Страница:
Истинная свобода - плод проявления истинной индивидуальности, раскрытия подлинной сущности человека. Быть таким, каким повелевает быть сущность человека, стать наиболее адекватным выражением родовой сущности человека в ее исторически обусловленных формах бытия - вот идеал свободного бытия, свободной личности, тем больше реализующей потенциал своего личностного начала, чем больше в нем реализуется потенциал родовой сущности человека. А это по силам только духовно насыщенной личности, духовно свободной и открытой духовности всего мира.
И вместе с тем национальная идея России - это не идея вообще, а идея России - обоснования и духовного обеспечения исторического выживания русской и союзных ей наций в мировой истории. Это комплекс идей, отстаивающих чистоту национальной, исторической и цивилизационной идентичности России. Это базовый источник идентичности - то, что нация думает о себе на основе осмысления собственного исторического и духовного опыта развития, то, что воспроизводит ее в истории в качестве нации, в конце концов, то, чем она хочет стать в истории. В современных условиях это еще и идея восстановления базовых структур своей идентичности в истории, возвращения на путь своего цивилизационного бытия в истории, восстановления здорового инстинкта национального, а значит, и исторического самосохранения нации.
Таким образом, национальная идея России - это национально, исторически, цивилизационно, а потому и аксиологически центрированный феномен, носитель не каких угодно идей и ценностей, а преимущественно таких, которые, отражая цивилизационную, историческую и национальную идентичность России, работают в России и на Россию. Об этом стоит сказать особо, так как, выступая центром духовной и идеологической консолидации России, национальная идея России противостоит идее абсолютной свободы, превращающей историческое и духовное пространство России в пространство абсурда всеядности и вседозволенности, в котором любое проявление рациональности и сопутствующих ему ограничений, любые центры консолидации кажутся либо нелепостью, либо проявлением тоталитарных тенденций.
В данном случае речь идет не только о философской адекватности и политическом благоразумии, но и просто о здравом смысле в понимании свободы. Недопустимо под видом свободы навязывать России логику абсолютной относительности всех ценностей, всех представлений о мире, человеке, обществе, самой России - то, в чем так преуспел Август 1991-го, когда России по-хамски, грубо и агрессивно навязали слом моральных абсолютов, которые она выстрадала всей своей историей, включая сюда и трагический опыт советского тоталитаризма, борьба с которым вообще превратилась в борьбу за слом всех архетипов национального поиска высших форм проявления Добра, Любви и Правды жизни.
На основе попыток преодоления всех приоритетов, центров идентичности и консолидации общества и прежде всего в их национальном воплощении, России был навязан самый настоящий культурный и духовный промискуитет беспорядочное смешение культур, всего, что можно втянуть в духовное пространство России. Был развязан настоящий танец смерти вокруг новых абстракций бытия. Но такая логика - логика абсолютной свободы, духовной всеядности и вседозволенности есть логика сумасшедшего дома. Именно там, в условиях логического и духовного абсурда отсутствуют всякие приоритеты, именно там все возможно и именно поэтому там дом бытия больного сознания.
В этой связи национальная идея России - это предупреждение о том: что в России не все возможно, а то, что возможно, определяется ее историей, культурой, духовностью, национальными и государственными интересами России; что Россию нельзя свести с ума и оккупировать чуждой ей духовностью и идеологией, лишить ценностей идентичности и исторически сложившихся центров консолидации. Национальная идея - это идея идентичности и духовной чистоты России, недопущения превращения свободы в средство национального и духовного погрома России, попыток под новыми вненациональными лозунгами скрестить Россию с духовной бесовщиной, растлить социальные, культурные и духовные основы нации, все то, что определяет высшие смыслы и ценности жизни, а вслед за ними и те символы Веры, благодаря которым, в конечном счете, воспроизводится человеческое в человеке и сам человек
В этом отстаивании приоритетов ценностей национальной идентичности особую роль играет религия. Выражая самые глубокие и одновременно с этим самые интимные архетипы духовной идентичности нации, религия в истории России всегда выполняла особую духовную и идентификационную миссию, настолько особую, что основы национальной идентичности вообще определялись по конфессиональной принадлежности. В этом смысле быть русским значило быть православным. И это абсолютно справедливо с позиций истинной природы национальной идентичности, которая, в отличие от этнической, тяготеет к духовным, социокультурным основам бытия в истории, ими определяет свое бытие в истории в качестве национальной идентичности. Вот почему, не подвергая сомнению, что отношение личности и Духовного Абсолюта - это глубоко личное отношение, вместе с тем следует признать особую роль Православия в становлении всех базовых структур национальной идентичности России.
Вот почему тот, кто хочет строить возрождение России на иных духовных основаниях, заданных иными духовными архетипами, по меньшей мере смешивает две проблемы: возрождение России как России-цивилизации и как России-государство. Это, безусловно, связанные и вместе с тем разные аспекты возрождения, подпитываемые и завершающиеся в разной системе идентичности - в первом случае цивилизационной, во втором - гражданской. Быть гражданином России - это один уровень отношений с Россией, легко преодолеваемый вместе с изменением гражданства. Но быть неотъемлемой частью России-цивилизации - это совершенно другой уровень отношений с Россией, отношений с ее глубинной, социокультурной и духовной сущностью, никогда и нигде не преодолеваемой в принципе, ибо нельзя преодолеть в себе то, что стало основанием собственной души, ее святынями.
Само собой разумеется, Россия - многоконфессиональная страна, но основы русской духовности укоренены в Православии, оно определяет природу русского этноса. Сказанным сказано главное: не определяя все, что есть национальная идея России, Православие определяет в ней то, что определяет ее русскую составляющую, а через нее и российскую суть. Можно быть и нерелигиозным, и неверующим, но нельзя быть неправославным, если ты уже русский. Православие в России - это не только религия, но и на этой основе самая глубокая и самая духовная часть основ русской национальной идентичности, ее архетипическая часть, которая именно поэтому, реализуя себя в сознании, превращает его в русское, независимо от его отношения к Абсолюту, независимо от признания или непризнания им реальности Духовного Абсолюта. Независимо от всего этого Православие было, есть и остается духовной Родиной и сердцем России.
Сказанным сказано и другое: подобно тому, как никакой этнический плюрализм не способен преодолеть особой миссии русского народа в России, подобно этому никакой конфессиональный плюрализм не способен преодолеть особой миссии Православия в духовном окормлении России. В этом Православие не противостоит другим конфессиям России, в этом оно просто занимает исключительное место, определяя базовые структуры русско-российской национальной идентичности. Православию нет необходимости адаптировать себя к России-цивилизации, оно идентично ей по определению того, что есть Православие и что есть Россия.
Не менее важно уяснить и следующее: национальная идея России при любой ее интерпретации не должна противостоять ни целям исторической модернизации России, ни целям ее интеграции в мирохозяйственные связи, мировую культуру и цивилизацию. Она не должна звать Россию назад, в архаику ценностей и отношений к миру и человеку, ни в каком смысле не способствовать самоизоляции России. Она должна стать олицетворением движения России вперед и выше, к постоянной исторической модернизации, но с сохранением основ России-цивилизации, базовых структур ее идентичности. Она должна стать духовной платформой для соединения истории России с современностью, русской духовности с высшими достижениями мировой культуры и цивилизации, для их превращения в средство сбережения и развития России, а не растворения ее в человечестве.
Иными словами, национальная идея России не может и не должна стать отрицанием универсальных законов истории, идейно-теоретическим обоснованием абсолютной уникальности России и в итоге тщетной попыткой вывести историю России из-под действия общих для всего человечества законов исторического развития, стремлением искать место России в мировой истории вне магистральных тенденций общественного прогресса. А его истоки, как их ни трактовать, восходят к общему для всего человечества преобразовательному способу бытия в природе: технологическому освоению сущностного потенциала Универсума, его неисчерпаемых возможностей в новых, ранее недоступных для человека измерениях и превращения их в производительные силы человеческого труда. Отношение-преобразование природы, прорыв к производственному освоению новых производительных сил природы запускает весь механизм, формирующий материальные основы бытия человечества, которые оказываются едиными для всего человечества, ибо едиными оказываются силы природы, подлежащие производственному освоению, и технология их освоения.
И то и другое неизбежно формирует принципиальную общность и в тех основных формационнообразующих качествах - экономических, социальных, политических, в которых и посредством которых эти природные силы начинают существовать в обществе, а общество в природе, реализуется сам прогресс в развитии человеческой сущности. Ни одна локальная цивилизация при всей своей социокультурной и духовной специфике не может абсолютно уникальным образом строить свои отношения с природой, а потому не может быть свободной от последовательности формационных этапов в освоении сил природы - стадий технологического и экономического развития и, следовательно, от единых для всего человечества формационных законов исторического развития. Быть в человечестве значит, прежде всего, быть человечеством, значит жить вместе с человечеством, по логике человеческого освоения сил природы.
Это решение вопроса в принципе, предполагающее, что никакие ценности идентичности, задачи их сохранения в истории не могут покупаться ценой отказа от общественного прогресса, его формационной составляющей, хотя бы потому, что все, что не вписывается и не ассимилируется общественным прогрессом, рано или поздно им же разрушается, разрушается силами именно формационного прогресса. И вместе с тем ни общественный прогресс, ни новые формационные качества общества не реализуются в истории сами по себе, а только в связи и на основе цивилизационной исторической реальности и логики истории, лишь в той связи и мере, в какой являются выражением саморазвития локально цивилизационных основ истории и в них, в первую очередь, ценностей идентичности. Именно они начинают притягивать к себе и адаптировать для себя все, что происходит в формационной исторической реальности, которая, следовательно, существует не сама по себе, а в глубокой связи с цивилизационной, более того, как часть цивилизационной исторической реальности.
Это ведет к складыванию вполне определенных отношений между формационной и цивилизационной составляющими общественного прогресса - к реальности прямой зависимости между осуществлением формационного прогресса в истории и теми возможностями, которые предоставляются для этого локально цивилизационными основами истории. Он становится таким, осуществляется так и настолько, как и насколько регламентируется в этом особенностями локальной цивилизации, генетическим кодом ее истории. Ключ к формационному прогрессу держит в своих руках цивилизационная историческая реальность, в частности, делая его зависимым от возможностей и перспектив собственной исторической модернизации. А потому формационный прогресс был, есть и остается прогрессом локальной цивилизации в истории, а не просто истории, ибо история вообще - это абстракция от локально цивилизационного ее многообразия, от многообразия истории локальных цивилизаций и культур.
Что из всего этого следует? А то, что национальная идея России не может и не должна стать отрицанием локально цивилизационного своеобразия России, идейно-теоретическим обоснованием его преодоления в истории, а в итоге преступной попыткой вывести историю России за пределы истории России, за те локально цивилизационные спецификации - ценности идентичности, в которых и посредством которых она воспроизводит себя в качестве России, а не нечто другого. Естественное стремление искать место России в мировой истории на путях осуществления магистральных тенденций общественного прогресса, его формационной составляющей не должно превратиться в основание и средство преодоления ценностей идентичности России-цивилизации, самой России в истории.
Современная Россия должна пройти между Сциллой предельно универсалистских схем исторического развития и Харибдой искушения своей абсолютной уникальностью, между идеей слома основ локальности собственной цивилизации в истории и идеей превращения их в стагнирующее начало формационного прогресса. В этой связи понятно, чем должна стать национальная идея России: идейно-теоретическим обоснованием логики овладения Россией средствами и целями формационного прогресса в формах своего цивилизационного бытия в истории, в национально обусловленных формах. Она должна стать идеей прогресса России и во имя Великой России.
Таким образом, национальная идея России - это, прежде всего, идея, выражающая базовые ценности национальной идентичности России и, следовательно, еще и идея принципиальных ограничений на возможность любых форм исторического творчества, с любых аксиологических основ и с любой направленностью в геоисторических условиях и границах России - ограничений, заданных как раз содержанием ценностей национальной идентичности России и в ней русской нации. И это не те ценности, с которыми можно не считаться, которые могут быть, а могут и не быть у нации. Это те ценности, которые определяют само бытие нации, саму ее возможность быть нацией. Именно поэтому национальная идея России должна стать тем, что впредь не допустит объективации в России того, что не собирается считаться с ценностями ее цивилизационной идентичности, с тем, что все-таки есть такая цивилизация, культура, духовность, государство, нация ...- с Россией, как с исторической и национальной Россией. Национальная идея России именно потому, что она национальная, не должна допустить новой беспредельной космополитизации и интернационализации России.
Ведь что такое интернационализм в одном из существенных и далеко не очевидных своих проявлений - "отрицание и осмеяние организующей духовной силы национальности и национальной государственности"1, а потому идеологема с колоссальным потенциалом духовной и исторической дезориентации, нацеленной на умаление всякой формы национального бытия в истории. Пора осознать ту действительность, которая скрывается под благовидными лозунгами "возвращения в цивилизацию", "жить в человечестве и человечеством" - это действительность национального погрома собственной нации, когда в итоге обнаруживается нечто совершенно несуразное: целой и, надо признать, не самой последней нации в современном мире отказывают в праве жить в России и Россией, по-русски и по-российски, в самом праве на сохранение основ своей исторической и национальной идентичности. Всему этому - попыткам растворения России во всемирной истории - необходимо противопоставить идею духовной мобилизации страны и нации, которая в наиболее последовательной форме может быть осуществлена только на базе национальной идеи.
Таким образом, она несет не только ценности идентичности, не только объединяющие и консолидирующие ценности, но и на этой основе ценности духовной мобилизации России и нации. А потому только национальная идея в сочетании с национальной страстью может стать источником возрождения и мобилизации жизненных сил нации. Это та "идея-страсть", о необходимости которой для России еще в 1918 году писал П.Б. Струве, и которая должна была стать обетом для всякого русского человека. "Ею, ее исповеданием должна быть отныне проникнута вся русская жизнь. Она должна овладеть чувствами и волей русских образованных людей и, прочно спаявшись со всем духовным содержанием их бытия, воплотиться в жизни в упорный ежедневный труд. Если есть русская "интеллигенция" как совокупность образованных людей, способных создавать себе идеалы и действовать во имя их, и если есть у этой "интеллигенции" какой-нибудь "долг перед народом", то долг этот состоит в том, чтобы со страстью и упорством нести в широкие народные массы национальную идею как оздоровляющую и организующую силу, без которой невозможно ни возрождение народа, ни воссоздание государства. Это - целая программа духовного, культурного и политического возрождения России..."67 и она до сих пор актуальна для России.
Кого же в России может не устраивать национальная идея России и в таком ее значении? Очевидно, только те национально беспочвенные политические силы, которых не устраивает в России сама Россия, которые не приемлют ценностей национальной и исторической идентичности, объединяющих и консолидирующих ценностей, самой возможности духовной мобилизации России как России и нации как нации и, следовательно, не приемлют самого национального возрождения России, ее выхода из состояния глубокой исторической комы, явно затянувшегося цивилизационно безосновного бытия, духовного и ценностного хаоса. Выйти из этого состояния можно только путем, обратным тому, которым в него входила Россия и нация: через обретение порушенной системы национально центрированных ценностей идентичности, через национальное возрождение на базе национальной идеи.
В этом смысле национальная идея России объемлет в себе одновременно идейный потенциал и возрождения, и модернизации России и в той самой мере, в какой превращает и тот и другой в национально центрированный - в потенциал возрождения и модернизации России, а не в нечто сугубо абстрактное и абстрактного, в иное по отношению к России. В такой своей постановке проблема обретения Россией своей национальной идеи актуализирует проблему обретения национальной идеологии и идеологической консолидации общества, образующих стержневую часть проблем становления национальной идеи России. И это не случайно, так как в своем практическом воплощении проблема обретения Россией национальной идеи - это прежде всего идеологическая проблема - какая идеология станет доминирующей на евразийских просторах России - в сердце и сознании России.
В связи с этим стоит обратить внимание на ситуацию идеологического абсурда, в котором оказалась и страна, и нация после Августа 1991-го, если воспользоваться физическими аналогиями, в ситуации идеологического вакуума. Это состояние - норма для физической реальности, но не для социальной, которая не терпит пустоты. Кроме того, уже в своих физических свойствах вакуум - явление крайне нестабильное, из которого может появиться все что угодно. Он принципиально не прогнозируем в своем поведении. Все эти свойства физического вакуума во сто крат усиливаются процессами вакуумизации социальной реальности, прежде всего ее идеологической составляющей, когда поведение общественного организма становится близким к хаотическому в силу идеологической хаотизации его сознания. Лишенное идеологии и идеологических императивов, оно превращается в мечущееся сознание, в сознание "без руля и без ветрил" в пространстве собственной истории и только потому, что в очередной раз дистанцируется от него как национального, только потому, что в который уже раз ищет духовные основы своего бытия во вненациональных ценностях, целях и смыслах истории, отчужденных от их русско-российской сущности.
В этом смысле крайняя нестабильность той истории и того общества, в которых мы живем, имеют выраженные ментальные и идеологические причины. Мы не можем обустроить собственное сознание, куда уж обустраивать Россию, цивилизационный, исторический и национальный феномен которой мы так и не удосужились по-настоящему осмыслить и понять. Отсюда и хаос эмбриональных представлений о России, идеологическая децентрированность сознания, которое, живя формами своей объективации, на этой основе децентрирует и хаотизирует всю ткань российской социальности. В итоге она получается НИКАКОЙ, ибо в ней все становится возможным, так как никаких ценностных и смысловых ограничений не испытывает то сознание, которое живет и объективирует себя в России.
Определяющую роль во всех этих процессах хаотизации сознания и вслед за ним и на его основе самой социальности сыграла идея тотальной деидеологизации общества. Она стала частью общего проекта цивилизационного переворота в России, слома базовых структур ее цивилизационной, исторической и национальной идентичности в конце ХХ столетия. В определенных границах, в основном тех, которые определялись целями и задачами преодоления моноидеологического диктата коммунистической идеологии и на этой основе крайней заидеологизированности общества, идея деидеологизации была продуктивной идеей. Но она несла в себе элемент абсурда, а потому и была доведена до абсурда, до идеи преодоления идеологии вообще. Естественно, это не удалось и никогда не удастся сделать, но сделано было главное: идеологическое поле России было перепахано так и настолько, с такой глубиной и беспощадностью, что было лишено всех духовных приоритетов, идеологических императивов и вслед за этим на этой основе центров духовной и идеологической консолидации.
И самое неожиданное и от этого еще более трагическое: обществу был навязан запрет на различие и оценку общественных явлений и идей с точки зрения истины и лжи, добра и зла, справедливости и несправедливости, закона и беззакония, нормы и патологии... Больше и хуже того, под все это, под всю эту гремучую вселенскую смесь, разрушающую все формы нормального проявления здорового сознания, была подведена даже философская идейно-теоретическая база, отдающая свойствами крайнего декаданса, вплотную граничащего с диагнозами клиники. Ее самыми распространенными проявлениями стали:
1. Отрицание наличия любой иерархии и в любых ценностях, даже в нравственных, провозглашение их абсолютной относительности и даже виртуальности. Более того, в культуре вообще была предпринята попытка перевернуть и превратить ценности в антиценности, а антиценности в основные, доселе "скрытые" ценности. Всяческие патологии и явные аномалии, будь то феномен безумия, сексуальные извращения или культурные маргиналии, начали приобретать статус "сверхценностей" и норм "истинного" бытия.
Через вроде бы безобидную ссылку на то, что подобные явления раньше незаслуженно игнорировались общественным сознанием, происходит своеобразная ценностная реабилитация исподнего дна человеческой души и патологических форм социального существования. Норма и аномалия как бы уравниваются; более того, патология даже превозносится как нечто сугубо оригинальное и нестандартное, воплощающее дух истинной человеческой свободы.
2. Истина трактуется как вредная и подавляющая свободу "метафизическая фикция", ибо образы мира и виды знания в головах людей неизбежно субъективны, а потому и неизбежно плюралистичны. Они полностью определяются принятыми правилами своеобразной языковой игры, так называемыми "структурами дискурса". Стремление же какого-либо знания (даже логико-математического!) претендовать на статус истинного есть знак его тоталитарных претензий на власть и господство.
3. Что касается конечной цели и смысла человеческого бытия, то в качестве таковых провозглашается умение свободно и иронично играть в разнообразные языковые конструкции (художественные, политические, научные, философские...) в условиях абсолютного ценностного и познавательного релятивизма. В итоге человеческое бытие оказывается абсолютно безосновным, лишенным глубины, текучим, случайно-событийным, а потому, в конце концов, глубоко бессмысленным. В таком "децентрированном" мире не просто все возможно, но именно потому, что все возможно, в нем ничего не имеет ни меры, ни ценности, ни смысла.
Каков же социальный, политический и, главное, выражающий их сущность идеологический итог? Под видом равенства всех истин и всех ценностей общество было втянуто в состояние, близкое к нравственному помешательству, лишено духовных и идеологических приоритетов. А если таковых нет, то не только все возможно, но и нет центров для консолидации общества, оно социально атомизируется и распадается, становится чрезвычайно удобным для проведения любых реформ, любой приватизации, любыми средствами и любой социальной ценой, для навязывания любых ценностей, целей и смыслов бытия, вплоть до разрушающих сами основы бытия. И все это превращается в досягаемую реальность в том обществе, которое лишают основ идеологического сознания, под лозунгом свободы от идеологии, делая его зависимым от самых низменных идеологических форм, от произвольных и маргинальных идеологем. Это ближайший результат деидеологизации общества. И уже только поэтому идея деидеологизации общества в своей главной сути оказалась ложной и чрезвычайно разрушительной идеей, так как навязала обществу отказ от того, без чего оно просто не может существовать - идеологии.
И вместе с тем национальная идея России - это не идея вообще, а идея России - обоснования и духовного обеспечения исторического выживания русской и союзных ей наций в мировой истории. Это комплекс идей, отстаивающих чистоту национальной, исторической и цивилизационной идентичности России. Это базовый источник идентичности - то, что нация думает о себе на основе осмысления собственного исторического и духовного опыта развития, то, что воспроизводит ее в истории в качестве нации, в конце концов, то, чем она хочет стать в истории. В современных условиях это еще и идея восстановления базовых структур своей идентичности в истории, возвращения на путь своего цивилизационного бытия в истории, восстановления здорового инстинкта национального, а значит, и исторического самосохранения нации.
Таким образом, национальная идея России - это национально, исторически, цивилизационно, а потому и аксиологически центрированный феномен, носитель не каких угодно идей и ценностей, а преимущественно таких, которые, отражая цивилизационную, историческую и национальную идентичность России, работают в России и на Россию. Об этом стоит сказать особо, так как, выступая центром духовной и идеологической консолидации России, национальная идея России противостоит идее абсолютной свободы, превращающей историческое и духовное пространство России в пространство абсурда всеядности и вседозволенности, в котором любое проявление рациональности и сопутствующих ему ограничений, любые центры консолидации кажутся либо нелепостью, либо проявлением тоталитарных тенденций.
В данном случае речь идет не только о философской адекватности и политическом благоразумии, но и просто о здравом смысле в понимании свободы. Недопустимо под видом свободы навязывать России логику абсолютной относительности всех ценностей, всех представлений о мире, человеке, обществе, самой России - то, в чем так преуспел Август 1991-го, когда России по-хамски, грубо и агрессивно навязали слом моральных абсолютов, которые она выстрадала всей своей историей, включая сюда и трагический опыт советского тоталитаризма, борьба с которым вообще превратилась в борьбу за слом всех архетипов национального поиска высших форм проявления Добра, Любви и Правды жизни.
На основе попыток преодоления всех приоритетов, центров идентичности и консолидации общества и прежде всего в их национальном воплощении, России был навязан самый настоящий культурный и духовный промискуитет беспорядочное смешение культур, всего, что можно втянуть в духовное пространство России. Был развязан настоящий танец смерти вокруг новых абстракций бытия. Но такая логика - логика абсолютной свободы, духовной всеядности и вседозволенности есть логика сумасшедшего дома. Именно там, в условиях логического и духовного абсурда отсутствуют всякие приоритеты, именно там все возможно и именно поэтому там дом бытия больного сознания.
В этой связи национальная идея России - это предупреждение о том: что в России не все возможно, а то, что возможно, определяется ее историей, культурой, духовностью, национальными и государственными интересами России; что Россию нельзя свести с ума и оккупировать чуждой ей духовностью и идеологией, лишить ценностей идентичности и исторически сложившихся центров консолидации. Национальная идея - это идея идентичности и духовной чистоты России, недопущения превращения свободы в средство национального и духовного погрома России, попыток под новыми вненациональными лозунгами скрестить Россию с духовной бесовщиной, растлить социальные, культурные и духовные основы нации, все то, что определяет высшие смыслы и ценности жизни, а вслед за ними и те символы Веры, благодаря которым, в конечном счете, воспроизводится человеческое в человеке и сам человек
В этом отстаивании приоритетов ценностей национальной идентичности особую роль играет религия. Выражая самые глубокие и одновременно с этим самые интимные архетипы духовной идентичности нации, религия в истории России всегда выполняла особую духовную и идентификационную миссию, настолько особую, что основы национальной идентичности вообще определялись по конфессиональной принадлежности. В этом смысле быть русским значило быть православным. И это абсолютно справедливо с позиций истинной природы национальной идентичности, которая, в отличие от этнической, тяготеет к духовным, социокультурным основам бытия в истории, ими определяет свое бытие в истории в качестве национальной идентичности. Вот почему, не подвергая сомнению, что отношение личности и Духовного Абсолюта - это глубоко личное отношение, вместе с тем следует признать особую роль Православия в становлении всех базовых структур национальной идентичности России.
Вот почему тот, кто хочет строить возрождение России на иных духовных основаниях, заданных иными духовными архетипами, по меньшей мере смешивает две проблемы: возрождение России как России-цивилизации и как России-государство. Это, безусловно, связанные и вместе с тем разные аспекты возрождения, подпитываемые и завершающиеся в разной системе идентичности - в первом случае цивилизационной, во втором - гражданской. Быть гражданином России - это один уровень отношений с Россией, легко преодолеваемый вместе с изменением гражданства. Но быть неотъемлемой частью России-цивилизации - это совершенно другой уровень отношений с Россией, отношений с ее глубинной, социокультурной и духовной сущностью, никогда и нигде не преодолеваемой в принципе, ибо нельзя преодолеть в себе то, что стало основанием собственной души, ее святынями.
Само собой разумеется, Россия - многоконфессиональная страна, но основы русской духовности укоренены в Православии, оно определяет природу русского этноса. Сказанным сказано главное: не определяя все, что есть национальная идея России, Православие определяет в ней то, что определяет ее русскую составляющую, а через нее и российскую суть. Можно быть и нерелигиозным, и неверующим, но нельзя быть неправославным, если ты уже русский. Православие в России - это не только религия, но и на этой основе самая глубокая и самая духовная часть основ русской национальной идентичности, ее архетипическая часть, которая именно поэтому, реализуя себя в сознании, превращает его в русское, независимо от его отношения к Абсолюту, независимо от признания или непризнания им реальности Духовного Абсолюта. Независимо от всего этого Православие было, есть и остается духовной Родиной и сердцем России.
Сказанным сказано и другое: подобно тому, как никакой этнический плюрализм не способен преодолеть особой миссии русского народа в России, подобно этому никакой конфессиональный плюрализм не способен преодолеть особой миссии Православия в духовном окормлении России. В этом Православие не противостоит другим конфессиям России, в этом оно просто занимает исключительное место, определяя базовые структуры русско-российской национальной идентичности. Православию нет необходимости адаптировать себя к России-цивилизации, оно идентично ей по определению того, что есть Православие и что есть Россия.
Не менее важно уяснить и следующее: национальная идея России при любой ее интерпретации не должна противостоять ни целям исторической модернизации России, ни целям ее интеграции в мирохозяйственные связи, мировую культуру и цивилизацию. Она не должна звать Россию назад, в архаику ценностей и отношений к миру и человеку, ни в каком смысле не способствовать самоизоляции России. Она должна стать олицетворением движения России вперед и выше, к постоянной исторической модернизации, но с сохранением основ России-цивилизации, базовых структур ее идентичности. Она должна стать духовной платформой для соединения истории России с современностью, русской духовности с высшими достижениями мировой культуры и цивилизации, для их превращения в средство сбережения и развития России, а не растворения ее в человечестве.
Иными словами, национальная идея России не может и не должна стать отрицанием универсальных законов истории, идейно-теоретическим обоснованием абсолютной уникальности России и в итоге тщетной попыткой вывести историю России из-под действия общих для всего человечества законов исторического развития, стремлением искать место России в мировой истории вне магистральных тенденций общественного прогресса. А его истоки, как их ни трактовать, восходят к общему для всего человечества преобразовательному способу бытия в природе: технологическому освоению сущностного потенциала Универсума, его неисчерпаемых возможностей в новых, ранее недоступных для человека измерениях и превращения их в производительные силы человеческого труда. Отношение-преобразование природы, прорыв к производственному освоению новых производительных сил природы запускает весь механизм, формирующий материальные основы бытия человечества, которые оказываются едиными для всего человечества, ибо едиными оказываются силы природы, подлежащие производственному освоению, и технология их освоения.
И то и другое неизбежно формирует принципиальную общность и в тех основных формационнообразующих качествах - экономических, социальных, политических, в которых и посредством которых эти природные силы начинают существовать в обществе, а общество в природе, реализуется сам прогресс в развитии человеческой сущности. Ни одна локальная цивилизация при всей своей социокультурной и духовной специфике не может абсолютно уникальным образом строить свои отношения с природой, а потому не может быть свободной от последовательности формационных этапов в освоении сил природы - стадий технологического и экономического развития и, следовательно, от единых для всего человечества формационных законов исторического развития. Быть в человечестве значит, прежде всего, быть человечеством, значит жить вместе с человечеством, по логике человеческого освоения сил природы.
Это решение вопроса в принципе, предполагающее, что никакие ценности идентичности, задачи их сохранения в истории не могут покупаться ценой отказа от общественного прогресса, его формационной составляющей, хотя бы потому, что все, что не вписывается и не ассимилируется общественным прогрессом, рано или поздно им же разрушается, разрушается силами именно формационного прогресса. И вместе с тем ни общественный прогресс, ни новые формационные качества общества не реализуются в истории сами по себе, а только в связи и на основе цивилизационной исторической реальности и логики истории, лишь в той связи и мере, в какой являются выражением саморазвития локально цивилизационных основ истории и в них, в первую очередь, ценностей идентичности. Именно они начинают притягивать к себе и адаптировать для себя все, что происходит в формационной исторической реальности, которая, следовательно, существует не сама по себе, а в глубокой связи с цивилизационной, более того, как часть цивилизационной исторической реальности.
Это ведет к складыванию вполне определенных отношений между формационной и цивилизационной составляющими общественного прогресса - к реальности прямой зависимости между осуществлением формационного прогресса в истории и теми возможностями, которые предоставляются для этого локально цивилизационными основами истории. Он становится таким, осуществляется так и настолько, как и насколько регламентируется в этом особенностями локальной цивилизации, генетическим кодом ее истории. Ключ к формационному прогрессу держит в своих руках цивилизационная историческая реальность, в частности, делая его зависимым от возможностей и перспектив собственной исторической модернизации. А потому формационный прогресс был, есть и остается прогрессом локальной цивилизации в истории, а не просто истории, ибо история вообще - это абстракция от локально цивилизационного ее многообразия, от многообразия истории локальных цивилизаций и культур.
Что из всего этого следует? А то, что национальная идея России не может и не должна стать отрицанием локально цивилизационного своеобразия России, идейно-теоретическим обоснованием его преодоления в истории, а в итоге преступной попыткой вывести историю России за пределы истории России, за те локально цивилизационные спецификации - ценности идентичности, в которых и посредством которых она воспроизводит себя в качестве России, а не нечто другого. Естественное стремление искать место России в мировой истории на путях осуществления магистральных тенденций общественного прогресса, его формационной составляющей не должно превратиться в основание и средство преодоления ценностей идентичности России-цивилизации, самой России в истории.
Современная Россия должна пройти между Сциллой предельно универсалистских схем исторического развития и Харибдой искушения своей абсолютной уникальностью, между идеей слома основ локальности собственной цивилизации в истории и идеей превращения их в стагнирующее начало формационного прогресса. В этой связи понятно, чем должна стать национальная идея России: идейно-теоретическим обоснованием логики овладения Россией средствами и целями формационного прогресса в формах своего цивилизационного бытия в истории, в национально обусловленных формах. Она должна стать идеей прогресса России и во имя Великой России.
Таким образом, национальная идея России - это, прежде всего, идея, выражающая базовые ценности национальной идентичности России и, следовательно, еще и идея принципиальных ограничений на возможность любых форм исторического творчества, с любых аксиологических основ и с любой направленностью в геоисторических условиях и границах России - ограничений, заданных как раз содержанием ценностей национальной идентичности России и в ней русской нации. И это не те ценности, с которыми можно не считаться, которые могут быть, а могут и не быть у нации. Это те ценности, которые определяют само бытие нации, саму ее возможность быть нацией. Именно поэтому национальная идея России должна стать тем, что впредь не допустит объективации в России того, что не собирается считаться с ценностями ее цивилизационной идентичности, с тем, что все-таки есть такая цивилизация, культура, духовность, государство, нация ...- с Россией, как с исторической и национальной Россией. Национальная идея России именно потому, что она национальная, не должна допустить новой беспредельной космополитизации и интернационализации России.
Ведь что такое интернационализм в одном из существенных и далеко не очевидных своих проявлений - "отрицание и осмеяние организующей духовной силы национальности и национальной государственности"1, а потому идеологема с колоссальным потенциалом духовной и исторической дезориентации, нацеленной на умаление всякой формы национального бытия в истории. Пора осознать ту действительность, которая скрывается под благовидными лозунгами "возвращения в цивилизацию", "жить в человечестве и человечеством" - это действительность национального погрома собственной нации, когда в итоге обнаруживается нечто совершенно несуразное: целой и, надо признать, не самой последней нации в современном мире отказывают в праве жить в России и Россией, по-русски и по-российски, в самом праве на сохранение основ своей исторической и национальной идентичности. Всему этому - попыткам растворения России во всемирной истории - необходимо противопоставить идею духовной мобилизации страны и нации, которая в наиболее последовательной форме может быть осуществлена только на базе национальной идеи.
Таким образом, она несет не только ценности идентичности, не только объединяющие и консолидирующие ценности, но и на этой основе ценности духовной мобилизации России и нации. А потому только национальная идея в сочетании с национальной страстью может стать источником возрождения и мобилизации жизненных сил нации. Это та "идея-страсть", о необходимости которой для России еще в 1918 году писал П.Б. Струве, и которая должна была стать обетом для всякого русского человека. "Ею, ее исповеданием должна быть отныне проникнута вся русская жизнь. Она должна овладеть чувствами и волей русских образованных людей и, прочно спаявшись со всем духовным содержанием их бытия, воплотиться в жизни в упорный ежедневный труд. Если есть русская "интеллигенция" как совокупность образованных людей, способных создавать себе идеалы и действовать во имя их, и если есть у этой "интеллигенции" какой-нибудь "долг перед народом", то долг этот состоит в том, чтобы со страстью и упорством нести в широкие народные массы национальную идею как оздоровляющую и организующую силу, без которой невозможно ни возрождение народа, ни воссоздание государства. Это - целая программа духовного, культурного и политического возрождения России..."67 и она до сих пор актуальна для России.
Кого же в России может не устраивать национальная идея России и в таком ее значении? Очевидно, только те национально беспочвенные политические силы, которых не устраивает в России сама Россия, которые не приемлют ценностей национальной и исторической идентичности, объединяющих и консолидирующих ценностей, самой возможности духовной мобилизации России как России и нации как нации и, следовательно, не приемлют самого национального возрождения России, ее выхода из состояния глубокой исторической комы, явно затянувшегося цивилизационно безосновного бытия, духовного и ценностного хаоса. Выйти из этого состояния можно только путем, обратным тому, которым в него входила Россия и нация: через обретение порушенной системы национально центрированных ценностей идентичности, через национальное возрождение на базе национальной идеи.
В этом смысле национальная идея России объемлет в себе одновременно идейный потенциал и возрождения, и модернизации России и в той самой мере, в какой превращает и тот и другой в национально центрированный - в потенциал возрождения и модернизации России, а не в нечто сугубо абстрактное и абстрактного, в иное по отношению к России. В такой своей постановке проблема обретения Россией своей национальной идеи актуализирует проблему обретения национальной идеологии и идеологической консолидации общества, образующих стержневую часть проблем становления национальной идеи России. И это не случайно, так как в своем практическом воплощении проблема обретения Россией национальной идеи - это прежде всего идеологическая проблема - какая идеология станет доминирующей на евразийских просторах России - в сердце и сознании России.
В связи с этим стоит обратить внимание на ситуацию идеологического абсурда, в котором оказалась и страна, и нация после Августа 1991-го, если воспользоваться физическими аналогиями, в ситуации идеологического вакуума. Это состояние - норма для физической реальности, но не для социальной, которая не терпит пустоты. Кроме того, уже в своих физических свойствах вакуум - явление крайне нестабильное, из которого может появиться все что угодно. Он принципиально не прогнозируем в своем поведении. Все эти свойства физического вакуума во сто крат усиливаются процессами вакуумизации социальной реальности, прежде всего ее идеологической составляющей, когда поведение общественного организма становится близким к хаотическому в силу идеологической хаотизации его сознания. Лишенное идеологии и идеологических императивов, оно превращается в мечущееся сознание, в сознание "без руля и без ветрил" в пространстве собственной истории и только потому, что в очередной раз дистанцируется от него как национального, только потому, что в который уже раз ищет духовные основы своего бытия во вненациональных ценностях, целях и смыслах истории, отчужденных от их русско-российской сущности.
В этом смысле крайняя нестабильность той истории и того общества, в которых мы живем, имеют выраженные ментальные и идеологические причины. Мы не можем обустроить собственное сознание, куда уж обустраивать Россию, цивилизационный, исторический и национальный феномен которой мы так и не удосужились по-настоящему осмыслить и понять. Отсюда и хаос эмбриональных представлений о России, идеологическая децентрированность сознания, которое, живя формами своей объективации, на этой основе децентрирует и хаотизирует всю ткань российской социальности. В итоге она получается НИКАКОЙ, ибо в ней все становится возможным, так как никаких ценностных и смысловых ограничений не испытывает то сознание, которое живет и объективирует себя в России.
Определяющую роль во всех этих процессах хаотизации сознания и вслед за ним и на его основе самой социальности сыграла идея тотальной деидеологизации общества. Она стала частью общего проекта цивилизационного переворота в России, слома базовых структур ее цивилизационной, исторической и национальной идентичности в конце ХХ столетия. В определенных границах, в основном тех, которые определялись целями и задачами преодоления моноидеологического диктата коммунистической идеологии и на этой основе крайней заидеологизированности общества, идея деидеологизации была продуктивной идеей. Но она несла в себе элемент абсурда, а потому и была доведена до абсурда, до идеи преодоления идеологии вообще. Естественно, это не удалось и никогда не удастся сделать, но сделано было главное: идеологическое поле России было перепахано так и настолько, с такой глубиной и беспощадностью, что было лишено всех духовных приоритетов, идеологических императивов и вслед за этим на этой основе центров духовной и идеологической консолидации.
И самое неожиданное и от этого еще более трагическое: обществу был навязан запрет на различие и оценку общественных явлений и идей с точки зрения истины и лжи, добра и зла, справедливости и несправедливости, закона и беззакония, нормы и патологии... Больше и хуже того, под все это, под всю эту гремучую вселенскую смесь, разрушающую все формы нормального проявления здорового сознания, была подведена даже философская идейно-теоретическая база, отдающая свойствами крайнего декаданса, вплотную граничащего с диагнозами клиники. Ее самыми распространенными проявлениями стали:
1. Отрицание наличия любой иерархии и в любых ценностях, даже в нравственных, провозглашение их абсолютной относительности и даже виртуальности. Более того, в культуре вообще была предпринята попытка перевернуть и превратить ценности в антиценности, а антиценности в основные, доселе "скрытые" ценности. Всяческие патологии и явные аномалии, будь то феномен безумия, сексуальные извращения или культурные маргиналии, начали приобретать статус "сверхценностей" и норм "истинного" бытия.
Через вроде бы безобидную ссылку на то, что подобные явления раньше незаслуженно игнорировались общественным сознанием, происходит своеобразная ценностная реабилитация исподнего дна человеческой души и патологических форм социального существования. Норма и аномалия как бы уравниваются; более того, патология даже превозносится как нечто сугубо оригинальное и нестандартное, воплощающее дух истинной человеческой свободы.
2. Истина трактуется как вредная и подавляющая свободу "метафизическая фикция", ибо образы мира и виды знания в головах людей неизбежно субъективны, а потому и неизбежно плюралистичны. Они полностью определяются принятыми правилами своеобразной языковой игры, так называемыми "структурами дискурса". Стремление же какого-либо знания (даже логико-математического!) претендовать на статус истинного есть знак его тоталитарных претензий на власть и господство.
3. Что касается конечной цели и смысла человеческого бытия, то в качестве таковых провозглашается умение свободно и иронично играть в разнообразные языковые конструкции (художественные, политические, научные, философские...) в условиях абсолютного ценностного и познавательного релятивизма. В итоге человеческое бытие оказывается абсолютно безосновным, лишенным глубины, текучим, случайно-событийным, а потому, в конце концов, глубоко бессмысленным. В таком "децентрированном" мире не просто все возможно, но именно потому, что все возможно, в нем ничего не имеет ни меры, ни ценности, ни смысла.
Каков же социальный, политический и, главное, выражающий их сущность идеологический итог? Под видом равенства всех истин и всех ценностей общество было втянуто в состояние, близкое к нравственному помешательству, лишено духовных и идеологических приоритетов. А если таковых нет, то не только все возможно, но и нет центров для консолидации общества, оно социально атомизируется и распадается, становится чрезвычайно удобным для проведения любых реформ, любой приватизации, любыми средствами и любой социальной ценой, для навязывания любых ценностей, целей и смыслов бытия, вплоть до разрушающих сами основы бытия. И все это превращается в досягаемую реальность в том обществе, которое лишают основ идеологического сознания, под лозунгом свободы от идеологии, делая его зависимым от самых низменных идеологических форм, от произвольных и маргинальных идеологем. Это ближайший результат деидеологизации общества. И уже только поэтому идея деидеологизации общества в своей главной сути оказалась ложной и чрезвычайно разрушительной идеей, так как навязала обществу отказ от того, без чего оно просто не может существовать - идеологии.