— Вы убили князя! — обвинил я его и вытащил из погребца индийскую статуэтку.
— Да не убивал я никого! — воскликнул мужик со слезами в голосе. — Смилуйся, барин! — взмолился он и повалился на колени.
— Рассказывай все, что знаешь! — приказал я ему.
— Ну, хорошо! Хорошо! — замахал руками мужик. — Приезжал сюда один… Иваном представился! Да какой из него Иван?! — скривился он. — У него же на лбу написано, что он из энтой самой… — Кирьян задумался вспоминая малознакомое слово, — из немчуры!
— Ну-ну, — покачал я головою. — А дальше что было?
— Ну, выпили мы, — признался Кирьян, — закусили. Иван этот все оплатил… Щедрый мужик, в общем, попался!
— Ближе к делу! — приказал ему я.
— Ну, приказал он мне тут перерезать кое-какую живность! — ответил Кирьян, поднимаясь с колен. — Какую такую живность? — полюбопытствовал я.
— Барана соседского, да быка, — растолковал крестьянин.
— А коня? — строго осведомился я. — Коня тоже он тебе приказал зарезать?!
— Не знаю я ни про какого коня! — замахал руками Кирьян. Но я заметил, что он перепугался еще сильнее. Однако мне оставалось довольствоваться тем, что он рассказал, хотя я и собирался в ближайшем будущем ввести в курс дела Медведева и познакомить его с Кирьяном Лопухиным.
— Ты Ивана этого опознать-то сможешь? — поинтересовался я, не особенно уповая на то, что смогу получить от него положительный ответ.
— Я? — мужик ткнул себя пальцем в грудь. — Я — нет… — протянул он, мотая головой. — Я и не помню его совсем! Нет — не смогу! — заключил он категорично.
— А если я тебе заплачу? — спросил я, в надежде на его жадность.
— Да не знаю я ничего! — воскликнул Кирьян. — Не знаю!
— Но…
— А не пора ли вам, барин, восвояси?! — грубо прервал меня крестьянин. — Дела у меня! Работа! — воскликнул Кирьян. — Матрена! — заорал он так, что его стало слышно на улице.
В избу влетела взлохмаченная хозяйка.
— Чего тебе? — цыкнула Матрена. — Вот разорался-то, дурень! — выругалась она.
Тогда я понял, что больше мне из Кирьяна Лопухина вытянуть ничего не удастся, и распростился с хозяевами, которые были рады выпроводить меня за дверь.
— Ну и как успехи? — осведомился Кузьма, поджидавший меня на улице. Золотой дракон прохаживался у него за спиной.
— Кое-какие есть, — уклончиво ответил я, передавая Юкио свой погребец с вещественными доказательствами, которые произвели на крестьянина столь неизгладимое впечатление.
— Теперь-то куда, барин? — осведомился Кузьма.
— И не знаю, даже, — признался я. — Может, в трактир, где Гродецкий мужиков спаивал? Уж больно на него отец Макарий жаловался!
— А что? Это мысль! — обрадовался кузнец Кузьма. — Там вы что-нибудь да выведаете, — проговорил он, забираясь на козлы.
Кинрю в этот раз уселся вместе со мной.
— Он в чем-нибудь признался? — спросил японец.
— Только в том, что знаком с Гродецким, — ответил я, — который сам окрестил себя Иваном, — и в том, что по его просьбе зарезал в деревне барана и быка…
— Это уже кое-что, — задумчиво проговорил Кинрю.
— Я думаю, что он принимал участие и в убийстве князя, — поделился я с японцем своими соображениями.
— Мне тоже так кажется, — ответил он.
Трактирщик оказался весьма словоохотливым человеком, с которым мне очень понравилось иметь дело.
— Да, — подтвердил он, вытирая со столика хлебные крошки. — Заезжал тут такой один с неделю назад! Иваном его еще, кажется, звали… Холеный такой, ну, барин — барином! Только по-мужицки одет, — добавил трактирщик. — Однако одежда эта ему как корове седло, — заметил он. — С первого взгляда видно, что он — человек из общества! — заключил трактирщик с многозначительным видом.
Кафтан на трактирщике сидел в обтяжку, и казалось, в любую минуту готов был лопнуть! Звали его, оказывается, Егором. Лет ему было около сорока. Человеком Егор был тучным и рыхлым, словно расквасившееся тесто.
— А кто еще с ним был? — осведомился я.
— Кирьян Лопухин, — ответил Егор Савельевич.
— А еще?
— Дайте-ка вспомнить, — Егор Савельевич почесал у себя в затылке. — Ну, конечно! — воскликнул он. — Как же я раньше забыл?! Андрейка Головачев!
— Что за Андрейка?! — обрадовался я. Сердце мое забилось в предчувствии того, что дело наконец-то сдвинется с мертвой точки, и я узнаю имена убийц князя Титова.
— Мужик — мужиком, — повел плечами Егор Савельевич. — В Москву на днях укатил, еще до пурги. Так до сих пор и не возвращался! — добавил он.
— Вот ведь незадача! — выдохнул я разочарованно.
— Да, вы не расстраивайтесь, барин, — успокоил меня трактирщик. — Явится он со дня на день!
— Спасибо тебе, Савельевич, — поблагодарил я трактирщика и протянул ему свой кошелек с серебром.
— Щедрый ты, барин, — ответил Егор Савельевич, вытирая очередную тарелку. — И чего тебе эти каторжные сдались?!
— Почему каторжные? — не понял я.
— А на роду у них написано, что туда им всем и дорога! — ответил трактирщик. — И Кирьяну, и Андрейке, и этому вашему лже-Ивану!
Мне невольно подумалось о том, что боги не одну только Миру наделили даром предвидения.
Не успел я вернуться в усадьбу, как меня встретил Медведев.
— Ну, как успехи, Яков Андреевич? — вкрадчиво осведомился он, прищурив свои светло-голубые глаза. С первого взгляда была видно, что он держит что-то у себя на уме.
— Прогулка выдалась замечательная, — ответил я. — Свежий воздух, снежок, природа…
— Да я вас не об этом спрашиваю, Яков Андреевич, — широко улыбнулся Лаврентий Филиппович. — Не зря ведь вы в деревню-то ездили! Пронюхали видно чего? Верно я говорю?
— Что-то вам, Лаврентий Филиппович, пригрезилось, — ответил я, мне не хотелось раньше времени посвящать его в свои предположения.
— А у меня вот из комнаты платочек исчез, — задумчиво проговорил Медведев.
— Какой такой платочек? — я сделал вид, что удивился.
— Да с вензелями Николая Николаевича, — ответил Лаврентий Филиппович. — Тот, что был весь в крови, — пояснил квартальный надзиратель с заговорщическим видом, — именно его я нашел в вещах вашей индианки…
— Какая жалость! — посочувствовал я ему.
— И вы, конечно, Яков Андреевич, не имеете к этому инциденту ну никакого отношения! — произнес он с сомнением.
— Разумеется, не имею, Лаврентий Филиппович, — развел я руками. — В усадьбе творятся ну прямо-таки какие-то чудеса!
— Ага, — поддакнул Медведев, — как пан Гродецкий не скажет, рождественские!
При упоминании этого имени у меня мороз пробежал по коже. Невольно замаячила перед глазами истерзанная фигура князя, привязанная к столбу.
— Увы, — вздохнул Лаврентий Филиппович, — но мне так и не удалось разобраться в этом запутанном деле!
— Мне искренне жаль, — печально вымолвил я.
— Так, значит, — заключил Лаврентий Филиппович, — вы не желаете больше со мной сотрудничать!
— А вы перестали видеть во мне убийцу? — поинтересовался я.
— Перестаньте молоть чепуху! — вспылил Медведев. — Вы же понимаете, что вашего заключения требовали обстоятельства… — раздраженно проговорил Лаврентий Филиппович.
— Не понимаю, — развел я руками. Говоря откровенно, мне никак не удавалось простить Медведеву этой его выходки, когда он запер нас с Мирой в отведенной ей комнате. Хотя, с другой стороны, я должен был быть ему в некотором роде благодарен. Ведь, если бы не Медведев, я так бы и не решился сблизиться с Мирой…
— Ну что же, — разочарованно проговорил Лаврентий Филиппович, — если вы не хотите со мною сотрудничать, то мне придется действовать самому!
— Желаю вам всяческого успеха на этом поприще, — ответил я.
Медведев раскланялся со мной и отправился восвояси.
В этот момент я заметил, что из-за колонны вышел Кинрю.
— Откуда ты здесь? — осведомился я.
— Я должен вас охранять, — ответил мой Золотой дракон. — И долго вы собираетесь мучить Медведева? — осведомился он.
— Еще не пришло время раскрыть все карты, — произнес я многозначительно.
— Да, — усмехнулся Юкио Хацуми, — вы, Яков Андреевич, знаете толк в карточной игре!
Не успел я вернуться к себе, как в дверь кто-то постучался.
— Войдите! — позволил я.
Дверь распахнулась, и в комнату поспешно вошел Колганов, которого я, признаться, давно не видел. Иван Парфенович выглядел встревоженным и все время озирался по сторонам.
— Какими судьбами? — осведомился я, предлагая ему присесть.
— Я должен переговорить с вами о Гродецком, — ответил Иван Парфенович. — Я его боюсь, — признался он с дрожью в голосе.
Я вспомнил, что пан Гродецкий собирался вызвать Колганова на поединок.
— Это не удивительно… — было начал я.
— Вы не понимаете, — перебил меня Колганов. — Мне кажется, что это именно он убил князя Николая Николаевича…
— С чего вы это взяли? — осведомился я.
— Он странно ведет себя, — ответил Иван Парфенович, комкая в руке край камчатой скатерти.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался я.
— Я видел, как поляк подглядывал в замочную скважину, — нерешительно ответил Колганов, — и, кажется, подслушивал у дверей, — развел он руками, — перед тем, как от вас вышел японец…
— Но это еще не говорит о том, что он убил князя Титова, — заметил я.
— Да… — замялся Колганов, — но в нем есть что-то такое, что при встрече с ним делается жутко! Господин Гродецкий чувствует, что вы, Яков Андреевич, его подозреваете, — добавил он.
— С чего вы взяли, что я его подозреваю? — осведомился я.
— Не знаю, — пожал плечами Иван Парфенович, — что то подсказывает мне, что вы выслеживаете Гродецкого…
— Неужели это настолько заметно? — расстроился я.
— По крайней мере, для меня, — ответил Колганов. — С паном Станиславом у меня личные счеты, — добавил он. — К тому же он как-то странно себя ведет. Мне кажется, что поляк что-то скрывает…
— Вы очень наблюдательны, — заметил я.
Когда Колганов ушел, я уселся за стол и задумался. Мне совсем не понравилось, что Иван Парфенович обо всем догадался. У меня не оставалось сомнений, что и сам Гродецкий прекрасно понимает, что я подозреваю его. А это делало наше совместное пребывание с ним в усадьбе опасным. Особенно я переживал за Миру, которая в последнее время вела себя совершенно безрассудно.
Я достал свою бархатную тетрадь и обмакнул в чернила перо. Мысли и чувства переполняли меня. Мне хотелось, наконец-то, излить свою душу, и я доверил роль исповедника бристольской бумаге, уповая на то, что никто никогда не обнаружит мою тетрадь…
VIII
— Да не убивал я никого! — воскликнул мужик со слезами в голосе. — Смилуйся, барин! — взмолился он и повалился на колени.
— Рассказывай все, что знаешь! — приказал я ему.
— Ну, хорошо! Хорошо! — замахал руками мужик. — Приезжал сюда один… Иваном представился! Да какой из него Иван?! — скривился он. — У него же на лбу написано, что он из энтой самой… — Кирьян задумался вспоминая малознакомое слово, — из немчуры!
— Ну-ну, — покачал я головою. — А дальше что было?
— Ну, выпили мы, — признался Кирьян, — закусили. Иван этот все оплатил… Щедрый мужик, в общем, попался!
— Ближе к делу! — приказал ему я.
— Ну, приказал он мне тут перерезать кое-какую живность! — ответил Кирьян, поднимаясь с колен. — Какую такую живность? — полюбопытствовал я.
— Барана соседского, да быка, — растолковал крестьянин.
— А коня? — строго осведомился я. — Коня тоже он тебе приказал зарезать?!
— Не знаю я ни про какого коня! — замахал руками Кирьян. Но я заметил, что он перепугался еще сильнее. Однако мне оставалось довольствоваться тем, что он рассказал, хотя я и собирался в ближайшем будущем ввести в курс дела Медведева и познакомить его с Кирьяном Лопухиным.
— Ты Ивана этого опознать-то сможешь? — поинтересовался я, не особенно уповая на то, что смогу получить от него положительный ответ.
— Я? — мужик ткнул себя пальцем в грудь. — Я — нет… — протянул он, мотая головой. — Я и не помню его совсем! Нет — не смогу! — заключил он категорично.
— А если я тебе заплачу? — спросил я, в надежде на его жадность.
— Да не знаю я ничего! — воскликнул Кирьян. — Не знаю!
— Но…
— А не пора ли вам, барин, восвояси?! — грубо прервал меня крестьянин. — Дела у меня! Работа! — воскликнул Кирьян. — Матрена! — заорал он так, что его стало слышно на улице.
В избу влетела взлохмаченная хозяйка.
— Чего тебе? — цыкнула Матрена. — Вот разорался-то, дурень! — выругалась она.
Тогда я понял, что больше мне из Кирьяна Лопухина вытянуть ничего не удастся, и распростился с хозяевами, которые были рады выпроводить меня за дверь.
— Ну и как успехи? — осведомился Кузьма, поджидавший меня на улице. Золотой дракон прохаживался у него за спиной.
— Кое-какие есть, — уклончиво ответил я, передавая Юкио свой погребец с вещественными доказательствами, которые произвели на крестьянина столь неизгладимое впечатление.
— Теперь-то куда, барин? — осведомился Кузьма.
— И не знаю, даже, — признался я. — Может, в трактир, где Гродецкий мужиков спаивал? Уж больно на него отец Макарий жаловался!
— А что? Это мысль! — обрадовался кузнец Кузьма. — Там вы что-нибудь да выведаете, — проговорил он, забираясь на козлы.
Кинрю в этот раз уселся вместе со мной.
— Он в чем-нибудь признался? — спросил японец.
— Только в том, что знаком с Гродецким, — ответил я, — который сам окрестил себя Иваном, — и в том, что по его просьбе зарезал в деревне барана и быка…
— Это уже кое-что, — задумчиво проговорил Кинрю.
— Я думаю, что он принимал участие и в убийстве князя, — поделился я с японцем своими соображениями.
— Мне тоже так кажется, — ответил он.
Трактирщик оказался весьма словоохотливым человеком, с которым мне очень понравилось иметь дело.
— Да, — подтвердил он, вытирая со столика хлебные крошки. — Заезжал тут такой один с неделю назад! Иваном его еще, кажется, звали… Холеный такой, ну, барин — барином! Только по-мужицки одет, — добавил трактирщик. — Однако одежда эта ему как корове седло, — заметил он. — С первого взгляда видно, что он — человек из общества! — заключил трактирщик с многозначительным видом.
Кафтан на трактирщике сидел в обтяжку, и казалось, в любую минуту готов был лопнуть! Звали его, оказывается, Егором. Лет ему было около сорока. Человеком Егор был тучным и рыхлым, словно расквасившееся тесто.
— А кто еще с ним был? — осведомился я.
— Кирьян Лопухин, — ответил Егор Савельевич.
— А еще?
— Дайте-ка вспомнить, — Егор Савельевич почесал у себя в затылке. — Ну, конечно! — воскликнул он. — Как же я раньше забыл?! Андрейка Головачев!
— Что за Андрейка?! — обрадовался я. Сердце мое забилось в предчувствии того, что дело наконец-то сдвинется с мертвой точки, и я узнаю имена убийц князя Титова.
— Мужик — мужиком, — повел плечами Егор Савельевич. — В Москву на днях укатил, еще до пурги. Так до сих пор и не возвращался! — добавил он.
— Вот ведь незадача! — выдохнул я разочарованно.
— Да, вы не расстраивайтесь, барин, — успокоил меня трактирщик. — Явится он со дня на день!
— Спасибо тебе, Савельевич, — поблагодарил я трактирщика и протянул ему свой кошелек с серебром.
— Щедрый ты, барин, — ответил Егор Савельевич, вытирая очередную тарелку. — И чего тебе эти каторжные сдались?!
— Почему каторжные? — не понял я.
— А на роду у них написано, что туда им всем и дорога! — ответил трактирщик. — И Кирьяну, и Андрейке, и этому вашему лже-Ивану!
Мне невольно подумалось о том, что боги не одну только Миру наделили даром предвидения.
Не успел я вернуться в усадьбу, как меня встретил Медведев.
— Ну, как успехи, Яков Андреевич? — вкрадчиво осведомился он, прищурив свои светло-голубые глаза. С первого взгляда была видно, что он держит что-то у себя на уме.
— Прогулка выдалась замечательная, — ответил я. — Свежий воздух, снежок, природа…
— Да я вас не об этом спрашиваю, Яков Андреевич, — широко улыбнулся Лаврентий Филиппович. — Не зря ведь вы в деревню-то ездили! Пронюхали видно чего? Верно я говорю?
— Что-то вам, Лаврентий Филиппович, пригрезилось, — ответил я, мне не хотелось раньше времени посвящать его в свои предположения.
— А у меня вот из комнаты платочек исчез, — задумчиво проговорил Медведев.
— Какой такой платочек? — я сделал вид, что удивился.
— Да с вензелями Николая Николаевича, — ответил Лаврентий Филиппович. — Тот, что был весь в крови, — пояснил квартальный надзиратель с заговорщическим видом, — именно его я нашел в вещах вашей индианки…
— Какая жалость! — посочувствовал я ему.
— И вы, конечно, Яков Андреевич, не имеете к этому инциденту ну никакого отношения! — произнес он с сомнением.
— Разумеется, не имею, Лаврентий Филиппович, — развел я руками. — В усадьбе творятся ну прямо-таки какие-то чудеса!
— Ага, — поддакнул Медведев, — как пан Гродецкий не скажет, рождественские!
При упоминании этого имени у меня мороз пробежал по коже. Невольно замаячила перед глазами истерзанная фигура князя, привязанная к столбу.
— Увы, — вздохнул Лаврентий Филиппович, — но мне так и не удалось разобраться в этом запутанном деле!
— Мне искренне жаль, — печально вымолвил я.
— Так, значит, — заключил Лаврентий Филиппович, — вы не желаете больше со мной сотрудничать!
— А вы перестали видеть во мне убийцу? — поинтересовался я.
— Перестаньте молоть чепуху! — вспылил Медведев. — Вы же понимаете, что вашего заключения требовали обстоятельства… — раздраженно проговорил Лаврентий Филиппович.
— Не понимаю, — развел я руками. Говоря откровенно, мне никак не удавалось простить Медведеву этой его выходки, когда он запер нас с Мирой в отведенной ей комнате. Хотя, с другой стороны, я должен был быть ему в некотором роде благодарен. Ведь, если бы не Медведев, я так бы и не решился сблизиться с Мирой…
— Ну что же, — разочарованно проговорил Лаврентий Филиппович, — если вы не хотите со мною сотрудничать, то мне придется действовать самому!
— Желаю вам всяческого успеха на этом поприще, — ответил я.
Медведев раскланялся со мной и отправился восвояси.
В этот момент я заметил, что из-за колонны вышел Кинрю.
— Откуда ты здесь? — осведомился я.
— Я должен вас охранять, — ответил мой Золотой дракон. — И долго вы собираетесь мучить Медведева? — осведомился он.
— Еще не пришло время раскрыть все карты, — произнес я многозначительно.
— Да, — усмехнулся Юкио Хацуми, — вы, Яков Андреевич, знаете толк в карточной игре!
Не успел я вернуться к себе, как в дверь кто-то постучался.
— Войдите! — позволил я.
Дверь распахнулась, и в комнату поспешно вошел Колганов, которого я, признаться, давно не видел. Иван Парфенович выглядел встревоженным и все время озирался по сторонам.
— Какими судьбами? — осведомился я, предлагая ему присесть.
— Я должен переговорить с вами о Гродецком, — ответил Иван Парфенович. — Я его боюсь, — признался он с дрожью в голосе.
Я вспомнил, что пан Гродецкий собирался вызвать Колганова на поединок.
— Это не удивительно… — было начал я.
— Вы не понимаете, — перебил меня Колганов. — Мне кажется, что это именно он убил князя Николая Николаевича…
— С чего вы это взяли? — осведомился я.
— Он странно ведет себя, — ответил Иван Парфенович, комкая в руке край камчатой скатерти.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался я.
— Я видел, как поляк подглядывал в замочную скважину, — нерешительно ответил Колганов, — и, кажется, подслушивал у дверей, — развел он руками, — перед тем, как от вас вышел японец…
— Но это еще не говорит о том, что он убил князя Титова, — заметил я.
— Да… — замялся Колганов, — но в нем есть что-то такое, что при встрече с ним делается жутко! Господин Гродецкий чувствует, что вы, Яков Андреевич, его подозреваете, — добавил он.
— С чего вы взяли, что я его подозреваю? — осведомился я.
— Не знаю, — пожал плечами Иван Парфенович, — что то подсказывает мне, что вы выслеживаете Гродецкого…
— Неужели это настолько заметно? — расстроился я.
— По крайней мере, для меня, — ответил Колганов. — С паном Станиславом у меня личные счеты, — добавил он. — К тому же он как-то странно себя ведет. Мне кажется, что поляк что-то скрывает…
— Вы очень наблюдательны, — заметил я.
Когда Колганов ушел, я уселся за стол и задумался. Мне совсем не понравилось, что Иван Парфенович обо всем догадался. У меня не оставалось сомнений, что и сам Гродецкий прекрасно понимает, что я подозреваю его. А это делало наше совместное пребывание с ним в усадьбе опасным. Особенно я переживал за Миру, которая в последнее время вела себя совершенно безрассудно.
Я достал свою бархатную тетрадь и обмакнул в чернила перо. Мысли и чувства переполняли меня. Мне хотелось, наконец-то, излить свою душу, и я доверил роль исповедника бристольской бумаге, уповая на то, что никто никогда не обнаружит мою тетрадь…
VIII
C Мирой мы встретились в мраморной зале за ужином. Индианка сияла от счастья, по ее лицу было видно, что она за нас с Кинрю сильно переволновалась. Я мысленно укорил себя за то, что так и не нашел впемени до сих пор навестить ее.
Мы сидели с ней совсем рядом, и я не смог удержаться, что бы не сжать ее руку в своих ладонях.
В этот момент Никита Дмитриевич Сысоев поднялся из-за стола и постучал краем вилки по своему бокалу.
— Господа, — проговорил он торжественно, — у меня есть для вас одно радостное сообщение, — глаза его ликующе поблескивали в теплющемся свете свечей.
— Что за сообщение? — оживился Иван Парфенович.
Мадхава с Агастьей переглянулись, Станислав Гродецкий перевел свой взгляд из блюда с салатом на управляющего, который, едва не начал заикаться под ним.
— Господа! — снова обратился Никита Дмитриевич ко всем присутствующим. — Дороги к завтрашнему утру, кажется, будут расчищены!
Его последние слова утонули в гуле апплодисментов.
— В самом деле?! — воскликнула Мира, не поверив своим ушам. Она страстно мечтала вернуться в наш особняк на Офицерской улице.
— Ну, наконец-то! — удовлетворенно произнес Гродецкий, оправляя манжеты, выглядывающие у него из-под фрачных рукавов. — Я завтра же уезжаю отсюда! — заявил он чеканным голосом.
Я подумал о том, что мне надо было пошевеливаться, чтобы на чем-нибудь поймать его с поличным. Однако я должен был отдать должное Гродецкому — он был как никто осторожен.
— А где дети? — поинтересовался я у Миры, которая зачарованными глазами смотрела в окно. В этих черных, огромных озерах отражались мерцающие снежинки.
— Что? — индианка будто очнулась от долгого волшебного сна.
— Где дети? — спросил я снова.
— С Грушенькой, — ответила Мира. — Они прекрасно поладили, — сказала она, — не хуже, чем с англичанокой!
Колганов, услышав о чем она говорит, перекрестился.
— Да упокоится с миром ее душа, — промолвил он.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Кинрю, вставая из-за стола.
— Куда ты? — удивленно спросил я своего ангела-хранителя.
— Я обещал Саше кое-что рассказать, — ответил японец с таинственным видом.
Я прекрасно представлял себе, о чем они будут разговаривать. Мне ли было не знать, о чем может поведать мальчишке мой самурай?! Я должен был признать, что японскому дворянину было чем вскружить голову ребенку. Чего только стоила его служба в императорском дворце?!
Я вернулся к себе вместе с Мирой, атласные, тяжелые юбки которой шуршали у меня за спиной. От нее удивительно пахло восточными духами, запах которых сводил меня с ума.
— Вам удалось что-нибудь узнать? — осведомилась Мира, как только я повернул ключ в замке. Она забралась с ногами на оттоманку и принялась водить рукой по ткани, которой были обтянуты стены в комнате.
— Почти ничего, — ответил я, — кроме того, что Гродецкий действительно раньше уже бывал в имении князя, и при этом, инкогнито. Судя по всему, именно по его приказу пара мужиков создали в местной деревне видимость индийского ритуала…
— Вы имеете в виду заклание скота? — догадалась Мира.
— Вот именно, — согласился я. — Однако я так до сих пор и не выяснил, кто из них принимал участие в убийтсве князя Титова. Мне кажется, что Гродецкий вряд ли сумел бы справиться с этим самостоятельно!
— Мне тоже так кажется! — кивнула Мира. — Но ему помогала еще и англичанка…
— Да, — кивнул я, — в этом тоже не остается сомнений!
— Но, Яков Андреевич, — заволновалась Мира. — Вы сможете что-нибудь доказать?! — с тревогой в голосе спросила она.
— Постараюсь, — ответил я. Однако я сам не имел на этот счет абсолютно никакой уверенности.
— Гродецкий пытался выпытать у меня, — сказала Мира, — зачем вы поехали в дереню?!
— И что ты ему ответила? — осведомился я.
— Ничего, — передернула она плечами. — Сказала, что вы отправились на прогулку!
— Ну и славно, — похвалил я ее. Она словно котенок прильнула ко мне и прошептала на ухо:
— Яков, будь осторожен!
Я был изумлен: Мира впервые за все время нашего знакомства отважилась на такую фамильярность.
— Буду, милая, буду! — успокоил я ее, погладив по тяжелым густым волосам.
Мира забралась ко мне на колени и страстно проговорила:
— Я не переживу, если с тобою что-то случится!
— Успокойся, — я убрал у нее с лица прядь непослушных, черных волос, — твоими молитвами со мной никогда ничего не случится!
— Вашими бы устами, — заулыбалась Мира, она любила повторять за мной мои поговорки. Я и не заметил, что моя индианка снова перешла со мною на «вы».
Я вытащил из-за ворота пантакль, который всегда носил у себя на груди.
— Он хранит меня, — ответил я ей.
— А я и не знала, Яков Андреевич, что вы — язычник! — лукаво заулыбалась индианка.
— О! — усмехнулся я. — Ты научила меня многим премудростям!
Мира слезла с моих колен, вытащила из-под шифоньера свой магический ящик и склонилась над ним.
— Что ты ищешь? — осведомился я.
— Траву для Ольги Павловны, — ответила индианка, перебирая свои бархатные мешочки.
— Ой! — ужаснулся я. — Я совсем позабыл справиться у тебя о здоровье вдовой княгини! Как она? Ей лучше? — осведомился я.
— Да, — кивнула моя индианка. — Ольге Павловне с каждым часом все лучше, — сказала она. — Княгиня выздоравливает прямо на глазах!
— Ты считаешь, что это действие ведического ритуала? — спросил я с сомнением в голосе. Говоря откровенно, я никогда особенно-то не верил во все эти магические обряды, не смотря на то, что принадлежал к ордену вольных каменщиков.
— Не знаю, — пожала плечами Мира, — а вы-то, Яков Андреевич, оказывается, Фома неверующий, — со смехом заключила она, отыскав наконец мешочек с травой хариды. — Ну, — пожала индианка плечами, — возможно, это всего лишь действие лекарственных трав, — улыбнувшись допустила она.
Мира высыпала засушенную траву на ладонь.
— И что бы я делала сейчас, — усмехнулась она, — если бы не привезла ее с собой из Калькутты?!
— Не знаю, — пожал я плечами, — возможно, сидела бы взаперти!
— Да уж, — кивнула моя индианка, — с княгини станется!
— Она не обижала тебя? — спросил я уже серьезно.
— Нет, — Мира покачала своей головой, — нам удалось-таки найти со вдовою общий язык!
Мира взяла свой мешочек, спрятала на место обклееный цветной бумагой ящик с магическими принадлежностями, захватила серебряную кружку, из которой обычно отпаивала больную княгиню, коснулась на прощание своими устами моей щеки, словно взмахнула крыльями бабочки, и отправилась врачевать занемогшую Ольгу Павловну.
Я же решил перечитать дневник погибшего князя. Едва за Мирой захлопнулась дверь, как я полез за ним в ящик стола. На лбу у меня выступили капли холодного пота — я шарил ладонью в столе и ничего не находил. Наконец, я нащупал бархатную обложку своей лиловой тетради. Мне удалось вынуть ее из ящика письменного стола. Лежала она явно не на своем месте. Я открыл ее и перелистал. На одном из листков оказался загнутый уголок. Мой дневник явно кто-то прочел.
— Гродецкий! — ужаснулся я вслух и снова сунулся в стол. Дневник Николая Николаевича Титова исчез.
— Этого только мне не хватало, — пробормотал я, утирая ладонью пот со лба. Сережка англичанки также отсутствовала. Мне оставалось только заключить, что в мое отсутствие мои апартаменты кто-то обыскивал. Только сейчас я понял, какую совершил глупость, взяв с собой в деревню своего Золотого дракона. Насколько больше пользы он смог бы принести мне именно здесь!
Кинрю оказался легок на помине.
Раздался тихонький стук в дверь.
— Кто там? — спросил я встревоженно.
— Ваш ангел-хранитель, Яков Андреевич, — ответил японец.
— Входи! — велел я ему, не убирая свой дневник со стола. От моего Золотого дракона у меня практически не было секретов, тем более, в такой критической ситуации, которая вот-вот грозила выйти из-под контроля.
— Вы только посмотрите, Яков Андреевич, что я принес?! — сверкнул белозубой улыбкой японец.
— Очень интересно, — проговорил я заинтригованно, на минуту позабыв обо всех своих напастях, обрушившихся на меня, как снег на голову.
Кинрю держал в своих ладонях маленький серебряный сундучок довольно тонкой работы, с такой же узорной серебряной крышечкой.
— Что это? — осведомился я.
Золотой дракон молча приподнял ее, и я не поверил своим глазам. В серебряном сундучке лежала жемчужина…
— Эта та самая? — тихо спросил я пересохшими от волнения губами.
— Та самая, — ответил Кинрю, — настоящая! Та, что исчезла из спальни княгини!
— Где ты ее нашел? — поинтересовался я, выкладывая жемчужину себе на ладонь.
— Сейчас я все расскажу, — ответил Юкио, усаживаясь в кресло.
— Не тяни! — попросил я Кинрю. Мне не терпелось узнать, что же все-таки приключилось с жемчужиной. — Выкладывай все как есть! — торопил я его.
Жемчужина переливалась перламутром в свете чадящей свечи, закапавшей воском подсвечник. Она сияла девственной чистотой.
— То-то княгиня обрадуется! — протянул я с восторгом в голосе.
— Мне ее Саша показал, — начал японец. — Он ее под рождественским деревом нашел, — продолжил он, — в тот день, когда Мери-Энн с Гродецким поссорилась и Никита Дмитриевич Сысоев случайно подслушал их разговор.
— Вот как? — вслух удивился я.
Мой Золотой дракон кивнул мне в ответ.
— По-видимому, мисс Браун, — имя англичанки по-прежнему давалось японцу с трудом. Когда Кинрю произносил его, он старался спрятать глаза, — сама намеренно оставила ее в зале, где стояла рождественская елка, чтобы не отдавать Гродецкому. Возможно, поэтому, он ее и убил, — высказал вслух японец свое предположение.
— Не думаю, — тихо ответил я. — Ему была нужна жемчужина, а не мертвая англичанка. Своей смертью Мери-Энн только смешала ему все карты!
— Не знаю, — пожал плечами Кинрю. — Но, так или иначе, Саша советовался со мной, стоит или нет дарить ее Настеньке на рождение… Оно, у нее, кажется, в январе, — добавил японец.
— Так, значит, мальчик присвоил себе бабушкину жемчужину?! — удивился я.
— Вовсе нет, — возразил японец, вступившись за Сашу. — Он и не знал, что она принадлежит княгине. Саша считал, что это жемчужина его гувернантки. Он собирался отдать ей ее на следующий же день, но неожиданно узнал, что Мери-Энн умерла.
— Вследствие чего он посчитал себя единственным обладателем редкого клада?! — усмехнулся я.
— В общем-то да, — согласился японец. — Но он сразу согласился отдать жемчужину мне, как только узнал, что она принадлежит его бабушке. Мальчик даже надеется, что это вернет ей здоровье! — добавил он.
— Добрая душа, — заметил я искренне. — Кстати, мне стало известно, что эту жемчужину Николай Николаевич Титов приобрел в Индии в тоже самое время, когда Гродецкий купил у того же ювелира другую жемчужину, схожею с этой, как две капли воды!
— Вот оно что?! — покачал головой японец. — Тогда все становится на свои места, — заметил он. — Но откуда вы это узнали? — удивленно поинтересовался Кинрю.
— Я обнаружил в архиве князя его дневник, — ответил я.
— Что же вы раньше молчали, Яков Андреевич?! — вспыхнул мой Золотой дракон. — Где он? Я хочу его прочитать! — заволновался он.
— Дневник исчез, — развел я руками.
— Яков Андреевич! — сокрушенно покачал головой японец. — Какая жалость!
— Совершенно с тобой согласен, — ответил я. — Подозреваю, что это дело рук господина Гродецкого!
— Но он же завтра покинет имение! — ужаснулся мой Золотой дракон. — И ищи тогда ветра в поле! — присвистнул он.
— Совершенно верно, — согласился я. — Мы должны его обязательно задержать!
— Но каким же образом? — заволновался Кинрю, его впалые щеки раскраснелись так, будто он побывал на морозе.
— Думаю, нам все-таки стоит обратиться к Медведеву, — ответил я.
— Так, значит, время пришло! — воскликнул Кинрю, потирая руки.
— Похоже, что да! — ответил я. — Я думаю, он не откажется поприсутствовать при нашем разговоре с Гродецким…
— Но вы же обидели его, — осторожно заметил Кинрю.
— Он — старая ищейка, — усмехнулся я, — мне кажется, что Лаврентий Филиппович настолько великодушен, что простит меня! Тем более, когда мы покажем ему жемчужину…
— Пожалуй, вы правы, — согласился японец.
— Завтра же утром я поставлю Лаврентия Филипповича в известность обо всем, что нам удалось узнать! — объявил я Кинрю свое окончательное решение.
Не успел я переодеться ко сну, как в дверь моей комнаты вновь кто-то постучался.
— Кто там? — осведомился я уже в полудреме. За последние дни мне ни разу так и не удалось толком выспаться, и я чувствовал себя, будто разбитая телега.
— Яков Андреевич! — донеслось из-за двери.
— Кто там? — откликнулся я, не узнав обладателя голоса.
— Это — Мадхава! — ответил ночной посетитель.
— Мадхава? — переспросил я удивленно. — И чего вам только не спится в такое время? — я направился к двери, которую на всякий случай запер на ключ.
— Яков Андреевич, — ввалился индиец в комнату, — как хорошо, что я вас застал!
— Что еще случилось? — заволновался я.
— В комнате пана Гродецкого свет горит, — отдышавшись, проговорил Мадхава.
— Ну и что? — спросил я устало. — Может быть, он вздумал почитать перед сном?!
— Яков Андреевич, что с вами? — Мадхава встряхнул меня за плечи. — Очнитесь! По-моему, он собирается сбежать из имения. Я видел, как кучер Гродецкого носил его вещи в карету!
— В самом деле? — слова Мадхавы подействовали на меня, будто холодный душ. Весь сон с меня словно рукой сняло. Я бросился одеваться.
Минут через пять в дверь постучала Мира.
— Яков Андреевич, вы уже знаете? — спросила она через порог.
— Что именно? — осведомился я.
— Что Гродецкий задумал что-то неладное…
— Он собирается сбежать? — поинтересовался я, натягивая рубашку.
— По-моему, он собрался поджечь усадьбу, — встревоженно проговорила Мира.
— Что? — воскликнули мы в один голос с Мадхавой. — С чего это ты взяла?!
— Грушенька сказала мне, — ответила моя индианка, — что Гродецкий в манерке из людской керосин унес!
— В какой еще манерке? — удивился Мадхава.
— Это такая металлическая фляжка, походная, — объяснил я ему, на ходу обуваясь в сапоги, — с закручивающейся крышкой… — Я подумал о том, что Гродецкий вполне мог быть в прошлом военным, и, так же, как и я, уйти в отставку. С тех самых времен у него как раз и могла остаться походная фляжка.
— Агастья нас у его комнаты дожидается, — сказал Мадхава, — я ему велел, если что подозрительное заметит, орать во все горло! Пожар — страшное дело! — протянул индиец многозначительно.
Мы сидели с ней совсем рядом, и я не смог удержаться, что бы не сжать ее руку в своих ладонях.
В этот момент Никита Дмитриевич Сысоев поднялся из-за стола и постучал краем вилки по своему бокалу.
— Господа, — проговорил он торжественно, — у меня есть для вас одно радостное сообщение, — глаза его ликующе поблескивали в теплющемся свете свечей.
— Что за сообщение? — оживился Иван Парфенович.
Мадхава с Агастьей переглянулись, Станислав Гродецкий перевел свой взгляд из блюда с салатом на управляющего, который, едва не начал заикаться под ним.
— Господа! — снова обратился Никита Дмитриевич ко всем присутствующим. — Дороги к завтрашнему утру, кажется, будут расчищены!
Его последние слова утонули в гуле апплодисментов.
— В самом деле?! — воскликнула Мира, не поверив своим ушам. Она страстно мечтала вернуться в наш особняк на Офицерской улице.
— Ну, наконец-то! — удовлетворенно произнес Гродецкий, оправляя манжеты, выглядывающие у него из-под фрачных рукавов. — Я завтра же уезжаю отсюда! — заявил он чеканным голосом.
Я подумал о том, что мне надо было пошевеливаться, чтобы на чем-нибудь поймать его с поличным. Однако я должен был отдать должное Гродецкому — он был как никто осторожен.
— А где дети? — поинтересовался я у Миры, которая зачарованными глазами смотрела в окно. В этих черных, огромных озерах отражались мерцающие снежинки.
— Что? — индианка будто очнулась от долгого волшебного сна.
— Где дети? — спросил я снова.
— С Грушенькой, — ответила Мира. — Они прекрасно поладили, — сказала она, — не хуже, чем с англичанокой!
Колганов, услышав о чем она говорит, перекрестился.
— Да упокоится с миром ее душа, — промолвил он.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Кинрю, вставая из-за стола.
— Куда ты? — удивленно спросил я своего ангела-хранителя.
— Я обещал Саше кое-что рассказать, — ответил японец с таинственным видом.
Я прекрасно представлял себе, о чем они будут разговаривать. Мне ли было не знать, о чем может поведать мальчишке мой самурай?! Я должен был признать, что японскому дворянину было чем вскружить голову ребенку. Чего только стоила его служба в императорском дворце?!
Я вернулся к себе вместе с Мирой, атласные, тяжелые юбки которой шуршали у меня за спиной. От нее удивительно пахло восточными духами, запах которых сводил меня с ума.
— Вам удалось что-нибудь узнать? — осведомилась Мира, как только я повернул ключ в замке. Она забралась с ногами на оттоманку и принялась водить рукой по ткани, которой были обтянуты стены в комнате.
— Почти ничего, — ответил я, — кроме того, что Гродецкий действительно раньше уже бывал в имении князя, и при этом, инкогнито. Судя по всему, именно по его приказу пара мужиков создали в местной деревне видимость индийского ритуала…
— Вы имеете в виду заклание скота? — догадалась Мира.
— Вот именно, — согласился я. — Однако я так до сих пор и не выяснил, кто из них принимал участие в убийтсве князя Титова. Мне кажется, что Гродецкий вряд ли сумел бы справиться с этим самостоятельно!
— Мне тоже так кажется! — кивнула Мира. — Но ему помогала еще и англичанка…
— Да, — кивнул я, — в этом тоже не остается сомнений!
— Но, Яков Андреевич, — заволновалась Мира. — Вы сможете что-нибудь доказать?! — с тревогой в голосе спросила она.
— Постараюсь, — ответил я. Однако я сам не имел на этот счет абсолютно никакой уверенности.
— Гродецкий пытался выпытать у меня, — сказала Мира, — зачем вы поехали в дереню?!
— И что ты ему ответила? — осведомился я.
— Ничего, — передернула она плечами. — Сказала, что вы отправились на прогулку!
— Ну и славно, — похвалил я ее. Она словно котенок прильнула ко мне и прошептала на ухо:
— Яков, будь осторожен!
Я был изумлен: Мира впервые за все время нашего знакомства отважилась на такую фамильярность.
— Буду, милая, буду! — успокоил я ее, погладив по тяжелым густым волосам.
Мира забралась ко мне на колени и страстно проговорила:
— Я не переживу, если с тобою что-то случится!
— Успокойся, — я убрал у нее с лица прядь непослушных, черных волос, — твоими молитвами со мной никогда ничего не случится!
— Вашими бы устами, — заулыбалась Мира, она любила повторять за мной мои поговорки. Я и не заметил, что моя индианка снова перешла со мною на «вы».
Я вытащил из-за ворота пантакль, который всегда носил у себя на груди.
— Он хранит меня, — ответил я ей.
— А я и не знала, Яков Андреевич, что вы — язычник! — лукаво заулыбалась индианка.
— О! — усмехнулся я. — Ты научила меня многим премудростям!
Мира слезла с моих колен, вытащила из-под шифоньера свой магический ящик и склонилась над ним.
— Что ты ищешь? — осведомился я.
— Траву для Ольги Павловны, — ответила индианка, перебирая свои бархатные мешочки.
— Ой! — ужаснулся я. — Я совсем позабыл справиться у тебя о здоровье вдовой княгини! Как она? Ей лучше? — осведомился я.
— Да, — кивнула моя индианка. — Ольге Павловне с каждым часом все лучше, — сказала она. — Княгиня выздоравливает прямо на глазах!
— Ты считаешь, что это действие ведического ритуала? — спросил я с сомнением в голосе. Говоря откровенно, я никогда особенно-то не верил во все эти магические обряды, не смотря на то, что принадлежал к ордену вольных каменщиков.
— Не знаю, — пожала плечами Мира, — а вы-то, Яков Андреевич, оказывается, Фома неверующий, — со смехом заключила она, отыскав наконец мешочек с травой хариды. — Ну, — пожала индианка плечами, — возможно, это всего лишь действие лекарственных трав, — улыбнувшись допустила она.
Мира высыпала засушенную траву на ладонь.
— И что бы я делала сейчас, — усмехнулась она, — если бы не привезла ее с собой из Калькутты?!
— Не знаю, — пожал я плечами, — возможно, сидела бы взаперти!
— Да уж, — кивнула моя индианка, — с княгини станется!
— Она не обижала тебя? — спросил я уже серьезно.
— Нет, — Мира покачала своей головой, — нам удалось-таки найти со вдовою общий язык!
Мира взяла свой мешочек, спрятала на место обклееный цветной бумагой ящик с магическими принадлежностями, захватила серебряную кружку, из которой обычно отпаивала больную княгиню, коснулась на прощание своими устами моей щеки, словно взмахнула крыльями бабочки, и отправилась врачевать занемогшую Ольгу Павловну.
Я же решил перечитать дневник погибшего князя. Едва за Мирой захлопнулась дверь, как я полез за ним в ящик стола. На лбу у меня выступили капли холодного пота — я шарил ладонью в столе и ничего не находил. Наконец, я нащупал бархатную обложку своей лиловой тетради. Мне удалось вынуть ее из ящика письменного стола. Лежала она явно не на своем месте. Я открыл ее и перелистал. На одном из листков оказался загнутый уголок. Мой дневник явно кто-то прочел.
— Гродецкий! — ужаснулся я вслух и снова сунулся в стол. Дневник Николая Николаевича Титова исчез.
— Этого только мне не хватало, — пробормотал я, утирая ладонью пот со лба. Сережка англичанки также отсутствовала. Мне оставалось только заключить, что в мое отсутствие мои апартаменты кто-то обыскивал. Только сейчас я понял, какую совершил глупость, взяв с собой в деревню своего Золотого дракона. Насколько больше пользы он смог бы принести мне именно здесь!
Кинрю оказался легок на помине.
Раздался тихонький стук в дверь.
— Кто там? — спросил я встревоженно.
— Ваш ангел-хранитель, Яков Андреевич, — ответил японец.
— Входи! — велел я ему, не убирая свой дневник со стола. От моего Золотого дракона у меня практически не было секретов, тем более, в такой критической ситуации, которая вот-вот грозила выйти из-под контроля.
— Вы только посмотрите, Яков Андреевич, что я принес?! — сверкнул белозубой улыбкой японец.
— Очень интересно, — проговорил я заинтригованно, на минуту позабыв обо всех своих напастях, обрушившихся на меня, как снег на голову.
Кинрю держал в своих ладонях маленький серебряный сундучок довольно тонкой работы, с такой же узорной серебряной крышечкой.
— Что это? — осведомился я.
Золотой дракон молча приподнял ее, и я не поверил своим глазам. В серебряном сундучке лежала жемчужина…
— Эта та самая? — тихо спросил я пересохшими от волнения губами.
— Та самая, — ответил Кинрю, — настоящая! Та, что исчезла из спальни княгини!
— Где ты ее нашел? — поинтересовался я, выкладывая жемчужину себе на ладонь.
— Сейчас я все расскажу, — ответил Юкио, усаживаясь в кресло.
— Не тяни! — попросил я Кинрю. Мне не терпелось узнать, что же все-таки приключилось с жемчужиной. — Выкладывай все как есть! — торопил я его.
Жемчужина переливалась перламутром в свете чадящей свечи, закапавшей воском подсвечник. Она сияла девственной чистотой.
— То-то княгиня обрадуется! — протянул я с восторгом в голосе.
— Мне ее Саша показал, — начал японец. — Он ее под рождественским деревом нашел, — продолжил он, — в тот день, когда Мери-Энн с Гродецким поссорилась и Никита Дмитриевич Сысоев случайно подслушал их разговор.
— Вот как? — вслух удивился я.
Мой Золотой дракон кивнул мне в ответ.
— По-видимому, мисс Браун, — имя англичанки по-прежнему давалось японцу с трудом. Когда Кинрю произносил его, он старался спрятать глаза, — сама намеренно оставила ее в зале, где стояла рождественская елка, чтобы не отдавать Гродецкому. Возможно, поэтому, он ее и убил, — высказал вслух японец свое предположение.
— Не думаю, — тихо ответил я. — Ему была нужна жемчужина, а не мертвая англичанка. Своей смертью Мери-Энн только смешала ему все карты!
— Не знаю, — пожал плечами Кинрю. — Но, так или иначе, Саша советовался со мной, стоит или нет дарить ее Настеньке на рождение… Оно, у нее, кажется, в январе, — добавил японец.
— Так, значит, мальчик присвоил себе бабушкину жемчужину?! — удивился я.
— Вовсе нет, — возразил японец, вступившись за Сашу. — Он и не знал, что она принадлежит княгине. Саша считал, что это жемчужина его гувернантки. Он собирался отдать ей ее на следующий же день, но неожиданно узнал, что Мери-Энн умерла.
— Вследствие чего он посчитал себя единственным обладателем редкого клада?! — усмехнулся я.
— В общем-то да, — согласился японец. — Но он сразу согласился отдать жемчужину мне, как только узнал, что она принадлежит его бабушке. Мальчик даже надеется, что это вернет ей здоровье! — добавил он.
— Добрая душа, — заметил я искренне. — Кстати, мне стало известно, что эту жемчужину Николай Николаевич Титов приобрел в Индии в тоже самое время, когда Гродецкий купил у того же ювелира другую жемчужину, схожею с этой, как две капли воды!
— Вот оно что?! — покачал головой японец. — Тогда все становится на свои места, — заметил он. — Но откуда вы это узнали? — удивленно поинтересовался Кинрю.
— Я обнаружил в архиве князя его дневник, — ответил я.
— Что же вы раньше молчали, Яков Андреевич?! — вспыхнул мой Золотой дракон. — Где он? Я хочу его прочитать! — заволновался он.
— Дневник исчез, — развел я руками.
— Яков Андреевич! — сокрушенно покачал головой японец. — Какая жалость!
— Совершенно с тобой согласен, — ответил я. — Подозреваю, что это дело рук господина Гродецкого!
— Но он же завтра покинет имение! — ужаснулся мой Золотой дракон. — И ищи тогда ветра в поле! — присвистнул он.
— Совершенно верно, — согласился я. — Мы должны его обязательно задержать!
— Но каким же образом? — заволновался Кинрю, его впалые щеки раскраснелись так, будто он побывал на морозе.
— Думаю, нам все-таки стоит обратиться к Медведеву, — ответил я.
— Так, значит, время пришло! — воскликнул Кинрю, потирая руки.
— Похоже, что да! — ответил я. — Я думаю, он не откажется поприсутствовать при нашем разговоре с Гродецким…
— Но вы же обидели его, — осторожно заметил Кинрю.
— Он — старая ищейка, — усмехнулся я, — мне кажется, что Лаврентий Филиппович настолько великодушен, что простит меня! Тем более, когда мы покажем ему жемчужину…
— Пожалуй, вы правы, — согласился японец.
— Завтра же утром я поставлю Лаврентия Филипповича в известность обо всем, что нам удалось узнать! — объявил я Кинрю свое окончательное решение.
Не успел я переодеться ко сну, как в дверь моей комнаты вновь кто-то постучался.
— Кто там? — осведомился я уже в полудреме. За последние дни мне ни разу так и не удалось толком выспаться, и я чувствовал себя, будто разбитая телега.
— Яков Андреевич! — донеслось из-за двери.
— Кто там? — откликнулся я, не узнав обладателя голоса.
— Это — Мадхава! — ответил ночной посетитель.
— Мадхава? — переспросил я удивленно. — И чего вам только не спится в такое время? — я направился к двери, которую на всякий случай запер на ключ.
— Яков Андреевич, — ввалился индиец в комнату, — как хорошо, что я вас застал!
— Что еще случилось? — заволновался я.
— В комнате пана Гродецкого свет горит, — отдышавшись, проговорил Мадхава.
— Ну и что? — спросил я устало. — Может быть, он вздумал почитать перед сном?!
— Яков Андреевич, что с вами? — Мадхава встряхнул меня за плечи. — Очнитесь! По-моему, он собирается сбежать из имения. Я видел, как кучер Гродецкого носил его вещи в карету!
— В самом деле? — слова Мадхавы подействовали на меня, будто холодный душ. Весь сон с меня словно рукой сняло. Я бросился одеваться.
Минут через пять в дверь постучала Мира.
— Яков Андреевич, вы уже знаете? — спросила она через порог.
— Что именно? — осведомился я.
— Что Гродецкий задумал что-то неладное…
— Он собирается сбежать? — поинтересовался я, натягивая рубашку.
— По-моему, он собрался поджечь усадьбу, — встревоженно проговорила Мира.
— Что? — воскликнули мы в один голос с Мадхавой. — С чего это ты взяла?!
— Грушенька сказала мне, — ответила моя индианка, — что Гродецкий в манерке из людской керосин унес!
— В какой еще манерке? — удивился Мадхава.
— Это такая металлическая фляжка, походная, — объяснил я ему, на ходу обуваясь в сапоги, — с закручивающейся крышкой… — Я подумал о том, что Гродецкий вполне мог быть в прошлом военным, и, так же, как и я, уйти в отставку. С тех самых времен у него как раз и могла остаться походная фляжка.
— Агастья нас у его комнаты дожидается, — сказал Мадхава, — я ему велел, если что подозрительное заметит, орать во все горло! Пожар — страшное дело! — протянул индиец многозначительно.