Страница:
и наш Советский Союз сомкнутся в одно хозяйственное целое. Мы считали,
наконец, что Советский Союз явится гигантским мостом между социалистической
федерацией Европы и федерацией Азии. Мы не думали и не думаем, что свободная
Индия и социали-
стическая Англия будет вести замкнутое, независимое друг от друга
существование. Обмен ценностями между ними является необходимым условием
экономического прогресса. Он сохранится и после низвержения британской
буржуазии и будет совершаться в рамках великой федерации. То же самое,
скажем, относится и к нашей северной Индии - Сибири. Вскрыть ее естественные
ресурсы - это гигантская международная задача. Тут найдут себе применение и
немецкая, и английская техника, и датский опыт сельского хозяйства. Но дело
идет, конечно, не об одной Сибири. Курские залежи магнитного железняка,
уральские калийные залежи и все вообще гигантские ресурсы наши требуют
применения интернациональных накоплений и мировой техники. В неменьшей
степени это относится к задачам электрификации.
Не так давно мы понимали это. В книжке Скворцова-Степанова об
электрификации, написанной, так сказать, под специальным присмотром
Владимира Ильича, интернациональный характер социалистического строительства
вообще и нашего электрификационного плана в частности, выражен с полной
отчетливостью. Вот что там говорится в VI главе:
"Вот как рисовалось дело всего несколько лет тому назад. Какие же
изменения произошли с того времени в мировой технике или в мировой
экономике, которые позволили бы нам радикально пересмотреть основные наши
воззрения и именовать мелкобуржуазным скептицизмом отрицание того самого
идеала, который мы сообща четыре-пять лет тому назад называли
мелкобуржуазным?
Но, скажут, эти расчеты строились в надежде на быстрое развитие
социалистической революции в Европе. Конечно, в отношении социалистической
Европы нам не нужно было бы никакой "независимости". Отношения с ней
определялись бы братским сотрудничеством на основе наболее эффективного
(дающего наилучшие результаты) разделения труда. Другое дело
капиталистическая Европа. По отношению к ней нам нужна независимость. Такая
постановка вопроса, внешним образом как будто и убедительная, на самом деле
ложна. Перспектива ближайшего ряда лет говорит нам о непрерывном росте наших
связей с мировым хозяйством не только абсолютно, но и относительно, т. е. о
непрерывном увеличении оборота внешней торговли по отношению ко всему
хозяйственному обороту. Таким образом, ближайший период будет временем
увеличения нашей зависимости от мирового хозяйства и одновременно повышения
нашего удельного веса в нем. Когда же это наступит поворот к замкнутости?
Сколько нам времени нужно развиваться, "врастая" в мировой рынок, чтобы
затем повернуть в сторону замкнутого хозяйства, и не успеет ли Европа
повернуть раньше к социалистической революции? И почему сейчас, когда мы
экономически еще ужасающе отсталы, врастание в мировое хозяйство не
представляет для нас какой-либо смертельной опасности, а через пять или
через десять лет, когда мы будем гораздо сильнее, нам понадобится
независимость от мирового хозяйства? Из чего это вытекает? Наоборот,
дальнейшее развитие производительных сил будет увеличивать из года в год
нашу заинтересованность в международном обмене при капиталистическом
окружении. Этот обмен будет строго
регулироваться методами монополии внешней торговли. При европейской
социалистической федерации обмен получит плановый характер. Между этими
двумя системами не будет никакого провала, в течение которого наше хозяйство
существовало бы на основах замкнутой пропорциональности своих отраслей.
Наоборот, правильно регулируемый рост экспорта и импорта по отношению к
капиталистическим странам подготовит элементы будущего товаро- и
продуктообмена, когда европейский пролетариат овладеет государством и
производством".
Скворцов-Степанов писал под руководством Ленина, что социализм в одной
стране есть мелкобуржуазный идеал. Это правильно. В идеалах мелкой буржуазии
всегда есть реакционная тенденция. Загнать производительные силы в
национальные рамки - тенденция в корне реакционная. Производительные силы
даже и царской России переросли эти рамки. Социализм же может быть основан
только на дальнейшем и неизмеримо более могущественном развитии
производительных сил.
Государственная промышленность должна играть в хозяйстве роль ведущего
начала. Но для нашей, пока еще крайне отсталой промышленности, роль ведущего
начала играет промышленность мировая. Мы производим в 21/2 - 3
раза дороже капиталистической промышленности. Нам приходится равняться по
ней, усваивая ее технику, которая тоже, в свою очередь, не стоит на месте.
Вот где узел вопроса о темпе.
Во время военного коммунизма мы не гонялись за мировой техникой Мы
вообще не ставили еще вопроса о производстве. Дело шло о том, чтобы достать
в деревне хлеб, утилизировать все вообще запасы и таким образом отстоять
себя. Пошляки презрительно называли этот коммунизм потребительским. Но без
потребительского коммунизма нельзя было спасти живой рабочей силы и
обеспечить переход на следующую стадию
С начала восстановительного процесса задача состояла в том, чтобы
загрузить имеющуюся технику, независимо от того, насколько она физически
изношена или конструктивно устарела. Каждая пущенная в ход машина означала
шаг вперед.
После того, как оказались пущены в ход все, или почти все, машины,
встал вопрос об амортизации. Вместо износившихся машин, надо покупать новые,
чтобы обеспечить непрерывность производства. Мало этого, вместо устаревших
машин, надо покупать машины новой конструкции. Мировой рынок контролирует
нашу отсталость изо дня в день во всем производстве в целом и в каждой
отрасли в отдельности Каким путем? Через движение цен. Тов. Сталин пытался
истолковать мою мысль о контроле мирового хозяйства над нашим в смысле
какой-то системы Дауэса и спрашивал, не имею ли я в виду каких-либо
чрезвычайных уступок иностранному капиталу в виде концессий и пр. По поводу
такой постановки вопроса приходится просто пожать плечами. Вопрос решается
не системой Дауэса, а марксовым законом ценности. Ленин говорил, что мировой
рынок нас будет экзаменовать. В том же самом смысле, в каком Ленин говорил
об экзамене, я говорил о контроле. В основе своей экзамен этот производится
непрерывно и притом автоматически. Если в какой-либо отрасли
капиталистическая техника сделает новый и большой шаг вперед, а мы оста-
немся при старых методах, то это скажется в новой дополнительной
раздвижке цен, а значит, в уменьшении нашего удельного веса, в ослаблении
наших позиций, в большей нашей уязвимости для всякого рода интервенций.
Значит, мы вынуждены равняться по мировой технике.
Маркс различает амортизацию физического износа машины и амортизацию ее
морального износа. При непрерывном развитии техники машина выходит из строя
задолго до того, как она изношена физически. Разумеется, наряду с передовыми
предприятиями существуют и отсталые. Но капиталист передового предприятия
вынужден амортизировать моральный износ своих машин. Это есть уплата за
прогресс техники. Уплата эта возвращается с избытком через снижение
себестоимости. Капиталист, неспособный своевременно обновить морально
износившегося оборудования, будет сдвинут из первой линии во вторую и
третью, а в известных условиях и вовсе раздавлен. То же относится к целым
отраслям промышленности отдельных стран и к промышленности в целом. Наша
зависимость от мирового хозяйства выражается тем, что мы вынуждены равняться
не по нашим только открытиям и изобретениям, но по прогрессу мировой
техники, своевременно амортизируя не только физический, но и моральный износ
нашего оборудования.
Разумеется, этого не надо понимать так, что задача должна быть
разрешена нами немедленно, или в год, или в два, или в три. Такая постановка
была бы ребяческой, но темп нашего развития должен быть таков, чтобы мы во
все возрастающей степени приближались технически к производственному уровню
передовых капиталистических стран. Наиболее наглядная проверка того,
уменьшается ли расстояние между нами и ними или увеличивается, т. е.
повышается ли наш удельный вес или снижается, происходит через сравнительное
движение цен. Таким образом, вопрос о сравнительном международном контроле
не есть "припутывание международного фактора", как выразился Сталин, а
вытекает из самого существа нашего положения как составной части мирового
рынка, "которому мы подчинены, с которым связаны, от которого не
оторваться".
Таким образом, в тех случаях, когда Ленин говорит о построении
социализма, как бы выделяя это построение из международной революции и в
известном смысле противопоставляя ей, как часть противопоставляется целому,
он имеет в виду не построение социалистического общества, а гораздо более
скромную и узкую, но жизненную задачу: воссоздание хозяйственного процесса
на началах национализированной промышленности, в частности, а для СССР в
особенности, обеспечение экономической смычки города и деревни. Это понимал
раньше и Сталин. Цитата [Сталина].
Тем самым доказана полная несостоятельность попыток ссылаться на такого
рода цитаты и доказательство возможности построения социализма в отдельной
стране. Но есть и цитаты другого рода, т. е. такие, где Ленин явно и
несомненно говорит о построении социалистического и даже коммунистического
общества. Таких цитат немало. Но все они исходят из той предпосылки, что
мировая революция пересечется с нашим социалистическим строительством уже на
одном из ближайших его этапов и
что дальнейшая наша работа по социалистическому строительству будет
совершаться в обстановке братского сотрудничества с другими, более
передовыми странами, приступившими у себя к социалистическому строительству.
Нигде и ни в одном случае Ленин не мыслит этого социалистического завершения
без решающей его победы пролетарской революции в других странах. Когда он
говорит о полной и окончательной победе, он имеет в виду не гарантию от
интервенции, а именно построение социалистического общества, т. е.
бесклассового общества, на высокой технической основе, что он всегда считал,
в полном согласии со всеми традициями марксизма, невозможным в отдельной
стране, тем более экономически отсталой. Полную и окончательную победу
социализма он противопоставляет: а) завоеванию власти как первому этапу, и
б) восстановлению хозяйственного оборота между деревней и городом в лице
государственной промышленности как второму этапу.
Понимать под окончательной или полной победой ограждение от интервенции
ни с чем не сообразно: интервенция угрожает именно на первых стадиях, а если
дело дошло до завершения социалистического строительства, то тут уж
опасность интервенции будет оставлена позади.
Примеров именно такого подхода Ленина к строительству социализма можно
привести сколько угодно. В сущности, каждая речь Ленина, как и наша
партийная программа, как и партийная программа комсомола, насквозь
проникнуты такого рода международным взглядом, который до самого недавнего
времени был совершенно неоспоримым в нашей среде. Если Ленин не всегда, не в
каждом отдельном случае оговаривает международную обусловленность нашей
победы, то это исключительно потому, что он считает ее незыблемо
установленной и потому само собою разумеющейся.
Так, в своей речи на 4 съезде швейников (6 февраля 1921 года) Ленин
говорит: "Именно поэтому профессиональные союзы... которые строят новое
государство без помещиков и капиталистов и которые, хотя и находятся в
меньшинстве, построить новое коммунистическое общество могут и построят,
потому что поддержка всех десятков миллионов, которые жили своим трудом, нам
обеспечена". (Ленин, т. XX, дополнительный, ч. II, стр. 459).
Таким образом, эта цитата гласит, что наши профессиональные союзы могут
построить новое коммунистическое общество и построят потому, что им
обеспечена поддержка десятков миллионов деревенской бедноты и вообще
трудящейся массы крестьянства. Если эту цитату взять изолированно, то она
окажется достаточно пригодной для доказательства возможности социализма в
отдельной стране. Во всяком случае, она ни в чем не уступает другим цитатам,
которые привлекаются для этой цели. Условием победы коммунистического
общества она ставит тесную связь рабочих с десятками миллионов трудящихся.
Но в начале той же самой речи мы читаем:
"Капитал, по самой сущности дела, победить в одной стране до конца
нельзя. Это сила международная, и, чтобы победить ее до конца, нужны
совместные действия рабочих тоже в международном масштабе. И мы
всегда, с тех пор, когда боролись против буржуазно-республиканских
правительств в России в 1917 году, с тех пор, когда осуществили власть
Советов, с конца 1917 года, мы всегда и неоднократно указывали рабочим, что
коренная, главная задача и основное условие нашей победы есть
распространение революции, по крайней мере, на несколько наиболее передовых
стран". (Там же, сс. 453--4.)
Непосредственно после этих слов, которые сами по себе исчерпывают
вопрос, Ленин говорит: "И главнейшие трудности, стоящие перед нами в течение
4 лет, состояли в том, что западно-европейским капиталистам удалось кончить
войну, оттянувши революцию". (Там же, стр. 454.)
Вся дальнейшая часть речи посвящена доказательству того, что
капитализм, тем не менее, смертельно болен, что мировая революция наступит в
достаточно близком будущем, и уже отсюда делается тот вывод, что
профессиональные союзы, если сумеют повести за собой десятки миллионов
трудящихся, смогут построить и построят коммунистическое общество. Таков ход
мысли Ленина всегда и неизменно. Он может в том или в другом случае не
оговаривать, как в своей речи швейникам, что "коренная, главная задача и
основное условие нашей победы есть распространение революции, по крайней
мере, на несколько наиболее передовых стран" но он никогда не забывает, а
тем более никогда не отрицает этого условия нашей победы, которое он считает
коренным, главным и основным. На этом, казалось бы, даже странно настаивать.
То, что Ленин в начале 1918 года назвал передышкой, измеряя время месяцами,
стало впоследствии, особенно с осени 1923 года, т. е. с момента тягчайшего
поражения германского пролетариата, длительным периодом. Отношение к
передышке у самого Ленина изменялось и конкретизировалось вместе с ходом
событий. Он стал говорить не о нескольких месяцах, а о десяти-двадцати годах
правильных отношений между пролетариатом и крестьянством как условии победы
в мировом масштабе. Изменение темпа развития - факт колоссальной важности.
Все наши трудности и внутренние споры вытекают в основе своей из этого
замедления темпа. Но и самый медленный темп развития не выключает судьбы
нашего социалистического строительства из общего хода мировой революции. Мы
по-прежнему остаемся, по ленинскому выражению, звеном, а не самостоятельной
цепью.
"Мы всегда подчеркивали, -- говорил Ленин в третью годовщину
октябрьской революции, - что смотрим с международной точки зрения и что в
одной стране совершить такое дело, как социалистическая революция, нельзя".
(Ленин, Собр. соч., т. XX, дополнительный, ч. II, стр. 430.)
Да, мы это всегда подчеркивали. Мы иначе не мыслили. Иначе мы не
собираемся ставить вопрос и сейчас: "в одной стране совершить такое дело,
как социалистическая революция, нельзя".
И сейчас еще Бухарин признает зависимость нашего хозяйства от мирового
чисто формальным путем. Он не отказался от той фантастической схемы
изолированного развития, какую дал в "Большевике". Он не понял, что заданный
нам темп развития международно обусловлен. Он не понял, что, помимо военной
интервенции, существует гораздо более могущественная интервенция дешевых
цен, опирающаяся на технический
перевес. Он не понял, почему Госплан, вместо того, чтобы строить свои
контрольные цифры на базе самодовлеющей смычки, исходя из "достаточного"
внутреннего темпа, оказался вынужден пристраивать всю свою систему
контрольных величин к цифрам внешней торговли. Этого реального содержания
нашей зависимости от мирового хозяйства Бухарин не усвоил, не продумал, не
понял. Правда, если притянуть Бухарина к ответу, то он начинает "признавать"
нашу зависимость от мирового хозяйства; но все его доводы, выводы и
перспективы построены на схеме замкнутого хозяйства.
Как обстоит, однако, дело насчет того, будто я не вижу, что через
зависимость мы идем к независимости? Эта сказка стара. Бухарин хочет
изобразить дело так, будто моя перспектива - это растущая зависимость, т. е.
безнадежность, т. е. скептицизм, т. е. маловерие и все остальное, что по
штату полагается. Эта сказка стара - ее бросить пора! В книжке своей: "К
социализму или к капитализму?" я разъяснял, что мы восстановили свою
зависимость от мирового хозяйства, что эта зависимость будет возрастать и
что при правильной политике с нашей стороны этот путь есть единственный путь
нашего роста, повышения нашего удельного экономического веса, а, стало быть,
и укрепления нашего как против возможной военной интервенции, так и против
постоянно действующей "интервенции" дешевых цен. Я разъяснял, что в
современных условиях вопрос о национально-хозяйственной самостоятельности
вовсе не разрешается старокитайским путем, и в качестве примера указывал на
капиталистическую Германию: за последние десятилетия ее хозяйство теснейшим
образом сплелось с хозяйством европейских и заокеанских стран и находилось в
постоянной зависимости как от иностранных поставщиков, так и от иностранных
покупателей. Когда Германию подвергли военной блокаде, одним ударом обрезав
все ее жизненные связи с мировым хозяйством, Германия проявила
исключительную жизнеспособность, продержавшись 4 года против чудовищного
скопища врагов. Чем объяснялось это историческое чудо? "Германия развернула
в конце XIX и в начале нынешнего века могущественную индустрию, опираясь на
которую она стала активнейшей силой мирового хозяйства. Ее внешнеторговые
обороты и связи с иностранными, в том числе заокеанскими, рынками получили в
короткий срок огромное развитие. Война сразу оборвала все это. По своему
географическому положению Германия подверглась с первого дня войны почти
абсолютной экономической закупорке. И, тем не менее, весь мир был свидетелем
поразительной жизненности и выносливости этой высокоиндустриальной страны.
Предшествующая борьба за рынки развила в ней исключительную гибкость
производственного аппарата, которую она до конца использовала на
ограниченной национальной базе во время войны". ("К социализму или к
капитализму?", сс. 63-64.) Какой из этого вытекал вывод для нас? Тот, что
нам нужна не "независимость" от мирового хозяйства, а высокая
производительность труда, что достижимо только при быстром темпе развития,
что, в свою очередь, требует широкого и умелого использования ресурсов
мирового рынка. Другими словами, наша установка не на независимый черепаший
шаг, а на возможно быст-
рый темп развития. Что же в такой установке пессимистического? И как
это так я не признаю, что через международные связи и зависимости мы
становимся сильнее, если именно под этим углом зрения я выступаю против
насквозь реакционного отвлечения от международного фактора?
В другом месте я иллюстрировал свою мысль следующим примером,
заимствованным из области нашей хозяйственной жизни. Около дюжины наших
трестов заключили уже договора с видными иностранными фирмами о технической
помощи. На основании этих договоров наши тресты получают патенты, чертежи и
инструктирование соответственных иностранных фирм. За достигаемое таким
образом улучшение и удешевление продукции советские предприятия уплачивают
своим капиталистическим контрагентам серьезную дань, которая, однако,
гораздо меньше той выгоды, какую получает наша государственнная
промышленность. До вчерашнего дня машиностроительный трест производил
турбины самостоятельно, причем проектирование ложилось на себестоимость
турбины в размере 7%. Теперь тот же трест производит турбины по иностранным
чертежам. Представитель капиталистической фирмы имеет право контролировать
производство, чтобы не допускать выделки турбин чужих образцов и чтобы с
каждой турбины взимать дань. Это - несомненная и довольно жесткая
зависимость. Но зато проектирование ложится на турбину в размере
21/2%, причем качество турбин стало лучше. Что выгоднее:
независимое производство плохой и дорогой турбины или зависимое производство
лучшей турбины и более дешевой? Ответ заключен уже в самом вопросе.
То, что здесь сказано о тресте, может и должно быть сказано обо всем
нашем хозяйстве в целом. Такая зависимость, которая повышает нашу
производительность труда - на социалистических началах -- есть прогрессивная
зависимость. Такая независимость, которая переводит нас на черепаший шаг, с
оптимизмом в придачу, есть реакционная независимость. Философия этой
независимости есть реакционная философия.
Л. Троцкий 19-27 марта 1927 г.
ПИСЬМО АЛЬСКОМУ
Дорогой товарищ Альский!
Спасибо за присланную книжку. Прочел ее в течение сегодняшнего дня всю
- с интересом и с пользой. Думаю, что Вы совершенно правы, когда возражаете
против именования южного национального правительства -рабоче-крестьянским.
Такое определение, разумеется, серьезная ошибка, и она особенно ярко должна
обнаружиться теперь, после взятия Шанхая, с его могущественными классовыми
противоречиями.
Но именно поэтому я считаю, что у Вас допущена неправильность, особенно
резко выраженная на стр. 141, где Вы говорите, что в Китае сложи-
лись "два резко враждебных друг другу лагеря": с одной стороны,
империалисты и милитаристы и некоторые слои китайской буржуазии, а с другой
- "лагерь рабочих, ремесленников, мелкой буржуазии, студенчества,
интеллигенции и некоторых групп средней национально настроенной
буржуазии"... На самом деле в Китае три лагеря: реакции, либеральной
буржуазии и пролетариата, борющегося за влияние на низы мелкой буржуазии и
крестьянства. Правда, до 26 года это деление обнаруживалось менее ярко, чем
сейчас, но и тогда оно было фактом. Ваша же книжка вышла в 27 году, и
оговорить это обстоятельство было в высшей степени необходимо. Если бы не
Ваша рецензия о книжке Мифа, Ваша оценка в ряде мест, и особенно на стр.
141-й, давала бы опору для крайне - с моей точки зрения -- неправильных и
опасных выводов. Гоминдан в нынешнем своем виде создает иллюзию двух
лагерей, содействуя национально-революционной маскировке буржуазии и, стало
быть, облегчая ее предательство. Вхождение компартии в Гоминдан делает, с
другой стороны, невозможной самостоятельную политику пролетариата. Было бы
чистейшим шарлатанством и изменой марксизму - Вы, конечно, с этим согласны
-- ссылаться на революционный героизм пролетариата и на успехи кантонских
войск в доказательство того, что по части пролетарской политики все обстоит
благополучно. То, что рабочие и революционные солдаты отвоевали Шанхай,
великолепно. Но остается еще вопрос: для кого они его отвоевали? Если
считать, что в Китае существуют "два резко враждебных лагеря", то ясно, что
Шанхай из рук одного лагеря перешел в руки другого. Если же помнить, что в
Китае три лагеря, то поставленный выше вопрос получает все свое значение.
Вопрос о борьбе за рабоче-крестьянское правительство ни в каком случае
нельзя отождествлять с вопросом о "некапиталистических путях" развития
Китая. Этот второй вопрос можно ставить только условно и только в
перспективе развития мировой революции. Думать, что нынешний Китай, на
данных своих технических и экономических основах, собственными силами
способен перепрыгнуть через капиталистическую фазу, может только круглый
невежда из породы социалистов-реакционеров. Такого рода концепция была бы
злейшей карикатурой на теорию социализма в одной стране и, доводя ее до
абсурда, оказала бы Коминтерну услугу, очистив раз навсегда поле его
деятельности от такого рода дребедени... Если, таким образом, вопрос о
перерастании китайской революции в социалистическую имеет сейчас чисто
факультативное значение, целиком подчиненное развитию мировой пролетарской
революции, то вопрос о борьбе за рабоче-крестьянское правительство имеет
сейчас самое непосредственное значение, как для хода китайской революции,
так и для воспитания в ней пролетариата и его партии.
Мы знаем, как сложен и противоречив ход революции, тем более в такой
гигантской и, в подавляющей своей части, отсталой стране, как Китай.
Революция может еще пройти через ряд приливов и отливов. То, что нам
необходимо обеспечить в ходе революции прежде всего, это самостоятельную
партию пролетариата, оценившую революцию под углом зрения трех лагерей и
умеющую бороться за гегемонию в третьем лагере, а тем самым и во всей
наконец, что Советский Союз явится гигантским мостом между социалистической
федерацией Европы и федерацией Азии. Мы не думали и не думаем, что свободная
Индия и социали-
стическая Англия будет вести замкнутое, независимое друг от друга
существование. Обмен ценностями между ними является необходимым условием
экономического прогресса. Он сохранится и после низвержения британской
буржуазии и будет совершаться в рамках великой федерации. То же самое,
скажем, относится и к нашей северной Индии - Сибири. Вскрыть ее естественные
ресурсы - это гигантская международная задача. Тут найдут себе применение и
немецкая, и английская техника, и датский опыт сельского хозяйства. Но дело
идет, конечно, не об одной Сибири. Курские залежи магнитного железняка,
уральские калийные залежи и все вообще гигантские ресурсы наши требуют
применения интернациональных накоплений и мировой техники. В неменьшей
степени это относится к задачам электрификации.
Не так давно мы понимали это. В книжке Скворцова-Степанова об
электрификации, написанной, так сказать, под специальным присмотром
Владимира Ильича, интернациональный характер социалистического строительства
вообще и нашего электрификационного плана в частности, выражен с полной
отчетливостью. Вот что там говорится в VI главе:
"Вот как рисовалось дело всего несколько лет тому назад. Какие же
изменения произошли с того времени в мировой технике или в мировой
экономике, которые позволили бы нам радикально пересмотреть основные наши
воззрения и именовать мелкобуржуазным скептицизмом отрицание того самого
идеала, который мы сообща четыре-пять лет тому назад называли
мелкобуржуазным?
Но, скажут, эти расчеты строились в надежде на быстрое развитие
социалистической революции в Европе. Конечно, в отношении социалистической
Европы нам не нужно было бы никакой "независимости". Отношения с ней
определялись бы братским сотрудничеством на основе наболее эффективного
(дающего наилучшие результаты) разделения труда. Другое дело
капиталистическая Европа. По отношению к ней нам нужна независимость. Такая
постановка вопроса, внешним образом как будто и убедительная, на самом деле
ложна. Перспектива ближайшего ряда лет говорит нам о непрерывном росте наших
связей с мировым хозяйством не только абсолютно, но и относительно, т. е. о
непрерывном увеличении оборота внешней торговли по отношению ко всему
хозяйственному обороту. Таким образом, ближайший период будет временем
увеличения нашей зависимости от мирового хозяйства и одновременно повышения
нашего удельного веса в нем. Когда же это наступит поворот к замкнутости?
Сколько нам времени нужно развиваться, "врастая" в мировой рынок, чтобы
затем повернуть в сторону замкнутого хозяйства, и не успеет ли Европа
повернуть раньше к социалистической революции? И почему сейчас, когда мы
экономически еще ужасающе отсталы, врастание в мировое хозяйство не
представляет для нас какой-либо смертельной опасности, а через пять или
через десять лет, когда мы будем гораздо сильнее, нам понадобится
независимость от мирового хозяйства? Из чего это вытекает? Наоборот,
дальнейшее развитие производительных сил будет увеличивать из года в год
нашу заинтересованность в международном обмене при капиталистическом
окружении. Этот обмен будет строго
регулироваться методами монополии внешней торговли. При европейской
социалистической федерации обмен получит плановый характер. Между этими
двумя системами не будет никакого провала, в течение которого наше хозяйство
существовало бы на основах замкнутой пропорциональности своих отраслей.
Наоборот, правильно регулируемый рост экспорта и импорта по отношению к
капиталистическим странам подготовит элементы будущего товаро- и
продуктообмена, когда европейский пролетариат овладеет государством и
производством".
Скворцов-Степанов писал под руководством Ленина, что социализм в одной
стране есть мелкобуржуазный идеал. Это правильно. В идеалах мелкой буржуазии
всегда есть реакционная тенденция. Загнать производительные силы в
национальные рамки - тенденция в корне реакционная. Производительные силы
даже и царской России переросли эти рамки. Социализм же может быть основан
только на дальнейшем и неизмеримо более могущественном развитии
производительных сил.
Государственная промышленность должна играть в хозяйстве роль ведущего
начала. Но для нашей, пока еще крайне отсталой промышленности, роль ведущего
начала играет промышленность мировая. Мы производим в 21/2 - 3
раза дороже капиталистической промышленности. Нам приходится равняться по
ней, усваивая ее технику, которая тоже, в свою очередь, не стоит на месте.
Вот где узел вопроса о темпе.
Во время военного коммунизма мы не гонялись за мировой техникой Мы
вообще не ставили еще вопроса о производстве. Дело шло о том, чтобы достать
в деревне хлеб, утилизировать все вообще запасы и таким образом отстоять
себя. Пошляки презрительно называли этот коммунизм потребительским. Но без
потребительского коммунизма нельзя было спасти живой рабочей силы и
обеспечить переход на следующую стадию
С начала восстановительного процесса задача состояла в том, чтобы
загрузить имеющуюся технику, независимо от того, насколько она физически
изношена или конструктивно устарела. Каждая пущенная в ход машина означала
шаг вперед.
После того, как оказались пущены в ход все, или почти все, машины,
встал вопрос об амортизации. Вместо износившихся машин, надо покупать новые,
чтобы обеспечить непрерывность производства. Мало этого, вместо устаревших
машин, надо покупать машины новой конструкции. Мировой рынок контролирует
нашу отсталость изо дня в день во всем производстве в целом и в каждой
отрасли в отдельности Каким путем? Через движение цен. Тов. Сталин пытался
истолковать мою мысль о контроле мирового хозяйства над нашим в смысле
какой-то системы Дауэса и спрашивал, не имею ли я в виду каких-либо
чрезвычайных уступок иностранному капиталу в виде концессий и пр. По поводу
такой постановки вопроса приходится просто пожать плечами. Вопрос решается
не системой Дауэса, а марксовым законом ценности. Ленин говорил, что мировой
рынок нас будет экзаменовать. В том же самом смысле, в каком Ленин говорил
об экзамене, я говорил о контроле. В основе своей экзамен этот производится
непрерывно и притом автоматически. Если в какой-либо отрасли
капиталистическая техника сделает новый и большой шаг вперед, а мы оста-
немся при старых методах, то это скажется в новой дополнительной
раздвижке цен, а значит, в уменьшении нашего удельного веса, в ослаблении
наших позиций, в большей нашей уязвимости для всякого рода интервенций.
Значит, мы вынуждены равняться по мировой технике.
Маркс различает амортизацию физического износа машины и амортизацию ее
морального износа. При непрерывном развитии техники машина выходит из строя
задолго до того, как она изношена физически. Разумеется, наряду с передовыми
предприятиями существуют и отсталые. Но капиталист передового предприятия
вынужден амортизировать моральный износ своих машин. Это есть уплата за
прогресс техники. Уплата эта возвращается с избытком через снижение
себестоимости. Капиталист, неспособный своевременно обновить морально
износившегося оборудования, будет сдвинут из первой линии во вторую и
третью, а в известных условиях и вовсе раздавлен. То же относится к целым
отраслям промышленности отдельных стран и к промышленности в целом. Наша
зависимость от мирового хозяйства выражается тем, что мы вынуждены равняться
не по нашим только открытиям и изобретениям, но по прогрессу мировой
техники, своевременно амортизируя не только физический, но и моральный износ
нашего оборудования.
Разумеется, этого не надо понимать так, что задача должна быть
разрешена нами немедленно, или в год, или в два, или в три. Такая постановка
была бы ребяческой, но темп нашего развития должен быть таков, чтобы мы во
все возрастающей степени приближались технически к производственному уровню
передовых капиталистических стран. Наиболее наглядная проверка того,
уменьшается ли расстояние между нами и ними или увеличивается, т. е.
повышается ли наш удельный вес или снижается, происходит через сравнительное
движение цен. Таким образом, вопрос о сравнительном международном контроле
не есть "припутывание международного фактора", как выразился Сталин, а
вытекает из самого существа нашего положения как составной части мирового
рынка, "которому мы подчинены, с которым связаны, от которого не
оторваться".
Таким образом, в тех случаях, когда Ленин говорит о построении
социализма, как бы выделяя это построение из международной революции и в
известном смысле противопоставляя ей, как часть противопоставляется целому,
он имеет в виду не построение социалистического общества, а гораздо более
скромную и узкую, но жизненную задачу: воссоздание хозяйственного процесса
на началах национализированной промышленности, в частности, а для СССР в
особенности, обеспечение экономической смычки города и деревни. Это понимал
раньше и Сталин. Цитата [Сталина].
Тем самым доказана полная несостоятельность попыток ссылаться на такого
рода цитаты и доказательство возможности построения социализма в отдельной
стране. Но есть и цитаты другого рода, т. е. такие, где Ленин явно и
несомненно говорит о построении социалистического и даже коммунистического
общества. Таких цитат немало. Но все они исходят из той предпосылки, что
мировая революция пересечется с нашим социалистическим строительством уже на
одном из ближайших его этапов и
что дальнейшая наша работа по социалистическому строительству будет
совершаться в обстановке братского сотрудничества с другими, более
передовыми странами, приступившими у себя к социалистическому строительству.
Нигде и ни в одном случае Ленин не мыслит этого социалистического завершения
без решающей его победы пролетарской революции в других странах. Когда он
говорит о полной и окончательной победе, он имеет в виду не гарантию от
интервенции, а именно построение социалистического общества, т. е.
бесклассового общества, на высокой технической основе, что он всегда считал,
в полном согласии со всеми традициями марксизма, невозможным в отдельной
стране, тем более экономически отсталой. Полную и окончательную победу
социализма он противопоставляет: а) завоеванию власти как первому этапу, и
б) восстановлению хозяйственного оборота между деревней и городом в лице
государственной промышленности как второму этапу.
Понимать под окончательной или полной победой ограждение от интервенции
ни с чем не сообразно: интервенция угрожает именно на первых стадиях, а если
дело дошло до завершения социалистического строительства, то тут уж
опасность интервенции будет оставлена позади.
Примеров именно такого подхода Ленина к строительству социализма можно
привести сколько угодно. В сущности, каждая речь Ленина, как и наша
партийная программа, как и партийная программа комсомола, насквозь
проникнуты такого рода международным взглядом, который до самого недавнего
времени был совершенно неоспоримым в нашей среде. Если Ленин не всегда, не в
каждом отдельном случае оговаривает международную обусловленность нашей
победы, то это исключительно потому, что он считает ее незыблемо
установленной и потому само собою разумеющейся.
Так, в своей речи на 4 съезде швейников (6 февраля 1921 года) Ленин
говорит: "Именно поэтому профессиональные союзы... которые строят новое
государство без помещиков и капиталистов и которые, хотя и находятся в
меньшинстве, построить новое коммунистическое общество могут и построят,
потому что поддержка всех десятков миллионов, которые жили своим трудом, нам
обеспечена". (Ленин, т. XX, дополнительный, ч. II, стр. 459).
Таким образом, эта цитата гласит, что наши профессиональные союзы могут
построить новое коммунистическое общество и построят потому, что им
обеспечена поддержка десятков миллионов деревенской бедноты и вообще
трудящейся массы крестьянства. Если эту цитату взять изолированно, то она
окажется достаточно пригодной для доказательства возможности социализма в
отдельной стране. Во всяком случае, она ни в чем не уступает другим цитатам,
которые привлекаются для этой цели. Условием победы коммунистического
общества она ставит тесную связь рабочих с десятками миллионов трудящихся.
Но в начале той же самой речи мы читаем:
"Капитал, по самой сущности дела, победить в одной стране до конца
нельзя. Это сила международная, и, чтобы победить ее до конца, нужны
совместные действия рабочих тоже в международном масштабе. И мы
всегда, с тех пор, когда боролись против буржуазно-республиканских
правительств в России в 1917 году, с тех пор, когда осуществили власть
Советов, с конца 1917 года, мы всегда и неоднократно указывали рабочим, что
коренная, главная задача и основное условие нашей победы есть
распространение революции, по крайней мере, на несколько наиболее передовых
стран". (Там же, сс. 453--4.)
Непосредственно после этих слов, которые сами по себе исчерпывают
вопрос, Ленин говорит: "И главнейшие трудности, стоящие перед нами в течение
4 лет, состояли в том, что западно-европейским капиталистам удалось кончить
войну, оттянувши революцию". (Там же, стр. 454.)
Вся дальнейшая часть речи посвящена доказательству того, что
капитализм, тем не менее, смертельно болен, что мировая революция наступит в
достаточно близком будущем, и уже отсюда делается тот вывод, что
профессиональные союзы, если сумеют повести за собой десятки миллионов
трудящихся, смогут построить и построят коммунистическое общество. Таков ход
мысли Ленина всегда и неизменно. Он может в том или в другом случае не
оговаривать, как в своей речи швейникам, что "коренная, главная задача и
основное условие нашей победы есть распространение революции, по крайней
мере, на несколько наиболее передовых стран" но он никогда не забывает, а
тем более никогда не отрицает этого условия нашей победы, которое он считает
коренным, главным и основным. На этом, казалось бы, даже странно настаивать.
То, что Ленин в начале 1918 года назвал передышкой, измеряя время месяцами,
стало впоследствии, особенно с осени 1923 года, т. е. с момента тягчайшего
поражения германского пролетариата, длительным периодом. Отношение к
передышке у самого Ленина изменялось и конкретизировалось вместе с ходом
событий. Он стал говорить не о нескольких месяцах, а о десяти-двадцати годах
правильных отношений между пролетариатом и крестьянством как условии победы
в мировом масштабе. Изменение темпа развития - факт колоссальной важности.
Все наши трудности и внутренние споры вытекают в основе своей из этого
замедления темпа. Но и самый медленный темп развития не выключает судьбы
нашего социалистического строительства из общего хода мировой революции. Мы
по-прежнему остаемся, по ленинскому выражению, звеном, а не самостоятельной
цепью.
"Мы всегда подчеркивали, -- говорил Ленин в третью годовщину
октябрьской революции, - что смотрим с международной точки зрения и что в
одной стране совершить такое дело, как социалистическая революция, нельзя".
(Ленин, Собр. соч., т. XX, дополнительный, ч. II, стр. 430.)
Да, мы это всегда подчеркивали. Мы иначе не мыслили. Иначе мы не
собираемся ставить вопрос и сейчас: "в одной стране совершить такое дело,
как социалистическая революция, нельзя".
И сейчас еще Бухарин признает зависимость нашего хозяйства от мирового
чисто формальным путем. Он не отказался от той фантастической схемы
изолированного развития, какую дал в "Большевике". Он не понял, что заданный
нам темп развития международно обусловлен. Он не понял, что, помимо военной
интервенции, существует гораздо более могущественная интервенция дешевых
цен, опирающаяся на технический
перевес. Он не понял, почему Госплан, вместо того, чтобы строить свои
контрольные цифры на базе самодовлеющей смычки, исходя из "достаточного"
внутреннего темпа, оказался вынужден пристраивать всю свою систему
контрольных величин к цифрам внешней торговли. Этого реального содержания
нашей зависимости от мирового хозяйства Бухарин не усвоил, не продумал, не
понял. Правда, если притянуть Бухарина к ответу, то он начинает "признавать"
нашу зависимость от мирового хозяйства; но все его доводы, выводы и
перспективы построены на схеме замкнутого хозяйства.
Как обстоит, однако, дело насчет того, будто я не вижу, что через
зависимость мы идем к независимости? Эта сказка стара. Бухарин хочет
изобразить дело так, будто моя перспектива - это растущая зависимость, т. е.
безнадежность, т. е. скептицизм, т. е. маловерие и все остальное, что по
штату полагается. Эта сказка стара - ее бросить пора! В книжке своей: "К
социализму или к капитализму?" я разъяснял, что мы восстановили свою
зависимость от мирового хозяйства, что эта зависимость будет возрастать и
что при правильной политике с нашей стороны этот путь есть единственный путь
нашего роста, повышения нашего удельного экономического веса, а, стало быть,
и укрепления нашего как против возможной военной интервенции, так и против
постоянно действующей "интервенции" дешевых цен. Я разъяснял, что в
современных условиях вопрос о национально-хозяйственной самостоятельности
вовсе не разрешается старокитайским путем, и в качестве примера указывал на
капиталистическую Германию: за последние десятилетия ее хозяйство теснейшим
образом сплелось с хозяйством европейских и заокеанских стран и находилось в
постоянной зависимости как от иностранных поставщиков, так и от иностранных
покупателей. Когда Германию подвергли военной блокаде, одним ударом обрезав
все ее жизненные связи с мировым хозяйством, Германия проявила
исключительную жизнеспособность, продержавшись 4 года против чудовищного
скопища врагов. Чем объяснялось это историческое чудо? "Германия развернула
в конце XIX и в начале нынешнего века могущественную индустрию, опираясь на
которую она стала активнейшей силой мирового хозяйства. Ее внешнеторговые
обороты и связи с иностранными, в том числе заокеанскими, рынками получили в
короткий срок огромное развитие. Война сразу оборвала все это. По своему
географическому положению Германия подверглась с первого дня войны почти
абсолютной экономической закупорке. И, тем не менее, весь мир был свидетелем
поразительной жизненности и выносливости этой высокоиндустриальной страны.
Предшествующая борьба за рынки развила в ней исключительную гибкость
производственного аппарата, которую она до конца использовала на
ограниченной национальной базе во время войны". ("К социализму или к
капитализму?", сс. 63-64.) Какой из этого вытекал вывод для нас? Тот, что
нам нужна не "независимость" от мирового хозяйства, а высокая
производительность труда, что достижимо только при быстром темпе развития,
что, в свою очередь, требует широкого и умелого использования ресурсов
мирового рынка. Другими словами, наша установка не на независимый черепаший
шаг, а на возможно быст-
рый темп развития. Что же в такой установке пессимистического? И как
это так я не признаю, что через международные связи и зависимости мы
становимся сильнее, если именно под этим углом зрения я выступаю против
насквозь реакционного отвлечения от международного фактора?
В другом месте я иллюстрировал свою мысль следующим примером,
заимствованным из области нашей хозяйственной жизни. Около дюжины наших
трестов заключили уже договора с видными иностранными фирмами о технической
помощи. На основании этих договоров наши тресты получают патенты, чертежи и
инструктирование соответственных иностранных фирм. За достигаемое таким
образом улучшение и удешевление продукции советские предприятия уплачивают
своим капиталистическим контрагентам серьезную дань, которая, однако,
гораздо меньше той выгоды, какую получает наша государственнная
промышленность. До вчерашнего дня машиностроительный трест производил
турбины самостоятельно, причем проектирование ложилось на себестоимость
турбины в размере 7%. Теперь тот же трест производит турбины по иностранным
чертежам. Представитель капиталистической фирмы имеет право контролировать
производство, чтобы не допускать выделки турбин чужих образцов и чтобы с
каждой турбины взимать дань. Это - несомненная и довольно жесткая
зависимость. Но зато проектирование ложится на турбину в размере
21/2%, причем качество турбин стало лучше. Что выгоднее:
независимое производство плохой и дорогой турбины или зависимое производство
лучшей турбины и более дешевой? Ответ заключен уже в самом вопросе.
То, что здесь сказано о тресте, может и должно быть сказано обо всем
нашем хозяйстве в целом. Такая зависимость, которая повышает нашу
производительность труда - на социалистических началах -- есть прогрессивная
зависимость. Такая независимость, которая переводит нас на черепаший шаг, с
оптимизмом в придачу, есть реакционная независимость. Философия этой
независимости есть реакционная философия.
Л. Троцкий 19-27 марта 1927 г.
ПИСЬМО АЛЬСКОМУ
Дорогой товарищ Альский!
Спасибо за присланную книжку. Прочел ее в течение сегодняшнего дня всю
- с интересом и с пользой. Думаю, что Вы совершенно правы, когда возражаете
против именования южного национального правительства -рабоче-крестьянским.
Такое определение, разумеется, серьезная ошибка, и она особенно ярко должна
обнаружиться теперь, после взятия Шанхая, с его могущественными классовыми
противоречиями.
Но именно поэтому я считаю, что у Вас допущена неправильность, особенно
резко выраженная на стр. 141, где Вы говорите, что в Китае сложи-
лись "два резко враждебных друг другу лагеря": с одной стороны,
империалисты и милитаристы и некоторые слои китайской буржуазии, а с другой
- "лагерь рабочих, ремесленников, мелкой буржуазии, студенчества,
интеллигенции и некоторых групп средней национально настроенной
буржуазии"... На самом деле в Китае три лагеря: реакции, либеральной
буржуазии и пролетариата, борющегося за влияние на низы мелкой буржуазии и
крестьянства. Правда, до 26 года это деление обнаруживалось менее ярко, чем
сейчас, но и тогда оно было фактом. Ваша же книжка вышла в 27 году, и
оговорить это обстоятельство было в высшей степени необходимо. Если бы не
Ваша рецензия о книжке Мифа, Ваша оценка в ряде мест, и особенно на стр.
141-й, давала бы опору для крайне - с моей точки зрения -- неправильных и
опасных выводов. Гоминдан в нынешнем своем виде создает иллюзию двух
лагерей, содействуя национально-революционной маскировке буржуазии и, стало
быть, облегчая ее предательство. Вхождение компартии в Гоминдан делает, с
другой стороны, невозможной самостоятельную политику пролетариата. Было бы
чистейшим шарлатанством и изменой марксизму - Вы, конечно, с этим согласны
-- ссылаться на революционный героизм пролетариата и на успехи кантонских
войск в доказательство того, что по части пролетарской политики все обстоит
благополучно. То, что рабочие и революционные солдаты отвоевали Шанхай,
великолепно. Но остается еще вопрос: для кого они его отвоевали? Если
считать, что в Китае существуют "два резко враждебных лагеря", то ясно, что
Шанхай из рук одного лагеря перешел в руки другого. Если же помнить, что в
Китае три лагеря, то поставленный выше вопрос получает все свое значение.
Вопрос о борьбе за рабоче-крестьянское правительство ни в каком случае
нельзя отождествлять с вопросом о "некапиталистических путях" развития
Китая. Этот второй вопрос можно ставить только условно и только в
перспективе развития мировой революции. Думать, что нынешний Китай, на
данных своих технических и экономических основах, собственными силами
способен перепрыгнуть через капиталистическую фазу, может только круглый
невежда из породы социалистов-реакционеров. Такого рода концепция была бы
злейшей карикатурой на теорию социализма в одной стране и, доводя ее до
абсурда, оказала бы Коминтерну услугу, очистив раз навсегда поле его
деятельности от такого рода дребедени... Если, таким образом, вопрос о
перерастании китайской революции в социалистическую имеет сейчас чисто
факультативное значение, целиком подчиненное развитию мировой пролетарской
революции, то вопрос о борьбе за рабоче-крестьянское правительство имеет
сейчас самое непосредственное значение, как для хода китайской революции,
так и для воспитания в ней пролетариата и его партии.
Мы знаем, как сложен и противоречив ход революции, тем более в такой
гигантской и, в подавляющей своей части, отсталой стране, как Китай.
Революция может еще пройти через ряд приливов и отливов. То, что нам
необходимо обеспечить в ходе революции прежде всего, это самостоятельную
партию пролетариата, оценившую революцию под углом зрения трех лагерей и
умеющую бороться за гегемонию в третьем лагере, а тем самым и во всей