Страница:
ТРАГИЧЕСКИЙ ВЫБОР ОМЛЕТА
Что бы ни говорили злокозненные критики, но романы мои пользовались неизменным успехом. Лично мне инсинуации критиков не интересны, и я не намерен сводить счеты с теми, кто в дни моей молодости отравлял мне жизнь. Отравлял, кстати, в буквальном смысле. Помню такой случай. Когда в продажу поступил файл моего романа "Мидия", на меня жестоко обиделась коллективная мать с планеты Оригант-4. Знаете что ее возмутило? Нет, не убийство Мидией собственных детей. На Ориганте-4 дети не являются разумными существами до достижения ими двадцатилетнего возраста, и родители относятся к ним как к неодушевленным предметам, которые нужно передвигать с места на место, вносить информацию, стирать и подновлять память... Убийство ребенка на этой планете и убийством-то не считается - разве что порчей личного имущества. Коллективную мать возмутило, что главный мой герой, несчастный отец по имени Озон посмел уехать с детьми на другую планету. Это ведь все равно, что ограбить банк! Все равно, что плюнуть коллективной матери в ее семнадцать тысяч лиц! Такое на Ориганте-4 не прощается, такое и описывать нельзя, чтобы не возбуждать в коллективной матери низменных инстинктов. До того момента я и слыхом не слыхивал ни о какой коллективной матери и представления не имел о том, что семнадцать тысяч женщин Ориганта-4 должны собраться вместе, чтобы родить одного-единственного ребенка. Однако именно коллективная мать попыталась отравить меня и тем навела на мысль о новом романе. Дело было так. После публикации "Мидии" моя почта оказалась завалена письмами от поклонниц. Большинство посланий я не читал, поскольку мне не нравились слезливые предложения руки, сердца и других частей тела. Но под одним из писем стояло семнадцать тысяч подписей, и это обстоятельство привлекло мое внимание. Семнадцать тысяч поклонниц могли сочинить для меня что-то уж очень оригинальное, и я распечатал файл, где обнаружил не признание в вечной любви, а всего лишь рецепт приготовления очень полезного снадобья. "Влейте в ухо две капли и ощутите блаженство", - так заканчивалось письмо. "Сделай", - сказал я компьютеру, он и сделал. Зелье оказалось дурно пахнущим, но меня это не обеспокоило. Как советовала коллективная мать, я закапал снадобье в левое ухо и выжил после этого лишь потому, что на Ориганте-4 иная, чем на Земле, система мер: оригантский грамм в четыре раза меньше земного, что естественно, поскольку там вчетверо меньше сила тяжести. Будь массы Земли и Ориганта-4 одинаковы, вы не имели бы счастья читать мои мемуары. Подавать в суд на коллективную мать не было никакого смысла, ибо коллективное наказание не предусмотрено уголовным галактическим кодексом, и потому, выйдя из больницы, я сделал две вещи: во-первых, зарекся вливать в себя какие бы то ни было жидкости, синтезированные по непроверенным рецептам, а во-вторых, написал роман "Омлет, шпиц Татский". Сюжет романа довольно замысловат, потому что мозги у меня в то время еще не полностью оправились, и мысли никак не могли вернуться к свойственной им гениальной простоте. Действие происходит на планете, которую я назвал Тания. Живут на Тании разумные существа, похожие на собак - не столько, впрочем, внешним видом, сколько внутренней потребностью лаять на себе подобных. Татские шпицы постоянно лают на терьеров, терьеры не упускают случая попортить жизнь пуделям, а пудели изгаляются над совершенно безобидными розеншнауцерами. Мой герой Омлет, шпиц Татский, получает по компьютерной почте копию своего отца, скончавшегося вскоре после рождения сына. Копия, как и положено, не может сказать ничего путного, но в потоке бессвязных восклицаний, описывающих потустороннее существование, Омлет неожиданно обнаруживает недвусмысленное сообщение о том, что папа, оказывается, был отравлен соперником, желавшим заполучить его кресло в ложе Татской государственной оперы. Это очень важный момент: кресло в ложе оперы напичкано электронной аппаратурой, управляющей представлением, и тот, кто сидит в этом кресле, ощущает себя на время спектакля вершителем судеб десятков сценических персонажей. Оперные кресла очень дороги и передаются по наследству, а в том кресле, что принадлежало папаше Омлета, теперь восседал некий Клав, к которому мой герой с раннего детства не питал никаких симпатий, подсознательно подозревая его во всех грехах мира. Надо сказать, что Омлет, как, собственно, все жители Тании, обожал оперу, и отсутствие собственного кресла в ложе воспринимал как личную трагедию. Можете себе представить, что он ощутил, узнав, что в его фамильном кресле восседает нелюбимый им Клав! Месть, благородная месть! Жажда мести куда более ужасна, чем обычная жажда, когда хочется пить, и тебе кажется, что ради глотка воды ты способен не только отнять бутылку с соской у невинного младенца, но можешь даже убить и использовать труп по назначению, ибо известно, что все организмы на девять десятых состоят именно из воды. Перед бедным Омлетом, поклявшимся отомстить обидчику за гибель отца, возникает дилемма, выбор. Во-первых, можно явиться в театр на представление, войти в ложу и влить Клаву в ухо тот самый настой, каким в свое время воспользовался преступник. Это эффективно, это легитимно (месть, благородная месть!), это эффектно, наконец, поскольку каждый присутствующий в зале и на сцене лично убедится в том, что Омлет, шпиц Татский, не прощает и не забывает. Но есть еще второй вариант: оставить все, как есть, и отравлять Клава не быстродействующим ядом, а одним своим присутствием - ходить за ним, попадаться ему на глаза, в театре то и дело входить в ложу и становиться за креслом (тем, что принадлежит Омлету по праву наследования!). Клав будет нервничать, он не сможет спокойно спать, функции его организма придут в расстройство. Ощущая рядом постоянное присутствие Омлета, Клав начнет ошибаться и аплодировать не тогда, когда предписывает этикет, а когда ему будет казаться, что тенор пролаял верную ноту. В конце концов, зрители, возмущенные поведением Клава, проголосуют за то, чтобы свергнуть его с любимого кресла в ложе, и тогда Клаву не останется ничего другого, как откусить себе хвост, после чего он умрет в страшных моральных муках, поскольку именно в хвосте у жителей Тании находится железа, вырабатывающая гормон совести. Итак, что же назначить своему врагу? Быструю смерть от яда или медленную от моральных мук? Я понимаю, что человек, недолго думая, выбрал бы яд, но люди, как известно, существа нетерпеливые, им подавай все сейчас, даже мир с палестинцами, который вообще не был запроектирован при создании Вселенной. Но аборигены Тании - не люди, прошу это помнить. И Омлет - не человек, а шпиц, и для него оба предложенных варианта были равнозначны, как равнозначны для человека две капли воды или два правых башмака. А тут еще любовь - я ведь роман писал, а не историческую хронику, романы без любви не бывают, какой же это роман, если в нем нет романа? Омлет любит Офелу, маленькую красивую сучку домашней породы пекиннес, а она отвечает ему взаимностью. Проблема, однако, в том, что Офела - дочь старого Плона, а старый Плон, чтоб вы знали, по сюжету имел должность держателя кресла; иными словами, когда Клав наслаждался оперным лаем, Плон стоял за его спиной и держал кресло за спинку, потому что шаткое это сооружение того и гляди могло опрокинуться от мощных телесных конвульсий Клава, выражавшего восторг потрясающим визгом примадонны. Проследите цепочку причин и следствий - непременного признака настоящей трагедии. Если Омлет тем или иным способом убьет Клава, Плон лишится работы, Офела останется без приданого и не сможет выйти за любимого замуж. Если Омлет оставит Клава в живых, свадьба состоится, но где же тогда святая месть? Согласитесь, эта дилемма почище первой. Вот и мечется бедняга Омлет, как известное, придуманное Буриданом, животное. "Что делать? - думает он. Кто виноват? Быть или не быть?". "Достойно ли, - спрашивает он себя и читателя, - смиряться под ударами судьбы иль надо сей судьбе сопротивляться?". Это, между прочим, уже третья дилемма, возводящая трагедию на эсхатологический уровень. Время между тем идет, действие движется к финалу. Офела спрашивает пришедшего на свидание Омлета: "Когда же?", и ее можно понять, ей надоело хранить невинность, когда подруги уже успели народить выводок щенят. Омлет интерпретирует вопрос по-своему и отвечает, как истинный философ: "Когда расплавлю "да" и "нет" в одном плавильном горне смысла"... Как должна была поступить Офела, получив от любимого такой ответ на элементарный вопрос о сроке бракосочетания? Естественно, она утопилась, любая сучка из породы пекиннес на ее месте поступила бы так же. А что сделал Омлет, когда безутешный Плон сообщил шпицу о смерти Офелы? Ни за что не догадаетесь. Я тоже не догадался бы, если бы не был автором этой трагической истории. Так вот, Омлет заколол папашу Офелы однозубой вилкой - нечего, понимаешь, сообщать плохую новость, когда шпиц и без того погружен в раздумья о смысле Буридановых дилемм. Помню, что, написав этот эпизод и разыграв его в виртуальном книжном пространстве компьютера, я неожиданно осознал еще одну дилемму, стоявшую уже не перед выдуманным Омлетом, а передо мной - его автором. Заканчивать роман или вытягивать на дилогию, а то и на сериал типа "Утомленных чтением"? Мятущийся шпиц мог ведь еще много лет и, соответственно, томов размышлять и ничего не делать, предоставляя сюжету прихотливо течь по руслу литературной фантазии. В отличие от своего героя, я оказался на высоте и сделал выбор сразу: я с детства терпеть не мог сериалов и потому в следующей после убийства Плона главе буквально заставил какого-то второстепенного персонажа, имя которого я сейчас даже не помню (то ли Лэр, то ли Ларьт), вызвать Омлета на поединок, победить в котором у шпица не было никаких шансов. Какая может быть победа, если дуэль ведется на атомных минах поля боя? Естественно, погибли оба, а все остальные персонажи романа, включая не имевшую отношения к делу оперную примадонну, оказались смертельно ранены. Советую начинающим авторам именно так решать возникающие в их произведениях дилеммы. После атомной мины не только проблем не остается, но даже слово "конец" приходится собирать по буквам, разбросанным в разных концах алфавита. И все-таки последнее слово осталось не за мной, а за Омлетом. Рассыпаясь на атомы, он успел пролаять: "Дальнейшее - молчанье". И оказался прав, потому что сказать больше было действительно нечего. И главное - не о ком, поскольку в живых остался лишь автор.
КОНТРОЛЕР
Утверждаю с полным основанием: литературные критики сами не знают, чего хотят. Долгое время они называли мои опусы "апологией некроромантизма", и все почему? Потому, видите ли, что мои герои предпочитали в финале романа умереть, но не поддаться искушению перейти в следующий том. Представать в критических файлах этаким литературным монстром, получающим удовольствие от гибели собственных персонажей, мне тоже не хотелось, и потому вскоре после публикации "Омлета, шпица Татского", я создал небольшую повестушку, которую назвал коротко и ясно: "Контролер". Действие "Контролера" происходит на N, недавно колонизованной планете в системе красной звезды NN. Население в колониях собирается обычно с бору по сосенке - несколько тысяч кислорододышащих особей, несколько тысяч дышащих хлором, немного вообще не дышащих, а еще попадаются крылатые, ползающие и землегрызущие аборигены, не нашедшие себе места в родных мирах и потому согласившиеся переселиться туда, где цивилизацию нужно было создавать заново. В такой колонии и проживали персонажи "Контролера". Один из них даже был избран Предводителем, и я решил не давать ему собственного имени. Так солиднее. Были у Предводителя два друга - Бобчик и Добчик, изрядные плуты, происходившие с Рикуракона-5, существа, постоянно путавшие сами себя, поскольку то и дело обменивались сознаниями. Правда, если учесть, что внешне Бобчик и Добчик совершенно друг от друга не отличались, то обмен сознаниями происходил незаметно для окружающих. А еще среди моих персонажей я бы посоветовал обратить внимание на двух особей женского пола - Неприятную Даму и Даму, Неприятную Абсолютно. Эти подружки прибыли на N с единственной целью стать матерями-основательницами, но внешние их данные, а главное - ужасно склочные характеры могли привлечь разве что слепоглухонемых аборигенов Хирмазота-52. Вся эта разношерстная компания колонистов, надо сказать, неплохо устроилась на новом месте: деньги приходили исправно по галактической системе кредитов, климат благоприятствовал прогулкам и ничегонеделанию, привезенные с разных планет механизмы были колонистами разобраны и использованы в личных целях, а отчеты, уходившие в Галактический центр колонизации, свидетельствовали о полном благополучии и правильном расходовании средств и людских ресурсов. Все шло хорошо, но однажды во время коллективной трапезы у Предводителя в зал ворвался донельзя возбужденный начальник космопорта и заявил с порога: - Я принес вам пренеприятнейшее известие! К нам едет контролер! Предводитель едва не подавился, Бобчик и Добчик одновременно (иначе они просто не умели) уронили вилки, а обе Дамы выразили общее мнение словами: - Только контролера нам не хватало для полного счастья! Трапезу пришлось прервать. Собрались в кружок и стали думать, как предотвратить беду. Ведь контролер, ясное дело, обнаружит, во-первых, что ракетное топливо давно пущено на растопку личных бань, во-вторых, что программы климатических изменений уворованы и используются для расчетов карточных игр, в-третьих... Да есть ли смысл перечислять? - Контролера нужно убрать! - воскликнул начальник космопорта. - Запущу ракету на перехват и... - Нет! - вскричал Предводитель. - Вы хотите войны с метрополией? Здесь нужно действовать тонко... - Лесть, - сказал Добчик. - Подкуп, - сказал Бобчик. - Очарование, - сказала Неприятная Дама. - Обаяние, - сказала Дама, Неприятная Абсолютно. Когда на следующее утро пассажирский звездолет Земля-Денеб сделал кратковременную остановку в космопорту N, к встрече контролера все было готово. Из посадочного модуля вышел на летное поле молодой человек, наружность которого ясно показывала, что он принадлежит к славному племени контролеров: острый внимательный взгляд, цепкие пальцы, быстрые движения хищного зверя. - Ах, - сказал Предводитель, - мы так вас ждали! У нас столько замечательных достижений! Мы так жаждем их вам продемонстрировать! Позвольте, Ваше превосходительство... Или Ваше сиятельство? - Да что там... - смутился контролер. - Фамилия моя Хлестик, не очень благозвучная, но меня все называют по фамилии... Даже невеста. - О! - воскликнула, заламывая руки, Неприятная Дама, - У вас уже есть невеста! Какое несчастье! - Моя подруга хочет сказать, что это просто замечательно, - оттолкнув Неприятную Даму, вперед выступила Дама, Неприятная Абсолютно. - Позвольте пригласить вас, дорогой Хлестик, провести вечер в моем будуаре. - Э... - промямлил контролер, не ожидавший столь решительного наступления. - Собственно, я не против, если, конечно, не... - Вот именно! - воскликнул Предводитель. - Не, не и не! Будуар - потом. Сначала - обед, после обеда - сауна, после сауны - подарки, после подарков - представление. На чело господина Хлестика набежала серая тучка недовольства, и сердце Предводителя сжалось. "Неужто, - подумал он, - этот тип не приемлет лести? Это кошмар. Бывают же такие особи - к ним со всей душой, а они строят из себя. Нужно предложить больше, вот и все". - Но если, - быстро заговорил Предводитель, не дозволяя высокому гостю вставить ни единого слова, - если господину Хлестику по душе иные развлечения... Или если господин Хлестик желает сначала подарки... Кстати, среди подарков... э... Предводитель оглянулся на маячивших позади него Добчика и Бобчика, и те сказали дуэтом: - Дом о двух этажах в склоне вулкана Шантраб! Уже слеплен, меблирован и готов к употреблению! - Дом? - поразился контролер. - Для меня? - Не подумайте ничего дурного, - заявил Предводитель. - Дом для нашего развитого хозяйства - такая мелочь, о которой и говорить не стоит. - А я и не говорю, - мило улыбнулся контролер, и у Предводителя камень скатился с души. Дом был как игрушка, а в холле господина Хлестика ожидали сюрпризы: сертификат на право вождения космолета среднего тоннажа, а также ключи зажигания от личного космического экипажа господина Предводителя, на приобретение которого в прошлом году затрачено было из казны ни больше ни меньше, как семьсот галактических кредитов. - Ах, - покраснев, сказал господин Хлестик, - это слишком... Но ключи сразу же повесил на брелок, а сертификат спрятал в карман куртки, после чего огляделся, видимо, в поисках других знаков внимания. Хорошо, что Предводитель все продумал заранее: в гостиной прибывшего ждал ужин, а на импровизированной эстраде специально для господина контролера танцевали две удивительной красоты молодые особы, успевшие приехать по заказу Добчика и Бобчика из ближайшего к столице дома терпимости. Неприятная Дама переглянулась с Дамой, Неприятной Абсолютно, - конкуренции они не терпели, а потому немедленно предприняли демарш: обе набросились на изголодавшегося контролера с пылом нимфеток и поволокли в спальню, провозглашая на ходу: - Мы твои, и страсть, которая нас ожидает, безмерна! Пока из спальни доносились звуки, похожие на вопли зеркайских друпаров во время экстренного спаривания, Предводитель воспользовался случаем и плотно поужинал в компании Добчика и Бобчика, обсуждавших единственную проблему: дать надо, но как? - Только наличными! - горячился Добчик. - Чеком! - кипятился Бобчик. Когда час спустя из спальни выплыли сияющие дамы, а следом, кряхтя, выполз вконец измочаленный контролер, проблема все еще не была решена, и господин Хлестик, услышав громкий спор, решил его двумя словами: - Беру все! Добчик выложил наличные - три тысячи в энской валюте, а Добчик подписал чек на предъявителя - три тысячи и сто. Однако вошедший в раж господин Хлестик, взбудораженный обеими дамами, заявил: - Мало, господа! И что я стану делать в метрополии с вашей энской валютой, которую даже в общественных туалетах к оплате не принимают? Перед Предводителем замаячил призрак немедленной отставки, и он воскликнул: - Ах, господин Хлестик, ребята хотят сказать: по шесть тысяч и не в нашей валюте, конечно, а в полновесных галактических кредитах! Добчик и Бобчик раскрыли было рты, но тут же и закрыли их с тяжким вздохом. А разгоряченный господин контролер кричал так, что его было слышно даже на стационарной орбите спутника связи: - Да я вам! Да как вы! Я с самим был знаком! И в этом участвовал! И в том тоже! Уберите этих дам - хочу вон тех, молоденьких! И подайте мне мой личный транспорт - хочу прокатиться! - Непременно, - сумел вставить слово Предводитель. - Куда кататься изволите? - Поглядеть на вашу планету сверху! Предводитель бросил грозный взгляд на Добчика и Бобчика. Поглядеть сверху! Нельзя допустить такого! Он же увидит недостроенные заводы Боркака, разваленные стройки Бурдуна и обязательно разглядит своим контролерским взором уворованные прииски Бермака! - А у меня еще десять тысяч завалялось, - радостно сообщил Добчик, вываливая из карманов последнюю мелочь, тут же исчезнувшую в широких ладонях контролера. - Да я вам... - пробормотал господин Хлестик, силы которого были уже на исходе. - Я всю Галактику видел в этом... как его... - Гробу, - услужливо подсказал Предводитель, подталкивая гостя к кровати, где уже готово было для него ложе из пуха бронтоклидора. - М... - промычал Хлестик, засыпая на ходу. - Дешево отделались, - сказал Предводитель, доедая салат из крылышек экропода. - Надеюсь, господа, у него хватит сил для того, чтобы улететь на моем... э... своем космолете. - Автоматика поведет, - хихикнул Добчик. - До самой Земли, - хохотнул Бобчик. Господина контролера проводили поутру, когда он со сна еще плохо соображал и даже не догадался потребовать эскорт до стационарной орбиты. - Уф, - с облегчением вздохнул Предводитель, провожая взглядом исчезавшее в высоте облако выхлопных газов. - Теперь поживем спокойно. Этот дурачок напишет, конечно, самый лестный отзыв. Может, нам даже выделят дополнительные кредиты, как вы думаете? Добчик с Бобчиком закивали, а обе дамы залились дружным истерическим смехом. - Господин Предводитель, - послышался голос начальника космопорта, стоявшего поодаль и старавшегося привлечь к себе внимание начальства. - Что тебе? - недовольно спросил Предводитель. - Тут, понимаете, прибыл спецрейсом господин Чичик, специальный контролер метрополии со всеми верительными грамотами. Так я поселил его в гостинице, и он требует вас сей же час к себе. Я, конечно, хороший писатель, но описать выражение, возникшее при этом известии на лице Предводителя, не сумел, потому что нет в нашем языке нужных слов. Пришлось мне так и закончить свою повесть - немой сценой. Должно же и у читателя немного поработать воображение! Что до господина Чичика, то его я сделал главным героем нового своего романа.
ЭТИ МЕРТВЫЕ, МЕРТВЫЕ, МЕРТВЫЕ ДУШИ...
Когда я учился в Оккультном университете на планете Камбикорн, теорию оккультивного взаимодействия нам преподавал старый мудрый Кола Моголь. - Имейте в виду, господа, - говорил нам профессор на каждой лекции, - душу можно потерять, душу можно получить, но душу невозможно продать или купить по той простой причине, что деньги, видите ли, материальны, а душа - нет. У денег нет души, и потому душа на деньги обмениваться не может. Вы поняли, что я сказал? - Поняли, - с досадой отвечали студенты, среди которых был и я. Мы давно выучили высказывание Моголя наизусть, могли его повторить в любое время дня и ночи, и все равно не было лекции, в ходе которой уважаемый профессор не произнес бы коронной фразы о невозможности продажи души.
Что бы ни говорили злокозненные критики, но романы мои пользовались неизменным успехом. Лично мне инсинуации критиков не интересны, и я не намерен сводить счеты с теми, кто в дни моей молодости отравлял мне жизнь. Отравлял, кстати, в буквальном смысле. Помню такой случай. Когда в продажу поступил файл моего романа "Мидия", на меня жестоко обиделась коллективная мать с планеты Оригант-4. Знаете что ее возмутило? Нет, не убийство Мидией собственных детей. На Ориганте-4 дети не являются разумными существами до достижения ими двадцатилетнего возраста, и родители относятся к ним как к неодушевленным предметам, которые нужно передвигать с места на место, вносить информацию, стирать и подновлять память... Убийство ребенка на этой планете и убийством-то не считается - разве что порчей личного имущества. Коллективную мать возмутило, что главный мой герой, несчастный отец по имени Озон посмел уехать с детьми на другую планету. Это ведь все равно, что ограбить банк! Все равно, что плюнуть коллективной матери в ее семнадцать тысяч лиц! Такое на Ориганте-4 не прощается, такое и описывать нельзя, чтобы не возбуждать в коллективной матери низменных инстинктов. До того момента я и слыхом не слыхивал ни о какой коллективной матери и представления не имел о том, что семнадцать тысяч женщин Ориганта-4 должны собраться вместе, чтобы родить одного-единственного ребенка. Однако именно коллективная мать попыталась отравить меня и тем навела на мысль о новом романе. Дело было так. После публикации "Мидии" моя почта оказалась завалена письмами от поклонниц. Большинство посланий я не читал, поскольку мне не нравились слезливые предложения руки, сердца и других частей тела. Но под одним из писем стояло семнадцать тысяч подписей, и это обстоятельство привлекло мое внимание. Семнадцать тысяч поклонниц могли сочинить для меня что-то уж очень оригинальное, и я распечатал файл, где обнаружил не признание в вечной любви, а всего лишь рецепт приготовления очень полезного снадобья. "Влейте в ухо две капли и ощутите блаженство", - так заканчивалось письмо. "Сделай", - сказал я компьютеру, он и сделал. Зелье оказалось дурно пахнущим, но меня это не обеспокоило. Как советовала коллективная мать, я закапал снадобье в левое ухо и выжил после этого лишь потому, что на Ориганте-4 иная, чем на Земле, система мер: оригантский грамм в четыре раза меньше земного, что естественно, поскольку там вчетверо меньше сила тяжести. Будь массы Земли и Ориганта-4 одинаковы, вы не имели бы счастья читать мои мемуары. Подавать в суд на коллективную мать не было никакого смысла, ибо коллективное наказание не предусмотрено уголовным галактическим кодексом, и потому, выйдя из больницы, я сделал две вещи: во-первых, зарекся вливать в себя какие бы то ни было жидкости, синтезированные по непроверенным рецептам, а во-вторых, написал роман "Омлет, шпиц Татский". Сюжет романа довольно замысловат, потому что мозги у меня в то время еще не полностью оправились, и мысли никак не могли вернуться к свойственной им гениальной простоте. Действие происходит на планете, которую я назвал Тания. Живут на Тании разумные существа, похожие на собак - не столько, впрочем, внешним видом, сколько внутренней потребностью лаять на себе подобных. Татские шпицы постоянно лают на терьеров, терьеры не упускают случая попортить жизнь пуделям, а пудели изгаляются над совершенно безобидными розеншнауцерами. Мой герой Омлет, шпиц Татский, получает по компьютерной почте копию своего отца, скончавшегося вскоре после рождения сына. Копия, как и положено, не может сказать ничего путного, но в потоке бессвязных восклицаний, описывающих потустороннее существование, Омлет неожиданно обнаруживает недвусмысленное сообщение о том, что папа, оказывается, был отравлен соперником, желавшим заполучить его кресло в ложе Татской государственной оперы. Это очень важный момент: кресло в ложе оперы напичкано электронной аппаратурой, управляющей представлением, и тот, кто сидит в этом кресле, ощущает себя на время спектакля вершителем судеб десятков сценических персонажей. Оперные кресла очень дороги и передаются по наследству, а в том кресле, что принадлежало папаше Омлета, теперь восседал некий Клав, к которому мой герой с раннего детства не питал никаких симпатий, подсознательно подозревая его во всех грехах мира. Надо сказать, что Омлет, как, собственно, все жители Тании, обожал оперу, и отсутствие собственного кресла в ложе воспринимал как личную трагедию. Можете себе представить, что он ощутил, узнав, что в его фамильном кресле восседает нелюбимый им Клав! Месть, благородная месть! Жажда мести куда более ужасна, чем обычная жажда, когда хочется пить, и тебе кажется, что ради глотка воды ты способен не только отнять бутылку с соской у невинного младенца, но можешь даже убить и использовать труп по назначению, ибо известно, что все организмы на девять десятых состоят именно из воды. Перед бедным Омлетом, поклявшимся отомстить обидчику за гибель отца, возникает дилемма, выбор. Во-первых, можно явиться в театр на представление, войти в ложу и влить Клаву в ухо тот самый настой, каким в свое время воспользовался преступник. Это эффективно, это легитимно (месть, благородная месть!), это эффектно, наконец, поскольку каждый присутствующий в зале и на сцене лично убедится в том, что Омлет, шпиц Татский, не прощает и не забывает. Но есть еще второй вариант: оставить все, как есть, и отравлять Клава не быстродействующим ядом, а одним своим присутствием - ходить за ним, попадаться ему на глаза, в театре то и дело входить в ложу и становиться за креслом (тем, что принадлежит Омлету по праву наследования!). Клав будет нервничать, он не сможет спокойно спать, функции его организма придут в расстройство. Ощущая рядом постоянное присутствие Омлета, Клав начнет ошибаться и аплодировать не тогда, когда предписывает этикет, а когда ему будет казаться, что тенор пролаял верную ноту. В конце концов, зрители, возмущенные поведением Клава, проголосуют за то, чтобы свергнуть его с любимого кресла в ложе, и тогда Клаву не останется ничего другого, как откусить себе хвост, после чего он умрет в страшных моральных муках, поскольку именно в хвосте у жителей Тании находится железа, вырабатывающая гормон совести. Итак, что же назначить своему врагу? Быструю смерть от яда или медленную от моральных мук? Я понимаю, что человек, недолго думая, выбрал бы яд, но люди, как известно, существа нетерпеливые, им подавай все сейчас, даже мир с палестинцами, который вообще не был запроектирован при создании Вселенной. Но аборигены Тании - не люди, прошу это помнить. И Омлет - не человек, а шпиц, и для него оба предложенных варианта были равнозначны, как равнозначны для человека две капли воды или два правых башмака. А тут еще любовь - я ведь роман писал, а не историческую хронику, романы без любви не бывают, какой же это роман, если в нем нет романа? Омлет любит Офелу, маленькую красивую сучку домашней породы пекиннес, а она отвечает ему взаимностью. Проблема, однако, в том, что Офела - дочь старого Плона, а старый Плон, чтоб вы знали, по сюжету имел должность держателя кресла; иными словами, когда Клав наслаждался оперным лаем, Плон стоял за его спиной и держал кресло за спинку, потому что шаткое это сооружение того и гляди могло опрокинуться от мощных телесных конвульсий Клава, выражавшего восторг потрясающим визгом примадонны. Проследите цепочку причин и следствий - непременного признака настоящей трагедии. Если Омлет тем или иным способом убьет Клава, Плон лишится работы, Офела останется без приданого и не сможет выйти за любимого замуж. Если Омлет оставит Клава в живых, свадьба состоится, но где же тогда святая месть? Согласитесь, эта дилемма почище первой. Вот и мечется бедняга Омлет, как известное, придуманное Буриданом, животное. "Что делать? - думает он. Кто виноват? Быть или не быть?". "Достойно ли, - спрашивает он себя и читателя, - смиряться под ударами судьбы иль надо сей судьбе сопротивляться?". Это, между прочим, уже третья дилемма, возводящая трагедию на эсхатологический уровень. Время между тем идет, действие движется к финалу. Офела спрашивает пришедшего на свидание Омлета: "Когда же?", и ее можно понять, ей надоело хранить невинность, когда подруги уже успели народить выводок щенят. Омлет интерпретирует вопрос по-своему и отвечает, как истинный философ: "Когда расплавлю "да" и "нет" в одном плавильном горне смысла"... Как должна была поступить Офела, получив от любимого такой ответ на элементарный вопрос о сроке бракосочетания? Естественно, она утопилась, любая сучка из породы пекиннес на ее месте поступила бы так же. А что сделал Омлет, когда безутешный Плон сообщил шпицу о смерти Офелы? Ни за что не догадаетесь. Я тоже не догадался бы, если бы не был автором этой трагической истории. Так вот, Омлет заколол папашу Офелы однозубой вилкой - нечего, понимаешь, сообщать плохую новость, когда шпиц и без того погружен в раздумья о смысле Буридановых дилемм. Помню, что, написав этот эпизод и разыграв его в виртуальном книжном пространстве компьютера, я неожиданно осознал еще одну дилемму, стоявшую уже не перед выдуманным Омлетом, а передо мной - его автором. Заканчивать роман или вытягивать на дилогию, а то и на сериал типа "Утомленных чтением"? Мятущийся шпиц мог ведь еще много лет и, соответственно, томов размышлять и ничего не делать, предоставляя сюжету прихотливо течь по руслу литературной фантазии. В отличие от своего героя, я оказался на высоте и сделал выбор сразу: я с детства терпеть не мог сериалов и потому в следующей после убийства Плона главе буквально заставил какого-то второстепенного персонажа, имя которого я сейчас даже не помню (то ли Лэр, то ли Ларьт), вызвать Омлета на поединок, победить в котором у шпица не было никаких шансов. Какая может быть победа, если дуэль ведется на атомных минах поля боя? Естественно, погибли оба, а все остальные персонажи романа, включая не имевшую отношения к делу оперную примадонну, оказались смертельно ранены. Советую начинающим авторам именно так решать возникающие в их произведениях дилеммы. После атомной мины не только проблем не остается, но даже слово "конец" приходится собирать по буквам, разбросанным в разных концах алфавита. И все-таки последнее слово осталось не за мной, а за Омлетом. Рассыпаясь на атомы, он успел пролаять: "Дальнейшее - молчанье". И оказался прав, потому что сказать больше было действительно нечего. И главное - не о ком, поскольку в живых остался лишь автор.
КОНТРОЛЕР
Утверждаю с полным основанием: литературные критики сами не знают, чего хотят. Долгое время они называли мои опусы "апологией некроромантизма", и все почему? Потому, видите ли, что мои герои предпочитали в финале романа умереть, но не поддаться искушению перейти в следующий том. Представать в критических файлах этаким литературным монстром, получающим удовольствие от гибели собственных персонажей, мне тоже не хотелось, и потому вскоре после публикации "Омлета, шпица Татского", я создал небольшую повестушку, которую назвал коротко и ясно: "Контролер". Действие "Контролера" происходит на N, недавно колонизованной планете в системе красной звезды NN. Население в колониях собирается обычно с бору по сосенке - несколько тысяч кислорододышащих особей, несколько тысяч дышащих хлором, немного вообще не дышащих, а еще попадаются крылатые, ползающие и землегрызущие аборигены, не нашедшие себе места в родных мирах и потому согласившиеся переселиться туда, где цивилизацию нужно было создавать заново. В такой колонии и проживали персонажи "Контролера". Один из них даже был избран Предводителем, и я решил не давать ему собственного имени. Так солиднее. Были у Предводителя два друга - Бобчик и Добчик, изрядные плуты, происходившие с Рикуракона-5, существа, постоянно путавшие сами себя, поскольку то и дело обменивались сознаниями. Правда, если учесть, что внешне Бобчик и Добчик совершенно друг от друга не отличались, то обмен сознаниями происходил незаметно для окружающих. А еще среди моих персонажей я бы посоветовал обратить внимание на двух особей женского пола - Неприятную Даму и Даму, Неприятную Абсолютно. Эти подружки прибыли на N с единственной целью стать матерями-основательницами, но внешние их данные, а главное - ужасно склочные характеры могли привлечь разве что слепоглухонемых аборигенов Хирмазота-52. Вся эта разношерстная компания колонистов, надо сказать, неплохо устроилась на новом месте: деньги приходили исправно по галактической системе кредитов, климат благоприятствовал прогулкам и ничегонеделанию, привезенные с разных планет механизмы были колонистами разобраны и использованы в личных целях, а отчеты, уходившие в Галактический центр колонизации, свидетельствовали о полном благополучии и правильном расходовании средств и людских ресурсов. Все шло хорошо, но однажды во время коллективной трапезы у Предводителя в зал ворвался донельзя возбужденный начальник космопорта и заявил с порога: - Я принес вам пренеприятнейшее известие! К нам едет контролер! Предводитель едва не подавился, Бобчик и Добчик одновременно (иначе они просто не умели) уронили вилки, а обе Дамы выразили общее мнение словами: - Только контролера нам не хватало для полного счастья! Трапезу пришлось прервать. Собрались в кружок и стали думать, как предотвратить беду. Ведь контролер, ясное дело, обнаружит, во-первых, что ракетное топливо давно пущено на растопку личных бань, во-вторых, что программы климатических изменений уворованы и используются для расчетов карточных игр, в-третьих... Да есть ли смысл перечислять? - Контролера нужно убрать! - воскликнул начальник космопорта. - Запущу ракету на перехват и... - Нет! - вскричал Предводитель. - Вы хотите войны с метрополией? Здесь нужно действовать тонко... - Лесть, - сказал Добчик. - Подкуп, - сказал Бобчик. - Очарование, - сказала Неприятная Дама. - Обаяние, - сказала Дама, Неприятная Абсолютно. Когда на следующее утро пассажирский звездолет Земля-Денеб сделал кратковременную остановку в космопорту N, к встрече контролера все было готово. Из посадочного модуля вышел на летное поле молодой человек, наружность которого ясно показывала, что он принадлежит к славному племени контролеров: острый внимательный взгляд, цепкие пальцы, быстрые движения хищного зверя. - Ах, - сказал Предводитель, - мы так вас ждали! У нас столько замечательных достижений! Мы так жаждем их вам продемонстрировать! Позвольте, Ваше превосходительство... Или Ваше сиятельство? - Да что там... - смутился контролер. - Фамилия моя Хлестик, не очень благозвучная, но меня все называют по фамилии... Даже невеста. - О! - воскликнула, заламывая руки, Неприятная Дама, - У вас уже есть невеста! Какое несчастье! - Моя подруга хочет сказать, что это просто замечательно, - оттолкнув Неприятную Даму, вперед выступила Дама, Неприятная Абсолютно. - Позвольте пригласить вас, дорогой Хлестик, провести вечер в моем будуаре. - Э... - промямлил контролер, не ожидавший столь решительного наступления. - Собственно, я не против, если, конечно, не... - Вот именно! - воскликнул Предводитель. - Не, не и не! Будуар - потом. Сначала - обед, после обеда - сауна, после сауны - подарки, после подарков - представление. На чело господина Хлестика набежала серая тучка недовольства, и сердце Предводителя сжалось. "Неужто, - подумал он, - этот тип не приемлет лести? Это кошмар. Бывают же такие особи - к ним со всей душой, а они строят из себя. Нужно предложить больше, вот и все". - Но если, - быстро заговорил Предводитель, не дозволяя высокому гостю вставить ни единого слова, - если господину Хлестику по душе иные развлечения... Или если господин Хлестик желает сначала подарки... Кстати, среди подарков... э... Предводитель оглянулся на маячивших позади него Добчика и Бобчика, и те сказали дуэтом: - Дом о двух этажах в склоне вулкана Шантраб! Уже слеплен, меблирован и готов к употреблению! - Дом? - поразился контролер. - Для меня? - Не подумайте ничего дурного, - заявил Предводитель. - Дом для нашего развитого хозяйства - такая мелочь, о которой и говорить не стоит. - А я и не говорю, - мило улыбнулся контролер, и у Предводителя камень скатился с души. Дом был как игрушка, а в холле господина Хлестика ожидали сюрпризы: сертификат на право вождения космолета среднего тоннажа, а также ключи зажигания от личного космического экипажа господина Предводителя, на приобретение которого в прошлом году затрачено было из казны ни больше ни меньше, как семьсот галактических кредитов. - Ах, - покраснев, сказал господин Хлестик, - это слишком... Но ключи сразу же повесил на брелок, а сертификат спрятал в карман куртки, после чего огляделся, видимо, в поисках других знаков внимания. Хорошо, что Предводитель все продумал заранее: в гостиной прибывшего ждал ужин, а на импровизированной эстраде специально для господина контролера танцевали две удивительной красоты молодые особы, успевшие приехать по заказу Добчика и Бобчика из ближайшего к столице дома терпимости. Неприятная Дама переглянулась с Дамой, Неприятной Абсолютно, - конкуренции они не терпели, а потому немедленно предприняли демарш: обе набросились на изголодавшегося контролера с пылом нимфеток и поволокли в спальню, провозглашая на ходу: - Мы твои, и страсть, которая нас ожидает, безмерна! Пока из спальни доносились звуки, похожие на вопли зеркайских друпаров во время экстренного спаривания, Предводитель воспользовался случаем и плотно поужинал в компании Добчика и Бобчика, обсуждавших единственную проблему: дать надо, но как? - Только наличными! - горячился Добчик. - Чеком! - кипятился Бобчик. Когда час спустя из спальни выплыли сияющие дамы, а следом, кряхтя, выполз вконец измочаленный контролер, проблема все еще не была решена, и господин Хлестик, услышав громкий спор, решил его двумя словами: - Беру все! Добчик выложил наличные - три тысячи в энской валюте, а Добчик подписал чек на предъявителя - три тысячи и сто. Однако вошедший в раж господин Хлестик, взбудораженный обеими дамами, заявил: - Мало, господа! И что я стану делать в метрополии с вашей энской валютой, которую даже в общественных туалетах к оплате не принимают? Перед Предводителем замаячил призрак немедленной отставки, и он воскликнул: - Ах, господин Хлестик, ребята хотят сказать: по шесть тысяч и не в нашей валюте, конечно, а в полновесных галактических кредитах! Добчик и Бобчик раскрыли было рты, но тут же и закрыли их с тяжким вздохом. А разгоряченный господин контролер кричал так, что его было слышно даже на стационарной орбите спутника связи: - Да я вам! Да как вы! Я с самим был знаком! И в этом участвовал! И в том тоже! Уберите этих дам - хочу вон тех, молоденьких! И подайте мне мой личный транспорт - хочу прокатиться! - Непременно, - сумел вставить слово Предводитель. - Куда кататься изволите? - Поглядеть на вашу планету сверху! Предводитель бросил грозный взгляд на Добчика и Бобчика. Поглядеть сверху! Нельзя допустить такого! Он же увидит недостроенные заводы Боркака, разваленные стройки Бурдуна и обязательно разглядит своим контролерским взором уворованные прииски Бермака! - А у меня еще десять тысяч завалялось, - радостно сообщил Добчик, вываливая из карманов последнюю мелочь, тут же исчезнувшую в широких ладонях контролера. - Да я вам... - пробормотал господин Хлестик, силы которого были уже на исходе. - Я всю Галактику видел в этом... как его... - Гробу, - услужливо подсказал Предводитель, подталкивая гостя к кровати, где уже готово было для него ложе из пуха бронтоклидора. - М... - промычал Хлестик, засыпая на ходу. - Дешево отделались, - сказал Предводитель, доедая салат из крылышек экропода. - Надеюсь, господа, у него хватит сил для того, чтобы улететь на моем... э... своем космолете. - Автоматика поведет, - хихикнул Добчик. - До самой Земли, - хохотнул Бобчик. Господина контролера проводили поутру, когда он со сна еще плохо соображал и даже не догадался потребовать эскорт до стационарной орбиты. - Уф, - с облегчением вздохнул Предводитель, провожая взглядом исчезавшее в высоте облако выхлопных газов. - Теперь поживем спокойно. Этот дурачок напишет, конечно, самый лестный отзыв. Может, нам даже выделят дополнительные кредиты, как вы думаете? Добчик с Бобчиком закивали, а обе дамы залились дружным истерическим смехом. - Господин Предводитель, - послышался голос начальника космопорта, стоявшего поодаль и старавшегося привлечь к себе внимание начальства. - Что тебе? - недовольно спросил Предводитель. - Тут, понимаете, прибыл спецрейсом господин Чичик, специальный контролер метрополии со всеми верительными грамотами. Так я поселил его в гостинице, и он требует вас сей же час к себе. Я, конечно, хороший писатель, но описать выражение, возникшее при этом известии на лице Предводителя, не сумел, потому что нет в нашем языке нужных слов. Пришлось мне так и закончить свою повесть - немой сценой. Должно же и у читателя немного поработать воображение! Что до господина Чичика, то его я сделал главным героем нового своего романа.
ЭТИ МЕРТВЫЕ, МЕРТВЫЕ, МЕРТВЫЕ ДУШИ...
Когда я учился в Оккультном университете на планете Камбикорн, теорию оккультивного взаимодействия нам преподавал старый мудрый Кола Моголь. - Имейте в виду, господа, - говорил нам профессор на каждой лекции, - душу можно потерять, душу можно получить, но душу невозможно продать или купить по той простой причине, что деньги, видите ли, материальны, а душа - нет. У денег нет души, и потому душа на деньги обмениваться не может. Вы поняли, что я сказал? - Поняли, - с досадой отвечали студенты, среди которых был и я. Мы давно выучили высказывание Моголя наизусть, могли его повторить в любое время дня и ночи, и все равно не было лекции, в ходе которой уважаемый профессор не произнес бы коронной фразы о невозможности продажи души.