— Насколько мне известно, — ответил я. — «Восточная звезда» принадлежит к польскому Великому востоку…
— Вы хорошо осведомлены, — сказал Гродецкий.
Я умолчал о том, что мне было знакомо и имя его наместника, Великого мастера Людвика Гутаковского, председателя государственного совета Варшавского герцогства. Кроме того я знал, что в число его членов входили и самые влиятельные польские политические деятели. Однако на этом мои познания относительно польского Великого востока исчерпывались. Я слышал только, что, якобы, ему благоволил сам Государь, но в последнее время политика двора в отношении Польши несколько изменилась, что затрагивало также и организацию польских вольных каменщиков. Но с чем это было связано, я не знал. Кажется, речь шла о присоединении литовских лож к польскому Великому востоку.
— Надеюсь, — предложил я Гродецкому, — теперь мы будем с вами действовать заодно!
— Разумеется, — кивнул Станислав Гродецкий.
Я прекрасно осознавал, что польский аристократ мне не доверяет и, образно говоря, утопит при первой представившейся возможности. Я отвечал ему той же монетой, и Гродецкий в этом нисколько не сомневался. Но я не понимал одного: почему Станислав резко изменил свое поведение по отношению ко мне? Над этим вопросом еще надо было подумать.
Я вернулся в гостиную, где меня уже поджидал Медведев с заговорщическим выражением лица.
— Лаврентий Филиппович, — обратился я к нему. — Мне требуется срочно осмотреть тело покойной гувернантки!
— Это подождет! — ответил Медведев, взмахнув рукой.
— То есть как это подождет?! — растерялся я. — Неужели приключилось что-то еще? — Я решил, что для одного небольшого имения это был уже все-таки перебор.
— Ну что вы на меня уставились, Кольцов? — усмехнулся Медведев. — Просто у меня появились кое-какие новости…
— Какие еще новости? — опасливо поинтересовался я.
Медведев взял со стола черную бархатную коробочку.
Неужели!.. Я не поверил своим глазам. Лаврентий Филиппович подмигнул мне и двумя пальцами приоткрыл ее. На черном бархате переливалась перламутром крупная морская жемчужина. Я зажмурился на какую-то долю секунды и снова открыл глаза. Жемчужина по-прежнему лежала на своем месте.
— Откуда это у вас? — осведомился я.
— Лакей принес, — сообщил Лаврентий Филиппович, — обнаружил в вещах Никиты Дмитриевича…
— Что?! — воскликнул я. — Так вы теперь еще и Сысоева подозреваете?
— Я и вас, Яков Андреевич, подозреваю, — отмахнулся квартальный.
— А мне-то казалось, что инцидент исчерпан, — усмехнулся я.
— Я буду подозревать всех и каждого, — ответил Медведев, — пока не отыщется настоящий убийца, — добавил он. — Кстати, — вдруг обратился он ко мне, — вам не кажется, что англичанка была во всем этом замешана?
Я мысленно удивился, что Лаврентию Филипповичу пришла в голову эта здравая мысль.
— Пожалуй, — я кивнул. — Но вы уверены, что это именно та жемчужина?
— Абсолютно, — безапеляционно заявил Лаврентий Филиппович. — Княгиня Титова ее узнала, — добавил он.
— И что же вы собираетесь предпринять? — осведомился я, усаживаясь в штофное кресло с высокой спинкой напротив камина. Порой мне нравилось смотреть на огонь. — Посадить под замок Сысоева?
— Яков Андреевич, — Медведев покачал головой, — вы несправедливы ко мне, — он тяжело вздохнул. — Иногда и я вынужден признавать свои ошибки…
— В самом деле? — теперь я не поверил своим ушам.
— Я допускаю, что жемчужину управляющему могли подбросить, — Лаврентий Филиппович проигнорировал мою иронию, — но ведь кто-то же убил Титова! — воскликнул он.
— Несомненно, — ответил я. — Но…
— Я собираюсь учинить Никите Дмитриевичу допрос, — перебил меня Медведев.
Я подумал, что допрос будет неприменно с пристрастием.
— Могу ли я при этом присутствовать? — осведомился я.
— Если желаете, — пожал плечами Медведев. Он взял со стола бархатную коробочку и заклопнул ее со звонким щелчком.
В этот самый момент в гостиную и вошел Никита Дмитриевич.
— Вы очень кстати, — широко улыбнулся Лавретий Филиппович. — У меня к вам есть несколько вопросов, — добавил он.
Мы с Сысоевым переглянулись.
— В чем дело? — осведомился Никита Дмитриевич. Он только что вышел из спальни княгини, которая отдавала ему очередные распоряжения. Но Ольга Павловна по просьбе Лаврентия Филипповича удержалась-таки и ничего не сказала ему о лакейской находке. Поэтому управляющий имением пребывал в блаженном неведении, относительно туч, сгустившихся у него над головой.
— А дело, милейший, вот в чем, — ответил Медведев и снова раскрыл коробочку.
— Не понимаю, — изумленно проговорил Никита Дмитриевич, уставившись на чудо-жемчужину. — Вы нашли подарок князя Николая Николаевича? — осведомился он.
— Совершенно верно, — подтвердил Медведев. — И знаете где? — невинно осведомился он, хлопая своими золотисто-оранжевыми ресницами.
— Где? — встревоженно осведомился Сысоев, подозревая неладное.
— В вашей спальне, — развел ручищами Лаврентий Филиппович.
— А, — протянул Сысоев, — нечто в этом роде я и подозревал, — он опустился на стул красного дерева.
— Итак, — начал Лаврентий Филиппович, — зачем вы убили князя?
— Я?! — лицо Сысоева побагровело.
— Успокойтесь, Никита Дмитриевич, — попросил я его и положил ему руку на плечу. — Это у Лаврентия Филипповича просто такая манера вести беседу…
— Я никого не убивал! — воскликнул управляющий.
— А жемчужину затем украли? — спросил Медведев, кивнув на корбочку, которая продолжала лежать на столике. — Дети голодают? — осведомился он.
— У меня нет детей, — устало произнес Никита Дмитриевич.
— Так значит для другой какой-то надобности? — предположил Лаврентий Филиппович.
— Я впервые вижу эту жемчужину, — чеканным голосом ответил управляющий.
— Ой ли? — не поверил Медведев. — А англичанку зачем… того-с?
— Вы бредите! — потерял, наконец, терпение Сысоев.
— Попрошу не оскорблять! — добродушно проговорил Медведев. Мне показалось, что он и сам не верит в то, что Никита Дмитриевич мог совершить хотя бы одно из перечисленных им преступлений. — Кстати, а где вы были около двух часов назад? — осведомился он.
Тогда Сысоеву пришлось перессказать Лаврентию Филипповичу все то, что он уже поведал мне.
— Так, так, так, — пробормотал Медведев. — Очень интересно! А потом что вы делали?
— Потом, — Сысоев замялся, — я некоторое время провел у себя в комнате, — со вздохом ответил он.
— Значит, — подытожил Медведев, — алиби у вас никакого нет…
— Я бы на вашем месте занялся Гродецким, — посоветовал я Лаврентию Филипповичу.
— Я не нуждаюсь в ваших рекомендациях, — холодно проговорил квартальный, блеснув глазами.
— Тогда я иду в комнату мисс Браун, — ответил я. — Вы со мной? — спросил я Сысоева.
— Разумеется, — ответил он.
— Без меня туда никто не пойдет, — заявил Лаврентий Филиппович. — Так что вам, господа, придется подождать, пока я верну жемчужину владелице, — добавил он.
— А что сейчас делают дети? — осведомился я. — И с кем они?
— С Грушенькой, — ответил Лаврентий Филиппович. — Барыня-то — особа чувствительная, — добавил он. — Осерчала она было на ключницу, да простила… Как ей без наперстницы-то? Особливо теперь! Тем более, что вы, — Медведев ткнул в меня пальцем, — с вашей индианкой, похоже, не имеете никакого отношения к убийству Николая Николаевича…
— Я рад, что вы, наконец-то, это поняли, — заметил я.
— Так считает княгиня, — сказал Медведев. Он спрятал коробочку в карман сюртука и вышел из комнаты, оставив нас с Никитой Дмитриевичем наедине в гостиной.
— Выезды еще не расчистили? — осведомился я.
— Думаю, что к завтрашнему утру управимся, — ответил Сысоев. — Так что, — добавил он, — вам, кажется, недолго осталось терпеть весь этот кошмар!
Не успели мы обменяться и парой реплик, как вернулся Лаврентий Филиппович.
— Яков Андреевич, — деловито поинтересовался он, — вы еще не передумали осматривать тело мисс Браун?
— Разумеется, нет, — ответил я.
Медведев отпер дверь ключом из связки, которую он повсюду носил с собой. Мы с Никитой Дмитриевичем вошли в комнату вслед за ним. От мертвой тишины, царствующей здесь, нам с ним сделалось жутко.
В комнате ничего не изменилось со смертью ее хозяйки. Мебель стояла по-прежнему на своих местах, после того, как в комнате поработала горничная, на ней не осталось ни единой пылинки, рояль был раскрыт, словно мисс Браун вот-вот собиралась сесть за него и вновь заиграть свою Дюссекову сонату…
Однако Мери-Энн лежала неподалеку, на вощеном полу, который сверкал в лучах утреннего солнца. Глаза ее были широко раскрыты, волосы рассыпались по плечам, из-под темного, тяжелого платья выглядывала обнаженная щиколотка. На виске у нее алела маленькая ранка, ставшая для англичанки смертельной.
Я осмотрел комод, возле которого лежало тело мисс Браун. Угол его, и в самом деле, был перепачкан в крови. Поэтому я рассудил, что предположение Медведева о падении англичанки оказалось весьма справедливым. Оставалось только выяснить, было ли это падение случайным?
Я заключил, что — нет, потому как платье ее было измято и порвано.
— Следы борьбы? — предположил Лаврентий Филиппович. — Не с вами ли сражалась мисс Браун? — осведомился Медведев у управляющего.
— Я же вам говорил, что слышал голос, который…
— Мало ли кто и что говорит? — усмехнулся квартальный. — Мне тут намедни один убийца рассказывал, что ему призрак являлся… А вы говорите голос, — развел руками Лаврентий Филиппович. — Не ваш ли?
— Нет, это превосходит всяческие границы! — Сысоев схватился руками за голову.
— Да ладно вам, не серчайте, — примирительно произнес Медведев, — обязанности у нас такие, — выдохнул он.
Сысоев ничего не ответил, его и так мутило при виде мертвого тела, а тут еще Лаврентий Филиппович со своими инсинуациями…
В этот момент на пороге появился отец Макарий, по-прежнему в длинной рясе, которая делала его похожим на ворона.
— Что творится в этом доме? — запричитал он, схватившись руками за лицо. — Ни соборовоть по-человечески нельзя, ни похоронить по православному обряду. Вот и еще одна душа наш бренный мир без исповеди покинула… — продолжал сокрушаться отец Макарий.
— Да не печальтесь вы так, — со вздохом проговорил Никита Дмитриевич. — Она же лютеранка!
— Ну, — протянул священник, — это не особенно меняет дело! Все перед Всевышним едины.
Тем временем я обратил внимание, что из-за корсажа у Мери-Энн выглядывает крохотный уголок какой-то глянцевой бумаги. Я склонился над англичанкой и потянул за этот уголок, который оказался краешком элегантной визитной карточки.
— Что это? — встал в охотничью стойку Лаврентий Филиппович.
— Сейчас посмотрим, — ответил я и поднес находку к глазам.
Каково же было мое удивление, когда я понял, что держу в руках визитку Божены Феликсовны.
— Ну! — Медведев продолжал проявлять нетерпение. Но не мог же я сказать ему, что держу в руках визитную карточку моей любимой кузины, потому как эта информация только усложнила бы все это и без того запутанное дело, поскольку Лаврентий Филиппович счел бы визитную карточку Зизевской за доказательство моей причастности к гибели англичанки.
По моему же мнению, она только доказывала связь Гродецкого, которого индусы встречали в салоне Божены, с покойницей Мери-Энн.
— Визитная карточка, — ответил я и сделал вид, что имя Божены Феликсовны Зизевской мне ни о чем не говорит. Я надеялся, что Лаврентию Филипповичу ничего не известно о нашем близком родстве. Ее мать — Софья Андреевна Кольцова приходилась мне теткой. К счастью для меня, Божена Феликсовна носила фамилию отца.
— Дайте-ка ее сюда, — попросил квартальный.
Мне не оставалось ничего другого, как выполнить просьбу Лаврентия Филипповича Медведева.
Он взял ее в руки, повертел перед глазами, но так ничего и не сказал.
В гостиной нас уже дожидалась сама Ольга Павловна Титова, соизволившая, наконец, покинуть свой будуар. Глаза у нее по-прежнему были заплаканные, красные и припухшие. На них то и дело наворачивались слезы, искусанные губы дрожали, княгиня хлюпала носом и постоянно подносила к лицу батистовый платок.
— Яков Андреевич, — всхлипнула она, как только увидела меня, — вы уж извините старуху… Такое горе! — запричитала княгиня. — Такое горе! Оно мне глаза затмило, — простонала Ольга Павловна и снова заплакала. Княгиня, и в самом деле, выглядела постаревшей на десять лет. Словно и не она бесчинствовала совсем недавно в Мириной комнате. Блеск, питаемый ненавистью, в ее огромных карих глазах померк. В ней словно надломился какой-то внутренний стержень, и я чувствовал, что эта властная некогда женщина никогда уже не станет прежней.
— Ничего, ничего, — успокоил я ее. — Я понимаю, княгиня! Вам очень тяжело!
— Да, — кивнула Титова. — Кто бы мог подумать, что такое случится?!
Я заметил, что Ольга Павловна вертит в руках бархатную коробочку и словно не решается что-то сказать.
— Не зря говорят, что жемчуг дарить нельзя, — вздохнула она. — Особенно на Рождество!
— Это еще почему? — спросил Лаврентий Филиппович.
— Примета плохая, — растолковала княгиня. — К слезам…
— Вы верите в приметы? — спросил Гродецкий, который только что вошел в гостиную.
— А как тут не верить-то? — снова всхлипнула Ольга Павловна. — Только вот… — княгиня замялась.
— Что «только»? — насторожился Медведев, не отрывая взгляда от коробочки, которая заворожила его. Я заметил, что и Станислав нет-нет да и глянет на нее.
— Не моя это жемчужина! — воскликнула княгиня Титова.
— То есть как это не ваша? — закашлялся Лаврентий Филиппович.
— Так вот, — развела руками княгиня, — не моя! Коробочка-то, конечно, от нее…
— И как же вы ее отличили? — не удержался от вопроса Гродецкий. Я обратил внимание, что Станиславу изменило его обычное самообладание. Кстати, Лаврентий Филиппович тоже бросил на Гродецкого пристальный взгляд бледно-голубых глаз.
— На моей жемчужине было несколько неровных царапинок, — сказала княгиня. — Да и блеск у нее был другой, — добавила она и задумалась, подбирая нужное слово, — … шелковистый какой-то, что ли, — пожала плечами Ольга Павловна. Она раскрыла коробочку, и все взоры обратились на перламутровую жемчужину редкостной красоты.
— А вам это не кажется? — спросил Медведев.
— Нет, — покачала головой в чепце княгиня Титова, — не кажется. Николай Николаевич говорил, что таких жемчужин всего лишь две…
— Что вы говорите? — пробормотал Лаврентий Филиппович.
— Раз есть вторая, — сказала Ольга Павловна, — то, возможно, это она и есть, — заключила княгиня.
— Но… — Гродецкий изменился в лице.
— Князь даже говорил мне, — продолжала княгиня, — что знает ее владельца. Только имени вот его не называл, — сокрушалась она.
Я готов был поспорить, что Николай Николаевич Титов имел в виду господина Гродецкого.
— А коробочка ваша? — осведомился я.
— Да, — подтвердила Ольга Павловна, — я ее сразу узнала! Вот, — показала она. — Видите? Это наши инициалы, — на дне бархатного футляра были выгровированы княжекие вензеля.
— Позвольте-ка поближе взглянуть, — попросил Лаврентий Филиппович.
Ольга Павловна покорно передала ему коробочку с жемчужиной.
— Ну и ну, — покачал головой Медведев. — Не знаю уж что и думать! — проговорил он, разглядывая несложный шифр. — И когда же вы, Ольга Павловна, это определили? — осведомился квартальный.
— Как только вы мне вернули футляр с жемчужиной, — сказала княгиня. — Я ее рассматривала, рассматривала; плакала, плакала, ну и…
— Вы абсолютно уверены? — спросил я Титову.
— Да что вы все заладили: уверена — не уверена?! — вдруг взорвалась Ольга Павловна. — Князя-то все равно теперь не вернешь! Я уж и пожалела, что вам об этом сказала! — воскликнула княгиня всердцах. — Жемчужина-то моя подаренная все равно не отыщется, а тема для сплетен будет! — заявила она уверенно.
— Неужели князя убили из-за жемчужины? — удивился отец Макарий.
Но никто ему ничего не ответил. Даже Медвдев смолчал. Все присутствующие терялись в догадках.
Чуть позже в гостиную пришли и Мира с Кинрю. Княгиня Ольга Павловна по-прежнему сторонилась моей индианки, но, тем не менее, и ей принесла свои извинения, хотя в глазах у Титовой все еще горел огонек недоверия.
Через некоторое время мужчины под руководством отца Макария перенесли тела для отпевания в княжескую часовню, скромную маленькую молельню без алтаря, которая находилась на территории имения.
Процессию возглавляла княгиня Титова, глаза у которой по-прежнему были на мокром месте. Она то и дело принималась рыдать. Под руку Ольгу павловну поддерживала снова приближенная к барыне Грушенька.
— Ох, что творится в этом имении?! — снова запел свою песню отец Макарий, который шел чуть позади меня. Он отставал всего на полшага, но голос его доносился до меня словно издалека. Священник простыл и оттого, наверное, сильно хрипел. Он откашлялся и продолжил:
— Приезжал тут намедни один проходимец…
— Что за проходимец? — заинтересовался я.
— Не знаю, — отец Макарий пожал плечами. — Не видел я его, — добавил он. — Бабы рассказывали деревенские. Спаивал местных мужиков.
— За каким таким интересом? — осведомился я, поправляя ворот пальто. За шиворот мне падали жесткие, колючие снежинки.
— А мне откуда знать, — горько усмехнулся священник. — Если бы не последние события, я, возможно, и внимания бы на это не обратил. А теперь уж не знаю, что и думать. Кажется мне, что все это как-то связано между собою. Виню вот себя, что вовремя во всем этом не разобрался, может, Николай Николаевич бы остался в живых…
— Зря вы себя корите, — ответил я. — Чему быть, того, как говорится, не миновать.
Про себя я решил, что обязательно наведаюсь в деревню, как только это станет возможным.
Когда мы вернулись в усадьбу, я решил нанести визит господину Гродецкому, личность которого мне никак не давала покоя. Я ломал голову, почему он так резко изменил свою тактику. Мне казалось, что это связано со смертью мисс Браун. Что-то пошло не так, и Гродецкий теперь подстраивался к новым правилам игры, которые он перестал диктовать. Я считал, что вмешалась сама судьба… Фаталистом мне полагалось быть по самой своей принадлежности к франкмасонскому братству.
Я постучался в тяжелую дверь, из-за которой мне ответили, что можно войти. Я переступил порог и увидел Станислава, возлежащего на оттоманке. Во рту он, по своему обыкновению, держал янтарь и пускал колечки едкого дыма.
— Яков Андреевич, — улыбнулся Гродецкий. В последнее время пан стал со мною необыкновенно любезен. — Наконец-то вы выкроили минутку, чтобы зайти ко мне…
— Мне хотелось бы обсудить с вами некоторые философские труды… — это был единственный благовидный предлог для визита, который пришел мне в голову.
Мы и в самом деле обсудили с ним работу Фомы Кемпийского и некоторые масонские идеи, которые проповедовал Сен-Мартен. Потом я перевел разговор немного в другое русло. В частности я заговорил об англичанке, но не единый мускул не дрогнул на его красивом лице.
— Вам нравилась Мери-Энн? — осведомился я.
— Не знаю, — пожал плечами Гродецкий. — Я не находил в этой мисс ничего особенного, — добавил он. — Не в моем обычае заглядываться на гувернанток… — Станислав презрительно поджал тонкие губы.
— Мне ее очень жаль, — заметил я. — Такая нелепая смерть!
— Вы правы, — согласился Гродецкий, разглядывая на стене свою коллекцию трубок.
— Мадхава сказал мне, — вкрадчиво начал я, — что вы бывали в салоне Зизевской…
— Что? — удивился Гродецкий. — А, впрочем, конечно бывал… Но я не встречал там индусов, — проговорил он задумчиво. — Хотя, — добавил он, — пани Божена могла принимать их у себя. Это вполне в ее характере, — заметил он. — Вы с ней знакомы?
— Да, — коротко ответил я, не вдываясь в подробности.
— Удивительная женщина! — оживился Гродецкий. — Красивая, умная, образованная! Не то что эта ваша Мери-Энн, — заключил он уничижительно.
Я умолчал, что обнаружил за корсажем мисс Браун визитную карточку женщины, которой так восхищался Гродецкий. Я все-таки был уверен, что гувернантка пострадала от его рук. Да и Грушенька что-то там болтала об их романе… Нет, эти двое были определенно связаны, — размышлял я про себя, разговаривая с Гродецким. Но господин Станислав почему-то эту связь настойчиво отрицал. Видимо, у него на это были довольно серьезные причины!
— А раньше вы не встречали Мери-Энн? — осведомился я.
— Опять вы за свое! — занервничал Гродецкий. — Я же сказал, что — нет!
— Извините, — ответил я. — Просто ее смерть никак не выходит у меня из головы!
— Понимаю, — кивнул Гродецкий.
— А как вы относитесь к политике нашего Государя в Польше? — осведомился я, как бы невзначай.
Гродецкий так и не ответил мне ничего определенного, словно мой вопрос поставил его в тупик. Я же не сомневался, что эта проблема должна была активно обсуждаться на масонских собраниях в Варшаве, так как непосредственно затрагивала интересы польского Великого востока. Это меня насторожило, я начал подозревать, что именно здесь и была зарыта собака. Николай Николаевич слыл человеком весьма влиятельным, ходили слухи, что к его вопросам прислушивался сам Император, что уж говорить о рядовых участниках масонских собраний. Князь Титов мог выступать и против присоединения к польскому Великому востоку Виленских лож. Насколько мне было известно, Николай Николаевич Титов был членом «Астреи», которая намеревалась взять их под свой протекторат. Это могло и не устраивать пана Гродецкого, но чтобы разыгрывать ритуальное ведическое убийство?!
Невольно мне вспомнились слова Медведева о том, что Кутузов мне больше не доверяет. Неужели в них и впрямь была какая-то доля правды?!
VI
— Вы хорошо осведомлены, — сказал Гродецкий.
Я умолчал о том, что мне было знакомо и имя его наместника, Великого мастера Людвика Гутаковского, председателя государственного совета Варшавского герцогства. Кроме того я знал, что в число его членов входили и самые влиятельные польские политические деятели. Однако на этом мои познания относительно польского Великого востока исчерпывались. Я слышал только, что, якобы, ему благоволил сам Государь, но в последнее время политика двора в отношении Польши несколько изменилась, что затрагивало также и организацию польских вольных каменщиков. Но с чем это было связано, я не знал. Кажется, речь шла о присоединении литовских лож к польскому Великому востоку.
— Надеюсь, — предложил я Гродецкому, — теперь мы будем с вами действовать заодно!
— Разумеется, — кивнул Станислав Гродецкий.
Я прекрасно осознавал, что польский аристократ мне не доверяет и, образно говоря, утопит при первой представившейся возможности. Я отвечал ему той же монетой, и Гродецкий в этом нисколько не сомневался. Но я не понимал одного: почему Станислав резко изменил свое поведение по отношению ко мне? Над этим вопросом еще надо было подумать.
Я вернулся в гостиную, где меня уже поджидал Медведев с заговорщическим выражением лица.
— Лаврентий Филиппович, — обратился я к нему. — Мне требуется срочно осмотреть тело покойной гувернантки!
— Это подождет! — ответил Медведев, взмахнув рукой.
— То есть как это подождет?! — растерялся я. — Неужели приключилось что-то еще? — Я решил, что для одного небольшого имения это был уже все-таки перебор.
— Ну что вы на меня уставились, Кольцов? — усмехнулся Медведев. — Просто у меня появились кое-какие новости…
— Какие еще новости? — опасливо поинтересовался я.
Медведев взял со стола черную бархатную коробочку.
Неужели!.. Я не поверил своим глазам. Лаврентий Филиппович подмигнул мне и двумя пальцами приоткрыл ее. На черном бархате переливалась перламутром крупная морская жемчужина. Я зажмурился на какую-то долю секунды и снова открыл глаза. Жемчужина по-прежнему лежала на своем месте.
— Откуда это у вас? — осведомился я.
— Лакей принес, — сообщил Лаврентий Филиппович, — обнаружил в вещах Никиты Дмитриевича…
— Что?! — воскликнул я. — Так вы теперь еще и Сысоева подозреваете?
— Я и вас, Яков Андреевич, подозреваю, — отмахнулся квартальный.
— А мне-то казалось, что инцидент исчерпан, — усмехнулся я.
— Я буду подозревать всех и каждого, — ответил Медведев, — пока не отыщется настоящий убийца, — добавил он. — Кстати, — вдруг обратился он ко мне, — вам не кажется, что англичанка была во всем этом замешана?
Я мысленно удивился, что Лаврентию Филипповичу пришла в голову эта здравая мысль.
— Пожалуй, — я кивнул. — Но вы уверены, что это именно та жемчужина?
— Абсолютно, — безапеляционно заявил Лаврентий Филиппович. — Княгиня Титова ее узнала, — добавил он.
— И что же вы собираетесь предпринять? — осведомился я, усаживаясь в штофное кресло с высокой спинкой напротив камина. Порой мне нравилось смотреть на огонь. — Посадить под замок Сысоева?
— Яков Андреевич, — Медведев покачал головой, — вы несправедливы ко мне, — он тяжело вздохнул. — Иногда и я вынужден признавать свои ошибки…
— В самом деле? — теперь я не поверил своим ушам.
— Я допускаю, что жемчужину управляющему могли подбросить, — Лаврентий Филиппович проигнорировал мою иронию, — но ведь кто-то же убил Титова! — воскликнул он.
— Несомненно, — ответил я. — Но…
— Я собираюсь учинить Никите Дмитриевичу допрос, — перебил меня Медведев.
Я подумал, что допрос будет неприменно с пристрастием.
— Могу ли я при этом присутствовать? — осведомился я.
— Если желаете, — пожал плечами Медведев. Он взял со стола бархатную коробочку и заклопнул ее со звонким щелчком.
В этот самый момент в гостиную и вошел Никита Дмитриевич.
— Вы очень кстати, — широко улыбнулся Лавретий Филиппович. — У меня к вам есть несколько вопросов, — добавил он.
Мы с Сысоевым переглянулись.
— В чем дело? — осведомился Никита Дмитриевич. Он только что вышел из спальни княгини, которая отдавала ему очередные распоряжения. Но Ольга Павловна по просьбе Лаврентия Филипповича удержалась-таки и ничего не сказала ему о лакейской находке. Поэтому управляющий имением пребывал в блаженном неведении, относительно туч, сгустившихся у него над головой.
— А дело, милейший, вот в чем, — ответил Медведев и снова раскрыл коробочку.
— Не понимаю, — изумленно проговорил Никита Дмитриевич, уставившись на чудо-жемчужину. — Вы нашли подарок князя Николая Николаевича? — осведомился он.
— Совершенно верно, — подтвердил Медведев. — И знаете где? — невинно осведомился он, хлопая своими золотисто-оранжевыми ресницами.
— Где? — встревоженно осведомился Сысоев, подозревая неладное.
— В вашей спальне, — развел ручищами Лаврентий Филиппович.
— А, — протянул Сысоев, — нечто в этом роде я и подозревал, — он опустился на стул красного дерева.
— Итак, — начал Лаврентий Филиппович, — зачем вы убили князя?
— Я?! — лицо Сысоева побагровело.
— Успокойтесь, Никита Дмитриевич, — попросил я его и положил ему руку на плечу. — Это у Лаврентия Филипповича просто такая манера вести беседу…
— Я никого не убивал! — воскликнул управляющий.
— А жемчужину затем украли? — спросил Медведев, кивнув на корбочку, которая продолжала лежать на столике. — Дети голодают? — осведомился он.
— У меня нет детей, — устало произнес Никита Дмитриевич.
— Так значит для другой какой-то надобности? — предположил Лаврентий Филиппович.
— Я впервые вижу эту жемчужину, — чеканным голосом ответил управляющий.
— Ой ли? — не поверил Медведев. — А англичанку зачем… того-с?
— Вы бредите! — потерял, наконец, терпение Сысоев.
— Попрошу не оскорблять! — добродушно проговорил Медведев. Мне показалось, что он и сам не верит в то, что Никита Дмитриевич мог совершить хотя бы одно из перечисленных им преступлений. — Кстати, а где вы были около двух часов назад? — осведомился он.
Тогда Сысоеву пришлось перессказать Лаврентию Филипповичу все то, что он уже поведал мне.
— Так, так, так, — пробормотал Медведев. — Очень интересно! А потом что вы делали?
— Потом, — Сысоев замялся, — я некоторое время провел у себя в комнате, — со вздохом ответил он.
— Значит, — подытожил Медведев, — алиби у вас никакого нет…
— Я бы на вашем месте занялся Гродецким, — посоветовал я Лаврентию Филипповичу.
— Я не нуждаюсь в ваших рекомендациях, — холодно проговорил квартальный, блеснув глазами.
— Тогда я иду в комнату мисс Браун, — ответил я. — Вы со мной? — спросил я Сысоева.
— Разумеется, — ответил он.
— Без меня туда никто не пойдет, — заявил Лаврентий Филиппович. — Так что вам, господа, придется подождать, пока я верну жемчужину владелице, — добавил он.
— А что сейчас делают дети? — осведомился я. — И с кем они?
— С Грушенькой, — ответил Лаврентий Филиппович. — Барыня-то — особа чувствительная, — добавил он. — Осерчала она было на ключницу, да простила… Как ей без наперстницы-то? Особливо теперь! Тем более, что вы, — Медведев ткнул в меня пальцем, — с вашей индианкой, похоже, не имеете никакого отношения к убийству Николая Николаевича…
— Я рад, что вы, наконец-то, это поняли, — заметил я.
— Так считает княгиня, — сказал Медведев. Он спрятал коробочку в карман сюртука и вышел из комнаты, оставив нас с Никитой Дмитриевичем наедине в гостиной.
— Выезды еще не расчистили? — осведомился я.
— Думаю, что к завтрашнему утру управимся, — ответил Сысоев. — Так что, — добавил он, — вам, кажется, недолго осталось терпеть весь этот кошмар!
Не успели мы обменяться и парой реплик, как вернулся Лаврентий Филиппович.
— Яков Андреевич, — деловито поинтересовался он, — вы еще не передумали осматривать тело мисс Браун?
— Разумеется, нет, — ответил я.
Медведев отпер дверь ключом из связки, которую он повсюду носил с собой. Мы с Никитой Дмитриевичем вошли в комнату вслед за ним. От мертвой тишины, царствующей здесь, нам с ним сделалось жутко.
В комнате ничего не изменилось со смертью ее хозяйки. Мебель стояла по-прежнему на своих местах, после того, как в комнате поработала горничная, на ней не осталось ни единой пылинки, рояль был раскрыт, словно мисс Браун вот-вот собиралась сесть за него и вновь заиграть свою Дюссекову сонату…
Однако Мери-Энн лежала неподалеку, на вощеном полу, который сверкал в лучах утреннего солнца. Глаза ее были широко раскрыты, волосы рассыпались по плечам, из-под темного, тяжелого платья выглядывала обнаженная щиколотка. На виске у нее алела маленькая ранка, ставшая для англичанки смертельной.
Я осмотрел комод, возле которого лежало тело мисс Браун. Угол его, и в самом деле, был перепачкан в крови. Поэтому я рассудил, что предположение Медведева о падении англичанки оказалось весьма справедливым. Оставалось только выяснить, было ли это падение случайным?
Я заключил, что — нет, потому как платье ее было измято и порвано.
— Следы борьбы? — предположил Лаврентий Филиппович. — Не с вами ли сражалась мисс Браун? — осведомился Медведев у управляющего.
— Я же вам говорил, что слышал голос, который…
— Мало ли кто и что говорит? — усмехнулся квартальный. — Мне тут намедни один убийца рассказывал, что ему призрак являлся… А вы говорите голос, — развел руками Лаврентий Филиппович. — Не ваш ли?
— Нет, это превосходит всяческие границы! — Сысоев схватился руками за голову.
— Да ладно вам, не серчайте, — примирительно произнес Медведев, — обязанности у нас такие, — выдохнул он.
Сысоев ничего не ответил, его и так мутило при виде мертвого тела, а тут еще Лаврентий Филиппович со своими инсинуациями…
В этот момент на пороге появился отец Макарий, по-прежнему в длинной рясе, которая делала его похожим на ворона.
— Что творится в этом доме? — запричитал он, схватившись руками за лицо. — Ни соборовоть по-человечески нельзя, ни похоронить по православному обряду. Вот и еще одна душа наш бренный мир без исповеди покинула… — продолжал сокрушаться отец Макарий.
— Да не печальтесь вы так, — со вздохом проговорил Никита Дмитриевич. — Она же лютеранка!
— Ну, — протянул священник, — это не особенно меняет дело! Все перед Всевышним едины.
Тем временем я обратил внимание, что из-за корсажа у Мери-Энн выглядывает крохотный уголок какой-то глянцевой бумаги. Я склонился над англичанкой и потянул за этот уголок, который оказался краешком элегантной визитной карточки.
— Что это? — встал в охотничью стойку Лаврентий Филиппович.
— Сейчас посмотрим, — ответил я и поднес находку к глазам.
Каково же было мое удивление, когда я понял, что держу в руках визитку Божены Феликсовны.
— Ну! — Медведев продолжал проявлять нетерпение. Но не мог же я сказать ему, что держу в руках визитную карточку моей любимой кузины, потому как эта информация только усложнила бы все это и без того запутанное дело, поскольку Лаврентий Филиппович счел бы визитную карточку Зизевской за доказательство моей причастности к гибели англичанки.
По моему же мнению, она только доказывала связь Гродецкого, которого индусы встречали в салоне Божены, с покойницей Мери-Энн.
— Визитная карточка, — ответил я и сделал вид, что имя Божены Феликсовны Зизевской мне ни о чем не говорит. Я надеялся, что Лаврентию Филипповичу ничего не известно о нашем близком родстве. Ее мать — Софья Андреевна Кольцова приходилась мне теткой. К счастью для меня, Божена Феликсовна носила фамилию отца.
— Дайте-ка ее сюда, — попросил квартальный.
Мне не оставалось ничего другого, как выполнить просьбу Лаврентия Филипповича Медведева.
Он взял ее в руки, повертел перед глазами, но так ничего и не сказал.
В гостиной нас уже дожидалась сама Ольга Павловна Титова, соизволившая, наконец, покинуть свой будуар. Глаза у нее по-прежнему были заплаканные, красные и припухшие. На них то и дело наворачивались слезы, искусанные губы дрожали, княгиня хлюпала носом и постоянно подносила к лицу батистовый платок.
— Яков Андреевич, — всхлипнула она, как только увидела меня, — вы уж извините старуху… Такое горе! — запричитала княгиня. — Такое горе! Оно мне глаза затмило, — простонала Ольга Павловна и снова заплакала. Княгиня, и в самом деле, выглядела постаревшей на десять лет. Словно и не она бесчинствовала совсем недавно в Мириной комнате. Блеск, питаемый ненавистью, в ее огромных карих глазах померк. В ней словно надломился какой-то внутренний стержень, и я чувствовал, что эта властная некогда женщина никогда уже не станет прежней.
— Ничего, ничего, — успокоил я ее. — Я понимаю, княгиня! Вам очень тяжело!
— Да, — кивнула Титова. — Кто бы мог подумать, что такое случится?!
Я заметил, что Ольга Павловна вертит в руках бархатную коробочку и словно не решается что-то сказать.
— Не зря говорят, что жемчуг дарить нельзя, — вздохнула она. — Особенно на Рождество!
— Это еще почему? — спросил Лаврентий Филиппович.
— Примета плохая, — растолковала княгиня. — К слезам…
— Вы верите в приметы? — спросил Гродецкий, который только что вошел в гостиную.
— А как тут не верить-то? — снова всхлипнула Ольга Павловна. — Только вот… — княгиня замялась.
— Что «только»? — насторожился Медведев, не отрывая взгляда от коробочки, которая заворожила его. Я заметил, что и Станислав нет-нет да и глянет на нее.
— Не моя это жемчужина! — воскликнула княгиня Титова.
— То есть как это не ваша? — закашлялся Лаврентий Филиппович.
— Так вот, — развела руками княгиня, — не моя! Коробочка-то, конечно, от нее…
— И как же вы ее отличили? — не удержался от вопроса Гродецкий. Я обратил внимание, что Станиславу изменило его обычное самообладание. Кстати, Лаврентий Филиппович тоже бросил на Гродецкого пристальный взгляд бледно-голубых глаз.
— На моей жемчужине было несколько неровных царапинок, — сказала княгиня. — Да и блеск у нее был другой, — добавила она и задумалась, подбирая нужное слово, — … шелковистый какой-то, что ли, — пожала плечами Ольга Павловна. Она раскрыла коробочку, и все взоры обратились на перламутровую жемчужину редкостной красоты.
— А вам это не кажется? — спросил Медведев.
— Нет, — покачала головой в чепце княгиня Титова, — не кажется. Николай Николаевич говорил, что таких жемчужин всего лишь две…
— Что вы говорите? — пробормотал Лаврентий Филиппович.
— Раз есть вторая, — сказала Ольга Павловна, — то, возможно, это она и есть, — заключила княгиня.
— Но… — Гродецкий изменился в лице.
— Князь даже говорил мне, — продолжала княгиня, — что знает ее владельца. Только имени вот его не называл, — сокрушалась она.
Я готов был поспорить, что Николай Николаевич Титов имел в виду господина Гродецкого.
— А коробочка ваша? — осведомился я.
— Да, — подтвердила Ольга Павловна, — я ее сразу узнала! Вот, — показала она. — Видите? Это наши инициалы, — на дне бархатного футляра были выгровированы княжекие вензеля.
— Позвольте-ка поближе взглянуть, — попросил Лаврентий Филиппович.
Ольга Павловна покорно передала ему коробочку с жемчужиной.
— Ну и ну, — покачал головой Медведев. — Не знаю уж что и думать! — проговорил он, разглядывая несложный шифр. — И когда же вы, Ольга Павловна, это определили? — осведомился квартальный.
— Как только вы мне вернули футляр с жемчужиной, — сказала княгиня. — Я ее рассматривала, рассматривала; плакала, плакала, ну и…
— Вы абсолютно уверены? — спросил я Титову.
— Да что вы все заладили: уверена — не уверена?! — вдруг взорвалась Ольга Павловна. — Князя-то все равно теперь не вернешь! Я уж и пожалела, что вам об этом сказала! — воскликнула княгиня всердцах. — Жемчужина-то моя подаренная все равно не отыщется, а тема для сплетен будет! — заявила она уверенно.
— Неужели князя убили из-за жемчужины? — удивился отец Макарий.
Но никто ему ничего не ответил. Даже Медвдев смолчал. Все присутствующие терялись в догадках.
Чуть позже в гостиную пришли и Мира с Кинрю. Княгиня Ольга Павловна по-прежнему сторонилась моей индианки, но, тем не менее, и ей принесла свои извинения, хотя в глазах у Титовой все еще горел огонек недоверия.
Через некоторое время мужчины под руководством отца Макария перенесли тела для отпевания в княжескую часовню, скромную маленькую молельню без алтаря, которая находилась на территории имения.
Процессию возглавляла княгиня Титова, глаза у которой по-прежнему были на мокром месте. Она то и дело принималась рыдать. Под руку Ольгу павловну поддерживала снова приближенная к барыне Грушенька.
— Ох, что творится в этом имении?! — снова запел свою песню отец Макарий, который шел чуть позади меня. Он отставал всего на полшага, но голос его доносился до меня словно издалека. Священник простыл и оттого, наверное, сильно хрипел. Он откашлялся и продолжил:
— Приезжал тут намедни один проходимец…
— Что за проходимец? — заинтересовался я.
— Не знаю, — отец Макарий пожал плечами. — Не видел я его, — добавил он. — Бабы рассказывали деревенские. Спаивал местных мужиков.
— За каким таким интересом? — осведомился я, поправляя ворот пальто. За шиворот мне падали жесткие, колючие снежинки.
— А мне откуда знать, — горько усмехнулся священник. — Если бы не последние события, я, возможно, и внимания бы на это не обратил. А теперь уж не знаю, что и думать. Кажется мне, что все это как-то связано между собою. Виню вот себя, что вовремя во всем этом не разобрался, может, Николай Николаевич бы остался в живых…
— Зря вы себя корите, — ответил я. — Чему быть, того, как говорится, не миновать.
Про себя я решил, что обязательно наведаюсь в деревню, как только это станет возможным.
Когда мы вернулись в усадьбу, я решил нанести визит господину Гродецкому, личность которого мне никак не давала покоя. Я ломал голову, почему он так резко изменил свою тактику. Мне казалось, что это связано со смертью мисс Браун. Что-то пошло не так, и Гродецкий теперь подстраивался к новым правилам игры, которые он перестал диктовать. Я считал, что вмешалась сама судьба… Фаталистом мне полагалось быть по самой своей принадлежности к франкмасонскому братству.
Я постучался в тяжелую дверь, из-за которой мне ответили, что можно войти. Я переступил порог и увидел Станислава, возлежащего на оттоманке. Во рту он, по своему обыкновению, держал янтарь и пускал колечки едкого дыма.
— Яков Андреевич, — улыбнулся Гродецкий. В последнее время пан стал со мною необыкновенно любезен. — Наконец-то вы выкроили минутку, чтобы зайти ко мне…
— Мне хотелось бы обсудить с вами некоторые философские труды… — это был единственный благовидный предлог для визита, который пришел мне в голову.
Мы и в самом деле обсудили с ним работу Фомы Кемпийского и некоторые масонские идеи, которые проповедовал Сен-Мартен. Потом я перевел разговор немного в другое русло. В частности я заговорил об англичанке, но не единый мускул не дрогнул на его красивом лице.
— Вам нравилась Мери-Энн? — осведомился я.
— Не знаю, — пожал плечами Гродецкий. — Я не находил в этой мисс ничего особенного, — добавил он. — Не в моем обычае заглядываться на гувернанток… — Станислав презрительно поджал тонкие губы.
— Мне ее очень жаль, — заметил я. — Такая нелепая смерть!
— Вы правы, — согласился Гродецкий, разглядывая на стене свою коллекцию трубок.
— Мадхава сказал мне, — вкрадчиво начал я, — что вы бывали в салоне Зизевской…
— Что? — удивился Гродецкий. — А, впрочем, конечно бывал… Но я не встречал там индусов, — проговорил он задумчиво. — Хотя, — добавил он, — пани Божена могла принимать их у себя. Это вполне в ее характере, — заметил он. — Вы с ней знакомы?
— Да, — коротко ответил я, не вдываясь в подробности.
— Удивительная женщина! — оживился Гродецкий. — Красивая, умная, образованная! Не то что эта ваша Мери-Энн, — заключил он уничижительно.
Я умолчал, что обнаружил за корсажем мисс Браун визитную карточку женщины, которой так восхищался Гродецкий. Я все-таки был уверен, что гувернантка пострадала от его рук. Да и Грушенька что-то там болтала об их романе… Нет, эти двое были определенно связаны, — размышлял я про себя, разговаривая с Гродецким. Но господин Станислав почему-то эту связь настойчиво отрицал. Видимо, у него на это были довольно серьезные причины!
— А раньше вы не встречали Мери-Энн? — осведомился я.
— Опять вы за свое! — занервничал Гродецкий. — Я же сказал, что — нет!
— Извините, — ответил я. — Просто ее смерть никак не выходит у меня из головы!
— Понимаю, — кивнул Гродецкий.
— А как вы относитесь к политике нашего Государя в Польше? — осведомился я, как бы невзначай.
Гродецкий так и не ответил мне ничего определенного, словно мой вопрос поставил его в тупик. Я же не сомневался, что эта проблема должна была активно обсуждаться на масонских собраниях в Варшаве, так как непосредственно затрагивала интересы польского Великого востока. Это меня насторожило, я начал подозревать, что именно здесь и была зарыта собака. Николай Николаевич слыл человеком весьма влиятельным, ходили слухи, что к его вопросам прислушивался сам Император, что уж говорить о рядовых участниках масонских собраний. Князь Титов мог выступать и против присоединения к польскому Великому востоку Виленских лож. Насколько мне было известно, Николай Николаевич Титов был членом «Астреи», которая намеревалась взять их под свой протекторат. Это могло и не устраивать пана Гродецкого, но чтобы разыгрывать ритуальное ведическое убийство?!
Невольно мне вспомнились слова Медведева о том, что Кутузов мне больше не доверяет. Неужели в них и впрямь была какая-то доля правды?!
VI
После разговора с Гродецким, я вернулся в гостиную, где застал одного Медведева, который чертил на листке бумаге какие-то схемы. Вид у него был очень сосредоточенный и важный. Едва заметив меня, Лаврентий Филиппович скомкал листок и сунул его себе в карман, едва не опрокинув чернильницу.
— А, Яков Андреевич, — пробормотал он и опустил глаза. Я догадался, что он снова обдумывал возможность моей причастности к убийствам.
— Лаврентий Филиппович, — обратился я к нему, — а когда вы собираетесь выпустить на волю наших индусов? Ведь их вина, если мне не изменяет память, кажется, не доказана! По-моему судьба господ Мадхавы с Агастьей в этом доме никого не волнует… — я укоризненно покачал головой. — Не вы ли у нас стоите на страже закона и порядка?
— Ну, хорошо, хорошо, — раздраженно проговорил Медведев. — Я выпущу их под вашу ответственность!
— Буду вам очень признателен, Лаврентий Филиппович, — я склонил голову в любезном поклоне.
— Да вы, Яков Андреевич, и мертвого из гроба поднимите! — воскликнул он.
Я проводил его до комнаты индусов. Медведев отпер дверь и замер на пороге. Мадхава, Агастья и Кинрю играли на полу в какую-то игру. Я разглядел, что перед ними лежала игральная доска вай Ки, одной из четырех дальневосточных королевских игр. Похоже, мой Золотой дракон решил на время забросить шахматы.
— Господин Юкио, — взорвался Лаврентий Филиппович, — а вы-то здесь откуда?!
— Разве вы не знаете, господин квартальный, — усмехнулся я, — что Кинрю умеет проходить сквозь стены?
— А!.. — Медведев раздраженно махнул рукой, давая понять, что с нами в любом случае разговаривать бесполезно. — Господа индусы, вы свободны! — добавил он, развернулся на каблуках и вышел из комнаты.
— Чудеса! — воскликнул Мадхава. — Яков Андреевич, — догадался он, — это, наверное, вы постарались?!
— Немного, — скромно ответил я. — Кинрю, — обратился я к моему ангелу-хранителю, — ты и здесь никому не даешь покоя?!
— Очень занимательная игра, — сказал Агастья. — Мы очень благодарны нашему новому другу, — индиец кивнул в сторону Кинрю, — что он научил нас в нее играть!
Говоря откровенно, я до сих пор не мог толком ее освоить. Игра эта имела свой философский смысл, но сколько бы я ни соперничал в ней с моим Золотым драконом, ни разу мне не удалось обыграть его. Хотя я должен был признать, что однажды эта игральная доска, разделенная на квадратики, спасла мне жизнь, когда японец использовал ее не по своему прямому назначению, а как орудие, которым он оглушил моего противника — брата Алавиона, продавшегося мальтийцам.
Японец оторвал свой взгляд от доски, в нем читалась такая тоска, что мне стало нехорошо. Я в очередной раз заметил, что смерть англичанки произвела на него слишком сильное впечатление.
Вдруг раздался громкий стук в дверь.
— Войдите! — воскликнул встревоженный Мадхава. Индийцы уже привыкли ждать в этом доме одних только неприятностей.
В комнату влетела раскрасневшаяся, взволнованная Грушенька, на которой лица не было.
— Беда! — вскричала она. — С Ольгой Павловной совсем плохо!
— Что случилось? — спросил Кинрю.
— Барыня заболела, — всхлипнула Грушенька и утерла глаза косынкой. — Жар у нее, — объяснила она. — А доктора-то нет! — всплеснула руками ключница. — И послать за ним никак нельзя! Я уже у Никиты Дмитриевича спрашивала…
— А, Яков Андреевич, — пробормотал он и опустил глаза. Я догадался, что он снова обдумывал возможность моей причастности к убийствам.
— Лаврентий Филиппович, — обратился я к нему, — а когда вы собираетесь выпустить на волю наших индусов? Ведь их вина, если мне не изменяет память, кажется, не доказана! По-моему судьба господ Мадхавы с Агастьей в этом доме никого не волнует… — я укоризненно покачал головой. — Не вы ли у нас стоите на страже закона и порядка?
— Ну, хорошо, хорошо, — раздраженно проговорил Медведев. — Я выпущу их под вашу ответственность!
— Буду вам очень признателен, Лаврентий Филиппович, — я склонил голову в любезном поклоне.
— Да вы, Яков Андреевич, и мертвого из гроба поднимите! — воскликнул он.
Я проводил его до комнаты индусов. Медведев отпер дверь и замер на пороге. Мадхава, Агастья и Кинрю играли на полу в какую-то игру. Я разглядел, что перед ними лежала игральная доска вай Ки, одной из четырех дальневосточных королевских игр. Похоже, мой Золотой дракон решил на время забросить шахматы.
— Господин Юкио, — взорвался Лаврентий Филиппович, — а вы-то здесь откуда?!
— Разве вы не знаете, господин квартальный, — усмехнулся я, — что Кинрю умеет проходить сквозь стены?
— А!.. — Медведев раздраженно махнул рукой, давая понять, что с нами в любом случае разговаривать бесполезно. — Господа индусы, вы свободны! — добавил он, развернулся на каблуках и вышел из комнаты.
— Чудеса! — воскликнул Мадхава. — Яков Андреевич, — догадался он, — это, наверное, вы постарались?!
— Немного, — скромно ответил я. — Кинрю, — обратился я к моему ангелу-хранителю, — ты и здесь никому не даешь покоя?!
— Очень занимательная игра, — сказал Агастья. — Мы очень благодарны нашему новому другу, — индиец кивнул в сторону Кинрю, — что он научил нас в нее играть!
Говоря откровенно, я до сих пор не мог толком ее освоить. Игра эта имела свой философский смысл, но сколько бы я ни соперничал в ней с моим Золотым драконом, ни разу мне не удалось обыграть его. Хотя я должен был признать, что однажды эта игральная доска, разделенная на квадратики, спасла мне жизнь, когда японец использовал ее не по своему прямому назначению, а как орудие, которым он оглушил моего противника — брата Алавиона, продавшегося мальтийцам.
Японец оторвал свой взгляд от доски, в нем читалась такая тоска, что мне стало нехорошо. Я в очередной раз заметил, что смерть англичанки произвела на него слишком сильное впечатление.
Вдруг раздался громкий стук в дверь.
— Войдите! — воскликнул встревоженный Мадхава. Индийцы уже привыкли ждать в этом доме одних только неприятностей.
В комнату влетела раскрасневшаяся, взволнованная Грушенька, на которой лица не было.
— Беда! — вскричала она. — С Ольгой Павловной совсем плохо!
— Что случилось? — спросил Кинрю.
— Барыня заболела, — всхлипнула Грушенька и утерла глаза косынкой. — Жар у нее, — объяснила она. — А доктора-то нет! — всплеснула руками ключница. — И послать за ним никак нельзя! Я уже у Никиты Дмитриевича спрашивала…