Страница:
И сбил-таки! Произошло это, насколько я понял, лет семь назад - я находился в то время на Карбикорне, где проходил курс в Оккультном университете, потому и не знал деталей той воинственной операции. Сам президент Израиля Хаим Визель изволил явиться на Бирумборак, чтобы уговорить несговорчивого Бурбакиса если не продать, то хотя бы подарить свой участок родной державе, ибо разве может еврей не пожертвовать частью собственности для блага народа? - А я не еврей, - сообщил Бурбакис, - я, знаете ли, латыш. И папа мой был латыш, и мама тоже. - Может быть, бабушка? - с надеждой спросил президент. - А бабушка была японкой! - радостно заявил Бурбакис и продемонстрировал косой разрез своих черных глаз. - Но как же вы тогда стали гражданином Израиля? - воскликнул пораженный президент. - А... - махнул рукой Бурбакис. - Мой прадед подделал документы, разве это так трудно было в 1996 году? И себе подделал, и прабабке моей тоже. Она, кстати, была башкиркой. - Понятно, - протянул президент, поняв, что бесполезно взывать к патриотическим чувствам человека, в крови которого интернационализм соседствовал с полным отсутствием еврейских эритроцитов. - Понятно? - спросил Бурбакис. - В таком случае открываю огонь на поражение, поскольку ваш крейсер, господин президент, нарушил границы моего частного владения. И открыл, не добавив ни слова. От крейсера даже воспоминания не не осталось, поскольку он, как оказалось впоследствии, даже не был внесен в регистр космофлота. А экипаж во главе с президентом катапультировался и был спасен Галактической службой спасения. Самое смешное то, что против Бурбакиса невозможно было даже открыть уголовного дела, поскольку он находился в своем праве - согласно Закону 2046 года владелец частной инопланетной собственности волен защищать свои владения всеми доступными способами, включая дезинтеграцию, погружение в колодец времени и даже стрельбу матрицами Эйнштейна. Закон принимался против космических пиратов, но ведь иные случаи в нем просто не были оговорены! Короче говоря, Бурбакис стал лично добывать исраскин и продавать его космическим агентствам, назначая такие цены, что всем было понятно - в Бога этот господин не верит и верить не собирается. Тогда же у Бурбакиса и появилось это странное хобби - изобретать планеты. Должно быть, абсолютная бездарность того, кто конструировал его родной Бирумборак, подвигла молодого человека на создание миров, более интересных с точки зрения технического творчества. Деньги для того, чтобы создавать опытные образцы планет у Бурбакиса были, и теперь я знал, что это были законно заработанные деньги. Впрочем, как эксперта по безумным изобретениям, меня это не очень-то интересовало. - Ну что, Шекет? - ехидно спросил Бурбакис, когда я свернул изображение и вышел из мировой Информсети. - Убедились? - С таким состоянием, - пробормотал я, - вы могли бы придумать себе более приятное занятие, чем конструирование планет. Возиться в пыли и лаве, когда можно... - А сами вы, Шекет, хотели бы жить в Тель-Авиве и все дни просиживать штаны в офисе на набережной Яркон? - Ни за что! - воскликнул я. - Почему же вы думаете, что мне это должно нравиться? - огорченно спросил изобретатель. - Вы романтик? Я тоже. И мы могли бы неплохо сработаться, Шекет. Жаль, что вы занялись такой... гм... нехорошей деятельностью, как экспертиза безумных изобретений. Будучи на одной стороне баррикады, мы могли бы... - Изложите формулу вашего изобретения, - перебил я Бурбакиса, не желая обсуждать тему нашего предполагаемого сотрудничества. - И не подумаю, - буркнул клиент. - Вы эксперт или нет? Вот сами и определите, в чем заключено отличие моей новой планеты от всех прочих. Засиделись мы, пора в дорогу. Мог ли я не принять вызов, брошенный моей проницательности? Так вот и оказалось, что сутки спустя мы опустились на поверхность небольшой планеты, при виде которой у меня захватило дух: это была если копия Земли, то ее улучшенный вариант. Леса, реки, облака, горы, водопады, моря, и главное - ни одного хищника, включая людей. Так, по крайней мере, утверждал каталог живых существ, врученный мне Бурбакисом перед посадкой. Я попытался обнаружить в каталоге хоть какой-то намек на то, в чем же состоит суть изобретения Бурбакиса, но не нашел - этот тип умел скрывать свои секреты! - Скафандр? - сказал я, когда мы встали с кресел и приготвились к выходу на поверхность планеты. - Еще чего! - возмутился изобретатель. - Здесь чистейший воздух. Дыши - не хочу. - Почему не хотите? - с подозрением спросил я. - Почему я должен дышать, а вы - нет? Бурбакис не удостоил меня ответом, и мы вышли на залитый солнцем луг. Я услышал пенье птиц и - вот странное дело! - жуткое завывание ветра, хотя царил полный штиль. Я даже повертел головой, чтобы найти источник этого странного звука, но ничего подозрительного не обнаружил и спросил у стоявщего неподалеку изобретателя: - Куда вы спрятали шумовую установку? Он в ответ что-то сказал, но я не расслышал. - Что? - переспросил я, и Бурбакис произнес длинную фразу. Я видел, как шевелятся его губы, но не слышал ни слова. - Вы можете говорить громче? - раздраженно сказал я и увидел, как Бурбакис буквально зашелся в крике. Увидел - да, но не услышал. По-прежнему завывал ветер, и к этим пронзительным звукам добавился неожиданно грохот упавшего дерева - треск переломившегося ствола, шорох сминаемой листвы, писк какой-то птицы, лишившейся гнезда. У границы леса действительно лежало поваленное дерево, но упало оно явно не секунду назад. Наверняка произошло это довольно давно, потому что крона была примята прошедшим дождем, но успела подсохнуть и зеленела на солнце. Бурбакис тронул меня за плечо, я обернулся и увидел, что он говорит что-то, тщательно артикулируя каждое слово. К сожалению, я не умею читать по губам, о чем и сообщил своему спутнику в самой вежливой форме. Правда, одно слово, беззвучно произнесенное Бурбакисом, как мне кажется, я все-таки узнал. Это было слово "изобретение". Собственно, я уже и сам догадался, какой именно особенностью решил наградить Бурбакис свою планету. Разговаривать с этим типом было совершенно бессмысленно, и я знаком пригласил Бурбакиса подняться в звездолет. Он замотал было головой, предлагая мне совершить пешую прогулку по прекрасному лугу, но, честно говоря, вивисекция, какой изобретатель подверг бедную планету, мне так не понравилась, что я решительно шагнул к люку. Когда Бурбакис ввалился следом за мной в капитанскую рубку, я сказал сурово: - Послушайте, неужели ваша фантазия способна выдавать только такие варварские идеи? - Какие это? - напустил на себя удивленный вид Бурбакис. - И почему варварские? - Насколько я понял, - сказал я, - вы ввели в состав атмосферы вещества, замедляющие скорость звука. Вы слышите сейчас то, что произошло несколько часов назад. Если я встану от вас на расстоянии десяти метров и крикну во весь голос, то вы услышите мой крик завтра утром! - Нет, - смутился Бурбакис, - скорее сегодня к вечеру. - Небольшая разница, - отмахнулся я. - Неужели вы не понимаете, что жить на такой планете невозможно? Вот поэтому-то на ней нет животных и поэтому вы сами здесь не живете. Нет, я не могу выдать вам авторское свидетельство на это бесполезное изобретение. - Бесполезное? - возмутился Бурбакис. - Да полезнее моего изобретения нет ничего на свете! Эволюцию не остановить, Шекет, и вы правы в одном общаться с помощью звуков местные живые существа не могут и не смогут. Что из этого следует? - То, что на этой планете нет и не будет разумной жизни, - сказал я. - Глупости! Здесь будет разумная жизнь, куда более совершенная, чем наша! Ведь не имея возможности общаться, открывая рот, живые существа научатся другому способу общения - телепатическому. Разве это не прекрасно? - Может быть, - отмахнулся я. - Сколько же времени им для этого понадобится? - Ну... сотни миллионов лет, думаю, достаточно. - Вот именно, - злорадно сказал я, - приходите ко мне через сто миллионов лет, и я зарегистрирую ваше изобретение. А пока извините... И я решительно надавил клавишу старта.
ПЛАНЕТА СЧАСТЬЯ
- Пришел господин Бурбакис, - доложил киберсекретарь, и мне пришлось оторваться от составления договора на аренду астероида Паллада. Я уже третьи сутки пытался продраться сквозь юридические тонкости этого документа, составленного в режиме реального отождествления - обе стороны, подписывающие договор, на время становились астероидом, ощущали его недра как свои собственные, а его поверхность - как собственную кожу, опаляемую лучами Солнца. Я человек консервативный, и новомодные штучки мне не очень нравились - зачем изображать из себя астероид, если нужно всего-то навсего понять, велика или нормальна предлагаемая хозяином арендная плата? Бурбакис ввалился в кабинет, будто в собственную спальню и повел себя соответственно: скинул башмаки, в которых перемещался в космосе от одного астероида к другому, уселся не на стул для посетителей, а на диван, предназначавшийся вовсе не для того, чтобы на нем валялись праздные типы вроде полоумного изобретателя планет. - Сюда, пожалуйста, - сухо сказал я, указывая на стул, прикрепленный к полу скобами: предосторожность была не лишней не только из-за малой силы тяжести на астероиде, но и потому, что некоторые клиенты норовили использовать этот предмет мебели для покушения на личность эксперта. - А, - махнул рукой Бурбакис и повалился на диван, будто его сбила с ног эргосфера черной дыры, - этот стул приносит посетителям одни разочарования. Когда я на нем сидел, вы не дали положительного решения ни по одному из моих предложений. - Вы думаете, сменив позицию, смените и судьбу? - ехидно спросил я. - Надеюсь, - заявил Бурбакис. - Что такое судьба человека? Всего лишь смена его диспозиции по отношению к базовым пространственным определителям. - Я уже отклонил шесть ваших заявок, - напомнил я, - и готов продолжить традицию. Что у вас сейчас - опять какая-нибудь гадкая планета? - Планета, - подтвердил изобретатель, - но почему гадкая? Планета, на которой все счастливы, может быть названа только прекрасной. Кстати, я назвал ее Бурбакида. - Прекрасное название! - воскликнул я. - А как вам удается сделать счастливыми всех жителей планеты? Надеюсь, вы не используете запрещенные способы - например, концлагеря для инакомыслящих? - Господь с вами, Шекет! - возмутился Бурбакис. - Коммунисты, да будет вам известно, потерпели фиаско, вообразив, что счастье может быть коллективным. На Бурбакиде каждый приобретает свое личное, индивидуальное, приватное, точечное счастье. - Вы изобрели какую-нибудь гадость вроде стимулятора наслаждений? - с подозрением спросил я. - Имитация счастья, между прочим, запрещена конвенцией ООН, поскольку нарушает священное право личности на свободу выбора. - Шекет, - кротко сказал изобретатель, - может, вместо того, чтобы предаваться праздным рассуждениям, вы изволите посмотреть на мою новую заявку? - Давайте, - вздохнул я и протянул руку, чтобы взять диск с описанием изобретения. Бурбакис привстал, но вместо стандартного компьютерного бионосителя протянул мне небольшой приборчик с единственной красной кнопкой на его верхней панели. Не успев ни о чем подумать, я чисто механически на эту кнопку нажал - очень уж она удобно располагалась под большим пальцем. В следующее мгновение я оказался на борту звездолета, только что совершившего посадку на планете земноподобного типа. В кресле пилота я увидел Бурбакиса, а за иллюминатором - нечто вроде дачного поселка: виллы, деревья, пляж и парусные лодки на голубой поверхности лагуны. - Иллюзия? - деловито спросил я. - Для проецирования иллюзий в мозг индивидуума необходимо его письменное согласие. Вы нарушили уголовный кодекс, статья три тысячи двести семнадцать... - Глупости, - отрезал Бурбакис. - Никаких иллюзий, я вам не шарлатан какой-нибудь. Я обратился к собственным ощущениям и обнаружил, что все мои органы восприятия свидетельствуют однозначно: нет, мир Бурбакиды вовсе не иллюзорен, мы действительно прибыли на планету, где каждый должен быть счастлив, согласно прогнозу изобретателя. Никаких признаков счастья - учащенного дыхания, скажем, или, на худой конец, пустоты в мыслях я не испытывал. Не было здесь и тех внешних признаков, с какими у меня ассоциируется понятие простого человеческого счастья: мягкого кресла, например, в котором приятно пораскинуть мозгами, или любимой женщины, приносящей кофе в постель и сопровождающей это простое действие словами: - Любимый, я так по тебе соскучилась... Планета как планета. Красиво, ничего не скажешь. Может, Бурбакис и чувствовал себя здесь счастливым, но на меня Бурбакида с первых минут пребывания навеяла скуку. Изобретатель, конечно, увидел выражение кислого разочарования на моем лице и потому сказал быстро: - Терпение, Шекет, планете нужно некоторое время, чтобы перестроиться от стандартного режима на индивидуальный. Что-то щелкнуло то ли в небе Бурбакиды, то ли в моем сознании, и мир изменился как по мановению волшебной палочки. Я сидел в моем любимом кресле, на мне была моя любимая пижама, на коленях лежала моя любимая книга "Создатель Акела", компьютеризованное издание 2088 года, по стерео показывали мой любимый фильм "Космос, дорога в бесконечность", а моя любимая женщина стояла рядом и держала поднос, на котором я увидел чашку с ароматным кофе - моим любимым, приготовленным так, как могу готовить только я и как никому пока еще приготовить не удавалось. А на противоположной стене висел забранный в рамочку диплом о присвоении мне почетного звания Академика Главной Галактической Академии Наук и Технологий. Мою любимую женщину звали Ингой, и она родилась в моем любимом городе Иерусалиме в самый любимый мой день в году - 18 мая, день, когда родился я сам. Неужели Бурбакис все-таки использовал гипнотические методики, запрещенные законом? Впрочем, все мои органы чувств утверждали: гипноза нет, ничего нет, кроме голой реальности, данной нам в ощущениях. Но не стал же Бурбакис ради моего счастья создавать целый мир? Если же он сконструировал только одну планету счастья - Бурбакиаду, - то как он намерен справиться с наплывом клиентов? Ясно, что, если я дам положительное заключение по изобретению, то желающих жить здесь, только здесь и нигде больше, окажется так много, что не хватит не только Бурбакиады, но и сотен аналогичных планет. Между тем, Инга присела на подлокотник кресла, поставила поднос мне на колени и прижалась ко мне своим жарким, упругим и желанным телом. Мое счастье перешло на еще более высокую ступень, и тут, в дополнение ко всему, раскрылся потолок, и я увидел в черном небе сверкающую звездами спираль галактики Андромеды - я уже давно стремился попасть туда, но все не получалось, и вот теперь я мчался, сидя в любимом кресле и с любимой женщиной в объятьях, к давней своей мечте, которая неожиданно стала доступной, как доступен полет на Луну в каботажном челноке. И очарование пропало. Пропало ощущение счастья. Пропал вкус романтики на губах, оставленный поцелуем моей дорогой Инги. И сама Инга неожиданно показалась мне такой же женщиной, как миллиарды других. И кофе - что кофе, обычная бурда, напиток для укрепления духа, не более того. И фильм, что шел по стерео - подумаешь, нормальная бодяга. Что мне могло нравиться в этой банальной истории о путешествии дервиша Махмуда на край Вселенной? Все убило единственное слово: доступность. Я не знал пока, что именно использовал господин изобретатель, чтобы доставить жителям своей планеты ощущение полного счастья - скорее всего, все-таки не гипноз, не стал бы Бурбакис так явно и грубо нарушать закон! Конечно, это была филигранная работа, надо отдать должное Бурбакису. Но доступность... Даже если он станет продавать дома на Бурбакиде за миллиард шекелей, это ничего не изменит в сути его изобретения. Чтобы стать счастливым, раньше нужно было прожить жизнь во всем ее многообразии: счастье любить и быть любимым отличается от счастья создания нового романа, а счастье от сидения в любимом кресле - это не то счастье, которое испытываешь, катаясь на яхте в пене прибоя. Нет у человека одного-единственного счастья, когда все желания исполняются разом. Нет и быть не может. А если случается такое, то это уже не счастье, а обыденность, вызывающая лишь легкое раздражение от своей доступности. - Нет, - сказал я, сбросил с подлокотника Ингу, а с колен - поднос с чашкой кофе. Книгу я запустил в передатчик стерео, обвел внутренним взглядом стены комнаты, увешанные картинами моих любимых художников-экспрессионистов, обнаружил под одной из картин панель управления всем этим великолепием, и задействовал сенсорный отключатель, поскольку Бурбакис предусмотрел, конечно, аварийную ситуацию - что ни говори, а изобретателем он был опытным и привыкшим к ошибкам и неудачам. В следующий момент я понял, что все еще (или уже?) сижу за своим собственным (вовсе не любимым) столом на Церере, а господин Бурбакис восседает на моем диване, тоже не очень любимом, но, во всяком случае, привычном, как привычен рассвет. - Ну что? - нетерпеливо спросил изобретатель. - Надеюсь, сейчас вы не сможете сказать, что мое изобретение непрактично или не нужно человечеству? - Разумеется, скажу, - буркнул я. - Кстати, как вам удалось преуспеть в создании столь великолепной виртуальной реальности? Сначала я подумал было, что это гипноз... - Да вы что, Шекет? - возмутился Бурбакис. - Я изобретаю планеты, и вы это знаете! Я не изобретаю иные реальности, это не мой профиль! - Вы хотите сказать... - Я хочу сказать, что Бурбакида распознает желания живых существ и создает их - в недрах ее для этого достаточно необходимых веществ. - Нет, - с сожалением сказал я. - Не могу дать положительного решения по вашему изобретению. Во-первых, счастье для всех и разом - жуткая штука, вы этим убьете всякое стремление человечества к прогрессу. Во-вторых, вы что, будете продавать дома на своей планете за деньги? Если да, то именно деньги заменят человечеству счастье - они станут единственной целью существования. И в-третьих, счастье, поставленное на конвейер, тут же перестанет быть счастьем, надеюсь, вы это понимаете? Нет, господин Бурбакис, я вынужден... - Шекет, - удивился Бурбакис, - вы действительно не хотите счастья? Не говорю о других - хотя бы для себя? - Это взятка? - осведомился я. - Ни в коем случае, - пошел на попятную Бурбакис. - Мне бы и в голову не пришло... - Вам многое в голову не приходит, - сухо сказал я. - Вы, изобретатели, ограниченный народ. Кроме идеи, пришедшей вам в голову, не видите ничего. О последствиях пусть думают другие. Я не только вас лично имею в виду. Думал ли о последствиях Маркони, изобретая радио? Или Даймлер, изобретая проницатель пространства? - Это называется разделением труда, - попытался объяснить Бурбакис. - Ну так я подумал вместо вас и решил не давать вам патента на планету счастья, - заявил я. - Вы ретроград! - воскликнул изобретатель. - Я буду жаловаться! - Желаю вам счастья в этом вашем начинании, - любезно сказал я и вернулся к составлению договора, предоставив Бурбакиса его судьбе.
ВЗЯТКА ДЛЯ ШЕКЕТА
Знаете ли вы, чем отличается безумный изобретатель от нормального? Уверен, что не знаете. Так я вам скажу: ничем они друг от друга не отличаются, потому что нормальных изобретателей не бывает вообще. Человек, придумывающий нечто, способное перевернуть технику и дать пинок прогрессу, безумен по определению. А человек, который, сидя в кресле и попивая кофе, конструирует новую втулку для станка с ментальным управлением, по-моему, не должен называться изобретателем. Собственно, о чем говорить? Обычные, так называемые поточные изобретения делаются в наше время машинами, способными придумать ту же втулку куда быстрее и, главное, качественнее, чем любой человек, пусть даже и обученный всем изобретательским методикам. На долю творческого ума остаются сейчас такие изобретения, какие компьютерам и роботам не по силам: придумать принципиально новую машину, например, или не существовавшую раньше технологию. Или, как в случае с моим клиентом Бурбакисом, совершенно новый тип планет, которые природа, будучи в здравом уме, создать не в состоянии.. Но если нормальные изобретения делаются компьютерами, а творческий ум человека изобретает нечто из ряда вон выходящее, то может ли изобретатель быть нормальным существом? Не может - по-моему, это совершенно очевидно. Только поэтому я снисходительно относился к господину Бурбакису. Я все мог ему простить - ведь это был незаурядный ум. Все, кроме одного: я терпеть не могу взяток и презираю взяточников. Между тем, отчаявшись, видимо, доказать мне практичность своих изобретений, господин Бурбакис не нашел иного способа привлечь меня на свою сторону, кроме как попытаться подкупить эксперта при исполнении им служебных обязанностей. Дело было так. Вернувшись с планеты Счастья, я принялся, не обращая внимания на клиента, читать некий договор, который мне предстояло подписать. Я думал, что Бурбакис как минимум обидится и уйдет, хлопнув дверью, а как максимум - обидится настолько, что, хлопнув дверью, вообще забудет, где эта дверь расположена. Но не таков оказался безумный изобретатель! Воспользовавшись тем, что я занялся своими делами, господин Бурбакис решился на гнусный поступок. Он положил мне под локоть управляющую капсулу, похожую на конфету "Медведи на Уране" и сообщил в полицию Цереры о том, что эксперт Иона Шекет потребовал от него, честного изобретателя, взятку. Каков фрукт! Я заполнял в договоре пункт о том, был ли мой дед аруканским шпионом, когда дверь распахнулась и в кабинет ворвался наряд полиции внушительное, скажу я вам, зрелище: трое полицейских в полной космической форме (скафандры, бластеры, наплечные ракетники), еще двое - в бронежилетах, похожих на бочонки, и последний, шедший сзади, - чин для общения с подозреваемыми. От неожиданности я, естественно, взмахнул руками. И конечно, коснулся локтем управляющей капсулы, о присутствии которой даже не подозревал. Разумеется, я нечаянно защелкнул какой-то контакт, прибор сработал, и произошли две вещи, равно для меня неприятные: во-первых, на моем счету в Галактическом банке оказался миллион вовсе не принадлежавших мне шекелей, а во-вторых, сам я оказался на планете, созданной Бурбакисом специально для того, чтобы обвинить меня во взяточничестве. Сначала я ничего не понял. Я стоял посреди тенистой аллеи, в небе сияли три солнца, а ко мне на восьми ножках бежал робот из тех, что на Земле обычно выполняют простые домашние задания. - Дорогой Шекет! - воскликнул робот. - Наконец вы изволили явиться на свою планету! - На свою планету? - переспросил я, молниеносно оценивая произошедшие события. - На свою! - подтвердил робот. - Эта планета называется Ионида, она сконструирована гениальным изобретателем Игнасом Бурбакисом специально для вас, по вашей мерке, чтобы вам здесь было удобно. Вы ведь любите комплексное освещение, верно? Чтобы было сочетание трех спектров... Черт, мне действительно нравились такие сочетания! - И вы еще любите прогулки по гравиевым дорожкам, - продолжал робот. - Так вот, эта аллея имеет в длину сорок тысяч километров, и вам никогда не наскучит прогуливаться по ней в любую сторону! Каналья был прав, мне всегда нравились гравиевые дорожки, вот только в космосе я был лишен подобных прогулок. Неужели Бурбакис не поленился выяснить мои привычки и создал на Иониде все, что могло привести меня в блаженное расположение духа? - К тому же, - не унимался робот, - вы ведь любите приключения? Так вот, на Иониде вы получите все приключения, какие пожелаете! Охота на Снарка? Пожалуйста! Вы только скажите, какого Снарка предпочитаете. Того ли, что придумал Льюис Кэрролл, или реального, существовавшего на планете Диорада двести миллионов лет назад? А если вы предпочитаете смертельную схватку с пауком-рогачом, то это тоже входит... - Помолчи! - воскликнул я, и робот умолк, обиженно переминаясь с ноги на ногу. Соображаю я быстро, и суть происходившего стала мне ясна еще тогда, когда робот предложил мне прогулку по аллее, протянувшейся по дуге большого круга вокруг всей планеты. Взятка, что это еще могло быть? Бурбакис подсунул мне под локоть управляющую капсулу, вызвал полицию и теперь наверняка спокойно следил за действиями оперативной бригады. Для них проследить мой путь на Иониду - раз плюнуть. Сейчас они будут здесь в своих непробиваемых скафандрах, и на полицейских не произведут впечатления мои объяснения. Наручники, герметическая камера - и в тюрьму на Весте! Печальное окончание моей служебной карьеры. И ведь я ни сном, ни духом... Нужно было срочно придумать выход из этой непростой ситуации. - Между прочим, - сказал я роботу, - моя любимая привычка: путешествия во времени. Не думаю, что господин Бурбакис догадался снабдить эту планету временными колодцами. - Ионида - планета, предназначенная исключительно для вас, господин Шекет! - провозгласил робот. - И потому здесь предусмотрено все, что может доставить вам удовольствие. Ближайший колодец времени находится вон за тем фонтаном. - Замечательно! - воскликнул я и помчался в указанном направлении. Колодец времени действительно находился неподалеку от фонтана, сам же фонтан представлял собой мою собственную статую - бронзовый Иона Шекет стоял посреди бассейна, подняв очи горе, и держал в руке видеокнигу, названия которой я на бегу не успел разглядеть. Струи воды били у меня из ушей, носа, пальцев и еще из одного места, назвать которое мне мешает природная стеснительность и брезгливость. Обогнув фонтан, я увидел прикрытый аркой колодец и бросился в него, будто в омут, не успев даже произвести обычные предварительные процедуры: я, например, не зажал нос пальцами, а это совершенно необходимо делать, потому что в колодцах времени (мне ли, отдавшему зман-патрулю лучшие годы юности, этого не знать!) всегда стояла невыносимая вонь от смешения эпох, времен, цивилизационных слоев и всех соответствующих запахов. Одурев от пороховой гари (двадцатый век и часть девятнадцатого), я пронесся, буквально разгребая руками запах стеариновых свечей, сквозь век девятнадцатый, во-время понял, что проскочил нужную эпоху, вцепился в висевшую на стене колодца спасательную веревку и начал подтягиваться вверх. Запах не позволял сосредоточиться, но я все же сумел правильно оценить расстояние и вылез из колодца именно тогда, когда и хотел (вот что значит опыт зман-патрульного!), а именно - в 2042 году. Я стоял на улице Яффо в Иерусалиме, и ноги мои подгибались от усталости и волнения. Я, конечно, понимал, что полиция последует за мной и в колодец времени, поэтому до прибытия патруля я должен был успеть сделать все, чтобы в будущем обезопасить себя от господина Бурбакиса, его нелепых планет и его попыток поймать меня на получении взятки. Биографию моего клиента я знал прекрасно и потому без труда нашел на углу улиц Яффо и Короля Георга Пятого небольшой магазин по продаже марсианской валюты. Хозяйкой магазина была в то время некая Инга Фишман, которой через год предстояло выйти замуж за некоего Рауля Бурбакиса, а еще год спустя родить безумного изобретателя Игнаса. Я вошел в магазин, стараясь быть похожим на американского туриста. Конечно, моя одежда, скроенная по межгалактической моде конца XXI века, выдавала меня с головой, но я очень надеялся, что Инга не успеет обратить внимания на эту странность. - Госпожа Фишман! - заявил я. - Прошу меня извинить, но я вынужден открыть вам глаза: Рауль Бурбакис, с которым вы недавно познакомились, - агент Аргентинской джамахирии, враг Израиля и международный шпион. Общаясь с ним, вы наносите вред еврейскому народу, и я, как представитель Мосада, настоятельно требую... - Но я не знаю никакого Рауля Бурбакиса! - воскликнула Инга Фишман. Я понял, что немного ошибся - наверняка причиной тому стал невыносимый запах в колодце времени, - и вылез не в сорок втором году, как ожидал, а чуть раньше. - Неважно, - твердо сказал я. - Этот тип обязательно захочет с вами познакомиться. Как только он объявится, немедленно сообщите в Мосад. Таков ваш гражданский долг! С этими словами, не дав возможности бедной девушке задать хотя бы один наводящий вопрос (а ей так этого хотелось!), я покинул магазин и устремился к колодцу времени, который жителям Иерусалима представлялся застрявшей на углу машиной для утилизации мусора. Я бросился в самое жерло на глазах пораженных прохожих, издавших вопль ужаса, и провалился сразу в семнадцатый век. Пришлось опять хвататься за веревку и подтягиваться, но на этот раз я предусмотрительно зажал нос и потому жуткий запах горелой резины не произвел на меня никакого впечатления. Выбрался я из колодца в своем 2093 году - естественно, в собственном кабинете на Церере, а вовсе не на планете Иониде, которая, если мне удалась моя миссия, не существовала в этом измененном мире. Плотно усевшись в кресле и отодвинув в сторону бланк договора, я обратился к компьютеру с требованием найти любые упоминания о безумном изобретателе Игнасе Бурбакисе. - Нет такого! - недовольным голосом сообщил компьютер, которому никогда не нравилось, если ему поручали найти сведения о заведомо не существовавших объектах. - Отлично! - воскликнул я. - Надеюсь, что Инга Фишман в конце концов вышла замуж - разумеется, не за аргентинского шпиона Бурбакиса... И я вернулся к чтению договора. Но что-то мне было не по себе. Черт возьми! Мне недоставало этого безумца, изобретателя планет. Сейчас я бы, пожалуй, даже дал положительное экспертное заключение хотя бы на его планету Счастья. Разве так плохо - быть счастливым? - Можно войти? - послышался из-за двери голос, и мне показалось, что это голос Бурбакиса. - Нет! - воскликнул я, но тут же понял, что ошибся, и поспешно сказал: - Войдите, я свободен. Дверь распахнулась, и на пороге появился очередной безумный изобретатель, доставивший мне столько неприятностей, что Бурбакис начал казаться мне просто невинной овечкой.
ПЛАНЕТА СЧАСТЬЯ
- Пришел господин Бурбакис, - доложил киберсекретарь, и мне пришлось оторваться от составления договора на аренду астероида Паллада. Я уже третьи сутки пытался продраться сквозь юридические тонкости этого документа, составленного в режиме реального отождествления - обе стороны, подписывающие договор, на время становились астероидом, ощущали его недра как свои собственные, а его поверхность - как собственную кожу, опаляемую лучами Солнца. Я человек консервативный, и новомодные штучки мне не очень нравились - зачем изображать из себя астероид, если нужно всего-то навсего понять, велика или нормальна предлагаемая хозяином арендная плата? Бурбакис ввалился в кабинет, будто в собственную спальню и повел себя соответственно: скинул башмаки, в которых перемещался в космосе от одного астероида к другому, уселся не на стул для посетителей, а на диван, предназначавшийся вовсе не для того, чтобы на нем валялись праздные типы вроде полоумного изобретателя планет. - Сюда, пожалуйста, - сухо сказал я, указывая на стул, прикрепленный к полу скобами: предосторожность была не лишней не только из-за малой силы тяжести на астероиде, но и потому, что некоторые клиенты норовили использовать этот предмет мебели для покушения на личность эксперта. - А, - махнул рукой Бурбакис и повалился на диван, будто его сбила с ног эргосфера черной дыры, - этот стул приносит посетителям одни разочарования. Когда я на нем сидел, вы не дали положительного решения ни по одному из моих предложений. - Вы думаете, сменив позицию, смените и судьбу? - ехидно спросил я. - Надеюсь, - заявил Бурбакис. - Что такое судьба человека? Всего лишь смена его диспозиции по отношению к базовым пространственным определителям. - Я уже отклонил шесть ваших заявок, - напомнил я, - и готов продолжить традицию. Что у вас сейчас - опять какая-нибудь гадкая планета? - Планета, - подтвердил изобретатель, - но почему гадкая? Планета, на которой все счастливы, может быть названа только прекрасной. Кстати, я назвал ее Бурбакида. - Прекрасное название! - воскликнул я. - А как вам удается сделать счастливыми всех жителей планеты? Надеюсь, вы не используете запрещенные способы - например, концлагеря для инакомыслящих? - Господь с вами, Шекет! - возмутился Бурбакис. - Коммунисты, да будет вам известно, потерпели фиаско, вообразив, что счастье может быть коллективным. На Бурбакиде каждый приобретает свое личное, индивидуальное, приватное, точечное счастье. - Вы изобрели какую-нибудь гадость вроде стимулятора наслаждений? - с подозрением спросил я. - Имитация счастья, между прочим, запрещена конвенцией ООН, поскольку нарушает священное право личности на свободу выбора. - Шекет, - кротко сказал изобретатель, - может, вместо того, чтобы предаваться праздным рассуждениям, вы изволите посмотреть на мою новую заявку? - Давайте, - вздохнул я и протянул руку, чтобы взять диск с описанием изобретения. Бурбакис привстал, но вместо стандартного компьютерного бионосителя протянул мне небольшой приборчик с единственной красной кнопкой на его верхней панели. Не успев ни о чем подумать, я чисто механически на эту кнопку нажал - очень уж она удобно располагалась под большим пальцем. В следующее мгновение я оказался на борту звездолета, только что совершившего посадку на планете земноподобного типа. В кресле пилота я увидел Бурбакиса, а за иллюминатором - нечто вроде дачного поселка: виллы, деревья, пляж и парусные лодки на голубой поверхности лагуны. - Иллюзия? - деловито спросил я. - Для проецирования иллюзий в мозг индивидуума необходимо его письменное согласие. Вы нарушили уголовный кодекс, статья три тысячи двести семнадцать... - Глупости, - отрезал Бурбакис. - Никаких иллюзий, я вам не шарлатан какой-нибудь. Я обратился к собственным ощущениям и обнаружил, что все мои органы восприятия свидетельствуют однозначно: нет, мир Бурбакиды вовсе не иллюзорен, мы действительно прибыли на планету, где каждый должен быть счастлив, согласно прогнозу изобретателя. Никаких признаков счастья - учащенного дыхания, скажем, или, на худой конец, пустоты в мыслях я не испытывал. Не было здесь и тех внешних признаков, с какими у меня ассоциируется понятие простого человеческого счастья: мягкого кресла, например, в котором приятно пораскинуть мозгами, или любимой женщины, приносящей кофе в постель и сопровождающей это простое действие словами: - Любимый, я так по тебе соскучилась... Планета как планета. Красиво, ничего не скажешь. Может, Бурбакис и чувствовал себя здесь счастливым, но на меня Бурбакида с первых минут пребывания навеяла скуку. Изобретатель, конечно, увидел выражение кислого разочарования на моем лице и потому сказал быстро: - Терпение, Шекет, планете нужно некоторое время, чтобы перестроиться от стандартного режима на индивидуальный. Что-то щелкнуло то ли в небе Бурбакиды, то ли в моем сознании, и мир изменился как по мановению волшебной палочки. Я сидел в моем любимом кресле, на мне была моя любимая пижама, на коленях лежала моя любимая книга "Создатель Акела", компьютеризованное издание 2088 года, по стерео показывали мой любимый фильм "Космос, дорога в бесконечность", а моя любимая женщина стояла рядом и держала поднос, на котором я увидел чашку с ароматным кофе - моим любимым, приготовленным так, как могу готовить только я и как никому пока еще приготовить не удавалось. А на противоположной стене висел забранный в рамочку диплом о присвоении мне почетного звания Академика Главной Галактической Академии Наук и Технологий. Мою любимую женщину звали Ингой, и она родилась в моем любимом городе Иерусалиме в самый любимый мой день в году - 18 мая, день, когда родился я сам. Неужели Бурбакис все-таки использовал гипнотические методики, запрещенные законом? Впрочем, все мои органы чувств утверждали: гипноза нет, ничего нет, кроме голой реальности, данной нам в ощущениях. Но не стал же Бурбакис ради моего счастья создавать целый мир? Если же он сконструировал только одну планету счастья - Бурбакиаду, - то как он намерен справиться с наплывом клиентов? Ясно, что, если я дам положительное заключение по изобретению, то желающих жить здесь, только здесь и нигде больше, окажется так много, что не хватит не только Бурбакиады, но и сотен аналогичных планет. Между тем, Инга присела на подлокотник кресла, поставила поднос мне на колени и прижалась ко мне своим жарким, упругим и желанным телом. Мое счастье перешло на еще более высокую ступень, и тут, в дополнение ко всему, раскрылся потолок, и я увидел в черном небе сверкающую звездами спираль галактики Андромеды - я уже давно стремился попасть туда, но все не получалось, и вот теперь я мчался, сидя в любимом кресле и с любимой женщиной в объятьях, к давней своей мечте, которая неожиданно стала доступной, как доступен полет на Луну в каботажном челноке. И очарование пропало. Пропало ощущение счастья. Пропал вкус романтики на губах, оставленный поцелуем моей дорогой Инги. И сама Инга неожиданно показалась мне такой же женщиной, как миллиарды других. И кофе - что кофе, обычная бурда, напиток для укрепления духа, не более того. И фильм, что шел по стерео - подумаешь, нормальная бодяга. Что мне могло нравиться в этой банальной истории о путешествии дервиша Махмуда на край Вселенной? Все убило единственное слово: доступность. Я не знал пока, что именно использовал господин изобретатель, чтобы доставить жителям своей планеты ощущение полного счастья - скорее всего, все-таки не гипноз, не стал бы Бурбакис так явно и грубо нарушать закон! Конечно, это была филигранная работа, надо отдать должное Бурбакису. Но доступность... Даже если он станет продавать дома на Бурбакиде за миллиард шекелей, это ничего не изменит в сути его изобретения. Чтобы стать счастливым, раньше нужно было прожить жизнь во всем ее многообразии: счастье любить и быть любимым отличается от счастья создания нового романа, а счастье от сидения в любимом кресле - это не то счастье, которое испытываешь, катаясь на яхте в пене прибоя. Нет у человека одного-единственного счастья, когда все желания исполняются разом. Нет и быть не может. А если случается такое, то это уже не счастье, а обыденность, вызывающая лишь легкое раздражение от своей доступности. - Нет, - сказал я, сбросил с подлокотника Ингу, а с колен - поднос с чашкой кофе. Книгу я запустил в передатчик стерео, обвел внутренним взглядом стены комнаты, увешанные картинами моих любимых художников-экспрессионистов, обнаружил под одной из картин панель управления всем этим великолепием, и задействовал сенсорный отключатель, поскольку Бурбакис предусмотрел, конечно, аварийную ситуацию - что ни говори, а изобретателем он был опытным и привыкшим к ошибкам и неудачам. В следующий момент я понял, что все еще (или уже?) сижу за своим собственным (вовсе не любимым) столом на Церере, а господин Бурбакис восседает на моем диване, тоже не очень любимом, но, во всяком случае, привычном, как привычен рассвет. - Ну что? - нетерпеливо спросил изобретатель. - Надеюсь, сейчас вы не сможете сказать, что мое изобретение непрактично или не нужно человечеству? - Разумеется, скажу, - буркнул я. - Кстати, как вам удалось преуспеть в создании столь великолепной виртуальной реальности? Сначала я подумал было, что это гипноз... - Да вы что, Шекет? - возмутился Бурбакис. - Я изобретаю планеты, и вы это знаете! Я не изобретаю иные реальности, это не мой профиль! - Вы хотите сказать... - Я хочу сказать, что Бурбакида распознает желания живых существ и создает их - в недрах ее для этого достаточно необходимых веществ. - Нет, - с сожалением сказал я. - Не могу дать положительного решения по вашему изобретению. Во-первых, счастье для всех и разом - жуткая штука, вы этим убьете всякое стремление человечества к прогрессу. Во-вторых, вы что, будете продавать дома на своей планете за деньги? Если да, то именно деньги заменят человечеству счастье - они станут единственной целью существования. И в-третьих, счастье, поставленное на конвейер, тут же перестанет быть счастьем, надеюсь, вы это понимаете? Нет, господин Бурбакис, я вынужден... - Шекет, - удивился Бурбакис, - вы действительно не хотите счастья? Не говорю о других - хотя бы для себя? - Это взятка? - осведомился я. - Ни в коем случае, - пошел на попятную Бурбакис. - Мне бы и в голову не пришло... - Вам многое в голову не приходит, - сухо сказал я. - Вы, изобретатели, ограниченный народ. Кроме идеи, пришедшей вам в голову, не видите ничего. О последствиях пусть думают другие. Я не только вас лично имею в виду. Думал ли о последствиях Маркони, изобретая радио? Или Даймлер, изобретая проницатель пространства? - Это называется разделением труда, - попытался объяснить Бурбакис. - Ну так я подумал вместо вас и решил не давать вам патента на планету счастья, - заявил я. - Вы ретроград! - воскликнул изобретатель. - Я буду жаловаться! - Желаю вам счастья в этом вашем начинании, - любезно сказал я и вернулся к составлению договора, предоставив Бурбакиса его судьбе.
ВЗЯТКА ДЛЯ ШЕКЕТА
Знаете ли вы, чем отличается безумный изобретатель от нормального? Уверен, что не знаете. Так я вам скажу: ничем они друг от друга не отличаются, потому что нормальных изобретателей не бывает вообще. Человек, придумывающий нечто, способное перевернуть технику и дать пинок прогрессу, безумен по определению. А человек, который, сидя в кресле и попивая кофе, конструирует новую втулку для станка с ментальным управлением, по-моему, не должен называться изобретателем. Собственно, о чем говорить? Обычные, так называемые поточные изобретения делаются в наше время машинами, способными придумать ту же втулку куда быстрее и, главное, качественнее, чем любой человек, пусть даже и обученный всем изобретательским методикам. На долю творческого ума остаются сейчас такие изобретения, какие компьютерам и роботам не по силам: придумать принципиально новую машину, например, или не существовавшую раньше технологию. Или, как в случае с моим клиентом Бурбакисом, совершенно новый тип планет, которые природа, будучи в здравом уме, создать не в состоянии.. Но если нормальные изобретения делаются компьютерами, а творческий ум человека изобретает нечто из ряда вон выходящее, то может ли изобретатель быть нормальным существом? Не может - по-моему, это совершенно очевидно. Только поэтому я снисходительно относился к господину Бурбакису. Я все мог ему простить - ведь это был незаурядный ум. Все, кроме одного: я терпеть не могу взяток и презираю взяточников. Между тем, отчаявшись, видимо, доказать мне практичность своих изобретений, господин Бурбакис не нашел иного способа привлечь меня на свою сторону, кроме как попытаться подкупить эксперта при исполнении им служебных обязанностей. Дело было так. Вернувшись с планеты Счастья, я принялся, не обращая внимания на клиента, читать некий договор, который мне предстояло подписать. Я думал, что Бурбакис как минимум обидится и уйдет, хлопнув дверью, а как максимум - обидится настолько, что, хлопнув дверью, вообще забудет, где эта дверь расположена. Но не таков оказался безумный изобретатель! Воспользовавшись тем, что я занялся своими делами, господин Бурбакис решился на гнусный поступок. Он положил мне под локоть управляющую капсулу, похожую на конфету "Медведи на Уране" и сообщил в полицию Цереры о том, что эксперт Иона Шекет потребовал от него, честного изобретателя, взятку. Каков фрукт! Я заполнял в договоре пункт о том, был ли мой дед аруканским шпионом, когда дверь распахнулась и в кабинет ворвался наряд полиции внушительное, скажу я вам, зрелище: трое полицейских в полной космической форме (скафандры, бластеры, наплечные ракетники), еще двое - в бронежилетах, похожих на бочонки, и последний, шедший сзади, - чин для общения с подозреваемыми. От неожиданности я, естественно, взмахнул руками. И конечно, коснулся локтем управляющей капсулы, о присутствии которой даже не подозревал. Разумеется, я нечаянно защелкнул какой-то контакт, прибор сработал, и произошли две вещи, равно для меня неприятные: во-первых, на моем счету в Галактическом банке оказался миллион вовсе не принадлежавших мне шекелей, а во-вторых, сам я оказался на планете, созданной Бурбакисом специально для того, чтобы обвинить меня во взяточничестве. Сначала я ничего не понял. Я стоял посреди тенистой аллеи, в небе сияли три солнца, а ко мне на восьми ножках бежал робот из тех, что на Земле обычно выполняют простые домашние задания. - Дорогой Шекет! - воскликнул робот. - Наконец вы изволили явиться на свою планету! - На свою планету? - переспросил я, молниеносно оценивая произошедшие события. - На свою! - подтвердил робот. - Эта планета называется Ионида, она сконструирована гениальным изобретателем Игнасом Бурбакисом специально для вас, по вашей мерке, чтобы вам здесь было удобно. Вы ведь любите комплексное освещение, верно? Чтобы было сочетание трех спектров... Черт, мне действительно нравились такие сочетания! - И вы еще любите прогулки по гравиевым дорожкам, - продолжал робот. - Так вот, эта аллея имеет в длину сорок тысяч километров, и вам никогда не наскучит прогуливаться по ней в любую сторону! Каналья был прав, мне всегда нравились гравиевые дорожки, вот только в космосе я был лишен подобных прогулок. Неужели Бурбакис не поленился выяснить мои привычки и создал на Иониде все, что могло привести меня в блаженное расположение духа? - К тому же, - не унимался робот, - вы ведь любите приключения? Так вот, на Иониде вы получите все приключения, какие пожелаете! Охота на Снарка? Пожалуйста! Вы только скажите, какого Снарка предпочитаете. Того ли, что придумал Льюис Кэрролл, или реального, существовавшего на планете Диорада двести миллионов лет назад? А если вы предпочитаете смертельную схватку с пауком-рогачом, то это тоже входит... - Помолчи! - воскликнул я, и робот умолк, обиженно переминаясь с ноги на ногу. Соображаю я быстро, и суть происходившего стала мне ясна еще тогда, когда робот предложил мне прогулку по аллее, протянувшейся по дуге большого круга вокруг всей планеты. Взятка, что это еще могло быть? Бурбакис подсунул мне под локоть управляющую капсулу, вызвал полицию и теперь наверняка спокойно следил за действиями оперативной бригады. Для них проследить мой путь на Иониду - раз плюнуть. Сейчас они будут здесь в своих непробиваемых скафандрах, и на полицейских не произведут впечатления мои объяснения. Наручники, герметическая камера - и в тюрьму на Весте! Печальное окончание моей служебной карьеры. И ведь я ни сном, ни духом... Нужно было срочно придумать выход из этой непростой ситуации. - Между прочим, - сказал я роботу, - моя любимая привычка: путешествия во времени. Не думаю, что господин Бурбакис догадался снабдить эту планету временными колодцами. - Ионида - планета, предназначенная исключительно для вас, господин Шекет! - провозгласил робот. - И потому здесь предусмотрено все, что может доставить вам удовольствие. Ближайший колодец времени находится вон за тем фонтаном. - Замечательно! - воскликнул я и помчался в указанном направлении. Колодец времени действительно находился неподалеку от фонтана, сам же фонтан представлял собой мою собственную статую - бронзовый Иона Шекет стоял посреди бассейна, подняв очи горе, и держал в руке видеокнигу, названия которой я на бегу не успел разглядеть. Струи воды били у меня из ушей, носа, пальцев и еще из одного места, назвать которое мне мешает природная стеснительность и брезгливость. Обогнув фонтан, я увидел прикрытый аркой колодец и бросился в него, будто в омут, не успев даже произвести обычные предварительные процедуры: я, например, не зажал нос пальцами, а это совершенно необходимо делать, потому что в колодцах времени (мне ли, отдавшему зман-патрулю лучшие годы юности, этого не знать!) всегда стояла невыносимая вонь от смешения эпох, времен, цивилизационных слоев и всех соответствующих запахов. Одурев от пороховой гари (двадцатый век и часть девятнадцатого), я пронесся, буквально разгребая руками запах стеариновых свечей, сквозь век девятнадцатый, во-время понял, что проскочил нужную эпоху, вцепился в висевшую на стене колодца спасательную веревку и начал подтягиваться вверх. Запах не позволял сосредоточиться, но я все же сумел правильно оценить расстояние и вылез из колодца именно тогда, когда и хотел (вот что значит опыт зман-патрульного!), а именно - в 2042 году. Я стоял на улице Яффо в Иерусалиме, и ноги мои подгибались от усталости и волнения. Я, конечно, понимал, что полиция последует за мной и в колодец времени, поэтому до прибытия патруля я должен был успеть сделать все, чтобы в будущем обезопасить себя от господина Бурбакиса, его нелепых планет и его попыток поймать меня на получении взятки. Биографию моего клиента я знал прекрасно и потому без труда нашел на углу улиц Яффо и Короля Георга Пятого небольшой магазин по продаже марсианской валюты. Хозяйкой магазина была в то время некая Инга Фишман, которой через год предстояло выйти замуж за некоего Рауля Бурбакиса, а еще год спустя родить безумного изобретателя Игнаса. Я вошел в магазин, стараясь быть похожим на американского туриста. Конечно, моя одежда, скроенная по межгалактической моде конца XXI века, выдавала меня с головой, но я очень надеялся, что Инга не успеет обратить внимания на эту странность. - Госпожа Фишман! - заявил я. - Прошу меня извинить, но я вынужден открыть вам глаза: Рауль Бурбакис, с которым вы недавно познакомились, - агент Аргентинской джамахирии, враг Израиля и международный шпион. Общаясь с ним, вы наносите вред еврейскому народу, и я, как представитель Мосада, настоятельно требую... - Но я не знаю никакого Рауля Бурбакиса! - воскликнула Инга Фишман. Я понял, что немного ошибся - наверняка причиной тому стал невыносимый запах в колодце времени, - и вылез не в сорок втором году, как ожидал, а чуть раньше. - Неважно, - твердо сказал я. - Этот тип обязательно захочет с вами познакомиться. Как только он объявится, немедленно сообщите в Мосад. Таков ваш гражданский долг! С этими словами, не дав возможности бедной девушке задать хотя бы один наводящий вопрос (а ей так этого хотелось!), я покинул магазин и устремился к колодцу времени, который жителям Иерусалима представлялся застрявшей на углу машиной для утилизации мусора. Я бросился в самое жерло на глазах пораженных прохожих, издавших вопль ужаса, и провалился сразу в семнадцатый век. Пришлось опять хвататься за веревку и подтягиваться, но на этот раз я предусмотрительно зажал нос и потому жуткий запах горелой резины не произвел на меня никакого впечатления. Выбрался я из колодца в своем 2093 году - естественно, в собственном кабинете на Церере, а вовсе не на планете Иониде, которая, если мне удалась моя миссия, не существовала в этом измененном мире. Плотно усевшись в кресле и отодвинув в сторону бланк договора, я обратился к компьютеру с требованием найти любые упоминания о безумном изобретателе Игнасе Бурбакисе. - Нет такого! - недовольным голосом сообщил компьютер, которому никогда не нравилось, если ему поручали найти сведения о заведомо не существовавших объектах. - Отлично! - воскликнул я. - Надеюсь, что Инга Фишман в конце концов вышла замуж - разумеется, не за аргентинского шпиона Бурбакиса... И я вернулся к чтению договора. Но что-то мне было не по себе. Черт возьми! Мне недоставало этого безумца, изобретателя планет. Сейчас я бы, пожалуй, даже дал положительное экспертное заключение хотя бы на его планету Счастья. Разве так плохо - быть счастливым? - Можно войти? - послышался из-за двери голос, и мне показалось, что это голос Бурбакиса. - Нет! - воскликнул я, но тут же понял, что ошибся, и поспешно сказал: - Войдите, я свободен. Дверь распахнулась, и на пороге появился очередной безумный изобретатель, доставивший мне столько неприятностей, что Бурбакис начал казаться мне просто невинной овечкой.