Адамов Аркадий Григорьевич. «След лисицы»

   — Не суйся.
   — Я те дам «не суйся»! — ощетинился Косой.
   Виталий поднялся с кушетки, машинально ощупал карманы. Все было цело. И неуверенно сказал:
   — Пошел я. Значит, едем вечерним. Билет возьмешь?
   — Ладно уж. А в случае чего привет получишь через Ваську.
   Виталий, пошатываясь, вышел из дома. В окно следила за ним Анисья. «Все-таки она хозяйка здесь», — подумал Виталий.
   На улице он остановился, соображая, куда ему идти. В милицию нельзя, за ним могли следить. В гостиницу? Нет, нет, тоже нельзя. Да еще в таком виде.
   — Где тут у вас больница? — спросил он какую-то женщину.
   Та взглянула на него и торопливо стала объяснять, потом махнула рукой и сказала:
   — Давайте провожу.
   — Нет, я сам…
   — Вы не дойдете.
   — Дойду, — стиснув зубы, упрямо сказал Виталий.
   В голове стоял гул, и улица плыла перед глазами.
   Он шел долго, казалось, целую вечность. И вдруг почувствовал: пришел.
   Виталий взглянул на здание, перед которым стоял, и медленно прочел: «Гостиница „Северная“. Из последних сил он толкнул тяжелую дверь. Навстречу ему двинулся старый швейцар.
   — Тут… остановилась… моя… — Виталий еле шевелил пересохшими губами.
   — Знаю, — неприязненно сказал швейцар и зачем-то совсем близко придвинулся к нему, словно принюхиваясь, потом взял Виталия под руку и уже совсем по-другому, дружески и заботливо, прибавил: — Пойдем, милый. Ишь, как тебя скрутило!
   «Только не потерять сознание, — подумал Виталий. — Только успеть все сказать».
   — А она-то как раз ушла, — донесся до него откуда-то голос швейцара.
   — Позвоните… в гормилицию… Федорову… пусть срочно… придет…

   Костя примчался через полчаса. Виталий был в каком-то полузабытьи. Он то вскрикивал, бормотал что-то, то стискивал зубы и стонал. Потом он затих, дыхание стало ровнее. Костя решил его не будить. Он сидел тихо, не сводя глаз с исхудавшего, пылающего лица Виталия. Сидел, боясь пошевелиться, и думал о том, какая же у них чертова работа, но расстаться с ней можно, только расставшись с жизнью.
   Вскоре пришел знакомый старик врач из санчасти. Он осмотрел больного, сердито покачал головой и сделал укол, потом заставил Виталия проглотить какие-то пилюли.
   — Семен Ильич, что с ним? — спросил Костя.
   — Всего лишь простуда, но… — старик сдвинул на лоб очки и внимательно посмотрел еще раз на больного, — но наложилась нервная реакция, сильнейшая. Откуда этот юноша?
   — Из Москвы. Наш сотрудник. С очень сложным заданием.
   — Так чего вы удивляетесь, я вас спрашиваю? — И, подняв палец, он строго добавил: — Учтите, сейчас ему необходим абсолютный покой. Вы меня понимаете? Абсолютный!
   — Мне необходимо с ним поговорить.
   — Поговорите завтра.
   — Семен Ильич, сейчас надо, — взмолился Костя. — Хоть два слова чтобы сказал.
   — Вы русский язык понимаете? — окончательно рассвирепел тот. — Не трогать! Через час я пришлю за ним. Госпитализируем.
   В это время в комнату неслышно вошла Светлана. Видно, швейцар ее уже предупредил о случившемся.
   Старик удивленно посмотрел поверх очков на девушку.
   — А вы, извините, кто будете?
   — Я?.. — смешалась Светлана. — Я…
   — Это его друг, — быстро сказал Костя. — Она тоже из Москвы.
   — Ага, — удовлетворенно кивнул головой старик. — Ну, так я пока на вас надеюсь. Именно на вас. А то эти молодые люди забывают обо всем на свете со своей сумасшедшей работой.
   В ту же ночь Косой один уехал в Москву. Его никто не провожал.
   Виталий очнулся только утром, уже в госпитале. Он сразу подумал обо всем, что с ним случилось, и вспомнил вдруг то, что мучительно не мог вспомнить в ту памятную ночь в доме Анисьи, вспомнил и в отчаянии зажмурил глаза.
   Портсигар Достоевского исчез вместе с Косым.

ГЛАВА 5.
ПРОМЕЖУТОЧНАЯ ФИГУРА СТАНОВИТСЯ ОСНОВНОЙ

   Проводив поезд, Откаленко не спеша брел в толпе к выходу из вокзала.
   Настроение было какое-то озабоченно-взвинченное. Во-первых, беспокоил Лосев, все-таки совсем он еще «необстрелянный». Вот послали бы его… Потом подумал о Димке, сыпь какая-то сегодня проступила, и жена уже ходит с красными глазами, боится то ли кори, то ли скарлатины. Завтра с утра надо вызывать врача. А еще завтра предстоит неприятный разговор с Федором Кузьмичом, в горячке лосевского отъезда не успел с ним поговорить сегодня. Игорь так и скажет: нечего заниматься бесполезным делом, искать этот «брыльянт» с девчонкой. Теперь-то уже ясно, что портсигар у Косого, и Виталий, если все будет в порядке — Игорь мысленно даже плюнул три раза, — через два дня привезет его. Только дали новый фактик Свиридову, черт бы его побрал!
   Толпа провожавших втянулась с перрона в распахнутую дверь вокзала. Стало тесно. Кто-то за спиной у Игоря толкнул его и тут же извинился.
   Игорь скосил глаза и внезапно заметил пробиравшуюся в толпу стройную девушку в зеленом пальто с модной, высоко взбитой прической и ярко подведенными глазами. «Где-то я ее видел», — подумал Игорь и по привычке стал тут же вспоминать, следя глазами за девушкой. Та, видимо, торопилась и старалась обогнать идущих впереди. Игорь тоже прибавил шаг.
   По залу девушка почти бежала. На площади перед вокзалом она остановилась, ища кого-то глазами, потом радостно махнула рукой и устремилась вперед, в самую гущу стоявших перед вокзалом машин. Игорь видел, как она подбежала к красному «Москвичу». В ту же минуту машина словно ожила, вспыхнули белые и красные сигнальные огоньки, сзади замигал желтый фонарь поворота, и «Москвич» стал медленно выползать на проезжую часть площади.
   Откаленко заметил на черном квадратике его номера буквы «МОЕ» и усмехнулся. Это сочетание букв на машинах «собственников» всегда смешило его: вот уж поистине, «мое» и ничье другое!
   Игорь повернулся и зашагал к метро. Он так и не вспомнил, где видел девушку, и через минуту уже забыл об этой встрече. Надо было еще в центре зайти в аптеку, Алка опять дала уйму рецептов.
   …Утром Цветков, невозмутимо выслушав горячие тирады Игоря, сказал:
   — Устал ты, видать. И нервы пошаливают. А работать надо. Лосеву нашему сейчас небось потуже приходится.
   — Так впустую работать жалко! Впустую!
   — Ты мне еще это не доказал, понятно?
   «Иногда он бывает удивительным формалистом, — раздраженно подумал Игорь. — И тупым притом».
   — Мы из чистого самолюбия цепляемся за эту версию, Федор Кузьмич. Это же смешно!
   Игорь нарочно сказал «мы», хотя имел в виду одного Цветкова и его спор со Свиридовым.
   — Ты мне самолюбием не тычь, — хмуро возразил Цветков. — Вот утри мне, старику, нос, найди тот «бриллиант». А пока не нашел, грош цена твоим мнениям и тому подобное.
   Игоря охватило холодное бешенство.
   — Ну, хорошо же! Я вам ее найду!
   — Во, во. Давай.
   Игорь круто повернулся и, не попрощавшись, выбежал из кабинета. «Самодур несчастный! — со злостью думал он. — Дал же бог начальника! Свиридов и тот лучше. Ему хоть доказать что-то можно». Окончательно распалясь, Игорь решил сейчас же пойти к Свиридову и все рассказать. Черт с ним, пусть торжествует, но, может быть, не придется опять толочь воду в ступе. Ему ненавистна была уже одна мысль о необходимости снова искать эту проклятую бабу с девчонкой.
   Но перед самым кабинетом Свиридова он вдруг круто остановился. «Подлец», — с чувством сказал он самому себе. И, окончательно обозленный, стремительно сбежал с лестницы и выскочил на улицу.
   Солнце ослепило его, обдало жаром. «Апрель называется, — сердито подумал Игорь и расстегнул верхнюю пуговицу на своей серой, из шерстяного трикотажа рубашке. — Летний костюм надеть надо было, светлый. Парься теперь в черном». Он перешел на теневую сторону улицы и прибавил шаг. Невысокая коренастая его фигура скоро затерялась в толпе прохожих.
   Когда Игорь подошел к музею, солнце было уже над головой и палило немилосердно. Он вытер пот со лба и вдруг увидел на углу женщину в белом халате, голубой ящик на колесах и стеклянные трубки с сиропом над ним — «газировка».
   Игорь подошел и с наслаждением выпил два стакана подряд. И пока пил, крупными, жадными глотками, не утерпел, скосил глаза и как будто по-новому, со стороны увидел желтую стену с черной доской, литую изгородь, скамейку у калитки и перед ней чуть наклоненный знакомый фонарный столб. Игорь невольно представил себе, как бочком сидит на скамейке Прокофьевич, как бегает перед ним по тротуару девочка с бантом и прохаживается «та самая» женщина, тот «бриллиант». Потом прошла ее знакомая, они обменялись улыбками. Знакомая… И девочка бегала… Чего она бегала? Играла во что-нибудь? Как хорошо отсюда все видно!
   Игорь поглядел на продавщицу газированной воды. Пожилая, разморенная жарой, потное лицо, добрые глаза…
   — Давно здесь стоите, мамаша?
   — Ден пять уже, — равнодушно ответила та.
   — Недавно грузовик вон на тот столб наехал, не помните?
   — Почему не помню? Помню.
   — А потом еще девочка там бегала, с бантом, В брючках, в пальто…
   — Это которая чуть под машину не попала?
   — Как под машину? — удивился Игорь. — Под какую?
   — А вот тут, около меня, остановилась. А девочка с мячом была, он и покатился сюда, за угол. А она за ним. У меня аж сердце захолонуло.
   — А мать не видела?
   — А где ей видеть? Машина-то за углом была, вот тут. И мячик как раз сюда. Слава тебе господи, шофер враз затормозил. Тут и я в себя пришла.
   Женщина оживилась. Видно, вернулось к ней все пережитое в тот момент и не терпелось рассказать об этом внимательному слушателю.
   — Ну, шофер сам не свой выскочил. А барышня его смеется. Ей что!
   — Барышня?
   — Да, такая, стилевая. Знаете, как теперь? Глаза крашеные, волосы по-модному горой стоят. Пальтишко нараспашку, зеленое.
   — Зеленое? — не веря своим ушам, переспросил Игорь.
   — Ага. Зеленое.
   Женщина удивленно глянула на него.
   — А куда она пошла, девушка?
   — Угол обогнула и в музей пошла.
   Игорь почувствовал легкий озноб. Неужели удача? Наконец удача? Он боялся этому верить. Но слабенькая-преслабенькая ниточка, кажется, потянулась к «той» женщине. Если… Тысяча «если»!.. Если Прокофьевич не ошибся и девушка обменялась с «той» улыбками, если, опять же, он не ошибся и та девушка была действительно в зеленом пальто… Девушка в зеленом пальто… Что-то знакомое вдруг почудилось в этом Игорю, но он никак не мог уловить это «что-то» и, пока оставил его в покое, отстранил от себя.
   — А машина ждать осталась?
   — Зачем? Простились. Спешил он.
   — Кто?
   — Да шофер. Веселенький такой, рыженький, в теле, правда. Рукой ей махнул, сказал чего-то и уехал.
   — А чего сказал, не слышали?
   — Разве услышишь? Вроде того, что «после репетиции», сказал. Вроде того.
   — Артист, значит? — осторожно предположил Игорь.
   — Может, и артист, — женщина пожала плечами.
   — Мамаша, ну, а машина эта какая?
   — «Москвич». Вишневый, — уверенно ответила женщина. — Вот точно как этот, — и она мотнула головой на трубку с сиропом. — Новенький совсем.
   И тут вдруг Игорь вспомнил! Вишневый новенький «Москвич» был вчера вечером у вокзала, к нему подбежала высокая девушка в зеленом пальто. «Стоп, стоп! Только спокойно!» — скомандовал он себе, и уже по какой-то неведомой инерции памяти вспомнил, что девушка показалась знакомой. Впрочем, не это было сейчас главное. Ведь кто она, вспомнить так и не удалось! Главное сейчас другое: вишневый новенький «Москвич» и владелец его артист. Это уже нечто! За это можно, кажется, ухватиться!
   Через полчаса Игорь был уже в ГАИ.
   — Ты представляешь, что это за египетская работа? — спросил его знакомый сотрудник. — Наверно, тысяч сто карточек надо перебрать. Ты хоть какую-нибудь цифру дай, первую, последнюю, любую в конце концов!
   И тут вдруг Игорь хлопнул себя по лбу и счастливо засмеялся.
   — Серия тебя устроит — «МОЕ»?
   — Что «твое»? — не понял в первый момент сотрудник, но тут же засмеялся в ответ. — Вот это другое дело!
   Вчетвером они принялись рыться в бесчисленных карточках.
   Час шел за часом, а горы карточек, казалось, не убывали. Две графы в них интересовали Игоря: цвет машины и занятие владельца, место его работы.
   В глазах уже начинало рябить от всех этих «зеленый», «бежевый», «серый», «серый с красным», «красный с белым», просто «белый», просто «красный», и еще — «инженер», «военнослужащий», «шофер», «врач», «доктор наук», еще «доктор», еще «инженер», потом «студент» («Ишь ты! — подумал Игорь. — На папины деньги небось приобрел, голубчик, и девчонок возит!»), «писатель», и опять «инженер», потом «сталевар», «лаборант», «шофер»…
   Игорь на минуту отвел глаза, посмотрел в окно. Молочные хлопья облаков подсвечивались багровым заревом заходившего солнца, уже невидимого за черными крышами домов.
   Игорь вздохнул и с новым ожесточением взялся за карточки. Одна, другая, третья, десятая… Ага! Цвет «вишневый», владелец — «актер». Фу! Это уже четырнадцатая! И снова полетели — «серая», «коричневая», «морковная»… И снова — «инженер», «директор магазина» («Ну и что ж такого?» — мысленно сказал себе почему-то Игорь), «токарь», «кандидат наук», «продавец»… Игорь машинально посмотрел на номер магазина. Кажется, тот же, что и у промелькнувшего сейчас директора! Игорь отыскал ту карточку. Так и есть! Он отложил обе карточки в сторону. И опять замелькало перед глазами «зеленый», «коричневый с бежевым», «серый»… «инженер», «врач», «вальцовщик»…
   За окном уже стемнело, на улице зажглись фонари, сотрудники отдела заканчивали работу, надевали кителя, фуражки, козыряли и исчезали в дверях.
   Но четверо продолжали работу.
   Она закончилась поздно ночью.
   Было отобрано восемьдесят четыре карточки. Игорь даже не ожидал, что в столице такое количество театров и прочих зрелищных предприятий.
   — Слушай, — устало сказал Игорю один из сотрудников. — А может, он где-нибудь в самодеятельности выступает? Там ведь тоже репетиции бывают.
   — Сомнительно, — усмехнулся Игорь. — Владельцы машин в самодеятельности не участвуют. Им забот и без того хватает с их машинами.
   А второй сотрудник решительно предложил:
   — Давайте теперь отберем молодых.
   — И по возможности рыжих и в теле, — засмеялся Игорь.
   Отбросили пожилых, народных и заслуженных. И тогда осталось всего семь карточек. С квадратиков фотографий на Игоря смотрели семь улыбающихся в самых выгодных ракурсах молодых физиономий.
   — Нарушают, — мрачно констатировал один из сотрудников. — Сниматься надо строго анфас.
   — Что поделаешь, артисты, — пошутил Игорь и деловито добавил: — Всё, товарищи. Спасибо вам. Завтра предъявлю той мамаше.
   — Куда спешишь? — остановил его второй сотрудник. — Метро уже закрыто. Погоди, у нас дежурная машина есть. Подбросим.
   — И то дело, — согласился Игорь и с досадой подумал: «Мои опять уже спят. И записка, конечно, лежит».
   Утром на вопрос Цветкова Игорь сдержанно ответил:
   — Ничего пока определенного нет. Сегодня к вечеру, может, что и будет.
   — Ты обиженного из себя не строй, — сказал Цветков. — На работе находишься. — И, помолчав, добавил: — Из Снежинска вчера сообщение поступило.
   — Ну, что? — встрепенулся Игорь.
   — Пока только встреча была с сотрудником. В гостинице. Лосев знакомую там встретил.
   — Какую знакомую?
   Цветков добродушно усмехнулся.
   — Обыкновенную. Из Москвы. В музее Достоевского работает. Горина такая.
   — Ого! — Игорь широко улыбнулся. — Ну, везет же ему!
   — А это мы еще поглядим, как ему везет, — хмуро заметил Цветков.
   Через некоторое время в комнату, где сидел один Откаленко, кто-то робко постучал.
   — Войдите! — крикнул Игорь.
   Дверь открылась, и он увидел вчерашнюю продавщицу газированной воды. Женщина тяжело подошла к столу. Игорь поднялся и подвинул ей стул.
   — Садитесь, мамаша. Жарко?
   — Силов никаких нет.
   — Зато по три плана в день, наверно, выполняете? На вас ведь солнце работает.
   — С вами нешто выполнишь? — добродушно проворчала женщина. — Чего вызвал-то?
   Было видно, что она сгорает от любопытства.
   — Хочу, мамаша, чтобы вы знакомого одного узнали.
   Игорь выложил перед ней на столе семь карточек с фотографиями.
   Женщина сразу посерьезнела, на широком лице, под глазами и в уголках рта собрались морщинки. Она вынула из кармана пальто очки, надела их и принялась внимательно изучать фотографии, беря каждую в руки и то приближая, то удаляя их от глаз.
   Игорь с невозмутимым видом закурил. Спокойствие это давалось ему, однако, нелегко.
   Наконец женщина, вздохнув, отложила карточки, сняла очки и виновато сказала:
   — Нету тут никаких знакомых.
   — Смотрите, мамаша, внимательно, — с тревогой предупредил Игорь. — Дело серьезное.
   Женщина обиженно возразила:
   — А я что, по-твоему, не понимаю? Нету, и все тут! А грех на душу брать не хочу. Это уж уволь.
   Пришлось ее отпустить.
   Что же теперь делать? Игорь задумчиво прошелся по комнате раз, другой, третий. Неужели этот парень действительно участвует в самодеятельности? Но тогда искать его — пустое дело. А может быть, выбрать в ГАИ все вишневые «Москвичи» в Москве? И отобрать только молодых владельцев? Но их сотни, это в лучшем случае. И на это уйдет не меньше недели. И предъявлять их продавщице все равно бесполезно, она запутается в этом море фотографий. Что же делать?.. Может быть, кто-то еще видел этот «Москвич»? Запомнил номер или хоть часть номера? Или какую-то новую деталь в поведении парня или той девушки в зеленом пальто? Или, наконец, той мамаши с девочкой?
   Игорь вздохнул, убрал со стола бумаги в старенький несгораемый шкаф и вышел на улицу. Настроение было преотвратное. Чертова работа! И главное, если бы хоть знать, что не напрасно трудишься. А то ведь попусту вся эта беготня, вся эта трепка нервов. Только чтобы утереть нос этому самодуру Цветкову, доказать очевидную вещь — что женщина с ребенком не имеет отношения к делу о пропаже портсигара.
   По дороге к музею Игорь вновь вспомнил о девушке в зеленом пальто. Где же он все-таки ее видел? У него была отличная зрительная память. Он запоминал людей мгновенно, после мимолетной встречи. Самое интересное, что раньше у него такой памяти не было, он выработал ее у себя, твердо поверив в слова профессора, читавшего им курс психологии: «Почти каждый может развить в себе любой вид памяти. Для этого нужно только одно качество — настойчивость». И Игорь доказал, что оно у него есть. Да, девушку в зеленом он где-то видел. Но где? В метро, в кино, на улице, у себя в милиции, в гостях? Игорь мучился, но вспомнить не мог.
   Он не заметил, как дошел до музея. Ему уже ненавистно было само это место, эта желтая стена с доской, ограда, покосившийся фонарный столб. Игорь завернул за угол и подошел к тому месту, где остановился, по словам продавщицы воды, тот злосчастный «Москвич». «Ну, с чего начнем?» — спросил он себя.
   Для начала он решил проверить, не видел ли машину кто-нибудь из жильцов окружающих домов, чьи окна выходят в переулок.
   Он ходил из квартиры в квартиру, беседовал с десятками людей, стараясь, чтобы каждый из них вспомнил тот день. Люди были очень разные и далеко не все охотно откликались на его просьбу, поэтому говорить с ними нужно было по-разному: то весело, с шуткой, то серьезно и вдумчиво, то строго и напористо. Это была утомительная, изматывающая работа, а главное, бесполезная: никто не видел в тот день вишневый «Москвич», остановившийся перед их окнами.
   К вечеру Игорь, не чувствуя ног от усталости и еле ворочая языком, злой и раздраженный вернулся на работу. Он сразу прошел к себе в комнату, уселся за стол и закурил, устало откинувшись на спинку стула. Потом достал из ящика сверток с бутербродами, который принес утром из дому, и механически стал жевать, уставившись глазами куда-то в пространство. Видеть никого не хотелось, думать — тоже.
   За этим занятием и застал его Цветков.
   — Набегался? — спросил он, усаживаясь за стол Лосева.
   — Досыта.
   — Ну, и что набегал?
   — Ничего не набегал.
   Цветков внимательно посмотрел на него и коротко приказал:
   — Рассказывай. Все подряд.
   Игорь отрывисто, с напускной небрежностью сообщил о всех своих неудачах за два последних дня. «Может, отвяжется, наконец, от меня с этой дамочкой?» — неприязненно подумал он.
   — Значит, она никого из них не узнала? — помолчав, задумчиво спросил Цветков.
   — Никого.
   — А ну-ка, покажи мне.
   Игорь достал из ящика карточки с фотографиями. Цветков внимательно рассмотрел их, держа в руке веером, как игральные карты. И вдруг скупо улыбнулся. Эта улыбка на широком, скуластом, обычно невозмутимом его лице удивительно шла Цветкову, словно приоткрывая в нем совсем другого человека, которого самодуром назвать было решительно невозможно. Кроме того, улыбка эта бесспорно означала, что Цветкову пришла в голову какая-то интересная мысль. И Игорь насторожился.
   — Артисты, а? Умеют себя подать, — сказал Цветков. — Один к одному, красавцы!
   — Мне на это наплевать, какие они красавцы и герои-любовники.
   — А ты не плюй в колодец, — улыбка исчезла с лица Цветкова. — Я тебе это все не зря сказал.
   — Ну и что, что они красавцы?
   — А то. Поди их тут узнай. Ей живыми этих парней показать надо.
   Игорь пожал плечами и горько усмехнулся, причем больше своим мыслям, чем словам Цветкова: смешно было даже предполагать, что такой человек, как Федор Кузьмич, так легко откажется от той дамочки. И Игорь угрюмо ответил:
   — Пожалуйста, могу всех их показать.
   — Ты мне одолжений не делай, — нахмурился Цветков. — Завтра же с утра бери машину.
   В этот вечер Игорь вернулся домой сравнительно рано.
   — Это просто ужасно, — сказала Алла, накрывая на стол. — То тебя до ночи нет, а уж когда встречаемся, то слова от тебя не добьешься. Ты в аптеке был?
   — Не успел.
   — Я так и знала! Все дела важнее, чем здоровье ребенка.
   — Болен он, что ли? Сыпь-то, оказывается, простой диатез.
   — Тебе бесполезно говорить, — ее голос задрожал от слез. — Во-первых, раз у Димки диатез, его надо мазать пастой Лассара. И еще ему надо принимать пепсин от несварения. Потом Димка кашляет, неужели ты не слышишь? Хотя когда тебе слышать!
   — Да не кашляет он!
   — Кашляет! Нужно ментоловое масло — делать ингаляцию. И вазелиновое масло — от запора.
   — Нет у него никакого запора!
   — Есть! Бывает, во всяком случае. Потом, посмотри, какой у него глазик.
   Алла оттащила Димку от стройки, с которой он возился на полу.
   — Глаза как глаза, — сердито сказал Игорь. — Вот сейчас заревет.
   Он усадил сына на колени.
   — Ты посмотри, левый глазик, он же красный, и веко тоже. Это может быть ячмень. Надо помазать гидрокортизоном. Я же не могу все успеть, — у Аллы задрожали губы. — И обед и стирка… И у меня тоже работа…
   Она успокоилась только после клятвенного обещания Игоря завтра же побывать в аптеке.
   Но назавтра, в середине дня, произошло то, чего Игорь никак не мог предвидеть.
   В узеньком и шумном, залепленном афишами коридорчике гастрольно-концертного объединения, куда Игорь привез Феодосью Степановну — так звали продавщицу газированный воды, — она вдруг узнала владельца вишневого «Москвича».
   Перед этим они побывали в трех театрах, и у Феодосьи Степановны голова шла кругом от нахлынувших на нее небывалых впечатлений. Так что Игорь потерял уже всякую надежду, что в суете, среди фантастических театральных кулис, гор декораций, в пестрой толпе актеров растерявшаяся Феодосья Степановна способна была узнать кого бы то ни было, а тем более один раз мельком виденного человека.
   В гастрольно-концертное объединение Игорь вез ее только для очистки совести. И вдруг в том самом узеньком коридорчике Феодосья Степановна замерла как вкопанная и, указав рукой на дверь, за которой исчез какой-то человек, сдавленным голосом сказала:
   — Ей-богу, он. Не сойти мне с этого места.
   А через час у Игоря состоялось знакомство с Владиславом Починским, полным, рыжеватым, разбитным парнем в модном светлом пиджаке и с галстуком-бабочкой под двойным подбородком. Он был актером одного из театров, до которого Игорь и его спутница еще не добрались, и попал к «концертникам» совершенно случайно.
   Починский нисколько не удивился и тем более не встревожился, когда Игорь предъявил ему свое служебное удостоверение, и, прижав большие розовые руки к груди, озабоченно сказал:
   — Только, уважаемый товарищ, прошу, в смысле умоляю, побыстрее. У нас сегодня прогон. Будут из Управления культуры. А у меня сложный грим.
   — Все зависит от вас, — улыбнулся Игорь.
   — Что от меня требуется?
   — Помощь. Только и всего.
   — С великим удовольствием. «Моя милиция меня бережет». Кстати, в одной нашей пьесе я играю участкового. Роль вся на юморе. Зал лежит.
   — Юмор — дело хорошее, — заметил Игорь. — Хотя с делами участкового как-то слабо вяжется.
   — Это, дорогой мой, у вас чисто ведомственный подход. А искусство все на заострении, на гиперболе. Заземленный реализм уже, знаете, отошел.
   — Не берусь спорить. Кесарю — кесарево. Между прочим, вы помните, как на днях подъезжали к музею Достоевского? Еще девочка там с мячом чуть под колеса не попала…
   Глаза Починского суетливо метнулись в сторону, но он тут же овладел собой и удивленно ответил:
   — Музей Достоевского? Никогда там не был, видит бог.