчитали, что подлинность либерально-демократических ценностей определяется степенью их вненациональности, тем, насколько они дистанцированы от национальных и цивилизационных основ России. И это стало крупнейшей политической, если даже не роковой исторической ошибкой либеральных сил России, превратившей их в политическую основу субъектных сил вненациональной России, в носителя идеологии и практики "внутреннего фашизма". Они не могут иметь исторического будущего в России до тех пор и в той самой мере, пока и в какой покушаются на ценности национальной и исторической идентичности России и в ней русской нации, на их преодоление в истории. Нельзя иметь будущего в истории, преодолевая в ней ее национальные основы, ибо вместе с ними будут преодолеваться основы ее локально цивилизационного бытия. Вот почему лишь та история будет иметь будущее, в которой будущее будут иметь ее национальные основы.
В итоге ранние демократы августовского разлива, как и ранние большевики октябрьского, оказались совершенно безразличными, а в ряде случаев и враждебными к национальной составляющей России, к локальности ее цивилизационных устоев. Более того, они были признаны чуть ли не в качестве главного препятствия на пути либерализации и демократизации России, исходного, всей ее историей обусловленного недостатка. Отсюда и вся последующая логика поведения в России, логика самого отношения к России, как к цивилизационному и национальному феномену. Если он не дотягивает до "европейской нормы", то с ним можно строить отношения по любой произвольной логике. Если национальное и историческое в России - не только главный недостаток России, но и главное препятствие для ее вхождения "в цивилизацию", то само их проговаривание уже образует состав преступления.
После этого дело остается за малым - подвести под основание так понятого "состава преступления" очередную мифологему. И она находится через процедуру отождествления любого проявления русского национального начала в истории с проявлением фашизма. Фашизм стал расхожей характеристикой любых национально наполненных и центрированных взглядов и представлений. Все это требует более внимательно отнестись к самому феномену фашизма. В его сущности многое проясняется, особенно, если подойти к нему дифференцированно, с двух связанных и вместе с тем имеющих свою собственную специфику позиций - формационной и цивилизационной.
С формационной точки зрения навряд ли что-то более существенное можно добавить к той оценке фашизма, которая прозвучала в материалах VII Конгресса Коминтерна в 1938 г.: что это "открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала". Хотя главной социальной базой фашизма, его ударным отрядом была мелкая и средняя буржуазия. В этом формационная и классовая сущность фашизма, в частности, многое объясняющая в том, почему именно коммунизм стал главным идейным и непримиримым противником фашизма. Коммунизм своим тотальным отрицанием частной собственности тотально преодолевал саму социальную базу фашизма, которая находится в массовом слое мелких и средних собственников. То, что эта социальная база политически актуализируется для фашизма в условиях массового разорения мелкого и среднего собственника, это одна сторона проблемы.