Ашар Амеде. Королевская охота

   — Девочка готова. Она прозрела.
   Стол передвинули на середину комнаты и поставили на него стакан с водой. Маг подвел девочку к столу, взял стакан в руку, попросил девочку дотронуться до стакана, обмакнул в воду палец, влил в неё каплю жидкости из позолоченного флакона и снова поставил стакан на стол.
   Когда вода в стакане успокоилась, маг провел рукой по глазам девочки, выглядевшей очень серьезной.
   — Графиня и вы, господа, — произнес маг, — можете обращаться к девочке с вопросами.
   — О чем, о прошлом или о будущем? — спросил Рипарфон.
   — Обо всем. Сейчас она не владеет своим телом. Ее душа свободно витает в пространстве и видит истину.
   — И все же, она что, узнает или угадывает истину? — допрашивал Рипарфон.
   — Оставьте ваши вопросы, вы, человек без веры. Лучше перейдем к опытам, — вмешался герцог Орлеанский.
   Воцарилось всеобщее молчание. Тогда встал с места герцог и подошел к столу.
   — Раз уж никто не решается задавать вопросы, начну я, он немного помедлил, затем задал вопрос:
   — Как умрет король и кто будет при этом рядом с ним?
   Все присутствующие вздрогнули, кроме самой девочки. Та посмотрела на дно стакана.
   — Он лежит на постели.
   — В каком доме? — спросила мадам д'Аржантон.
   — В Версале.
   Девочка никогда там не была, поэтому герцог Орлеанский стал задавать ей вопросы о комнате короля, её внутреннем убранстве, пытаясь выявить истину. Девочка на все отвечала не только уверенно, но и правильно.
   — Кто находится подле короля? — спросил герцог.
   — Много людей, многие ходят, теснятся…Вот немолодая, просто одетая дама. Она прекрасна, её осанка благородна. Она стоит у изголовья короля.
   — Мадам Ментенон, — тихо сказал герцог.
   — С другой стороны красивая женщина со свежим цветом лица и большим носом…Вроде похожа на короля…
   — Моя жена, — пояснил герцог.
   Девочка продолжала описывать присутствующих у короля. В них узнавали принцесс, Фагона, первого медика короля, самого принца Орлеанского, беседующего с герцогом дю Меном, и других.
   Наконец, девочка сообщила, что больше никого нет. И тут герцог сильно удивился:
   — Как? И там нет ни герцогов Бургундского и Беррийского, ни её высочества наследницы, ни принца Конде, ни герцога Бурбонского, ни принца Конти?
   — Их нет, — был ответ, — нет никого больше, кроме тех, кого я вам описала.
   Глубокое удивление отразилось на лице герцога Орлеанского. Рипарфон казался углубившимся в решение мучительной задачи — верить или не верить. Под конец он все же тихо произнес:
   — Нет, она говорит правду.
   — Что ж, вы, кажется, в конце концов смиряетесь, не так ли? — обратился к нему герцог.
   — Бог все может, — сухо ответил Рипарфон. — Если ему угодно смирить гордость человека устами ребенка, я верую и молчу.
   Эктор, пораженный услышанным, молча пожал другу руку.
   — Кстати, — вновь заговорил герцог Орлеанский, — не можете ли вы, дитя мое, сказать, когда мы увидим то, что вы видите сейчас?
   Девочка отрицательно покачала головой. Пояснения дал маг:
   — Она не может этого сказать. Предметы и люди вырисовываются ей на поверхности воды, как картина, вне времени.
   Маг подошел к ребенку и провел рукой по её глазам. Девочка удивленно огляделась вокруг, как будто только что проснулась. Видя, что все на неё смотрят, она покраснела, подхватила куклу и спряталась за занавеску. Маг взял стакан и подвинул стол на место.
   — Король одинок, — задумчиво прошептал герцог.
   Эктор все же услыхал эти слова и вспомнил о заговоре двух купцов.
   Убедившись, что девочка снова занялась куклой, маг подошел к герцогу.
   — Не желаете ли вы что-нибудь у меня спросить?
   — Не знаю, сможете ли вы ответить.
   — Говорите без опасений. Кто имеет желания, должен иметь и надежду.
   — Покажите мне меня самого, каким я буду после смерти короля.
   Маг пристально посмотрел на герцога, выдержал паузу и спросил:
   — Вы не испугаетесь?
   — Начинайте.
   Маг задул свечи.
   — Мне страшно, — сказала мадам д'Аржантон, взяв герцога за руку, — лучше откажитесь.
   — Ну уж нет, — ответил тот, — я начал и пойду до конца.
   Между тем тьма не была полной: догоравший камин позволял видеть многие движения мага. Он встал возле стены без картин, окропил её жидкостью из своего флакона, произнес несколько слов, похожих на стихи, начертил на обоях несколько неясных знаков и замер с воздетыми к небу руками.
   Около четверти часа прошло в томительном ожидании. Вдруг стена побелела, словно по обоям распространился свет. Он достиг потолка и осветил предметы в комнате. Люди также были освещены и походили на привидения.
   Когда свет сделался ровным и спокойным, на стене появилась человеческая фигура. Сначала черты её были неясными, затем она становилась все более отчетливой. Наконец краски приняли определенный вид и фигура превратилась в живого человека.
   В комнате раздался крик девочки. В фигуре все узнали герцога с короной на голове.
   Рипарфон встал было со стула, но его удержал маг.
   — Ни слова, или все исчезнет, — тихо прошептал он.
   Все продолжали смотреть на герцога с короной на голове. Это была странная корона. Она не принадлежала ни одной из монархий — ни французской, ни испанской, ни английской, ни австрийской. Она просто состояла из четырех кругов, охватывающих голову.
   Через некоторое время фигура на стене стала бледнеть, а затем исчезла вовсе. В комнате воцарилась темнота. Все молчали.
   Наконец принц, не отрывавший взгляда от места, где только что было его изображение, произнес:
   — Корона! На мне корона!
   — Не дайте искусить себя дьяволу, — произнес Рипарфон, сжимая его руку.
   Герцог Орлеанский слабо улыбнулся.
   — Я говорю это больше из страха, чем из желания. Неужели вы думаете, что корона может соблазнить такого лентяя, как я?
   Тем временем Эктор подошел к магу и спросил:
   — Скажите, сударь, если ваши услуги понадобятся одному дворянину, где вас найти?
   — Маленький красный домик на улице Сент-Андре-дез-Ар. Мое имя Ломелини.

ГЛАВА 32. КРАСНЫЙ ДОМИК

   Однажды Эктор сумел ускользнуть от Рипарфона и отправился в Париж с намерением посетить красный домик на улице Сент-Андре-дез-Ар. Домик оказался выстроенным из кирпича и на вид очень уютным и красивым. Ничто не указывало, что в нем обитает маг.
   Эктор позвонил в колокольчик над входом. Дверь открыла девочка, сказала, что её отец ждет мсье де Шавайе, и проводила его в сад, где гулял Ломелини.
   — Я знал, что вы придете, — сказал Ломелини, улыбаясь. — Добро пожаловать.
   — Уж не ваша ли наука помогла вам узнать, что я приду?
   — Для такого знания не надо особой науки. Вы молоды и влюблены…
   — Откуда вы знаете, что я влюблен?
   — В ваши годы главные мысли — о возлюбленной.
   — Вы правы, и я пришел посоветоваться о моей возлюбленной.
   — Все мои знания к вашим услугам.
   Но тут вдруг Эктор почувствовал страх. Что скажет ему Ломелини? И не лучше ли терзаться сомнениями, чем доподлинно знать, что случится?
   Итальянец ждал, прислонившись к дереву. Эктор молчал.
   — Вы колеблетесь? — спросил Ломелини.
   — Вы угадали. Мне почти страшно.
   — Можете ни о чем не спрашивать. Вам откроется все — и жизнь, и тайны сердца. Если вы страшитесь измены…
   — Никогда!
   Ломелини улыбнулся.
   — Вы молоды и потому доверчивы. Сколько мне пришлось видеть людей гордых. смиряемых рукой времени.
   — Вы не знаете Кристины. — Голос Эктора зазвучал с необыкновенной силой.
   — Тогда чего вы боитесь? Смерти?
   — Да, её.
   — Пойдемте, и вы узнаете, жива ли ваша возлюбленная.
   Ломелини вошел в живую беседку в середине сада и позвал девочку. Та подбежала.
   — Возьмите руки Линды, — обратился он к Эктору. — Теперь смотрите на неё и от всей души предайтесь мыслям о вашей любимой.
   Эктор сделал, как велел маг. Постепенно лицо улыбающейся девочки затуманилось, и вдруг на его месте возникло лицо Кристины.
   Всего это время итальянец водил руками по телу девочки. Ее глаза сначала смотрели прямо, затем веки стали дрожать. Наконец глаза закрылись совсем. Он поднял девочку и положил на скамейку внутри беседки. Затем вынул из кармана золоченый флакон и вылил из него несколько капель на виски и губы Линды.
   — Видишь ли ты ее?
   Девочка молчала. Маг возложил на неё руки и повторил вопрос.
   — Вижу, — ответила Линда.
   — Жива ли она? — громко произнес Эктор, не в силах преодолеть волнение.
   Девочка молчала.
   — Боже мой, спросите вы ее! — обратился Эктор к Ломелини.
   Итальянец повторил вопрос.
   Девочка пошевелила губами. Эктор приник к ним ухом, боясь не расслышать ответ. Наконец она произнесла:
   — Жива.
   На глазах Эктора появились слезы. Он попросил Ломелини задать девочке вопросы о Кристине.
   — Что она делает? — спросил Ломелини, взяв Линду за руку.
   — Она сидит в большой комнате. Комната разделена на две половины решеткой. Окна комнаты выходят в поле. На стене висит картина из священного писания. На решетке крест.
   — Как она одета?
   — В платье из белой саржи.
   — Она одна?
   — Нет. Рядом с ней мужчина.
   Эктор вздрогнул, а Ломелини слегка улыбнулся.
   — Как выглядит мужчина?
   — Довольно высокий, с серыми глазами, в черной одежде, при шпаге.
   — Спросите, — обратился встревоженный Эктор к итальянцу, — нет ли у него на указательном пальце левой руки кольца с опалом и изумрудами?
   Итальянец повторил вопрос.
   — Есть, — был ответ.
   — Шевалье! — прошептал Эктор.
   — Что она делает? — продолжал Ломелини.
   — Она слушает мужчину, опустив голову, со слезами на глазах. Мужчина читает письмо.
   Полный невыразимых страданий, вышел Эктор из беседки. В голову шли самые мрачные мысли. Как оказался шевалье у Кристины? Зачем он там? Ответа на было. Он походил и вернулся в беседку.
   — У вас есть ещё вопросы? — обратился к нему Ломелини.
   — Да, последний…Где она находится?
   Ребенок ответил, что это большой монастырь, окруженный лесом. Но где этот монастырь, Линда не могла сказать.
   — В её магнетическом сне, — объяснил итальянец, — нет ни времени, ни пространства. Там только вечность и беспредельность.
   У девочки начались судороги. Ломелини положил руки ей на лоб, и она сразу успокоилась, открыла глаза и встала на ноги. Все трое покинули беседку.
   — А не могли бы вы сделать так, чтобы я сам увидел то, что видела Линда? — обратился Эктор к магу.
   — Вы, значит, сомневаетесь, и хотите сами убедиться в сказанном?
   — Да, вы угадали. Сделайте для меня то же, что вы сделали для герцога Орлеанского.
   — Но он верует, — заметил итальянец,
   — Я тоже.
   — Так вы решились окончательно?
   Эктор ответил утвердительно. Итальянец ввел его в богато обставленную комнату на нижнем этаже. В углу стояло стекло, доходящее до половины стены. Остальная часть угла была завешена красным покрывалом. Оно же спадало по краям стекла, сливаясь со стенами. Сквозь стекло виднелся лишь угол комнаты. Меблировка комнаты дополнялась итальянскими мраморными статуями.
   Ломелини запер дверь, закрыл ставни и зажег лампу, вставленную в стеклянный шар. Затем он наполнил металлическую чашу искрящейся жидкостью и подал Эктору, предложив:
   — Выпейте.
   Эктор выпил. По его телу разлилось приятное тепло, заиграла кровь, в грудь хлынул свежий воздух. Удесятирился слух, утроилось зрение.
   Ломелини придвинул кресло к стеклу и предложил Эктору сесть в него. Затем он приподнял покрывало с одной стороны стекла и обрызгал его и пол рядом желтой жидкостью из флакончика, который предварительно достал из шкафчика.
   Едва жидкость коснулась пола, как начала сильно испаряться. Возник туман. Он стал похож на облако, которое закрыло стекло и достигло верха красной драпировки.
   В то же время Ломелини начал чертить каббалистические знаки на стекле и смачивать его водой. Стекло заблестело подобно серебряному зеркалу. Ломелини стал произносить какие-то слова, звучавшие в ушах Эктора словно далекое приятное пение.
   Так продолжалось четверть часа. Наконец стекло словно раскрылось. В нем появился лучезарный круг, вокруг которого сыпались тысячи искр. Круг разрастался. В его обрамлении возник образ женщины в белом.
   Эктор вскрикнул. То была Кристина. Комната, решетка, делящая её на две части, картины и, наконец, мужчина в черном — все было так, как говорила Линда. Но было и отличие. Кристина, сидевшая до того, опустив голову, подняла её. Ее глаза встретились с глазами Эктора. В них блестели слезы.
   — Кристина! — закричал Эктор и бросился к ней.
   Он ударился о стекло, которое разлетелось на тысячи кусков. Все пропало. Лишь под ногами хрустели осколки.
   Эктор отступил на два шага назад и упал без чувств на руки Ломелини.
   Очнулся он в беседке, на той же скамейке, где перед тем лежала Линда. Рядом стоял Ломелини.
   — Теперь вы убедились, что Линда не ошибалась? — спросил он.
   Эктор сжал руку мага.
   — Да, верю, — ответил он. — Вы мне доказали, что Кристина жива. Да будет над вами благословение Господне!
   Ломелини проводил его до выхода. Закрыв за ним калитку, он тихо произнес:
   — Этот молодой человек влюблен, благороден, храбр и горд. Сколько сразу причин быть несчастливым!
   Выйдя на улицу, Эктор отправился к Сидализе, надеясь встретить там Поля. Сей дворянин действительно был там. Но Сидализа не дала им поговорить.
   — Как вы бледны! — заметила она. — Получили плохие известия?
   — Наоборот, хорошие.
   — Вам опять везет, — заметил лежавший на диване Поль.
   — Это вас встревожило? — спросила Сидализа, обращаясь к Эктору.
   — Новости меня радуют. Но способ их получения…это ужасно!
   — Что за вопрос! Не смотрят же на дорогу, если она ведет к приятной цели, — снова вмешался Поль.
   — Я видел Кристину.
   — Вот как! Где, когда? Что она вам сказала?
   — Этого я не знаю. Я только лишь видел её, и все.
   Поль приподнялся на подушке.
   — Вы выражаетесь, как сфинкс, — заметил он. — Это что, новая мода в Марли?
   — Кровь! — вдруг воскликнула Сидализа. Она увидела кровь на манжетах Эктора. — Вы дрались на дуэли?
   — Никакой дуэли. — И Эктор посвятил друзей в подробности своего посещения Ломелини.
   Поль выразил сомнение, зато Сидализа все приняла на веру.
   — Если она действительно в монастыре, положитесь на меня, — произнесла она. — Я узнаю, где этот монастырь.
   — И как же вы это проделаете? — спросил Поль.
   — Милый граф, вы слишком любопытны.
   — Так скажите, чтобы вылечить меня от любопытства.
   — Чтобы вас вылечить, позвольте мне не отвечать.
   — Я всегда говорил, — обратился Поль к Эктору, — что характер Сидализы подобен потертой монете: поди разбери… Я же вам посоветую, маркиз, вот что: садитесь на лошадь и отправляйтесь, как странствующий рыцарь, на поиски вашей Изольды. Если хотите, я поеду с вами, и мы объедем все монастыри во всей Вселенной. По вечерам Кок-Эрон будет трубить в рог, как оруженосец в сказках, а мы будем проситься на ночлег в замках в подражание Ланселоту и Амадису Галльскому. Владельцы замков очень гостеприимны. Нам ни в чем не будет отказа и, глядишь, мы женимся на каких-нибудь странствующих императрицах.
   — Прекрасно придумано. Но прежде чем вы отправитесь в странствия, подарите мне несколько дней. — И Сидализа положила свою маленькую ручку на плечо Эктора.
   — Это много, — отверг Поль её предложение. — Иногда дни кажутся месяцами.
   — Ну, если в деле замешана женщина, бывает, что дни кажутся мгновениями.
   — Дело идет о моем счастье, — произнес Эктор, — подумайте об этом, Сидализа.
   — Именно потому я прошу вас положиться на меня. Кстати, предложенное вам Фуркево путешествие может продлиться не один десяток лет.
   — Хорошо, пусть будет, как вы просите. Но если вам не удастся…
   — Вы отправляетесь в кругосветное путешествие.
   — Пойдемте, друг мой, — обратился к Эктору Поль. — Бывают моменты, когда Сидализа — что гранит. У неё свои тайны. Благоразумнее в них не проникать.
   — Болтун, — Сидализа легонько шлепнула Поля по щеке. Поль стремглав поймал её ручку и поцеловал.
   После их ухода Сидализа вызвала горничную и вручила ей записку:
   — Отнеси сейчас же мсье д'Аржансону.

ГЛАВА 33. ЗАКУЛИСНАЯ ПОЛИТИКА

   Вечером Сидализа отправилась в фиакре в сторону Гранж-Бательер.
   Это место от Монмартра до Гайонской заставы было занято зеленщиками и дачками, где отдыхали по ночам важные вельможи после трудных дел и празднеств. Бесшумные двери этих сельских будуаров таинственно открывались и закрывались, когда к ним подъезжали кареты и оттуда появлялись и исчезали в проемах дверей закутанные в плащ фигуры. Затем в окнах появлялись улыбающиеся видения — лица какой-нибудь Хлои и её победителя Дафниса, после чего задергивались шелковые занавески. Часто оттуда раздавался нежный смех и звон хрусталя. И если в это время мимо проходила какая-то местная парочка, она останавливалась, слушая эти веселящие звуки, и юноша наклонялся к своей возлюбленной, ласково обнимал гибкий стан и сливался с ней в нежном поцелуе.
   Сидализа подъехала к маленькому павильону в итальянском стиле, выпрыгнула из фиакра прямо к двери, где её встретил маленький негритенок. Пройдя насквозь, она вышла через заднюю дверь в сад со скульптурами. Там, прогулявшись, вздохнула и присела на скамейку у статуи Гебы.
   Что же было причиной её вздоха? Если бы Полю сказали, что она может вздыхать, он весело посмеялся бы. Ибо ей случалось иногда задумываться, но вздыхать — никогда.
   Посидев некоторое время, она наконец произнесла, покачав головой:
   — Бедный граф!
   Затем добавила, но уже громче:
   — Ну, не совсем бедный. Он же ни о чем не подозревает. А неизвестное для нас не существует. Фуркево ничего не узнает. Он и мне ничего не говорит. И что была бы за жизнь без тайн? Как женщина без корсета! После далекого путешествия домой возвращаются с огромным удовольствием, а родным пенатам молятся с ещё большим усердием.
   Тут послышался скрип шагов по песку. Актриса обернулась и увидела стоящего возле статуи Гебы мужчину, который ей кланялся.
   — Две сестры вместе, — произнес он, — богиня и вы. Но я не знаю, в какой из них больше чувства.
   — Вы говорите банальности, — ответила она, протягивая руку для поцелуя, — и я предупреждаю, что это — напрасный труд. Так что избавьте себя от нужды соединять ваши слова подобно букету.
   Мсье Вуайе-д'Аржансон — это был он — улыбнулся.
   — Вы назначаете мне свидание после стольких дней разлуки, — сказал он, — и так меня принимаете. А я связывал этот визит со вспышкой почти нежных чувств.
   — Вам следует его связать с моим дурным расположением духа.
   — Весьма неприятный гость, но я и ему благодарен.
   — Не следует благодарить заранее.
   — Но я рискну это сделать.
   — А я рассержусь.
   — Боже, вы хотите со мной поссориться?
   — Разве не заметно?
   — Вы заставляете меня думать, что чувствуете себя слишком виноватой.
   — Ну вот, после банальных любезностей — насмешка. Вы вторично ошибаетесь, граф.
   — Уж не причина ли вашего настроения — отсутствие с вами мсье Шавайе?
   — Что, вы знаете и о нем?
   — Я все знаю.
   — Разумеется, это же ваша должность.
   — А я её добросовестный исполнитель.
   — Мсье Шавайе — мой друг.
   — При моей памяти забыть такое невозможно.
   — Что же, я вам это часто говорила?
   — Ровно столько раз, сколько мы с вами встречались. Считайте.
   — Это слишком утомительно.
   — Для вас, жестокой, но не для меня.
   — Вы опять за свой букет Хлое. Смотрите, я разгневаюсь.
   — Так гневайтесь.
   — Не здесь. Поднимается ветер, он может потушить огонь.
   — Так останемся здесь.
   — Ну нет…У меня расположение к гневу. Я хочу им воспользоваться, как редкой вещью.
   — Еще минуту!
   — Ни секунды! Мой гнев не так тверд. Он может не выдержать.
   И взяв руку начальника полиции, она отправилась с ним в будуар, где их ждал ужин.
   Это была круглая комната, обитая бледно-голубым атласом с серебряными листьями. Кругом на мраморных пьедесталах располагались амуры, державшие в руках подсвечники. На потолке полуобнаженная Аврора, плывущая в облаках, сыпала цветы на преследовавших её игривых амуров.
   Актриса села на диванчик из бразильского дерева и сбросила накидку.
   — Там холодно, здесь душно, — сказала она.
   Взяв букет роз из вазы, она стала им обмахиваться, как веером.
   — Ах, если бы мы прекратили враждебные действия! — произнес Вуайе-д'Аржансон, придвигаясь поближе к Сидализе.
   — Нет, — произнесла она и оттолкнула диванчик на колесиках подальше.
   — Так это не шутка?
   — Как это? Разве по моему лицу не видно, что я ужасно сердита?
   — Это качество вам совсем не идет.
   — При чем здесь «не идет»? Я взбешена.
   — Это кокетство.
   Сидализа топнула ножкой.
   — Не смешите меня, я этого не желаю.
   — Это же очень просто. Попытайтесь.
   — А, так вы меня поднимаете на смех?
   — Нет, просто не следует ли мирный договор за каждым сражением?
   — Берегитесь! Я назначу его условия.
   — Начинайте скорее.
   Граф пытался было взять Сидализу за руку, но она ударила его по пальцам букетом.
   — О, иногда вы колетесь!
   Граф взял из букета розу и провел ею по капельке крови, выступившей на его пальце.
   — За это полагается месть. — Он поймал руку Сидализы и поцеловал.
   Сидализа живо её отдернула.
   — Ваша месть опаснее моей.
   — Тогда я отвечу, как древний афинянин: бей, но выслушай.
   — Я хочу бить и не слушать.
   — Вы необычайно милы, — сказал граф, кланяясь.
   — Но и вы тоже, — возразила она, — ваше упорство меня сердит.
   Граф молча посмотрел на Сидализу.
   — Вы это серьезно? — спросил он.
   — Конечно.
   — Так скажите мне в двух словах, чем я провинился?
   — Почему вы мне не сказали, что мадмуазель Блетарен в монастыре?
   Граф вскочил с кресла.
   »— Угадала!» — мелькнула у неё в голове.
   И она быстро добавила:
   — Я случайно в нем побывала. Что за уединение среди лесов!
   — Вы были в Шеврезе?
   — Да, вчера. — На её лице не дрогнула ни одна жилка.
   — Ну что ж, вы, стало быть, все знаете. Кстати, посоветуйте своей знакомой не удаляться далеко от монастыря.
   — Это почему же?
   — Почему? Подойдите-ка сюда. — И начальник полиции подвел её к окну и открыл его. Была тихая ночь. Лишь легкий ветерок шелестел среди деревьев.
   — Ну, я здесь. Что дальше? — спросила Сидализа.
   Он протянул руку по направлению группы деревьев в глубине сада.
   — Слышите ли вы этот негромкий крик среди тишины ночи?
   — Слышу. Это ведь крик ночной совы, я думаю.
   — Сова невидима, но она стережет. Если мышка выскочит из норки, далеко она не убежит. Теперь вам понятно?
   — Разумеется. В нашей жизни сова носит другое имя.
   — От вас ничто не скроется. Это правосудие.
   И граф закрыл окно.
   Сидализа упала в кресло, бледная от испуга.
   — Вам нехорошо, мой друг, — произнес граф. — Выпейте бокал шампанского, он вернет вам розы на щечки и улыбку на уста.
   — Но он её так любит, — тихо промолвила она, вытирая слезу со щеки.
   — Послушайте, — уже серьезно заговорил граф. — Я, конечно, знаю больше, чем говорю, поскольку должен хранить тайну. Но если станет известно, что они с отцом живут неподалеку от двора, произойдут события, которые я не смогу предотвратить.
   — Вы ужасны!
   — Мне приходилось это слышать.
   — И отвратительны!
   — Но вы дали мне право этому не верить.
   — Дело не в том. — Сидализа не смогла удержаться от усмешки.
   — Но это лучший способ разговора.
   — Вы звучите, как апокалипсис. Не могли бы вы выражаться яснее?
   — Я и так сказал слишком много.
   — Ах, вот как? Так я вам подражать не буду.
   — Я это подозревал.
   — И тайну, которую открыла без вас, я сообщу кому-нибудь еще.
   — Господину Шавайе.
   — Вы догадливы. Но в чем же кроется беда для мадмуазель Блетарен?
   — Откуда я знаю?
   Сидализа стукнула по столу кулачком.
   — Вы это скоро узнаете.
   — То есть вы сообщите ему сведения завтра же.
   — Именно.
   — Это вы умеете. Можно хранить тайну между актрисой театра комедии и офицером короля настолько хорошо, что никто о ней не узнает раньше, чем через неделю.
   Сидализа швырнула горсть листьев розы в лицо графу.
   — Это отучит вас насмехаться, — произнесла она.
   Он успел поцеловать ручку, бросившую листья.
   — Такое наказание побуждает меня начать атаку снова.
   — Начинайте. — Она протянула ему руку.
   — Нет, вы же знаете пословицу: поцелуй скромнее слов. Я буду молчать.
   Похоже, что никакое кокетство не в состоянии было совладать с начальником полиции.
   Сидализа с сердитым видом отняла руку и завернулась в накидку.
   — Вы таитесь так, — заметила она, — будто дело того стоит. А я вот знаю, что мадмуазель Блетарен посещает один шевалье.
   Граф вздрогнул.
   — Вы демон! — Удивление графа было неподдельным.
   — Я просто актриса, и этого достаточно.
   — Я советую актрисе поостеречься шевалье. Если она демон, он сатана.
   — Стало быть, опасаться надо его? — Тон был небрежен, насколько возможно.