Адамов Аркадий Григорьевич. «След лисицы»

   — Компанию эту мы не знаем, — с досадой сказал он. — Вот черт! Или мы работать разучились, или… Ничего не пойму!
   — Ладно, — улыбнулся Виталий. — Постараюсь понять я. Для того и приехал.
   — Это верно. Случай выдался исключительный.
   Они обдумали план, уточнили детали. Под конец Костя усмехнулся и сказал:
   — Только гляди в оба. Компания, по всему видно, опасная.
   Виталий не спеша шел по малознакомым улицам и нарочно не спрашивал дорогу: надо тренировать зрительную память.
   Завтра, самое позднее послезавтра он уедет отсюда. Но до этого времени предстоит многое узнать. Кто такой Косой? Где притон, в котором они обычно собираются? По каким каналам уходят украденные вещи? И где все вещи, взятые этой шайкой в ателье? Они не появлялись здесь ни на рынке, ни в комиссионных магазинах, ни в скупке. Почему? Где хранятся, у кого? В доме Анисьи их нет, это ясно. Все надо узнать сегодня же…
   Косой осторожен. Как он заткнул рот Анисье, когда та упомянула о другом месте, где они обычно встречаются! И Ниночка замкнулась, когда он коснулся этого. Боится Косого? Нет, она боится его, Виталия. Она тоже враг.
   Виталий усмехнулся. Враг! Он вспомнил ее худенькую, мальчишечью фигурку, узенькие плечики с выступающими ключицами, хитрый, откровенно зовущий взгляд… Откуда такая, как стала такой? Работает или учится? Где? Кто родители?
   Тысячи вопросов роились в голове. А ответов пока нет. Их надо добыть.
   Но Виталий чувствовал, что не может сосредоточиться. Его било, словно в лихорадке. Встреча со Светланой, такая неожиданная, не выходила из головы. Мысли летели в Москву, к их новой встрече. И он невольно замедлял шаг, ругал себя, заставлял думать о главном сейчас, ради чего приехал сюда, ради чего велась вся эта трудная и опасная игра…
   Стемнело. Виталий посмотрел на часы. Всего лишь пятый час. Еще совсем не поздно.
   И тут он заметил, что солнца нет. Небо обложили тяжелые, чугунные, словно накаленные, тучи с красноватыми подпалинами на краях. Вдали погромыхивали раскаты. Небесные домны громоздили чугун на чугун. Тяжело становилось дышать. Рубаха на спине стала влажной от пота.
   В фиолетовом меркнущем свете изменилась улица. Домики будто в ожидании удара прижались к земле, прячась за голыми ветвями деревьев. Прохожих стало мало, они торопились.
   Виталий остановился, вытер со лба пот и огляделся. Не заблудился ли он? Что-то не помнит он такой улицы.
   И тут вдруг откуда-то из-за угла появился Косой, гибкий, жилистый, под расстегнутым воротом ковбойки видна была смуглая кадыкастая шея, цыганские глаза, левый с сильным прищуром, смотрели на Виталия как будто дружески. Он шел навстречу быстро и уверенно, словно знал, что именно тут и встретит Виталия.
   — Нинка где? — спросил он.
   — Ушла. Я тут одну встретил. Из Москвы. Потемнил малость.
   — Кто такая?
   — Из нашего дома. Знакомая.
   — Не брешешь? Гляди у меня!
   У Виталия накипала злость. От этой безбоязненной, самоуверенной наглости, от этой исходящей от Косого злой, напористой силы, от черт его знает чего еще враждебного, темного в его душе.
   — Барахло где? — снова спросил Косой.
   — На вокзале, где же еще!
   — Пошли.
   — Не, — отрицательно мотнул головой Виталий. — Сначала гони, что обещал.
   — У Анисьи получишь.
   — Не, — упрямо повторил Виталий. — Сейчас.
   — Нету у меня сейчас. Понял?
   — Не мое дело.
   — Ты мужик, видать, деловой, — прищурился Косой. — Ладно. Доставим барахло в одно место, там получишь.
   Последние слова прозвучали угрозой.
   — Со мной не шути, — посоветовал Виталий. — Гони все сполна, потом барахло получишь.
   — А ты не такой, как Васька тебя обрисовывал.
   — Васька — прыщ. Много он понимает.
   Косой, видно, ожидал другого и сейчас раздумывал, на что решиться.
   — Ладно, — тряхнул он черной вихрастой головой. — Киляй со мной.
   Они зашагали молча и быстро.
   Косой уверенно вел Виталия по путанице каких-то переулков и закоулков, мимо покосившихся заборов, перепрыгивая через канавы. Потом спустились в глубокий овраг и, цепляясь за кустарник, по крутой тропе выбрались на другую его сторону. «Тот самый овраг», — отметил про себя Виталий.
   Наконец задами подошли к одинокому домишке, спрятавшемуся за деревьями. Вокруг по неровностям поля угадывались прошлогодние огороды.
   Косой уверенно подошел к дому и постучал в окно. За стеклом дрогнула, но не открылась занавеска.
   — Дядя Осип, я это, — прижавшись к окну, глухо сказал Косой.
   Не дожидаясь ответа, он обогнул дом, бросив на ходу Виталию:
   — Здесь обожди.
   И скрылся за углом дома.
   «Вот она, воровская хаза, — радостно подумал Виталий. — Правильный я с этим гадом тон взял. Но как запомнить сюда дорогу?»
   Он огляделся. В стороне темнел ряд домишек. За ними, видимо, была улица. По другую сторону дома огороды полого спускались в лощину и уходили неоглядно, к черной гряде далекого леса. В поле за лощиной одиноко и деловито урчал трактор. Вглядевшись, Виталий увидел его. Черным жучком трактор полз по склону. Потом далеко в стороне Виталий различил невысокую головастую башенку, она еле выглядывала из-за косогора. «Водокачка», — догадался он. По дороге к ней прошла машина.
   Появился из-за угла дома Косой. А в окне снова дрогнула занавеска. Виталия кто-то рассматривал. А Косой, словно невзначай, подвел его к окну и протянул мятую пачку денег.
   — Держи.
   Виталий пересчитал и бережно спрятал деньги во внутренний карман пиджака.
   — Теперь пошли, — объявил он.
   По дороге Косой разболтался — видно, безбоязненным упрямством своим Виталий внушил доверие.
   — А Васька — прыщ, это точно, — говорил он. — Мы с ним в колонии встретились. Меня туда сунули спервоначала. Ошибочка вышла, — усмехнулся Косой. — Ночами он мне все про свою жизнь трепал. У него отец какой-то враг народа был. Доктор. Замели в пятьдесят втором.
   — Сейчас небось реабилитировали, — не удержавшись, сказал Виталий.
   Его душила ненависть: этот гад еще говорит о врагах народа! Виталий никогда не думал, что он способен на такую лютую, туманящую мозг ненависть. «Перевоспитывать надо их», — заученно сказал он себе, чтобы хоть чуть-чуть остыть, и тут же со злобой подумал: «Кого чем перевоспитывать. Этого, например, только пулей». Он знал, что перебарщивает, но ничего не мог поделать с собой в этот момент.
   — Может, и реабилитировали, — насмешливо согласился Косой. — На том свете из адской зоны в райскую кинули. Он, между прочим, Васькиной матери говорил, что, если придут за ним, застрелится. С фронта еще машинку приволок. А пришли, так разом скис. Тоже мне враг народа! Таких воры в лагерях делали знаешь как? Подошвы лизать заставляли, парашу жрать…
   — Врешь! — не помня себя, воскликнул Виталий. — Врешь, гад!
   На его счастье. Косой не придал значения этой вспышке и беспечно сказал:
   — Ну, вру. А и такие были. Вон и Васька. Ну, я этому трухляку мозги вправил. Воровской закон преподал. Как бобик за мной бегал. Кусать вокруг стал.
   Виталий, с трудом овладев собой, осторожно заметил:
   — Он и сейчас покусывает, кажись!
   — Тю! Полусвет, — презрительно сплюнул Косой. — В авторитете ему не быть.
   — Он тебе вещицу одну передал…
   — Ну и што? — насторожился Косой.
   — Подвести может, гляди.
   — Ты за кого меня держишь, тухарь? Кое-что понимаем. — И, усмехнувшись, хвастливо добавил: — Я у Васьки много чего потянул.
   — На дело водил? — скрывая тревогу, спросил Виталий.
   — Это ты его води, если свобода надоела.
   Виталий почувствовал, как отлегло у него от сердца: Васька был ему уже чем-то дорог, уже какую-то ответственность чувствовал он за судьбу этого парня, уже боялся за него. Васька должен был стать его другом, а не Косого. И станет!
   — Чего же ты с него тянул?
   — Ножа боится, прыщ, — усмехнулся Косой. — Крови боится. Все с себя отдал. А матери трепанул, что пропил. Ха! Тоже мне петух! Вот и эта штучка. Придем к Анисье, покажу, если хочешь.
   — Чего ж, покажи, — еле сдерживая волнение, отозвался Виталий и безразлично спросил: — К ней барахло попрем?
   — Не. Там все чисто.
   Они уже шли по знакомым улицам, когда упали с черного неба первые тяжелые капли. А уже около самого вокзала с треском, как тугое полотнище, разорвалось небо, и на город обрушился ливень.
   Совсем мокрые вбежали они в вокзал.
   Виталий получил в камере хранения чемоданы, и они с Косым больше часа сидели на них и курили, пережидая грозу.
   Наконец небо посветлело и дождь стал редеть. Решили идти.
   По дороге Виталий спросил, придав голосу интонации уважительные, почти восхищенные:
   — И с какого дела ты столько барахла унес?
   — Грабанули одно ателье. С Котом ездили. И шоферягу одного подцепили. Он как увидел, сколько тянем, в штаны наклал.
   — Без мокрого обошлось?
   Косой остро глянул на него через плечо.
   — Работаем чисто. А что, шум пошел?
   — Шума не было. А про сторожа какого-то малость слышал.
   — Стукнул его Кот, не удержался, — сердито сказал Косой.
   Виталий вспомнил щуплое старческое тело у порога ателье, седые, перепачканные в крови волосы. Хотелось схватить Косого и бить, бить тоже в кровь. И ярость на секунду затуманила голову. Он так взглянул на Косого, что, поймай тот его взгляд, все было бы кончено.
   Долго шли молча. Виталий боялся, что голос выдаст его. Косой озабоченно думал о чем-то своем, потом зло процедил:
   — Гнида старая. Все чужими руками норовит.
   — Кто?
   — Есть один такой.
   «Небось про дядю Осипа, — догадался Виталий. — Хоть взглянуть бы на него».
   Когда подошли уже в темноте к домику на огороде, за занавешенным окном тускло горел свет.

   — Обождешь тут, — снова распорядился Косой и потащил чемоданы сам.
   Однако через минуту он появился из-за угла и позвал:
   — Олежка, топай сюда. Пропустим кой-чего.
   Через темный коридор зашли в захламленную комнату. У длинного стола, заваленного вещами, стояла ножная швейная машина, пол был усеян обрезками тканей. «Портной, — догадался Виталий. — Вот в чем дело».
   В комнате никого не было. Потом в дверях появился пухлый румяный старик в какой-то залатанной на локтях длинной рубахе, поясок надвое перерезал толстый живот.
   — Ну, субчики-голубчики, за удачу, — веселым тенорком сказал он и достал из старенького буфета початую бутылку водки.
   Ее разлили в стаканы, хозяин поставил на стол, сдвинув рукой вещи, миску соленых помидоров. Все чокнулись и выпили.
   Старик довольно крякнул, громко хрумкнул помидором и с хитринкой спросил Виталия:
   — А ты, субчик-голубчик, как прозываешься по-нашему?
   — Стриженый, — вспомнил первую попавшуюся кличку Виталий.
   — Так, так. Не похоже что-то, — старик, не мигая, смотрел на него, потом визгливо приказал: — Покажь карманы!
   Виталий невольно отступил на шаг и угрюмо сказал:
   — Ты в моих карманах не хозяин.
   Старик обернулся к Косому:
   — Ты чего смотришь? А? Кого привел, паскуда?
   — Заговариваться стал? — криво усмехнулся Косой.
   Старик, не мигая, посмотрел на него.
   — Ага. Понятно, — и сухо приказал: — Глянь, что у него там, — он кивнул на Виталия.
   Обстановка неожиданно накалилась. Хотя в карманах у Виталия ничего подозрительного не было, но позволить обыскать себя означало сразу подорвать престиж.
   — Не подходи, — глухо произнес он. — Бить буду.
   Его высокая, мускулистая фигура не сулила быстрой победы. И Косой примирительно сказал:
   — Отцепись, дядя Осип. Что у него там, клад, что ли?
   — И то ладно, — неожиданно согласился старик. — Характерный какой, скажи на милость.
   Он заулыбался.
   Так, улыбаясь, он и проводил их через минуту. На пороге он задержал Косого и шепнул ему что-то. Тот кивнул головой.
   — Ага. Ну, бывай.
   Через огороды шли молча, в темноте поминутно спотыкаясь и осторожно нащупывая ногой тропу.
   Косой сосредоточенно обдумывал что-то, и это беспокоило Виталия. Он чувствовал, что инцидент с неудавшимся обыском не прошел бесследно. Что же шепнул старик Косому, что приказал? Виталий уже знал много, очень много. Вот только портсигар. Косой обещал его показать. Значит, Васька его украл? Зачем же он вывел на след Косого? Непонятно. И почему он не признался Виталию в краже? Значит, он не был до конца откровенен? Значит, надо опасаться удара в спину? А тут еще Люда Данилова на вокзале…
   Виталий почувствовал, что запутывается в бесконечных вопросах. Ладно! Все это потом. А сейчас надо думать о другом. Чем он мог вызвать подозрения у старика? Пожалуй, ничем. Он вел себя правильно.
   И, словно подтверждая этот вывод, Косой озабоченно произнес:
   — От Анисьи уходить надо. Глаза там мозолить нечего.
   — Куда уходить-то?
   — Куда, куда! Куда надо! Больно много сразу знать хочешь.
   — Чего темнишь?
   — Ты помалкивай. Я наш воровской мир люблю. Его беречь надо. Ясно?
   — Ясно.
   Они уже шли по улице, рядом, стуча каблуками по деревянному тротуару. Редкие фонари желтыми бликами ломались на грязных досках. Было пустынно и тихо.
   «Взять бы его сейчас, — подумал Виталий. — Скрутить, и конец его кодле, его делам, его преступлениям». Но понимал, что нельзя это делать, что рано. И в то же время он понимал, что план рухнет, если вся эта компания не будет гулять у Анисьи. Что же делать? «Там будет видно», — решил он, наконец, и сунул руку в карман. Холодная сталь опять вернула спокойствие. «Там будет видно…»
   Но события развернулись стремительно и опасно, совсем не так, как предполагал Виталий.
   Около дома Анисьи Косой остановился, прижался к забору и рукой притянул к себе Виталия. Они долго и чутко прислушивались. Откуда-то доносились звуки музыки, далекие паровозные гудки, шум проносившихся где-то автобусов, в каком-то из домов играло радио, с дальнего конца улицы слышались звуки баяна и голоса людей. Ночной неугомонный город был полон звуков — мирных, трудовых, веселых. И только здесь, у этого проклятого дома, как казалось Виталию, притаилась опасность. И он, Виталий, словно держал руку на этом гнилом нерве окраины, словно от него зависело оборвать этот страшный нерв. А где-то там, в гостинице, в своем уютном номере Светлана пишет, или читает, или думает, может быть, о нем, об их встрече. И в памяти вдруг всплыли строки далекой фронтовой песни, которую Виталий никогда не пел, он только слышал ее как-то по радио: «До тебя мне идти далеко, а до смерти четыре шага…»
   Косой оторвался от забора и буркнул:
   — Потопали. Все вроде тихо.
   Они вошли в дом.
   Первый человек, которого увидел Виталий, была Ниночка. Он увидел ее ненавидящий, лихорадочный взгляд и понял, что случилось что-то непредвиденное и страшное.
   А сзади, за спиной его, уже возникла тяжелая, как глыба, фигура Кота. Он нехорошо усмехался.
   — Качать права будем, — услышал он вдруг кем-то произнесенные слова и инстинктивно отпрянул в сторону, к окну.
   Он увидел озадаченное выражение на лице Косого.
   — Чего надумали? — напряженно спросил он.
   В комнате были еще два парня. В углу сидела, словно спала, Анисья.
   — Вот этот, — Кот тяжело указал на Виталия, — в гостинице с уголовкой встречу имел. Она сама видела, — и он мотнул головой в сторону Ниночки.
   Косой спружинился, словно для прыжка, и, по-волчьи взглянув на Виталия, хрипло спросил:
   — Верно говорят?
   Виталий, пытаясь унять нервную дрожь, медленно покачал головой.
   — Брешет.
   — Я сама, сама видела! — вмешалась Ниночка. — Приходил туда этот, из гормилиции! Я нарочно пошла посмотреть, куда он ее поведет. А потом и тот пришел. А вышли порознь. Я видела!.. Сама!.. Подослали его!..
   И тут Косой, развернувшись, словно пружина, кинулся на Виталия. В руке у него блеснул нож.
   На ориентировку не осталось и секунды. Повинуясь больше отработанному рефлексу, чем разумному расчету, Виталий нырнул навстречу Косому, ему в ноги. И когда тот уже падал на него, Виталий заученным ударом, сам потом удивившись разумности своего расчета, обрушил Косого вправо, головой вниз, на угол стола.

 

   Стремительно вскочив на ноги, он снова отпрыгнул к окну, успев схватить нож, выпавший из руки Косого. Высоко подняв его над головой, Виталий уже собирался высадить плечом раму окна, но тут его обожгла мысль: «Васька!»
   — Не подходи! Убью! — крикнул он.
   Ни Кот, ни двое остальных парней еще не успели сообразить, что произошло, когда раздался истерический крик Ниночки:
   — Кот, Кот! Он сейчас в окно выскочит!
   На полу стонал Косой, пытаясь подняться. Кровь сочилась по смуглой щеке, черные глаза были полны бешенства.
   — Дай ему, Кот, — прохрипел он.
   И Кот глыбой двинулся на нож. Парни зашли с боков.
   — Стой, ребята, — угрожающе предупредил Виталий. — Бежать мне некуда. А она… — ему вдруг пришла новая мысль. — Она же дешевка! — он с презрением посмотрел на Ниночку. — Она же липла ко мне всю дорогу и плевала на тебя, Косой! Хотела, чтобы затащил ее под любой куст, паскуда! А я чужих баб не трогаю! Понял?
   Он сказал это с такой силой и яростью, что взгляды всех обратились на Ниночку, и та залилась краской, задрожали губы, она съежилась, как от удара, под неостывшим взглядом Косого. Да, Виталий не врал, это было сейчас всем ясно.
   — Гнида… — прошипел Косой, тяжело поднимаясь с пола и утирая рукой кровь со щеки. — Теперь попомнишь меня… — и он грязно выругался.
   Видно, Ниночку тут знали.
   Кот, сопя, отошел от двери, парни замерли. Все ждали, что скажет Косой. А тот мутно посмотрел на Виталия и, повернувшись к Анисье, которая испуганно жалась в своем углу, хмуро приказал:
   — Водку давай, зараза! — и только потом бросил Виталию: — Опускай нож.
   Все уселись за стол.
   Выпив, Косой вдруг задумчиво сказал, глядя куда-то мимо Виталия:
   — Ну, ты даешь, Олежка! Но откуда все-таки эта… — он опять выругался, кивнув на Ниночку, — откуда она про гостиницу взяла, а?
   Виталий не увидел, а скорей почувствовал, как снова насторожились парни вокруг. Косой уставился в пространство, и только желваки круто перекатывались под смуглой кожей на скулах.
   — Я в гостиницу ту девчонку проводил, — как можно беспечнее ответил Виталий. — Почем я знаю, кто еще туда заходил?
   «Неужели не все? — с тревогой подумал он. — Неужели еще что-то будет?» Голова горела, минутами накатывала вдруг странная слабость. И Виталий подумал: «Что со мной? Трушу, что ли?»
   — Почем знаешь? — переспросил Косой, не поворачивая головы. — А мы почем знаем, брешет она или нет?
   — Первый раз она вам брешет, что ли?
   — Ну, не первый… А все-таки…
   Косой, прищурившись, оглядел своих дружков и кивнул одному, длинному, рыжему, в синей мятой рубашке с закатанными рукавами.
   — Слышь, Нос. Кто у тебя там в гостинице есть?
   — Дядька, — сумрачно ответил рыжий.
   — Чего делает?
   — Двери открывает.
   При этих словах Виталий чуть заметно вздрогнул: рыжий говорил о швейцаре, тот видел его и Светлану, и, конечно, видел Костю, и знает его, и, может быть, даже поинтересовался, к кому Костя пришел. Да и выходили они с Костей… Нет, выходили они по очереди, сначала ушел Костя… Нет, сначала ушел он, Виталий… Да нет же… Мысли почему-то путались. Стало трудно дышать. Что еще задумал этот Косой?
   А тот все с той же напускной ленью проговорил:
   — Двери, значит, открывает? Подходяще. А ну, подкатись к нему, поспрошай. Кого и что видел. — И, внезапно блеснув глазами, резко бросил: — Живо! Одна нога тут, другая там! А мы пока гостя этого того… постережем. Живо, говорю!
   Рыжий неохотно поднялся из-за стола.
   — Ха, — зло усмехнулся Виталий. — Проверочка, значит?
   — Для порядка, — ответил Косой, все так же не поворачивая головы в его сторону, и с угрозой добавил: — Давай смирно сиди. Больше такой номер не пройдет. — И кивнул Коту: — К окну валяй. А ты, — кивнул он другому парню, — у двери. Все как у больших, будь уверен, — многозначительно подмигнул он Виталию. — Может, дядя Осип не зря глаз на тебя положил.
   Рыжий ушел. Кот, переваливаясь, двинулся к окну. Пересел к двери и третий парень. За столом остались Косой, Виталий и обе женщины. Ниночка всхлипывала, а Анисья еле слышно с испугом пробормотала:
   — Господи, да что же это такое?..
   Ей никто не ответил. Потом Косой сказал, коротко глянув на Виталия:
   — Если что, живой отсюда не уйдешь. Попомни.
   Виталий, пытаясь унять предательскую дрожь в руках, хмуро ответил:
   — Тогда лучше в Москве не показывайся…
   — Грозишь… — Косой рванулся было к Виталию, но тут же остановился. — Ладно. Обождем сначала.
   И снова все умолкли. Тягуче потянулось время.
   «Почему так болит голова? — думал Виталий. — Почему дрожат руки? А Светлана уже там, в гостинице… А мама уже вернулась с работы, и отец…» Потом он решил, что глупо сейчас не думать о главном. Что узнает рыжий в гостинице? Что будет, если… если тот швейцар все видел? Драка? И придется стрелять? А Васька? Ведь Косой отомстит и Ваське. Нет, что-то надо придумать. Может, отрицать все, что расскажет рыжий? Но он не Нинка, ему поверят. И глупо погибать от бандитского ножа. Но как вырваться отсюда? Костя с группой подойдет часа через два. Рыжий вернется раньше, конечно. Значит, рассчитывать надо только на себя. Что же делать все-таки? Стрелять? Это еще не спасение. Озвереют. Убьют. Надо пробиться к окну. Но там Кот. Его не своротишь. Может, взять на прием?
   И опять Виталий ощутил предательскую слабость во всем теле. «Да что же это со мной?»
   Он незаметно посмотрел на ходики, висевшие над кушеткой. Прошел уже час, как ушел рыжий. Еще бы протянуть один час, и тогда…
   Резкий звонок у двери оборвал его мысли. За первым звонком последовали два других, коротких, условных.
   — Нос притопал, — удовлетворенно сказал Косой и бросил Анисье: — А ну, открой!
   Когда рыжий, запыхавшись, появился в дверях, все разом повернулись к нему, и Виталий решил: «Сейчас надо кинуться к окну. Именно сейчас! Потом будет уже поздно!»
   Он напружинился, готовясь сорваться с места, незаметно отодвинул с пути чей-то стул и внезапно поймал на себе злой и настороженный взгляд Ниночки. «Не углядишь», — стиснул зубы Виталий и хотел уже вскочить, как вдруг с порога раздался возбужденный голос рыжего:
   — Порядок! С девкой туда пришел, с девкой и ушел!
   Виталий застыл на месте, не веря своим ушам. «С девкой ушел!» Откуда они это взяли? Что случилось? Может, он ослышался? Лоб покрылся холодной испариной. Неужели тот швейцар…
   Он не успел додумать до конца. Косой придвинулся к нему, обхватил за плечи и, не скрывая ликования, возбужденно сказал:
   — Ну, ты даешь! Такого кореша иметь в Москве — лучше ничего не надо!
   Потом Косой поглядел на всхлипывавшую Ниночку и, закипая новой злостью, крикнул:
   — Катись, гнида! С глаз катись! Я с тобой потом посчитаюсь!..
   Матерно ругаясь, он схватил со стола стакан и с размаху швырнул в нее.
   Со звоном разлетелись осколки, Ниночка дико вскрикнула и опрометью, опрокинув стул, кинулась к двери.
   — Нет баб! — яростно, взахлеб закричал Косой. — Одни суки! Убью всех!..
   Он схватился руками за голову и застонал.
   — Слышь, Косой, — проговорил рыжий. — Писулька пришла от Попа.
   — Покажь, — оживился Косой.
   Парень передал ему сложенный вчетверо грязноватый листок. Косой развернул его, но буквы прыгали у него перед глазами.
   — Давай читай, — вернул он парню письмо.
   И тот со вкусом прочел:
   «Привет почтенной бражке из снежной Сибири. Объявил себе амнистию подчистую…»
   — Утек, холера! — восхищенно пробасил Кот.
   — Этот откуда хошь утекет, — подтвердил Косой. — Нет еще таких решеток.
   Виталий настороженно слушал.
   «Амуницию достал классную и бумагу тоже, — продолжал читать рыжий. — Теперь инженер. Командировочный с Севера. Курс держу на столицу. Имею там дело. Такси и рестораны к нашим услугам. Косой, встреча на старом месте. На веки ваш. Поп».
   — Во дает! Артист! — опять восхищенно пробасил Кот.
   Виталий лихорадочно соображал, только мысли почему-то потеряли ясность. Его бил озноб. «Нервы», — подумал он. Усилием воли он заставил себя обдумать новую обстановку. Надо дать условный знак Косте: сейчас эту компанию брать нельзя. Косого надо непременно проводить до Москвы. Там у него встреча. Из заключения бежал, видно, опасный преступник.
   Он поднялся из-за стола. Голова кружилась. Виталий подошел к окну, потянулся к форточке, чтобы ветер обдул разгоряченное лицо и, словно невзначай, отодвинул горшок с цветком.
   На него уже никто не обращал внимания.
   «Что-то надо еще сделать, что-то я хотел узнать, увидеть», — подумал Виталий, возвращаясь к столу, но вспомнить не мог.
   Спали вповалку, кто где. Виталий очутился в углу, на кушетке, и словно провалился в душную темноту.
   Клокочущий храп и бормотанье наполнили темноту комнаты. За стеной постанывала сквозь сон Анисья.
   Наутро Виталий проснулся совсем больной. Голова разламывалась и пылала, запеклись губы.
   В комнате никого, кроме Косого, не было. Он сидел в продавленном кресле, держась за голову, и зло матерился сквозь зубы.
   Вошла Анисья, положила мокрую тряпку ему на лоб.
   Виталий приподнялся и с трудом сказал, поймав на себе взгляд Косого:
   — Расхворался я, кажись.
   — Отсюда мотай, — сипло приказал Косой. — Тут сгоришь, как свеча.
   — Может, в Москву на пару рванем?
   — А чего ж. Сегодня вечерним. Здорово же ты меня приложил!