— Какой ужас! — всплеснула руками Мира. — Я не хочу!.. — воскликнула она. Я видел, что мою индианку охватывает паника. Я мог представить себе, что она чувствовала. Ведь однажды моя Мира уже сумела избежать мучительной смерти в объятиях пламени.
— Все будет хорошо, — я сделал слабую попытку ее успокоить.
— Торопитесь! — простонала Мира. — В доме же дети!
Все втроем мы выбежали на лестницу, где столкнулись с Кинрю, который тоже заметил, что творится что-то неладное. Особенно ему не понравилось, что кучер Гродецкого тайком перетаскивал его вещи в карету.
У дверей Гродецкого Агастьи не оказалось.
— Я не понимаю, что происходит! — взволнованно воскликнул Мадхава, озираясь по сторонам. — Мне кажется, что с Агастьей что-то случилось, — прошептал он испуганно, заметив, что я делаю ему знак молчать.
Я постучался в дверь, которая, разумеется, оказалась запертой.
— Кто там? — откуда-то издалека услышал я голос пана Станислава.
— Кольцов, — ответил я. — Мне надо обсудить с вами один спорный вопрос.
За дверью на несколько секунд повисла пауза. Гродецкий раздумывал, стоит или нет пускать меня в его комнату. Я вообще подозревал, что весь этот пожар он задумал только из-за меня, потому как был уверен, что я уже докопался до истины. В связи с этим ему необходимо было отделаться от меня. Поэтому я полагал, что он воспользуется моментом и попробует убрать меня без свидетелей и без лишнего шума, раз уж предоставилась такая возможность. К несчастию для себя, Гродецкий не знал, что я пришел к нему не один.
После недолгих колебаний пан Станислав все-таки загремел ключем в замочной скважине.
— Входите! — велел он мне, выглянув за дверь.
Мой Золотой дракон, Мадхава и Мира спрятались за одной из многочисленных колонн, имевшихся в холле.
Но только я переступил через порог, как они последовали за мною.
В комнате я заметил связанного Агастью, который валялся на полу с кляпом во рту.
— Яков Андреевич, вы проиграли, — сказал Гродецкий, как раз в тот момент, когда за моей спиной, грозной тенью, появился Кинрю. В руках пан Гродецкий сжимал «кухенрейтор». — Что здесь происходит? — осведомился он, прицелившись в японца.
Только сейчас я разглядел, что на полу валялась фляжка с пролившимся керосином. Вещи Гродецкого были сгружены в углу.
— Нет, это вы проиграли! — проговорил Мадхава, выступая из-за спины Кинрю. В руках он тоже держал дуэльный пистолет, который нацелил в сторону пана Станислава.
Воспользовавшись сложившейся ситуацией, японец молниеносным движением выбил из рук Гродецкого пистолет и повалил поляка на спину.
— Проклятие! — прохрипел Гродецкий, падая на мозаичный пол, бывший в его комнате черно-белым. В масонстве такая мозаика символизировала взаимочередование добра и зла в человеческом мире. Так убирались некоторые масонские ложи.
— Я вижу, пан Станислав, что вы торопитесь, — кивнул я в сторону его упакованного багажа.
— Да уж, — усмехнулся Гродецкий, обнажив свои жемчужно-белые зубы. — Торопился, по крайней мере…, — добавил он. — И угораздило же меня с вами связаться, Яков Андреевич! — процедил сквозь зубы Гродецкий, пока Кинрю связывал ему руки.
— Да, — кивнул я, — напрасно вы выбрали именно меня в козлы отпущения… Кстати, — осведомился я, — куда вы спрятали дневник Николая Николаевича? — осведомился я.
— Ищите, — пожал плечами Гродецкий с издевательской улыбочкой на устах.
— Найду, — заверил я его. — Не беспокойтесь!
Мира тем временем вытирала на полу керосин, а Мадхава освобождал от тенет своего «брахмачарина» Агастью.
— Мира! — позвал я индианку.
— Что? — негромко отозвалась она. Я заметил, что ее панический ужас прошел. Индианка с интересом рассматривала вещи Гродецкого.
— Позови Медведева, — попросил я ее. — Этот случай не терпит отлагательств до завтрашнего утра.
— Хорошо, — согласилась индианка и вышла из комнаты.
Я же начал осматривать багаж господина Гродецкого и через несколько минут уже обнаружил дневник князя Титова.
— Я вижу, вы торопились, — сказал я Гродецкому, кивнув в сторону обнаруженной мною тетрадки.
— Теперь это не имеет никакого значения, — мрачно ответил пан Станислав.
— О, да! — воскликнул я, вынимая из его дорожного погребца черный футляр. Я раскрыл его и обомлел. — А это что такое? — произнес я вполголоса.
— Я вижу, вы узнали его, — ответил Гродецкий.
В эту минуту в комнату пана Станислава вошел Лаврентий Филиппович.
— Я так и знал, что вы что-нибудь этакое выкините, Яков Андреевич, — усмехнулся он.
— Ну, все лавры в этом деле должны достаться пану Гродецкому! — заметил я.
— Догадываюсь, — кивнул Медведев. — Что я вижу? — Лаврентий Филиппович уставился на футляр с вензелем Гродецкого, выгравированным под крышкой. — Перстень с адамовой головой! — воскликнул он. — Я видел его на пальце князя! Он с ним никогда не расставался, — добавил квартальный надзиратель, — но на теле покойного этого перстня не было! — заметил он, постукивая пальцами по столу. Медведев поводил ноздрями по воздуху. — Что это? — удивился он. — По-моему, это керосин, — прищурился надзиратель. — Вы хотели спалить имение? — обратился Лаврентий Филиппович к пану Гродецкому.
— Представьте себе, что — да, — нагло ответил он.
— Господин Гродецкий пожелал таким образом от меня избавиться, — решил я внести некоторые пояснения и протянул Медведеву дневник Николая Николаевича Титова. — Занимательное чтиво, — заметил я.
— Обязательно почитаю на досуге, — ответил Лаврентий Филиппович.
— Я думаю, что настало время расставить все точки над i, — заметил я. — К сожалению, княгиня больна и не в состоянии выслушать эту историю…
— Да и Колганов с Сысоевым отсутствуют, — заметил мой Золотой дракон.
— Никита Дмитриевич по делам в деревню уехал, — сказал Медведев.
— А Иван Парфенович заперся в своей комнате, — заметил Мадхава, — и боится оттуда кончик носа высунуть, — усмехнулся он.
— Похоже, ваша дуэль с Колгановым не состоится! — сказал я Гродецкому.
— Не велика потеря, — ответил он. — У меня нет нужды сражаться с мошенниками!
— А себя вы к кому причисляете? — вкрадчиво осведомился Медведев.
— К патриотам, — серьезно сказал Гродецкий, — и к защитникам своего отечества!
— Ах, вот оно как?! — поджав губы, хмыкнул Лаврентий Филиппович.
— Знакомы ли вы с книгой Иоанна Масона «О познании самого себя»? — обратился я к пану Станиславу. — Ведете ли вы дневник с целью исповедания?
— Мне нет надобности испытывать самого себя, — ответил Гродецкий. — Ежедневно и еженощно могу я сказать, что служу своему отечеству! — воскликнул он.
— Но к чему вам, господин Гродецкий, понадобилось обращаться к ведическому ритуалу?! — изумленно воскликнул Мадхава, широко распахнув свои огромные черные глаза.
— Думаю, я смогу ответить на этот вопрос, — проговорил я вполголоса.
— Не сомневаюсь, — кашлянул Лаврентий Филиппович.
— Какой-то неизвестный агент Титова, — начал я свой рассказ, — сообщил ему, что я как-то связан с польским масонством, — я мог говорить об этом, поскольку в комнате не было никого кроме индусов, которым я уже доверял и которые вскорости собирались уехать на родину, Медведева и Миры, — Литовские ложи вопреки желанию Его Императорского Величества Александра I и Великой Петербургской ложи «Астреи» присоеденились в Великому польскому востоку, отчаянным противником чего был князь Николай Николаевич Титов. Но к его мнению прислушивались, — проговорил я многозначительно, — и господин Станислав Гродецкий как истинный патриот, — я кивнул в сторону поляка, — решил физически устранить своего противника… и, — добавил я, — свалить это все на меня. Для этого ему не понадобилось черезмерных усилий, достаточно было намекнуть Николаю Николаевичу, чтобы он пригласил в это имение индусов. Его тайный агент также докладывал Титову, что «брахманы» как-то связаны с поляками, что было только на руку Гродецкому… Я подозреваю, что это именно он и связан с ним! Теперь меня легко было обвинить в том, что я через индианку Миру передаю информацию индусам, которые, якобы, работают на Великий польский восток.
— Я же вам говорил, — кивнул Лаврентий Филиппович, — что Иван Сергеевич Кутузов вам больше не доверяет!
— Вы были правы, — ответил я. — Но в данный момент меня интересуют имена сообщников пана Гродецкого и имя этого засекреченного агента!
— Этого имени вы никогда не узнаете! — воскликнул Гродецкий.
— Ну, это мы еще посмотрим! — ответил я. — Кстати, — обратился я к пану Станиславу, — объясните мне, зачем вы убили англичанку?! Она же была вашей любовницей и сообщницей. Ведь Мери-Энн нередко бывала в салоне Божены Феликсовны Зизевской, где вы и приглядели индусов…
— Какой такой Божены Феликсовны? — насторожился Медведев, — имя показалось ему знакомым, но он никак не мог припомнить, где его слышал!
— Это я вам, Лаврентий Филиппович, потом объясню, — ответил я.
— Это не ваше дело! — грубо ответил Гродецкий.
— Ну, тогда я сам, — развел я руками. — Мери-Энн была вам нужна, чтобы выкрасть у княгини жемчужину, подложить ее мне, для того чтобы в смерти князя обвинили меня, но в последний момент она почему-то заортачилась и сообщила вам, что жемчужина исчезла… Вы занервничали, поссорились с ней и нечаянно толкнули ее! Мисс Браун упала и ударилась головой. Вы, господин Гродецкий, не рассчитали своего удара… Ее смерть спутала все ваши планы. В момент ее убийства я был заперт в комнате Миры, что и оправдало меня! Тогда вы сменили тактику и открылись мне, что принадлежите к польскому масонскому братству и даже принесли мне свои извиния. Но вам надо было найти виновного, — продолжил я, — и ваш выбор пал на Сысоева, поэтому-то вы и подложили ему другую жемчужину, почти идентичную той, что исчезла из комнаты Титовой.
— А откуда она взялась? — изумился Мадхава.
— Ну, об этом господин Станислав Гродецкий на всякий непредвиденный случай заранее побеспокоился, — ответил я. — Между прочим, вы знаете, где он с господином Титовым познакомился?
Все отрицательно закачали головами.
— В Индии, — ответил я. — В ювелирной лавке!
— Надо же! — изумился Медведев.
— Вот пан Станислав и подложил Никите Дмитриевичу свою жемчужину…
— Завтра же я отвезу вас в Управу, — сказал Медведев Гродецкому.
— Не мешало бы еще в деревню заехать, — добавил я. — Чтобы разобраться с его сообщниками!
— Неприменно, — ответил Лаврентий Филиппович и чихнул. — Кстати, — спросил он Гродецкого, — а зачем вы сняли с Титова перстень с адамовой головой, ведь это же только доказывает вашу вину?!
— В знак того, — ответил Гродецкий с чувством собственного достоинства, — что я осуществил свое жизненное предназначение и исполнил свой долг перед польским братством, — добавил он.
— Ну-ну, — покачал головой Лаврентий Филиппович, поглаживая рукой чисто выбритый подбородок. — Я думаю, вы не будете возражать, пан Станислав, если я закрою вас здесь на эту ночь?
— Ну что вы, — протянул Гродецкий. — Конечно, нет! — усмехнулся он.
— И у дверей я бы попросил подежурить господина Юкио Хацуми, — проговорил Медведев, — а то что-то на лакея Григория у меня нет надежды, — добавил он. — Вы не против, Яков Андреевич? — обратился надзиратель ко мне.
— Если Кинрю не возражает, — ответил я.
— Кинрю не возражает, — усмехнулся японец. — Я с превеликим удовольствием! — угрожающе добавил мой Золотой дракон. Он все еще не мог простить Гродецкому смерти англичанки мисс Браун.
— У меня для вас есть сюрприз, — обратился я к надзирателю и достал из кармана серебряный сундучок.
— Что это? — удивился Медведев.
Я приподнял серебряную крышечку.
— Ой! — воскликнул лаврентий Филиппович, не веря своим глазам. — Откуда это у вас?
И я перессказал ему историю, рассказанную мне моим ангелом-хранителем.
— Пока я оставлю этот сундучок у себя, — произнес Медведев, выслушав рассказ до конца, — в качестве вещественного доказательства. Но как только появится возможность, я сразу же передам эту жемчужину Ольге Павловне. Кстати, надо еще, чтобы она ее узнала…
— Не сомневайтесь, — заверил я Медведева. — Княгиня ее узнает!
— Да, — протянул Лаврентий Филиппович, — ничего себе подарочек!
Я вернулся к себе, оставив Кинрю у дверей Гродецкого охранять нашего преданного своему делу поляка, ознакомившегося в Калькутте с азами ведического действа. Куда уж было моей бедной Мире с ее скудными познаниями в области религии своего народа до пана Станислава, виртуозно освоившего начала ритуального жертвоприношения?!
У меня не укладывалось в голове, что этот фанатик принадлежал к мировому франкмасонскому братсту, призванному воздвигнуть на земле камень за камнем духовный храм всеобщей любви…
— Яков Андреевич, неужели все кончилось? — устало спросила Мира.
— Надеюсь, моя милая предсказательница, — нежно ответил я.
— Но звезды предсказывают иное, — сказала Мира взволнованно. Какая-то тень легла на ее чело, и мне показалось, что она состарилась лет на пять.
— Когда ты успела составить гороскоп? — осведомился я.
— Я делаю это каждый день, — сказала индианка. — Марс грозит нам бедой, — проговорила она. — Мне кажется, что эта история еще не завершена, — печально вздохнула моя возлюбленная.
— Типун тебе на язык! — шутливо цыкнул я на нее.
Мира рассмеялась и обвила руками меня за шею. Этой ночью она осталась спать в моей комнате.
Около полуночи нас разбудил отчаянный стук в закрытую дверь.
— Вот оно, начинается! — встревоженно прошептала Мира, набрасывая поверх кружевной ночной сорочки полупрозрачный пеньюар из тончайшего нежно-голубого флера.
— Да что происходит, черт возьми?! — выругался я, зажигая свечу в шандале. — Кто там? — воскликнул я, спросонья протирая глаза.
— Яков Андреевич! — услышал я из-за двери детский, дрожащий голос. — Это Саша, — отчаянно всхлипнул он. — Я вас очень прошу, впустите меня, пожалуйста!
Мира бросилась к двери, чтобы впустить ребенка. Сердце тревожно забилось у меня в груди предчувствием беды.
Дверь распахнулась, на пороге стоял заплаканный, шмыгающий немного вздернутым носом Саша.
— Что стряслось? — взволнованно осведомился я.
— Господина Кинрю убили, — дрожащим голосом ответил Саша Титов.
IX
— Все будет хорошо, — я сделал слабую попытку ее успокоить.
— Торопитесь! — простонала Мира. — В доме же дети!
Все втроем мы выбежали на лестницу, где столкнулись с Кинрю, который тоже заметил, что творится что-то неладное. Особенно ему не понравилось, что кучер Гродецкого тайком перетаскивал его вещи в карету.
У дверей Гродецкого Агастьи не оказалось.
— Я не понимаю, что происходит! — взволнованно воскликнул Мадхава, озираясь по сторонам. — Мне кажется, что с Агастьей что-то случилось, — прошептал он испуганно, заметив, что я делаю ему знак молчать.
Я постучался в дверь, которая, разумеется, оказалась запертой.
— Кто там? — откуда-то издалека услышал я голос пана Станислава.
— Кольцов, — ответил я. — Мне надо обсудить с вами один спорный вопрос.
За дверью на несколько секунд повисла пауза. Гродецкий раздумывал, стоит или нет пускать меня в его комнату. Я вообще подозревал, что весь этот пожар он задумал только из-за меня, потому как был уверен, что я уже докопался до истины. В связи с этим ему необходимо было отделаться от меня. Поэтому я полагал, что он воспользуется моментом и попробует убрать меня без свидетелей и без лишнего шума, раз уж предоставилась такая возможность. К несчастию для себя, Гродецкий не знал, что я пришел к нему не один.
После недолгих колебаний пан Станислав все-таки загремел ключем в замочной скважине.
— Входите! — велел он мне, выглянув за дверь.
Мой Золотой дракон, Мадхава и Мира спрятались за одной из многочисленных колонн, имевшихся в холле.
Но только я переступил через порог, как они последовали за мною.
В комнате я заметил связанного Агастью, который валялся на полу с кляпом во рту.
— Яков Андреевич, вы проиграли, — сказал Гродецкий, как раз в тот момент, когда за моей спиной, грозной тенью, появился Кинрю. В руках пан Гродецкий сжимал «кухенрейтор». — Что здесь происходит? — осведомился он, прицелившись в японца.
Только сейчас я разглядел, что на полу валялась фляжка с пролившимся керосином. Вещи Гродецкого были сгружены в углу.
— Нет, это вы проиграли! — проговорил Мадхава, выступая из-за спины Кинрю. В руках он тоже держал дуэльный пистолет, который нацелил в сторону пана Станислава.
Воспользовавшись сложившейся ситуацией, японец молниеносным движением выбил из рук Гродецкого пистолет и повалил поляка на спину.
— Проклятие! — прохрипел Гродецкий, падая на мозаичный пол, бывший в его комнате черно-белым. В масонстве такая мозаика символизировала взаимочередование добра и зла в человеческом мире. Так убирались некоторые масонские ложи.
— Я вижу, пан Станислав, что вы торопитесь, — кивнул я в сторону его упакованного багажа.
— Да уж, — усмехнулся Гродецкий, обнажив свои жемчужно-белые зубы. — Торопился, по крайней мере…, — добавил он. — И угораздило же меня с вами связаться, Яков Андреевич! — процедил сквозь зубы Гродецкий, пока Кинрю связывал ему руки.
— Да, — кивнул я, — напрасно вы выбрали именно меня в козлы отпущения… Кстати, — осведомился я, — куда вы спрятали дневник Николая Николаевича? — осведомился я.
— Ищите, — пожал плечами Гродецкий с издевательской улыбочкой на устах.
— Найду, — заверил я его. — Не беспокойтесь!
Мира тем временем вытирала на полу керосин, а Мадхава освобождал от тенет своего «брахмачарина» Агастью.
— Мира! — позвал я индианку.
— Что? — негромко отозвалась она. Я заметил, что ее панический ужас прошел. Индианка с интересом рассматривала вещи Гродецкого.
— Позови Медведева, — попросил я ее. — Этот случай не терпит отлагательств до завтрашнего утра.
— Хорошо, — согласилась индианка и вышла из комнаты.
Я же начал осматривать багаж господина Гродецкого и через несколько минут уже обнаружил дневник князя Титова.
— Я вижу, вы торопились, — сказал я Гродецкому, кивнув в сторону обнаруженной мною тетрадки.
— Теперь это не имеет никакого значения, — мрачно ответил пан Станислав.
— О, да! — воскликнул я, вынимая из его дорожного погребца черный футляр. Я раскрыл его и обомлел. — А это что такое? — произнес я вполголоса.
— Я вижу, вы узнали его, — ответил Гродецкий.
В эту минуту в комнату пана Станислава вошел Лаврентий Филиппович.
— Я так и знал, что вы что-нибудь этакое выкините, Яков Андреевич, — усмехнулся он.
— Ну, все лавры в этом деле должны достаться пану Гродецкому! — заметил я.
— Догадываюсь, — кивнул Медведев. — Что я вижу? — Лаврентий Филиппович уставился на футляр с вензелем Гродецкого, выгравированным под крышкой. — Перстень с адамовой головой! — воскликнул он. — Я видел его на пальце князя! Он с ним никогда не расставался, — добавил квартальный надзиратель, — но на теле покойного этого перстня не было! — заметил он, постукивая пальцами по столу. Медведев поводил ноздрями по воздуху. — Что это? — удивился он. — По-моему, это керосин, — прищурился надзиратель. — Вы хотели спалить имение? — обратился Лаврентий Филиппович к пану Гродецкому.
— Представьте себе, что — да, — нагло ответил он.
— Господин Гродецкий пожелал таким образом от меня избавиться, — решил я внести некоторые пояснения и протянул Медведеву дневник Николая Николаевича Титова. — Занимательное чтиво, — заметил я.
— Обязательно почитаю на досуге, — ответил Лаврентий Филиппович.
— Я думаю, что настало время расставить все точки над i, — заметил я. — К сожалению, княгиня больна и не в состоянии выслушать эту историю…
— Да и Колганов с Сысоевым отсутствуют, — заметил мой Золотой дракон.
— Никита Дмитриевич по делам в деревню уехал, — сказал Медведев.
— А Иван Парфенович заперся в своей комнате, — заметил Мадхава, — и боится оттуда кончик носа высунуть, — усмехнулся он.
— Похоже, ваша дуэль с Колгановым не состоится! — сказал я Гродецкому.
— Не велика потеря, — ответил он. — У меня нет нужды сражаться с мошенниками!
— А себя вы к кому причисляете? — вкрадчиво осведомился Медведев.
— К патриотам, — серьезно сказал Гродецкий, — и к защитникам своего отечества!
— Ах, вот оно как?! — поджав губы, хмыкнул Лаврентий Филиппович.
— Знакомы ли вы с книгой Иоанна Масона «О познании самого себя»? — обратился я к пану Станиславу. — Ведете ли вы дневник с целью исповедания?
— Мне нет надобности испытывать самого себя, — ответил Гродецкий. — Ежедневно и еженощно могу я сказать, что служу своему отечеству! — воскликнул он.
— Но к чему вам, господин Гродецкий, понадобилось обращаться к ведическому ритуалу?! — изумленно воскликнул Мадхава, широко распахнув свои огромные черные глаза.
— Думаю, я смогу ответить на этот вопрос, — проговорил я вполголоса.
— Не сомневаюсь, — кашлянул Лаврентий Филиппович.
— Какой-то неизвестный агент Титова, — начал я свой рассказ, — сообщил ему, что я как-то связан с польским масонством, — я мог говорить об этом, поскольку в комнате не было никого кроме индусов, которым я уже доверял и которые вскорости собирались уехать на родину, Медведева и Миры, — Литовские ложи вопреки желанию Его Императорского Величества Александра I и Великой Петербургской ложи «Астреи» присоеденились в Великому польскому востоку, отчаянным противником чего был князь Николай Николаевич Титов. Но к его мнению прислушивались, — проговорил я многозначительно, — и господин Станислав Гродецкий как истинный патриот, — я кивнул в сторону поляка, — решил физически устранить своего противника… и, — добавил я, — свалить это все на меня. Для этого ему не понадобилось черезмерных усилий, достаточно было намекнуть Николаю Николаевичу, чтобы он пригласил в это имение индусов. Его тайный агент также докладывал Титову, что «брахманы» как-то связаны с поляками, что было только на руку Гродецкому… Я подозреваю, что это именно он и связан с ним! Теперь меня легко было обвинить в том, что я через индианку Миру передаю информацию индусам, которые, якобы, работают на Великий польский восток.
— Я же вам говорил, — кивнул Лаврентий Филиппович, — что Иван Сергеевич Кутузов вам больше не доверяет!
— Вы были правы, — ответил я. — Но в данный момент меня интересуют имена сообщников пана Гродецкого и имя этого засекреченного агента!
— Этого имени вы никогда не узнаете! — воскликнул Гродецкий.
— Ну, это мы еще посмотрим! — ответил я. — Кстати, — обратился я к пану Станиславу, — объясните мне, зачем вы убили англичанку?! Она же была вашей любовницей и сообщницей. Ведь Мери-Энн нередко бывала в салоне Божены Феликсовны Зизевской, где вы и приглядели индусов…
— Какой такой Божены Феликсовны? — насторожился Медведев, — имя показалось ему знакомым, но он никак не мог припомнить, где его слышал!
— Это я вам, Лаврентий Филиппович, потом объясню, — ответил я.
— Это не ваше дело! — грубо ответил Гродецкий.
— Ну, тогда я сам, — развел я руками. — Мери-Энн была вам нужна, чтобы выкрасть у княгини жемчужину, подложить ее мне, для того чтобы в смерти князя обвинили меня, но в последний момент она почему-то заортачилась и сообщила вам, что жемчужина исчезла… Вы занервничали, поссорились с ней и нечаянно толкнули ее! Мисс Браун упала и ударилась головой. Вы, господин Гродецкий, не рассчитали своего удара… Ее смерть спутала все ваши планы. В момент ее убийства я был заперт в комнате Миры, что и оправдало меня! Тогда вы сменили тактику и открылись мне, что принадлежите к польскому масонскому братству и даже принесли мне свои извиния. Но вам надо было найти виновного, — продолжил я, — и ваш выбор пал на Сысоева, поэтому-то вы и подложили ему другую жемчужину, почти идентичную той, что исчезла из комнаты Титовой.
— А откуда она взялась? — изумился Мадхава.
— Ну, об этом господин Станислав Гродецкий на всякий непредвиденный случай заранее побеспокоился, — ответил я. — Между прочим, вы знаете, где он с господином Титовым познакомился?
Все отрицательно закачали головами.
— В Индии, — ответил я. — В ювелирной лавке!
— Надо же! — изумился Медведев.
— Вот пан Станислав и подложил Никите Дмитриевичу свою жемчужину…
— Завтра же я отвезу вас в Управу, — сказал Медведев Гродецкому.
— Не мешало бы еще в деревню заехать, — добавил я. — Чтобы разобраться с его сообщниками!
— Неприменно, — ответил Лаврентий Филиппович и чихнул. — Кстати, — спросил он Гродецкого, — а зачем вы сняли с Титова перстень с адамовой головой, ведь это же только доказывает вашу вину?!
— В знак того, — ответил Гродецкий с чувством собственного достоинства, — что я осуществил свое жизненное предназначение и исполнил свой долг перед польским братством, — добавил он.
— Ну-ну, — покачал головой Лаврентий Филиппович, поглаживая рукой чисто выбритый подбородок. — Я думаю, вы не будете возражать, пан Станислав, если я закрою вас здесь на эту ночь?
— Ну что вы, — протянул Гродецкий. — Конечно, нет! — усмехнулся он.
— И у дверей я бы попросил подежурить господина Юкио Хацуми, — проговорил Медведев, — а то что-то на лакея Григория у меня нет надежды, — добавил он. — Вы не против, Яков Андреевич? — обратился надзиратель ко мне.
— Если Кинрю не возражает, — ответил я.
— Кинрю не возражает, — усмехнулся японец. — Я с превеликим удовольствием! — угрожающе добавил мой Золотой дракон. Он все еще не мог простить Гродецкому смерти англичанки мисс Браун.
— У меня для вас есть сюрприз, — обратился я к надзирателю и достал из кармана серебряный сундучок.
— Что это? — удивился Медведев.
Я приподнял серебряную крышечку.
— Ой! — воскликнул лаврентий Филиппович, не веря своим глазам. — Откуда это у вас?
И я перессказал ему историю, рассказанную мне моим ангелом-хранителем.
— Пока я оставлю этот сундучок у себя, — произнес Медведев, выслушав рассказ до конца, — в качестве вещественного доказательства. Но как только появится возможность, я сразу же передам эту жемчужину Ольге Павловне. Кстати, надо еще, чтобы она ее узнала…
— Не сомневайтесь, — заверил я Медведева. — Княгиня ее узнает!
— Да, — протянул Лаврентий Филиппович, — ничего себе подарочек!
Я вернулся к себе, оставив Кинрю у дверей Гродецкого охранять нашего преданного своему делу поляка, ознакомившегося в Калькутте с азами ведического действа. Куда уж было моей бедной Мире с ее скудными познаниями в области религии своего народа до пана Станислава, виртуозно освоившего начала ритуального жертвоприношения?!
У меня не укладывалось в голове, что этот фанатик принадлежал к мировому франкмасонскому братсту, призванному воздвигнуть на земле камень за камнем духовный храм всеобщей любви…
— Яков Андреевич, неужели все кончилось? — устало спросила Мира.
— Надеюсь, моя милая предсказательница, — нежно ответил я.
— Но звезды предсказывают иное, — сказала Мира взволнованно. Какая-то тень легла на ее чело, и мне показалось, что она состарилась лет на пять.
— Когда ты успела составить гороскоп? — осведомился я.
— Я делаю это каждый день, — сказала индианка. — Марс грозит нам бедой, — проговорила она. — Мне кажется, что эта история еще не завершена, — печально вздохнула моя возлюбленная.
— Типун тебе на язык! — шутливо цыкнул я на нее.
Мира рассмеялась и обвила руками меня за шею. Этой ночью она осталась спать в моей комнате.
Около полуночи нас разбудил отчаянный стук в закрытую дверь.
— Вот оно, начинается! — встревоженно прошептала Мира, набрасывая поверх кружевной ночной сорочки полупрозрачный пеньюар из тончайшего нежно-голубого флера.
— Да что происходит, черт возьми?! — выругался я, зажигая свечу в шандале. — Кто там? — воскликнул я, спросонья протирая глаза.
— Яков Андреевич! — услышал я из-за двери детский, дрожащий голос. — Это Саша, — отчаянно всхлипнул он. — Я вас очень прошу, впустите меня, пожалуйста!
Мира бросилась к двери, чтобы впустить ребенка. Сердце тревожно забилось у меня в груди предчувствием беды.
Дверь распахнулась, на пороге стоял заплаканный, шмыгающий немного вздернутым носом Саша.
— Что стряслось? — взволнованно осведомился я.
— Господина Кинрю убили, — дрожащим голосом ответил Саша Титов.
IX
— Что?! — у меня волосы на голове встали дыбом от ужаса. — Кого убили?!
Мира вскрикнула и едва не потеряла сознание. Ее связывала с Кинрю искренняя, крепкая дружба. Иногда они позволяли себе подшучивать друг на другом, но никогда не заходили дальше обычного дурачества. Мира была нежно привязана к немного нелюдимому, замкнутому Кинрю. Еще никому и никогда не удавалось нарушить наш довольно устойчивый триумвират, основанный на взаимовыручке и доверии.
— Золотого дракона! — заплакал мальчик.
— Кто тебе сказал?! — воскликнул я и усадил его в глубокое сафьяновое темно-зеленое кресло, в котором ребенок утонул, словно в бездонном озере.
— Я сам видел, — ответил мальчик, вздагивая всем телом. На его черных, длинных ресничках застыли прозрачные слезинки, поблескивающие в свете одинокой свечи.
— Где? — воскликнул я.
— У дверей комнаты господина Гродецкого…
— Этого еще не хватало! — выдохнул я, глотая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
— Нет! — закричала Мира и заплакала, спустившись на пол по стеночке. Она сама стала похожа на беззащитного, брошенного ребенка.
— Перестань убиваться! — воскликнул я и поднял индианку на ноги. Потом я достал из шкафчика графин и налил в прозрачную стеклянную рюмку крепкой, хорошей водки.
— Выпей! — велел я Мире.
— Нет, — она затрясла головой с растрепавшимися волосами, упавшими черными крыльями ей на лицо. В этот момент моя индианка и в самом деле стала похожа на цыганскую ведьму. — Я не могу это пить! — воскликнула она с отвращением и скорчила презрительную гримасу.
— Выпей! — настаивал я. — Тебе станет легче! Представь, что это лекарство!
— Нет, — Мира снова затрясла головой. — Юкио Хацуми мертв! — простонала она.
— Это еще неизвестно, — произнес я с надеждой в голосе. — Мальчик мог ошибиться, тем более в темноте! Выпей ради меня!
Наконец Мира подчинилась и, зажмурившись, выпила содержимое рюмки.
— Как ты оказался у дверей пана Станислава? — обратился я к Саше.
— Я видел, как все вы пошли туда, но не видел, чтобы Кинрю вернулся, — всхлипывая ответил он. — Я думал, что господин Юкио еще расскажет мне про самураев!
— И куда только смотрит Грушенька?! — невесело усмехнулся я.
— Не говорите ей… — попросил Саша, — она такая добрая!
— Хорошо, не буду, — ответил я, — только для этого, ты, мой хороший, должен обязательно успокоиться! Договорились?
— Qui, — всхлипнул мальчик.
— Ну-ну, — я похлопал его по плечу, стремясь сохранять самообладание. — Я уверен, что наш Золотой дракон все еще жив! — проговорил я, стараясь сам поверить в свои слова. Мне стоило огромного труда самому не разрыдаться, но я был в ответе за Миру и маленького Сашеньку, а потому был обязан держать себя в руках. — Я должен посмотреть, что там случилось, — обратился я к индианке. — А ты пока присмотри за ребенком! — Я считал, что эта обязанность должна была привести ее в чувство.
Как оказалось, я не ошибся. Мира действительно пришла в себя.
— Ждите меня здесь! — велел я обоим и отправился на поиски своего попавшего в беду ангела-хранителя.
Я поднялся по лестнице, пугаясь своего отражения в зеркалах. Казалось, что усадьба полна была привидениями. Из-за одного угла выглядывала мисс Браун с разбитой головой, из-за другого — Кинрю, застреленный из «кухенрейтора», а мне почему-то представлялось, что пан Гродецкий застрелил моего японца из дуэльного пистолета, из-за колонны усмехался сам князь Николай Николаевич.
Я перекрестился, отгоняя прочь это наваждение.
У дверей комнаты Гродецкого я и в самом деле наткнулся на тело Золотого дракона.
— Кинрю! — тихонько позвал я его.
В ответ мне раздался стон, и я уже смог облегченно вздохнуть.
— Жив! — воскликнул я.
— Жив, — эхом откликнулся мой Золотой дракон, приходя в сознание. — По-моему, я потерял много крови, — заметил он, показывая мне окровавленную ладонь.
— Он выстрелил в тебя? — спросил я взволнованно.
— Нет, — покачал головой Кинрю. — Ударил ножом!
— Вот мерзавец! — воскликнул я. — Но как он дверь-то открыл?
— Не знаю, — пожал плечами Кинрю. — Наверное, у него были еще ключи, которые у него не отобрал Медведев. — Или ему удалось взломать замок, — добавил он неуверенно. — Но, так или иначе, этот пан едва не отправил меня к праотцам!
— Все хорошо, что хорошо кончается, — заметил я.
— Это вы верно подметили, Яков Андреевич! — с трудом проговорил японец. Я взял его под руку и сначала помог подняться с пола, а затем добраться до мой комнаты. Кинрю сказал мне, что Гродецкий сбежал. Впрочем, я сам в этом тоже нисколько не сомневался.
— Кинрю! — ахнула Мира, когда он ввалился в дверь. — Ты жив! — обрадованно вскричала она.
— Нет, — покачал головой японец, — это мой призрак бродит по старинной барской усадьбе!
— Господин Кинрю, вы живы! — мальчик в ночной сорочке до пят выпрыгнул из моей постели.
— Сашенька? — удивился японец. — А ты здесь какими судьбами?
— Ему ты обязан жизнью, — ответил я. — Мальчик решил, что тебя убили, и первым делом примчался ко мне!
— Глупенький, — улыбнулся Кинрю. — Золотые драконы не умирают. Они вечно живут! — добавил он.
Я оставил раненого Юкио на попечение моей индианки и отправился на поиски господина Гродецкого, уповая на то, что он до сих пор не успел еще покинуть усадьбы.
В комнате, разумеется, вещей поляка не оказалось. Я спустился в людскую, кучер Гродецкого так же пропал. Истопник сказал мне, что видел, как тот выходил на улицу около полуночи… Ему, видите ли, воздухом подышать захотелось!
Я набросил на плечи шубу и вышел на освещенную усадебную веранду. В воздухе пахло морозной свежестью, под ногами похрутывал девственный снег. От веранды по мраморной лесенке петляли две цепочки следов. Я поежился. Пора была и вправду студеная.
Дормез Гродецкого растворился во тьме, словно карета беглого привидения.
— Вот вам и ведическое убийство! — проговорил я себе под нос. — Ищи — свищи ветра в поле!
Теперь мне предстояло разыскивать и ловить Гродецкого.
Когда я вернулся к себе, оказалось, что в моей комнате меня уже дожидается Медведев.
— Яков Андреевич, и как же это вы так могли? — покачал он седеющей головой.
— О чем это вы? — не понял я.
Японец хмыкнул себе в ладонь.
— Упустили-таки поляка! — Лаврентий Филиппович досадливо ударил себя ладонью по пухлой ляжке.
— А кто в этом доме представляет полицию? — осведомился я. — Кто не хотел прислушиваться ни к одному моему слову? — горячился я.
— Ну, ладно! Ладно! — замахал руками Лаврентий Филиппович. — Больно уж вы, Кольцов, разошлись! Не на шутку! — добавил он. — Не об обидах, а о деле думать надо! — произнес Медведев назидательно.
— Ну-ну, — покачал я головою в ответ.
Выспаться, разумеется, этой ночью мне совершенно не удалось. Встал я на рассвете разбитый и отправился вместе с Мирой в столовую завтракать, где Грушенька накрыла нам стол на троих с Медведевым.
Кинрю крепко спал в своей постели после того, как моя индианка опоила его своим дурманным питьем. Он рвался в бой и собирался сегодня же утром отправиться на поиски Гродецкого, но мы уговорились с Лаврентием Филипповичем его не будить. В конце-концов, моему Золотому дракону надо было скорее выздоравливать.
— Что вы думаете делать? — осведомился квартальный надзиратель, орудуя серебряной вилкой в китайской фарфоровой тарелке.
— В деревню надо бы съездить, — ответил я. — Сообщников Гродецкого разыскать… Не один же он свое ритуальное убийство осуществлял!
— Резонно, — заметил лаврентий Филиппович.
Спустя полчаса мы уже ехали в цугах в сторону той самой деревни, куда я намедни наведывался вместе с Кузьмой.
Медведев всю дорогу никак не мог надивиться подлости масона Гродецкого.
— А Кутузов куда же смотрит? — вовсю сокрушался он. — Понабрали вы в свои ложи проходимцев! Не зря еще императрица Екатерина про вас говаривала, что вы привержены «странным мудрованиям». Чем этот ваш Гродецкий не c'est un fanatique?!
— Полегче! — попросил я Медведева. Насколько мне было известно, Государыня Императрица Екатерина II и в самом деле именовала так масона Новикова, которого она считала «мартинистом хуже Радищева»! Однако Лаврентий Филиппович путал совсем разные вещи, имея о них самое незначительное понятие…
По дороге мы завернули в знакомый уже трактир. Трактирщик Савельич в длинной темно-синей чуйке до пят показал нам дорогу к Андрейке Головачову, вернувшемуся в деревню, как только стихла метель и дороги оказались расчищенными.
— Слыхали ли вы, Яков Андреевич, что стряслось? — насупившись, спросил у меня Савельич.
— Еще какая-то беда? — сердце замерло у меня в томительном предчувствии.
— Еще какая! — причмокивая произнес трактирщик.
— Ну, не тяни! — прикрикнул на него Лаврентий Филиппович.
Савельич возмущаться не стал, понял, что Медведев — важная птицая, с которой и связываться не след!
— Кирьяшка-то Лопухин повесился, — выпалил Савельич. — Как только вы, Яков Андреевич, уехали, а Матрена его — жена, стало быть, — по воду пошла, так он сразу и того… Веревку на гвоздик! — трактирщик сделал знак у себя на уровне шеи. — Так его, бедолагу, никто и не откачал…
— Рыльце-то, похоже, было в пушку, — прищурившись проговорил Лаврентий Филиппович.
— Похоже! — кивнул трактирщик.
Спустя около получаса мы подъехали к дому Головачева, который оказался высоким молодым светловосым парнем с блуждающим взглядом узких ореховых глаз. У него были широкие скулы, крупный широкий нос, полные мясистые губы и ухмылка почти что умалишенного. Над губами у него вились рыжеватые усы.
«Ну и выбрал себе Гродецкий сподвижничков!» — мысленно удивился я.
— Чего надо? — грубо спросил хозяин, когда мы вошли в его неприбранную избу.
Тогда Лаврентий Филиппович представился. Лицо Андрейки приняло какое-то отсутствующее выражение, а потом в его глазах отразился смертельный ужас.
— Я не виноват! — вдруг истошным голосом завопил Андрейка и бухнулся в ноги Лаврентию Филипповичу, который, как мне показалось, к таким сценам привык.
Мне же, говоря откровенно, сделалось как-то жутко.
— Он меня заставил! — бил себя в грудь куцей шапкой Андрейка.
— Кто заставил? — спокойно спросил Лаврентий Филиппович.
— Сатана! — воскликнул Головачев. — Ей-богу, сатана!
— Ему не на съезжую надо бы, — шепнул я на ухо Медведеву, — а в больницу! К душевнобольным, — добавил я.
— Что за сатана? — осведомился лаврентий Филиппович не спеша располагаясь на деревянной скамье. — Не Иваном ли его кличут? — Я успел уже к этому времени рассказать ему о нашей с Кинрю поездке к Лопухину, когда тот был еще жив.
Мира вскрикнула и едва не потеряла сознание. Ее связывала с Кинрю искренняя, крепкая дружба. Иногда они позволяли себе подшучивать друг на другом, но никогда не заходили дальше обычного дурачества. Мира была нежно привязана к немного нелюдимому, замкнутому Кинрю. Еще никому и никогда не удавалось нарушить наш довольно устойчивый триумвират, основанный на взаимовыручке и доверии.
— Золотого дракона! — заплакал мальчик.
— Кто тебе сказал?! — воскликнул я и усадил его в глубокое сафьяновое темно-зеленое кресло, в котором ребенок утонул, словно в бездонном озере.
— Я сам видел, — ответил мальчик, вздагивая всем телом. На его черных, длинных ресничках застыли прозрачные слезинки, поблескивающие в свете одинокой свечи.
— Где? — воскликнул я.
— У дверей комнаты господина Гродецкого…
— Этого еще не хватало! — выдохнул я, глотая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
— Нет! — закричала Мира и заплакала, спустившись на пол по стеночке. Она сама стала похожа на беззащитного, брошенного ребенка.
— Перестань убиваться! — воскликнул я и поднял индианку на ноги. Потом я достал из шкафчика графин и налил в прозрачную стеклянную рюмку крепкой, хорошей водки.
— Выпей! — велел я Мире.
— Нет, — она затрясла головой с растрепавшимися волосами, упавшими черными крыльями ей на лицо. В этот момент моя индианка и в самом деле стала похожа на цыганскую ведьму. — Я не могу это пить! — воскликнула она с отвращением и скорчила презрительную гримасу.
— Выпей! — настаивал я. — Тебе станет легче! Представь, что это лекарство!
— Нет, — Мира снова затрясла головой. — Юкио Хацуми мертв! — простонала она.
— Это еще неизвестно, — произнес я с надеждой в голосе. — Мальчик мог ошибиться, тем более в темноте! Выпей ради меня!
Наконец Мира подчинилась и, зажмурившись, выпила содержимое рюмки.
— Как ты оказался у дверей пана Станислава? — обратился я к Саше.
— Я видел, как все вы пошли туда, но не видел, чтобы Кинрю вернулся, — всхлипывая ответил он. — Я думал, что господин Юкио еще расскажет мне про самураев!
— И куда только смотрит Грушенька?! — невесело усмехнулся я.
— Не говорите ей… — попросил Саша, — она такая добрая!
— Хорошо, не буду, — ответил я, — только для этого, ты, мой хороший, должен обязательно успокоиться! Договорились?
— Qui, — всхлипнул мальчик.
— Ну-ну, — я похлопал его по плечу, стремясь сохранять самообладание. — Я уверен, что наш Золотой дракон все еще жив! — проговорил я, стараясь сам поверить в свои слова. Мне стоило огромного труда самому не разрыдаться, но я был в ответе за Миру и маленького Сашеньку, а потому был обязан держать себя в руках. — Я должен посмотреть, что там случилось, — обратился я к индианке. — А ты пока присмотри за ребенком! — Я считал, что эта обязанность должна была привести ее в чувство.
Как оказалось, я не ошибся. Мира действительно пришла в себя.
— Ждите меня здесь! — велел я обоим и отправился на поиски своего попавшего в беду ангела-хранителя.
Я поднялся по лестнице, пугаясь своего отражения в зеркалах. Казалось, что усадьба полна была привидениями. Из-за одного угла выглядывала мисс Браун с разбитой головой, из-за другого — Кинрю, застреленный из «кухенрейтора», а мне почему-то представлялось, что пан Гродецкий застрелил моего японца из дуэльного пистолета, из-за колонны усмехался сам князь Николай Николаевич.
Я перекрестился, отгоняя прочь это наваждение.
У дверей комнаты Гродецкого я и в самом деле наткнулся на тело Золотого дракона.
— Кинрю! — тихонько позвал я его.
В ответ мне раздался стон, и я уже смог облегченно вздохнуть.
— Жив! — воскликнул я.
— Жив, — эхом откликнулся мой Золотой дракон, приходя в сознание. — По-моему, я потерял много крови, — заметил он, показывая мне окровавленную ладонь.
— Он выстрелил в тебя? — спросил я взволнованно.
— Нет, — покачал головой Кинрю. — Ударил ножом!
— Вот мерзавец! — воскликнул я. — Но как он дверь-то открыл?
— Не знаю, — пожал плечами Кинрю. — Наверное, у него были еще ключи, которые у него не отобрал Медведев. — Или ему удалось взломать замок, — добавил он неуверенно. — Но, так или иначе, этот пан едва не отправил меня к праотцам!
— Все хорошо, что хорошо кончается, — заметил я.
— Это вы верно подметили, Яков Андреевич! — с трудом проговорил японец. Я взял его под руку и сначала помог подняться с пола, а затем добраться до мой комнаты. Кинрю сказал мне, что Гродецкий сбежал. Впрочем, я сам в этом тоже нисколько не сомневался.
— Кинрю! — ахнула Мира, когда он ввалился в дверь. — Ты жив! — обрадованно вскричала она.
— Нет, — покачал головой японец, — это мой призрак бродит по старинной барской усадьбе!
— Господин Кинрю, вы живы! — мальчик в ночной сорочке до пят выпрыгнул из моей постели.
— Сашенька? — удивился японец. — А ты здесь какими судьбами?
— Ему ты обязан жизнью, — ответил я. — Мальчик решил, что тебя убили, и первым делом примчался ко мне!
— Глупенький, — улыбнулся Кинрю. — Золотые драконы не умирают. Они вечно живут! — добавил он.
Я оставил раненого Юкио на попечение моей индианки и отправился на поиски господина Гродецкого, уповая на то, что он до сих пор не успел еще покинуть усадьбы.
В комнате, разумеется, вещей поляка не оказалось. Я спустился в людскую, кучер Гродецкого так же пропал. Истопник сказал мне, что видел, как тот выходил на улицу около полуночи… Ему, видите ли, воздухом подышать захотелось!
Я набросил на плечи шубу и вышел на освещенную усадебную веранду. В воздухе пахло морозной свежестью, под ногами похрутывал девственный снег. От веранды по мраморной лесенке петляли две цепочки следов. Я поежился. Пора была и вправду студеная.
Дормез Гродецкого растворился во тьме, словно карета беглого привидения.
— Вот вам и ведическое убийство! — проговорил я себе под нос. — Ищи — свищи ветра в поле!
Теперь мне предстояло разыскивать и ловить Гродецкого.
Когда я вернулся к себе, оказалось, что в моей комнате меня уже дожидается Медведев.
— Яков Андреевич, и как же это вы так могли? — покачал он седеющей головой.
— О чем это вы? — не понял я.
Японец хмыкнул себе в ладонь.
— Упустили-таки поляка! — Лаврентий Филиппович досадливо ударил себя ладонью по пухлой ляжке.
— А кто в этом доме представляет полицию? — осведомился я. — Кто не хотел прислушиваться ни к одному моему слову? — горячился я.
— Ну, ладно! Ладно! — замахал руками Лаврентий Филиппович. — Больно уж вы, Кольцов, разошлись! Не на шутку! — добавил он. — Не об обидах, а о деле думать надо! — произнес Медведев назидательно.
— Ну-ну, — покачал я головою в ответ.
Выспаться, разумеется, этой ночью мне совершенно не удалось. Встал я на рассвете разбитый и отправился вместе с Мирой в столовую завтракать, где Грушенька накрыла нам стол на троих с Медведевым.
Кинрю крепко спал в своей постели после того, как моя индианка опоила его своим дурманным питьем. Он рвался в бой и собирался сегодня же утром отправиться на поиски Гродецкого, но мы уговорились с Лаврентием Филипповичем его не будить. В конце-концов, моему Золотому дракону надо было скорее выздоравливать.
— Что вы думаете делать? — осведомился квартальный надзиратель, орудуя серебряной вилкой в китайской фарфоровой тарелке.
— В деревню надо бы съездить, — ответил я. — Сообщников Гродецкого разыскать… Не один же он свое ритуальное убийство осуществлял!
— Резонно, — заметил лаврентий Филиппович.
Спустя полчаса мы уже ехали в цугах в сторону той самой деревни, куда я намедни наведывался вместе с Кузьмой.
Медведев всю дорогу никак не мог надивиться подлости масона Гродецкого.
— А Кутузов куда же смотрит? — вовсю сокрушался он. — Понабрали вы в свои ложи проходимцев! Не зря еще императрица Екатерина про вас говаривала, что вы привержены «странным мудрованиям». Чем этот ваш Гродецкий не c'est un fanatique?!
— Полегче! — попросил я Медведева. Насколько мне было известно, Государыня Императрица Екатерина II и в самом деле именовала так масона Новикова, которого она считала «мартинистом хуже Радищева»! Однако Лаврентий Филиппович путал совсем разные вещи, имея о них самое незначительное понятие…
По дороге мы завернули в знакомый уже трактир. Трактирщик Савельич в длинной темно-синей чуйке до пят показал нам дорогу к Андрейке Головачову, вернувшемуся в деревню, как только стихла метель и дороги оказались расчищенными.
— Слыхали ли вы, Яков Андреевич, что стряслось? — насупившись, спросил у меня Савельич.
— Еще какая-то беда? — сердце замерло у меня в томительном предчувствии.
— Еще какая! — причмокивая произнес трактирщик.
— Ну, не тяни! — прикрикнул на него Лаврентий Филиппович.
Савельич возмущаться не стал, понял, что Медведев — важная птицая, с которой и связываться не след!
— Кирьяшка-то Лопухин повесился, — выпалил Савельич. — Как только вы, Яков Андреевич, уехали, а Матрена его — жена, стало быть, — по воду пошла, так он сразу и того… Веревку на гвоздик! — трактирщик сделал знак у себя на уровне шеи. — Так его, бедолагу, никто и не откачал…
— Рыльце-то, похоже, было в пушку, — прищурившись проговорил Лаврентий Филиппович.
— Похоже! — кивнул трактирщик.
Спустя около получаса мы подъехали к дому Головачева, который оказался высоким молодым светловосым парнем с блуждающим взглядом узких ореховых глаз. У него были широкие скулы, крупный широкий нос, полные мясистые губы и ухмылка почти что умалишенного. Над губами у него вились рыжеватые усы.
«Ну и выбрал себе Гродецкий сподвижничков!» — мысленно удивился я.
— Чего надо? — грубо спросил хозяин, когда мы вошли в его неприбранную избу.
Тогда Лаврентий Филиппович представился. Лицо Андрейки приняло какое-то отсутствующее выражение, а потом в его глазах отразился смертельный ужас.
— Я не виноват! — вдруг истошным голосом завопил Андрейка и бухнулся в ноги Лаврентию Филипповичу, который, как мне показалось, к таким сценам привык.
Мне же, говоря откровенно, сделалось как-то жутко.
— Он меня заставил! — бил себя в грудь куцей шапкой Андрейка.
— Кто заставил? — спокойно спросил Лаврентий Филиппович.
— Сатана! — воскликнул Головачев. — Ей-богу, сатана!
— Ему не на съезжую надо бы, — шепнул я на ухо Медведеву, — а в больницу! К душевнобольным, — добавил я.
— Что за сатана? — осведомился лаврентий Филиппович не спеша располагаясь на деревянной скамье. — Не Иваном ли его кличут? — Я успел уже к этому времени рассказать ему о нашей с Кинрю поездке к Лопухину, когда тот был еще жив.