Страница:
король - не тиран, а христианский государь, и наши страсти подвластны
милосердию так же, как и несчастливцы, закованные в цепи в наших тюрьмах.
Напоминание о тюрьмах омрачает ореол милосердного государя. Узнав, что дофин
прислал ему в насмешку теннисные мячи, Генрих притворяется разгневанным: эти
мячи обратятся в ядра, в орудия мести, и тысячи вдов и матерей будут
проклинать эту шутку дофина. Гнев короля воспринимается как политический
прием - ведь Генрих еще до появления посла решил начать войну, и теперь он
всего лишь находит удачный предлог для войны.
Если Элиот восхваляет "терпение" как благородную и прекрасную
добродетель, то в пьесе это слово обыгрывается в комическом контексте. После
первого акта, где изображены причины и начало войны, следуют рассуждения
Нима - этот трусливый воришка боится идти на войну и повторяет как
единственное утешение: "Ну что ж, будь что будет", "проживу сколько можно",
"чему быть, того не миновать; хотя терпение - усталая кляча, но она еще
тащится" (II, 1) {Здесь к далее в этой статье цитаты из произведений
Шекспира даны по изд.: В. Шекспир. Полное собрание сочинений в восьми томах,
т. III. Л., 1937. Перевод Е. Н. Бируковой.}.
Пример пародийного отношения к добродетелям, перечисленным в книге
Элиота, содержится в речи Генриха, обращенной к изменнику лорду Скрупу. Э.
Гретер, приводя эту параллель, не замечает иронического отношения к советам
Элиота. Принц Генрих перечисляет многочисленные добродетели, какими,
казалось, обладал Скруп: верность долгу, ученость, благородство
происхождения, благочестие, умеренность в пище, свобода от грубых страстей,
постоянство духа, осмотрительность в суждениях, скромность. У Элиота всеми
этими достоинствами должен обладать король. В пьесе заложена совершенно иная
мысль: эти добродетели могут быть только блестящей видимостью, скрывающей
душу предателя (II, 2).
В поздних хрониках Шекспир, как и многие гуманисты, ставит проблему
воспитания государя и человека. В самом начале хроники "Король Генрих V" в
диалоге архиепископа Кентерберийского перечисляются достоинства, которыми
обладает Генрих. Это восхваление нового короля объясняется прежде всего тем,
что Генрих благожелательно относится к церкви (a true lover of the holy
church), однако в суждениях служителей церкви о короле есть и объективная
оценка: Генрих разбирается и в религиозных делах, и в делах правления (of
commonwealth affairs), и военных вопросах (list his discourse of war), и в
политике (any cause of policy), он прекрасный оратор (his sweet and honey
sentences). Архиепископ восхваляет знание жизни (so that the art and practic
part of life / must be the mistress to this theoric) и тут же удивляется,
как мог принц научиться всему этому в компании грубых и невежественных
людей, в пирах и забавах (I, 2). Это легко мог объяснить зритель, знакомый с
юностью Генриха, представленной в предшествующих хрониках.
В этих суждениях персонажей о короле Генрихе V можно видеть
сочувственное отношение Шекспира к важному значению теорий об идеальном
правителе: король должен знать жизнь своих подданных. Однако нельзя
забывать, что это говорится в начале новой драмы, где ставятся собственные
проблемы, где комический элемент весьма незначителен по сравнению с
предшествующими хрониками о Генрихе IV. Желательность подобного воспитания
несомненна, а в хронике "Король Генрих V" показаны благотворные для
государства результаты такого познания жизни. И все-таки в предшествующих
хрониках столь же неопровержимо показан совершенно фантастический характер
дружбы принца с Фальстафом и другими обитателями таверны "Кабанья голова".
Важен и другой вывод, к которому Шекспир приводит зрителей: каковы
результаты этого изучения жизни? Король Генрих IV убеждает принца, что его
увлечение грозит ниспровержением порядка в государстве, предсказывает ему
гибель, говорит о том, что жажда "популярности" вызовет к нему презрение
всех его подданных. И принц соглашается с отцом. Став королем, Генрих V
подчиняется высшим сословиям, Верховному судье, парламенту и обещает избрать
благородных и мудрых советников, И поступить иначе он не может, Во Второй
части хроники "Генрих IV" вторая сцена пятого акта вполне могла бы служить
светлым финалом, если бы целью драматурга было прославление идеального
короля. Но за ней следуют еще три сцены в совершенно ином духе.
В третьей сцене пятого акта зритель видит, с каким искренним восторгом
принимают Фальстаф и его приятели известие о том, что их "нежный ягненок"
стал королем. Фальстаф не был бы Фальстафом, если бы не подумал о
материальных выгодах такой перемены: "Законы Англии будут в моей власти", -
восклицает он и обещает наградить всех своих друзей. В четвертой сцене два
стражника тащат хозяйку Куикли и Долль Тершит в тюрьму, а в пятой сцене мы
видим Фальстафа и его друзей у Вестминстерского аббатства. И вот здесь,
перед самым появлением короля Генриха V, Фальстаф ни разу не вспоминает о
выгодах своего положения, а говорит только о своей привязанности к Генриху.
Фальстаф стоит, запыленный с дороги, и сокрушается, что не успел купить
новое платье на взятую у Шеллоу тысячу фунтов. "Но ничего, этот жалкий вид
более подходит, он показывает, как я жажду его видеть... глубину моей
привязанности... мою преданность". "Вот я стою, забрызганный грязью с
дороги, потея от желания его увидеть, ни о чем другом не думая, забыв обо
всех других делах, как будто у меня нет ничего, кроме желания его увидеть".
При всем комическом преувеличении, свойственном Фальстафу, искренность
этих слов не вызывает сомнения. Когда появляется король, раздаются дружеские
восклицания Фальстафа; "Боже храни тебя, Хэл!", "Будь счастлив, милый
мальчик!", "Мой король! Юпитер! Я говорю с тобой, мое сердце!" Но он слышит
холодный ответ короля: "Милорд судья, с глупцом поговорите", а затем речь
Генриха, наполненную поучениями. "Старик, тебя не знаю я!" - жестоко
объявляет король и советует Фальстафу оставить шутовство, обратиться к
молитвам, подумать о близкой могиле. Генрих прогоняет своего бывшего
приятеля, запрещая под страхом смерти показываться ему на глаза. И хотя
король прибавляет обещание дать ему средства к жизни, после ухода короля
Верховный судья тут же заключает Фальстафа в тюрьму. Таков конец пьесы,
вызывающий недоумение многих исследователей. "Принц превращен в
неблагодарного лицемера", {J. М. Murry. Shakespeare. London, 1936, p. 176.}
- пишет Д. М. Мэрри.
Даже зрителям, согласным с необходимостью для принца порвать со своими
друзьями, такой поступок должен был показаться слишком суровым. В "Короле
Генрихе V" рассказ о смерти Фальстафа вызывает к нему сочувствие. Приятели
Фальстафа оценивают поступок Генриха как каприз и говорят о том, что король
разбил сердце бедного рыцаря. В этой же хронике упомянуто и о судьбе
приятелей Фальстафа. Когда королю сообщают, что Бардольфа собираются
повесить за кражу распятия в церкви, Генрих приказывает всех таких
нарушителей вешать беспощадно, а вскоре зритель узнает, что и Ним был
повешен за воровство. Таков ответ Генриха на шутливую просьбу Фальстафа в
начале Первой части "Короля Генриха IV": "Прошу тебя, Хэл, когда ты будешь
королем, не вешай воров".
Такой финал не только не кажется странным, но является естественным
завершением двух частей хроники "Король Генрих IV", он определяется
историческим и философским замыслом. Не поддержку теорий об идеальном
государе, о единстве короля и народа, а критику этих теорий содержит
шекспировская драма. Ошибочно утверждать, будто в фальстафовских сценах
представлен народ, напротив, в них отсутствуют трудовые элементы, которые
были участниками мятежа Кэда. Но если Элиот и другие гуманисты, говоря о
народе, имели в виду трудолюбивых и честных подданных, то Шекспир в целях
комической интерпретации тезиса о единстве короля и народа отбирает жалкие и
отверженные элементы, в то время особенно многочисленные.
Единство власти и этих социальных низов является неосуществимым.
Невозможность примирения двух миров и разрыв Генриха с Фальстафом
изображаются в хронике как горькая необходимость. По образу жизни, интересам
и даже языку они остались чужими, враждебными друг другу. Даже хороший
король не может быть действительно близок всем своим подданным и
удовлетворить их нужды. И не он в этом виноват.
В хрониках "Король Генрих IV" и "Король Генрих V" есть и другой,
философский план. Это драма не только о противоречии между властью и
социальными низами, но и драма о воспитании человека. Философское содержание
- поиски для героя истинного назначения в жизни. Принц Генрих критически
относится к Хотсперу, но не принимает и жизненную философию Фальстафа.
Познание всех сторон жизни, даже самых низких, необходимо принцу не для
удовольствий, а для полезной деятельности. В плане общефилософском разрыв с
Фальстафом является отрицанием эпикурейского взгляда на мир, но не с позиции
ограниченных пуритан, принца Джона или Верховного судьи, а с позиции
гражданского долга перед государством.
Хроника "Король Генрих V" приводит к выводу о критическом отношении
Шекспира к теориям идеального правителя. Действие и здесь происходит в двух
мирах. В одном звучат торжественные речи короля, архиепископа, советников -
речи о правах, призывы к войскам, восхваления храбрости англичан. События в
"низшем" мире - это пародийные комментарии к пышным восхвалениям,
уничтожающие героический облик войны.
Изображение побед Генриха V должно было несколько утешить англичан,
потому что как раз в 1598 г. английская политика во Франции потерпела полное
поражение. Французский король Генрих IV, которому Елизавета помогала, в 1598
г. заключил союз с Испанией, ссылаясь на необходимость и благочестивое
стремление к миру, и Филипп Испанский послал на помощь Ирландии третью по
счету армаду {См.: I. B. Black. The reign of Elizabeth. London, 1945, ch.
XII.}.
Как описывается в пьесе начало войны? Архиепископ Кентерберийский
боится, что парламент примет билль, по которому церковь лишится лучшей части
своих земель. Земли, отнятые у церкви, пойдут на содержание королевской
свиты и богаделен, на помощь бедным и старикам и на пополнение королевской
казны (I, 1). Чтобы спасти церковные богатства, архиепископ решает уговорить
короля начать войну с Францией, для которой церковь даст средства. Так
раскрыты истинные причины войны. Г. У. Фарнам, рассматривая экономическое
содержание этого билля, приходит к выводу, что война изображается в драме
как попытка решения экономических проблем внутри государства. Вряд ли
Шекспир это сознавал: экономические отношения парламента и церкви затронуты
попутно, а главное содержание начальных сцен заключено в этической оценке
поведения архиепископа. Некоторые авторы серьезно обсуждают вопрос о
справедливости или несправедливости притязаний Генриха V на французский
престол. Пояснив истинные причины войны, Шекспир дает понять, что длиннейшая
речь архиепископа в обоснование "прав" Генриха (I, 2) всего лишь прикрывает
эгоистические цели служителей церкви. Запутанность и неубедительность
притязаний очевидна {Возможно, что в 90-е годы XVI в. эта речь не казалась
такой нудной, как в XX в. Е. Висли приводит интересный факт: в 90-е годы
Филипп Испанский в нарушение Салического закона требовал французскую корону
для своей дочери, потому что на эту корону якобы имела права ее мать, сестра
французского короля Генриха III. Казуистика архиепископа могла напомнить
зрителям о якобы "законных" притязаниях Филиппа II на Францию (см.: Е. S.
Beesly. Queen Elizabeth. London 1892).}. Эту речь можно сравнить с монологом
Йорка о его правах на английский престол, с доводами иезуита Пандольфа в
защиту клятвопреступления и с речью хитрого Улисса, доказывающего, что
неравенство является законом природы.
Во всех этих случаях чувствуется ирония Шекспира. Правы исследователи,
утверждающие, что Шекспир изобразил в архиепископе одного из величайших
лицемеров {См., например: Stanford Brooke, Ten more plays of Shakespeare.
London, 1925, p. 303-304.}. Но дело не только в этической оценке. Для успеха
в политических делах правители вынуждены скрывать истинные цели своих
поступков, создавать видимость законности, оправдывая свои действия с точки
зрения общечеловеческой справедливости. Узнав о заманчивом предложении
архиепископа, Генрих обращается к нему с горячей речью, предупреждая о
страшных последствиях войны (I, 2).
В этих словах Генриха дана косвенным образом оценка поведению
архиепископа. Хитрый политик смело принимает грех на себя и произносит
знаменитый монолог о порядке, сравнивая государство с пчелиным ульем.
Комментаторы указывают много источников для этого монолога {L. В. Campbell.
Shakespeare's "Histories" - mirrors of Elizabethan policy. San Marino,
California, 1947, p. 273.}. В частности, Э. Гретер обнаруживает параллели с
рассуждениями Томаса Элиота. Элиот доказывает, что различие в положении
людей установлено богом, и восхваляет в государстве пчел покорность
установленному порядку. Известно, что рассуждение Элиота о хаосе, который
грозит миру, когда нарушен порядок, Шекспир использовал для монолога Улисса
в пьесе "Троил и Крессида" {E. Grether. Op. cit, s. 14-15. Уитакер
упоминает, кроме Элиота, еще два источника монолога Улисса: начало 10-й
проповеди из Первой серии официальных англиканских проповедей и 3-ю главу
первой книги сочинения Хукера "Законы церковной политики". Однако он
отмечает, что обращение Улисса "Appetite, a universal wolf" отсутствует в
этих источниках, хотя и является развитием учения Хукера. Автор не
использует в этой связи сочинение Платона "Государство" (см.: V. К.
Whitaker. Philosophy and romance in Shakespeare's "problem" comedies. - In:
"The Seventeenth century..." R. F. Jones e. a. [Eds.]. Stanford, California,
1965, p. 340; см. также статью: I. Kletnstuck. Ulysses' speech on degree as
related to the play of Troilus and Cressida. - "Neophilologus", 1959, Jg.
43, Afl. I, p. 58-63).}. Улисс прибегает к философским обобщениям, чтобы
доказать, что иерархия в обществе является законом природы (I, 3).
Речи архиепископа и Улисса содержат часть истины: Шекспир, вероятно,
согласен с мнением философов, утверждавших, что в человеческом обществе, как
и в природе, все совершается по определенным законам, существует разделение
труда и разделение общества на группы. Однако Шекспир тут же показывает, как
эти идеи используются в политических целях для оправдания эгоистических
интересов. Противник абсолютизма Томас Старки приводил аргументы защитников
монархии, почти совпадающие с доводами архиепископа и Улисса. Некоторые
исследователи увидели в этих монологах политические концепции самого
Шекспира, защиту иерархии и проповедь подчинения существующему порядку. А
между тем в драмах Шекспира выведены всего лишь необыкновенно хитрые
политики, умеющие привлекать законы природы и общества для того, чтобы в
глазах окружающих существующее положение вещей казалось соответствующим
вечным законам природы. В государственной политике эти персонажи Шекспира
проявляют высшую мудрость и маскируют собственные интересы не менее искусно,
чем это делает Платон, оправдывая с помощью мудрой философии античное
рабство и кастовый строй.
Платон красочно и убедительно описывает разделение труда в результате
появления все новых потребностей, а затем поясняет, что разделение труда
неизбежно порождает куплю и продажу, наемников, продающих свою физическую
силу, солдат для ведения войны, правителей для управления делами
государства, - и объявляет такое положение вещей законами природы, вечными и
неизменными. Чтобы установить справедливый порядок, необходимо, чтобы каждый
исполнял дело, к которому он предназначен от рождения (это положение вполне
соответствовало изречению "трудись в своем призвании"). Страж должен
управлять, а раб - трудиться, не стремясь стать свободным, иначе город
погибнет. Тогда не будет вражды между богатыми и бедными, не будет
несправедливости, ибо для Платона несправедливостью является все, что
нарушает мир в городе {См.: Платон. Указ. соч., т. III, ч. 1, с. 224-225.}.
Архиепископ Кентерберийский, Улисс и Менений Агриппа как будто следуют
учению Платона о государстве, дополняя древние положения о разделении труда
примерами из современной Шекспиру политической борьбы, заимствованными из
политических трактатов.
Э. Гретер отметил, что современные парламентские дебаты могли дать
Шекспиру материал для речи архиепископа Кентерберийского. Автор не приводит
доказательств, а между тем речь Эдуарда Кока, знаменитого юриста XVI в.,
содержит явные аналогии с монологом архиепископа. Эдуард Кок во время
обсуждения билля о субсидиях (1593 г.) выступил с пространной речью, в
которой восхвалял парламент и которую закончил льстивым обращением к
королеве: "Наши жизни распростерты у ног ваших". Кок сравнивал парламент с
государством пчел, где есть король, где трудолюбивые пчелы высасывают мед из
цветов и приносят пищу королю, а трутней, лишенных жала, изгоняют из
государства {В. Townshend. Historical collections or an exact account of the
proceedings of the four last parliaments of Queen Elizabeth of famous
memory. Wherein is contained the complete journals both of the Lords and
Commons taken from the original records of these houses. Faithfully and
labouriously collected by Heywood Tounshend, a member of those parliaments.
London, 1680, p. 46.}.
В хронике Шекспира сравнение с ульем превращается в описание
государства, в котором царит согласие. Некоторые образы нарушают, однако,
идиллическую картину и придают драматический характер всему описанию. Власти
"наказывают", солдаты "грабят" цветы и приносят добычу королю, "поющие
каменщики" строят золотые своды, а "бедные носильщики" складывают у ворот
королевского дворца свою "тяжелую ношу", правосудие с грустными глазами
передает бледным палачам "ленивого, зевающего трутня". Король - центр всего
государства, единственная цель различных стремлений, так завершает
архиепископ свою аллегорию. "Разные пути ведут к одной цели", - говорит он и
ловко приводит рассуждение к нужному политическому выводу: "Поэтому,
государь, во Францию". Логически такой вывод не вытекает из предшествующего
описания, но ссылки на законы природы помогают архиепископу окончательно
убедить короля (I, 2).
Шекспир не дает оснований предполагать в характере Генриха V лицемерие
и ханжество, которыми отличался его исторический прототип. Нельзя
согласиться с теми, кто считает шекспировского Генриха V "макиавеллистом".
Обращения короля к подданным проникнуты верой в свою правоту, и вполне
оправдано восприятие этой драмы как патриотического произведения. Однако в
драме есть и другая, более сложная историческая проблема, связанная с
необходимостью прибегать к жестокости ради успеха в политике. В государстве
нет той гармонии и согласия, которая описана в монологе архиепископа
Кентерберийского. Против похода Генриха во Францию выступает кучка
предателей, задумавших убить короля, пользующегося поддержкой всех сословий.
В хронике Холиншеда мотивы заговора против Генриха изображены весьма
туманно, однако при внимательном чтении можно было сделать вывод, что
накануне опасного и длительного похода предусмотрительный король уничтожил
всех, кто мог в его отсутствие завладеть престолом, и при этом казнил многих
своих личных друзей. В драме сохранена хронологическая последовательность
событий: перед самым походом раскрыт заговор, причем мятежники выражают
радость, что их измена открылась, сразу же сознаются во всем и молят короля
о "милости". Генрих произносит речь, обличая измену и предательство и
попутно упоминая, что казнит их не потому, что они замышляли убийство
короля, а потому, что спасает государство от разорения и своих подданных от
рабства. Если принять во внимание характер исторического Генриха V, то можно
заподозрить, что жестокая расправа с изменниками необходима Генриху для
того, чтобы обеспечить в борьбе с врагом прочный тыл: бог помог раскрыть
измену, которая мешала нашему походу, - говорит он, отдавая приказ о казни.
Ни в одной из хроник Шекспир не дает столь ужасных картин войны, как в
"Короле Генрихе V". Уже в начальных сценах Генрих перечисляет несчастия,
которые несет с собой война, в речи перед воротами Гарфлера он уговаривает
горожан сдаться на милость победителя, пока ему подвластны войска. Потом
будет поздно: грубые и жестокие солдаты в пылу битвы способны на буйное
насилье и грабеж, их совесть будет подобна аду, и призывы к порядку будут
подобны посланиям, обращенным к Левиафану. Нарисованная Генрихом картина
вызывает отвращение к войне (III, 3).
В речах короля чувствуется трагическая двойственность - он сочувствует
страдающим от ужасов войны жителям и в то же время призывает своих солдат к
яростному, исполненному бешенства штурму, сравнивая бой с травлей зверя.
Генрих признается, что жаждет славы, что в далеком будущем сохранится память
о горсточке счастливцев, погибших под Азинкуром.
Принц Генрих несравненно более привлекателен, чем король Генрих V.
Принц с презрением относится к рыцарской славе, король Генрих признается в
своем честолюбии; принц сочувствует самым ничтожным из бедняков и бродяг,
король Генрих в условиях войны приказывает вешать всех за воровство. Если
сначала он советует воинам быть великодушными, то вскоре обстоятельства
заставляют его быть жестоким: узнав, что французы разграбили королевскую
палатку и убили охрану (охрана была возложена на нескольких мальчишек),
король приходит в ярость и отдает приказ перерезать глотки всем пленным. При
этом Шекспир опускает приведенные у Холиншеда причины, оправдывающие этот
поступок {См.: К. О. Braun. Die Szenenfiihrung in den Shakespeareschen
Historien. Ein Vergleich mit Holinshed and Hall. Inaugural diss. Wiirzburg,
1935. S. 144.}.
Принц Генрих близок низам общества, и его друзья говорят ему правду в
лицо. Король Генрих V, чтобы узнать мнение своих солдат, идет к ним
переодетый, под покровом ночи. В разговоре с солдатами он говорит, что
перестанет верить королевскому слову, если король согласится на выкуп. Он
слышит презрительный ответ Вильямса: "Подумаешь, испугал его! Для монарха
гнев его жалкого подданного так же страшен, как выстрел из игрушечного
ружья. Это все равно, как если бы ты вздумал заморозить солнце, помахивая на
него павлиньим пером. Он перестанет верить королевскому слову! Какой вздор!"
(IV, 1).
В этой сцене становится ясно, как различно отношение к войне у простых
солдат и у короля. В хронике мы видим три группы воинов. Офицеры Флюэллен и
Гоуэр честно сражаются, повинуясь долгу, солдаты Вильямс и Бетс столь же
мужественны на войне, хотя и не задумываются о ее причинах и целях. Бетс
говорит переодетому королю о весьма дерзком желании: пусть король попадется
в плен, тогда его выкупят, и многие бедняки останутся в живых. Далее король
слышит еще более неприятные вещи:
Генрих V. Нигде смерть не была бы мне так желанна, как возле короля,
ведь его дело правое и притязания вполне законные.
Вильямс. Ну, этого нам не дано знать.
Бетс. Да и незачем нам вникать в это. Мы знаем только, что мы -
подданные короля, и этого для нас достаточно. Если даже его дело неправое,
наше повиновение королю снимает с нас всякую вину.
Вильямс. Да, но если дело короля неправое, с него за это взыщется, да
еще как! Ведь в судный день все ноги, все руки, все головы, отрубленные в
сражении, соберутся вместе и закричат: мы погибли там-то!
(IV, 1)
Генрих пытается доказать, что король не ответствен за смерть подданных
на войне, ведь война - это бич божий, но его слова не убеждают солдат и не
выражают авторской позиции, так как в первых сценах пьесы истинные причины
войны показаны совершенно ясно.
Немецкий шекспиролог Ансельм Шлессер обнаруживает в хронике "Король
Генрих V" столкновение между патриотизмом и гуманизмом {A. Schlosser. Der
Wiederstreit von Patriotismus und Humanismus in "Heinrich V". - "Zcitschrift
fur Anglistik und Amerikanistik", 1964, Jg. 12, N 3.}. В его статье
приведены интересные примеры, из которых следует, что Шекспир ввел во многие
сцены осуждение жестоких поступков Генриха V и английских солдат. Всем
драмам Шекспира, как известно, свойственна многоплановость конфликтов и
художественного замысла, поэтому отрицательное отношение к войне,
изображение ее антигуманной сущности несомненно является одним из аспектов
хроники "Король Генрих V". Однако вряд ли справедливо утверждение, будто в
какой-либо из шекспировских хроник возникает противоречие между гуманизмом и
патриотизмом, если понимать патриотизм как любовь Шекспира к Англии и своему
народу. Никакого ослабления патриотического начала в хрониках Шекспира нет.
В хронике "Король Генрих V" в некоторых случаях суровость Генриха по
отношению к трусам и грабителям является необходимостью. Вернее, трагической
необходимостью в государственной политике.
Противоречие между политикой и человечностью возникает во многих
исторических драмах XVI в., но у Шекспира это противоречие изображается как
многогранное и часто неизбежное, более того, в ряде случаев суровая
государственная необходимость может быть вполне совместима с патриотическими
побуждениями, например в трагедии "Юлий Цезарь", которая непосредственно
следует за хроникой "Король Генрих V".
Вполне естественно, что сомнения в справедливости войны завуалированы в
драме "Король Генрих V". В 1598 г., когда французский король Генрих IV был
вынужден заключить союз с давним врагом Англии - Испанией, перед английской
нацией возникла угроза европейского союза, который мог быть опасен для
милосердию так же, как и несчастливцы, закованные в цепи в наших тюрьмах.
Напоминание о тюрьмах омрачает ореол милосердного государя. Узнав, что дофин
прислал ему в насмешку теннисные мячи, Генрих притворяется разгневанным: эти
мячи обратятся в ядра, в орудия мести, и тысячи вдов и матерей будут
проклинать эту шутку дофина. Гнев короля воспринимается как политический
прием - ведь Генрих еще до появления посла решил начать войну, и теперь он
всего лишь находит удачный предлог для войны.
Если Элиот восхваляет "терпение" как благородную и прекрасную
добродетель, то в пьесе это слово обыгрывается в комическом контексте. После
первого акта, где изображены причины и начало войны, следуют рассуждения
Нима - этот трусливый воришка боится идти на войну и повторяет как
единственное утешение: "Ну что ж, будь что будет", "проживу сколько можно",
"чему быть, того не миновать; хотя терпение - усталая кляча, но она еще
тащится" (II, 1) {Здесь к далее в этой статье цитаты из произведений
Шекспира даны по изд.: В. Шекспир. Полное собрание сочинений в восьми томах,
т. III. Л., 1937. Перевод Е. Н. Бируковой.}.
Пример пародийного отношения к добродетелям, перечисленным в книге
Элиота, содержится в речи Генриха, обращенной к изменнику лорду Скрупу. Э.
Гретер, приводя эту параллель, не замечает иронического отношения к советам
Элиота. Принц Генрих перечисляет многочисленные добродетели, какими,
казалось, обладал Скруп: верность долгу, ученость, благородство
происхождения, благочестие, умеренность в пище, свобода от грубых страстей,
постоянство духа, осмотрительность в суждениях, скромность. У Элиота всеми
этими достоинствами должен обладать король. В пьесе заложена совершенно иная
мысль: эти добродетели могут быть только блестящей видимостью, скрывающей
душу предателя (II, 2).
В поздних хрониках Шекспир, как и многие гуманисты, ставит проблему
воспитания государя и человека. В самом начале хроники "Король Генрих V" в
диалоге архиепископа Кентерберийского перечисляются достоинства, которыми
обладает Генрих. Это восхваление нового короля объясняется прежде всего тем,
что Генрих благожелательно относится к церкви (a true lover of the holy
church), однако в суждениях служителей церкви о короле есть и объективная
оценка: Генрих разбирается и в религиозных делах, и в делах правления (of
commonwealth affairs), и военных вопросах (list his discourse of war), и в
политике (any cause of policy), он прекрасный оратор (his sweet and honey
sentences). Архиепископ восхваляет знание жизни (so that the art and practic
part of life / must be the mistress to this theoric) и тут же удивляется,
как мог принц научиться всему этому в компании грубых и невежественных
людей, в пирах и забавах (I, 2). Это легко мог объяснить зритель, знакомый с
юностью Генриха, представленной в предшествующих хрониках.
В этих суждениях персонажей о короле Генрихе V можно видеть
сочувственное отношение Шекспира к важному значению теорий об идеальном
правителе: король должен знать жизнь своих подданных. Однако нельзя
забывать, что это говорится в начале новой драмы, где ставятся собственные
проблемы, где комический элемент весьма незначителен по сравнению с
предшествующими хрониками о Генрихе IV. Желательность подобного воспитания
несомненна, а в хронике "Король Генрих V" показаны благотворные для
государства результаты такого познания жизни. И все-таки в предшествующих
хрониках столь же неопровержимо показан совершенно фантастический характер
дружбы принца с Фальстафом и другими обитателями таверны "Кабанья голова".
Важен и другой вывод, к которому Шекспир приводит зрителей: каковы
результаты этого изучения жизни? Король Генрих IV убеждает принца, что его
увлечение грозит ниспровержением порядка в государстве, предсказывает ему
гибель, говорит о том, что жажда "популярности" вызовет к нему презрение
всех его подданных. И принц соглашается с отцом. Став королем, Генрих V
подчиняется высшим сословиям, Верховному судье, парламенту и обещает избрать
благородных и мудрых советников, И поступить иначе он не может, Во Второй
части хроники "Генрих IV" вторая сцена пятого акта вполне могла бы служить
светлым финалом, если бы целью драматурга было прославление идеального
короля. Но за ней следуют еще три сцены в совершенно ином духе.
В третьей сцене пятого акта зритель видит, с каким искренним восторгом
принимают Фальстаф и его приятели известие о том, что их "нежный ягненок"
стал королем. Фальстаф не был бы Фальстафом, если бы не подумал о
материальных выгодах такой перемены: "Законы Англии будут в моей власти", -
восклицает он и обещает наградить всех своих друзей. В четвертой сцене два
стражника тащат хозяйку Куикли и Долль Тершит в тюрьму, а в пятой сцене мы
видим Фальстафа и его друзей у Вестминстерского аббатства. И вот здесь,
перед самым появлением короля Генриха V, Фальстаф ни разу не вспоминает о
выгодах своего положения, а говорит только о своей привязанности к Генриху.
Фальстаф стоит, запыленный с дороги, и сокрушается, что не успел купить
новое платье на взятую у Шеллоу тысячу фунтов. "Но ничего, этот жалкий вид
более подходит, он показывает, как я жажду его видеть... глубину моей
привязанности... мою преданность". "Вот я стою, забрызганный грязью с
дороги, потея от желания его увидеть, ни о чем другом не думая, забыв обо
всех других делах, как будто у меня нет ничего, кроме желания его увидеть".
При всем комическом преувеличении, свойственном Фальстафу, искренность
этих слов не вызывает сомнения. Когда появляется король, раздаются дружеские
восклицания Фальстафа; "Боже храни тебя, Хэл!", "Будь счастлив, милый
мальчик!", "Мой король! Юпитер! Я говорю с тобой, мое сердце!" Но он слышит
холодный ответ короля: "Милорд судья, с глупцом поговорите", а затем речь
Генриха, наполненную поучениями. "Старик, тебя не знаю я!" - жестоко
объявляет король и советует Фальстафу оставить шутовство, обратиться к
молитвам, подумать о близкой могиле. Генрих прогоняет своего бывшего
приятеля, запрещая под страхом смерти показываться ему на глаза. И хотя
король прибавляет обещание дать ему средства к жизни, после ухода короля
Верховный судья тут же заключает Фальстафа в тюрьму. Таков конец пьесы,
вызывающий недоумение многих исследователей. "Принц превращен в
неблагодарного лицемера", {J. М. Murry. Shakespeare. London, 1936, p. 176.}
- пишет Д. М. Мэрри.
Даже зрителям, согласным с необходимостью для принца порвать со своими
друзьями, такой поступок должен был показаться слишком суровым. В "Короле
Генрихе V" рассказ о смерти Фальстафа вызывает к нему сочувствие. Приятели
Фальстафа оценивают поступок Генриха как каприз и говорят о том, что король
разбил сердце бедного рыцаря. В этой же хронике упомянуто и о судьбе
приятелей Фальстафа. Когда королю сообщают, что Бардольфа собираются
повесить за кражу распятия в церкви, Генрих приказывает всех таких
нарушителей вешать беспощадно, а вскоре зритель узнает, что и Ним был
повешен за воровство. Таков ответ Генриха на шутливую просьбу Фальстафа в
начале Первой части "Короля Генриха IV": "Прошу тебя, Хэл, когда ты будешь
королем, не вешай воров".
Такой финал не только не кажется странным, но является естественным
завершением двух частей хроники "Король Генрих IV", он определяется
историческим и философским замыслом. Не поддержку теорий об идеальном
государе, о единстве короля и народа, а критику этих теорий содержит
шекспировская драма. Ошибочно утверждать, будто в фальстафовских сценах
представлен народ, напротив, в них отсутствуют трудовые элементы, которые
были участниками мятежа Кэда. Но если Элиот и другие гуманисты, говоря о
народе, имели в виду трудолюбивых и честных подданных, то Шекспир в целях
комической интерпретации тезиса о единстве короля и народа отбирает жалкие и
отверженные элементы, в то время особенно многочисленные.
Единство власти и этих социальных низов является неосуществимым.
Невозможность примирения двух миров и разрыв Генриха с Фальстафом
изображаются в хронике как горькая необходимость. По образу жизни, интересам
и даже языку они остались чужими, враждебными друг другу. Даже хороший
король не может быть действительно близок всем своим подданным и
удовлетворить их нужды. И не он в этом виноват.
В хрониках "Король Генрих IV" и "Король Генрих V" есть и другой,
философский план. Это драма не только о противоречии между властью и
социальными низами, но и драма о воспитании человека. Философское содержание
- поиски для героя истинного назначения в жизни. Принц Генрих критически
относится к Хотсперу, но не принимает и жизненную философию Фальстафа.
Познание всех сторон жизни, даже самых низких, необходимо принцу не для
удовольствий, а для полезной деятельности. В плане общефилософском разрыв с
Фальстафом является отрицанием эпикурейского взгляда на мир, но не с позиции
ограниченных пуритан, принца Джона или Верховного судьи, а с позиции
гражданского долга перед государством.
Хроника "Король Генрих V" приводит к выводу о критическом отношении
Шекспира к теориям идеального правителя. Действие и здесь происходит в двух
мирах. В одном звучат торжественные речи короля, архиепископа, советников -
речи о правах, призывы к войскам, восхваления храбрости англичан. События в
"низшем" мире - это пародийные комментарии к пышным восхвалениям,
уничтожающие героический облик войны.
Изображение побед Генриха V должно было несколько утешить англичан,
потому что как раз в 1598 г. английская политика во Франции потерпела полное
поражение. Французский король Генрих IV, которому Елизавета помогала, в 1598
г. заключил союз с Испанией, ссылаясь на необходимость и благочестивое
стремление к миру, и Филипп Испанский послал на помощь Ирландии третью по
счету армаду {См.: I. B. Black. The reign of Elizabeth. London, 1945, ch.
XII.}.
Как описывается в пьесе начало войны? Архиепископ Кентерберийский
боится, что парламент примет билль, по которому церковь лишится лучшей части
своих земель. Земли, отнятые у церкви, пойдут на содержание королевской
свиты и богаделен, на помощь бедным и старикам и на пополнение королевской
казны (I, 1). Чтобы спасти церковные богатства, архиепископ решает уговорить
короля начать войну с Францией, для которой церковь даст средства. Так
раскрыты истинные причины войны. Г. У. Фарнам, рассматривая экономическое
содержание этого билля, приходит к выводу, что война изображается в драме
как попытка решения экономических проблем внутри государства. Вряд ли
Шекспир это сознавал: экономические отношения парламента и церкви затронуты
попутно, а главное содержание начальных сцен заключено в этической оценке
поведения архиепископа. Некоторые авторы серьезно обсуждают вопрос о
справедливости или несправедливости притязаний Генриха V на французский
престол. Пояснив истинные причины войны, Шекспир дает понять, что длиннейшая
речь архиепископа в обоснование "прав" Генриха (I, 2) всего лишь прикрывает
эгоистические цели служителей церкви. Запутанность и неубедительность
притязаний очевидна {Возможно, что в 90-е годы XVI в. эта речь не казалась
такой нудной, как в XX в. Е. Висли приводит интересный факт: в 90-е годы
Филипп Испанский в нарушение Салического закона требовал французскую корону
для своей дочери, потому что на эту корону якобы имела права ее мать, сестра
французского короля Генриха III. Казуистика архиепископа могла напомнить
зрителям о якобы "законных" притязаниях Филиппа II на Францию (см.: Е. S.
Beesly. Queen Elizabeth. London 1892).}. Эту речь можно сравнить с монологом
Йорка о его правах на английский престол, с доводами иезуита Пандольфа в
защиту клятвопреступления и с речью хитрого Улисса, доказывающего, что
неравенство является законом природы.
Во всех этих случаях чувствуется ирония Шекспира. Правы исследователи,
утверждающие, что Шекспир изобразил в архиепископе одного из величайших
лицемеров {См., например: Stanford Brooke, Ten more plays of Shakespeare.
London, 1925, p. 303-304.}. Но дело не только в этической оценке. Для успеха
в политических делах правители вынуждены скрывать истинные цели своих
поступков, создавать видимость законности, оправдывая свои действия с точки
зрения общечеловеческой справедливости. Узнав о заманчивом предложении
архиепископа, Генрих обращается к нему с горячей речью, предупреждая о
страшных последствиях войны (I, 2).
В этих словах Генриха дана косвенным образом оценка поведению
архиепископа. Хитрый политик смело принимает грех на себя и произносит
знаменитый монолог о порядке, сравнивая государство с пчелиным ульем.
Комментаторы указывают много источников для этого монолога {L. В. Campbell.
Shakespeare's "Histories" - mirrors of Elizabethan policy. San Marino,
California, 1947, p. 273.}. В частности, Э. Гретер обнаруживает параллели с
рассуждениями Томаса Элиота. Элиот доказывает, что различие в положении
людей установлено богом, и восхваляет в государстве пчел покорность
установленному порядку. Известно, что рассуждение Элиота о хаосе, который
грозит миру, когда нарушен порядок, Шекспир использовал для монолога Улисса
в пьесе "Троил и Крессида" {E. Grether. Op. cit, s. 14-15. Уитакер
упоминает, кроме Элиота, еще два источника монолога Улисса: начало 10-й
проповеди из Первой серии официальных англиканских проповедей и 3-ю главу
первой книги сочинения Хукера "Законы церковной политики". Однако он
отмечает, что обращение Улисса "Appetite, a universal wolf" отсутствует в
этих источниках, хотя и является развитием учения Хукера. Автор не
использует в этой связи сочинение Платона "Государство" (см.: V. К.
Whitaker. Philosophy and romance in Shakespeare's "problem" comedies. - In:
"The Seventeenth century..." R. F. Jones e. a. [Eds.]. Stanford, California,
1965, p. 340; см. также статью: I. Kletnstuck. Ulysses' speech on degree as
related to the play of Troilus and Cressida. - "Neophilologus", 1959, Jg.
43, Afl. I, p. 58-63).}. Улисс прибегает к философским обобщениям, чтобы
доказать, что иерархия в обществе является законом природы (I, 3).
Речи архиепископа и Улисса содержат часть истины: Шекспир, вероятно,
согласен с мнением философов, утверждавших, что в человеческом обществе, как
и в природе, все совершается по определенным законам, существует разделение
труда и разделение общества на группы. Однако Шекспир тут же показывает, как
эти идеи используются в политических целях для оправдания эгоистических
интересов. Противник абсолютизма Томас Старки приводил аргументы защитников
монархии, почти совпадающие с доводами архиепископа и Улисса. Некоторые
исследователи увидели в этих монологах политические концепции самого
Шекспира, защиту иерархии и проповедь подчинения существующему порядку. А
между тем в драмах Шекспира выведены всего лишь необыкновенно хитрые
политики, умеющие привлекать законы природы и общества для того, чтобы в
глазах окружающих существующее положение вещей казалось соответствующим
вечным законам природы. В государственной политике эти персонажи Шекспира
проявляют высшую мудрость и маскируют собственные интересы не менее искусно,
чем это делает Платон, оправдывая с помощью мудрой философии античное
рабство и кастовый строй.
Платон красочно и убедительно описывает разделение труда в результате
появления все новых потребностей, а затем поясняет, что разделение труда
неизбежно порождает куплю и продажу, наемников, продающих свою физическую
силу, солдат для ведения войны, правителей для управления делами
государства, - и объявляет такое положение вещей законами природы, вечными и
неизменными. Чтобы установить справедливый порядок, необходимо, чтобы каждый
исполнял дело, к которому он предназначен от рождения (это положение вполне
соответствовало изречению "трудись в своем призвании"). Страж должен
управлять, а раб - трудиться, не стремясь стать свободным, иначе город
погибнет. Тогда не будет вражды между богатыми и бедными, не будет
несправедливости, ибо для Платона несправедливостью является все, что
нарушает мир в городе {См.: Платон. Указ. соч., т. III, ч. 1, с. 224-225.}.
Архиепископ Кентерберийский, Улисс и Менений Агриппа как будто следуют
учению Платона о государстве, дополняя древние положения о разделении труда
примерами из современной Шекспиру политической борьбы, заимствованными из
политических трактатов.
Э. Гретер отметил, что современные парламентские дебаты могли дать
Шекспиру материал для речи архиепископа Кентерберийского. Автор не приводит
доказательств, а между тем речь Эдуарда Кока, знаменитого юриста XVI в.,
содержит явные аналогии с монологом архиепископа. Эдуард Кок во время
обсуждения билля о субсидиях (1593 г.) выступил с пространной речью, в
которой восхвалял парламент и которую закончил льстивым обращением к
королеве: "Наши жизни распростерты у ног ваших". Кок сравнивал парламент с
государством пчел, где есть король, где трудолюбивые пчелы высасывают мед из
цветов и приносят пищу королю, а трутней, лишенных жала, изгоняют из
государства {В. Townshend. Historical collections or an exact account of the
proceedings of the four last parliaments of Queen Elizabeth of famous
memory. Wherein is contained the complete journals both of the Lords and
Commons taken from the original records of these houses. Faithfully and
labouriously collected by Heywood Tounshend, a member of those parliaments.
London, 1680, p. 46.}.
В хронике Шекспира сравнение с ульем превращается в описание
государства, в котором царит согласие. Некоторые образы нарушают, однако,
идиллическую картину и придают драматический характер всему описанию. Власти
"наказывают", солдаты "грабят" цветы и приносят добычу королю, "поющие
каменщики" строят золотые своды, а "бедные носильщики" складывают у ворот
королевского дворца свою "тяжелую ношу", правосудие с грустными глазами
передает бледным палачам "ленивого, зевающего трутня". Король - центр всего
государства, единственная цель различных стремлений, так завершает
архиепископ свою аллегорию. "Разные пути ведут к одной цели", - говорит он и
ловко приводит рассуждение к нужному политическому выводу: "Поэтому,
государь, во Францию". Логически такой вывод не вытекает из предшествующего
описания, но ссылки на законы природы помогают архиепископу окончательно
убедить короля (I, 2).
Шекспир не дает оснований предполагать в характере Генриха V лицемерие
и ханжество, которыми отличался его исторический прототип. Нельзя
согласиться с теми, кто считает шекспировского Генриха V "макиавеллистом".
Обращения короля к подданным проникнуты верой в свою правоту, и вполне
оправдано восприятие этой драмы как патриотического произведения. Однако в
драме есть и другая, более сложная историческая проблема, связанная с
необходимостью прибегать к жестокости ради успеха в политике. В государстве
нет той гармонии и согласия, которая описана в монологе архиепископа
Кентерберийского. Против похода Генриха во Францию выступает кучка
предателей, задумавших убить короля, пользующегося поддержкой всех сословий.
В хронике Холиншеда мотивы заговора против Генриха изображены весьма
туманно, однако при внимательном чтении можно было сделать вывод, что
накануне опасного и длительного похода предусмотрительный король уничтожил
всех, кто мог в его отсутствие завладеть престолом, и при этом казнил многих
своих личных друзей. В драме сохранена хронологическая последовательность
событий: перед самым походом раскрыт заговор, причем мятежники выражают
радость, что их измена открылась, сразу же сознаются во всем и молят короля
о "милости". Генрих произносит речь, обличая измену и предательство и
попутно упоминая, что казнит их не потому, что они замышляли убийство
короля, а потому, что спасает государство от разорения и своих подданных от
рабства. Если принять во внимание характер исторического Генриха V, то можно
заподозрить, что жестокая расправа с изменниками необходима Генриху для
того, чтобы обеспечить в борьбе с врагом прочный тыл: бог помог раскрыть
измену, которая мешала нашему походу, - говорит он, отдавая приказ о казни.
Ни в одной из хроник Шекспир не дает столь ужасных картин войны, как в
"Короле Генрихе V". Уже в начальных сценах Генрих перечисляет несчастия,
которые несет с собой война, в речи перед воротами Гарфлера он уговаривает
горожан сдаться на милость победителя, пока ему подвластны войска. Потом
будет поздно: грубые и жестокие солдаты в пылу битвы способны на буйное
насилье и грабеж, их совесть будет подобна аду, и призывы к порядку будут
подобны посланиям, обращенным к Левиафану. Нарисованная Генрихом картина
вызывает отвращение к войне (III, 3).
В речах короля чувствуется трагическая двойственность - он сочувствует
страдающим от ужасов войны жителям и в то же время призывает своих солдат к
яростному, исполненному бешенства штурму, сравнивая бой с травлей зверя.
Генрих признается, что жаждет славы, что в далеком будущем сохранится память
о горсточке счастливцев, погибших под Азинкуром.
Принц Генрих несравненно более привлекателен, чем король Генрих V.
Принц с презрением относится к рыцарской славе, король Генрих признается в
своем честолюбии; принц сочувствует самым ничтожным из бедняков и бродяг,
король Генрих в условиях войны приказывает вешать всех за воровство. Если
сначала он советует воинам быть великодушными, то вскоре обстоятельства
заставляют его быть жестоким: узнав, что французы разграбили королевскую
палатку и убили охрану (охрана была возложена на нескольких мальчишек),
король приходит в ярость и отдает приказ перерезать глотки всем пленным. При
этом Шекспир опускает приведенные у Холиншеда причины, оправдывающие этот
поступок {См.: К. О. Braun. Die Szenenfiihrung in den Shakespeareschen
Historien. Ein Vergleich mit Holinshed and Hall. Inaugural diss. Wiirzburg,
1935. S. 144.}.
Принц Генрих близок низам общества, и его друзья говорят ему правду в
лицо. Король Генрих V, чтобы узнать мнение своих солдат, идет к ним
переодетый, под покровом ночи. В разговоре с солдатами он говорит, что
перестанет верить королевскому слову, если король согласится на выкуп. Он
слышит презрительный ответ Вильямса: "Подумаешь, испугал его! Для монарха
гнев его жалкого подданного так же страшен, как выстрел из игрушечного
ружья. Это все равно, как если бы ты вздумал заморозить солнце, помахивая на
него павлиньим пером. Он перестанет верить королевскому слову! Какой вздор!"
(IV, 1).
В этой сцене становится ясно, как различно отношение к войне у простых
солдат и у короля. В хронике мы видим три группы воинов. Офицеры Флюэллен и
Гоуэр честно сражаются, повинуясь долгу, солдаты Вильямс и Бетс столь же
мужественны на войне, хотя и не задумываются о ее причинах и целях. Бетс
говорит переодетому королю о весьма дерзком желании: пусть король попадется
в плен, тогда его выкупят, и многие бедняки останутся в живых. Далее король
слышит еще более неприятные вещи:
Генрих V. Нигде смерть не была бы мне так желанна, как возле короля,
ведь его дело правое и притязания вполне законные.
Вильямс. Ну, этого нам не дано знать.
Бетс. Да и незачем нам вникать в это. Мы знаем только, что мы -
подданные короля, и этого для нас достаточно. Если даже его дело неправое,
наше повиновение королю снимает с нас всякую вину.
Вильямс. Да, но если дело короля неправое, с него за это взыщется, да
еще как! Ведь в судный день все ноги, все руки, все головы, отрубленные в
сражении, соберутся вместе и закричат: мы погибли там-то!
(IV, 1)
Генрих пытается доказать, что король не ответствен за смерть подданных
на войне, ведь война - это бич божий, но его слова не убеждают солдат и не
выражают авторской позиции, так как в первых сценах пьесы истинные причины
войны показаны совершенно ясно.
Немецкий шекспиролог Ансельм Шлессер обнаруживает в хронике "Король
Генрих V" столкновение между патриотизмом и гуманизмом {A. Schlosser. Der
Wiederstreit von Patriotismus und Humanismus in "Heinrich V". - "Zcitschrift
fur Anglistik und Amerikanistik", 1964, Jg. 12, N 3.}. В его статье
приведены интересные примеры, из которых следует, что Шекспир ввел во многие
сцены осуждение жестоких поступков Генриха V и английских солдат. Всем
драмам Шекспира, как известно, свойственна многоплановость конфликтов и
художественного замысла, поэтому отрицательное отношение к войне,
изображение ее антигуманной сущности несомненно является одним из аспектов
хроники "Король Генрих V". Однако вряд ли справедливо утверждение, будто в
какой-либо из шекспировских хроник возникает противоречие между гуманизмом и
патриотизмом, если понимать патриотизм как любовь Шекспира к Англии и своему
народу. Никакого ослабления патриотического начала в хрониках Шекспира нет.
В хронике "Король Генрих V" в некоторых случаях суровость Генриха по
отношению к трусам и грабителям является необходимостью. Вернее, трагической
необходимостью в государственной политике.
Противоречие между политикой и человечностью возникает во многих
исторических драмах XVI в., но у Шекспира это противоречие изображается как
многогранное и часто неизбежное, более того, в ряде случаев суровая
государственная необходимость может быть вполне совместима с патриотическими
побуждениями, например в трагедии "Юлий Цезарь", которая непосредственно
следует за хроникой "Король Генрих V".
Вполне естественно, что сомнения в справедливости войны завуалированы в
драме "Король Генрих V". В 1598 г., когда французский король Генрих IV был
вынужден заключить союз с давним врагом Англии - Испанией, перед английской
нацией возникла угроза европейского союза, который мог быть опасен для