Когда Виталий вошел в тесную прихожую квартиры-музея, Антонина Степановна выходила из гардероба с кружкой дымящегося чаю. Она неловко кивнула Виталию и отвела глаза.
Светлана сидела за маленьким столиком у окна. Увидев входящего Виталия, она обрадованно всплеснула руками.
— Это вы?!
— Я. Вас это удивляет?
— Ужасно удивляет! Знаете, почему? — она, улыбаясь, загадочно посмотрела на Виталия и вдруг спохватилась: — Да вы садитесь!
Виталий сел и, в свою очередь, спросил:
— Почему же вы удивляетесь?
— А потому! Я только что ломала себе голову, как вас разыскать. Честное слово!
— Вы… меня разыскать?
Видно, у него был очень смущенный и обрадованный вид, потому что Светлана вдруг тоже смутилась.
— Мне ведь по делу надо было… Вы знаете! — оживилась вдруг она. — Я вчера держала в руках этот портсигар. Подумайте только! А сейчас он, конечно, не позвонил. Я просто как чувствовала!
— Вы держали портсигар? — изумленно переспросил Виталий. — Но расскажите же все по порядку!
И Светлана, захлебываясь, принялась рассказывать, как появился Павел Иванович в музее — она его назвала Иван Иванович и сказала, что так он и записался в тот день в книге посетителей, — как потом они поехали на дачу, как вынес он портсигар, как…
Виталий слушал, изредка уточняя детали. А когда Светлана сказала, что у Павла Ивановича не хватило денег на покупку портсигара, он с досадой воскликнул:
— Да купил он его, купил! У него денег куры не клюют! Целый портфель привез!
— Что вы говорите?!
— Что слышите. Где же вы простились с ним?
— У гостиницы «Москва». Мне в магазин надо было.
— Ну, теперь только вы его и видели, — махнул рукой Виталий.
— А я его в тот же вечер еще раз видела.
— Как так видели?
То, что рассказала Светлана, внезапно натолкнуло его на догадку. Надо было немедленно мчаться к Цветкову, поделиться с ним этой догадкой. И такое нетерпение отразилось вдруг на его лице, что Светлана невольно засмеялась.
— Вам надо уезжать, да? — спросила она.
— Надо.
— Послушайте, — она положила руку на его локоть. — Все-таки у вас ужасная работа, правда?
— Ну, нет!
— Ужасная, ужасная. И не спорьте. Но мне очень нравится, что вы ее так любите.
— Ну, так я вам должен сказать, что у вас тоже ужасная работа, — улыбнулся Виталий.
— У меня? Почему?
— Такие долгие командировки.
Светлана покраснела.
— Зато я возвращаюсь из них здоровой.
Виталию вдруг показалось, что этот разговор вдруг наполняется какой-то неуловимой радостью, и, всеми нервами чувствуя, как бегут драгоценные минуты, он сказал:
— Мне надо торопиться. Но я вам сегодня еще позвоню, можно?
Светлана улыбнулась.
— Вы просто как маленький, прощенье просите. Знаете что? Вечером позвоните мне домой.
— Домой?.. Ну конечно! Я вам обязательно позвоню.
Он торопливо записал номер телефона.
Виталий даже не подозревал, в каком неожиданном месте окажется он сегодня вечером.
День, начавшийся допросом Сердюка, разворачивался в обычном, лихорадочном темпе, до краев наполненный делами, срочными, важными, совершенно неотложными.
— Возможно, ты и прав, — задумчиво кивнул головой Цветков, когда примчавшийся из музея Лосев поделился с ним своей догадкой. — Бери машину и двигай. — И когда Виталий был уже в дверях, спросил: — Про отца не забыл?
— Ну что вы! — Виталий остановился и взглянул на часы. — Сейчас за ним, потом сразу еду в гостиницу.
— Не забудь мне позвонить.
Виталий улыбнулся.
— Это уже привычка.
За отцом Виталий должен был заехать, чтобы везти в больницу к Откаленко. Шофер Коля домчал его до института, где работал отец, в несколько минут.
— Успеем, а? — с тревогой спросил он, тормозя у высокого подъезда с двумя колоннами по бокам,
— Ты что, чудак? — улыбнулся Виталий. — Я же только для страховки его везу.
Вбежав в кабинет отца, он весело доложил:
— Профессор, машина вас ждет.
Лосев-отец сидел на кончике стула, в халате и шапочке, и что-то торопливо записывал. Увидев сына, он нахмурился.
— Ты, Витик, ставишь меня каждый раз в крайне неловкое положение, — сказал он, поднимаясь и снимая халат. — Сначала потащил меня в больницу к этому пареньку. Ну, хорошо. Там действительно были сомнения.
— Вот видишь!
— Да. Это я понимаю. Хотя там имеется и свой консультант. И, как видишь, все обошлось благополучно. Сегодня, кстати, утренняя температура у этого Васи уже нормальная. Появился аппетит.
Виталий улыбнулся.
— Ты, значит, опять звонил туда?
— Естественно, — пожал плечами Лосев-старший. — Раз уж я больного консультировал. Вообще то, что ты рассказал об этом Васе… — И решительно закончил: — Но сейчас ехать консультировать Игоря — это не только неэтично, это, если хочешь, смешно. Врачи там превосходные. Руднева и Гинзбурга я знаю лично уже много лет.
Однако он повесил халат в шкаф и снял со спинки кресла пиджак.
— Папа, это только для нашего спокойствия. И Алла…
— Алла, как-никак, медик. Ей все объяснили. Ведь никакой опасности нет.
— А она плачет!
— Так и положено. Она еще и жена.
— Папа!
— Ну, видишь, что я собираюсь!
…Часа два спустя, отвезя отца обратно в институт и окончательно успокоившись за друга — отец заявил, что Игорь отделался сравнительно легко, — Виталий приехал в гостиницу «Москва». Показав свое удостоверение дежурному администратору, он узнал адрес швейцара, который работал вчера вечером. Правда, швейцаров было двое, но Виталия интересовал лишь один: толстый и пожилой, с усами — так его описала Светлана.
Старый швейцар жил в одном из арбатских переулков, и разыскать его труда не составляло. Игнатий Матвеевич — так звали старика — «был в швейцарах», как он выразился, уже лет сорок, еще в старой «Праге» служил.
Игнатий Матвеевич как раз томился от безделья, коротая последние полчаса перед тем, как идти в очередь за «Вечеркой», когда в дверь позвонил Виталий. Усадив гостя, он собрался уже было подробно рассказать, как, бывало, кутил «у нас» Савва и какие чаевые раздавали «последние буржуи, пока их к ногтю не взяли», но Виталий, сославшись на спешку, деликатно перевел его воспоминания на вчерашнее дежурство. Профессиональная память не подвела и тут. Игнатий Матвеевич легко припомнил величественного Павла Ивановича и сообщил, что тот интересовался «сто двенадцатым номером».
— По телефончику туда сперва позвонил.
— Не слышали, что он сказал?
— Почему не слышал? Прислушался. Потому он как-то боком разговаривал.
— Это что значит «боком»? — удивился Виталий.
Старик хитро усмехнулся.
— А то значит, что намеком сказал: «Все в порядке. К вам можно?» А тот, видать, сказал: «Спущусь». А этот: «Нет, лучше к вам зайду». Ну и пошел себе.
Виталий поспешно распрощался и кинулся к машине. Через десять минут он был уже снова в гостинице.
— В сто двенадцатом? — переспросил его администратор и заглянул в книгу регистрации приезжих. — Там живет господин Ласар с супругой. Коммерсант из Нью-Йорка, — и, помедлив, добавил: — Между прочим, они освобождают номер.
— Уезжают? — обеспокоенно спросил Виталий.
— Улетают на родину.
— А можно узнать точно, каким рейсом?
— Отчего же… Можно, конечно.
Получив нужные сведения, Виталий позвонил Цветкову.
— М-да… история… — задумался тот, потом приказал: — Заезжай за мной. Поедем в «Шереметьево». Быстро.
Уже начинало темнеть, когда машина пронеслась мимо зеленеющих бульваров Ленинградского проспекта. Справа промелькнули огни «Советской» гостиницы, стадион «Динамо», причудливые башни и зубчатая стена Петровского дворца, потом слева, за деревьями бульвара, выплыли в потемневшем небе высокие параллелепипеды новых зданий Центрального аэропорта, на их крышах рубинами вспыхнули сигнальные огни. Около развилки машина нырнула в длинный тоннель и выскочила на поверхность уже на Ленинградском шоссе. И опять по сторонам замелькали светлые громады новых зданий. Широченная лента шоссе с разделительной полосой посредине, на которой уже пробивалась зеленая россыпь травинок, вела все дальше. Слева потянулась красивая парковая ограда речного вокзала, потом шоссе по ажурному мосту пересекло Москву-реку, затем под другим мостом мелькнула серая лента кольцевой шоссейной дороги. Еще несколько минут езды, и машина свернула около красивого указателя на дорогу к аэропорту.
Начальника Шереметьевской таможни, спокойного, немногословного человека в зеленом форменном пиджаке, застали в небольшом домике, в стороне от здания вокзала.
Приезжие показали свои удостоверения, затем Цветков сказал:
— Вот какое дело. Через два часа рейс на Париж.
— Через два часа пятнадцать минут.
— Оформление пассажиров еще не начали?
— Нет еще.
— Значит, вовремя подскочили. Дело в том, что этим рейсом улетает некий господин Ласар. И, по нашим сведениям, увозит одну… как вам сказать…
— Историческую реликвию, — нетерпеливо подсказал Виталий. — Краденую. Из музея.
— Что именно?
— Портсигар писателя Достоевского, — сказал Цветков. — Такой, знаете, старенький кожаный портсигар.
— Хорошо. Я дам указание. А вы будьте в досмотровом зале. И еще вот что. Хорошо бы подъехал сотрудник музея. Тут бы на месте и опознал.
Цветков посмотрел на Виталия.
— Вы разрешите позвонить в музей? — спросил тот начальника таможни.
— Пожалуйста.
Виталий набрал номер и попросил к телефону Светлану Горину.
— В «Шереметьево»? — удивленно переспросила Светлана. — Это же так далеко! А что мне там делать?
— Вы должны будете опознать портсигар Достоевского. Я за вами сейчас приеду.
— Что вы говорите! Портсигар? И снова опознавать? Просто с ума сойти можно! Ну, что за разговор! Приезжайте скорее!
Уже в темноте, плутая среди деревьев, Цветков и Лосев выбрались на ярко освещенную площадь перед международным аэровокзалом. По бокам ее протянулись длинные стеклянные павильоны досмотровых залов — один для отъезжающих пассажиров, другой для приезжающих. Наполненные ярким светом, с мелькающими там силуэтами людей, павильоны эти на фоне темного леса показались Виталию какими-то гигантскими аквариумами.
— Интересно, что мы там выудим сегодня, — сказал он, кивнув на павильон.
— Выудим портсигар, — ответил Цветков. — И делу конец. Тут уж без промаха, милый. Чует моя душа. Даже самый хитрый лисий след должен ведь где-то кончиться.
И опять Виталий несся в машине, который раз уже за этот день.
На обратном пути в аэропорт Светлана сказала:
— Вы знаете, мне даже немного страшно. Как вы будете отнимать у этого господина портсигар?
— Не отнимать, а конфисковывать, — улыбнулся Виталий.
— Все равно страшновато. И ужасно интересно. А вообще с этим портсигаром такая история…
— О, вы даже не знаете, какая с ним история! Скоро я вам ее расскажу.
— Очень скоро?
— Очень, — снова улыбнулся Виталий.
По лицу девушки скользили тени от мелькавших огней. Виталий прибавил:
— Из-за этого портсигара мы с вами познакомились.
— Тоже глава в истории с ним, — засмеялась Светлана.
— И немаловажная, между прочим.
Оба умолкли.
Досмотровый зал встретил их ослепительным светом, суетой и шумом. Кругом сновали возбужденные пассажиры, носильщики, гиды, провожающие, раздавались возгласы, смех.
Зал был перегорожен во всю длину узкой лентой столов для осмотра вещей, прерываемой высокими конторками, где таможенники оформляли документы. К этим конторкам тянулись короткие очереди из пассажиров, в руках у них были чемоданы, картонки, саки. Возле некоторых из пассажиров стояли носильщики с вещами.
Виталий не сразу нашел в толпе Цветкова. Тот скромно стоял около стеклянной стены павильона, напротив одной из конторских стоек, за которой работал молодой улыбчивый таможенник.
В свою очередь, Цветков глазами показал Виталию на невысокого, очень полного человека в шляпе и клетчатом сером костюме, с желтым галстуком-бабочкой на белоснежной рубашке. Пальто он снял, но лицо все равно блестело от пота. Большие навыкате глаза нетерпеливо следили за работой таможенника. Это был, без сомнения, господин Ласар. Рядом с ним стояла тоже очень полная, выше его ростом, седая дама, усталая и флегматичная.
Наклонившись к Светлане, Виталий прошептал:
— Спектакль сейчас начнется. Идемте ближе.
Вскоре господин Ласар оказался возле таможенника. Тот бегло взглянул на его документы и с любезной улыбкой произнес, указывая на длинный стол рядом:
— Прошу, господин, ваши вещи сюда.
Три пестрых, в наклейках чемодана и два сака легли на стол. Таможенник подошел к ним и попросил:
— Будьте любезны, откройте.
Около стола появились еще два таможенника.
— Я не понимаю, — нервно возразил господин Ласар по-русски, хотя и с сильным акцентом. — В чем дело? Почему такие придирки?
— Это, господин, обычный таможенный досмотр. Не более того, — возразил один из таможенников.
— Но других пассажиров вы не заставляете открывать вещи! Я протестую! Я дружу с президентом! Я буду жаловаться вашему министру!
Он кричал все громче, но чемоданы упорно не открывал. Седая дама болезненно морщилась, потом негромко сказала:
— Анри, ты меня утомляешь. И потом кругом все смотрят. Стыдно.
— Они не имеют права! — обернулся к ней Ласар.
Ему все же пришлось открыть чемоданы.
Первое, что извлекли оттуда, были две деревянные, потемневшие от времени иконы. Они были обернуты в целлофан и тщательно перевязаны шпагатом.
— У вас есть разрешение на них Министерства культуры? — спросил Ласара один из таможенников.
— При чем здесь министерство? — раздраженно ответил тот. — Иконы куплены у частных лиц.
— Таков наш закон, господин Ласар.
Досмотр вещей продолжался.
Виталий и Светлана с одной стороны, Цветков с другой стояли в небольшой толпе пассажиров и провожающих и не спускали глаз с раскрытых чемоданов на длинном низком столе. Таможенники быстро вынимали и просматривали их содержимое. Здесь были банки с икрой, бутылки водки, матрешки, часы «Вымпел», новенький «Зоркий-4» толстый альбом с цветными открытками видов Москвы, деревянные, ярко раскрашенные игрушки, белье, вещи.
Один из таможенников стал просматривать альбом с открытками. Виталий и Светлана переглянулись.
— Не знает, где искать, — с усмешкой шепнул Виталий.
Внезапно таможенник принялся быстро и уверенно вынимать открытки из альбома. Почти за каждой из них оказались заложенными советские деньги достоинством в двадцать пять или пятьдесят рублей.
Ласар побагровел, но молчал.
— Придется составить акт о контрабанде, — сказал таможенник, собирая и пересчитывая деньги.
— Пожалуйста, — равнодушно пожал плечами Ласар. — Видно, есть еще один закон у вас, с которым я не успел познакомиться.
Таможенник усмехнулся.
— Ну, с запретом вывозить нашу валюту вы знакомы, господин Ласар. Иначе не стали бы ее так прятать и указали в декларации.
Ласар почти не слушал его и с нарастающей тревогой следил, как перебирают таможенники остальные вещи в чемоданах и саках.
Наконец он с беспокойством воскликнул:
— Боже мой, я, кажется, забыл кое-что в гостинице! Да, да, конечно! — И решительно объявил: — Я должен вернуться!
— До отлета всего час, господин Ласар, — заметил таможенник. — Администрация гостиницы вышлет по почте то, что вы забыли.
— Нет! Нет! Как можно! — волновался тот. — Я хочу очень быстро! Моя жена…
— Я поеду с тобой, Анри, — объявила та и недоуменно спросила: — Что ты там забыл?
Но супруг ее уже решительно натянул пальто и устремился к выходу.
— Господин Ласар! — крикнул ему вдогонку таможенник. — Досмотр вещей окончен! Нам надо еще составить акт!
— Потом, потом! Сохраните их!
В гостиницу две машины примчались почти одновременно.
— Я ручаюсь, он забыл портсигар, — сказал Цветков, усмехаясь.
А через несколько минут вспыхнул грандиозный скандал. Ласар, размахивая кулаками, наступал на перепуганную горничную и яростно кричал:
— Я не позволю!.. Отдайте немедленно мою вещь!.. Я подам в суд!.. Воровство!.. Это взяли вы!.. Вы!.. Вы!..
— Боже мой, Анри! Что она взяла?.. — взволнованно спрашивала его супруга, прижимая руки к груди. — Почему ты так кричишь?.. У тебя будет удар!..
— Оставь!.. Ты ничего не знаешь!.. — кричал Ласар. — Это у нее сейчас будет удар!.. Я подам в суд!..
В номер заглядывали встревоженные и любопытные лица. Наконец появился лейтенант милиции и строго спросил Ласара:
— Что произошло, господин…
— Ласар, — подсказал администратор гостиницы.
— Эта… эта женщина… — указал Ласар на горничную. — Украла вещь…
— Да ничего я не брала!.. Я здесь одиннадцать лет работаю… — чуть не плача, сказала пожилая горничная. — Да разве…
— Какую вещь? — перебив ее, строго спросил лейтенант у Ласара. — Я спрашиваю: какая вещь у вас пропала?
Тот на минуту умолк, обвел выпуклыми глазами окружавших и, помедлив, уже спокойно заявил:
— Извините. Я погорячился. Это всего лишь старенький кожаный портсигар. Он дорог мне как память об отце.
Светлана в волнении прижала руку ко рту.
Все присутствующие недоуменно переглянулись.
— Боже мой, Анри! — вдруг проговорила супруга Ласара. — Я же сама выбросила какой-то старый, противный кошелек. Это был совсем не наш кошелек…
— Ты?.. Выбросила?.. Сама?.. Кошелек?.. — прошептал Ласар, меняясь в лице, и вдруг снова закричал: — Куда ты его выбросила? Когда?
— Сегодня утром. Когда складывала вещи. Я нашла его в твоем белье и очень удивилась…
— Боже мой, «удивилась»! Ну, и что дальше?
— Я его выбросила в мусоропровод. Он так дурно пахнул, — она брезгливо повела плечами.
— Он «дурно пахнул»! — всплеснул руками Ласар.
— Мусоропровод уже дважды очищали сегодня, — произнес администратор.
— О!.. О!.. — закричал Ласар и повернулся к окружающим. — Все! Финита ла комедия!.. — потом он схватил за руку жену и потянул ее к двери. — Скорее! Мы еще успеем на самолет.
Цветков, Лосев и Светлана вышли из гостиницы и остановились около освещенного подъезда.
— Вот, милые, и все, — сказал Цветков. — А поргсигар ушел от нас. Жаль, что ни говори.
Светлана вздохнула.
— И все же напоследок он сослужил неплохую службу, — заметил Виталий. — Хотя путь, по которому мы прошли за ним, и не был усеян розами. Но прошли мы его не без пользы, Федор Кузьмич.
— Польза, конечно, была, — согласился Цветков. — Кое-кого мы на нем подобрали.
И Виталий закончил:
— След лисицы вел к хищникам и к их жертвам. Это естественно. И вел он охотников.
— Что еще за аллегории? — засмеялась Светлана.
— А разве не так? — живо возразил Лосев. — Пока есть хищники, должны быть и охотники. — Он многозначительно погрозил пальцем. — Чтобы не было жертв и потерь. Чтобы был покой.
— Вы еще поэт и философ. Вот не знала!
Но тут вмешался Цветков.
— Милые мои, будьте здоровы. С тобой до завтра, — кивнул он Виталию, — а с вами… — Он повернулся к Светлане. — Тоже встретимся… — И добавил, улыбнувшись: — Оперативное чутье подсказывает.
Когда Цветков отошел, Виталий спросил:
— Я вас провожу, можно?
Они шли в толпе прохожих по широкому тротуару, залитому светом нестерпимо ярких ламп и огнями витрин. Потом перешли к скверу. Слева за ревущим потоком машин высилась светлая громада Большого театра, рядом сверкали огнями все пять стеклянных этажей ЦУМа. А справа, из тихого полутемного сквера, словно выплывала белая скала с изваянием Маркса. И от этого контраста Виталий вдруг невольно подумал: «Вот она какая, жизнь, — разная и трудная!» Он покосился на Светлану. Взгляды их встретились, и оба улыбнулись. Отчего? Да мало ли!..
Завтра их ждал новый день.
Светлана сидела за маленьким столиком у окна. Увидев входящего Виталия, она обрадованно всплеснула руками.
— Это вы?!
— Я. Вас это удивляет?
— Ужасно удивляет! Знаете, почему? — она, улыбаясь, загадочно посмотрела на Виталия и вдруг спохватилась: — Да вы садитесь!
Виталий сел и, в свою очередь, спросил:
— Почему же вы удивляетесь?
— А потому! Я только что ломала себе голову, как вас разыскать. Честное слово!
— Вы… меня разыскать?
Видно, у него был очень смущенный и обрадованный вид, потому что Светлана вдруг тоже смутилась.
— Мне ведь по делу надо было… Вы знаете! — оживилась вдруг она. — Я вчера держала в руках этот портсигар. Подумайте только! А сейчас он, конечно, не позвонил. Я просто как чувствовала!
— Вы держали портсигар? — изумленно переспросил Виталий. — Но расскажите же все по порядку!
И Светлана, захлебываясь, принялась рассказывать, как появился Павел Иванович в музее — она его назвала Иван Иванович и сказала, что так он и записался в тот день в книге посетителей, — как потом они поехали на дачу, как вынес он портсигар, как…
Виталий слушал, изредка уточняя детали. А когда Светлана сказала, что у Павла Ивановича не хватило денег на покупку портсигара, он с досадой воскликнул:
— Да купил он его, купил! У него денег куры не клюют! Целый портфель привез!
— Что вы говорите?!
— Что слышите. Где же вы простились с ним?
— У гостиницы «Москва». Мне в магазин надо было.
— Ну, теперь только вы его и видели, — махнул рукой Виталий.
— А я его в тот же вечер еще раз видела.
— Как так видели?
То, что рассказала Светлана, внезапно натолкнуло его на догадку. Надо было немедленно мчаться к Цветкову, поделиться с ним этой догадкой. И такое нетерпение отразилось вдруг на его лице, что Светлана невольно засмеялась.
— Вам надо уезжать, да? — спросила она.
— Надо.
— Послушайте, — она положила руку на его локоть. — Все-таки у вас ужасная работа, правда?
— Ну, нет!
— Ужасная, ужасная. И не спорьте. Но мне очень нравится, что вы ее так любите.
— Ну, так я вам должен сказать, что у вас тоже ужасная работа, — улыбнулся Виталий.
— У меня? Почему?
— Такие долгие командировки.
Светлана покраснела.
— Зато я возвращаюсь из них здоровой.
Виталию вдруг показалось, что этот разговор вдруг наполняется какой-то неуловимой радостью, и, всеми нервами чувствуя, как бегут драгоценные минуты, он сказал:
— Мне надо торопиться. Но я вам сегодня еще позвоню, можно?
Светлана улыбнулась.
— Вы просто как маленький, прощенье просите. Знаете что? Вечером позвоните мне домой.
— Домой?.. Ну конечно! Я вам обязательно позвоню.
Он торопливо записал номер телефона.
Виталий даже не подозревал, в каком неожиданном месте окажется он сегодня вечером.
День, начавшийся допросом Сердюка, разворачивался в обычном, лихорадочном темпе, до краев наполненный делами, срочными, важными, совершенно неотложными.
— Возможно, ты и прав, — задумчиво кивнул головой Цветков, когда примчавшийся из музея Лосев поделился с ним своей догадкой. — Бери машину и двигай. — И когда Виталий был уже в дверях, спросил: — Про отца не забыл?
— Ну что вы! — Виталий остановился и взглянул на часы. — Сейчас за ним, потом сразу еду в гостиницу.
— Не забудь мне позвонить.
Виталий улыбнулся.
— Это уже привычка.
За отцом Виталий должен был заехать, чтобы везти в больницу к Откаленко. Шофер Коля домчал его до института, где работал отец, в несколько минут.
— Успеем, а? — с тревогой спросил он, тормозя у высокого подъезда с двумя колоннами по бокам,
— Ты что, чудак? — улыбнулся Виталий. — Я же только для страховки его везу.
Вбежав в кабинет отца, он весело доложил:
— Профессор, машина вас ждет.
Лосев-отец сидел на кончике стула, в халате и шапочке, и что-то торопливо записывал. Увидев сына, он нахмурился.
— Ты, Витик, ставишь меня каждый раз в крайне неловкое положение, — сказал он, поднимаясь и снимая халат. — Сначала потащил меня в больницу к этому пареньку. Ну, хорошо. Там действительно были сомнения.
— Вот видишь!
— Да. Это я понимаю. Хотя там имеется и свой консультант. И, как видишь, все обошлось благополучно. Сегодня, кстати, утренняя температура у этого Васи уже нормальная. Появился аппетит.
Виталий улыбнулся.
— Ты, значит, опять звонил туда?
— Естественно, — пожал плечами Лосев-старший. — Раз уж я больного консультировал. Вообще то, что ты рассказал об этом Васе… — И решительно закончил: — Но сейчас ехать консультировать Игоря — это не только неэтично, это, если хочешь, смешно. Врачи там превосходные. Руднева и Гинзбурга я знаю лично уже много лет.
Однако он повесил халат в шкаф и снял со спинки кресла пиджак.
— Папа, это только для нашего спокойствия. И Алла…
— Алла, как-никак, медик. Ей все объяснили. Ведь никакой опасности нет.
— А она плачет!
— Так и положено. Она еще и жена.
— Папа!
— Ну, видишь, что я собираюсь!
…Часа два спустя, отвезя отца обратно в институт и окончательно успокоившись за друга — отец заявил, что Игорь отделался сравнительно легко, — Виталий приехал в гостиницу «Москва». Показав свое удостоверение дежурному администратору, он узнал адрес швейцара, который работал вчера вечером. Правда, швейцаров было двое, но Виталия интересовал лишь один: толстый и пожилой, с усами — так его описала Светлана.
Старый швейцар жил в одном из арбатских переулков, и разыскать его труда не составляло. Игнатий Матвеевич — так звали старика — «был в швейцарах», как он выразился, уже лет сорок, еще в старой «Праге» служил.
Игнатий Матвеевич как раз томился от безделья, коротая последние полчаса перед тем, как идти в очередь за «Вечеркой», когда в дверь позвонил Виталий. Усадив гостя, он собрался уже было подробно рассказать, как, бывало, кутил «у нас» Савва и какие чаевые раздавали «последние буржуи, пока их к ногтю не взяли», но Виталий, сославшись на спешку, деликатно перевел его воспоминания на вчерашнее дежурство. Профессиональная память не подвела и тут. Игнатий Матвеевич легко припомнил величественного Павла Ивановича и сообщил, что тот интересовался «сто двенадцатым номером».
— По телефончику туда сперва позвонил.
— Не слышали, что он сказал?
— Почему не слышал? Прислушался. Потому он как-то боком разговаривал.
— Это что значит «боком»? — удивился Виталий.
Старик хитро усмехнулся.
— А то значит, что намеком сказал: «Все в порядке. К вам можно?» А тот, видать, сказал: «Спущусь». А этот: «Нет, лучше к вам зайду». Ну и пошел себе.
Виталий поспешно распрощался и кинулся к машине. Через десять минут он был уже снова в гостинице.
— В сто двенадцатом? — переспросил его администратор и заглянул в книгу регистрации приезжих. — Там живет господин Ласар с супругой. Коммерсант из Нью-Йорка, — и, помедлив, добавил: — Между прочим, они освобождают номер.
— Уезжают? — обеспокоенно спросил Виталий.
— Улетают на родину.
— А можно узнать точно, каким рейсом?
— Отчего же… Можно, конечно.
Получив нужные сведения, Виталий позвонил Цветкову.
— М-да… история… — задумался тот, потом приказал: — Заезжай за мной. Поедем в «Шереметьево». Быстро.
Уже начинало темнеть, когда машина пронеслась мимо зеленеющих бульваров Ленинградского проспекта. Справа промелькнули огни «Советской» гостиницы, стадион «Динамо», причудливые башни и зубчатая стена Петровского дворца, потом слева, за деревьями бульвара, выплыли в потемневшем небе высокие параллелепипеды новых зданий Центрального аэропорта, на их крышах рубинами вспыхнули сигнальные огни. Около развилки машина нырнула в длинный тоннель и выскочила на поверхность уже на Ленинградском шоссе. И опять по сторонам замелькали светлые громады новых зданий. Широченная лента шоссе с разделительной полосой посредине, на которой уже пробивалась зеленая россыпь травинок, вела все дальше. Слева потянулась красивая парковая ограда речного вокзала, потом шоссе по ажурному мосту пересекло Москву-реку, затем под другим мостом мелькнула серая лента кольцевой шоссейной дороги. Еще несколько минут езды, и машина свернула около красивого указателя на дорогу к аэропорту.
Начальника Шереметьевской таможни, спокойного, немногословного человека в зеленом форменном пиджаке, застали в небольшом домике, в стороне от здания вокзала.
Приезжие показали свои удостоверения, затем Цветков сказал:
— Вот какое дело. Через два часа рейс на Париж.
— Через два часа пятнадцать минут.
— Оформление пассажиров еще не начали?
— Нет еще.
— Значит, вовремя подскочили. Дело в том, что этим рейсом улетает некий господин Ласар. И, по нашим сведениям, увозит одну… как вам сказать…
— Историческую реликвию, — нетерпеливо подсказал Виталий. — Краденую. Из музея.
— Что именно?
— Портсигар писателя Достоевского, — сказал Цветков. — Такой, знаете, старенький кожаный портсигар.
— Хорошо. Я дам указание. А вы будьте в досмотровом зале. И еще вот что. Хорошо бы подъехал сотрудник музея. Тут бы на месте и опознал.
Цветков посмотрел на Виталия.
— Вы разрешите позвонить в музей? — спросил тот начальника таможни.
— Пожалуйста.
Виталий набрал номер и попросил к телефону Светлану Горину.
— В «Шереметьево»? — удивленно переспросила Светлана. — Это же так далеко! А что мне там делать?
— Вы должны будете опознать портсигар Достоевского. Я за вами сейчас приеду.
— Что вы говорите! Портсигар? И снова опознавать? Просто с ума сойти можно! Ну, что за разговор! Приезжайте скорее!
Уже в темноте, плутая среди деревьев, Цветков и Лосев выбрались на ярко освещенную площадь перед международным аэровокзалом. По бокам ее протянулись длинные стеклянные павильоны досмотровых залов — один для отъезжающих пассажиров, другой для приезжающих. Наполненные ярким светом, с мелькающими там силуэтами людей, павильоны эти на фоне темного леса показались Виталию какими-то гигантскими аквариумами.
— Интересно, что мы там выудим сегодня, — сказал он, кивнув на павильон.
— Выудим портсигар, — ответил Цветков. — И делу конец. Тут уж без промаха, милый. Чует моя душа. Даже самый хитрый лисий след должен ведь где-то кончиться.
И опять Виталий несся в машине, который раз уже за этот день.
На обратном пути в аэропорт Светлана сказала:
— Вы знаете, мне даже немного страшно. Как вы будете отнимать у этого господина портсигар?
— Не отнимать, а конфисковывать, — улыбнулся Виталий.
— Все равно страшновато. И ужасно интересно. А вообще с этим портсигаром такая история…
— О, вы даже не знаете, какая с ним история! Скоро я вам ее расскажу.
— Очень скоро?
— Очень, — снова улыбнулся Виталий.
По лицу девушки скользили тени от мелькавших огней. Виталий прибавил:
— Из-за этого портсигара мы с вами познакомились.
— Тоже глава в истории с ним, — засмеялась Светлана.
— И немаловажная, между прочим.
Оба умолкли.
Досмотровый зал встретил их ослепительным светом, суетой и шумом. Кругом сновали возбужденные пассажиры, носильщики, гиды, провожающие, раздавались возгласы, смех.
Зал был перегорожен во всю длину узкой лентой столов для осмотра вещей, прерываемой высокими конторками, где таможенники оформляли документы. К этим конторкам тянулись короткие очереди из пассажиров, в руках у них были чемоданы, картонки, саки. Возле некоторых из пассажиров стояли носильщики с вещами.
Виталий не сразу нашел в толпе Цветкова. Тот скромно стоял около стеклянной стены павильона, напротив одной из конторских стоек, за которой работал молодой улыбчивый таможенник.
В свою очередь, Цветков глазами показал Виталию на невысокого, очень полного человека в шляпе и клетчатом сером костюме, с желтым галстуком-бабочкой на белоснежной рубашке. Пальто он снял, но лицо все равно блестело от пота. Большие навыкате глаза нетерпеливо следили за работой таможенника. Это был, без сомнения, господин Ласар. Рядом с ним стояла тоже очень полная, выше его ростом, седая дама, усталая и флегматичная.
Наклонившись к Светлане, Виталий прошептал:
— Спектакль сейчас начнется. Идемте ближе.
Вскоре господин Ласар оказался возле таможенника. Тот бегло взглянул на его документы и с любезной улыбкой произнес, указывая на длинный стол рядом:
— Прошу, господин, ваши вещи сюда.
Три пестрых, в наклейках чемодана и два сака легли на стол. Таможенник подошел к ним и попросил:
— Будьте любезны, откройте.
Около стола появились еще два таможенника.
— Я не понимаю, — нервно возразил господин Ласар по-русски, хотя и с сильным акцентом. — В чем дело? Почему такие придирки?
— Это, господин, обычный таможенный досмотр. Не более того, — возразил один из таможенников.
— Но других пассажиров вы не заставляете открывать вещи! Я протестую! Я дружу с президентом! Я буду жаловаться вашему министру!
Он кричал все громче, но чемоданы упорно не открывал. Седая дама болезненно морщилась, потом негромко сказала:
— Анри, ты меня утомляешь. И потом кругом все смотрят. Стыдно.
— Они не имеют права! — обернулся к ней Ласар.
Ему все же пришлось открыть чемоданы.
Первое, что извлекли оттуда, были две деревянные, потемневшие от времени иконы. Они были обернуты в целлофан и тщательно перевязаны шпагатом.
— У вас есть разрешение на них Министерства культуры? — спросил Ласара один из таможенников.
— При чем здесь министерство? — раздраженно ответил тот. — Иконы куплены у частных лиц.
— Таков наш закон, господин Ласар.
Досмотр вещей продолжался.
Виталий и Светлана с одной стороны, Цветков с другой стояли в небольшой толпе пассажиров и провожающих и не спускали глаз с раскрытых чемоданов на длинном низком столе. Таможенники быстро вынимали и просматривали их содержимое. Здесь были банки с икрой, бутылки водки, матрешки, часы «Вымпел», новенький «Зоркий-4» толстый альбом с цветными открытками видов Москвы, деревянные, ярко раскрашенные игрушки, белье, вещи.
Один из таможенников стал просматривать альбом с открытками. Виталий и Светлана переглянулись.
— Не знает, где искать, — с усмешкой шепнул Виталий.
Внезапно таможенник принялся быстро и уверенно вынимать открытки из альбома. Почти за каждой из них оказались заложенными советские деньги достоинством в двадцать пять или пятьдесят рублей.
Ласар побагровел, но молчал.
— Придется составить акт о контрабанде, — сказал таможенник, собирая и пересчитывая деньги.
— Пожалуйста, — равнодушно пожал плечами Ласар. — Видно, есть еще один закон у вас, с которым я не успел познакомиться.
Таможенник усмехнулся.
— Ну, с запретом вывозить нашу валюту вы знакомы, господин Ласар. Иначе не стали бы ее так прятать и указали в декларации.
Ласар почти не слушал его и с нарастающей тревогой следил, как перебирают таможенники остальные вещи в чемоданах и саках.
Наконец он с беспокойством воскликнул:
— Боже мой, я, кажется, забыл кое-что в гостинице! Да, да, конечно! — И решительно объявил: — Я должен вернуться!
— До отлета всего час, господин Ласар, — заметил таможенник. — Администрация гостиницы вышлет по почте то, что вы забыли.
— Нет! Нет! Как можно! — волновался тот. — Я хочу очень быстро! Моя жена…
— Я поеду с тобой, Анри, — объявила та и недоуменно спросила: — Что ты там забыл?
Но супруг ее уже решительно натянул пальто и устремился к выходу.
— Господин Ласар! — крикнул ему вдогонку таможенник. — Досмотр вещей окончен! Нам надо еще составить акт!
— Потом, потом! Сохраните их!
В гостиницу две машины примчались почти одновременно.
— Я ручаюсь, он забыл портсигар, — сказал Цветков, усмехаясь.
А через несколько минут вспыхнул грандиозный скандал. Ласар, размахивая кулаками, наступал на перепуганную горничную и яростно кричал:
— Я не позволю!.. Отдайте немедленно мою вещь!.. Я подам в суд!.. Воровство!.. Это взяли вы!.. Вы!.. Вы!..
— Боже мой, Анри! Что она взяла?.. — взволнованно спрашивала его супруга, прижимая руки к груди. — Почему ты так кричишь?.. У тебя будет удар!..
— Оставь!.. Ты ничего не знаешь!.. — кричал Ласар. — Это у нее сейчас будет удар!.. Я подам в суд!..
В номер заглядывали встревоженные и любопытные лица. Наконец появился лейтенант милиции и строго спросил Ласара:
— Что произошло, господин…
— Ласар, — подсказал администратор гостиницы.
— Эта… эта женщина… — указал Ласар на горничную. — Украла вещь…
— Да ничего я не брала!.. Я здесь одиннадцать лет работаю… — чуть не плача, сказала пожилая горничная. — Да разве…
— Какую вещь? — перебив ее, строго спросил лейтенант у Ласара. — Я спрашиваю: какая вещь у вас пропала?
Тот на минуту умолк, обвел выпуклыми глазами окружавших и, помедлив, уже спокойно заявил:
— Извините. Я погорячился. Это всего лишь старенький кожаный портсигар. Он дорог мне как память об отце.
Светлана в волнении прижала руку ко рту.
Все присутствующие недоуменно переглянулись.
— Боже мой, Анри! — вдруг проговорила супруга Ласара. — Я же сама выбросила какой-то старый, противный кошелек. Это был совсем не наш кошелек…
— Сегодня утром. Когда складывала вещи. Я нашла его в твоем белье и очень удивилась…
— Боже мой, «удивилась»! Ну, и что дальше?
— Я его выбросила в мусоропровод. Он так дурно пахнул, — она брезгливо повела плечами.
— Он «дурно пахнул»! — всплеснул руками Ласар.
— Мусоропровод уже дважды очищали сегодня, — произнес администратор.
— О!.. О!.. — закричал Ласар и повернулся к окружающим. — Все! Финита ла комедия!.. — потом он схватил за руку жену и потянул ее к двери. — Скорее! Мы еще успеем на самолет.
Цветков, Лосев и Светлана вышли из гостиницы и остановились около освещенного подъезда.
— Вот, милые, и все, — сказал Цветков. — А поргсигар ушел от нас. Жаль, что ни говори.
Светлана вздохнула.
— И все же напоследок он сослужил неплохую службу, — заметил Виталий. — Хотя путь, по которому мы прошли за ним, и не был усеян розами. Но прошли мы его не без пользы, Федор Кузьмич.
— Польза, конечно, была, — согласился Цветков. — Кое-кого мы на нем подобрали.
И Виталий закончил:
— След лисицы вел к хищникам и к их жертвам. Это естественно. И вел он охотников.
— Что еще за аллегории? — засмеялась Светлана.
— А разве не так? — живо возразил Лосев. — Пока есть хищники, должны быть и охотники. — Он многозначительно погрозил пальцем. — Чтобы не было жертв и потерь. Чтобы был покой.
— Вы еще поэт и философ. Вот не знала!
Но тут вмешался Цветков.
— Милые мои, будьте здоровы. С тобой до завтра, — кивнул он Виталию, — а с вами… — Он повернулся к Светлане. — Тоже встретимся… — И добавил, улыбнувшись: — Оперативное чутье подсказывает.
Когда Цветков отошел, Виталий спросил:
— Я вас провожу, можно?
Они шли в толпе прохожих по широкому тротуару, залитому светом нестерпимо ярких ламп и огнями витрин. Потом перешли к скверу. Слева за ревущим потоком машин высилась светлая громада Большого театра, рядом сверкали огнями все пять стеклянных этажей ЦУМа. А справа, из тихого полутемного сквера, словно выплывала белая скала с изваянием Маркса. И от этого контраста Виталий вдруг невольно подумал: «Вот она какая, жизнь, — разная и трудная!» Он покосился на Светлану. Взгляды их встретились, и оба улыбнулись. Отчего? Да мало ли!..
Завтра их ждал новый день.