— Не знаю, — пожал плечами Андрейка. — Кто его, сатану, знает? Может быть, и Иваном, — протянул он растерянно.
— А Гродецким он не назывался? — продолжил допрос Лаврентий Филиппович.
— Нет, — покачал простоволосой головой Андрейка Головачев. — Не назывался.
— И чего же он заставил тебя? — осведомился Лаврентий Филиппович.
— Коня зарезать, — заплакал Андрейка. — Он мне за это два империала дал, — похвастался парнишка.
— Князя кто вязал? — осведомился я.
— Это барина-то Николая Николаевича? — переспросил Андрейка.
— Ага, его, — поддакнул Лаврентий Филиппович, поглаживая чисто выбритый подбородок.
— Ну, я, — потупился Андрейка Головачев. — Уж больно сильно брыкался барин, — деловито добавил он.
У меня сложилось впечатление, что у парня было явно не все в порядке с мозгами.
— А костер кто разводил? — спросил Лаврентий Филиппович. Он будто протоколировал все в своей голове.
— Тоже я, — хихикнул Андрейка.
— А Николая Николаевича кто убил? — не выдержал и вмешался я.
— Это все он, — протянул Андрейка. — Нечистый!
Лаврентий Филиппович решил везти арестованного Андрейку Головачева прямо в северную столицу, я же вернулся в имение, где меня дожидались Мира и раненый Кинрю.
В этот же день состоялись похороны покойного князя Николая Николаевича Титова, на которых мне пришлось держать траурную речь.
Княгиня Ольга Павловна рыдала неутешно, ее поддерживала под руку преданная ключница Грушенька.
Похороны англичанки должны были состояться днем позже. Никто даже не знал, есть ли у нее в России родственники.
Вообще-то мне совсем не хочется об этом писать, потому как это ранит мне сердце. Я так до сих пор и не сумел возлюбить смерть, как это надлежит франкмасону, и о чем его учит одна из важнейших Соломоновых заповедей.
— Как это печально, — сказала Мира, едва мы переступили порог дома, где все зеркала были занавешаны.
— Не думай об этом, — попросил я ее. — Скоро мы вернемся в Санкт-Петербург, и все печали забудутся…
Я не был так уж уверен в своих словах, но надо же было мне каким-либо образом успокоить мою милую индианку.
Она недоверчиво посмотрела на меня из-под черных ресниц, но так ничего и не сказала в ответ. Я понял, что Мира испытывает некоторые сомнения относительно нашего будущего спокойствия!
В столице я сразу же отправился домой, чего так страстно желала Мира. Мой раненый Золотой дракон, как мне казалось, желал того же. Однако он мужественно держал свое мнение при себе.
— Яков Андреевич! — обрадованно воскликнул мой камердинер, снимая мне шубу с плеч. — А мы уж и не знали, когда вас ждать, — запричитал он в своей обычной манере. — Вот непогода-то разыгралась! — Господин Юкио! — вплеснул он руками. — Да вы никак ранены! Что же это с вами со всеми снова произошло?! — заохал лакей. — Да и госпожа Мира спала с лица, — заметил он, прищурив два близоруких, слегка слезящихся глаза.
— Ничего особенного! — ответил я, будучи несколько раздражен болтливостью своего камердинера.
— Ничего особоенного! Ничего особенного! — пробормотал старый слуга себе под нос и унес разбирать мои чемоданы.
Я поднялся в свой кабинет, желая первым делом спрятать дневник в тайнике за известной картиной на стене.
Не успел я открыть дверь, как замер на пороге от неожиданности с маленьким погребцом в руке, в котором лежала моя тетрадь.
— Яков Андреевич! — поприветствовал меня Кутузов, утопая в глубоком кресле.
— Иван Сергеевич! — удивился я. — Вот уж кого я никак не ожидал здесь увидеть! — сказал я холодно.
— Вы вправе сердиться на меня, Яков Андреевич, — губы Кутузова чуть тронула едва уловимая улыбка. — Но меня ввели в заблуждение, — проговорил он извиняющимся тоном. — Произошло какое-то досадное недразумение! — развел руками Кутузов.
— А по-моему, это не недрозумение, — сухо заметил я. — Мне кажется, что некто намеренно ввел вас, Иван Сергеевич, в заблуждение…
— Расскажите мне все, что вам известно об этом деле! — потребовал Кутузов.
Мне не оставалось ничего иного, как послушаться, ибо повиновение также являлось одной из добродетелей Соломонова храма.
— Вы уверены, что жертвоприношение совершил Гродецкий? — с сомнением в голосе спросил Иван Сергеевич после того, как я поведал ему обо всем, что произошло в имении Титовых.
— Это было не жертвоприношение, — твердо ответил я. — Это было убийство! Князь имел влияние при дворе, — продолжил я, — но у него были совершенно иные политические цели, в отличие от тех, что имел Гродецкий! К тому же, между делом, кто-то посоветовал ему избавиться от меня, и он непряминул этим советом воспользоваться, ибо я, как никто другой, подходил в этом случае для заклания. На роль козла отпущения, образно говоря…
— Я вынужден с сожалением констатировать, — заметил Кутузов, — что мы с Николаем Николаевичем допустили непростительную ошибку!
— Вы мне верите? — поинтересовался я.
— Да, — кивнул Иван Сергеевич. — Ваши слова подтверждает Лаврентий Филиппович Медведев и некоторые мои агенты, — добавил он.
— Вы уже успели опросить надзирателя? — искренне удивился я.
— Да, — подтвердил Кутузов. — Вам, Яков Андреевич, должно быть известно, что Лаврентий Филиппович прибыл в столицу днем раньше!
— Известно, — ответил я. — Он, кстати, привез с собой одного из убийц.
— Это нам тоже известно, — поклонился Иван Сергеевич. — Ваша задача сейчас, — обратился ко мне Кутузов, — найти и привезти в Орден пана Гродецкого. Он должен ответить за свое преступление, — добавил Иван Сергеевич.
От его слов у меня мороз пробежал по коже. Однако я не мог не признать их справедливости…
— И вот еще что, — продолжил Кутузов, — мне неизвестно имя человека, введшего в заблуждение Титова. Я был бы весьма признателен вам, Яков Андреевич, если бы вы разыскали его и тоже доставили в наш Орден. У братьев накопились к нему некоторые вопросы… — проговорил он зловеще. Говоря откровенно, мне бы не хотелось оказаться на месте этого человека, бывшего в ответе за несколько смертей, свершившихся друг за другом.
Свет от китайского фонарика под потолком окрашивал седину Кутузова в радужные цвета. Казалось, что над его головой светится золотистый нимб. Я не мог отвезти взора от его чугунного перстня с адамовой головой, такого же, как тот, что я обнаружил в вещах Гродецкого…
Я зажмурился и снова открыл глаза, чтобы избавиться от этого иррационального ощущения и вернуться на грешную землю!
Кутузов, как всегда, вышел через потайную дверь за коричневым гобеленом. Я убрал тетрадь и вернулся в гостиную, где меня уже дожидалась Мира, продолжавшая обучать Кинрю санскриту. Ее ведические книги лежали на столе.
— И как теперь без тебя Ольга Павловна? — осведомился я.
— Ее Грушенька подлечит, — заулыбалась Мира. — Я ей оставила травы, вместе с рекомендациями…
— А Агастья с Мадхавой? — поинтересовался я.
— Они еще не дождавшись похорон уехали, — ответила моя индианка. — Не понравилась им, Яков Андреевич, ваша Россия… Чуть по этапу не пошли!
— Ваша Россия?.. — переспросил я Миру.
— Наша, — радостно воскликнула индианка и бросилась мне в объятия.
— Что я вижу? — деланно удивился Кинрю, который давно уже догадывался о наших с ней отношениях.
— Яков Андреевич, — вдруг нахмурилась Мира. — Вы как-то странно выглядите, — проговорила она. — Вас уже посещали? — вдруг ее щеки стали пунцовыми. — Кутузов?! — догадалась индианка.
Сказать, что Мира его недолюбливала, значило бы ничего не сказать! Она Ивана Сергеевича на дух не выносила! Сколько я ни объяснял ей, что именно ему мы обязаны своим положением в обществе и нашим благосостоянием, это ничуть не меняло ее точки зрения. Индианка полагала, что Кутузов бессовестно использует меня и приносит мне одни только неприятности! Она и понятия не имела об иерархии в Ордене…
— Кутузов, — подтвердил я. — Он только что покинул мой кабинет!
— Но он же вас предал?! — в свою очередь взорвался Кинрю.
— Его ввели в заблуждение, — устало ответил я.
— Ну-ну, — покачала головой индианка, встала из-за стола и в сердцах выбежала из комнаты.
— Экзальтированная особа, — заметил Кинрю, откладывая в сторону одну из ее ведических книг.
— О, да, — выдохнул я. Однако я знал, что не пройдет и пяти минут, как она успокоится… Вопреки всему, Мира была разумной женщиной.
В этот же день я отправился к моей дорогой Божене, которая, как я полагал, могла мне много чего рассказать о пане Гродецком, укатившим из барской усадьбы в неизвестном мне направлении. Я желал, чтобы Божена Феликсовна стала той Ариадной, что позволила бы мне распутать этот клубок.
Я прибыл как раз ко времени, у Божены Зизевской был прием…
Не успел камердинер в парадной ливрее доложить о моем визите хозяйке, как она тут же, шурша бархатными юбками и расточая ароматы пачули с вербеной, вышла меня встречать.
Божена Феликсовна, по-прежнему, была необыкновенно хороша собой в бархатной иссине-малиновой масаке, которая удивительно шла к ее ярко-синим глазам. В золотых кудрях у нее алела гранатовая диадема, такие же серьги гроздьями покачивались у кузины в ушах.
Я задумался о пане Гродецком и невольно пропустил ее, как всегда, блистательное появление.
— Милый брат, — обратилась ко мне кузина глубоким голосом. — Вы меня не узнаете? — спросила она обиженно. — Яков, почему вы смотрите сквозь меня?
— Простите, милая Божена, я немного задумался… — ответил я.
— Вы рассеянны сегодня, — заметила Божена Феликсовна.
— Я рад, — проговорил я в ответ, — что это случается с вашим покорным слугой лишь иногда!
— Куда вы исчезли на Рождество? — осведомилась кузина.
Я осмотрелся по сторонам и, убедившись, что в этой комнате мы находимся с Боженой наедине, перессказал ей, что приключилось со мною в имении князя Николая Николаевича…
— Гродецкий? Гродецкий? Дай-ка мне вспомнить, — Божена наморщила очаровательный носик. — Очень знакомая фамилия… — протянула она. — Станислав, ты говоришь?
Я подтвердил:
— Пан Станислав Гродецкий!
— Так, значит, он тоже числится в этом вашем… Как его? Тайном братстве?! — переспросила Божена Феликсовна, поправляя золотой завиток, выбившийся из ее античной прически.
— Числится, — согласился я. — Только не в нашем… Политика, милая сестрица — вещь тонкая, — я низко поклонился и поцеловал ей руку, как полагалось по всем правилам этикета.
— Ну-ну, понимаю, — уверенно проговорила она. Политика была любимым коньком в салонном репертуаре Божены Зизевской!
— Так ты знаешь его? — осведомился я.
— Ну, разумеется, да! — наконец, вспомнила Божена Феликсовна. — Блестящий молодой человек… Между прочим, тоже гвардеец, — она ткнула мне в грудь очаровательным пальчиком, — в отставке, — кузина игриво блеснула глазами.
— Искусительница, — промолвил я.
— Льстец, — парировала кузина.
— Я предполагал, что Гродецкий — военный, — заметил я.
— Да, — протянула кузина, — у него отменная выправка!
— Дело не в этом, — было вмешался я.
— Для меня это не имеет никакого значения, — замахала руками Божена Феликсовна. Я невольно искал в ней черты Софьи Андреевны Кольцовой, но, как ни старался, не находил. — Для меня абсолютно без разницы, в чем дело! — воскликнула она. — Станислав производил впечатление приятного молодого человека, — продолжала кузина. — Но раз он осмелился перейти дорогу моему милому братцу… — лукаво улыбнулась она. — То я сделаю все от меня зависящее, чтобы ему непоздоровилось! — воскликнула Божена.
— Где он служил? — осведомился я.
— Ну… — Божена Феликсовна в очередной раз задумалась. — Кажется… — она нахмурила свои красивые брови, — Гродецкий участвовал в Аустерлицком сражении…
— Что с ним было потом? — поинтересовался я.
— Потом… — Божена Феликсовна склонила голову набок, — лет десять назад, во время австрийской кампании Наполеона отвоевывал со своими соотечественниками Галицию!
— Ах, вон оно что, — заметил я.
— Да, — кивнула Божена, — по венскому трактату она была присоеденена к Варшавскому герцогству.
— Ты не знаешь, милая кузина, где пан Гродецкий остановился в Петербурге? — спросил я, уповая на ее осведомленность.
— Должна тебя огорчить, дорогой братец, — расстроенно проговорила моя светская Цирцея, — не знаю! — она развела руками в стороны. — Мне как-то не приходилось этим интересоваться, — вздохнула кузина.
Божена была опечалена тем, что ничем не может помочь мне.
— Ну-ка, повернись! — попросила она.
Я с удивлением выполнил ее просьбу.
— Похудел! — проговорила она тоном заботливой тетушки.
— Милая Божена, — произнес я в ответ. — Мне надо торопиться! Это дело носит настолько неотложный характер, что…
— Вспомнила! — перебила меня Божена Феликсовна, хлопнув себя по лбу.
— Адрес?! — обрадовался я.
— Нет, — моя милая кузина покачала прелестной злотокудрой головкой.
— О, Божена! Довольно мучить меня, — попросил я устало.
В эту минуту вошел камердинер и сказал, что гости требуют к себе хозяйку дома.
— Передай им, — самовлюбленно улыбнулась Божена, — что я скоро приду.
— Так о чем мы говорили? — снова обратилась она ко мне.
— Сестрица, я не узнаю тебя, — произнес я недоуменно. — Чем занята твоя голова?
— Приемами, mon cher, и светскими сплетнями! — усмехнувшись ответила она.
— Что-то не верится, — проговорил я с сомнением. — Очередной поклонник? Не так ли?
— Верно, — стрельнула кузина глазами. — Говоря entre nous… Впрочем, — Божена ткнула мне в грудь изящным веером, — это, братец, не твое дело!
— Ты хотела мне что-то сказать, — напомнил я.
— Ах, да! — проворковала Божена. — У твоего этого Гродецкого, — сказала она, — был друг… Тоже поляк, кстати говоря! Кажется, — она прищурилась, напрягая память, — Новицкий! Да! Да! — обрадованно воскликнула она. — Александр Новицкий! Темная личность, — протянула Божена Феликсовна, покачав головой. — Тоже из военных!
— Почему темная? — осведомился я.
— Ну, — Божена пожала плечами. — Видела я его в кампании каких-то людей подозрительных…
— Где, если не секрет? — спросил я кузину.
— Да, прогуливалась как-то, в вечернее время по набережной… — сказала она в ответ.
— И это все основания? — осведомился я.
— Нет, — покачала головой Божена Феликсовна и причмокнула языком. — Он часто шептался с Гродецким и передавал ему какие-то странные тайные письма. Однажды была между ними речь о нашем императоре Александре, и я об эту пору вошла. Так разговор прервался мгновенно, словно по волшебству… А то, что Новицкий этот масон, так у него на лбу написано!
— С каких это пор, милая Божена, ты стала в этом настолько разбираться?! — позволил я себе удивиться вслух.
— С тех самых, дорогой мой Яков, как ты из малолетства вышел… Иль полагаешь, я такая дура беспросветная, что ничего в людях не смыслю?! — возмутилась она.
Я Божену Феликсовну, напротив, считал женщиной очень умной, что, впрочем, не всегда вменял ей в достоинство, потому как она иной раз имела привычку видеть меня насквозь!
— И где этот масон теперь обретается? — осведомился я.
— Полагаю, в Москве, — сухо ответила Божена Феликсовна, обиженно поджав пухлые губы.
— И почему же, вы, моя милая, так полагаете? — поинтересовался я, разглядывая новые китайские обои на стенах.
— Потому что слышала, — ответил Божена Феликсовна, — как он Гродецкому докладывался, чтобы тот его при случае в другой столице искал!
— Может быть, он имел в виду Варшаву? — осмелился я предположить.
— Он не собирался уезжать из России, — выдохнула кузина. — Яков, ты меня утомил, — констатировала она. — Разделывайся скорее с этим делом и приезжай ко мне отдыхать! Тебе надо окунуться в новости светской, салонной жизни! Иначе ты, милый братец, просто зачахнешь на корню!
— Хорошо, хорошо, — согласился я. — Только скажи мне, Божена Феликсовна, каков из себя этот Александр Новицкий?
— Ну, — кузина снова задумалась, — портретистка-то из меня не очень… — протянула она.
— А ты, милая, в двух словах, — попросил я ее.
— Светловолос, — задумчиво проговорила Божена, — черноглаз, усов не носит, одевается франтом… Черты лица аристократические… Ну, словом, картинка!
— А адреса ты, случайно, его в Москве не знаешь? — осведомился я.
— Нет, — снова нахмурилась Божена Феликсовна. — Это уже, Яков, дело твое. Если он тебе так нужен — найдешь!
— И то верно! — вынужден был согласиться я.
По дороге домой я купил огромный букет цветов и в благодарность отослал их кузине. Я чувствовал, что Божена Феликсовна за мои неосторожные слова в глубине души все-таки прятала на меня обиду.
На другой день я уже выехал в Москву, оставив своего ангела-хранителя, вопреки всем его протестам, дома. Мира на меня тоже втихомолку дулась, она до последнего надеялась, что я все-таки возьму ее с собой.
На улицах снег был разбит в песок, тротуары по-весеннему забрызганы грязью из луж, смурные извозчики туда-сюда сновали, кареты толкались…
Я и дня в Москве не успел пробыть, как мне захотелось обратно домой, под нежное крылышко к мой милой индианке. Ее взбаломошность в сравнение не шла с уличной московской возней и сутолокой!
Первым делом мне пришлось заехать в комендантскую канцелярию, чтобы заглянуть в список приезжающих, куда внесли и меня самого. Здесь служил один мой тайный агент, которому я немного приплачивал.
Божена Феликсовна Зизевская, как всегда, оказалась права. Александр Новицкий гостил в Москве уже около месяца. Если он и был тем самым человеком, который оклеветал меня… Я полагал, что тогда ему точно не поздоровится!
В Москве я решил остановиться у своего старого друга гусарского поручика Виктора Заречного, которому я однажды помог отыграться в карты, чем, можно сказать, спас его от грозившего катастрофического разорения. Это случилось как раз тогда, когда я расследовал дело о Иерусалимском ковчеге, когда возник спор о нем с русскими иллюминатами. Тогда мне впервые и довелось познакомиться с мальтийским бальи… Иногда, когда я вспоминал графиню Полянскую — его доверенное лицо — с ее русалочьими глазами, у меня до сих пор обрывалось что-то в груди. Однако она так и осталась верна своему Елагину!
Мне оставалось только радоваться, что моя милая Мира не умеет читать мысли на расстоянии. Хотя ее и называли прорицательницей, я уповал на то, что любовь слепа!
Виктор писал мне, что переехал с Пречистинского бульвара, где я гостил у него когда-то, в дом на Тверской, располагавшийся неподалеку от большого особняка князя Прозоровского на углу Тверской улицы и Малого Гнездниковского переулка.
Я остановил извозчика и велел ему ехать прямиком к Заречному.
— Яшка! — хлопнул меня по спине мой старый приятель. — Сколько лет? Сколько зим? Какими судьбами тебя в Москву-то занесло?! — спросил он меня обрадованно. Виктор Заречный хорошими манерами никогда не отличался, а со мною и вовсе не считал нужным вести себя прилично.
— Дела у меня, Виктор, — ответил я.
— Ну, — протянул Заречный обиженно. — Я так и знал! Нет чтобы старого друга просто так, от нечего делать, проведать!
— Виноват, каюсь, — проговорил я с улыбкой.
— Иван, шампанского! — велел Заречный. Душа у него всегда была широкая! При себе Заречный всегда имел свой высокий, круглый кивер с кутсами — веревками и шнурами. Мне почему-то подумалось о том, что кивера в России ввели, в общем-то, совсем недавно, только при Александре I, до этого в русской армии по-старинке носили треуголки. — И что же за дело привело тебя к нам в Москву? — обратился он ко мне. — Надеюсь, не карточного шулера ловить приехал, — блеснул Заречный белозубой улыбкой.
— Нет, — я покачал головой и вкраце описал ему историю с паном Гродецким, насколько мне позволяли мои масонские обязательства…
— Ну и дела! — присвистнул Заречный. — А Гродецкого-то твоего я знаю!
Если бы случилось землетрясение, то вряд ли бы оно меня удивило больше, чем его слова.
— Откуда же? — вслух изумился я.
— Да мы с ним под Аустерлицем в одном полку служили! — воскликнул гусарский поручик Виктор Заречный. — Правда я его лет четырнадцать уже не видел до недавнего случая!
— Какого такого случая? — поинтересовался я.
— Да встретился я с ним на днях в кабаке, а у него — дуэль! Секунданты нужны… Ну, я и пришел на выручку! — ответил Заречный.
— Когда дуэль?! — воскликнул я. — С кем?!
— Постой-ка! — Заречный наморщил лоб. — Кажется, с каким-то Новицким!
Мои предположения оправдывались. Александру Новицкому нужен был полулегальный способ, чтобы устранить неудачливого исполнителя, и он не придумал ничего лучше, как устроить дуэль!
Я невольно подумал о том, как радовался Иван Парфенович Колганов, когда пан Гродецкий неожиданно под покровом ночи тайно выехал из имения… Как говорится, как аукнется — так и откликнется!
— А когда? — снова поинтересовался я.
— Завтра на рассвете, — пожал плечами Заречный.
Я опасался, что Новицкий передумает и устроит дуэль, а если называть вещи своими именами, убийство, немного раньше.
— Мы должны немедленно выехать на место, где должна состояться эта дуэль! — воскликнул я.
— Ну, должны, так должны! — не стал возражать Заречный, разливая по бокалам игристое полусладкое вино. — Яков, — обратился он ко мне, — что мне в тебе не нравится, так это твое паникерство!
Мы выехали из дома в ночь на экипаже моего друга. Поединок должен был состояться за городом, неподалеку от одного малоизвестного постоялого двора, пользующегося в узком кругу довольно скандальной славой.
В трактире я узнал, что, якобы, сегодня здесь стрелялись два дворянина; стрелялись на смерть и без секундантов; и тело убитого будто бы еще лежало на деревянном столе в одной из комнат, а завтра его должны были тайно отсюда вывезти.
Я потребовал у хозяина постоялого двора, чтобы он показал мне убитого. Мужик было заартачился, но я ему хорошо заплатил… Убитый и в самом деле оказался Гродецким, которого я узнал с первого взгляда, но при нем не было никаких документов.
Тогда мы с Заречным отправились по каретному следу, единственному, который явственно различался в этой местности на снегу.
Дорога привела нас к очередному трактиру. Александра Новицкого я узнал по приметам, которые мне описала Божена.
Я подошел вплотную к нему и назвал свое имя. Позади меня с пистолетом в руках стоял Виктор Заречный. О нашем вооружении я позаботился еще дома, предчувствуя, что нечто в этом роде с нами и произойдет.
— Вы должны вернуться со мной в Петербург! — сказал я Новицкому. — Если не хотите, чтобы этим делом занималась полиция!
— Конечно, — ответил Новицкий и молниеносным движением руки приставил свой пистолет к виску шестнадцатилетней хорошенькой девушки, по-видимому, дочки трактирщика.
— Люди добрые! Да что же это делается?! — запричитал несчастный отец.
Но выстрел Заречного, который всегда славился своей меткостью, прозвучал первым.
Александр Новицкий с прострелянной грудью повалился на грязный пол, девчонка упала без чувств, мой друг же заметил, что заложница исключительно хороша собой, и он неприменно ею займется, как только все успокоится… — Ты неисправим! — заметил я и устремился к истекающему кровью Новицкому. — Зачем вы застрелили пана Гродецкого? — тормошил я его.
— Я знал, что вы прибыли в Москву, — захлебываясь кровью прохрипел Александр, его черные немигающие глаза смотрели на меня прямо в упор.
— Откуда?
— Я справлялся о вас в комендантской канцелярии, — ответил Новицкий. — Товарищи предупреждали меня, что вы опасны… — проговорив эти слова Александр Новицкий умер.
— А девушку-то Машенькой зовут, — шепнул мне на ухо мой старинный друг.
— Да отстань ты от меня! — набросился я на него.
— Как знаешь, — обиделся Виктор Заречный.
Я потребовал у трактирщика, который дрожал от страха, дать мне ключи от комнаты Новицкого. Вопреки своим опасениям он выполнил мою просьбу, чувствуя, что волею случая оказался втянутым в опасную и запутанную историю.
В комнате я обнаружил множество писем, написанных рукою Александра Новицкого. Здесь были послания с донесениями в «Восточную звезду», а также письма с абсолютно противоположным содержанием в «Астрею». Новицкий писал и лично Ивану Сергеевичу Кутузову, правда под псевдонимом, который я не смогу назвать, охраняя интересы моего Ордена. В них он обвинял лично меня как посредника в деле присоединения Виленских лож к Великому польскому востоку. В одном из своих многочисленных посланий Новицкий даже Миру упоминал! Здесь же я обнаружил документы, подтверждающие все мои предположения относительно убийства князя Титова. План этого ритуального действа Гродецкий неоднократно на бумаге описывал своему наставнику, благополучно чуть позже отправившему его на тот свет. Оказывается, он встретился с Мери-Энн случайно в салоне моей обожаемой Божены и воспользовался ее искренней привязанностью к нему, добившись, чтобы она помогла ему организовать это убийство. Ведь именно англичанка выманила ночью князя на улицу, что-то наговорив ему о детях!
Я захватил все эти донесения с собой, чтобы непременно показать их Кутузову. Однако я боялся, что мой отъезд из Москвы затянется в связи со смертью двух дуэлянтов, поэтому заблаговременно обратился к московскому обер-полицмейстеру генерал-майору Шульгину, с которым был знаком благодаря своим широким масонским связям.
Мое послание возымело действие, и меня беспрепятственно выпустили в северную столицу, пообещав, что это дело никак не аукнется моему другу Заречному, который уже ухаживал за Машенькой под недремлющим оком старика-трактирщика, которому я уже заранее сочувствовал.
В Петербурге я первым делом отправился к Кутузову, чтобы рассказать ему о том, что произошло в Москве, и, самое главное, предоставить в его распоряжение архив Александра Новицкого.
— Яков Андреевич, — проговорил Кутузов, будучи при параде, в белом мундире, ленте и орденах. Он собирался на прием к Императору именно в связи с этим вопросом. Поговаривали, что Государь был неутешен, когда узнал о трагической кончине Титова. — Вы отлично справились с возложенной на вас миссией, — проговорил Иван Сергеевич, удовлетворенно потирая руки. — Я поздравляю вас и завтра же приглашаю на очередное собрание ложи, на которым вы будете посвящены в слудующий градус высшей премудрости…
В этот момент я почувствовал, что все мои труды не напрасны, и большего счастия мне в своей жизни испытывать не приходилось! На другой день я смело мог именовать себя рыцарем белой ленты… Это была одна из высших степеней в шведской системе строгого послушания, которой придерживался наш Орден.
Княгиня Ольга Павловна прислала мне благодарственное письмо. Она практически оправилась от своей легочной болезни и не скрывала своего восхищения индианкой. Княгиня также благодарила Медведева за его участие в расследовании гибели князя. Она писала, что он передал ей рождественский подарок мужа — индийскую жемчужину редкой ценности, изъятую им ранее в качестве доказательства причастности к убийству Станислава Гродецкого. Вторую жемчужину, принадлежавшую некогда убийце, княгиня передала в дар местной церкви на нужды благотворительности.
При чтении этих строк у меня невольно перед глазами возникло улыбающееся лицо отца Макария…
— А Гродецким он не назывался? — продолжил допрос Лаврентий Филиппович.
— Нет, — покачал простоволосой головой Андрейка Головачев. — Не назывался.
— И чего же он заставил тебя? — осведомился Лаврентий Филиппович.
— Коня зарезать, — заплакал Андрейка. — Он мне за это два империала дал, — похвастался парнишка.
— Князя кто вязал? — осведомился я.
— Это барина-то Николая Николаевича? — переспросил Андрейка.
— Ага, его, — поддакнул Лаврентий Филиппович, поглаживая чисто выбритый подбородок.
— Ну, я, — потупился Андрейка Головачев. — Уж больно сильно брыкался барин, — деловито добавил он.
У меня сложилось впечатление, что у парня было явно не все в порядке с мозгами.
— А костер кто разводил? — спросил Лаврентий Филиппович. Он будто протоколировал все в своей голове.
— Тоже я, — хихикнул Андрейка.
— А Николая Николаевича кто убил? — не выдержал и вмешался я.
— Это все он, — протянул Андрейка. — Нечистый!
Лаврентий Филиппович решил везти арестованного Андрейку Головачева прямо в северную столицу, я же вернулся в имение, где меня дожидались Мира и раненый Кинрю.
В этот же день состоялись похороны покойного князя Николая Николаевича Титова, на которых мне пришлось держать траурную речь.
Княгиня Ольга Павловна рыдала неутешно, ее поддерживала под руку преданная ключница Грушенька.
Похороны англичанки должны были состояться днем позже. Никто даже не знал, есть ли у нее в России родственники.
Вообще-то мне совсем не хочется об этом писать, потому как это ранит мне сердце. Я так до сих пор и не сумел возлюбить смерть, как это надлежит франкмасону, и о чем его учит одна из важнейших Соломоновых заповедей.
— Как это печально, — сказала Мира, едва мы переступили порог дома, где все зеркала были занавешаны.
— Не думай об этом, — попросил я ее. — Скоро мы вернемся в Санкт-Петербург, и все печали забудутся…
Я не был так уж уверен в своих словах, но надо же было мне каким-либо образом успокоить мою милую индианку.
Она недоверчиво посмотрела на меня из-под черных ресниц, но так ничего и не сказала в ответ. Я понял, что Мира испытывает некоторые сомнения относительно нашего будущего спокойствия!
В столице я сразу же отправился домой, чего так страстно желала Мира. Мой раненый Золотой дракон, как мне казалось, желал того же. Однако он мужественно держал свое мнение при себе.
— Яков Андреевич! — обрадованно воскликнул мой камердинер, снимая мне шубу с плеч. — А мы уж и не знали, когда вас ждать, — запричитал он в своей обычной манере. — Вот непогода-то разыгралась! — Господин Юкио! — вплеснул он руками. — Да вы никак ранены! Что же это с вами со всеми снова произошло?! — заохал лакей. — Да и госпожа Мира спала с лица, — заметил он, прищурив два близоруких, слегка слезящихся глаза.
— Ничего особенного! — ответил я, будучи несколько раздражен болтливостью своего камердинера.
— Ничего особоенного! Ничего особенного! — пробормотал старый слуга себе под нос и унес разбирать мои чемоданы.
Я поднялся в свой кабинет, желая первым делом спрятать дневник в тайнике за известной картиной на стене.
Не успел я открыть дверь, как замер на пороге от неожиданности с маленьким погребцом в руке, в котором лежала моя тетрадь.
— Яков Андреевич! — поприветствовал меня Кутузов, утопая в глубоком кресле.
— Иван Сергеевич! — удивился я. — Вот уж кого я никак не ожидал здесь увидеть! — сказал я холодно.
— Вы вправе сердиться на меня, Яков Андреевич, — губы Кутузова чуть тронула едва уловимая улыбка. — Но меня ввели в заблуждение, — проговорил он извиняющимся тоном. — Произошло какое-то досадное недразумение! — развел руками Кутузов.
— А по-моему, это не недрозумение, — сухо заметил я. — Мне кажется, что некто намеренно ввел вас, Иван Сергеевич, в заблуждение…
— Расскажите мне все, что вам известно об этом деле! — потребовал Кутузов.
Мне не оставалось ничего иного, как послушаться, ибо повиновение также являлось одной из добродетелей Соломонова храма.
— Вы уверены, что жертвоприношение совершил Гродецкий? — с сомнением в голосе спросил Иван Сергеевич после того, как я поведал ему обо всем, что произошло в имении Титовых.
— Это было не жертвоприношение, — твердо ответил я. — Это было убийство! Князь имел влияние при дворе, — продолжил я, — но у него были совершенно иные политические цели, в отличие от тех, что имел Гродецкий! К тому же, между делом, кто-то посоветовал ему избавиться от меня, и он непряминул этим советом воспользоваться, ибо я, как никто другой, подходил в этом случае для заклания. На роль козла отпущения, образно говоря…
— Я вынужден с сожалением констатировать, — заметил Кутузов, — что мы с Николаем Николаевичем допустили непростительную ошибку!
— Вы мне верите? — поинтересовался я.
— Да, — кивнул Иван Сергеевич. — Ваши слова подтверждает Лаврентий Филиппович Медведев и некоторые мои агенты, — добавил он.
— Вы уже успели опросить надзирателя? — искренне удивился я.
— Да, — подтвердил Кутузов. — Вам, Яков Андреевич, должно быть известно, что Лаврентий Филиппович прибыл в столицу днем раньше!
— Известно, — ответил я. — Он, кстати, привез с собой одного из убийц.
— Это нам тоже известно, — поклонился Иван Сергеевич. — Ваша задача сейчас, — обратился ко мне Кутузов, — найти и привезти в Орден пана Гродецкого. Он должен ответить за свое преступление, — добавил Иван Сергеевич.
От его слов у меня мороз пробежал по коже. Однако я не мог не признать их справедливости…
— И вот еще что, — продолжил Кутузов, — мне неизвестно имя человека, введшего в заблуждение Титова. Я был бы весьма признателен вам, Яков Андреевич, если бы вы разыскали его и тоже доставили в наш Орден. У братьев накопились к нему некоторые вопросы… — проговорил он зловеще. Говоря откровенно, мне бы не хотелось оказаться на месте этого человека, бывшего в ответе за несколько смертей, свершившихся друг за другом.
Свет от китайского фонарика под потолком окрашивал седину Кутузова в радужные цвета. Казалось, что над его головой светится золотистый нимб. Я не мог отвезти взора от его чугунного перстня с адамовой головой, такого же, как тот, что я обнаружил в вещах Гродецкого…
Я зажмурился и снова открыл глаза, чтобы избавиться от этого иррационального ощущения и вернуться на грешную землю!
Кутузов, как всегда, вышел через потайную дверь за коричневым гобеленом. Я убрал тетрадь и вернулся в гостиную, где меня уже дожидалась Мира, продолжавшая обучать Кинрю санскриту. Ее ведические книги лежали на столе.
— И как теперь без тебя Ольга Павловна? — осведомился я.
— Ее Грушенька подлечит, — заулыбалась Мира. — Я ей оставила травы, вместе с рекомендациями…
— А Агастья с Мадхавой? — поинтересовался я.
— Они еще не дождавшись похорон уехали, — ответила моя индианка. — Не понравилась им, Яков Андреевич, ваша Россия… Чуть по этапу не пошли!
— Ваша Россия?.. — переспросил я Миру.
— Наша, — радостно воскликнула индианка и бросилась мне в объятия.
— Что я вижу? — деланно удивился Кинрю, который давно уже догадывался о наших с ней отношениях.
— Яков Андреевич, — вдруг нахмурилась Мира. — Вы как-то странно выглядите, — проговорила она. — Вас уже посещали? — вдруг ее щеки стали пунцовыми. — Кутузов?! — догадалась индианка.
Сказать, что Мира его недолюбливала, значило бы ничего не сказать! Она Ивана Сергеевича на дух не выносила! Сколько я ни объяснял ей, что именно ему мы обязаны своим положением в обществе и нашим благосостоянием, это ничуть не меняло ее точки зрения. Индианка полагала, что Кутузов бессовестно использует меня и приносит мне одни только неприятности! Она и понятия не имела об иерархии в Ордене…
— Кутузов, — подтвердил я. — Он только что покинул мой кабинет!
— Но он же вас предал?! — в свою очередь взорвался Кинрю.
— Его ввели в заблуждение, — устало ответил я.
— Ну-ну, — покачала головой индианка, встала из-за стола и в сердцах выбежала из комнаты.
— Экзальтированная особа, — заметил Кинрю, откладывая в сторону одну из ее ведических книг.
— О, да, — выдохнул я. Однако я знал, что не пройдет и пяти минут, как она успокоится… Вопреки всему, Мира была разумной женщиной.
В этот же день я отправился к моей дорогой Божене, которая, как я полагал, могла мне много чего рассказать о пане Гродецком, укатившим из барской усадьбы в неизвестном мне направлении. Я желал, чтобы Божена Феликсовна стала той Ариадной, что позволила бы мне распутать этот клубок.
Я прибыл как раз ко времени, у Божены Зизевской был прием…
Не успел камердинер в парадной ливрее доложить о моем визите хозяйке, как она тут же, шурша бархатными юбками и расточая ароматы пачули с вербеной, вышла меня встречать.
Божена Феликсовна, по-прежнему, была необыкновенно хороша собой в бархатной иссине-малиновой масаке, которая удивительно шла к ее ярко-синим глазам. В золотых кудрях у нее алела гранатовая диадема, такие же серьги гроздьями покачивались у кузины в ушах.
Я задумался о пане Гродецком и невольно пропустил ее, как всегда, блистательное появление.
— Милый брат, — обратилась ко мне кузина глубоким голосом. — Вы меня не узнаете? — спросила она обиженно. — Яков, почему вы смотрите сквозь меня?
— Простите, милая Божена, я немного задумался… — ответил я.
— Вы рассеянны сегодня, — заметила Божена Феликсовна.
— Я рад, — проговорил я в ответ, — что это случается с вашим покорным слугой лишь иногда!
— Куда вы исчезли на Рождество? — осведомилась кузина.
Я осмотрелся по сторонам и, убедившись, что в этой комнате мы находимся с Боженой наедине, перессказал ей, что приключилось со мною в имении князя Николая Николаевича…
— Гродецкий? Гродецкий? Дай-ка мне вспомнить, — Божена наморщила очаровательный носик. — Очень знакомая фамилия… — протянула она. — Станислав, ты говоришь?
Я подтвердил:
— Пан Станислав Гродецкий!
— Так, значит, он тоже числится в этом вашем… Как его? Тайном братстве?! — переспросила Божена Феликсовна, поправляя золотой завиток, выбившийся из ее античной прически.
— Числится, — согласился я. — Только не в нашем… Политика, милая сестрица — вещь тонкая, — я низко поклонился и поцеловал ей руку, как полагалось по всем правилам этикета.
— Ну-ну, понимаю, — уверенно проговорила она. Политика была любимым коньком в салонном репертуаре Божены Зизевской!
— Так ты знаешь его? — осведомился я.
— Ну, разумеется, да! — наконец, вспомнила Божена Феликсовна. — Блестящий молодой человек… Между прочим, тоже гвардеец, — она ткнула мне в грудь очаровательным пальчиком, — в отставке, — кузина игриво блеснула глазами.
— Искусительница, — промолвил я.
— Льстец, — парировала кузина.
— Я предполагал, что Гродецкий — военный, — заметил я.
— Да, — протянула кузина, — у него отменная выправка!
— Дело не в этом, — было вмешался я.
— Для меня это не имеет никакого значения, — замахала руками Божена Феликсовна. Я невольно искал в ней черты Софьи Андреевны Кольцовой, но, как ни старался, не находил. — Для меня абсолютно без разницы, в чем дело! — воскликнула она. — Станислав производил впечатление приятного молодого человека, — продолжала кузина. — Но раз он осмелился перейти дорогу моему милому братцу… — лукаво улыбнулась она. — То я сделаю все от меня зависящее, чтобы ему непоздоровилось! — воскликнула Божена.
— Где он служил? — осведомился я.
— Ну… — Божена Феликсовна в очередной раз задумалась. — Кажется… — она нахмурила свои красивые брови, — Гродецкий участвовал в Аустерлицком сражении…
— Что с ним было потом? — поинтересовался я.
— Потом… — Божена Феликсовна склонила голову набок, — лет десять назад, во время австрийской кампании Наполеона отвоевывал со своими соотечественниками Галицию!
— Ах, вон оно что, — заметил я.
— Да, — кивнула Божена, — по венскому трактату она была присоеденена к Варшавскому герцогству.
— Ты не знаешь, милая кузина, где пан Гродецкий остановился в Петербурге? — спросил я, уповая на ее осведомленность.
— Должна тебя огорчить, дорогой братец, — расстроенно проговорила моя светская Цирцея, — не знаю! — она развела руками в стороны. — Мне как-то не приходилось этим интересоваться, — вздохнула кузина.
Божена была опечалена тем, что ничем не может помочь мне.
— Ну-ка, повернись! — попросила она.
Я с удивлением выполнил ее просьбу.
— Похудел! — проговорила она тоном заботливой тетушки.
— Милая Божена, — произнес я в ответ. — Мне надо торопиться! Это дело носит настолько неотложный характер, что…
— Вспомнила! — перебила меня Божена Феликсовна, хлопнув себя по лбу.
— Адрес?! — обрадовался я.
— Нет, — моя милая кузина покачала прелестной злотокудрой головкой.
— О, Божена! Довольно мучить меня, — попросил я устало.
В эту минуту вошел камердинер и сказал, что гости требуют к себе хозяйку дома.
— Передай им, — самовлюбленно улыбнулась Божена, — что я скоро приду.
— Так о чем мы говорили? — снова обратилась она ко мне.
— Сестрица, я не узнаю тебя, — произнес я недоуменно. — Чем занята твоя голова?
— Приемами, mon cher, и светскими сплетнями! — усмехнувшись ответила она.
— Что-то не верится, — проговорил я с сомнением. — Очередной поклонник? Не так ли?
— Верно, — стрельнула кузина глазами. — Говоря entre nous… Впрочем, — Божена ткнула мне в грудь изящным веером, — это, братец, не твое дело!
— Ты хотела мне что-то сказать, — напомнил я.
— Ах, да! — проворковала Божена. — У твоего этого Гродецкого, — сказала она, — был друг… Тоже поляк, кстати говоря! Кажется, — она прищурилась, напрягая память, — Новицкий! Да! Да! — обрадованно воскликнула она. — Александр Новицкий! Темная личность, — протянула Божена Феликсовна, покачав головой. — Тоже из военных!
— Почему темная? — осведомился я.
— Ну, — Божена пожала плечами. — Видела я его в кампании каких-то людей подозрительных…
— Где, если не секрет? — спросил я кузину.
— Да, прогуливалась как-то, в вечернее время по набережной… — сказала она в ответ.
— И это все основания? — осведомился я.
— Нет, — покачала головой Божена Феликсовна и причмокнула языком. — Он часто шептался с Гродецким и передавал ему какие-то странные тайные письма. Однажды была между ними речь о нашем императоре Александре, и я об эту пору вошла. Так разговор прервался мгновенно, словно по волшебству… А то, что Новицкий этот масон, так у него на лбу написано!
— С каких это пор, милая Божена, ты стала в этом настолько разбираться?! — позволил я себе удивиться вслух.
— С тех самых, дорогой мой Яков, как ты из малолетства вышел… Иль полагаешь, я такая дура беспросветная, что ничего в людях не смыслю?! — возмутилась она.
Я Божену Феликсовну, напротив, считал женщиной очень умной, что, впрочем, не всегда вменял ей в достоинство, потому как она иной раз имела привычку видеть меня насквозь!
— И где этот масон теперь обретается? — осведомился я.
— Полагаю, в Москве, — сухо ответила Божена Феликсовна, обиженно поджав пухлые губы.
— И почему же, вы, моя милая, так полагаете? — поинтересовался я, разглядывая новые китайские обои на стенах.
— Потому что слышала, — ответил Божена Феликсовна, — как он Гродецкому докладывался, чтобы тот его при случае в другой столице искал!
— Может быть, он имел в виду Варшаву? — осмелился я предположить.
— Он не собирался уезжать из России, — выдохнула кузина. — Яков, ты меня утомил, — констатировала она. — Разделывайся скорее с этим делом и приезжай ко мне отдыхать! Тебе надо окунуться в новости светской, салонной жизни! Иначе ты, милый братец, просто зачахнешь на корню!
— Хорошо, хорошо, — согласился я. — Только скажи мне, Божена Феликсовна, каков из себя этот Александр Новицкий?
— Ну, — кузина снова задумалась, — портретистка-то из меня не очень… — протянула она.
— А ты, милая, в двух словах, — попросил я ее.
— Светловолос, — задумчиво проговорила Божена, — черноглаз, усов не носит, одевается франтом… Черты лица аристократические… Ну, словом, картинка!
— А адреса ты, случайно, его в Москве не знаешь? — осведомился я.
— Нет, — снова нахмурилась Божена Феликсовна. — Это уже, Яков, дело твое. Если он тебе так нужен — найдешь!
— И то верно! — вынужден был согласиться я.
По дороге домой я купил огромный букет цветов и в благодарность отослал их кузине. Я чувствовал, что Божена Феликсовна за мои неосторожные слова в глубине души все-таки прятала на меня обиду.
На другой день я уже выехал в Москву, оставив своего ангела-хранителя, вопреки всем его протестам, дома. Мира на меня тоже втихомолку дулась, она до последнего надеялась, что я все-таки возьму ее с собой.
На улицах снег был разбит в песок, тротуары по-весеннему забрызганы грязью из луж, смурные извозчики туда-сюда сновали, кареты толкались…
Я и дня в Москве не успел пробыть, как мне захотелось обратно домой, под нежное крылышко к мой милой индианке. Ее взбаломошность в сравнение не шла с уличной московской возней и сутолокой!
Первым делом мне пришлось заехать в комендантскую канцелярию, чтобы заглянуть в список приезжающих, куда внесли и меня самого. Здесь служил один мой тайный агент, которому я немного приплачивал.
Божена Феликсовна Зизевская, как всегда, оказалась права. Александр Новицкий гостил в Москве уже около месяца. Если он и был тем самым человеком, который оклеветал меня… Я полагал, что тогда ему точно не поздоровится!
В Москве я решил остановиться у своего старого друга гусарского поручика Виктора Заречного, которому я однажды помог отыграться в карты, чем, можно сказать, спас его от грозившего катастрофического разорения. Это случилось как раз тогда, когда я расследовал дело о Иерусалимском ковчеге, когда возник спор о нем с русскими иллюминатами. Тогда мне впервые и довелось познакомиться с мальтийским бальи… Иногда, когда я вспоминал графиню Полянскую — его доверенное лицо — с ее русалочьими глазами, у меня до сих пор обрывалось что-то в груди. Однако она так и осталась верна своему Елагину!
Мне оставалось только радоваться, что моя милая Мира не умеет читать мысли на расстоянии. Хотя ее и называли прорицательницей, я уповал на то, что любовь слепа!
Виктор писал мне, что переехал с Пречистинского бульвара, где я гостил у него когда-то, в дом на Тверской, располагавшийся неподалеку от большого особняка князя Прозоровского на углу Тверской улицы и Малого Гнездниковского переулка.
Я остановил извозчика и велел ему ехать прямиком к Заречному.
— Яшка! — хлопнул меня по спине мой старый приятель. — Сколько лет? Сколько зим? Какими судьбами тебя в Москву-то занесло?! — спросил он меня обрадованно. Виктор Заречный хорошими манерами никогда не отличался, а со мною и вовсе не считал нужным вести себя прилично.
— Дела у меня, Виктор, — ответил я.
— Ну, — протянул Заречный обиженно. — Я так и знал! Нет чтобы старого друга просто так, от нечего делать, проведать!
— Виноват, каюсь, — проговорил я с улыбкой.
— Иван, шампанского! — велел Заречный. Душа у него всегда была широкая! При себе Заречный всегда имел свой высокий, круглый кивер с кутсами — веревками и шнурами. Мне почему-то подумалось о том, что кивера в России ввели, в общем-то, совсем недавно, только при Александре I, до этого в русской армии по-старинке носили треуголки. — И что же за дело привело тебя к нам в Москву? — обратился он ко мне. — Надеюсь, не карточного шулера ловить приехал, — блеснул Заречный белозубой улыбкой.
— Нет, — я покачал головой и вкраце описал ему историю с паном Гродецким, насколько мне позволяли мои масонские обязательства…
— Ну и дела! — присвистнул Заречный. — А Гродецкого-то твоего я знаю!
Если бы случилось землетрясение, то вряд ли бы оно меня удивило больше, чем его слова.
— Откуда же? — вслух изумился я.
— Да мы с ним под Аустерлицем в одном полку служили! — воскликнул гусарский поручик Виктор Заречный. — Правда я его лет четырнадцать уже не видел до недавнего случая!
— Какого такого случая? — поинтересовался я.
— Да встретился я с ним на днях в кабаке, а у него — дуэль! Секунданты нужны… Ну, я и пришел на выручку! — ответил Заречный.
— Когда дуэль?! — воскликнул я. — С кем?!
— Постой-ка! — Заречный наморщил лоб. — Кажется, с каким-то Новицким!
Мои предположения оправдывались. Александру Новицкому нужен был полулегальный способ, чтобы устранить неудачливого исполнителя, и он не придумал ничего лучше, как устроить дуэль!
Я невольно подумал о том, как радовался Иван Парфенович Колганов, когда пан Гродецкий неожиданно под покровом ночи тайно выехал из имения… Как говорится, как аукнется — так и откликнется!
— А когда? — снова поинтересовался я.
— Завтра на рассвете, — пожал плечами Заречный.
Я опасался, что Новицкий передумает и устроит дуэль, а если называть вещи своими именами, убийство, немного раньше.
— Мы должны немедленно выехать на место, где должна состояться эта дуэль! — воскликнул я.
— Ну, должны, так должны! — не стал возражать Заречный, разливая по бокалам игристое полусладкое вино. — Яков, — обратился он ко мне, — что мне в тебе не нравится, так это твое паникерство!
Мы выехали из дома в ночь на экипаже моего друга. Поединок должен был состояться за городом, неподалеку от одного малоизвестного постоялого двора, пользующегося в узком кругу довольно скандальной славой.
В трактире я узнал, что, якобы, сегодня здесь стрелялись два дворянина; стрелялись на смерть и без секундантов; и тело убитого будто бы еще лежало на деревянном столе в одной из комнат, а завтра его должны были тайно отсюда вывезти.
Я потребовал у хозяина постоялого двора, чтобы он показал мне убитого. Мужик было заартачился, но я ему хорошо заплатил… Убитый и в самом деле оказался Гродецким, которого я узнал с первого взгляда, но при нем не было никаких документов.
Тогда мы с Заречным отправились по каретному следу, единственному, который явственно различался в этой местности на снегу.
Дорога привела нас к очередному трактиру. Александра Новицкого я узнал по приметам, которые мне описала Божена.
Я подошел вплотную к нему и назвал свое имя. Позади меня с пистолетом в руках стоял Виктор Заречный. О нашем вооружении я позаботился еще дома, предчувствуя, что нечто в этом роде с нами и произойдет.
— Вы должны вернуться со мной в Петербург! — сказал я Новицкому. — Если не хотите, чтобы этим делом занималась полиция!
— Конечно, — ответил Новицкий и молниеносным движением руки приставил свой пистолет к виску шестнадцатилетней хорошенькой девушки, по-видимому, дочки трактирщика.
— Люди добрые! Да что же это делается?! — запричитал несчастный отец.
Но выстрел Заречного, который всегда славился своей меткостью, прозвучал первым.
Александр Новицкий с прострелянной грудью повалился на грязный пол, девчонка упала без чувств, мой друг же заметил, что заложница исключительно хороша собой, и он неприменно ею займется, как только все успокоится… — Ты неисправим! — заметил я и устремился к истекающему кровью Новицкому. — Зачем вы застрелили пана Гродецкого? — тормошил я его.
— Я знал, что вы прибыли в Москву, — захлебываясь кровью прохрипел Александр, его черные немигающие глаза смотрели на меня прямо в упор.
— Откуда?
— Я справлялся о вас в комендантской канцелярии, — ответил Новицкий. — Товарищи предупреждали меня, что вы опасны… — проговорив эти слова Александр Новицкий умер.
— А девушку-то Машенькой зовут, — шепнул мне на ухо мой старинный друг.
— Да отстань ты от меня! — набросился я на него.
— Как знаешь, — обиделся Виктор Заречный.
Я потребовал у трактирщика, который дрожал от страха, дать мне ключи от комнаты Новицкого. Вопреки своим опасениям он выполнил мою просьбу, чувствуя, что волею случая оказался втянутым в опасную и запутанную историю.
В комнате я обнаружил множество писем, написанных рукою Александра Новицкого. Здесь были послания с донесениями в «Восточную звезду», а также письма с абсолютно противоположным содержанием в «Астрею». Новицкий писал и лично Ивану Сергеевичу Кутузову, правда под псевдонимом, который я не смогу назвать, охраняя интересы моего Ордена. В них он обвинял лично меня как посредника в деле присоединения Виленских лож к Великому польскому востоку. В одном из своих многочисленных посланий Новицкий даже Миру упоминал! Здесь же я обнаружил документы, подтверждающие все мои предположения относительно убийства князя Титова. План этого ритуального действа Гродецкий неоднократно на бумаге описывал своему наставнику, благополучно чуть позже отправившему его на тот свет. Оказывается, он встретился с Мери-Энн случайно в салоне моей обожаемой Божены и воспользовался ее искренней привязанностью к нему, добившись, чтобы она помогла ему организовать это убийство. Ведь именно англичанка выманила ночью князя на улицу, что-то наговорив ему о детях!
Я захватил все эти донесения с собой, чтобы непременно показать их Кутузову. Однако я боялся, что мой отъезд из Москвы затянется в связи со смертью двух дуэлянтов, поэтому заблаговременно обратился к московскому обер-полицмейстеру генерал-майору Шульгину, с которым был знаком благодаря своим широким масонским связям.
Мое послание возымело действие, и меня беспрепятственно выпустили в северную столицу, пообещав, что это дело никак не аукнется моему другу Заречному, который уже ухаживал за Машенькой под недремлющим оком старика-трактирщика, которому я уже заранее сочувствовал.
В Петербурге я первым делом отправился к Кутузову, чтобы рассказать ему о том, что произошло в Москве, и, самое главное, предоставить в его распоряжение архив Александра Новицкого.
— Яков Андреевич, — проговорил Кутузов, будучи при параде, в белом мундире, ленте и орденах. Он собирался на прием к Императору именно в связи с этим вопросом. Поговаривали, что Государь был неутешен, когда узнал о трагической кончине Титова. — Вы отлично справились с возложенной на вас миссией, — проговорил Иван Сергеевич, удовлетворенно потирая руки. — Я поздравляю вас и завтра же приглашаю на очередное собрание ложи, на которым вы будете посвящены в слудующий градус высшей премудрости…
В этот момент я почувствовал, что все мои труды не напрасны, и большего счастия мне в своей жизни испытывать не приходилось! На другой день я смело мог именовать себя рыцарем белой ленты… Это была одна из высших степеней в шведской системе строгого послушания, которой придерживался наш Орден.
Княгиня Ольга Павловна прислала мне благодарственное письмо. Она практически оправилась от своей легочной болезни и не скрывала своего восхищения индианкой. Княгиня также благодарила Медведева за его участие в расследовании гибели князя. Она писала, что он передал ей рождественский подарок мужа — индийскую жемчужину редкой ценности, изъятую им ранее в качестве доказательства причастности к убийству Станислава Гродецкого. Вторую жемчужину, принадлежавшую некогда убийце, княгиня передала в дар местной церкви на нужды благотворительности.
При чтении этих строк у меня невольно перед глазами возникло улыбающееся лицо отца Макария…