— С вами могло приключиться какое-нибудь несчастье, — пришел мне на выручку Кинрю.
Я видел, что Мери-Энн мне не поверила, но это, говоря откровенно, меня не особенно волновало. Гораздо больше меня занимала мысль о том, куда мог подеваться шейный платок и перчатки? И вообще, почему они все-таки исчезли? И как была связана мисс Браун с господином Станиславом Гродецким?
Спустя полчаса мы вернулись в столовую, где на этот раз и в самом деле уже подавали обед. Даже Ольга Павловна соизволила пожаловать к столу, несмотря на глубокий траур и скорбь. Она присела во главе стола, как и полагалось хозяке.
Отсутствовали только горе-брахманы да батюшка, которого княгиня, в знак особого уважения, поселила в кабинете покойного.
Его подождали минут пятнадцать, но потом все-таки решили начинать трапезничать без него. И только пододвинув к себе аппетитную кулебяку да рябчиков под белым соусом и хрустальный бокал с вензелем князя, до краев наполненный венгерским, я понял, что здорово проголодался.
Стол обходил лакей с завернутой в салфетку бутылкой. Мира бросала на меня нежные взоры, Кинрю потупился и не смотрел по сторонам, англичанка сидела за столом окаменевшая, будто бы неживая. Один только Гродецкий, казалось, сохранял прекрасное расположение духа, одет был с иголочки и кушал с завидным аппетитом.
— Что вы собираетесь предпринять? — с важным видом обратился поляк к Медведеву. — Убийца разгуливает по усадьбе, а полиция бездействует, — заметил он, делая несколько глотков из бокала.
— А вы предлагаете устроить в вашей комнате обыск? — ядовито осведомился Лаврентий Филиппович, уплетая за обе щеки аппетитное крылышко.
— Почему у меня? — передернул плечами Гродецкий.
— Ну, — задумчиво проговорил квартальный, помедлил немного и произнес, — потому что жемчужину мог украсть кто угодно, — развел он руками.
— Not me! — решительно заявила мисс Браун.
— В том числе и вы! — возразил ей Лаврентий Филиппович.
Англичанка вспыхнула, демонстративно отвернулась от Медведева, склонилась над тарелкой и углубилась в трапезу. Воцарилось гробовое молчание, прерываемое звоном столового серебра.
— Господин Колганов, а вы как себя чувствуете? — вкрадчиво осведомился квартальный, сверля пристальным взглядом небесных глаз несчасного Ивана Парфеновича, который едва не подавился закуской.
— Неважно, — ответил он, — сердце пошаливает…
— Ну-ну, — проговорил, кряхтя, Лаврентий Филиппович. — Неспокойно, наверное, у вас на душе, вот сердечко-то и покалывает, — заключил он удовлетворенно. — Совесть, видать, замучила!
— Что вы имеете в виду? — Ольга Павловна впервые оторвала свой взгляд от тарелки. — Иван Парфенович? Но этого же не может быть! — всплеснула она руками.
— Успокойтесь, княгиня, — сказал Медведев. — Иван Парфенович Колганов — всего лишь подозреваемый!
Я не мог наблюдать за этим фарсом без смеха, и одному Господу Богу было известно, чего мне стоило сохранять бесстрастное и непроницаемое лицо.
— Ну у вас, Лаврентий Филиппович, и шуточки! — облегченно выдохнула княгиня. — Я уверена, — всхлипнула она, — что это дело рук проклятых индийцев! — Ольга Павловна зло стрельнула глазами в сторону Миры.
Индианка почувствовала этот взгляд и замерла, словно натянутая, готовая в одночастье лопнуть, струна. На Миру было больно смотреть, и я готов был разорвать на части княгиню, которая вела себя по отношению к ней по меньшей мере несправедливо. Однако я отдавал дань ее горю и потому прощал…
Гродецкий поднял бокал с венгерским, осушил его и механически перевернул вверх дном привычным движением руки. Потом, правда, вернул его в исходное положение и поставил на скатерть. Однако этот жест поляка привел меня в искреннее изумление. Неужели?.. Но почему тогда?..
На страницах своего дневника я все же осмелюсь открыть эту тайну… Да смилостивятся надо мною Господь и братья! Но иначе я не сумею объяснить, что именно так удивило меня!
Станислав Гродецкий невольно проделал один из опознавательных масонских знаков. Но если он масон?.. В памяти у меня тут же всплыли перчатки, таинственным образом исчезнувшие из комнаты англичанки, и мысль, возникшая у меня тогда…
Я снова взглянул на Гродецкого, который как ни в чем не бывало уплетал один из двух супов, поданных к столу.
Но если поляк — масон, — рассуждал я мысленно, — он не мог не знать, что и я тоже принадлежу к огромному и могущественному братству вольных каменщиков! Если только Титов не успел сказать ему об этом? Но князь не представил Гродецкого как брата и мне, что тоже было одним из обстоятельств, которые я не в силах был объяснить. Впрочем, этого Николай Николаевич тоже мог не успеть сделать ввиду своей скоропалительной гибели. Однако поведение Кутузова и вовсе казалось необъяснимым! Я был уверен, что если поляк и в самом деле масон, то Иван Сергеевич не мог об этом не знать, ибо он — персона весьма осведомленная, да к тому же ничего и никогда не делает без особой на то причины! Значит, — заключил я, — речь шла о какой-то неведомой мне доныне политике, игре, смысла которой я пока не понимал и выступал в ней в роли самой обыкновенной пешки!
Но я мог и ошибаться. Ведь в пользу того, что Гродецкий принадлежал к той же всемирной организации, что и я, говорило совсем немногое… И потом, если я начинал подозревать его и гувернантку, то концы и вовсе не сходились с концами. Зачем тогда поляку убивать князя, который был членом того же братства?
И все-таки я решил хоть как-то разобраться в этом вопросе и внести в него какую-то ясность. Прежде всего я посчитал возможным сделать несколько знаков Гродецкому, справедливо рассудив, что ответить на них мне он сможет только в том случае, если сам принадлежит к какому-нибудь масонскому ордену. Однако оставалась малая вероятность того, что он не захочет выдать себя…
Но я все же надеялся, что обрету в лице польского аристократа верного и надежного союзника, который поможет мне распутать это странное дело.
По левую сторону от меня сидел Никита Дмитриевич Сысоев и уныло потягивал из хрустального бокала вино. В последние часы он был особенно мрачен и потому неразговорчив. За весь обед управляющий ни с кем ни единым словом не перемолвился. Только в окно смотрел, да хмурил густые брови, чуть сросшиеся у переносицы.
— Что с вами, Никита Дмитриевич? — шепнул я ему, пока Медведев с Колгановым были заняты очередной словесной перепалкой, что уже входило у них в привычку. Лаврентий Филиппович Ивана Парфеновича иначе как за мошенника и не считал! — Что вас тревожит?
— Метель, — коротко ответил Сысоев. — А как вы в своем расследовании продвинулись? — в свою очередь осведомился он.
— Не очень, — ответил я откровенно. — Путаницы уж больно много, — добавил я, думая о своем.
— И то верно, — согласился Никита Дмитриевич.
Я отвернулся от него и поймал холодный, пронзительный взгляд Станислава. Тогда я невзначай, как бы рубя, ударил три раза ребром правой ладони по тыльной стороне левой. Это тоже было одним из знаков, по которым вольные каменщики узнавали друг друга.
Гродецкий зевнул и отвернулся к окну. Но я заметил, что мисс Браун занервничала еще сильнее. Она скомкала в руках свой кружевной, стойко надушенный восточными духами, платочек.
Потом я уронил нож, чтобы привлечь к себе внимание всей компании. Гродецкий снова посмотрел в мою сторону несколько снисходительно, тогда я, изображая неловкость, три раза потер веко указательным пальцем. Этот мой знак тоже не произвел на Станислава Гродецкого абсолютно никакого впечатления.
Затем я сделал еще несколько попыток узнать в Гродецком масона, которые также, к моему недоумению, не привели ни к чему. Однако я не стану описывать их подробно, ибо: «Я слушаю и таю в себе, иначе будет рассечено мне горло и язык мой вырван из уст моих!»
Таковы слова древней клятвы, даваемой профаном при посвящении в древнее братство.
— Батюшка! — наконец-то впервые улыбнулась безутешная вдова Ольга Павловна при виде отца Макария, который вошел в столовую. Правда у самого священника был весьма невеселый вид.
— Что-то случилось? — обратился к нему Сысоев, заметив, что их батюшка сам не свой.
— Кошмар, — проговорил отец Макарий и плюхнулся в кресло, которое стояло у самой стены.
— Отец Макарий! — всплеснула руками Ольга Павловна. — Вы же меня пугаете!
— Что произошло? — спросил я священника, отчаявшись разоблачить Гродецкого.
— Что произошло? Что произошло?! — раздраженно передразнил он меня. — Содом и Гоморра это, а не усадьба! — потряс священник в воздухе кулаком.
— Кого-то еще убили? — холодно осведомился Гродецкий.
— Типун вам на язык! — воскликнул батюшка.
— Так что же тогда? — Станислав щелчком оправил манжеты на рукавах рубашки.
— В моей комнате все перевернули вверх дном, — ответил священник. — Я потому и опоздал к обеду, — добавил он. — Порядок же надо было навести, — развел он руками.
— Так-так, — Медведев забарабанил пальцами по столу и бросил красноречивый взгляд на Колганова, который весь покраснел. — Ну-ну, — причмокнул он.
— Что вы все так да так, ну да ну! — воскликнула княгиня Титова. — Делать же что-то надо! — выдохнула она.
— У вас что-нибудь украли? — осведомился я у отца Макария.
— Нет, — он покачал головой. — Ничего!
— А вы хорошо смотрели? — спросил Лаврентий Филиппович.
— Хорошо! — отмахнулся батюшка. — Так вот и играй в карты! — добавил он.
— А деньги на месте? — поинтересовался управляющий.
— Да у меня с собой и не было ни копейки, — пожал плечами отец Макарий. — Зачем мне они в усадьбе?
— Вам очень повезло! — иронично заметил Гродецкий.
— Отца Макария Господь хранит! — с придыханием сказала Ольга Павловна.
— И все-таки, — не унимался Лаврентий Филиппович, — что же это понадобилось злоумышленникам в вашей комнате?
— А уж это, я думаю, ваше дело выяснить, господин Медведев, — парировал священник.
— Если не ошибаюсь, — высказался я, — вас поселили в кабинете хозяина?
— Да! — воскликнула Ольга Павловна, словно приготовившись к обороне. — Батюшка столько всего доброго сделал для нашей семьи!
— Не сомневаюсь, — ответил я. — Мне только хотелось уточнить.
Мы переглянулись с Медведевым. Ясно было одно, что убийца или убийцы, кто бы они ни были, все еще так и не успокоились!
— Иван Парфенович, — вкрадчиво обратился Лаврентий Филиппович к Колганову, — не вы ли заходили на исповедь к отцу Макарию и, не застав духовника у себя, учинили разгром в его келье?!
— Ну, это уж слишком! — воскликнул Колганов. Он уронил на пол тарелку, которая разбилась вдребезги, а соус с нее забрызгал темное платье гувернатки, выскочил из-за стола, выбросил испорченную, скомканную салфетку и с видом оскорбенного достоинства выбежал вон из мраморной залы.
— Ну и ну, — Ольга Павловна охнула и покачала головой. — Вы обидели нашего старого друга! — укорила она Медведева.
— Да это же волк в овечьей шкуре! — пробасил Лаврентий Филиппович. — Кстати, — вдруг вспомнил он, — а как там поживают наши брахманы? По-моему, их стоит выпустить! У меня уже практически не остается никаких сомнений, что убийство князя — дело рук Ивана Парфеновича Колганова! И мотивчик имеется, — надзиратель подмигнул мне, видимо, имея в виду карточные проигрыши гостя.
Да я и сам еще толком ничего абсолютно не понимал, потому как вполне мог допустить, что Колганов искал в кабинете князя все те же долговые расписки. Но что-то подсказывало мне, что это совсем не так! Особенно удивляло меня поведение Гродецкого и англичанки. Голова-то у меня побаливала по-прежнему. Но не Иван Парфенович же меня ударил… Что ему-то искать в спальне мисс Браун?
— Не говорите ерунды! — взмолилась княгиня Титова.
— Пожалуй, вы правы, — согласился квартальный. — Индийцы могут быть с ним как-то связаны… Пожалуй, я еще некоторое время подержу их взаперти, — подвел черту Лаврентий Филипович.
— Вы неисправимы! — покачала седой головой хозяйка.
— Oh no, — простонала мисс Браун, заметив, что платье ее безнадежно испорчено винным соусом.
IV
Я видел, что Мери-Энн мне не поверила, но это, говоря откровенно, меня не особенно волновало. Гораздо больше меня занимала мысль о том, куда мог подеваться шейный платок и перчатки? И вообще, почему они все-таки исчезли? И как была связана мисс Браун с господином Станиславом Гродецким?
Спустя полчаса мы вернулись в столовую, где на этот раз и в самом деле уже подавали обед. Даже Ольга Павловна соизволила пожаловать к столу, несмотря на глубокий траур и скорбь. Она присела во главе стола, как и полагалось хозяке.
Отсутствовали только горе-брахманы да батюшка, которого княгиня, в знак особого уважения, поселила в кабинете покойного.
Его подождали минут пятнадцать, но потом все-таки решили начинать трапезничать без него. И только пододвинув к себе аппетитную кулебяку да рябчиков под белым соусом и хрустальный бокал с вензелем князя, до краев наполненный венгерским, я понял, что здорово проголодался.
Стол обходил лакей с завернутой в салфетку бутылкой. Мира бросала на меня нежные взоры, Кинрю потупился и не смотрел по сторонам, англичанка сидела за столом окаменевшая, будто бы неживая. Один только Гродецкий, казалось, сохранял прекрасное расположение духа, одет был с иголочки и кушал с завидным аппетитом.
— Что вы собираетесь предпринять? — с важным видом обратился поляк к Медведеву. — Убийца разгуливает по усадьбе, а полиция бездействует, — заметил он, делая несколько глотков из бокала.
— А вы предлагаете устроить в вашей комнате обыск? — ядовито осведомился Лаврентий Филиппович, уплетая за обе щеки аппетитное крылышко.
— Почему у меня? — передернул плечами Гродецкий.
— Ну, — задумчиво проговорил квартальный, помедлил немного и произнес, — потому что жемчужину мог украсть кто угодно, — развел он руками.
— Not me! — решительно заявила мисс Браун.
— В том числе и вы! — возразил ей Лаврентий Филиппович.
Англичанка вспыхнула, демонстративно отвернулась от Медведева, склонилась над тарелкой и углубилась в трапезу. Воцарилось гробовое молчание, прерываемое звоном столового серебра.
— Господин Колганов, а вы как себя чувствуете? — вкрадчиво осведомился квартальный, сверля пристальным взглядом небесных глаз несчасного Ивана Парфеновича, который едва не подавился закуской.
— Неважно, — ответил он, — сердце пошаливает…
— Ну-ну, — проговорил, кряхтя, Лаврентий Филиппович. — Неспокойно, наверное, у вас на душе, вот сердечко-то и покалывает, — заключил он удовлетворенно. — Совесть, видать, замучила!
— Что вы имеете в виду? — Ольга Павловна впервые оторвала свой взгляд от тарелки. — Иван Парфенович? Но этого же не может быть! — всплеснула она руками.
— Успокойтесь, княгиня, — сказал Медведев. — Иван Парфенович Колганов — всего лишь подозреваемый!
Я не мог наблюдать за этим фарсом без смеха, и одному Господу Богу было известно, чего мне стоило сохранять бесстрастное и непроницаемое лицо.
— Ну у вас, Лаврентий Филиппович, и шуточки! — облегченно выдохнула княгиня. — Я уверена, — всхлипнула она, — что это дело рук проклятых индийцев! — Ольга Павловна зло стрельнула глазами в сторону Миры.
Индианка почувствовала этот взгляд и замерла, словно натянутая, готовая в одночастье лопнуть, струна. На Миру было больно смотреть, и я готов был разорвать на части княгиню, которая вела себя по отношению к ней по меньшей мере несправедливо. Однако я отдавал дань ее горю и потому прощал…
Гродецкий поднял бокал с венгерским, осушил его и механически перевернул вверх дном привычным движением руки. Потом, правда, вернул его в исходное положение и поставил на скатерть. Однако этот жест поляка привел меня в искреннее изумление. Неужели?.. Но почему тогда?..
На страницах своего дневника я все же осмелюсь открыть эту тайну… Да смилостивятся надо мною Господь и братья! Но иначе я не сумею объяснить, что именно так удивило меня!
Станислав Гродецкий невольно проделал один из опознавательных масонских знаков. Но если он масон?.. В памяти у меня тут же всплыли перчатки, таинственным образом исчезнувшие из комнаты англичанки, и мысль, возникшая у меня тогда…
Я снова взглянул на Гродецкого, который как ни в чем не бывало уплетал один из двух супов, поданных к столу.
Но если поляк — масон, — рассуждал я мысленно, — он не мог не знать, что и я тоже принадлежу к огромному и могущественному братству вольных каменщиков! Если только Титов не успел сказать ему об этом? Но князь не представил Гродецкого как брата и мне, что тоже было одним из обстоятельств, которые я не в силах был объяснить. Впрочем, этого Николай Николаевич тоже мог не успеть сделать ввиду своей скоропалительной гибели. Однако поведение Кутузова и вовсе казалось необъяснимым! Я был уверен, что если поляк и в самом деле масон, то Иван Сергеевич не мог об этом не знать, ибо он — персона весьма осведомленная, да к тому же ничего и никогда не делает без особой на то причины! Значит, — заключил я, — речь шла о какой-то неведомой мне доныне политике, игре, смысла которой я пока не понимал и выступал в ней в роли самой обыкновенной пешки!
Но я мог и ошибаться. Ведь в пользу того, что Гродецкий принадлежал к той же всемирной организации, что и я, говорило совсем немногое… И потом, если я начинал подозревать его и гувернантку, то концы и вовсе не сходились с концами. Зачем тогда поляку убивать князя, который был членом того же братства?
И все-таки я решил хоть как-то разобраться в этом вопросе и внести в него какую-то ясность. Прежде всего я посчитал возможным сделать несколько знаков Гродецкому, справедливо рассудив, что ответить на них мне он сможет только в том случае, если сам принадлежит к какому-нибудь масонскому ордену. Однако оставалась малая вероятность того, что он не захочет выдать себя…
Но я все же надеялся, что обрету в лице польского аристократа верного и надежного союзника, который поможет мне распутать это странное дело.
По левую сторону от меня сидел Никита Дмитриевич Сысоев и уныло потягивал из хрустального бокала вино. В последние часы он был особенно мрачен и потому неразговорчив. За весь обед управляющий ни с кем ни единым словом не перемолвился. Только в окно смотрел, да хмурил густые брови, чуть сросшиеся у переносицы.
— Что с вами, Никита Дмитриевич? — шепнул я ему, пока Медведев с Колгановым были заняты очередной словесной перепалкой, что уже входило у них в привычку. Лаврентий Филиппович Ивана Парфеновича иначе как за мошенника и не считал! — Что вас тревожит?
— Метель, — коротко ответил Сысоев. — А как вы в своем расследовании продвинулись? — в свою очередь осведомился он.
— Не очень, — ответил я откровенно. — Путаницы уж больно много, — добавил я, думая о своем.
— И то верно, — согласился Никита Дмитриевич.
Я отвернулся от него и поймал холодный, пронзительный взгляд Станислава. Тогда я невзначай, как бы рубя, ударил три раза ребром правой ладони по тыльной стороне левой. Это тоже было одним из знаков, по которым вольные каменщики узнавали друг друга.
Гродецкий зевнул и отвернулся к окну. Но я заметил, что мисс Браун занервничала еще сильнее. Она скомкала в руках свой кружевной, стойко надушенный восточными духами, платочек.
Потом я уронил нож, чтобы привлечь к себе внимание всей компании. Гродецкий снова посмотрел в мою сторону несколько снисходительно, тогда я, изображая неловкость, три раза потер веко указательным пальцем. Этот мой знак тоже не произвел на Станислава Гродецкого абсолютно никакого впечатления.
Затем я сделал еще несколько попыток узнать в Гродецком масона, которые также, к моему недоумению, не привели ни к чему. Однако я не стану описывать их подробно, ибо: «Я слушаю и таю в себе, иначе будет рассечено мне горло и язык мой вырван из уст моих!»
Таковы слова древней клятвы, даваемой профаном при посвящении в древнее братство.
— Батюшка! — наконец-то впервые улыбнулась безутешная вдова Ольга Павловна при виде отца Макария, который вошел в столовую. Правда у самого священника был весьма невеселый вид.
— Что-то случилось? — обратился к нему Сысоев, заметив, что их батюшка сам не свой.
— Кошмар, — проговорил отец Макарий и плюхнулся в кресло, которое стояло у самой стены.
— Отец Макарий! — всплеснула руками Ольга Павловна. — Вы же меня пугаете!
— Что произошло? — спросил я священника, отчаявшись разоблачить Гродецкого.
— Что произошло? Что произошло?! — раздраженно передразнил он меня. — Содом и Гоморра это, а не усадьба! — потряс священник в воздухе кулаком.
— Кого-то еще убили? — холодно осведомился Гродецкий.
— Типун вам на язык! — воскликнул батюшка.
— Так что же тогда? — Станислав щелчком оправил манжеты на рукавах рубашки.
— В моей комнате все перевернули вверх дном, — ответил священник. — Я потому и опоздал к обеду, — добавил он. — Порядок же надо было навести, — развел он руками.
— Так-так, — Медведев забарабанил пальцами по столу и бросил красноречивый взгляд на Колганова, который весь покраснел. — Ну-ну, — причмокнул он.
— Что вы все так да так, ну да ну! — воскликнула княгиня Титова. — Делать же что-то надо! — выдохнула она.
— У вас что-нибудь украли? — осведомился я у отца Макария.
— Нет, — он покачал головой. — Ничего!
— А вы хорошо смотрели? — спросил Лаврентий Филиппович.
— Хорошо! — отмахнулся батюшка. — Так вот и играй в карты! — добавил он.
— А деньги на месте? — поинтересовался управляющий.
— Да у меня с собой и не было ни копейки, — пожал плечами отец Макарий. — Зачем мне они в усадьбе?
— Вам очень повезло! — иронично заметил Гродецкий.
— Отца Макария Господь хранит! — с придыханием сказала Ольга Павловна.
— И все-таки, — не унимался Лаврентий Филиппович, — что же это понадобилось злоумышленникам в вашей комнате?
— А уж это, я думаю, ваше дело выяснить, господин Медведев, — парировал священник.
— Если не ошибаюсь, — высказался я, — вас поселили в кабинете хозяина?
— Да! — воскликнула Ольга Павловна, словно приготовившись к обороне. — Батюшка столько всего доброго сделал для нашей семьи!
— Не сомневаюсь, — ответил я. — Мне только хотелось уточнить.
Мы переглянулись с Медведевым. Ясно было одно, что убийца или убийцы, кто бы они ни были, все еще так и не успокоились!
— Иван Парфенович, — вкрадчиво обратился Лаврентий Филиппович к Колганову, — не вы ли заходили на исповедь к отцу Макарию и, не застав духовника у себя, учинили разгром в его келье?!
— Ну, это уж слишком! — воскликнул Колганов. Он уронил на пол тарелку, которая разбилась вдребезги, а соус с нее забрызгал темное платье гувернатки, выскочил из-за стола, выбросил испорченную, скомканную салфетку и с видом оскорбенного достоинства выбежал вон из мраморной залы.
— Ну и ну, — Ольга Павловна охнула и покачала головой. — Вы обидели нашего старого друга! — укорила она Медведева.
— Да это же волк в овечьей шкуре! — пробасил Лаврентий Филиппович. — Кстати, — вдруг вспомнил он, — а как там поживают наши брахманы? По-моему, их стоит выпустить! У меня уже практически не остается никаких сомнений, что убийство князя — дело рук Ивана Парфеновича Колганова! И мотивчик имеется, — надзиратель подмигнул мне, видимо, имея в виду карточные проигрыши гостя.
Да я и сам еще толком ничего абсолютно не понимал, потому как вполне мог допустить, что Колганов искал в кабинете князя все те же долговые расписки. Но что-то подсказывало мне, что это совсем не так! Особенно удивляло меня поведение Гродецкого и англичанки. Голова-то у меня побаливала по-прежнему. Но не Иван Парфенович же меня ударил… Что ему-то искать в спальне мисс Браун?
— Не говорите ерунды! — взмолилась княгиня Титова.
— Пожалуй, вы правы, — согласился квартальный. — Индийцы могут быть с ним как-то связаны… Пожалуй, я еще некоторое время подержу их взаперти, — подвел черту Лаврентий Филипович.
— Вы неисправимы! — покачала седой головой хозяйка.
— Oh no, — простонала мисс Браун, заметив, что платье ее безнадежно испорчено винным соусом.
IV
После обеда я направился к господину Колганову с твердым намерением выспросить у него, как и где именно он провел предобеденное время. Мира оставалась на попечение Кинрю и Грушеньки, которая, как это ни странно, сблизилась с моей индианкой и все уговаривала ее погадать ей на жениха. На что Мира только отшучивалась, но юная ключница не отставала и знай твердила свое: что, мол, наступили святки, и что самое время предсказать ей судьбу!
Колганов открыл не сразу. Мне пришлось порядком потоптаться у его двери, прежде чем он соизволил впустить меня. Я уже даже собрался оставить свое намерение до более подходящего раза, как услышал слабый голос:
— Войдите!
— Иван Парфенович, вы спите?
Колганов возлежал на маленькой оттоманке и предавался тоске. Почти над самой его головой теплились четыре свечи в подсвечниках золоченой бронзы.
— Нет, — вздохнул Колганов, — я размышляю…
— О чем же? — осведомился я.
— Кто совершил все эти ужасные преступления, — ответил Иван Парфенович.
— Похоже, — заметил я, — что этот вопрос сейчас занимает всех!
— Не сомневаюсь, — подтвердил господин Колганов. — Но вы-то, надеюсь, не думаете, что я как-то связан с этими… Как их там? Брахманами! Вы производите впечатление здравомыслящего человека.
— Спасибо, — ответил я. — Вы не первый сегодня делаете мне этот комплимент!
— Но, Яков Андреевич, вы не ответили на мой вопрос, — обиделся Иван Парфенович.
— Не думаю, — успокоил я его. — Я вообще не думаю, что в этом деле участвовали индусы.
— Тогда я совсем ничего не понимаю! — признался Иван Парфенович.
Я благоразумно умолчал о том, что понимаю в этом деле ничуть не больше и с каждым часом все сильнее запутываюсь в происходящем, что, в общем-то, было для меня совсем не свойственно, ибо главными орденскими символами, которые я чтил, стали отвес и меч, обозначающие истину и справедливое возмездие.
— Вы по-прежнему утверждаете, что не заходили к священнику в его отсутствие? — осведомился я.
— И вы туда же, Яков Андреевич, — обреченно вздохнул Колганов. — Да не был я в этой проклятой комнате!
— Но спальню-то княжескую вы обыскивали! — не унимался я. — Так почему бы вам не заняться и кабинетом?
— Даже если и так, — задумчиво произнес Колганов, — то при чем здесь жемчужина и убийство?
— Ну… — предположил я вслух, — вы могли бы искать в кабинете князя еще какие-нибудь драгоценности.
— Да не искал я там ничего! — воскликнул Колганов, вскочив с оттоманки.
— Так ли? — засомневался я.
— Ну что же я должен сделать, чтобы все мне, наконец-то, поверили? — воскликнул он.
На что я честно ответил, что не знаю.
— Ну, хорошо, — произнес Колганов с заговорческим видом, — я вам признаюсь…
Я приготовился очень внимательно выслушать его откровения.
— Я в самом деле обыскивал кабинет князя, — продолжил он.
— Но…
— Вы меня не дослушали! — запротестовал господин Колганов. — Я и в самом деле искал свои долговые расписки, — руки Ивана Парфеновича дрожали, когда он говорил это. Колганов налил себе стакан воды из графина рубинового стекла и залпом опорожнил его. — Но это было еще вчера, — добавил он, — до рождественского ужина!
— Это правда? — засомневался я.
— Разумеется, правда! — сказал Колганов. — Но я ничего не нашел в кабинете, — развел он руками.
— Ничего себе! — на пороге возник Гродецкий. — Вы не закрыли дверь, господа, — с усмешкой промолвил он. — А надо было бы, — добавил он, скорчив презрительную гримасу. — Я всем расскажу, что мы находимся под одной крышей с мошенником!
— Заклинаю вас, молодой человек, — взмолился Иван Парфенович, — не стоит этого делать! На меня и так уже смотрят косо в этом доме, — затараторил он. — Княгиня Ольга Павловна…
— Довольно! — прервал его излияния польский аристократ. — Меня и так тошнит от того, что я должен находиться в одном доме с мошенником и проходимцем! Да еще и сидеть с ним за одним столом! — добавил он возмущенно.
— Да я!.. Я вызываю вас! — вскричал Колганов.
— С вами будет разбираться полиция, — усмехнулся Гродецкий. — А впрочем, — добавил он немного подумав, — как вам будет угодно! Как только метель закончится!
— Да вы с ума сошли! — воскликнул я.
Иван Парфенович рухнул в кресло, а Станислав Гродецкий с высоко поднятой головой вышел из комнаты.
Я вернулся к себе, как только мне удалось привести в чувство Колганова.
— Яков Андреевич, да на вас лица нет! — заметил Кинрю, оторвавшись от шахмат, в которые он играл сам с собою.
— Где Мира? — осведомился я, так как не мог не беспокоиться за нее, учитывая то, что творилось в доме. А отношение княгини к моей индианке даже пугало.
— У себя, — ответил мой Золотой дракон. — А что, еще какие-то неприятности? — осведомился он. Его взор был прикован к живописному плафону с амурами.
— Да, — подтвердил я мрачно, — боюсь, что без дуэли не обойдется!
— Вас кто-то вызвал? — Кинрю изумленно приподнял брови.
— Нет, не меня, — ответил я. — Колганов вызывает Гродецкого!
— Колганов?! — воскликнул Кинрю. — Да от него же и мокрого места не останется!
— В том-то и дело! — ответил я. — И еще, — добавил я, — мне очень не нравится этот Гродецкий!
— Мне тоже! — горячо откликнулся Кинрю.
— Он как-то связан с мисс Браун, — добавил я.
— Нет, — возразил японец. — Такого не может быть!
— А кто оглушил меня в ее комнате? — не унимался я.
— Но это не могла быть мисс Браун! — невозмутимо ответил мой Золотой дракон.
— Как знать? — проговорил я волголоса. — А куда же исчезли вещи, которые, в чем я уже почти не сомневаюсь, принадлежали поляку?
— Вам могло показаться, — мягко сказал японец. — Ведь вас же ударили по голове…
— Но я пока еще в своем уме, — ответил я и пересказал ему мои подозрения в отношении Гродецкого, который, как я догадывался, скрывал свою принадлежность к масонскому братству. Моему Золотому дракону я доверял, как никому другому.
— Мне кажется, Яков Андреевич, что у вас недостаточно оснований, чтобы считать его вольным каменщиком, — заметил он. — Какие-то призрачные перчатки, да странный жест… Ведь он мог быть и случайным!
— Чутье, Кинрю, еще никогда не обманывало меня!
— Возможно, вы и правы, — вздохнул японец. — Пойду-ка я по усадьбе поброжу, — проговорил он задумчиво и вышел из комнаты. Я понял, что японец отправился к своей англичанке…
Тогда я достал свой дневник и решил записать в нем все, что случилось со мною за это время. Обмакнув в чернила перо, я задумался и невольно изобразил на чистом листе бумаге знак, именуемый в братстве «Священной дельтой». Это был глаз, заключенный в треугольник, олицетворявший собой божественное всевидящее око. Я смотрел на него и думал, но у меня все еще было недостаточно информации, чтобы прийти к каким-либо выводам. Однако я уповал на помощь Господню и потому не спешил отчаиваться. В конце-концов я все-таки решил во что бы то ни стало проникнуть в комнату Станислава Гродецкого. Я даже стал обдумывать план, каким бы образом мне раздобыть ключи от его апартаментов… Но в конечном итоге остановился на кандидатуре Кинрю, которого намеревался использовать в качестве взломщика.
Мне так и не удалось написать ни слова, все мои мысли были заняты поляком Гродецким, которого я подозревал в самых страшных грехах, вплоть до предательства.
Неожиданно раздался стук в дверь.
— Кто там? — осведомился я.
— Яков Андреевич, это Грушенька, — услышал я тоненький голосок. — Мне очень нужно с вами поговорить! — взволнованно зашептала она.
— Войди! — позволил я ей.
Дверь скрипнула, и Грушенька тенью проскользнула в мою комнату.
— Яков Андреевич, несчастье, — встревоженно проговорила она.
Сердце мое упало, почувствовав неладное.
— Что произошло? — спросил я, стараясь казаться спокойным.
— Мира, — ответила девушка.
— Что с ней? — воскликнул я. — Она жива?
— Да! — ответила Грушенька. — Да не пугайтесь вы так! Индианка ваша даже здорова, только вот…
— Что только? — я спрятал тетрадь, заметив, что девушка с интересом уставилась на нее.
— Ее Лаврентий Филиппович допрашивает, — промолвила Грушенька растерянно.
— Как это допрашивает? — не понял я.
— Обыкновенно, — пожала плечами Грушенька. — В гостиной!
— Да объяснишь ты мне толком, что происходит, или нет? — взорвался я.
— Тише, тише! — замахала руками Грушенька. — Так и удар случиться может! — заключила она. — Григорий рассказал барыне, что видел, как госпожа Мира выходила из комнаты брахманов…
— Мира? Из комнаты брахманов?.. — не поверил я. — Но как она могла пройти к ним?
— Не знаю, — Грушенька опустила глаза. — Но Ольга Павловна потребовала от Лаврентия Филипповича, чтобы он непременно провел расследование.
— Не удивительно! — воскликнул я. — И все-таки все это очень странно!
— Но индианка и не отказывается, что была у них, — пожала плечами Грушенька. — А я-то так надеялась, что… — девушка осеклась на полуслове. — Да что же мы стоим-то?! — воскликнула она. — Ее же надо спасать!
— И то верно, — ответил я.
В гостиной козырем расхаживал Лаврентий Филиппович.
— Итак, — спрашивал он, — как вы, сударыня, проникли в комнату наших подозреваемых?
Ошеломленная Мира сидела на маленьком столике у стены и щурилась, потому как блики от огня, который горел в камине, падали ей в лицо.
— Это не имеет значения, — ответила Мира. — Я не сделала ничего плохого, впрочем, так же, как и они…
— Это уж позвольте решать нам самим, сударыня, — широко улыбнулся Лаврентий Филиппович. Его рыжие ресницы подрагивали. Он испытывал удовольствие, словно кот, играющий с загнанной в угол мышью.
— Человеческое жертвоприношение эта особа считает невинной шалостью! — зло хмыкнула Ольга Павловна. — Побойтесь Бога, сударыня! — призвала она мою протеже.
Сысоев молча стоял, прислонившись к стене, словно статуя. Гродецкий курил свою трубку, а Колганов бросал сочувственные взгляды на индианку. Англичанки в комнате не было. Зато отец Макарий вкупе с Медведевым призывал мою Миру сказать всю правду и, наконец-то, раскаяться в содеянном.
— Мне не в чем каяться, — сказала Мира, устремив на священника взгляд своих честных, солнечных глаз. — Я никого не убивала и вообще никогда не преступала закон!
— Тогда, сударыня, — вкрадчиво произнес Медведев, — вы, может быть, знаете, кто это сделал?!
— Мира не может знать, кто это сделал! — вмешался я.
— Яков Андреевич? — Медведев заметил меня только сейчас. — Я не сомневался, что вы встанете на защиту вашей… — он умолк, подыскивая подходящее слово.
— Содержанки, — с ненавистью в голосе прошептала княгиня Ольга Павловна.
— Э-э… экономки, — нашелся Лаврентий Филиппович, кивнув на Миру, которая, словно оцепенела от всех этих взглядов, на нее устремленных. — Но это — дело полиции!
— Вы забываетесь, — сказал я сквозь зубы.
Лаврентий Филиппович заколебался, ему было известно, что в ордене «Золотого скипетра» я был посвящен не в самую низшую из степеней и потому обладал некоторою властью…
— Но, Яков Андреевич, — он сбавил тон, — дело ведь идет о ритуальном убийстве… О человеческом жертвоприношении! Вы понимаете?
— Мира не имеет к этому никакого отношения! — настаивал я.
— А кто же тогда имеет? — нервно спросила вдова.
— Это еще предстоит выяснить, — ответил я.
— А по какому праву, Яков Андреевич, вы вообще здесь распоряжаетесь? — Ольга Павловна взволнованно теребила платок, карие глаза ее метали громы и молнии.
— Яков Андреевич Кольцов — человек весьма сведующий в полицейских вопросах, — неожиданно вступился за меня Лаврентий Филиппович.
— В самом деле? — спросила растерянная вдова. — Никогда бы не подумала! — откровенно заявила она.
Я невольно посочувствовал покойному Николаю Николаевичу. И как он мог прожить с такой женщиной столько лет?! Насколько мне было известно, жили Титовы душа в душу. Мне пришлось все-таки признать, что ложа в которой я состоял, так и не открыла мне всех тайников человеческого сердца!
— Сударыня, — снова обратился Лаврентий Филиппович к индианке, — но вы так и не объяснили нам, что же вам понадобилось от Мадхавы с Агастьей?
— Я хотела повидать земляков, — невозмутимо ответила Мира.
— Повидали? — с усмешкой спросил Гродецкий, выпуская новую струю дыма изо рта.
— Да, — кивнула индианка, — мы даже успели поговорить…
— О чем же? — осведомился Медведев.
— Об Индии, разумеется, — пожала плечами Мира.
— Убийцы! — воскликнула Ольга Павловна и горько расплакалась.
— Но это неправда! — воскликнула Мира. — Они даже и не брахманы! Они не имеют никакого отношения к ритуалу и даже толком не знают о нем! — продолжала она защищать своих земляков. Мне подумалось, что в доказательство своей правоты индианка без сомнений распростерла бы ладонь над огнем.
— Ложь! — причитала княгиня. — Все — ложь!
Грушенька вернулась из будуара княгини с нюхательными солями. С виноватым видом она принялась хлопотать над хозяйкой. В этот момент я понял, что Грушенька сама и дала моей Мире ключи.
Колганов открыл не сразу. Мне пришлось порядком потоптаться у его двери, прежде чем он соизволил впустить меня. Я уже даже собрался оставить свое намерение до более подходящего раза, как услышал слабый голос:
— Войдите!
— Иван Парфенович, вы спите?
Колганов возлежал на маленькой оттоманке и предавался тоске. Почти над самой его головой теплились четыре свечи в подсвечниках золоченой бронзы.
— Нет, — вздохнул Колганов, — я размышляю…
— О чем же? — осведомился я.
— Кто совершил все эти ужасные преступления, — ответил Иван Парфенович.
— Похоже, — заметил я, — что этот вопрос сейчас занимает всех!
— Не сомневаюсь, — подтвердил господин Колганов. — Но вы-то, надеюсь, не думаете, что я как-то связан с этими… Как их там? Брахманами! Вы производите впечатление здравомыслящего человека.
— Спасибо, — ответил я. — Вы не первый сегодня делаете мне этот комплимент!
— Но, Яков Андреевич, вы не ответили на мой вопрос, — обиделся Иван Парфенович.
— Не думаю, — успокоил я его. — Я вообще не думаю, что в этом деле участвовали индусы.
— Тогда я совсем ничего не понимаю! — признался Иван Парфенович.
Я благоразумно умолчал о том, что понимаю в этом деле ничуть не больше и с каждым часом все сильнее запутываюсь в происходящем, что, в общем-то, было для меня совсем не свойственно, ибо главными орденскими символами, которые я чтил, стали отвес и меч, обозначающие истину и справедливое возмездие.
— Вы по-прежнему утверждаете, что не заходили к священнику в его отсутствие? — осведомился я.
— И вы туда же, Яков Андреевич, — обреченно вздохнул Колганов. — Да не был я в этой проклятой комнате!
— Но спальню-то княжескую вы обыскивали! — не унимался я. — Так почему бы вам не заняться и кабинетом?
— Даже если и так, — задумчиво произнес Колганов, — то при чем здесь жемчужина и убийство?
— Ну… — предположил я вслух, — вы могли бы искать в кабинете князя еще какие-нибудь драгоценности.
— Да не искал я там ничего! — воскликнул Колганов, вскочив с оттоманки.
— Так ли? — засомневался я.
— Ну что же я должен сделать, чтобы все мне, наконец-то, поверили? — воскликнул он.
На что я честно ответил, что не знаю.
— Ну, хорошо, — произнес Колганов с заговорческим видом, — я вам признаюсь…
Я приготовился очень внимательно выслушать его откровения.
— Я в самом деле обыскивал кабинет князя, — продолжил он.
— Но…
— Вы меня не дослушали! — запротестовал господин Колганов. — Я и в самом деле искал свои долговые расписки, — руки Ивана Парфеновича дрожали, когда он говорил это. Колганов налил себе стакан воды из графина рубинового стекла и залпом опорожнил его. — Но это было еще вчера, — добавил он, — до рождественского ужина!
— Это правда? — засомневался я.
— Разумеется, правда! — сказал Колганов. — Но я ничего не нашел в кабинете, — развел он руками.
— Ничего себе! — на пороге возник Гродецкий. — Вы не закрыли дверь, господа, — с усмешкой промолвил он. — А надо было бы, — добавил он, скорчив презрительную гримасу. — Я всем расскажу, что мы находимся под одной крышей с мошенником!
— Заклинаю вас, молодой человек, — взмолился Иван Парфенович, — не стоит этого делать! На меня и так уже смотрят косо в этом доме, — затараторил он. — Княгиня Ольга Павловна…
— Довольно! — прервал его излияния польский аристократ. — Меня и так тошнит от того, что я должен находиться в одном доме с мошенником и проходимцем! Да еще и сидеть с ним за одним столом! — добавил он возмущенно.
— Да я!.. Я вызываю вас! — вскричал Колганов.
— С вами будет разбираться полиция, — усмехнулся Гродецкий. — А впрочем, — добавил он немного подумав, — как вам будет угодно! Как только метель закончится!
— Да вы с ума сошли! — воскликнул я.
Иван Парфенович рухнул в кресло, а Станислав Гродецкий с высоко поднятой головой вышел из комнаты.
Я вернулся к себе, как только мне удалось привести в чувство Колганова.
— Яков Андреевич, да на вас лица нет! — заметил Кинрю, оторвавшись от шахмат, в которые он играл сам с собою.
— Где Мира? — осведомился я, так как не мог не беспокоиться за нее, учитывая то, что творилось в доме. А отношение княгини к моей индианке даже пугало.
— У себя, — ответил мой Золотой дракон. — А что, еще какие-то неприятности? — осведомился он. Его взор был прикован к живописному плафону с амурами.
— Да, — подтвердил я мрачно, — боюсь, что без дуэли не обойдется!
— Вас кто-то вызвал? — Кинрю изумленно приподнял брови.
— Нет, не меня, — ответил я. — Колганов вызывает Гродецкого!
— Колганов?! — воскликнул Кинрю. — Да от него же и мокрого места не останется!
— В том-то и дело! — ответил я. — И еще, — добавил я, — мне очень не нравится этот Гродецкий!
— Мне тоже! — горячо откликнулся Кинрю.
— Он как-то связан с мисс Браун, — добавил я.
— Нет, — возразил японец. — Такого не может быть!
— А кто оглушил меня в ее комнате? — не унимался я.
— Но это не могла быть мисс Браун! — невозмутимо ответил мой Золотой дракон.
— Как знать? — проговорил я волголоса. — А куда же исчезли вещи, которые, в чем я уже почти не сомневаюсь, принадлежали поляку?
— Вам могло показаться, — мягко сказал японец. — Ведь вас же ударили по голове…
— Но я пока еще в своем уме, — ответил я и пересказал ему мои подозрения в отношении Гродецкого, который, как я догадывался, скрывал свою принадлежность к масонскому братству. Моему Золотому дракону я доверял, как никому другому.
— Мне кажется, Яков Андреевич, что у вас недостаточно оснований, чтобы считать его вольным каменщиком, — заметил он. — Какие-то призрачные перчатки, да странный жест… Ведь он мог быть и случайным!
— Чутье, Кинрю, еще никогда не обманывало меня!
— Возможно, вы и правы, — вздохнул японец. — Пойду-ка я по усадьбе поброжу, — проговорил он задумчиво и вышел из комнаты. Я понял, что японец отправился к своей англичанке…
Тогда я достал свой дневник и решил записать в нем все, что случилось со мною за это время. Обмакнув в чернила перо, я задумался и невольно изобразил на чистом листе бумаге знак, именуемый в братстве «Священной дельтой». Это был глаз, заключенный в треугольник, олицетворявший собой божественное всевидящее око. Я смотрел на него и думал, но у меня все еще было недостаточно информации, чтобы прийти к каким-либо выводам. Однако я уповал на помощь Господню и потому не спешил отчаиваться. В конце-концов я все-таки решил во что бы то ни стало проникнуть в комнату Станислава Гродецкого. Я даже стал обдумывать план, каким бы образом мне раздобыть ключи от его апартаментов… Но в конечном итоге остановился на кандидатуре Кинрю, которого намеревался использовать в качестве взломщика.
Мне так и не удалось написать ни слова, все мои мысли были заняты поляком Гродецким, которого я подозревал в самых страшных грехах, вплоть до предательства.
Неожиданно раздался стук в дверь.
— Кто там? — осведомился я.
— Яков Андреевич, это Грушенька, — услышал я тоненький голосок. — Мне очень нужно с вами поговорить! — взволнованно зашептала она.
— Войди! — позволил я ей.
Дверь скрипнула, и Грушенька тенью проскользнула в мою комнату.
— Яков Андреевич, несчастье, — встревоженно проговорила она.
Сердце мое упало, почувствовав неладное.
— Что произошло? — спросил я, стараясь казаться спокойным.
— Мира, — ответила девушка.
— Что с ней? — воскликнул я. — Она жива?
— Да! — ответила Грушенька. — Да не пугайтесь вы так! Индианка ваша даже здорова, только вот…
— Что только? — я спрятал тетрадь, заметив, что девушка с интересом уставилась на нее.
— Ее Лаврентий Филиппович допрашивает, — промолвила Грушенька растерянно.
— Как это допрашивает? — не понял я.
— Обыкновенно, — пожала плечами Грушенька. — В гостиной!
— Да объяснишь ты мне толком, что происходит, или нет? — взорвался я.
— Тише, тише! — замахала руками Грушенька. — Так и удар случиться может! — заключила она. — Григорий рассказал барыне, что видел, как госпожа Мира выходила из комнаты брахманов…
— Мира? Из комнаты брахманов?.. — не поверил я. — Но как она могла пройти к ним?
— Не знаю, — Грушенька опустила глаза. — Но Ольга Павловна потребовала от Лаврентия Филипповича, чтобы он непременно провел расследование.
— Не удивительно! — воскликнул я. — И все-таки все это очень странно!
— Но индианка и не отказывается, что была у них, — пожала плечами Грушенька. — А я-то так надеялась, что… — девушка осеклась на полуслове. — Да что же мы стоим-то?! — воскликнула она. — Ее же надо спасать!
— И то верно, — ответил я.
В гостиной козырем расхаживал Лаврентий Филиппович.
— Итак, — спрашивал он, — как вы, сударыня, проникли в комнату наших подозреваемых?
Ошеломленная Мира сидела на маленьком столике у стены и щурилась, потому как блики от огня, который горел в камине, падали ей в лицо.
— Это не имеет значения, — ответила Мира. — Я не сделала ничего плохого, впрочем, так же, как и они…
— Это уж позвольте решать нам самим, сударыня, — широко улыбнулся Лаврентий Филиппович. Его рыжие ресницы подрагивали. Он испытывал удовольствие, словно кот, играющий с загнанной в угол мышью.
— Человеческое жертвоприношение эта особа считает невинной шалостью! — зло хмыкнула Ольга Павловна. — Побойтесь Бога, сударыня! — призвала она мою протеже.
Сысоев молча стоял, прислонившись к стене, словно статуя. Гродецкий курил свою трубку, а Колганов бросал сочувственные взгляды на индианку. Англичанки в комнате не было. Зато отец Макарий вкупе с Медведевым призывал мою Миру сказать всю правду и, наконец-то, раскаяться в содеянном.
— Мне не в чем каяться, — сказала Мира, устремив на священника взгляд своих честных, солнечных глаз. — Я никого не убивала и вообще никогда не преступала закон!
— Тогда, сударыня, — вкрадчиво произнес Медведев, — вы, может быть, знаете, кто это сделал?!
— Мира не может знать, кто это сделал! — вмешался я.
— Яков Андреевич? — Медведев заметил меня только сейчас. — Я не сомневался, что вы встанете на защиту вашей… — он умолк, подыскивая подходящее слово.
— Содержанки, — с ненавистью в голосе прошептала княгиня Ольга Павловна.
— Э-э… экономки, — нашелся Лаврентий Филиппович, кивнув на Миру, которая, словно оцепенела от всех этих взглядов, на нее устремленных. — Но это — дело полиции!
— Вы забываетесь, — сказал я сквозь зубы.
Лаврентий Филиппович заколебался, ему было известно, что в ордене «Золотого скипетра» я был посвящен не в самую низшую из степеней и потому обладал некоторою властью…
— Но, Яков Андреевич, — он сбавил тон, — дело ведь идет о ритуальном убийстве… О человеческом жертвоприношении! Вы понимаете?
— Мира не имеет к этому никакого отношения! — настаивал я.
— А кто же тогда имеет? — нервно спросила вдова.
— Это еще предстоит выяснить, — ответил я.
— А по какому праву, Яков Андреевич, вы вообще здесь распоряжаетесь? — Ольга Павловна взволнованно теребила платок, карие глаза ее метали громы и молнии.
— Яков Андреевич Кольцов — человек весьма сведующий в полицейских вопросах, — неожиданно вступился за меня Лаврентий Филиппович.
— В самом деле? — спросила растерянная вдова. — Никогда бы не подумала! — откровенно заявила она.
Я невольно посочувствовал покойному Николаю Николаевичу. И как он мог прожить с такой женщиной столько лет?! Насколько мне было известно, жили Титовы душа в душу. Мне пришлось все-таки признать, что ложа в которой я состоял, так и не открыла мне всех тайников человеческого сердца!
— Сударыня, — снова обратился Лаврентий Филиппович к индианке, — но вы так и не объяснили нам, что же вам понадобилось от Мадхавы с Агастьей?
— Я хотела повидать земляков, — невозмутимо ответила Мира.
— Повидали? — с усмешкой спросил Гродецкий, выпуская новую струю дыма изо рта.
— Да, — кивнула индианка, — мы даже успели поговорить…
— О чем же? — осведомился Медведев.
— Об Индии, разумеется, — пожала плечами Мира.
— Убийцы! — воскликнула Ольга Павловна и горько расплакалась.
— Но это неправда! — воскликнула Мира. — Они даже и не брахманы! Они не имеют никакого отношения к ритуалу и даже толком не знают о нем! — продолжала она защищать своих земляков. Мне подумалось, что в доказательство своей правоты индианка без сомнений распростерла бы ладонь над огнем.
— Ложь! — причитала княгиня. — Все — ложь!
Грушенька вернулась из будуара княгини с нюхательными солями. С виноватым видом она принялась хлопотать над хозяйкой. В этот момент я понял, что Грушенька сама и дала моей Мире ключи.