Адамов Аркадий Григорьевич. «След лисицы»

   Они встретились в кафе. Высокий, плотный, совсем не старый человек в безукоризненном костюме, с легкой усмешкой на узком и холодном, как лезвие ножа, лице, когда они уселись за столик, вдруг вытащил золотой портсигар Павла Ивановича и негромко сказал:
   — Это, конечно, ваш. Как и некоторые другие вещи, которые я хотел бы вам вернуть.
   От изумления Павел Иванович даже не нашелся, что ответить, и незнакомец продолжал:
   — Не спрашивайте меня о подробностях. Поверьте только, что я ваш друг. И в тяжелую минуту смогу пригодиться. Как и вы мне, кстати. Вас я знаю. А моя фамилия Антонов, зовут Иван Иванович. В Москве бываю наездами. Ваше здоровье!
   И он поднял рюмку с коньяком.
   Пока Антонов говорил, Павел Иванович, наконец, пришел в себя. Этот тип, конечно, жулик. Но… жулики бывают разные, и кто знает, что будет дальше? Этот, во всяком случае, ловок, умен и вполне приличен. При случае действительно может пригодиться. Да и получить хотя бы часть своих ценностей было очень кстати.
   В тот вечер мнимый Антонов — Павел Иванович ни на минуту не сомневался, что фамилия эта вымышленная, — передал ему саквояж, где находилось не меньше половины всех украденных ценностей. Денег, конечно, там не было и валюты тоже.
   С того времени Антонов исчез.
   Прошло около трех лет, и Павел Иванович все реже вспоминал об этом человеке, хотя связанная с ним история, о которой он, естественно, никому не рассказывал, забыться не могла.
   Постепенно восстановились прерванные связи, возникли новые. Павел Иванович действовал еще расчетливее и осторожнее, но не менее прибыльно. Злой дух наживы по-прежнему жил в этом огромном, седом, благообразном человеке.
   И вот совсем недавно Антонов вдруг объявился вновь.
   Они встретились. На этот раз дома у Павла Ивановича.
   — Выручайте, дорогой, — сказал Антонов.
   — Чем могу быть полезен?
   — Признаюсь. Ехал в Москву специально, чтобы сделать у вас заем. Из дальних странствий возвратясь, так сказать. Но… две удачи подряд, и я в порядке. Однако ваша помощь требуется. Надо, дорогой, укрыться на несколько дней. Надежно только. Пробовал сам — не получилось. И надо еще встретиться с дружком. Незаметно. С тем самым, помните?
   Павел Иванович утвердительно кивнул седой головой и задумался.
   Как видно, поняв его мысли, Антонов многозначительно добавил:
   — Прошу учесть. Моя безопасность — это в данном случае и ваша.
   Павел Иванович понял намек.
   — Что ж, придется вас устроить. В одном укромном месте. Там сейчас кругом пусто и все заколочено.
   Помолчав, он сказал:
   — Хочу, кстати, поинтересоваться. Дело, как говорится, прошлое. Но каким образом вы тогда устроили со мной эту… аферу, что ли? Довольно ловко, кстати сказать.
   Антонов усмехнулся.
   — Это, дорогой, секрет фирмы. И случай, конечно.
   — Вы знали моего сотрудника, Моткова?
   — Нет, я его не знал, — покачал головой Антонов, но больше ничего не счел нужным пояснить.
   Да и зачем было рассказывать Павлу Ивановичу о той случайной цепочке, которая привела к нему, о том, что Мотков жил в одном доме с Васькой Резаным и кое-что однажды болтанул ему, а Васька передал Косому, и тот уже, к слову как-то, упомянул об этом в разговоре с ним, Антоновым, а вернее, не Антоновым, эта фамилия была придумана специально для Павла Ивановича. Словом, все это рассказывать не стоило, даже не следовало. Главное сейчас было в другом.
   Они быстро договорились.
   Напоследок Антонов, хитро подмигнув, сказал:
   — А потом мы с вами провернем одно выгодное дельце. Такое вам еще не снилось, дорогой.
   Олег Полуянов пришел к Лосеву через час после того, как Виталий отправил ему повестку. Было ясно, что Полуянов пришел сам, это было ясно и по его виду, решительному, сосредоточенному и осунувшемуся, без тени обычной рисовки.
   — Все, — сказал он. — Сажайте. Отсюда я не уйду.
   Виталий посмотрел на него с откровенным презрением.
   — За что же вас сажать, Полуянов?
   — Вы думаете, я только пижон и спекулянт? Я еще, между прочим, человек!
   — Вы еще трус и предатель.
   — Верно! — запальчиво воскликнул Полуянов. — Но все-таки я еще и человек! Сажайте! Именно за предательство! Васька на моей черной совести, — он вдруг скривился, и глаза наполнились слезами. — И ничего не вернешь назад, это тот случай.
   Виталий посмотрел на него с интересом. Нет, парень не притворялся.
   — Я был сегодня у Веры Григорьевны, — тихо сказал Полуянов. — Я ей все рассказал. Поверьте мне, это было нелегко.
   — Неужели она вас…
   — Она меня прогнала. Она так плакала, что… Я, конечно, подлец и циник. Но я не выдержал. Даю слово. Горе есть горе. И мать есть мать. Вам моя мысль понятна?
   — Насчет горя — да. А вот насчет того, чтобы сажать вас…
   — Пожалуйста! Поясняю. Вы говорите «предатель». Нечетко. Есть статья, соучастник в… — голос его дрогнул, — в убийстве. Раньше я не знал, что такое совесть. Не знал! А теперь… Васька перед глазами стоит, как живой. Смеется, ругается. Я на лунатика сейчас похож. Я… я, если хотите, себя не узнаю. Ни в бога, ни в черта не верю! А в совесть поверил. Есть! Я думал сам себя… Утром сегодня залез на подоконник, окно открыл. Шестой этаж. Внизу люди, машинки бегут. Глаза зажмурил, шагнул на край, считаю до пяти… Не смог! Инстинкт проклятый! А раз так — сажайте. Я себя там изведу… Я не хочу жить, понятно вам?..
   Полуянов говорил захлебываясь, с надрывом, вытирая рукой слезы. И чувствовалось, как переполняет, душит его незнакомое, страшное чувство — совесть.
   И Виталий поверил. Не мог не поверить. И со свойственной ему горячностью откликнулся на этот взрыв человеческих чувств.
   — Да бросьте вы, Полуянов! Жить все равно придется. И вину свою искупить тоже придется.
   — Жить должен тот, — убежденно, как нечто вдруг твердо решенное, сказал Полуянов, — кто может свою вину искупить. Хоть чем-нибудь. А мне искупать нечем. Просто нечем. Васи нет и не будет. Вам эта мысль понятна? Не будет его, никогда не будет.
   Виталий уже забыл о своей еще недавней ненависти к этому парню. Он так ясно вдруг представил себе, как Олег стоит на подоконнике и считает про себя, и на секунду даже пережил этот ужас, который не позволил тому сделать шаг вперед. Виталий искал и не находил слов, которые надо сейчас, немедленно сказать, чтобы Полуянов перестал бессмысленно терзать себя.
   В этот момент в комнату вошел Откаленко. Вернее, он зашел чуть раньше, но Виталий только что заметил его.
   Игорь с непроницаемым, как у Цветкова, лицом постоял минуту у двери, потом не спеша, деловито подошел к столу и сел напротив Полуянова. Он, видимо, уловил характер происходящего разговора и смятение, в котором находился сейчас его друг.
   — Вот что, Олег, — сухо сказал он, однако называя Полуянова по имени и тем давая почувствовать ту крупицу доверия, которую в этот момент питал к нему. — Вот что. Надо нам помочь. Сможешь?
   Полуянов горько махнул рукой.
   — Я, знаете ли, даже себе помочь не смог. Духу не хватило. Так что чего уж там…
   — Ты эти нервы свои оставь, — резко ответил Откаленко. — Захочешь, так сможешь. И Васю раньше времени не хорони. Жив он пока. И врачи обещают: будет жить. Вот он его спас, — и Откаленко кивнул на Виталия.
   Полуянов ошалевшими глазами посмотрел на Игоря.
   — Жив, говорите?..
   — Именно.
   — Тогда… тогда я что хотите сделаю! Тогда я…
   — Ну, то-то. А теперь вспомни, — Игорь говорил напористо и веско. — Позавчера в ресторане ты передал одному человеку записку. Так?
   — Ну, передал…
   — Неужели ты в нее не заглянул?
   Полуянов слабо усмехнулся.
   — Такое не в моих привычках… бывших.
   — Значит, заглянул. Что там было?
   — Всего два слова: «Встретимся у слона». Разве тут чего поймешь?
   — Что сказал тот человек, когда прочел?
   — Сказал, что будет ждать там перед обедом.
   Но тут вдруг вмешался Виталий.
   — А не помнишь, — быстро спросил он, — как «слон» было написано, с большой буквы?
   — Помню, — ответил Полуянов. — С большой. Как имя.
   Откаленко решительно хлопнул ладонью по столу, точно так, как это делал Цветков, заканчивая разговор.
   — Пока все. Ступай, Олег, домой и…
   — Не пойду, — упрямо помотал головой тот. — Арестовывайте.
   — Ты нам не диктуй, кого когда арестовывать, понятно? — прикрикнул на него Откаленко и многозначительно добавил: — Может статься, ты нам еще пригодишься. И глядишь, кого-то — кого-то! — от большой беды спасешь. Для такого дела стоит себя поберечь, понятно? И нервы свои тоже. Так что давай, давай ступай. И чтоб спать сегодня. Такой тебе приказ.
   Безапелляционный, уверенный тон Откаленко, без тени сочувствия и утешения, внезапно подействовал на Полуянова. Он пожал плечами, встал и, неловко простившись, направился к двери.
   Вслед за ним поспешно вышел и Откаленко: его вызвал по телефону Цветков.
   Оставшись один, Виталий нерешительно посмотрел на телефон, потом все же снял трубку и набрал номер.
   Откликнулся строгий женский голос, и Виталий сказал:
   — Будьте добры, можно Светлану Борисовну?
   — Она еще в командировке, товарищ, — ответил голос, неожиданно смягчаясь. — Но вечером приезжает. Так что завтра уже будет на работе. А кто ее спрашивает?
   — Мне, видите ли, по делу ее надо, — озабоченно произнес Виталий. — Спасибо, я тогда позвоню завтра.
   И поспешно повесил трубку. Казалось, он уже привык свободно разговаривать с самыми разными людьми на любую интересующую его тему. А вот как на личную, так на тебе, дурацкое какое-то стеснение нападает.
   Виталий встал из-за стола, убрал в сейф бумаги и, проверив в кармане пистолет, собрался было уходить, когда вернулся Откаленко.
   Вид у Игоря был озабоченный и хмурый. Словно продолжая размышлять вслух, он досадливо сказал:
   — Ко всем нашим хлопотам недоставало еще только Слона. Тут что-то надо придумать, старик. Ты не находишь? Какой-то фокус. Я так полагаю.
   И фокус был придуман. Правда, не ими.
   Павел Иванович отличался манерами величественными и неторопливыми и умел весьма ловко подавлять в себе всякую суетливость. Но на этот раз, сидя напротив мнимого Антонова в маленькой полутемной комнате с заколоченным снаружи окном, он все же не сумел удержаться и невольно забарабанил пухлыми пальцами по столу, а потом намертво сцепил их между собой. Он не верил своим ушам!
   — А вы, мой друг, не ошибаетесь? — недоверчиво спросил он. — Такие вещи надо доказывать.
   Сердюк — это был, конечно, он — достал из кармана кошелек и двумя пальцами вытянул оттуда небольшой бумажный квадратик.

   — Вот, пожалуйста. Это его бирочка. С печатью и инвентарным номерком, как положено.
   В свете тусклой, без абажура лампочки, спускавшейся с потолка, Павел Иванович, сдвинув на лоб очки, внимательно разглядел бумажный квадратик, потом пожал плечами:
   — Бирка почему-то отдельно от него, — он указал рукой на старенький, из потемневшей кожи портсигар, лежавший на столе, и добавил с прежним недоверием: — И вообще, знаете, великий писатель, деньги, надо полагать, были. А такой дешевкой пользоваться… Странновато. Не находите?
   — Не нахожу, — резко ответил Сердюк. — Итак, не хотите связываться? Пожалуйста! — Он бережно взял со стола портсигар, вложил в него бумажный квадратик с печатью и завернул в газету. — Подожду. Зато…
   Павел Иванович снисходительно улыбнулся.
   — Друг мой! Так же дела не делают.
   — Я знаю, какие дела как делать, будьте спокойны, — многозначительно ответил Сердюк, засовывая сверток в карман. — Обойдусь без посредника, если так.
   Павел Иванович невозмутимо пожал громадными плечами.
   — Я только хочу сказать, что надо убедиться… гм… в подлинности, что ли. Откуда он у вас, если не секрет?
   — От вас у меня нет секретов, — засмеялся Сердюк. — Он из музея.
   — Понятно. Но какого именно?
   — А черт его знает! Вам не все равно?
   — Когда платишь такую сумму, риск должен быть минимальным. А я и так рискую. Покупателем должен быть иностранец, как вы понимаете.
   — Это ваша забота.
   — Так, так… Значит, из музея, — Павел Иванович задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Что ж, давайте-ка мне его до завтра. Я проверю.
   Сердюк насмешливо покачал головой.
   — Э, нет. Желаете — проверяйте так. А штучку эту я из рук выпущу только в обмен на деньги.
   Они еще некоторое время препирались, уговаривая друг друга и делая вид, что сделка не особенно их интересует.
   В конце концов Павел Иванович объявил, что завтра даст окончательный ответ.
   Когда он вернулся домой, Татьяна Спиридоновна еще не ложилась. Нервно прижимая руки к пухлой груди, она плачущим голосом сказала:
   — Я сойду с ума от тебя. Неужели нельзя было позвонить? Час ночи.
   — Ты же знаешь, что там нет телефона, — поморщился Павел Иванович. — Если можно, то чашечку кофе.
   — На ночь? Очень полезно!..
   Павел Иванович обычно не скрывал от жены свои наиболее крупные комбинации, он даже снисходил порой до того, что советовался с ней, и Татьяна Спиридоновна нет-нет да вдруг подкидывала что-то интересное и не позволяла упустить ни копейки. При этом она каждый раз непременно добавляла: «У нас дети, Павлуша. Ты всегда об этом забываешь». Действительно, взрослые сын и дочь давно жили своими семьями: сын в Ленинграде, а дочь в Харькове. И тот и другая, ни в чем особенно не нуждаясь, тем не менее уже привыкли, что по первой их просьбе родители высылали им солидные переводы. При этом сын, инженер, беспечно говорил жене: «Старики! Им много не надо. Накопили, конечно». А дочь умиленно сообщала супругу: «Мамочка для нас готова на все». Степень искренности всех этих слов уточнению при этом не поддавалась.
   В тот поздний вечер, допивая на кухне чашечку кофе, Павел Иванович сообщил жене о своем разговоре с Сердюком.
   — Кусок старой кожи, — брезгливо заметила Татьяна Спиридоновна. — Я тебя не понимаю, Павлуша.
   Павел Иванович усмехнулся.
   — Там, — он со значением поднял пухлый палец, — там за этот кусок кожи заплатят… — и, помедлив для большего эффекта, закончил: — Много тысяч долларов, много. Они малость свихнулись на подобных сувенирах.
   — Боже мой! — Татьяна Спиридоновна всплеснула руками. — Но если так, о чем ты думаешь?
   Павел Иванович, горой нависнув над чашечкой с кофе, буркнул глухо:
   — О новом «динамо» думаю, вот о чем.
   Этот странный на первый взгляд термин был хорошо знаком Татьяне Спиридоновне: друг друга жулики обманывали часто и ловко. А уж про «динаму», которую устроил ей этот самый Антонов, она до сих пор вспоминала с сердцебиением. Но сумма, названная Павлом Ивановичем, вызывала сердцебиение еще больше.
   — Так надо проверить в конце концов!
   — Именно, — кивнул массивной головой Павел Иванович. — Завтра же займусь.
   Утром Павел Иванович принялся по телефону наводить справки и вскоре с удивлением обнаружил, что в Москве имеется чуть не десяток литературных музеев и среди них есть музей-квартира Достоевского.
   Спустя час сине-серый «Москвич» уже стоял у входа в музей. Павел Иванович с неудовольствием выслушал просьбу какой-то девушки занести свое имя в толстую книгу у входа и, подумав, написал: «Иванов, бухгалтер». Затем он прошел в первую комнату музея, еще толком не зная, как приступить к выполнению своего деликатного замысла.
   В первой комнате около высоких витрин с книгами Достоевского стояла небольшая группа людей, и молоденькая девушка в строгом черном костюме что-то с увлечением им рассказывала. «Работник музея», — догадался Павел Иванович и, пристроившись к экскурсантам, стал медленно подвигаться с ними от витрины к витрине. Затем все перешли в следующую комнату.
   Павел Иванович не столько слушал экскурсовода, сколько приглядывался к ней. «Смазливенькая, — думал он. — Умненькая, но, кажется, строга». Эх, скинуть бы лет двадцать хотя бы! С такой может оказаться приятно посидеть в ресторане, прокатиться в машине, обнять… Впрочем, и сейчас это было бы недурно. Он заметил, что девушка уже не раз с интересом поглядывала на него. Еще бы, громадный, солидный, превосходно одетый, он монументально возвышался над всеми, невольно притягивая взгляды окружающих.
   Наконец экскурсия очутилась в большой просторной комнате, где в углу стоял старинный письменный стол. На нем под стеклянным ящиком лежали какие-то предметы.
   В это время из маленькой боковой двери высунулась какая-то женщина в синем халате.
   — Светлана Борисовна, вас к телефону, — сказала она.
   Девушка-экскурсовод смущенно кивнула головой, извинилась перед окружающими и заторопилась к двери.
   — Какая милая, — сказал кто-то рядом с Павлом Ивановичем. — Прелесть, какая милая! Не раз уж ее наблюдаю.
   Павел Иванович оглянулся. Рядом стояла седенькая старушка, по виду учительница.
   — А кто она, эта девушка? — вежливо осведомился он.
   — Научный сотрудник, фамилия Горина, — словоохотливо ответила та. — Причем энтузиастка. Вчера, например, из командировки вернулась. Сообщили, что какое-то письмо того времени с упоминанием Достоевского обнаружилось. И уже помчалась.
   — Так ведь и обмануть могут, — удивился Павел Иванович.
   — Ну что вы! Кому это в голову придет?
   Вскоре девушка вернулась. Улыбка еще не стерлась с ее лица. Она подвела экскурсию к письменному столу в углу и сказала:
   — А здесь, товарищи, собраны некоторые личные вещи Федора Михайловича. Вот его ручка, вот очки, вот…
   Кашлянув, Павел Иванович нерешительно спросил:
   — Простите. Но, помнится… или я ошибаюсь. Еще и портсигар тут когда-то был…
   Светлана смущенно посмотрела в его сторону.
   — Да, был… К сожалению, он затерялся… — и с неожиданной убежденностью добавила: — Но должен найтись.
   Павел Иванович вышел из музея, с трудом сдерживая ликование. Итак, все подтвердилось! Антонов на этот раз не обманывает его.
   Затем Павел Иванович прикинул, через кого, а главное, кому именно можно будет предложить ценную «находку». О, этот господин не поскупится! И что самое главное — оплата будет не в рублях. Рубли заплатит он, Павел Иванович…
   Но тут вдруг новое опасение обожгло его. Мысль возникла так неожиданно, что Павел Иванович, заволновавшись, чуть не проехал на желтый свет светофора. Руки и шея его мгновенно вспотели. А что, если это все-таки «динамо»? Да тот ли это самый портсигар, который пропал в музее? С этим Антоновым надо быть вдвое, втрое осторожнее, чем с любым другим. Опыт, слава богу, уже есть. Ах, если бы какой-нибудь специалист посмотрел этот портсигар! К примеру, эта самая девочка из музея… «Энтузиастка». Куда угодно помчится.
   Павел Иванович, взволнованный и осененный новой мыслью, притормозил у тротуара и, откинувшись на спинку сиденья, задумался.
   Рано утром Косого привели на допрос.
   Он шел, усмехаясь про себя, заранее зная, что ничего не скажет и уж нипочем не сорвется. Нет, шалишь. Да и разговор будет теперь о последнем деле, об ателье, и, конечно, о Ваське.
   С пистолетом попутал знатно и еще попутает. Пистолет-то не его, Васькин. А сторожа там, в ателье, ударил не он, а Кот. Тут уж Косой ничего на себя не возьмет. Дудки! Не тот случай. А вообще будет что рассказать потом, чем пофигурять. И авторитет будет. Да, все это будет, если… если не «отломится вышка». Тогда фигурять придется перед господом богом.
   Морозец прошел по коже: умирать было неохота. Может, и зря он это, с Васькой…
   И еще Косой думал о «начальнике в очках». Опять небось станет залезать в душу. А вообще-то хватка у него дай боже и нюх, как у собаки. В колонии дал бы жизни! А такие там, между прочим, теперь появляются. И, по рассказам, все больше. Небось и он, Косой, нарвется на такого там. Была не была, лишь бы не «вышка».
   Потом Косой подумал о Попе. Этот гуляет, этот на свободе. Слава богу! Если возьмут, тот рубанет под него, Косого, так, что закачаешься. Все на него повесит…
   Он не успел додумать об этом, привели.
   Перед кабинетом Цветкова милиционеры задержали Косого, и тот, который был помоложе, приоткрыл дверь.
   — Товарищ майор, Косов доставлен на допрос.
   И Косой услышал знакомый спокойный голос:
   — Пусть обождет.
   — Сиди, — сказал ему милиционер постарше.
   Косой уселся в уголок на скамью, приготовился ждать. Милиционеры уселись поодаль. Потом тот, который был помоложе, спросил:
   — Курить нет?
   Другой похлопал по карманам, досадливо ответил:
   — Нету. Все вышли.
   — Ну, я до дежурного дойду. Ты посмотри тут.
   — А куда он денется? — равнодушно ответил другой. — Я вон в конце коридора тебя обожду.
   Они поднялись со скамьи, и молодой строго сказал Косому:
   — Смирно чтоб сидеть! Смотри у меня!
   — Я, начальнички, порядок знаю, — усмехнулся Косой. — Деться мне, ясное дело, некуда.
   Милиционеры пошли по пустому коридору, один задержался в конце, другой ушел совсем.
   Косой, прикинув в уме, решил, что бежать тут и впрямь некуда. И потому сидел смирно.
   Прошло несколько минут. За это время из двери в дверь раза два торопливо прошли какие-то люди. И все. В коридоре было по-прежнему пусто.
   И вдруг Косой замер от неожиданности. В дальнем конце коридора появился Олег Полуянов. Он шел неуверенно, разглядывая номера на дверях комнат, все ближе и ближе продвигаясь к Косому. Тот замер в ожидании. Наконец Полуянов подошел к двери, куда должны были ввести Косого. Он уже поднял руку, собираясь постучать, когда Косой грозно прошептал:
   — Олежка!.. Слышь?..
   Полуянов оглянулся.
   — Это ты?..
   — Ага. А ну, сядь.
   — Мне сюда надо. Вон вызвали, — он показал повестку.
   — Успеешь. Сядь, говорю.
   Полуянов опасливо покосился на дверь и сел на почтительном расстоянии от Косого, потом, не поворачивая к нему головы, спросил:
   — Ну, чего тебе?
   Косой лихорадочно соображал. Такой случай упустить нельзя: человек с воли. Может все передать, обо всем предупредить. Но как доверить? Доверить все нельзя. Перво-наперво его надо пугнуть, потом привязать. Чтоб за себя боялся.
   — Первый раз вызывают?
   — Ага.
   — Тогда помни. За Ваську тебе может отломиться на всю катушку, — он с удовольствием заметил, как вдруг побледнел Полуянов. — Но ты стой на своем: «Знать ничего не знаю». Я все на себя возьму. Понял?
   — Понял, — еле слышно прошептал Полуянов.
   — Но если они одного человека заметут, тогда тебе хана. Его упредить надо.
   — Какого человека?
   Косой собрался было сказать, но тут мелькнула новая мысль, и он прошептал:
   — Много знать собрался. Записочку составь: замели, мол, Косого. Из Москвы надо драть, пока не поздно. Понял?
   — Понял.
   — Ты улицу такую знаешь? — Косой назвал улицу.
   — Ага.
   — Там магазин есть. Культтовары, игрушки. Там эту записку оставишь. На стене ящик прибит. Для жалоб, что ли. Под него засунь. Да чтоб не видел никто.
   Косой говорил быстро, тоже не поворачивая головы и еле шевеля губами, отчего слова получались зловеще шипящими. Он лишь косил глазом в дальний конец коридора, где стоял один из милиционеров.
   — Все понял?
   — Все.
   Можно было успеть и еще кое-что сказать Полуянову, кое-что поручить. Но Косой побоялся, слишком уж много будет знать. Хватит с него.
   — Ну, я пойду? — неуверенно спросил Полуянов.
   — Валяй. И чтоб все чисто было. А то хана. Не так, так по-другому. Пером достанем. Или пулей. Как Ваську.
   — Ваську я помню, будь спокоен, — странным тоном сказал Полуянов и поднялся со скамьи.
   Косой проводил его пристальным, настороженным взглядом. Что-то ему вдруг не понравилось в этом парне.
   В то же утро Полуянов незаметно сунул записку в условное место. Магазин культтоваров он нашел легко и ящик на стене тоже.
   Теперь оставалось ждать.
   Магазин взяли под наблюдение плотно. Ждали не только Сердюка, ждали любого, кто приблизится к ящику и достанет записку.
   Откаленко, пройдясь с Лосевым по противоположной стороне улицы, обратил его внимание на одну из витрин магазина, где были выставлены детские игрушки. Там на нитках висел большой серый надувной слон.
   — Вон, между прочим, слон-то.
   — Это не тот, — возразил Виталий. — Этот с маленькой буквы.
   Откаленко вздохнул.
   — Так может быть только у нас, по-моему. Чтобы от размеров одной буквы менялось все дело. Маленькое «с» — и все ясно. Большое — и все запутывается.
   — Человеческие связи запутаннее любых других в природе, — философски заметил Виталий. — А мы работаем по ним.
   Откаленко усмехнулся.
   — Лосев — это голова.
   — Сердюк, между прочим, тоже голова, — вздохнул Виталий.
   — И еще глаза и память, — многозначительно добавил Откаленко. — А потому, старик, я здесь больше не покажусь. Гуд бай!
   Они разошлись.
   Откаленко свернул в ближайший переулок, а Виталий не спеша пересек улицу и вошел в магазин.
   «Интересно все-таки, почему они выбрали именно этот магазин? — думал он. — Что-то, наверное, у них связано с ним. Или случайно заскочили? Тоже ведь возможно».
   До конца дня ничего примечательного не произошло. Сердюк так и не появился. И вообще никто не подходил к ящику.
   Среди дня Лосев снова приехал в магазин. Один из находившихся там сотрудников подал условный знак: все спокойно, все по-прежнему. Записка была на месте.
   Виталий потолкался среди покупателей, что-то попросил показать, к чему-то приценился и уже собрался было уходить, как вдруг за его спиной раздался чей-то радостный возглас:
   — Здравствуйте, товарищ Лосев!
   Виталий обернулся. Перед ним стоял улыбающийся незнакомый паренек в скромном пиджаке и галстуке.