— Ну, а мы-то чем можем помочь? — осведомился я.
— Госпожа Мира говорила мне, что когда-то она занималась врачеванием… — промолвила девушка с мольбою в голосе.
— Но княгиня же ей не доверяет, — проговорил я недоуменно.
— Я уже уговорила ее, — ответила Грушенька.
— Но тогда тебе надо переговорить с Мирой, — пожал я плечами. Однако эта идея мне совершенно не нравилась. Я опасался, что если болезнь серьезная, и, не приведи, Господи, княгиня скончается, то в ее смерти обвинят мою индианку.
— Я уже разговаривала с ней, — вздохнула юная экономка. — Но барышня чего-то боится!
«И правильно делает», — подумал я.
— Но у нее есть для этого некоторые основания, — ответил я вслух.
— Она сказала, — продолжила Грушенька, — что согласится осмотреть Ольгу Павловну, если вы дадите свое согласие…
— Но…
— Соглашайтесь, — вмешался Мадхава, — я надеюсь, что все обойдется… Мы тоже поможем, у нас имеется некоторый опыт.
— Княгиня ни за что вас к себе не подпустит! — воскликнул я.
— Так вы позволите, Яков Андреевич? — в комнату вошла моя Мира, которая, судя по всему, дожидалась за дверью.
— Да разве я могу тебе отказать? — проговорил я со вздохом.
— Все будет хорошо, — сказала индианка уверенно.
Княгиня Ольга Павловна Титова и в самом деле была совсем плоха. Глаза у нее лихорадочно блестели, щеки горели нездоровым румянцем, она кашляла в свой платок, на котором алели свежие пятна крови, и тяжело, со свистом дышала.
«Неужели чахотка?!» — мысленно ужаснулся я.
— У вас были проблемы с легкими? — осведомился я у княгини.
— Да, — с трудом проговорила она. — Я каждый год ездила с покойным князем на воды.
— Вас наблюдает врач?
— Разумеется, — ответила Ольга Павловна и снова закашлялась.
— Я могу вас осмотреть? — спросила Мира.
Княгиня Титова нехотя согласилась. Когда Мира коснулась рукой ее разгоряченной груди, Ольга Павловна застонала от боли. Моя индианка нахмурилась, и я понял, что дело совсем неладно, в очередной раз пожалев, что позволил Мире во все это вмешаться.
Индианка сосредоточенно делала свое дело, осматривала больную и задавала вопросы.
— Княгиня, вы серьезно больны, — констатировала она.
— Это мне и без вас известно, — проворчала старуха, кутаясь в пуховую шаль. Ольга Павловна дрожала под ней, потому как ее мучила лихорадка.
Мира сделала вид, что пропустила ее грубое замечание мимо ушей. С больными моя индианка всегда была снисходительна.
— Вы больны якшмой, — проговорила она. — Это серьезное заболевание легких.
— Вы вылечите меня? — недоверчиво спросила княгиня, когда Грушенька подправила на ней пуховое одеяло, казавшееся огромным кипельно белым облаком.
— Если на то будет воля великого Твашатары, — скромно сказала Мира.
— Кого-кого? — хриплым голосом переспросила Ольга Павловна.
— Одного из индийских богов, — ответил я. Мира говорила о боге-мастере…
— Язычники, — укоризненно прошептала княгиня.
— Мне потребуется помощь ваших гостей, — сказала Мира задумчиво.
— Каких гостей? — еле слышно спросила Ольга Павловна.
— Мадхавы с Агастьей, — отчеканила Мира.
Княгиня перекрестилась. Я подумал даже, что Титова откажется. Но воля к жизни, как видно, оказалась сильнее ее предрассудков.
— Хорошо, — пробормотала она.
В коридоре я осведомился у Миры, что она собирается делать с княгиней. Вся эта ее затея мне очень не нравилась, тем не менее я старался казаться спокойным.
Индианка прислонилась спиной к стене, облицованной бледно-желтым мрамором. Она отражалась в зеркальной двери напротив, поэтому создавалось какое-то иррациональное впечатление, будто бы Мира была была в этом холле не одна. Она тоже это заметила и улыбнулась своему отражению.
— Не волнуйтесь, Яков Андреевич, — промолвила индианка. — Я собираюсь провести магический ритуал исцеления…
— Что?! — Я схватился руками за голову. — Ты с ума сошла!
— Нет, — возразила Мира и покачала головой. — Княгине станет намного лучше, и она будет нам доверять! Кто знает, что ей известно?! Возможно, она сможет помочь вам в вашем расследовании!
— А ты уверена, что справишься с этим? — засомневался я.
— Абсолютно! — сказала Мира. Я не заметил на ее красивом лице и тени волнения.
— Что ж, будь по-твоему! — выдохнул я.
Мадхава очень обрадовался предложению Миры. Хотя он и не был настоящим брахманом, ему очень хотелось попробовать свои силы в магическом ритуале.
Его ученик Агастья смотрел на вещи более трезво, поэтому он немного поколебался, пржде чем дал Мире свое согласие.
— Это прекрасный шанс научиться древнему ведическому искусству! — радовался Мадхава.
— О чем это вы? — осведомился Сысоев, неожиданно появившийся на пороге. Ему почему-то именно сейчас захотелось проведать индийских гостей.
Тогда Мира рассказала ему, что именно она собралась предпринять.
— Вы очень рискуете, — насупившись проговорил Никита Дмитриевич, — если княгине станет хуже… — он сделал многозначительную паузу, — тогда я вам очень не завидую!
— Кто не рискует, тот не пьет шампанского! — по-гусарски сказала Мира.
Сысоев невольно улыбнулся — так это у нее лихо получилось!
Потом Мира отправилась к себе, сообщив мне, что она должа захватить из своего ящика, обклеенного цветной бумагой, мешочек с травой хариды, которая ей была нужна для ритуала. Я вспомнил, что однажды моя индианка показывала мне ее. Это была засушенная травка темного цвета с дурманящим сильным запахом. Совсем недавно занедужившая теперь Ольга Павловна разбрасывала ее по полу в Мириной комнате. Я мысленно заключил, что все-таки у моей индианки было доброе сердце.
Спустя полчаса Мира, Мадхава и Агастья вошли в комнату вдовы, хлопнув дверью у меня перед носом. Мира объяснила мне, что во время ритаула не должны присутствовать посторонние. Я было хотел возразить, но передумал в самый последний момент, когда княгиня Титова закатила истерику, не пожелав оставаться с басурманами наедине. Тогда Мира позволила присутствовать Грушеньке, которая от всего этого была в полном восторге. И чем только была занята ее миленькая головка?!
Я решил вернуться к себе и заняться ведением дневника. Но, не найдя нужных слов, я так и отложил его в сторону.
Мира вернулась минут через сорок, выглядела она утомленной, но вполне довольной собой.
— Как все прошло? — осведомился я, рассматривая ее. Под глазами у нее появились темные тени, а между бровей пролегла вертикальная складка.
— Княгиня все время держалась за руку Грушеньки, — улыбаясь сказала индианка, — но уже довольно скоро почувствовала себя так хорошо, что даже перестала бояться. Сейчас Ольга Павловна спит, — добавила она. — Я приготовлю ей отвар из целебных трав… Она обязательно поправится! Конечно, княгиня не выздоровеет совсем, но такие приступы больше не будут повторяться!
— Тебе надо бы отдохнуть, — сказал я Мире, когда та устало рухнула в кресло.
— Я почти не устала, — сказала она и закрыла глаза. Однако выспаться ей так и не удалось. В дверь снова постучали.
— Кто там? — сонным голосом осведомилась индианка.
— Барышня Мира, это я! — узнал я Грушенькин голос.
— Входи! — велела ей Мира.
Грушенька впорхнула в спальню, как птичка. Экономка княгини в отличие от Миры выглядела посвежевшей и отдохнувшей. Глаза у нее блестели, губы цвели в улыбке, на щеках играл здоровый румянец, сама она лучилась радостью и весельем.
— Что с тобой? — искренне поинтересовался я.
— Ничего, — девушка скромно потупила глазки. — Барышня Мира, — обратилась она к моей возлюбленной, — я обещала показать вам моего жениха…
— И что? — спросила Мира. — Он здесь?
— Да, — закивала Грушенька.
Я вспомнил, что Мира что-то там увидела про него на картах.
— Ну так веди его сюда! — велела моя индианка. — Кто он?
— Деревенский кузнец, — сказала девушка, — Кузьма!
— Барыня-то тебе позволила? — осведомился я.
— Ну так она же спит, — хихикнула Грушенька. — Он нас внизу дожидается, у входа. Как только дорогу из деревни расчистили, Кузьма мигом в усадьбу и примчался! — весело проговорила она.
— Ты не знаешь, а другие дороги расчистили? — осведомилась Мира, глаза у нее сверкнули надеждой.
— Нет еще, — огорчила ее Грушенька. — Как только можно будет выехать, Никита Дмитриевич сразу вас известит. А вы уже, барышня, нас покинуть торопитесь? — опечалилась девушка. Заметно было, что Грушенька сильно к ней привязалась.
— Я скучаю по дому, — ответила Мира.
Невольно мне подумалось, что моя индианка почти не тосковала по родине. Мой дом, к счастью, сделался для нее родным.
— Ну, я пойду? — как-то несмело спросила Грушенька.
— Конечно, — кивнула Мира.
Не прошло и десяти минут, как Грушенька привела своего жениха. Кузьма оказался высоким, светловолосым парнем в длинной темно-коричневой чуйке и высоких кожаных сапогах. Шубу свою он снял и держал в руках.
Кузьма с интересом осматривался по сторонам.
— Это барышня Мира, а это — Яков Андреевич, — представила ему нас Грушенька.
Мы мирно с ним побеседовали и уже собрались было распроститься, как он неожиданно спросил:
— А что это за господин, который все время курит? Я с ним на лестнице столкнулся — Кузьма прищурил оба своих веселых, светло-зеленых глаза.
— Пан Гродецкий, — ответил я.
— Не русский, что ли? — спросил кузнец.
— Поляк, — тихо промолвила Мира.
— Я видел его с неделю назад у нас в деревне, — задумчиво произнес Кузьма, — только он был одет иначе…
— А ты уверен, что это — он? — насторожился я.
— Само собою, — не раздумывая ответил Кузьма. — Такой взгляд-то разве забудешь?!
Мы с Мирой переглянулись. Индианка торжествовала, весь вид ее будто кричал: «Ну, что я вам говорила?!»
— Я что-то не то сказал? — не понял Кузьма.
— Да он не со зла, — вступилась Грушенька за милого друга.
— Ну что ты, — поспешил я успокоить ее. — Твой жених нам очень даже помог!
— А при чем здесь пан Станислав Гродецкий? — спросила она испуганно. — Неужели это он Николая Николаевича?.. — ужаснулась она, всплеснув руками.
— С чего ты взяла? — осведомился я.
— Не знаю, — пожала плечами Грушенька. — А что ему в деревне-то нашей понадобилось? — спросила она. — Да к тому же еще и ряженому?!
— Ну, — протянул я задумчиво, — мало ли какие у человека бывают дела? — мне не хотелось расстраивать Грушеньку раньше времени. Впрочем, я и сам не особенно верил в то, что говорил. Какие, собственно, дела могли быть у польского аристократа в русской деревне?! Но, тем не менее, мне казалось, что я не должен был обвинять Гродецкого раньше времени. По крайней мере, мне надо было предоставить ему какую-то возможность оправдаться. Но я не решился бы расспросить пана Станислава в открытую, поэтому мне предстояло выдумать какой-нибудь обходной маневр, чтобы прояснить сложившуюся в имении ситуацию.
— Ну, Яков Андреевич, что вы об этом думаете? — осведомилась Мира, как только Грушенька со своим кузнецом нас покинули.
— Думаю, что мне придется еще раз переговорить с Гродецким, — ответил я.
— И вы полагаете, что он вам признается? — засомневалась Мира.
— Нет, — я покачал головой в ответ, — но этим он только докажет свою причастность к этому делу!
После обеда мы остались с Гродецким в гостиной. Он, как всегда, завел ничего не значащий, пустой, светский разговор. Речь в очередной раз зашла о мой кузине Зизевской. Мне оставалось только надеяться, что Медведев не появится неожиданно из-за какого-нибудь угла и уличит меня в обмане.
— Так, значит, — осведомился я, — вы, господин Гродецкий, совсем не покидали Петербурга?
— Но почему же? — возразил пан Станислав. — Некоторое время я жил в Москве…
— И как вам она? — поинтересовался я. У меня уже не оставалось сомнений, что он ни словом не обмолвится о деревне, которую ему совсем недавно довелось посетить инкогнито.
— Москва? Да что о ней говорить… Большая деревня… — ответил Гродецкий. Я с трудом удержался от смеха, когда услышал этот ответ. Мне оставалось только надеяться, что слова кузнеца Кузьмы подтвердит кто-нибудь еще, и тогда я смогу, образно говоря, прижать Гродецкого к стенке.
Спустя полчаса я вернулся в комнату Миры, где она хлопотала над своим магическом ящиком, где хранились ее «волшебные» травы. Грушенька стояла в сторонке и внимательно наблюдала за тем, что делает моя индианка.
Мира извлекла из коробки бархатный красный мешочек и высыпала сухую траву в большую серебряную кружку.
— Как чувствует себя Ольга Павловна? — поинтересовался я.
— Ей стало значительно лучше, — ответила Грушенька. — Я даже и не предполагала, что такое возможно, — сказала она.
— Я пойду на кухню за кипятком, — промолвила Мира.
— Барышня, я вас провожу, — вызвалась Грушенька.
— Не надо, — отмахнулась моя индианка.
— Я боюсь за вас, — ответила Грушенька. — Позвольте мне, я вас все-таки провожу, — попросила она.
— Ну, хорошо, — устало проговорила Мира.
— Можно мне с вами? — осведомился я.
— Если желаете, Яков Андреевич, — пожала плечами моя индианка.
Первой в спальню княгини зашла, как и полагалось, ее экономка. Через несколько секунд ее милое личико появилось в дверях.
— Проходите! — махнула она рукой.
Мира повиновалась, и я поспешил за ней. В руках моя индианка сжимала кружку с отваром.
У постели больной дежурил Агастья, казалось, что Ольга Павловна совсем перестала его бояться. Она утопала под пуховыми одеялами.
— Добрый день, — проговорила княгиня, увидев нас. По-моему, она даже обрадовалась.
— Как вы себя чувствуете? — осведомился я.
— Намного лучше, — подкашливая проговорила Титова. — Ваша индианка — просто сокровище! — усмехнулась она.
— Я рад, что вы, наконец, оценили ее по достоинству, — ответил я. Кажется, замысел Миры увенчался успехом, и я мог вздохнуть с облегчением.
— Отвернитесь! — приказала княгиня.
Я исполнил ее приказание, тем временем Грушенька подала ей домашнее платье.
— Можете поворачиваться, — наконец-то позволила мне Ольга Павловна.
Я обернулся. Мира протягивала княгине кружку с отваром хариды. Ольга Павловна сделала несколько больших глотков и поморщилась.
— Горько, — хрипло проговорила она.
— Надо немного потерпеть, — улыбнувшись сказала Мира.
— Понимаю, — недовольно произнесла княгиня.
Я вглядывался в ее лицо. Выглядела княгиня Ольга Павловна значительно лучше. Лихорадка больше не била ее, кровавый кашель закончился. Мне показалось, что даже круги под глазами княгини уменьшились.
— Вы и впрямь пошли на поправку, — заметил я.
— Стараниями вашей индианки, — ответила княгиня Титова. Она уселась в кровати, Грушенька подложила ей под спину предварительно взбитую подушку.
— Как же я устала! — покачала головой Ольга Павловна. — Совсем превратилась в старую развалину, — вздохнула она. — То ли дело раньше?! — посетовала княгиня. — Мы познакомились с Николаем Николаевичем, когда он вернулся из Польши, — пустилась Титова в воспоминания. — Il me faisait ta cour, — улыбнулась она.
Говоря откровенно, мне трудно было представить, чтобы за ней кто-нибудь «волочился». Однако я оставил свое мнение при себе.
— И часто Николай Николаевич в Польше бывал? — поинтересовался я.
— Часто! — махнула рукой больная. — Он у меня вообще путешествовать любил… Кстати, — интригующе улыбнулась она, — вы знаете, Яков Андреевич, — обратилась ко мне Титова, — что князь состоял в ордене вольных каменщиков?
— Вам и об этом известно? — удивленно осведомился я, невольно оглядываясь по сторонам. Я заметил, что Агастья заинтересованно уставился на меня.
— Да, — кивнула княгиня, — иногда он пускался в откровения…
Признаюсь, мне трудно было себе представить, насколько князь Николай Николаевич был откровенен с княгиней. Однако я подозревал, что она имела некоторое влияние на мужа.
— Одно время, — продолжала Титова, — он даже примкнул к какой-то тайной польской организации… Правда это было уже спустя лет двадцать после нашей с ним свадьбы, — сказала она, — дай Бог памяти, году… в тысяча восемьсот десятом.
— В самом деле? — искренне заинтересовался я. — А к какой именно, вы случайно не знаете?
— Ну… — задумчиво протянула княгиня, оправляя кружево на манжетах. Ольга Павловна наморщила лоб, пытаясь припомнить название, — по-моему… Нет, не помню! — огорчилась она.
Неожиданно меня осенило:
— Случаем, не к «Восточной звезде» ?
— Боюсь соврать, — проговорила княгиня Титова, — но, кажется, да!
— О чем это вы ведете речь? — спросил Агастья.
— О! — воскликнула Мира. — Это большая тайна! Нечто вроде наших ведических ритуалов, — объяснила она и что-то шепнула ложному брахмачарину на ухо. Агастья сделал понимающее лицо, собрал свои лекарские принадлежности в маленький черный саквояжик и вышел вместе с Мирой из комнаты Ольги Павловны.
— Ох уж мне эти тайны! — усмехнулась княгиня. — Я никогда не одобряла в этом вопросе князя, — проговорила она. — Хотя, — Ольга Павловна задумалась, — говорят, что сам Александр I втайне принадлежал к Великому польскому востоку…
До меня тоже доходили эти слухи, поговаривали, что Император даже делал весьма щедрые пожертвования на нужды польского братства. Однако в настоящее время государственная политика несколько изменилась…
— Но это было довольно давно, — заметил я.
— Да, — согласилась Ольга Павловна, — Николай Николаевич тоже в корне изменил свои взгляды!
— Но вы говорили, что ваш супруг не посвящал вас в государственные дела…
— Я вам не доверяла, — призналась княгиня. — Но ваша протеже спасла мне жизнь!
Мысленно я возблагодарил мою милую Миру, которая, можно сказать, рискуя собственной жизнью, повела себя исключительно мудро.
— И каковы же были взгляды вашего мужа? — вкрадчиво поинтересовался я, моля Всевышнего о том, чтобы княгиня Титова не замолчала.
— Ну… — княгиня Ольга Павловна закашлялась, — вы как друг покойного Николая Николаевича знаете, наверное, — она пристально посмотрела в мою сторону, — что Государь, поддерживая польских масонов, преследовал цель слияния Литвы и Польши?
— Разумеется, — уверенно ответил я. Хотя, если быть до конца откровенным, то следует сказать, что мне об этом деле было почти ничего не известно, потому как о Виленских ложах я имел весьма скудное представление.
— Так вот, — продолжала княгиня Ольга Павловна, — польско-литовская масонская уния состоялась, но в планы нашего Императора больше не входило расширение Царства Польского, — вдова снова откинулась на подушки, у нее заныла спина. — Николай Николаевич одним из первых усомнился в правильности этой политики, — добавила она, переведя дух, — а Его Императорское Величество Александр Павлович всегда прислушивался к мнению Николая Николаевича, который к тому времени уже вступил в ряды петербургской ложи «Астреи», — печально вздохнула княгиня, — которая имела своими намерениями подчинить себе Литовские ложи…
— Вы так осведомлены! — изумился я.
— Николай Николаевич держал меня у себя в наперсницах, — горько усмехнулась Титова. Я заметил, что на глаза у нее вновь стали наворачиваться слезы. Мне не хотелось расстраивать княгиню, но я не мог прекратить этот разговор. Мне пришло в голову, что Гродецкий вполне мог из-за всего выше перечисленного иметь зуб на покойного князя.
— Вы рассказали мне очень интересные вещи, — произнес я в ответ.
— Да полноте, Яков Андреевич, — отмахнулась княгиня, — мне же известно, что и вы каким-то образом причастны ко всему этому, — сказала она. — Ведь вы — масон? — Ольга Павловна посмотрела на меня в упор своими темными, внимательными глазами.
— Да, — честно ответил я.
— Вы полагаете, что князя убили из-за того, что он принадлежал к этому вашему тайному братству? — строго спросила княгиня.
— Я не могу сейчас ответить на ваш вопрос, — сказал я княгине. — К тому же, — добавил я, — вам сейчас очень вредно волноваться! Дайте всему свой срок, и все вскорости встанет на свои места. Как известно, все тайное рано или поздно становится явным!
Я поблагодарил Ольгу Павловну за то, что она сочла возможным уделить мне внимание, пожелал ей скорейшего выздоровления и откланялся с твердым намерением осмотреть архив Николая Николаевича. Я даже питал надежды на то, что княгиня Титова сама соизволит вручить мне от него ключ.
Надежды меня не обманули. Я попросил мою Миру посодействовать мне в этом вопросе.
— Вы собираетесь обыскивать княжеский кабинет? — изумилась она. — А если вас застанет за этим делом Лаврентий Филиппович?!
— Тогда не сносить мне головы! — усмехнулся я.
— Вы все шутите, Яков Андреевич, — покачала головою моя индианка, — а я за вас очень переживаю, — укоризненно проговорила она.
— И напрасно, — ответил я, нежно коснувшись рукою ее щеки. — Пока мне еще ничего не угрожает!
— Что вы хотите отыскать в кабинете Титова? — осведомилась она.
— Доказательства! — воскликнул я.
— Какие еще доказательства? — поинтересовалась Мира.
— Вины Гродецкого, разумеется, — ответил я.
Мира исполнила мою просьбу. Княгиня Ольга Павловна не сумела перед ней устоять, и я оказался обладателем заветного ключа от княжеского кабинета.
Я повернул ключ в замке, скрипнула дверь, и мне удалось войти в эту святая святых имения Титовых. Кабинет князя Николая Николаевича оказался просторной, светлой комнатой, изысканной и со вкусом обставленной. Я зажег несколько свечей в бронзовых канделябрах и принялся, наконец, за дело. Я искал подтверждение того, что князь Титов где-то перешел дорогу пану Гродецкому, который, как я подозревал, мнил себя патриотом и спасителем отчизны.
Стены комнаты были затянуты нежно-голубым шелком с акварельной китайской росписью. Возле одной из них примастился ломберный столик, на котором красовался светильник с лепным золоченым обрамлением в виде вьющихся побегов, и стулья из мастерской господина Гамбса. Такие же совсем недавно я приобрел у этого знаменитого петербургского мебельщика для своего кабинета.
У окна стоял красивый, дорогой секретер из наборного дерева. К нему-то я первым делом и направился.
Мои ожидания не обманули меня: в секретере и в самом деле располагался архив князя Титова. В частности, это была его личная и государственная переписка. Однако сколько я не рылся в этих бумагах, но так и не обнаружил ничего, что хоть как-нибудь указывало бы на связь Николая Николаевича с Гродецким или на его отношение к вопросу о воссоединении Польши с Литвой.
Тогда я оставил в покое архив Титова и принялся осматривать стены кабинета на предмет какого-нибудь хорошо запрятанного тайника. По личному опыту я знал, что он мог располагаться в какой-нибудь нише в стене, за полкой, скульптурой или картиной. К примеру, в моем петербургском особняке на Офицерской улице такой вот тайник располагался за картиной Гвидо Рени, и о его существовании не догадывалась даже моя милая Мира.
Конечно я допускал, что пан Гродецкий вполне мог проникнуть в эту комнату раньше меня и выкрасть из княжеского архива необходимые ему документы. Существовала так же вероятность того, что Станислав мог обнаружить и тайник, если таковой вообще имелся в этом кабинете в наличии. К тому же я помнил и о Колганове, который уже искал здесь свои долговые расписки…
Но, наконец, удача все-таки улыбнулась мне. Тайник оказался встроенным в консоли, замаскированной за лепниной светильника. Мне даже удалось его открыть, повернув пластину в стене, потому как я был в некотором роде знаком с кое-какой механикой.
В тайнике действительно лежали некоторые бумаги. Я извлек их на Божий свет и взялся за их изучение, устроившись на стуле с высокой спинкой за скромным ломберным столиком.
Бумаги оказались брульонами — черновиками писем князя Титова к Его Императорскому Величеству Александру I и к генералу Александру Рожнецкому, шефу жандармов и начальнику тайной польской полиции. В них князь недвусмысленно высказывался о том, что не следует допускать расширения границ польского государства за счет территорий Литвы. Здесь же он оговаривался и о Вилленских ложах, которые, по его мнению, ни в коем случае не должны были быть присоеденены к Великому польскому востоку, тем более, что Великая Петербургская ложа «Астрея» к которой он имел честь принадлежать, вознамерилась взять их под свой протекторат. Кроме того князь высказывался вообще за запрещение польских тайных национальных организаций, в чем он был абсолютно солидарен со своим тезкой графом Николаем Николаевичем Новосильцевым, который с тысяча восемьсот тринадцатого года фактически управлял Царством Польским и отличался, по мнению поляков, особенной жестокостью.
Лично меня интересовал вопрос: успел ли Николай Николаевич отправить своим адресатам оригиналы? Судя по датам черновиков, ответ сам собою напрашивался определенно положительный. Этим, по моему мнению, князь Титов и подписал себе смертный приговор.
— Госпожа Мира говорила мне, что когда-то она занималась врачеванием… — промолвила девушка с мольбою в голосе.
— Но княгиня же ей не доверяет, — проговорил я недоуменно.
— Я уже уговорила ее, — ответила Грушенька.
— Но тогда тебе надо переговорить с Мирой, — пожал я плечами. Однако эта идея мне совершенно не нравилась. Я опасался, что если болезнь серьезная, и, не приведи, Господи, княгиня скончается, то в ее смерти обвинят мою индианку.
— Я уже разговаривала с ней, — вздохнула юная экономка. — Но барышня чего-то боится!
«И правильно делает», — подумал я.
— Но у нее есть для этого некоторые основания, — ответил я вслух.
— Она сказала, — продолжила Грушенька, — что согласится осмотреть Ольгу Павловну, если вы дадите свое согласие…
— Но…
— Соглашайтесь, — вмешался Мадхава, — я надеюсь, что все обойдется… Мы тоже поможем, у нас имеется некоторый опыт.
— Княгиня ни за что вас к себе не подпустит! — воскликнул я.
— Так вы позволите, Яков Андреевич? — в комнату вошла моя Мира, которая, судя по всему, дожидалась за дверью.
— Да разве я могу тебе отказать? — проговорил я со вздохом.
— Все будет хорошо, — сказала индианка уверенно.
Княгиня Ольга Павловна Титова и в самом деле была совсем плоха. Глаза у нее лихорадочно блестели, щеки горели нездоровым румянцем, она кашляла в свой платок, на котором алели свежие пятна крови, и тяжело, со свистом дышала.
«Неужели чахотка?!» — мысленно ужаснулся я.
— У вас были проблемы с легкими? — осведомился я у княгини.
— Да, — с трудом проговорила она. — Я каждый год ездила с покойным князем на воды.
— Вас наблюдает врач?
— Разумеется, — ответила Ольга Павловна и снова закашлялась.
— Я могу вас осмотреть? — спросила Мира.
Княгиня Титова нехотя согласилась. Когда Мира коснулась рукой ее разгоряченной груди, Ольга Павловна застонала от боли. Моя индианка нахмурилась, и я понял, что дело совсем неладно, в очередной раз пожалев, что позволил Мире во все это вмешаться.
Индианка сосредоточенно делала свое дело, осматривала больную и задавала вопросы.
— Княгиня, вы серьезно больны, — констатировала она.
— Это мне и без вас известно, — проворчала старуха, кутаясь в пуховую шаль. Ольга Павловна дрожала под ней, потому как ее мучила лихорадка.
Мира сделала вид, что пропустила ее грубое замечание мимо ушей. С больными моя индианка всегда была снисходительна.
— Вы больны якшмой, — проговорила она. — Это серьезное заболевание легких.
— Вы вылечите меня? — недоверчиво спросила княгиня, когда Грушенька подправила на ней пуховое одеяло, казавшееся огромным кипельно белым облаком.
— Если на то будет воля великого Твашатары, — скромно сказала Мира.
— Кого-кого? — хриплым голосом переспросила Ольга Павловна.
— Одного из индийских богов, — ответил я. Мира говорила о боге-мастере…
— Язычники, — укоризненно прошептала княгиня.
— Мне потребуется помощь ваших гостей, — сказала Мира задумчиво.
— Каких гостей? — еле слышно спросила Ольга Павловна.
— Мадхавы с Агастьей, — отчеканила Мира.
Княгиня перекрестилась. Я подумал даже, что Титова откажется. Но воля к жизни, как видно, оказалась сильнее ее предрассудков.
— Хорошо, — пробормотала она.
В коридоре я осведомился у Миры, что она собирается делать с княгиней. Вся эта ее затея мне очень не нравилась, тем не менее я старался казаться спокойным.
Индианка прислонилась спиной к стене, облицованной бледно-желтым мрамором. Она отражалась в зеркальной двери напротив, поэтому создавалось какое-то иррациональное впечатление, будто бы Мира была была в этом холле не одна. Она тоже это заметила и улыбнулась своему отражению.
— Не волнуйтесь, Яков Андреевич, — промолвила индианка. — Я собираюсь провести магический ритуал исцеления…
— Что?! — Я схватился руками за голову. — Ты с ума сошла!
— Нет, — возразила Мира и покачала головой. — Княгине станет намного лучше, и она будет нам доверять! Кто знает, что ей известно?! Возможно, она сможет помочь вам в вашем расследовании!
— А ты уверена, что справишься с этим? — засомневался я.
— Абсолютно! — сказала Мира. Я не заметил на ее красивом лице и тени волнения.
— Что ж, будь по-твоему! — выдохнул я.
Мадхава очень обрадовался предложению Миры. Хотя он и не был настоящим брахманом, ему очень хотелось попробовать свои силы в магическом ритуале.
Его ученик Агастья смотрел на вещи более трезво, поэтому он немного поколебался, пржде чем дал Мире свое согласие.
— Это прекрасный шанс научиться древнему ведическому искусству! — радовался Мадхава.
— О чем это вы? — осведомился Сысоев, неожиданно появившийся на пороге. Ему почему-то именно сейчас захотелось проведать индийских гостей.
Тогда Мира рассказала ему, что именно она собралась предпринять.
— Вы очень рискуете, — насупившись проговорил Никита Дмитриевич, — если княгине станет хуже… — он сделал многозначительную паузу, — тогда я вам очень не завидую!
— Кто не рискует, тот не пьет шампанского! — по-гусарски сказала Мира.
Сысоев невольно улыбнулся — так это у нее лихо получилось!
Потом Мира отправилась к себе, сообщив мне, что она должа захватить из своего ящика, обклеенного цветной бумагой, мешочек с травой хариды, которая ей была нужна для ритуала. Я вспомнил, что однажды моя индианка показывала мне ее. Это была засушенная травка темного цвета с дурманящим сильным запахом. Совсем недавно занедужившая теперь Ольга Павловна разбрасывала ее по полу в Мириной комнате. Я мысленно заключил, что все-таки у моей индианки было доброе сердце.
Спустя полчаса Мира, Мадхава и Агастья вошли в комнату вдовы, хлопнув дверью у меня перед носом. Мира объяснила мне, что во время ритаула не должны присутствовать посторонние. Я было хотел возразить, но передумал в самый последний момент, когда княгиня Титова закатила истерику, не пожелав оставаться с басурманами наедине. Тогда Мира позволила присутствовать Грушеньке, которая от всего этого была в полном восторге. И чем только была занята ее миленькая головка?!
Я решил вернуться к себе и заняться ведением дневника. Но, не найдя нужных слов, я так и отложил его в сторону.
Мира вернулась минут через сорок, выглядела она утомленной, но вполне довольной собой.
— Как все прошло? — осведомился я, рассматривая ее. Под глазами у нее появились темные тени, а между бровей пролегла вертикальная складка.
— Княгиня все время держалась за руку Грушеньки, — улыбаясь сказала индианка, — но уже довольно скоро почувствовала себя так хорошо, что даже перестала бояться. Сейчас Ольга Павловна спит, — добавила она. — Я приготовлю ей отвар из целебных трав… Она обязательно поправится! Конечно, княгиня не выздоровеет совсем, но такие приступы больше не будут повторяться!
— Тебе надо бы отдохнуть, — сказал я Мире, когда та устало рухнула в кресло.
— Я почти не устала, — сказала она и закрыла глаза. Однако выспаться ей так и не удалось. В дверь снова постучали.
— Кто там? — сонным голосом осведомилась индианка.
— Барышня Мира, это я! — узнал я Грушенькин голос.
— Входи! — велела ей Мира.
Грушенька впорхнула в спальню, как птичка. Экономка княгини в отличие от Миры выглядела посвежевшей и отдохнувшей. Глаза у нее блестели, губы цвели в улыбке, на щеках играл здоровый румянец, сама она лучилась радостью и весельем.
— Что с тобой? — искренне поинтересовался я.
— Ничего, — девушка скромно потупила глазки. — Барышня Мира, — обратилась она к моей возлюбленной, — я обещала показать вам моего жениха…
— И что? — спросила Мира. — Он здесь?
— Да, — закивала Грушенька.
Я вспомнил, что Мира что-то там увидела про него на картах.
— Ну так веди его сюда! — велела моя индианка. — Кто он?
— Деревенский кузнец, — сказала девушка, — Кузьма!
— Барыня-то тебе позволила? — осведомился я.
— Ну так она же спит, — хихикнула Грушенька. — Он нас внизу дожидается, у входа. Как только дорогу из деревни расчистили, Кузьма мигом в усадьбу и примчался! — весело проговорила она.
— Ты не знаешь, а другие дороги расчистили? — осведомилась Мира, глаза у нее сверкнули надеждой.
— Нет еще, — огорчила ее Грушенька. — Как только можно будет выехать, Никита Дмитриевич сразу вас известит. А вы уже, барышня, нас покинуть торопитесь? — опечалилась девушка. Заметно было, что Грушенька сильно к ней привязалась.
— Я скучаю по дому, — ответила Мира.
Невольно мне подумалось, что моя индианка почти не тосковала по родине. Мой дом, к счастью, сделался для нее родным.
— Ну, я пойду? — как-то несмело спросила Грушенька.
— Конечно, — кивнула Мира.
Не прошло и десяти минут, как Грушенька привела своего жениха. Кузьма оказался высоким, светловолосым парнем в длинной темно-коричневой чуйке и высоких кожаных сапогах. Шубу свою он снял и держал в руках.
Кузьма с интересом осматривался по сторонам.
— Это барышня Мира, а это — Яков Андреевич, — представила ему нас Грушенька.
Мы мирно с ним побеседовали и уже собрались было распроститься, как он неожиданно спросил:
— А что это за господин, который все время курит? Я с ним на лестнице столкнулся — Кузьма прищурил оба своих веселых, светло-зеленых глаза.
— Пан Гродецкий, — ответил я.
— Не русский, что ли? — спросил кузнец.
— Поляк, — тихо промолвила Мира.
— Я видел его с неделю назад у нас в деревне, — задумчиво произнес Кузьма, — только он был одет иначе…
— А ты уверен, что это — он? — насторожился я.
— Само собою, — не раздумывая ответил Кузьма. — Такой взгляд-то разве забудешь?!
Мы с Мирой переглянулись. Индианка торжествовала, весь вид ее будто кричал: «Ну, что я вам говорила?!»
— Я что-то не то сказал? — не понял Кузьма.
— Да он не со зла, — вступилась Грушенька за милого друга.
— Ну что ты, — поспешил я успокоить ее. — Твой жених нам очень даже помог!
— А при чем здесь пан Станислав Гродецкий? — спросила она испуганно. — Неужели это он Николая Николаевича?.. — ужаснулась она, всплеснув руками.
— С чего ты взяла? — осведомился я.
— Не знаю, — пожала плечами Грушенька. — А что ему в деревне-то нашей понадобилось? — спросила она. — Да к тому же еще и ряженому?!
— Ну, — протянул я задумчиво, — мало ли какие у человека бывают дела? — мне не хотелось расстраивать Грушеньку раньше времени. Впрочем, я и сам не особенно верил в то, что говорил. Какие, собственно, дела могли быть у польского аристократа в русской деревне?! Но, тем не менее, мне казалось, что я не должен был обвинять Гродецкого раньше времени. По крайней мере, мне надо было предоставить ему какую-то возможность оправдаться. Но я не решился бы расспросить пана Станислава в открытую, поэтому мне предстояло выдумать какой-нибудь обходной маневр, чтобы прояснить сложившуюся в имении ситуацию.
— Ну, Яков Андреевич, что вы об этом думаете? — осведомилась Мира, как только Грушенька со своим кузнецом нас покинули.
— Думаю, что мне придется еще раз переговорить с Гродецким, — ответил я.
— И вы полагаете, что он вам признается? — засомневалась Мира.
— Нет, — я покачал головой в ответ, — но этим он только докажет свою причастность к этому делу!
После обеда мы остались с Гродецким в гостиной. Он, как всегда, завел ничего не значащий, пустой, светский разговор. Речь в очередной раз зашла о мой кузине Зизевской. Мне оставалось только надеяться, что Медведев не появится неожиданно из-за какого-нибудь угла и уличит меня в обмане.
— Так, значит, — осведомился я, — вы, господин Гродецкий, совсем не покидали Петербурга?
— Но почему же? — возразил пан Станислав. — Некоторое время я жил в Москве…
— И как вам она? — поинтересовался я. У меня уже не оставалось сомнений, что он ни словом не обмолвится о деревне, которую ему совсем недавно довелось посетить инкогнито.
— Москва? Да что о ней говорить… Большая деревня… — ответил Гродецкий. Я с трудом удержался от смеха, когда услышал этот ответ. Мне оставалось только надеяться, что слова кузнеца Кузьмы подтвердит кто-нибудь еще, и тогда я смогу, образно говоря, прижать Гродецкого к стенке.
Спустя полчаса я вернулся в комнату Миры, где она хлопотала над своим магическом ящиком, где хранились ее «волшебные» травы. Грушенька стояла в сторонке и внимательно наблюдала за тем, что делает моя индианка.
Мира извлекла из коробки бархатный красный мешочек и высыпала сухую траву в большую серебряную кружку.
— Как чувствует себя Ольга Павловна? — поинтересовался я.
— Ей стало значительно лучше, — ответила Грушенька. — Я даже и не предполагала, что такое возможно, — сказала она.
— Я пойду на кухню за кипятком, — промолвила Мира.
— Барышня, я вас провожу, — вызвалась Грушенька.
— Не надо, — отмахнулась моя индианка.
— Я боюсь за вас, — ответила Грушенька. — Позвольте мне, я вас все-таки провожу, — попросила она.
— Ну, хорошо, — устало проговорила Мира.
— Можно мне с вами? — осведомился я.
— Если желаете, Яков Андреевич, — пожала плечами моя индианка.
Первой в спальню княгини зашла, как и полагалось, ее экономка. Через несколько секунд ее милое личико появилось в дверях.
— Проходите! — махнула она рукой.
Мира повиновалась, и я поспешил за ней. В руках моя индианка сжимала кружку с отваром.
У постели больной дежурил Агастья, казалось, что Ольга Павловна совсем перестала его бояться. Она утопала под пуховыми одеялами.
— Добрый день, — проговорила княгиня, увидев нас. По-моему, она даже обрадовалась.
— Как вы себя чувствуете? — осведомился я.
— Намного лучше, — подкашливая проговорила Титова. — Ваша индианка — просто сокровище! — усмехнулась она.
— Я рад, что вы, наконец, оценили ее по достоинству, — ответил я. Кажется, замысел Миры увенчался успехом, и я мог вздохнуть с облегчением.
— Отвернитесь! — приказала княгиня.
Я исполнил ее приказание, тем временем Грушенька подала ей домашнее платье.
— Можете поворачиваться, — наконец-то позволила мне Ольга Павловна.
Я обернулся. Мира протягивала княгине кружку с отваром хариды. Ольга Павловна сделала несколько больших глотков и поморщилась.
— Горько, — хрипло проговорила она.
— Надо немного потерпеть, — улыбнувшись сказала Мира.
— Понимаю, — недовольно произнесла княгиня.
Я вглядывался в ее лицо. Выглядела княгиня Ольга Павловна значительно лучше. Лихорадка больше не била ее, кровавый кашель закончился. Мне показалось, что даже круги под глазами княгини уменьшились.
— Вы и впрямь пошли на поправку, — заметил я.
— Стараниями вашей индианки, — ответила княгиня Титова. Она уселась в кровати, Грушенька подложила ей под спину предварительно взбитую подушку.
— Как же я устала! — покачала головой Ольга Павловна. — Совсем превратилась в старую развалину, — вздохнула она. — То ли дело раньше?! — посетовала княгиня. — Мы познакомились с Николаем Николаевичем, когда он вернулся из Польши, — пустилась Титова в воспоминания. — Il me faisait ta cour, — улыбнулась она.
Говоря откровенно, мне трудно было представить, чтобы за ней кто-нибудь «волочился». Однако я оставил свое мнение при себе.
— И часто Николай Николаевич в Польше бывал? — поинтересовался я.
— Часто! — махнула рукой больная. — Он у меня вообще путешествовать любил… Кстати, — интригующе улыбнулась она, — вы знаете, Яков Андреевич, — обратилась ко мне Титова, — что князь состоял в ордене вольных каменщиков?
— Вам и об этом известно? — удивленно осведомился я, невольно оглядываясь по сторонам. Я заметил, что Агастья заинтересованно уставился на меня.
— Да, — кивнула княгиня, — иногда он пускался в откровения…
Признаюсь, мне трудно было себе представить, насколько князь Николай Николаевич был откровенен с княгиней. Однако я подозревал, что она имела некоторое влияние на мужа.
— Одно время, — продолжала Титова, — он даже примкнул к какой-то тайной польской организации… Правда это было уже спустя лет двадцать после нашей с ним свадьбы, — сказала она, — дай Бог памяти, году… в тысяча восемьсот десятом.
— В самом деле? — искренне заинтересовался я. — А к какой именно, вы случайно не знаете?
— Ну… — задумчиво протянула княгиня, оправляя кружево на манжетах. Ольга Павловна наморщила лоб, пытаясь припомнить название, — по-моему… Нет, не помню! — огорчилась она.
Неожиданно меня осенило:
— Случаем, не к «Восточной звезде» ?
— Боюсь соврать, — проговорила княгиня Титова, — но, кажется, да!
— О чем это вы ведете речь? — спросил Агастья.
— О! — воскликнула Мира. — Это большая тайна! Нечто вроде наших ведических ритуалов, — объяснила она и что-то шепнула ложному брахмачарину на ухо. Агастья сделал понимающее лицо, собрал свои лекарские принадлежности в маленький черный саквояжик и вышел вместе с Мирой из комнаты Ольги Павловны.
— Ох уж мне эти тайны! — усмехнулась княгиня. — Я никогда не одобряла в этом вопросе князя, — проговорила она. — Хотя, — Ольга Павловна задумалась, — говорят, что сам Александр I втайне принадлежал к Великому польскому востоку…
До меня тоже доходили эти слухи, поговаривали, что Император даже делал весьма щедрые пожертвования на нужды польского братства. Однако в настоящее время государственная политика несколько изменилась…
— Но это было довольно давно, — заметил я.
— Да, — согласилась Ольга Павловна, — Николай Николаевич тоже в корне изменил свои взгляды!
— Но вы говорили, что ваш супруг не посвящал вас в государственные дела…
— Я вам не доверяла, — призналась княгиня. — Но ваша протеже спасла мне жизнь!
Мысленно я возблагодарил мою милую Миру, которая, можно сказать, рискуя собственной жизнью, повела себя исключительно мудро.
— И каковы же были взгляды вашего мужа? — вкрадчиво поинтересовался я, моля Всевышнего о том, чтобы княгиня Титова не замолчала.
— Ну… — княгиня Ольга Павловна закашлялась, — вы как друг покойного Николая Николаевича знаете, наверное, — она пристально посмотрела в мою сторону, — что Государь, поддерживая польских масонов, преследовал цель слияния Литвы и Польши?
— Разумеется, — уверенно ответил я. Хотя, если быть до конца откровенным, то следует сказать, что мне об этом деле было почти ничего не известно, потому как о Виленских ложах я имел весьма скудное представление.
— Так вот, — продолжала княгиня Ольга Павловна, — польско-литовская масонская уния состоялась, но в планы нашего Императора больше не входило расширение Царства Польского, — вдова снова откинулась на подушки, у нее заныла спина. — Николай Николаевич одним из первых усомнился в правильности этой политики, — добавила она, переведя дух, — а Его Императорское Величество Александр Павлович всегда прислушивался к мнению Николая Николаевича, который к тому времени уже вступил в ряды петербургской ложи «Астреи», — печально вздохнула княгиня, — которая имела своими намерениями подчинить себе Литовские ложи…
— Вы так осведомлены! — изумился я.
— Николай Николаевич держал меня у себя в наперсницах, — горько усмехнулась Титова. Я заметил, что на глаза у нее вновь стали наворачиваться слезы. Мне не хотелось расстраивать княгиню, но я не мог прекратить этот разговор. Мне пришло в голову, что Гродецкий вполне мог из-за всего выше перечисленного иметь зуб на покойного князя.
— Вы рассказали мне очень интересные вещи, — произнес я в ответ.
— Да полноте, Яков Андреевич, — отмахнулась княгиня, — мне же известно, что и вы каким-то образом причастны ко всему этому, — сказала она. — Ведь вы — масон? — Ольга Павловна посмотрела на меня в упор своими темными, внимательными глазами.
— Да, — честно ответил я.
— Вы полагаете, что князя убили из-за того, что он принадлежал к этому вашему тайному братству? — строго спросила княгиня.
— Я не могу сейчас ответить на ваш вопрос, — сказал я княгине. — К тому же, — добавил я, — вам сейчас очень вредно волноваться! Дайте всему свой срок, и все вскорости встанет на свои места. Как известно, все тайное рано или поздно становится явным!
Я поблагодарил Ольгу Павловну за то, что она сочла возможным уделить мне внимание, пожелал ей скорейшего выздоровления и откланялся с твердым намерением осмотреть архив Николая Николаевича. Я даже питал надежды на то, что княгиня Титова сама соизволит вручить мне от него ключ.
Надежды меня не обманули. Я попросил мою Миру посодействовать мне в этом вопросе.
— Вы собираетесь обыскивать княжеский кабинет? — изумилась она. — А если вас застанет за этим делом Лаврентий Филиппович?!
— Тогда не сносить мне головы! — усмехнулся я.
— Вы все шутите, Яков Андреевич, — покачала головою моя индианка, — а я за вас очень переживаю, — укоризненно проговорила она.
— И напрасно, — ответил я, нежно коснувшись рукою ее щеки. — Пока мне еще ничего не угрожает!
— Что вы хотите отыскать в кабинете Титова? — осведомилась она.
— Доказательства! — воскликнул я.
— Какие еще доказательства? — поинтересовалась Мира.
— Вины Гродецкого, разумеется, — ответил я.
Мира исполнила мою просьбу. Княгиня Ольга Павловна не сумела перед ней устоять, и я оказался обладателем заветного ключа от княжеского кабинета.
Я повернул ключ в замке, скрипнула дверь, и мне удалось войти в эту святая святых имения Титовых. Кабинет князя Николая Николаевича оказался просторной, светлой комнатой, изысканной и со вкусом обставленной. Я зажег несколько свечей в бронзовых канделябрах и принялся, наконец, за дело. Я искал подтверждение того, что князь Титов где-то перешел дорогу пану Гродецкому, который, как я подозревал, мнил себя патриотом и спасителем отчизны.
Стены комнаты были затянуты нежно-голубым шелком с акварельной китайской росписью. Возле одной из них примастился ломберный столик, на котором красовался светильник с лепным золоченым обрамлением в виде вьющихся побегов, и стулья из мастерской господина Гамбса. Такие же совсем недавно я приобрел у этого знаменитого петербургского мебельщика для своего кабинета.
У окна стоял красивый, дорогой секретер из наборного дерева. К нему-то я первым делом и направился.
Мои ожидания не обманули меня: в секретере и в самом деле располагался архив князя Титова. В частности, это была его личная и государственная переписка. Однако сколько я не рылся в этих бумагах, но так и не обнаружил ничего, что хоть как-нибудь указывало бы на связь Николая Николаевича с Гродецким или на его отношение к вопросу о воссоединении Польши с Литвой.
Тогда я оставил в покое архив Титова и принялся осматривать стены кабинета на предмет какого-нибудь хорошо запрятанного тайника. По личному опыту я знал, что он мог располагаться в какой-нибудь нише в стене, за полкой, скульптурой или картиной. К примеру, в моем петербургском особняке на Офицерской улице такой вот тайник располагался за картиной Гвидо Рени, и о его существовании не догадывалась даже моя милая Мира.
Конечно я допускал, что пан Гродецкий вполне мог проникнуть в эту комнату раньше меня и выкрасть из княжеского архива необходимые ему документы. Существовала так же вероятность того, что Станислав мог обнаружить и тайник, если таковой вообще имелся в этом кабинете в наличии. К тому же я помнил и о Колганове, который уже искал здесь свои долговые расписки…
Но, наконец, удача все-таки улыбнулась мне. Тайник оказался встроенным в консоли, замаскированной за лепниной светильника. Мне даже удалось его открыть, повернув пластину в стене, потому как я был в некотором роде знаком с кое-какой механикой.
В тайнике действительно лежали некоторые бумаги. Я извлек их на Божий свет и взялся за их изучение, устроившись на стуле с высокой спинкой за скромным ломберным столиком.
Бумаги оказались брульонами — черновиками писем князя Титова к Его Императорскому Величеству Александру I и к генералу Александру Рожнецкому, шефу жандармов и начальнику тайной польской полиции. В них князь недвусмысленно высказывался о том, что не следует допускать расширения границ польского государства за счет территорий Литвы. Здесь же он оговаривался и о Вилленских ложах, которые, по его мнению, ни в коем случае не должны были быть присоеденены к Великому польскому востоку, тем более, что Великая Петербургская ложа «Астрея» к которой он имел честь принадлежать, вознамерилась взять их под свой протекторат. Кроме того князь высказывался вообще за запрещение польских тайных национальных организаций, в чем он был абсолютно солидарен со своим тезкой графом Николаем Николаевичем Новосильцевым, который с тысяча восемьсот тринадцатого года фактически управлял Царством Польским и отличался, по мнению поляков, особенной жестокостью.
Лично меня интересовал вопрос: успел ли Николай Николаевич отправить своим адресатам оригиналы? Судя по датам черновиков, ответ сам собою напрашивался определенно положительный. Этим, по моему мнению, князь Титов и подписал себе смертный приговор.