Я положил брульоны на место и вытащил из тайника какую-то потертую, старенькую тетрадь. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что держу в руках дневник Николая Николаевича Титова. Судя по всему, он, так же, как и я, прислушивался к советам Иоанна Масона, завещавшего нам вести дневник с целью исповедания.
Я с трепетом открыл его, перелистал первые, исписанные мелким бисерным почерком страницы, где речь шла о юности Николая Николаевича, о его путешествиях, любовных увлечениях и вообще далах давно минувших дней, и остановился на странице, где, к своему великому изумлению, заметил собственное имя, обведенное довольно жирной чертой.
— Ну и ну! — прошептал я и углубился в любопытное чтение.
Князь Николай Николаевич писал, что уже отправил письма с изложением своего мнения касательно польского вопроса в капитул ложи, Александру Рожнецкому и самому Его Императорскому Величеству Александру I. Я мысленно отметил, что Владислав Гродецкий все-таки не успел вовремя избавиться от Титова, и судьба его отчизны решилась росчерком княжеского пера. Князь настаивал на том, что Великий польский восток приобрел непростительно большое влияние. Достаточно было упомянуть о том, что под его властью находились некоторые французские, немецкие и другие иностранные ложи. Он подчеркивал, что польские масоны преклоняются перед Александром, как когда-то — перед Наполеоном, и от них не приходится ждать совсем ничего хорошего!
Николай Николаевич резко отзывался на страницах своей тетради и о Гродецом. Он подозревал его в самых смертных грехах и намеревался держать поляка под наблюдением. Я подумал о том, что, если мои догадки были верны, то князь Титов его все-таки недооценил, раз пригласил в родное имение на Рождество, да еще и не побеспокоился элементарно о собственной безопасности.
Здесь же шла речь и обо мне: Николай Николаевич предполагал, почему-то, что я могу быть как-то связан с Гродецким. Эта мысль привела меня в полное недоумение. Я невольно подумал о том, что, значит, и Кутузов считает также, поэтому-то он и прислал следить за мною в имение Лаврентия Филипповича Медведева.
Николай Николаевич Титов ссылался на достоверное донесение какого-то своего информатора. Я поклялся себе, что если только выберусь из этой переделки живым, то обязательно его разыщу. Что-то подсказывало мне, что этот информатор тоже был из числа польских масонов, о чем, судя по всему, было неизвестно Ивану Сергеевичу Кутузову и князю Николаю Николаевичу Титову.
Здесь же Титов упоминал о том, что именно Гродецкий рекомендовал ему пригасить в имении двух индусов Мадхаву и Агастью, выдававших себя в салоне Божены Феликсовны Зизевской за брахманов. Поэтому Николай Николаевич подозревал, что эти двое тоже как-то были связаны с Великим польским востоком, в связи с чем он и послушался Гродецкого, чтобы выйти с их помощью на меня через Миру. Титов считал, что я обязательно выдам себя, а моя связь с индианкой, по его мнению, только доказывала мое предательство. К тому же его информатор, имени которого князь не называл, уверил его в том, что Мира водит знакомство с Гродецким и поддерживает связь со своими соплеменниками. Поэтому-то Николай Николаевич и посоветовал Кутузову обязательно меня с ним познакомить. Он и предположить не мог, что индусы станут смертельно опасной приманкой для него, а не для меня!
Титов уповал на то, что у Миры удастся что-нибудь выведать. К тому же он полагал, что пана Гродецкого следует держать подальше от Варшавы и Петербурга, а для этого, по мнению Николая Николаевича, его собственное имение подходило как нельзя лучше! Он не учел, что у Станислава Гродецкого могут быть совсем иные планы на этот счет.
Следующая страница заинтересовала меня не меньше предыдущих. На ней князь писал о том, как познакомился с Гродецким. Оказалось, что это случилось в Индии в лавке у одного известного ювелира, где они оба покупали жемчужины…
Значит, вторая жемчужина, как я и предполагал, принадлежала Гродецкому. И тем не менее, у меня были только косвенные доказательства его вины. Однако я решил оставить при себе дневник Николая Николаевича и надосуге, возможно, показать его Лаврентию Филипповичу. Но мне нужно было выбрать укромное место, чтобы Гродецкий его не обнаружил.
Я закрыл кабинет покойного Николая Николаевича на ключ и вернулся к себе. У меня в очередной раз возникла идея обыскать комнату поляка. До сей поры мне так и не удавалось ее осуществить.
Я убрал тетрадку Титова в ящик письменного стола, туда, где лежал и мой дневник, ведение которого я совсем в последние дни забросил. Я также запер его на ключ.
В дверь постучали. Я вздрогнул от неожиданности, потому как был занят своими мыслями.
— Войдите! — воскликнул я.
Дверь приоткрылась, и на пороге возникла моя индианка.
— Ты не видела Кинрю? — осведомился я.
— Он в гостиной, — ответила Мира, — играет с Сысоевым в вай Ки, — усмехнулась она. — Никита Дмитриевич сильно нервничает!
— Да, я еще не встречал человека, которому бы удалось обыграть Золотого дракона в вай Ки.
— Пан Гродецкий тоже там? — осведомился я.
— Нет, — ответила индианка, — поляка я в гостиной не видела, — она покачала головой.
— А жаль, — разочарованно протянул я. — Мне нужно, чтобы пан Станислав на какое-то время оставил свою комнату пустовать…
— Вы снова что-то задумали, — догадалась Мира. — Этот человек опасен! — взволнованно проговорила индианка. — По-моему, Яков Андреевич, — вы играете с огнем, — добавила она.
— Тебе ли об этом говорить?! — воскликнул я.
— Ну, ладно! Ладно! — замахала моя Мира руками. — Попросите Кинрю, он затуманит поляку голову своей императорской игрой!
— А это чудесная мысль! — заметил я.
— Я рада, Яков Андреевич, что вы оценили мою идею по достоинству, — заулыбалась Мира.
VII
Я с трепетом открыл его, перелистал первые, исписанные мелким бисерным почерком страницы, где речь шла о юности Николая Николаевича, о его путешествиях, любовных увлечениях и вообще далах давно минувших дней, и остановился на странице, где, к своему великому изумлению, заметил собственное имя, обведенное довольно жирной чертой.
— Ну и ну! — прошептал я и углубился в любопытное чтение.
Князь Николай Николаевич писал, что уже отправил письма с изложением своего мнения касательно польского вопроса в капитул ложи, Александру Рожнецкому и самому Его Императорскому Величеству Александру I. Я мысленно отметил, что Владислав Гродецкий все-таки не успел вовремя избавиться от Титова, и судьба его отчизны решилась росчерком княжеского пера. Князь настаивал на том, что Великий польский восток приобрел непростительно большое влияние. Достаточно было упомянуть о том, что под его властью находились некоторые французские, немецкие и другие иностранные ложи. Он подчеркивал, что польские масоны преклоняются перед Александром, как когда-то — перед Наполеоном, и от них не приходится ждать совсем ничего хорошего!
Николай Николаевич резко отзывался на страницах своей тетради и о Гродецом. Он подозревал его в самых смертных грехах и намеревался держать поляка под наблюдением. Я подумал о том, что, если мои догадки были верны, то князь Титов его все-таки недооценил, раз пригласил в родное имение на Рождество, да еще и не побеспокоился элементарно о собственной безопасности.
Здесь же шла речь и обо мне: Николай Николаевич предполагал, почему-то, что я могу быть как-то связан с Гродецким. Эта мысль привела меня в полное недоумение. Я невольно подумал о том, что, значит, и Кутузов считает также, поэтому-то он и прислал следить за мною в имение Лаврентия Филипповича Медведева.
Николай Николаевич Титов ссылался на достоверное донесение какого-то своего информатора. Я поклялся себе, что если только выберусь из этой переделки живым, то обязательно его разыщу. Что-то подсказывало мне, что этот информатор тоже был из числа польских масонов, о чем, судя по всему, было неизвестно Ивану Сергеевичу Кутузову и князю Николаю Николаевичу Титову.
Здесь же Титов упоминал о том, что именно Гродецкий рекомендовал ему пригасить в имении двух индусов Мадхаву и Агастью, выдававших себя в салоне Божены Феликсовны Зизевской за брахманов. Поэтому Николай Николаевич подозревал, что эти двое тоже как-то были связаны с Великим польским востоком, в связи с чем он и послушался Гродецкого, чтобы выйти с их помощью на меня через Миру. Титов считал, что я обязательно выдам себя, а моя связь с индианкой, по его мнению, только доказывала мое предательство. К тому же его информатор, имени которого князь не называл, уверил его в том, что Мира водит знакомство с Гродецким и поддерживает связь со своими соплеменниками. Поэтому-то Николай Николаевич и посоветовал Кутузову обязательно меня с ним познакомить. Он и предположить не мог, что индусы станут смертельно опасной приманкой для него, а не для меня!
Титов уповал на то, что у Миры удастся что-нибудь выведать. К тому же он полагал, что пана Гродецкого следует держать подальше от Варшавы и Петербурга, а для этого, по мнению Николая Николаевича, его собственное имение подходило как нельзя лучше! Он не учел, что у Станислава Гродецкого могут быть совсем иные планы на этот счет.
Следующая страница заинтересовала меня не меньше предыдущих. На ней князь писал о том, как познакомился с Гродецким. Оказалось, что это случилось в Индии в лавке у одного известного ювелира, где они оба покупали жемчужины…
Значит, вторая жемчужина, как я и предполагал, принадлежала Гродецкому. И тем не менее, у меня были только косвенные доказательства его вины. Однако я решил оставить при себе дневник Николая Николаевича и надосуге, возможно, показать его Лаврентию Филипповичу. Но мне нужно было выбрать укромное место, чтобы Гродецкий его не обнаружил.
Я закрыл кабинет покойного Николая Николаевича на ключ и вернулся к себе. У меня в очередной раз возникла идея обыскать комнату поляка. До сей поры мне так и не удавалось ее осуществить.
Я убрал тетрадку Титова в ящик письменного стола, туда, где лежал и мой дневник, ведение которого я совсем в последние дни забросил. Я также запер его на ключ.
В дверь постучали. Я вздрогнул от неожиданности, потому как был занят своими мыслями.
— Войдите! — воскликнул я.
Дверь приоткрылась, и на пороге возникла моя индианка.
— Ты не видела Кинрю? — осведомился я.
— Он в гостиной, — ответила Мира, — играет с Сысоевым в вай Ки, — усмехнулась она. — Никита Дмитриевич сильно нервничает!
— Да, я еще не встречал человека, которому бы удалось обыграть Золотого дракона в вай Ки.
— Пан Гродецкий тоже там? — осведомился я.
— Нет, — ответила индианка, — поляка я в гостиной не видела, — она покачала головой.
— А жаль, — разочарованно протянул я. — Мне нужно, чтобы пан Станислав на какое-то время оставил свою комнату пустовать…
— Вы снова что-то задумали, — догадалась Мира. — Этот человек опасен! — взволнованно проговорила индианка. — По-моему, Яков Андреевич, — вы играете с огнем, — добавила она.
— Тебе ли об этом говорить?! — воскликнул я.
— Ну, ладно! Ладно! — замахала моя Мира руками. — Попросите Кинрю, он затуманит поляку голову своей императорской игрой!
— А это чудесная мысль! — заметил я.
— Я рада, Яков Андреевич, что вы оценили мою идею по достоинству, — заулыбалась Мира.
VII
Итак, я попросил моего Золотого дракона отвелечь господина Гродецкого, который последнее время старался особенно не показываться никому на глаза. Я чувствовал, что он виновен в гибели князя, но мне пока не предоставилось ни единой возможности доказать вину пана Станислава. Единственной своей огромной удачей я считал находку дневника князя Титова. По крайней мере мне теперь было ясно, как ко мне относится Иван Сергеевич Кутузов, командор Красного креста, член капитула ордена «Золотого скипетра», которого я считал своим другом и наставником. Именно он когда-то вручил мне пятиконечную звезду масона — Подмастерья… Сколько времени утекло с тех пор?!
Мой дорогой Кинрю, как всегда, не сумел мне отказать и отправился к господину Гродецкому, коротавшему в одиночестве часы, оставшиеся до ужина. Я не знаю, как ему удалось убедить пана Станислава, но спустя четверть часа тот уже сидел в гостиной и играл с Юкио Хацуми в вай Ки.
Тем временем я отправился в людскую, так как лакей Григорий сказал мне, что там я смогу увидеть Грушеньку, у которой я надеялся раздобыть ключи от комнаты Гродецкого, тщательно ее запиравшего.
Однако Грушеньки в людской не оказалось, и высокая горничная Машенька с иссиня-черной косой до пояса сказала мне, что ключница ушла в свою комнату. Оказывается, она располагалась у нее на втором этаже.
На этот раз мне, наконец-то, повезло, и я застал экономку в ее апартаментах. Грушенька занимала маленькую, скромно, но, тем не менее, уютно обставленную комнату.
— Яков Андреевич! — всплеснула она руками. — Что-то случилось?! — запричитала она. — Что-то с барышней Мирой? Или с барыней Ольгой Павловной?! — ужаснулась девушка.
— Нет-нет! Успокойся! — замахал я руками. — Я только хотел попросить тебя о помощи…
— О помощи? — удивилась Грушенька.
— Да, — подтвердил я. — О маленькой услуге!
Говоря откровенно, услуга эта была не такой уж маленькой. Но я предпочел умолчать об этом.
— Что вы имеете в виду? — спросила Грушенька.
— Мне нужен ключ от комнаты Гродецкого, — ответил я.
— Но… — замялась Грушенька, — я не могу. Если узнает Ольга Павловна… — девушка испуганно округлила глаза.
— Милая Грушенька, — начал я, — ты ведь уже оказывала Мире такого рода услугу. Ничего не случится, — заверил я ее, — и Ольга Павловна ничего не узнает!
— Ну, хорошо! — наконец-то решилась девушка. Она опасливо осмотрелась по сторонам, а потом протянула мне ключ. — Яков Андреевич, — попросила Грушенька, — постарайтесь, пожалуйста, чтобы вас никто не заметил, — она молитвенно сложила руки у себя на груди.
Я пообещал ей, что постараюсь.
Миновав анфилады комнат, я, наконец-то, оказался у апартаментов Гродецкого. Не успел я вставить ключ в замочную скважину, как услышал шорох за дверью. Тогда я спешно вытащил ключ и спрятался за одной из колонн.
Как оказалось, проделал я это исключительно своевременно, потому как из комнаты господина поляка вышел квартальный надзиратель Лаврентий Филиппович Медведев, о котором, искренне говоря, я успел уже несколько позабыть.
Чертыхаясь вполголоса, Лаврентий Филиппович запер дверь на ключ и поспешил в сторону гостиной. Мне оставалось только гадать, удалось ли ему что-нибудь найти… Я полагал, что — вряд ли! Но чем черт не шутит?
Дождавшись, когда квартальный совсем скрылся с глаз, я вошел в комнату, отведенную в хозяйском доме господину Гродецкому. За окнами свинцовым дымом сгустились сумерки, поэтому в комнате было темно. Мне пришлось зажечь толстую свечу в бронзовом подсвечнике, чтобы я сумел разглядеть хоть что-то. Первым делом мне бросилась в глаза на стене коллекция охотничьих турецких трубок, которую, судя по всему, пан Гродецкий везде возил с собою по свету. Я не сомневался, что господин Станислав не расставался с нею и в Индии.
Я снял со стены одну из старинных трубок и поднес ее к свету. С одной стороны я обнаружил на ней выгравированную эмблему дикого камня — одного из масонских символов — и соответствующую ей надпись на польском языке. Мне было известно, что работы в великом польском капитуле происходили теперь на родном языке его членов. Я полагал, что надпись на трубке была сделана совсем недавно. Впрочем, это не доказывало ровным счетом ничего, кроме того, что пан Станислав Гродецкий принадлежал к одной из польских масонских лож.
Я вернул трубку на место и подошел к письменному столу, на котором стояла чернильница и лежало несколько чистых листов бумаги. Ящики письменного стола оказались запертыми на ключ. В этот момент я пожалел, что со мною не было моего верного ангела-хранителя. Я дернул за ручку один из ящиков, и он неожиданно поддался. К моему счастью, Станислав забыл его запереть. Я выдвинул ящик наружу и обнаружил в них один из брульонов, наподобие тех, что мне удалось найти в кабинете покойного Николая Николаевича, похороны которого должны были состояться через день. Но это письмо было адресовано самому Николаю Николаевичу Новосильцову. Однако и наличие данного черновика, написанного рукою князя, в комнате пана Гродецкого само по себе также ничего не доказывало. Я положил его обратно в ящик, который задвинул в стол.
Потом я взял в руки свечу и стал вдоль и поперек осматривать комнату. Неожиданно я поскользнулся и едва не растянулся на вощеном паркетном полу. Каково же было мое удивление, когда под стулом орехового дерева я обнаружил золотую сережку в виде колокола, которая определенно принадлежала Мери-Энн. Я поднял ее положил в карман, чтобы она вдруг не испарилась, как шарф Гродецкого и белые женские перчатки в комнате англичанки.
Я все перевернул вверх дном в аппартаментах поляка и, кстати, обнаружил пропажу в гардеробе Гродецкого. У меня почти не оставалось сомнения, что именно он и ударил меня по голове перед тем, как в комнату Мери-Энн вернулся Кинрю, который и привел меня в чувство. Между прочим, голова у меня все еще до сих пор побаливала.
Времени у меня оставалось не так уж много, я подозревал, что мой Золотой дракон долго не сможет удерживать пана Станислава в гостиной. Мне казалось, что у господина Гродецкого должен был быть превосходный нюх, не хуже, чем у охотничьего сеттера. Странно только, что он не заметил на полу сережку мисс Браун, которая доказывала их связь, и без того явную для меня, особенно после того, как я нашел у англичанки визитную карточку моей кузины Божены.
Едва я успел закрыть комнату на ключ и выйти на лестницу, как нос к носу столкнулся с господином Гродецким, который смерил меня подозрительным взглядом пронзительных сине-голубых глаз.
Одет он был, как обычно, франтом: светлые панталоны на новомодных подтяжках, внизу со штрипками, узорный фрак со слегка заниженной талией и бархатным воротником, пестрый жилет и белую рубашку с высоким воротником, в шутку прозванным петербургскими денди Vatermoder — отцеубийцей. Пуговицы к фраку были фарфоровыми. Светлые волосы свои Гродецкий коротко стриг и завивал в тугие локоны. Его гладко выбритое лицо на щеках от виска украшали узкие полоски волос, именуемые в свете фаворитом.
— Что вы здесь делаете, Яков Андреевич? — вкрадчиво осведомился он, прищурив глаза.
— Вас разыскиваю, — нашелся я. — Честно признаться, в этом доме кроме вас и поговорить-то не с кем, — сказал я разочарованно. — Никто даже о Беме слыхом не слыхивал!
— Какая жалость! — посочувствовал мне Гродецкий. — А меня ваш японец развлекает, — добавил он. — Презанимательнейшая личность!
— Ну, Кинрю еще тот выдумщик! — заметил я.
— И философ! — проговорил пан Гродецкий в ответ. — Эта его дальневосточная игра — штучка с глубоким смыслом! — протянул он восхищенно блеснув глазами. Мне показалось даже, что Станислав Гродецкий мне поверил.
— Вам понравилось? — поинтересовался я.
— Да, — кивнул пан Гродецкий, — это даже любопытнее шахмат!
— Я очень рад, что игра с Золотым драконом пришлась-таки вам по душе! — заметил я.
— Да, — ответил поляк. — Такого я не видел даже в салоне Божены Феликсовны Зизевский, — он испытующе взглянул на меня. Мне показалось даже, что Гродецкому известно, что она приходится мне кузиной.
Когда я вернулся к себе, оказалось, что меня уже дожидается Кинрю. Он развалился в глубоком кресле и, по-моему, даже дремал. Японец всегда удивлял меня этой своей привычкой спать абсолютно при любых обстоятельствах. Впрочем, он мог также и не спать несколько суток и вообще обходиться без отдыха!
Возле него на столике лежала его игральная доска, испещренная лабиринтообразными квадратами.
— Кинрю! — шепотом позвал я его.
— Яков Андреевич? — очнулся он и приподнял припухшие веки. — Что-нибудь не так? Гродецкий застал вас у себя в комнате? — Нет, — тихо проговорил я в ответ, — я встретился с ним на лестнице, но к счастью все обошлось. Вот, — я протянул ему на ладони сережку погибшей англичанки.
— Что это? — японец побледнел.
— Эту сережку я нашел на полу в его комнате, — ответил я. — Кстати в гардеробе Гродецкого я обнаружил шарф и перчатки, исчезнувшие при таинственных обстоятельствах из комнаты гувернантки!
— Все ясно, — мрачно проговорил Кинрю.
— Завтра мы поедем в деревню, — сказал я ему, — так что готовься!
— Это еще зачем? — не понял мой Юкио Хацуми.
— Ну… — протянул я, — если не хочешь, то можешь не ехать…
— Ну что вы, Яков Андреевич, разве я могу отпустить вас куда-нибудь одного? — воскликнул он. — Только я не понимаю, для чего вам понадобилось завтра отправляться в деревню!
— Я должен выяснить, приезжал ли сюда Гродецкий накануне Рождества, — ответил я.
— Так вы все-таки полагаете, что… — начал Кинрю.
Я его перебил:
— Да, именно это я и предполагаю! Но мне нужно взять кое-что с собой, — добавил я. — А для этого мне опять же потребуется твоя помощь!
— Так я к вашим услугам, Яков Андреевич, — усмехнулся японец. — И что вам теперь понадобилось? — осведомился он.
— Окровавленный платок с вензелями князя Николая Николаевича, — ответил я. — И статуэтка, найденная нами на месте преступления…
Брови японца медленно стали подниматься вверх.
— Для чего это вам все это? — поинтересовался он.
— Возможно, придется кое на кого надавить, — ответил я.
— В деревне? — догадался мой Золотой дракон.
— Вот именно! — воскликнул я. — Статуэтку я заберу у Миры, а вот платок придется добывать из комнаты Медведева.
— Вот не было печали! — покачал головой Кинрю.
— Хорошо бы, если бы нас отвез в деревню Кузьма, — произнес я мечтательно.
— Это еще кто такой? — заинтересовался японец.
— Грушенькин жених, — ответил я. — Только вот я не знаю, остался ли он в усадьбе. Впрочем, как бы там ни было, — добавил я, — в деревню мы все равно поедем, с Кузьмой или без него!
— Узнаю Кольцова! — усмехнулся Юкио Хацуми.
В комнате Медведева, к счастью, никого не было. Кинрю с легкостью при помощи какого-то металлического приспособления вскрыл его дверь.
— Только быстрее, Яков Андреевич! — попросил он меня. — Лаврентий Филиппович может вернуться в любую минуту!
Он остался стоять в коридоре, я же юркнул в аппартаменты квартального надзирателя. Обставлена комната была исключительно скромно. Видимо князь Титов не особенно уважал Медведева, вопреки тому, что он приходился каким-то дальним родственником его жене и был рекомендован ему самим Иваном Сергеевичем Кутузовым.
Теперь мне предстояло догадаться, где Лаврентий Филиппович хранит собранные им в усадьбе улики. Оказалось, что Медведев не особенно фантазировал, потому как спрятал платок с вензелями князя в шкафу.
— Ну и ну! — усмехнулся я. Лаврентия Филипповича, при желании, самого можно было бы заподозрить в убийстве!
Я взял платок, еще немного порылся в шкафу, но больше не обнаружил никаких доказательств.
— Яков Андреевич, вы уже?.. — удивился мой Золотой дракон, заметив меня. Он запер комнату Медведева при помощи все того же приспособления.
Потом я постучал в дверь моей индианки, чтобы забрать у нее статуэтку Индры.
— Яков Андреевич! — обрадовалась она и одарила меня обжигающим взглядом черных бездонных глаз. Я чувствовал, что ей очень хотелось, чтобы я у нее остался.
— Вечером я приду, — пообещал я Мире. — Ты не знаешь, в доме ли кузнец Кузьма, Грушенькин жених?
— Не знаю, — пожала плечами Мира, — но я обязательно спрошу у Грушеньки!
За ужином Григорий подал рейнвейн, от которого у меня слегка кружилась голова. Мы сидели с Мирой друг против друга и обменивались с ней взглядами. Японец только качал своей черноволосой головой. Я понял так, что он уже давно и обо всем догадался.
Вставая из-за стола Мира шепнула мне, что к этому времени она успела расспросила Грушеньку про ее жениха. Кузнец Кузьма оказывается остался ночевать в усадьбе, в комнате лакея Григория, и Грушенька сказала Мире, что я вполне могу с ним переговорить.
Я спустился на первый этаж, где, как мне сказала Мира, находилась комната лакея Григория. Мне с трудом удалось разыскать ее среди целой анфилады господских комнат. Я несколько раз стукнул кулаком в дверь.
— Кто там? — отозвался Григорий, который уже собирался укладываться спать.
— Мне нужно переговорить с Кузьмой, — откликнулся я. — Это Кольцов.
— Яков Андреевич? — донесся из комнаты удивленный заспанный голос.
— Да, — отозвался я.
— Входите!
Я не заставил себя уговаривать дважды.
— Что-то случилось с Грушенькой? — взволнованно осведомился кузнец Кузьма, когда понятливый Григорий вышел из комнаты.
— Нет, — поспешил я успокоить встревоженного жениха. — С Грушенькой все в порядке! Просто у меня к тебе, друг мой, просьба!
— Всегда рад стараться для хорошего человека! — усмехнулся Кузьма, почесывая в затылке.
— Не мог бы ты отвезти меня к себе в деревню и показать мне тех людей, с которыми пил в кабаке Гродецкий?
— Можно, — задумчиво проговорил кузнец. — А отчего же нельзя?! Только одного я, вот, барин не пойму… — протянул он, глядя мне прямо в глаза. — А для чего вам барин все это нужно?
— Мне бы не хотелось об этом говорить…, — замялся я.
— Он что, беглый какой или как? — не унимался кузнец.
— Нет, — возразил я. — Не беглый!
— Тогда зачем же он вам? Почему вы на него охоту устроили? — кузнец уселся на стул, перекинув одну ногу на другую.
— Так надо, — ответил я. — Я тебе хорошо заплачу!
— Да я вас и за так по месту назначения доставлю, — ухмыляясь, проговорил Кузьма, — уж больно, Грушенька говорит, хорошие вы с вашей басур… — кузнец осекся на полуслове, — индианкой, — поправился он, — люди!
Утром, сразу после завтрака, Мира и Грушенька вышли нас провожать. На улице по морозу прохаживался наш кучер Гришка, проживавший все эти дни в людской. Цуги наши стояли, как новые. Кузнец с легкостью забрался в них. В цугах его уже поджидал мой бессменный ангел-хранитель.
Я поцеловал Мире руку, которую она на несколько секунд дольше положенного этикета задержала в моих ладонях.
— Будьте осторожны, Яков Андреевич, — шепнула индианка мне на ухо.
Всем гостям мы объяснили, что отправляемся обозревать окрестности. Однако Медведев и Гродецкий проводили нас недоверчивыми взглядами.
— И что это за нужда в такое время окрестности обозревать? — хмуро осведомился Лаврентий Филиппович. — Подозреваю, Яков Андреевич, что у вас есть что-то на уме, — добавил он, прощаясь со мною. — Только я посоветовал бы вам проявлять максимум осторожности!
— Будьте спокойны, Лаврентий Филиппович, — заулыбался я. — Спасибо за трогательную заботу!
Грушенька тоже подлетела к цугам и со слезами бросилась на шею Кузьме.
— Чего ты, глупая? — слегка отстранился он от нее. — Чего ты? Не плачь! — кузнец убрал прилипшую прядь волос у нее со лба.
— Мне страшно! — всхлипнула Грушенька. — Очень страшно!
— Но ты же отважная девушка! — подбодрил я Грушеньку.
— А если вас обоих так же, как того барана с быком?.. — запричитала Грушенька.
— А ты молись за нас, — посоветовал ей Кузьма.
Я должен был прзнать, что мне и в самом деле совсем не хотелось разделить участи Николая Николаевича. Ведическое это было убийство, или нет, особой разницы я в этом не видел! Факт оставался фактом: князя Николая Николаевича Титова в живых больше не было! Впрочем, так же, как и мисс Браун, которая тоже отправилась в мир иной.
Кузнец Кузьма вместе с Кинрю перебрались на козлы, для того чтобы удобнее было показывать дорогу нашему кучеру.
Кузьма пообещал, что отвезет меня к Кирьяну Лопухину, которого видел накануне в обществе господина Гродецкого, утверждающего, что он в последие дни не выезжал из Москвы.
Наши цуги остановились у самого дома Кирьяна. На улицу выбежали ребятишки и облепили их, словно летняя мошкара.
Кто-то крикнул, что барин приехал. Я понял так, что крестьяне приняли меня за покойного князя Николая Николаевича. Видимо, весть о его смерти сюда еще не дошла.
Во двор из натопленной избы вышел и сам Кирьян, утопая по колено в сугробах. Он заметил на козлах деревенского кузнеца.
— Чего тебе, Кузьма? — неласково осведомился он.
— Да вот этот господин, Кольцов Яков Андреевич, хотел бы с тобой поговорить, — Кузьма ткнул в меня пальцем.
— А с какой это стати я должен с ним разговаривать? — грубо спросил Лопухин. — Я этого господина впервые вижу!
— Да ты не серчай, Кирьян, — проговорил я, как можно ласковее, выбираясь из цуг. — Я тебя отблагодарю, — пообещал я, широко улыбнувшись.
— Ну, проходи, барин, гостем будешь, — проговорил хозяин, насупившись.
Я не заставил его повторять приглашение дважды и вошел в избу, сжимая в руках свой дорожный погребец с найденными на месте преступления уликами. За мной устремился и Кинрю, которому преградил дорогу Кирьян. Японец было хотел не послушаться и уже встал в свою боевую позу, но я велел ему дожидаться на улице.
— Ну и?.. — уставился на меня крестьянин, усаживаясь на деревянную скамью. Жену свою Матрену он выпроводил за дверь.
— Вы знакомы с паном Гродецким? — осведомился я.
— Впервые слышу, — искренне удивился Кирьян. Да я и не ожидал ничего другого, вряд ли пан Станислав назвал бы мужику свою подлинную фамилию.
— Этот человек тебя, Кирьян, водкой угощал, — проговорил я, внимательно вглядываясь в его рябое лицо с огромным горбатым носом и маленькими бледно-голубыми глазками, в обрамлении белесых колючих ресниц.
— Мало ли кто меня угощает водкой? — усмехнулся крестьянин. Однако я заметил, что он все же занервничал, затеребил руками рубаху, а нижняя губа его начала легонько подрагивать.
— Так это было-то совсем недавно, — не отступился я, — с неделю всего назад… Тебя же с ним видели!
— Кто это меня видел? — ощетинился Кирьян и сразу как-то сник под моим взглядом.
— Ну вот кузнец Кузьма, к примеру! — ответил я.
— Болтают тут всякие, — пробурчал Кирьян.
— Ага, — поддканул я, — болтают! Да говорят еще к тому же, что он и на ночлег у тебя останавливася…
— Брешут! — безапеляционно заявил крестьянин.
— Ну-ну, — проговоил я, вздыхая. — А вот эти вещи тебе не знакомы? — осведомился я, извлекая из погребца батистовый платок князя Титова с бурыми пятнами крови и его вензелями.
По лицу мужика разлилась мертвенная бледность.
— Ч-что э-эт-то? — проговорил он, заикаясь.
— Улика, — коротко бросил я.
— Ничего не знаю! — завопил Кирьян и замахал руками. Перепугался он насмерть, я уже пожалел о том, что показал ему этот платок. Тем не менее, теперь я решил, что надо действовать до конца.
Мой дорогой Кинрю, как всегда, не сумел мне отказать и отправился к господину Гродецкому, коротавшему в одиночестве часы, оставшиеся до ужина. Я не знаю, как ему удалось убедить пана Станислава, но спустя четверть часа тот уже сидел в гостиной и играл с Юкио Хацуми в вай Ки.
Тем временем я отправился в людскую, так как лакей Григорий сказал мне, что там я смогу увидеть Грушеньку, у которой я надеялся раздобыть ключи от комнаты Гродецкого, тщательно ее запиравшего.
Однако Грушеньки в людской не оказалось, и высокая горничная Машенька с иссиня-черной косой до пояса сказала мне, что ключница ушла в свою комнату. Оказывается, она располагалась у нее на втором этаже.
На этот раз мне, наконец-то, повезло, и я застал экономку в ее апартаментах. Грушенька занимала маленькую, скромно, но, тем не менее, уютно обставленную комнату.
— Яков Андреевич! — всплеснула она руками. — Что-то случилось?! — запричитала она. — Что-то с барышней Мирой? Или с барыней Ольгой Павловной?! — ужаснулась девушка.
— Нет-нет! Успокойся! — замахал я руками. — Я только хотел попросить тебя о помощи…
— О помощи? — удивилась Грушенька.
— Да, — подтвердил я. — О маленькой услуге!
Говоря откровенно, услуга эта была не такой уж маленькой. Но я предпочел умолчать об этом.
— Что вы имеете в виду? — спросила Грушенька.
— Мне нужен ключ от комнаты Гродецкого, — ответил я.
— Но… — замялась Грушенька, — я не могу. Если узнает Ольга Павловна… — девушка испуганно округлила глаза.
— Милая Грушенька, — начал я, — ты ведь уже оказывала Мире такого рода услугу. Ничего не случится, — заверил я ее, — и Ольга Павловна ничего не узнает!
— Ну, хорошо! — наконец-то решилась девушка. Она опасливо осмотрелась по сторонам, а потом протянула мне ключ. — Яков Андреевич, — попросила Грушенька, — постарайтесь, пожалуйста, чтобы вас никто не заметил, — она молитвенно сложила руки у себя на груди.
Я пообещал ей, что постараюсь.
Миновав анфилады комнат, я, наконец-то, оказался у апартаментов Гродецкого. Не успел я вставить ключ в замочную скважину, как услышал шорох за дверью. Тогда я спешно вытащил ключ и спрятался за одной из колонн.
Как оказалось, проделал я это исключительно своевременно, потому как из комнаты господина поляка вышел квартальный надзиратель Лаврентий Филиппович Медведев, о котором, искренне говоря, я успел уже несколько позабыть.
Чертыхаясь вполголоса, Лаврентий Филиппович запер дверь на ключ и поспешил в сторону гостиной. Мне оставалось только гадать, удалось ли ему что-нибудь найти… Я полагал, что — вряд ли! Но чем черт не шутит?
Дождавшись, когда квартальный совсем скрылся с глаз, я вошел в комнату, отведенную в хозяйском доме господину Гродецкому. За окнами свинцовым дымом сгустились сумерки, поэтому в комнате было темно. Мне пришлось зажечь толстую свечу в бронзовом подсвечнике, чтобы я сумел разглядеть хоть что-то. Первым делом мне бросилась в глаза на стене коллекция охотничьих турецких трубок, которую, судя по всему, пан Гродецкий везде возил с собою по свету. Я не сомневался, что господин Станислав не расставался с нею и в Индии.
Я снял со стены одну из старинных трубок и поднес ее к свету. С одной стороны я обнаружил на ней выгравированную эмблему дикого камня — одного из масонских символов — и соответствующую ей надпись на польском языке. Мне было известно, что работы в великом польском капитуле происходили теперь на родном языке его членов. Я полагал, что надпись на трубке была сделана совсем недавно. Впрочем, это не доказывало ровным счетом ничего, кроме того, что пан Станислав Гродецкий принадлежал к одной из польских масонских лож.
Я вернул трубку на место и подошел к письменному столу, на котором стояла чернильница и лежало несколько чистых листов бумаги. Ящики письменного стола оказались запертыми на ключ. В этот момент я пожалел, что со мною не было моего верного ангела-хранителя. Я дернул за ручку один из ящиков, и он неожиданно поддался. К моему счастью, Станислав забыл его запереть. Я выдвинул ящик наружу и обнаружил в них один из брульонов, наподобие тех, что мне удалось найти в кабинете покойного Николая Николаевича, похороны которого должны были состояться через день. Но это письмо было адресовано самому Николаю Николаевичу Новосильцову. Однако и наличие данного черновика, написанного рукою князя, в комнате пана Гродецкого само по себе также ничего не доказывало. Я положил его обратно в ящик, который задвинул в стол.
Потом я взял в руки свечу и стал вдоль и поперек осматривать комнату. Неожиданно я поскользнулся и едва не растянулся на вощеном паркетном полу. Каково же было мое удивление, когда под стулом орехового дерева я обнаружил золотую сережку в виде колокола, которая определенно принадлежала Мери-Энн. Я поднял ее положил в карман, чтобы она вдруг не испарилась, как шарф Гродецкого и белые женские перчатки в комнате англичанки.
Я все перевернул вверх дном в аппартаментах поляка и, кстати, обнаружил пропажу в гардеробе Гродецкого. У меня почти не оставалось сомнения, что именно он и ударил меня по голове перед тем, как в комнату Мери-Энн вернулся Кинрю, который и привел меня в чувство. Между прочим, голова у меня все еще до сих пор побаливала.
Времени у меня оставалось не так уж много, я подозревал, что мой Золотой дракон долго не сможет удерживать пана Станислава в гостиной. Мне казалось, что у господина Гродецкого должен был быть превосходный нюх, не хуже, чем у охотничьего сеттера. Странно только, что он не заметил на полу сережку мисс Браун, которая доказывала их связь, и без того явную для меня, особенно после того, как я нашел у англичанки визитную карточку моей кузины Божены.
Едва я успел закрыть комнату на ключ и выйти на лестницу, как нос к носу столкнулся с господином Гродецким, который смерил меня подозрительным взглядом пронзительных сине-голубых глаз.
Одет он был, как обычно, франтом: светлые панталоны на новомодных подтяжках, внизу со штрипками, узорный фрак со слегка заниженной талией и бархатным воротником, пестрый жилет и белую рубашку с высоким воротником, в шутку прозванным петербургскими денди Vatermoder — отцеубийцей. Пуговицы к фраку были фарфоровыми. Светлые волосы свои Гродецкий коротко стриг и завивал в тугие локоны. Его гладко выбритое лицо на щеках от виска украшали узкие полоски волос, именуемые в свете фаворитом.
— Что вы здесь делаете, Яков Андреевич? — вкрадчиво осведомился он, прищурив глаза.
— Вас разыскиваю, — нашелся я. — Честно признаться, в этом доме кроме вас и поговорить-то не с кем, — сказал я разочарованно. — Никто даже о Беме слыхом не слыхивал!
— Какая жалость! — посочувствовал мне Гродецкий. — А меня ваш японец развлекает, — добавил он. — Презанимательнейшая личность!
— Ну, Кинрю еще тот выдумщик! — заметил я.
— И философ! — проговорил пан Гродецкий в ответ. — Эта его дальневосточная игра — штучка с глубоким смыслом! — протянул он восхищенно блеснув глазами. Мне показалось даже, что Станислав Гродецкий мне поверил.
— Вам понравилось? — поинтересовался я.
— Да, — кивнул пан Гродецкий, — это даже любопытнее шахмат!
— Я очень рад, что игра с Золотым драконом пришлась-таки вам по душе! — заметил я.
— Да, — ответил поляк. — Такого я не видел даже в салоне Божены Феликсовны Зизевский, — он испытующе взглянул на меня. Мне показалось даже, что Гродецкому известно, что она приходится мне кузиной.
Когда я вернулся к себе, оказалось, что меня уже дожидается Кинрю. Он развалился в глубоком кресле и, по-моему, даже дремал. Японец всегда удивлял меня этой своей привычкой спать абсолютно при любых обстоятельствах. Впрочем, он мог также и не спать несколько суток и вообще обходиться без отдыха!
Возле него на столике лежала его игральная доска, испещренная лабиринтообразными квадратами.
— Кинрю! — шепотом позвал я его.
— Яков Андреевич? — очнулся он и приподнял припухшие веки. — Что-нибудь не так? Гродецкий застал вас у себя в комнате? — Нет, — тихо проговорил я в ответ, — я встретился с ним на лестнице, но к счастью все обошлось. Вот, — я протянул ему на ладони сережку погибшей англичанки.
— Что это? — японец побледнел.
— Эту сережку я нашел на полу в его комнате, — ответил я. — Кстати в гардеробе Гродецкого я обнаружил шарф и перчатки, исчезнувшие при таинственных обстоятельствах из комнаты гувернантки!
— Все ясно, — мрачно проговорил Кинрю.
— Завтра мы поедем в деревню, — сказал я ему, — так что готовься!
— Это еще зачем? — не понял мой Юкио Хацуми.
— Ну… — протянул я, — если не хочешь, то можешь не ехать…
— Ну что вы, Яков Андреевич, разве я могу отпустить вас куда-нибудь одного? — воскликнул он. — Только я не понимаю, для чего вам понадобилось завтра отправляться в деревню!
— Я должен выяснить, приезжал ли сюда Гродецкий накануне Рождества, — ответил я.
— Так вы все-таки полагаете, что… — начал Кинрю.
Я его перебил:
— Да, именно это я и предполагаю! Но мне нужно взять кое-что с собой, — добавил я. — А для этого мне опять же потребуется твоя помощь!
— Так я к вашим услугам, Яков Андреевич, — усмехнулся японец. — И что вам теперь понадобилось? — осведомился он.
— Окровавленный платок с вензелями князя Николая Николаевича, — ответил я. — И статуэтка, найденная нами на месте преступления…
Брови японца медленно стали подниматься вверх.
— Для чего это вам все это? — поинтересовался он.
— Возможно, придется кое на кого надавить, — ответил я.
— В деревне? — догадался мой Золотой дракон.
— Вот именно! — воскликнул я. — Статуэтку я заберу у Миры, а вот платок придется добывать из комнаты Медведева.
— Вот не было печали! — покачал головой Кинрю.
— Хорошо бы, если бы нас отвез в деревню Кузьма, — произнес я мечтательно.
— Это еще кто такой? — заинтересовался японец.
— Грушенькин жених, — ответил я. — Только вот я не знаю, остался ли он в усадьбе. Впрочем, как бы там ни было, — добавил я, — в деревню мы все равно поедем, с Кузьмой или без него!
— Узнаю Кольцова! — усмехнулся Юкио Хацуми.
В комнате Медведева, к счастью, никого не было. Кинрю с легкостью при помощи какого-то металлического приспособления вскрыл его дверь.
— Только быстрее, Яков Андреевич! — попросил он меня. — Лаврентий Филиппович может вернуться в любую минуту!
Он остался стоять в коридоре, я же юркнул в аппартаменты квартального надзирателя. Обставлена комната была исключительно скромно. Видимо князь Титов не особенно уважал Медведева, вопреки тому, что он приходился каким-то дальним родственником его жене и был рекомендован ему самим Иваном Сергеевичем Кутузовым.
Теперь мне предстояло догадаться, где Лаврентий Филиппович хранит собранные им в усадьбе улики. Оказалось, что Медведев не особенно фантазировал, потому как спрятал платок с вензелями князя в шкафу.
— Ну и ну! — усмехнулся я. Лаврентия Филипповича, при желании, самого можно было бы заподозрить в убийстве!
Я взял платок, еще немного порылся в шкафу, но больше не обнаружил никаких доказательств.
— Яков Андреевич, вы уже?.. — удивился мой Золотой дракон, заметив меня. Он запер комнату Медведева при помощи все того же приспособления.
Потом я постучал в дверь моей индианки, чтобы забрать у нее статуэтку Индры.
— Яков Андреевич! — обрадовалась она и одарила меня обжигающим взглядом черных бездонных глаз. Я чувствовал, что ей очень хотелось, чтобы я у нее остался.
— Вечером я приду, — пообещал я Мире. — Ты не знаешь, в доме ли кузнец Кузьма, Грушенькин жених?
— Не знаю, — пожала плечами Мира, — но я обязательно спрошу у Грушеньки!
За ужином Григорий подал рейнвейн, от которого у меня слегка кружилась голова. Мы сидели с Мирой друг против друга и обменивались с ней взглядами. Японец только качал своей черноволосой головой. Я понял так, что он уже давно и обо всем догадался.
Вставая из-за стола Мира шепнула мне, что к этому времени она успела расспросила Грушеньку про ее жениха. Кузнец Кузьма оказывается остался ночевать в усадьбе, в комнате лакея Григория, и Грушенька сказала Мире, что я вполне могу с ним переговорить.
Я спустился на первый этаж, где, как мне сказала Мира, находилась комната лакея Григория. Мне с трудом удалось разыскать ее среди целой анфилады господских комнат. Я несколько раз стукнул кулаком в дверь.
— Кто там? — отозвался Григорий, который уже собирался укладываться спать.
— Мне нужно переговорить с Кузьмой, — откликнулся я. — Это Кольцов.
— Яков Андреевич? — донесся из комнаты удивленный заспанный голос.
— Да, — отозвался я.
— Входите!
Я не заставил себя уговаривать дважды.
— Что-то случилось с Грушенькой? — взволнованно осведомился кузнец Кузьма, когда понятливый Григорий вышел из комнаты.
— Нет, — поспешил я успокоить встревоженного жениха. — С Грушенькой все в порядке! Просто у меня к тебе, друг мой, просьба!
— Всегда рад стараться для хорошего человека! — усмехнулся Кузьма, почесывая в затылке.
— Не мог бы ты отвезти меня к себе в деревню и показать мне тех людей, с которыми пил в кабаке Гродецкий?
— Можно, — задумчиво проговорил кузнец. — А отчего же нельзя?! Только одного я, вот, барин не пойму… — протянул он, глядя мне прямо в глаза. — А для чего вам барин все это нужно?
— Мне бы не хотелось об этом говорить…, — замялся я.
— Он что, беглый какой или как? — не унимался кузнец.
— Нет, — возразил я. — Не беглый!
— Тогда зачем же он вам? Почему вы на него охоту устроили? — кузнец уселся на стул, перекинув одну ногу на другую.
— Так надо, — ответил я. — Я тебе хорошо заплачу!
— Да я вас и за так по месту назначения доставлю, — ухмыляясь, проговорил Кузьма, — уж больно, Грушенька говорит, хорошие вы с вашей басур… — кузнец осекся на полуслове, — индианкой, — поправился он, — люди!
Утром, сразу после завтрака, Мира и Грушенька вышли нас провожать. На улице по морозу прохаживался наш кучер Гришка, проживавший все эти дни в людской. Цуги наши стояли, как новые. Кузнец с легкостью забрался в них. В цугах его уже поджидал мой бессменный ангел-хранитель.
Я поцеловал Мире руку, которую она на несколько секунд дольше положенного этикета задержала в моих ладонях.
— Будьте осторожны, Яков Андреевич, — шепнула индианка мне на ухо.
Всем гостям мы объяснили, что отправляемся обозревать окрестности. Однако Медведев и Гродецкий проводили нас недоверчивыми взглядами.
— И что это за нужда в такое время окрестности обозревать? — хмуро осведомился Лаврентий Филиппович. — Подозреваю, Яков Андреевич, что у вас есть что-то на уме, — добавил он, прощаясь со мною. — Только я посоветовал бы вам проявлять максимум осторожности!
— Будьте спокойны, Лаврентий Филиппович, — заулыбался я. — Спасибо за трогательную заботу!
Грушенька тоже подлетела к цугам и со слезами бросилась на шею Кузьме.
— Чего ты, глупая? — слегка отстранился он от нее. — Чего ты? Не плачь! — кузнец убрал прилипшую прядь волос у нее со лба.
— Мне страшно! — всхлипнула Грушенька. — Очень страшно!
— Но ты же отважная девушка! — подбодрил я Грушеньку.
— А если вас обоих так же, как того барана с быком?.. — запричитала Грушенька.
— А ты молись за нас, — посоветовал ей Кузьма.
Я должен был прзнать, что мне и в самом деле совсем не хотелось разделить участи Николая Николаевича. Ведическое это было убийство, или нет, особой разницы я в этом не видел! Факт оставался фактом: князя Николая Николаевича Титова в живых больше не было! Впрочем, так же, как и мисс Браун, которая тоже отправилась в мир иной.
Кузнец Кузьма вместе с Кинрю перебрались на козлы, для того чтобы удобнее было показывать дорогу нашему кучеру.
Кузьма пообещал, что отвезет меня к Кирьяну Лопухину, которого видел накануне в обществе господина Гродецкого, утверждающего, что он в последие дни не выезжал из Москвы.
Наши цуги остановились у самого дома Кирьяна. На улицу выбежали ребятишки и облепили их, словно летняя мошкара.
Кто-то крикнул, что барин приехал. Я понял так, что крестьяне приняли меня за покойного князя Николая Николаевича. Видимо, весть о его смерти сюда еще не дошла.
Во двор из натопленной избы вышел и сам Кирьян, утопая по колено в сугробах. Он заметил на козлах деревенского кузнеца.
— Чего тебе, Кузьма? — неласково осведомился он.
— Да вот этот господин, Кольцов Яков Андреевич, хотел бы с тобой поговорить, — Кузьма ткнул в меня пальцем.
— А с какой это стати я должен с ним разговаривать? — грубо спросил Лопухин. — Я этого господина впервые вижу!
— Да ты не серчай, Кирьян, — проговорил я, как можно ласковее, выбираясь из цуг. — Я тебя отблагодарю, — пообещал я, широко улыбнувшись.
— Ну, проходи, барин, гостем будешь, — проговорил хозяин, насупившись.
Я не заставил его повторять приглашение дважды и вошел в избу, сжимая в руках свой дорожный погребец с найденными на месте преступления уликами. За мной устремился и Кинрю, которому преградил дорогу Кирьян. Японец было хотел не послушаться и уже встал в свою боевую позу, но я велел ему дожидаться на улице.
— Ну и?.. — уставился на меня крестьянин, усаживаясь на деревянную скамью. Жену свою Матрену он выпроводил за дверь.
— Вы знакомы с паном Гродецким? — осведомился я.
— Впервые слышу, — искренне удивился Кирьян. Да я и не ожидал ничего другого, вряд ли пан Станислав назвал бы мужику свою подлинную фамилию.
— Этот человек тебя, Кирьян, водкой угощал, — проговорил я, внимательно вглядываясь в его рябое лицо с огромным горбатым носом и маленькими бледно-голубыми глазками, в обрамлении белесых колючих ресниц.
— Мало ли кто меня угощает водкой? — усмехнулся крестьянин. Однако я заметил, что он все же занервничал, затеребил руками рубаху, а нижняя губа его начала легонько подрагивать.
— Так это было-то совсем недавно, — не отступился я, — с неделю всего назад… Тебя же с ним видели!
— Кто это меня видел? — ощетинился Кирьян и сразу как-то сник под моим взглядом.
— Ну вот кузнец Кузьма, к примеру! — ответил я.
— Болтают тут всякие, — пробурчал Кирьян.
— Ага, — поддканул я, — болтают! Да говорят еще к тому же, что он и на ночлег у тебя останавливася…
— Брешут! — безапеляционно заявил крестьянин.
— Ну-ну, — проговоил я, вздыхая. — А вот эти вещи тебе не знакомы? — осведомился я, извлекая из погребца батистовый платок князя Титова с бурыми пятнами крови и его вензелями.
По лицу мужика разлилась мертвенная бледность.
— Ч-что э-эт-то? — проговорил он, заикаясь.
— Улика, — коротко бросил я.
— Ничего не знаю! — завопил Кирьян и замахал руками. Перепугался он насмерть, я уже пожалел о том, что показал ему этот платок. Тем не менее, теперь я решил, что надо действовать до конца.