Страница:
— А пятое мая почему? — удивился милиционер.
— Это как для вас десятое ноября. День печати, только по-старому.
— И что?
— И все. Я не могу сказать, какой он был. Тщеславный — это точно. Честолюбивый, как все мы. Обидчивый, если ругали его лично, а так вполне объективный. Еще любил всем рассказывать про своего прадедушку перса, все повторял, что унаследовал от предка любовь к халатам и гаремам. Любил вкусно покушать. Больше ничего не скажу. Все-таки шапочное знакомство.
— Понятно. — Рубоповец затормозил. Пока Лизавета говорила, они добрались до студии. — А с кем он дружил, не знаете?
— Нет.
— Хорошо. Спасибо. И еще хорошо, что вы мне рассказали про это медицинское расследование. И насчет «жучка». Будут какие-нибудь новости, звоните. — Горный продиктовал телефон.
— Хорошо, — кивнула Лизавета. — А если я позвоню, чтобы узнать, можно ли сделать репортаж об убийстве Айдарова и возможной связи между этим убийством и происшествием в «Тутти-Фрутти»?
— Это повредит следствию, — стандартно ответил Горный.
Старая правоохранительная песня. Причем все поющие о тайне следствия отчего-то полагают, что, слушая этот напев, народ, и в частности журналисты, должен молчать, склонив головы. Лизавета пристально, не отрываясь, смотрела в глаза собеседника. Он не выдержал:
— Это действительно может повредить работе. Как вы не понимаете!
— А собственно, что я должна понимать? Я и так знаю про убийство. Знаю, что у вас есть определенные предположения. И могу сказать об этом в эфире. Картинку мы подберем. Так что по большому счету можно обойтись и без звонка. К тому же «Интерпост» наверняка даст сообщение об убийстве. Я же хотела проконсультироваться, именно чтобы «не повредить следствию».
— Ладно, — неожиданно согласился оперативник. — Этим занимается Центральное РУВД, их убойный отдел. А я через нашу пресс-службу попробую что-нибудь передать. Только ничего лишнего.
— Разумеется. — Лизавета взглянула на часы: оставалось ровно полтора часа на то, чтобы причесаться, просмотреть агентства и попросить выпускающего выделить корреспондента, который съездит в «Интерпост», свяжется с милицией и сможет дать хоть что-нибудь к первому выпуску.
Сообщение об убийстве комментатора «Интерпоста» пошло первой новостью в час дня. Лизавета сама перемонтировала и переписала материал о попытке отравить хлеб в «Тутти-Фрутти», а Саша Маневич занялся непосредственно убийством. Он, к счастью, был на работе и сумел за час прозвониться знакомым милиционерам и записать интервью с начальником петербургского отделения «Интерпоста». К концу дня он пообещал дать картинку с места происшествия. У него были хорошие связи в Центральном РУВД, где ему пообещали всяческое содействие.
К четырем дня вернулся со съемок Савва, очень довольный. Он действовал строго по разработанному накануне плану и рассказывал о своих приключениях долго, в красках.
Рано утром он договорился о встрече с начальником ГУВД. Василий Игнатьевич Коровин согласился принять назойливого журналиста, лишь когда тот сообщил, что только начальнику расскажет о возможных виновниках взрыва на улице Чапыгина, причем рассказать нужно немедленно, иначе что-то подобное может повториться.
Сводка с подчеркнутым красным маркером сообщением о взрыве в машине телеведущей Зориной уже лежала на столе Коровина.
Савва, как и было задумано, передал ему материалы, полученные в Счетной палате, и подслушивающее устройство.
Василий Игнатьевич перелистал сколотые скрепкой листки.
— Ну и что?
— Это имеет прямое отношение к взрыву в машине Зориной.
— Почему вы так думаете? — Василий Игнатьевич знал о медицинских деньгах и связанных с ними интригах и противоречиях значительно больше, чем Савва и даже чем Счетная палата. Но он сознательно сторонился политики, справедливо полагая, что в лесу, где растут политико-экономические сосны, ничего, кроме шишек, не найдешь. Поэтому без крайней нужды он не вмешивался в дела такого рода. И сейчас не хотел вмешиваться.
— Дело в том, что мы занимаемся этими злоупотреблениями. И как раз вчера должны были ехать на встречу, очень важную. Даже съемки планировали. Когда мы шли к машине, прозвучал взрыв.
— Ну и что? — упрямо повторил Коровин и дотронулся до вдруг покрасневшей лысины. Савву красная лысина изрядно развеселила.
— Да в принципе ничего. Просто все складывается так, что, кроме лекарственников, подозревать некого! Им потребовалось нас припугнуть, и они немедленно подсунули бомбу в машину. Они это подстроили! И вы должны принять меры!
— Какие меры! Меры! Только потому, что машину грохнули, когда вы собирались ехать на съемки по поводу злоупотреблений? Да ты, парень, псих! Если бы мы на основании таких улик принимали меры, то все камеры были бы уже забиты под завязку! — Генерал Коровин умел быть грозным, несмотря на краснеющую лысину и забавный курносый нос. Впрочем, Савва был не из пугливых.
— Они у вас и так забиты!
— Тем более! Не пори ерунды, парень! — повысил голос начальник ГУВД.
Когда на Савву кричали, он становился тихим и упрямым.
— Вы меня обещали выслушать! — И, невзирая на явное сопротивление, Савва изложил всю историю целиком. И про прослушку, и про угрозы. Тихий рассказ настырного журналиста произвел на начальника ГУВД впечатление. Или он просто решил сменить тактику, осознав, что крики в борьбе с прессой — не лучшее оружие.
— Хорошо. Не скажу, что ты меня убедил, но заняться темой можно.
Коровин поколдовал с клавишами на панели селекторной связи и вызвал какого-то полковника Гущина. Потом заставил Савву повторить все от начала до конца молодцеватому полковнику, который хотя и был в штатском, но, входя в начальственный кабинет, умудрился щелкнуть каблуками мягких ботинок.
— Кто у вас взрывом на Чапыгина занимается? — спросил Коровин, когда Савва закончил.
— Я лично курирую, — быстро сориентировался полковник. В милицейском главке, как и в любом другом учреждении, всегда хватает специалистов по карьере, которые хорошо усвоили: для того чтобы быть замеченным, надо вовремя понять, какое дело перспективное, и быстренько к нему пристроиться. А потом проследить, чтобы тебя не забыли вставить в список на поощрение.
Коровин передал полковнику Саввины листочки и подслушивающее устройство и распорядился внимательно проверить лекарственную версию.
Полковник пообещал сделать все возможное.
Савва ушел с Литейного крайне довольный. И не потому, что поверил в сыщицкие таланты щелкавшего каблуками полковника, а потому, что первый пункт плана, который они с Лизаветой утвердили вчера вечером, предусматривал как можно более широкую утечку информации. Они собирались выпустить на волю весь имевшийся в их распоряжении материал по бюджетным злоупотреблениям в здравоохранении. И, снабдив начальника ГУВД соответствующими бумажками, а также сделав акцент на лекарственной версии, они убивали сразу много-много зайцев.
Во— первых, Коровин, скорее всего, оповестит о готовящемся репортаже своих коллег в правительстве города, ведающих медициной. Заодно они узнают о подозрениях насчет взрыва и поостерегутся действовать дальше. Савва сознательно упомянул, что репортаж пойдет сегодня.
Во— вторых, это поможет договориться о нескольких интервью, которые усилят материалы Счетной палаты. По совету Людмилы Глебовны Савва решил сыграть ва-банк. Дело в том, что единства в стане лекарственных баронов не было. За прибыли и сверхприбыли в этом благом деле сражались две достаточно мощные группировки. Недавний скандал на приеме в Смольном приподнял лишь краешек ковра, под которым бились за бюджетные деньги мастера превращать аспирин и антибиотики в реальные банковские счета. Савва и Лизавета решили творчески переработать волшебную формулу «разделяй и властвуй» и использовать ее при подготовке сюжета. Снимать надо представителей обоих враждующих кланов. А чтобы договориться о съемках, следовало подстегнуть и тех и других.
Теперь Савва с чистой совестью может упоминать о том, что материалы Счетной палаты попали в милицию. Там ведется проверка этих документов, в том числе и в связи с попыткой убийства Елизаветы Зориной. И виноватые, и безвинные должны клюнуть и постараться выкрутиться, сваливая вину на других. А уж потом задача Саввы так задать вопросы и так смонтировать сюжет, чтобы даже глупые ежики в лесах Ленинградской области поняли: овечек в рядах закупщиков медикаментов нет, там все волки.
Именно это Савва с успехом и проделал.
— Ты бы видела, как они начинали со мной разговаривать и как закончили! — со смехом рассказывал он Лизавете за чашкой кофе. Памятуя о «жучках», они, чтобы подробно поговорить, предусмотрительно ушли в кофейню. — Сначала барственный тон, ссылки на крайнюю занятость и несвоевременность моих вопросов. А потом! Я мог бы их сюда приглашать. И они в коридоре толпились бы, ожидая своей очереди на интервью. Еще бы в волосы друг другу повцеплялись — кому первому идти. И все потому, что бумажки Счетной палаты уже попали в ГУВД.
— Тоже была бы «картинка»! — хмыкнула Лизавета. Под «картинкой» на телевидении подразумевают не просто забавное зрелище, а видеоряд, который может украсить репортаж. — Кстати, пока не забыла, я рассказала этому рубоповцу о документах и прослушке. Так вышло. Он меня поджидал утром, сказал, что убит Айдаров из «Интерпоста» и что взрыв «Герды» может иметь отношение к «Тутти-Фрутти». Тогда я ему все и выложила. В конце концов, это вписывается в общее направление нашего удара.
— Умница. Я, конечно, своих деятелей тоже спрашивал о взрыве, но легонько: мол, могло ли что-то подобное быть, и так далее. Они, естественно, все отрицали. Но зато уж как друг про друга пели! И про подставные фирмы, и про наградные проценты от компаний-производителей. Просто соловьи! — Савва не мог сдержать радости, предвкушая, как он будет писать текст под эти интервью.
— Скорее, соловьи-разбойники! — Лизавете не нравился чрезмерный оптимизм коллеги. — И сдается мне, они еще свистнут сегодня так, что мало не покажется.
Первый свисток прозвучал немедленно.
В кофейню вбежала Ирочка Рыбина.
— Ой, вот вы где! А то Борюсик нам все телефоны оборвал — вас ищет! Возмущается, что Савельева и Зориной нет на рабочем месте.
Если Борюсик возмущается — значит, устроит разбор сюжетов. Верная народная примета. Их босс прекрасно знал и понимал, что репортера, как и волка, кормят ноги. А потому репортер, с девяти до шести привязанный к своему рабочему столу, — это задохлик, который никогда не загонит красивого рогатого оленя. Борюсик понимал это в хорошие, то есть спокойные дни. Но стоило кому-нибудь из «вышестоящих» потревожить его редакторский покой, как он забывал обо всем и требовал дисциплины и постоянного присутствия на рабочем месте.
— Кофе будешь? Тебе какой, двойной? Шоколадку взять? — Савва чуть не силком усадил Ирочку за столик.
— Буду, — радостно согласилась она, тут же позабыв об истерзанных главным редактором телефонах. Савва был одним из героев ее вечных грез о семье и микроволновой печке. Пока он ходил к стойке за очередной порцией кофе для всех, Ирочка, не умолкая, трещала о мерзких рубоповцах.
— Не такие уж они и мерзкие, просто делают свое дело. А чего Борюсик-то звонит? — поинтересовалась Лизавета.
— Не разобрала толком. Какой-то вы сюжет в верстку вставили, который не надо было. Он разобраться хочет. Злой. На меня наорал, что я про заседание правительства города не то записала. Я думала, они в Шахматном зале, как обычно, а они куда-то на свалку ездили! Ну, при чем тут я? — хлопая ресницами, возмущалась Ирочка.
— Действительно, ни при чем! — Савва поставил на стол три пластиковых стаканчика и бросил плитку «Китти Кэта».
— У нас дела, а ты передохни, «Китти Кэт» откуси, — посоветовал Савва Ирочке, которую они собирались бросить одну за столиком. — Кстати, я считаю, что «Китти Кэт» любят только романтические девушки. Вроде тебя! — Теперь Савва мог быть уверен, что озадаченная работница информационного отдела минимум пятнадцать минут будет размышлять, сойдут ли его последние слова за комплимент. Савва знал о влюбленности Ирочки, но поскольку она точно так же была влюблена во всех остальных холостых сотрудников их редакции, то и не церемонился с «Той, что грезит».
— Я думаю, Борюсика наш сюжет интересует. Но как он прознал? Я же просила Лану написать в верстке что-нибудь расплывчато-непонятное. «Льготы и лекарства», нечто в этом роде.
— Да как бы она ни написала! Ты что, не знаешь, он верстку смотрит, только если кто позвонит! — мрачно сказал Савва. — Пей кофе, и в бой. Перед визитом на ковер порция кофеина нужна, как воздух.
— Ты бы лучше текст написал! Чтобы было с чем идти.
— Ты иди минут через десять, а я напишу через двадцать минут. У меня все придумано. — Савва всегда писал быстро, если было о чем писать.
Лизавета еще десять минут пряталась от всевидящего начальственного ока. Заглянула к парикмахеру поправить прическу, поболтала с гримерами и лишь потом поднялась на третий этаж. Она решительно открыла дверь кабинета Борюсика и попросила у секретарши бланки с логотипом «Петербургских новостей».
— Потом, потом, вас Борис Александрович разыскивает! — замахала руками секретарша.
— Да что вы? — разыграла удивление Лизавета. — А зачем?
— Не знаю, но срочно!
Лизавета пожала плечами и перешагнула порог редакторского кабинета.
— Здравствуйте!
— Ты меня почему вчера не нашла?
— Я звонила, никто не ответил.
— Что с машиной?
— Оттащили в сервис. Но там говорят, тысячи две надо на ремонт. У меня столько нет. — Неужели весь переполох только из-за покалеченного «Фольксвагена»?
— Ты вот что… Сегодня вы начинаете с сюжета про убийство Айдарова. Хороший сюжет. А потом про вчерашний взрыв тоже дайте что-нибудь. И подборки о преступлениях против журналистов. За год или два.
— Это сегодня во всех газетах!
— Ничего, можно повторить! — Преступления против журналистов с некоторых пор стали пунктиком главного редактора «Новостей». С тех самых «некоторых пор», как его самого подкараулили возле дома и зверски избили парни в черных кожаных куртках.
Следствие тянулось по сей день. Борюсик утверждал, будто крайне заинтересован в том, чтобы преступников нашли и задержали. Но при этом уверял всех, и милицию в том числе, что он понятия не имеет, кому и зачем могло понадобиться такое откровенное нападение на главного редактора «Петербургских новостей». Ему не верили — ни следователи, ни все остальные. И Лизавета не верила.
Но после вчерашнего взрыва «Ленивой Герды» она уже не так однозначно относилась к его «ничего не знаю, ничего не понимаю».
Ведь и Лизавета не знала в точности, кто и зачем прикрепил пластит к днищу ее автомобиля, то есть у нее были предположения. О некоторых она рассказала. Но лишь о некоторых, а не обо всех. Лизавета никому и словечком не обмолвилась о странном исчезновении ее близкого друга Сергея Анатольевича Давыдова. А ведь пластит — это скорее из близкого ему репертуара. Из тех арий, где поют «узи» и падают на пол лондонского ресторана перерезанные автоматными очередями тела российских граждан. Так что нечего на главного пенять, коли сама Мария Магдалина, причем не раскаявшаяся. Может, у Борюсика тоже личные причины молчать.
— В общем, побольше внимания этим темам, а другое можно отложить, — продолжал главный редактор. — А то у вас верстка переполнена. Лекарства там всякие. Это вечная тема. Может и подождать.
Ну вот наконец-то подано основное блюдо.
— Про взрыв мы сюжет сделаем. Непременно. Только тут не все просто. Милиция разрабатывает несколько версий. Одна из них как раз лекарственная. Взрыв может иметь отношение к репортажу Савельева о лекарствах.
— А при чем тут Савельев? — громко задышал Борюсик. — Машина твоя.
— Мы вместе должны были ехать. И Баранович, как оператор. Кстати, у нас запланирован сюжет и о нем, из больницы.
— Это правильно. Хотя мне сказали, что с ним ничего серьезного! — Реплика Борюсика показалась бы циничной любому, кто не работал в «Новостях». Но Лизавета знала, что такое «Новости». Знала, что главный редактор, беспокоящийся о начале выпуска и восклицающий «Ну, слава Богу!», узнав, что есть убойный сюжет об эпидемии дифтерии, вовсе не циник, а замотанный работой человек, и радуется он не самому факту, а тому, что его можно пустить в дело и сделать выпуск динамичным.
Профессионалы знают, что норма — это не новость. Работающий завод, засеянные поля, стабильный рубль не имеют к новостям никакого отношения. Новость — это навязший на зубах у всех студентов журфака человек, укусивший собаку; это — землетрясение, авария, засуха или налет саранчи. Бывают и новости со знаком плюс: родившаяся тройня, удачный запуск космического корабля, окончательно побежденная оспа или клонированные поросята. Все это, в принципе, хорошие новости, хотя могут быть и иные точки зрения. И не вина журналистов, что хорошие новости попадаются им реже, чем плохие. По крайней мере, в России.
— В больнице снимает Катя Петрова. Убийством Айдарова занимается Маневич. А у Савельева репортаж о лекарствах.
— Да объясни ты мне, при чем тут лекарства! — раздраженно повторил Борюсик.
Лизавета посмотрела на часы: десять минут прошло. Савва вот-вот появится. Он не заставил себя ждать. Вошел и, не дожидаясь дополнительных вопросов, протянул боссу текст.
Борюсик читал медленно и внимательно. Потом поднял глаза:
— Насчет «жучка» — это серьезно?
— Еще как! Приобщен к делу.
— И эту версию действительно разрабатывает уголовный розыск?
— Позвоните Коровину, спросите! — ухмыльнулся Савва.
— Не знаю, не знаю… — Борюсик принялся читать текст заново, чего не делал никогда. Лизавета и Савва понимали, что сейчас в сердце босса развернулась война Алой и Белой Розы. С одной стороны, раскрутить дело о злоупотреблениях, которым уже занимаются соответствующие органы и из-за расследования которого пострадали подчиненные ему журналисты, и лестно, и выгодно. Это слава, это успех. В том числе и его успех: каких мастеров вырастил! С другой стороны, Борюсику, видимо, позвонил кто-то с самого верха и просил репортаж о злоупотреблениях в здравоохранении не давать. Но этот «кто-то» и словом не обмолвился об уже начавшемся следствии и о том, что Лизаветину машину могли взорвать, только чтобы не пустить в эфир опасный репортаж.
— Если газеты нас опередят, будет обидно, — сказал Савва, увидев, что Борюсик одолел текст во второй раз.
— Вы знаете, что в Смольном запретили всем участникам медицинского конфликта давать интервью и вообще общаться с прессой? — Главный редактор нахмурился, продолжая высчитывать потери и прибыли от выхода лекарственного сюжета.
— Ну и что? Интервью подлинные. Права общаться с прессой их никто не лишал, за язык никто не тянул. Выполнить или не выполнить губернаторскую просьбу — это по большому счету личное дело каждого. — Лизавета слегка отодвинула кресло от стола для совещаний и закинула ногу на ногу. Она была почти уверена, что этот раунд они выиграли. Борюсик заколебался.
— Да… Пожалуй, да…
— Значит, я пошел монтировать? — подскочил Савва.
— Только отмонтированный материал покажите.
— Один — ноль, — сказал Савва, как только они вышли из кабинета.
— До восьми еще два часа. Матч не окончен, — ответила более опытная Лизавета. Она знала, что выкинуть сюжет из выпуска можно даже во время эфира. Савва тоже об этом знал, но предпочитал верить в лучшее.
ЛЕНИНСКИЙ ЗАЧЕТ
— Это как для вас десятое ноября. День печати, только по-старому.
— И что?
— И все. Я не могу сказать, какой он был. Тщеславный — это точно. Честолюбивый, как все мы. Обидчивый, если ругали его лично, а так вполне объективный. Еще любил всем рассказывать про своего прадедушку перса, все повторял, что унаследовал от предка любовь к халатам и гаремам. Любил вкусно покушать. Больше ничего не скажу. Все-таки шапочное знакомство.
— Понятно. — Рубоповец затормозил. Пока Лизавета говорила, они добрались до студии. — А с кем он дружил, не знаете?
— Нет.
— Хорошо. Спасибо. И еще хорошо, что вы мне рассказали про это медицинское расследование. И насчет «жучка». Будут какие-нибудь новости, звоните. — Горный продиктовал телефон.
— Хорошо, — кивнула Лизавета. — А если я позвоню, чтобы узнать, можно ли сделать репортаж об убийстве Айдарова и возможной связи между этим убийством и происшествием в «Тутти-Фрутти»?
— Это повредит следствию, — стандартно ответил Горный.
Старая правоохранительная песня. Причем все поющие о тайне следствия отчего-то полагают, что, слушая этот напев, народ, и в частности журналисты, должен молчать, склонив головы. Лизавета пристально, не отрываясь, смотрела в глаза собеседника. Он не выдержал:
— Это действительно может повредить работе. Как вы не понимаете!
— А собственно, что я должна понимать? Я и так знаю про убийство. Знаю, что у вас есть определенные предположения. И могу сказать об этом в эфире. Картинку мы подберем. Так что по большому счету можно обойтись и без звонка. К тому же «Интерпост» наверняка даст сообщение об убийстве. Я же хотела проконсультироваться, именно чтобы «не повредить следствию».
— Ладно, — неожиданно согласился оперативник. — Этим занимается Центральное РУВД, их убойный отдел. А я через нашу пресс-службу попробую что-нибудь передать. Только ничего лишнего.
— Разумеется. — Лизавета взглянула на часы: оставалось ровно полтора часа на то, чтобы причесаться, просмотреть агентства и попросить выпускающего выделить корреспондента, который съездит в «Интерпост», свяжется с милицией и сможет дать хоть что-нибудь к первому выпуску.
Сообщение об убийстве комментатора «Интерпоста» пошло первой новостью в час дня. Лизавета сама перемонтировала и переписала материал о попытке отравить хлеб в «Тутти-Фрутти», а Саша Маневич занялся непосредственно убийством. Он, к счастью, был на работе и сумел за час прозвониться знакомым милиционерам и записать интервью с начальником петербургского отделения «Интерпоста». К концу дня он пообещал дать картинку с места происшествия. У него были хорошие связи в Центральном РУВД, где ему пообещали всяческое содействие.
К четырем дня вернулся со съемок Савва, очень довольный. Он действовал строго по разработанному накануне плану и рассказывал о своих приключениях долго, в красках.
Рано утром он договорился о встрече с начальником ГУВД. Василий Игнатьевич Коровин согласился принять назойливого журналиста, лишь когда тот сообщил, что только начальнику расскажет о возможных виновниках взрыва на улице Чапыгина, причем рассказать нужно немедленно, иначе что-то подобное может повториться.
Сводка с подчеркнутым красным маркером сообщением о взрыве в машине телеведущей Зориной уже лежала на столе Коровина.
Савва, как и было задумано, передал ему материалы, полученные в Счетной палате, и подслушивающее устройство.
Василий Игнатьевич перелистал сколотые скрепкой листки.
— Ну и что?
— Это имеет прямое отношение к взрыву в машине Зориной.
— Почему вы так думаете? — Василий Игнатьевич знал о медицинских деньгах и связанных с ними интригах и противоречиях значительно больше, чем Савва и даже чем Счетная палата. Но он сознательно сторонился политики, справедливо полагая, что в лесу, где растут политико-экономические сосны, ничего, кроме шишек, не найдешь. Поэтому без крайней нужды он не вмешивался в дела такого рода. И сейчас не хотел вмешиваться.
— Дело в том, что мы занимаемся этими злоупотреблениями. И как раз вчера должны были ехать на встречу, очень важную. Даже съемки планировали. Когда мы шли к машине, прозвучал взрыв.
— Ну и что? — упрямо повторил Коровин и дотронулся до вдруг покрасневшей лысины. Савву красная лысина изрядно развеселила.
— Да в принципе ничего. Просто все складывается так, что, кроме лекарственников, подозревать некого! Им потребовалось нас припугнуть, и они немедленно подсунули бомбу в машину. Они это подстроили! И вы должны принять меры!
— Какие меры! Меры! Только потому, что машину грохнули, когда вы собирались ехать на съемки по поводу злоупотреблений? Да ты, парень, псих! Если бы мы на основании таких улик принимали меры, то все камеры были бы уже забиты под завязку! — Генерал Коровин умел быть грозным, несмотря на краснеющую лысину и забавный курносый нос. Впрочем, Савва был не из пугливых.
— Они у вас и так забиты!
— Тем более! Не пори ерунды, парень! — повысил голос начальник ГУВД.
Когда на Савву кричали, он становился тихим и упрямым.
— Вы меня обещали выслушать! — И, невзирая на явное сопротивление, Савва изложил всю историю целиком. И про прослушку, и про угрозы. Тихий рассказ настырного журналиста произвел на начальника ГУВД впечатление. Или он просто решил сменить тактику, осознав, что крики в борьбе с прессой — не лучшее оружие.
— Хорошо. Не скажу, что ты меня убедил, но заняться темой можно.
Коровин поколдовал с клавишами на панели селекторной связи и вызвал какого-то полковника Гущина. Потом заставил Савву повторить все от начала до конца молодцеватому полковнику, который хотя и был в штатском, но, входя в начальственный кабинет, умудрился щелкнуть каблуками мягких ботинок.
— Кто у вас взрывом на Чапыгина занимается? — спросил Коровин, когда Савва закончил.
— Я лично курирую, — быстро сориентировался полковник. В милицейском главке, как и в любом другом учреждении, всегда хватает специалистов по карьере, которые хорошо усвоили: для того чтобы быть замеченным, надо вовремя понять, какое дело перспективное, и быстренько к нему пристроиться. А потом проследить, чтобы тебя не забыли вставить в список на поощрение.
Коровин передал полковнику Саввины листочки и подслушивающее устройство и распорядился внимательно проверить лекарственную версию.
Полковник пообещал сделать все возможное.
Савва ушел с Литейного крайне довольный. И не потому, что поверил в сыщицкие таланты щелкавшего каблуками полковника, а потому, что первый пункт плана, который они с Лизаветой утвердили вчера вечером, предусматривал как можно более широкую утечку информации. Они собирались выпустить на волю весь имевшийся в их распоряжении материал по бюджетным злоупотреблениям в здравоохранении. И, снабдив начальника ГУВД соответствующими бумажками, а также сделав акцент на лекарственной версии, они убивали сразу много-много зайцев.
Во— первых, Коровин, скорее всего, оповестит о готовящемся репортаже своих коллег в правительстве города, ведающих медициной. Заодно они узнают о подозрениях насчет взрыва и поостерегутся действовать дальше. Савва сознательно упомянул, что репортаж пойдет сегодня.
Во— вторых, это поможет договориться о нескольких интервью, которые усилят материалы Счетной палаты. По совету Людмилы Глебовны Савва решил сыграть ва-банк. Дело в том, что единства в стане лекарственных баронов не было. За прибыли и сверхприбыли в этом благом деле сражались две достаточно мощные группировки. Недавний скандал на приеме в Смольном приподнял лишь краешек ковра, под которым бились за бюджетные деньги мастера превращать аспирин и антибиотики в реальные банковские счета. Савва и Лизавета решили творчески переработать волшебную формулу «разделяй и властвуй» и использовать ее при подготовке сюжета. Снимать надо представителей обоих враждующих кланов. А чтобы договориться о съемках, следовало подстегнуть и тех и других.
Теперь Савва с чистой совестью может упоминать о том, что материалы Счетной палаты попали в милицию. Там ведется проверка этих документов, в том числе и в связи с попыткой убийства Елизаветы Зориной. И виноватые, и безвинные должны клюнуть и постараться выкрутиться, сваливая вину на других. А уж потом задача Саввы так задать вопросы и так смонтировать сюжет, чтобы даже глупые ежики в лесах Ленинградской области поняли: овечек в рядах закупщиков медикаментов нет, там все волки.
Именно это Савва с успехом и проделал.
— Ты бы видела, как они начинали со мной разговаривать и как закончили! — со смехом рассказывал он Лизавете за чашкой кофе. Памятуя о «жучках», они, чтобы подробно поговорить, предусмотрительно ушли в кофейню. — Сначала барственный тон, ссылки на крайнюю занятость и несвоевременность моих вопросов. А потом! Я мог бы их сюда приглашать. И они в коридоре толпились бы, ожидая своей очереди на интервью. Еще бы в волосы друг другу повцеплялись — кому первому идти. И все потому, что бумажки Счетной палаты уже попали в ГУВД.
— Тоже была бы «картинка»! — хмыкнула Лизавета. Под «картинкой» на телевидении подразумевают не просто забавное зрелище, а видеоряд, который может украсить репортаж. — Кстати, пока не забыла, я рассказала этому рубоповцу о документах и прослушке. Так вышло. Он меня поджидал утром, сказал, что убит Айдаров из «Интерпоста» и что взрыв «Герды» может иметь отношение к «Тутти-Фрутти». Тогда я ему все и выложила. В конце концов, это вписывается в общее направление нашего удара.
— Умница. Я, конечно, своих деятелей тоже спрашивал о взрыве, но легонько: мол, могло ли что-то подобное быть, и так далее. Они, естественно, все отрицали. Но зато уж как друг про друга пели! И про подставные фирмы, и про наградные проценты от компаний-производителей. Просто соловьи! — Савва не мог сдержать радости, предвкушая, как он будет писать текст под эти интервью.
— Скорее, соловьи-разбойники! — Лизавете не нравился чрезмерный оптимизм коллеги. — И сдается мне, они еще свистнут сегодня так, что мало не покажется.
Первый свисток прозвучал немедленно.
В кофейню вбежала Ирочка Рыбина.
— Ой, вот вы где! А то Борюсик нам все телефоны оборвал — вас ищет! Возмущается, что Савельева и Зориной нет на рабочем месте.
Если Борюсик возмущается — значит, устроит разбор сюжетов. Верная народная примета. Их босс прекрасно знал и понимал, что репортера, как и волка, кормят ноги. А потому репортер, с девяти до шести привязанный к своему рабочему столу, — это задохлик, который никогда не загонит красивого рогатого оленя. Борюсик понимал это в хорошие, то есть спокойные дни. Но стоило кому-нибудь из «вышестоящих» потревожить его редакторский покой, как он забывал обо всем и требовал дисциплины и постоянного присутствия на рабочем месте.
— Кофе будешь? Тебе какой, двойной? Шоколадку взять? — Савва чуть не силком усадил Ирочку за столик.
— Буду, — радостно согласилась она, тут же позабыв об истерзанных главным редактором телефонах. Савва был одним из героев ее вечных грез о семье и микроволновой печке. Пока он ходил к стойке за очередной порцией кофе для всех, Ирочка, не умолкая, трещала о мерзких рубоповцах.
— Не такие уж они и мерзкие, просто делают свое дело. А чего Борюсик-то звонит? — поинтересовалась Лизавета.
— Не разобрала толком. Какой-то вы сюжет в верстку вставили, который не надо было. Он разобраться хочет. Злой. На меня наорал, что я про заседание правительства города не то записала. Я думала, они в Шахматном зале, как обычно, а они куда-то на свалку ездили! Ну, при чем тут я? — хлопая ресницами, возмущалась Ирочка.
— Действительно, ни при чем! — Савва поставил на стол три пластиковых стаканчика и бросил плитку «Китти Кэта».
— У нас дела, а ты передохни, «Китти Кэт» откуси, — посоветовал Савва Ирочке, которую они собирались бросить одну за столиком. — Кстати, я считаю, что «Китти Кэт» любят только романтические девушки. Вроде тебя! — Теперь Савва мог быть уверен, что озадаченная работница информационного отдела минимум пятнадцать минут будет размышлять, сойдут ли его последние слова за комплимент. Савва знал о влюбленности Ирочки, но поскольку она точно так же была влюблена во всех остальных холостых сотрудников их редакции, то и не церемонился с «Той, что грезит».
— Я думаю, Борюсика наш сюжет интересует. Но как он прознал? Я же просила Лану написать в верстке что-нибудь расплывчато-непонятное. «Льготы и лекарства», нечто в этом роде.
— Да как бы она ни написала! Ты что, не знаешь, он верстку смотрит, только если кто позвонит! — мрачно сказал Савва. — Пей кофе, и в бой. Перед визитом на ковер порция кофеина нужна, как воздух.
— Ты бы лучше текст написал! Чтобы было с чем идти.
— Ты иди минут через десять, а я напишу через двадцать минут. У меня все придумано. — Савва всегда писал быстро, если было о чем писать.
Лизавета еще десять минут пряталась от всевидящего начальственного ока. Заглянула к парикмахеру поправить прическу, поболтала с гримерами и лишь потом поднялась на третий этаж. Она решительно открыла дверь кабинета Борюсика и попросила у секретарши бланки с логотипом «Петербургских новостей».
— Потом, потом, вас Борис Александрович разыскивает! — замахала руками секретарша.
— Да что вы? — разыграла удивление Лизавета. — А зачем?
— Не знаю, но срочно!
Лизавета пожала плечами и перешагнула порог редакторского кабинета.
— Здравствуйте!
— Ты меня почему вчера не нашла?
— Я звонила, никто не ответил.
— Что с машиной?
— Оттащили в сервис. Но там говорят, тысячи две надо на ремонт. У меня столько нет. — Неужели весь переполох только из-за покалеченного «Фольксвагена»?
— Ты вот что… Сегодня вы начинаете с сюжета про убийство Айдарова. Хороший сюжет. А потом про вчерашний взрыв тоже дайте что-нибудь. И подборки о преступлениях против журналистов. За год или два.
— Это сегодня во всех газетах!
— Ничего, можно повторить! — Преступления против журналистов с некоторых пор стали пунктиком главного редактора «Новостей». С тех самых «некоторых пор», как его самого подкараулили возле дома и зверски избили парни в черных кожаных куртках.
Следствие тянулось по сей день. Борюсик утверждал, будто крайне заинтересован в том, чтобы преступников нашли и задержали. Но при этом уверял всех, и милицию в том числе, что он понятия не имеет, кому и зачем могло понадобиться такое откровенное нападение на главного редактора «Петербургских новостей». Ему не верили — ни следователи, ни все остальные. И Лизавета не верила.
Но после вчерашнего взрыва «Ленивой Герды» она уже не так однозначно относилась к его «ничего не знаю, ничего не понимаю».
Ведь и Лизавета не знала в точности, кто и зачем прикрепил пластит к днищу ее автомобиля, то есть у нее были предположения. О некоторых она рассказала. Но лишь о некоторых, а не обо всех. Лизавета никому и словечком не обмолвилась о странном исчезновении ее близкого друга Сергея Анатольевича Давыдова. А ведь пластит — это скорее из близкого ему репертуара. Из тех арий, где поют «узи» и падают на пол лондонского ресторана перерезанные автоматными очередями тела российских граждан. Так что нечего на главного пенять, коли сама Мария Магдалина, причем не раскаявшаяся. Может, у Борюсика тоже личные причины молчать.
— В общем, побольше внимания этим темам, а другое можно отложить, — продолжал главный редактор. — А то у вас верстка переполнена. Лекарства там всякие. Это вечная тема. Может и подождать.
Ну вот наконец-то подано основное блюдо.
— Про взрыв мы сюжет сделаем. Непременно. Только тут не все просто. Милиция разрабатывает несколько версий. Одна из них как раз лекарственная. Взрыв может иметь отношение к репортажу Савельева о лекарствах.
— А при чем тут Савельев? — громко задышал Борюсик. — Машина твоя.
— Мы вместе должны были ехать. И Баранович, как оператор. Кстати, у нас запланирован сюжет и о нем, из больницы.
— Это правильно. Хотя мне сказали, что с ним ничего серьезного! — Реплика Борюсика показалась бы циничной любому, кто не работал в «Новостях». Но Лизавета знала, что такое «Новости». Знала, что главный редактор, беспокоящийся о начале выпуска и восклицающий «Ну, слава Богу!», узнав, что есть убойный сюжет об эпидемии дифтерии, вовсе не циник, а замотанный работой человек, и радуется он не самому факту, а тому, что его можно пустить в дело и сделать выпуск динамичным.
Профессионалы знают, что норма — это не новость. Работающий завод, засеянные поля, стабильный рубль не имеют к новостям никакого отношения. Новость — это навязший на зубах у всех студентов журфака человек, укусивший собаку; это — землетрясение, авария, засуха или налет саранчи. Бывают и новости со знаком плюс: родившаяся тройня, удачный запуск космического корабля, окончательно побежденная оспа или клонированные поросята. Все это, в принципе, хорошие новости, хотя могут быть и иные точки зрения. И не вина журналистов, что хорошие новости попадаются им реже, чем плохие. По крайней мере, в России.
— В больнице снимает Катя Петрова. Убийством Айдарова занимается Маневич. А у Савельева репортаж о лекарствах.
— Да объясни ты мне, при чем тут лекарства! — раздраженно повторил Борюсик.
Лизавета посмотрела на часы: десять минут прошло. Савва вот-вот появится. Он не заставил себя ждать. Вошел и, не дожидаясь дополнительных вопросов, протянул боссу текст.
Борюсик читал медленно и внимательно. Потом поднял глаза:
— Насчет «жучка» — это серьезно?
— Еще как! Приобщен к делу.
— И эту версию действительно разрабатывает уголовный розыск?
— Позвоните Коровину, спросите! — ухмыльнулся Савва.
— Не знаю, не знаю… — Борюсик принялся читать текст заново, чего не делал никогда. Лизавета и Савва понимали, что сейчас в сердце босса развернулась война Алой и Белой Розы. С одной стороны, раскрутить дело о злоупотреблениях, которым уже занимаются соответствующие органы и из-за расследования которого пострадали подчиненные ему журналисты, и лестно, и выгодно. Это слава, это успех. В том числе и его успех: каких мастеров вырастил! С другой стороны, Борюсику, видимо, позвонил кто-то с самого верха и просил репортаж о злоупотреблениях в здравоохранении не давать. Но этот «кто-то» и словом не обмолвился об уже начавшемся следствии и о том, что Лизаветину машину могли взорвать, только чтобы не пустить в эфир опасный репортаж.
— Если газеты нас опередят, будет обидно, — сказал Савва, увидев, что Борюсик одолел текст во второй раз.
— Вы знаете, что в Смольном запретили всем участникам медицинского конфликта давать интервью и вообще общаться с прессой? — Главный редактор нахмурился, продолжая высчитывать потери и прибыли от выхода лекарственного сюжета.
— Ну и что? Интервью подлинные. Права общаться с прессой их никто не лишал, за язык никто не тянул. Выполнить или не выполнить губернаторскую просьбу — это по большому счету личное дело каждого. — Лизавета слегка отодвинула кресло от стола для совещаний и закинула ногу на ногу. Она была почти уверена, что этот раунд они выиграли. Борюсик заколебался.
— Да… Пожалуй, да…
— Значит, я пошел монтировать? — подскочил Савва.
— Только отмонтированный материал покажите.
— Один — ноль, — сказал Савва, как только они вышли из кабинета.
— До восьми еще два часа. Матч не окончен, — ответила более опытная Лизавета. Она знала, что выкинуть сюжет из выпуска можно даже во время эфира. Савва тоже об этом знал, но предпочитал верить в лучшее.
ЛЕНИНСКИЙ ЗАЧЕТ
«Учиться всегда интересно!» — любила повторять Серегина классная руководительница. Ученики относились к ней, как к полусумасшедшей старухе, хотя ей было сорок или максимум сорок пять. Начитанный Серега всегда считал учительницу литературы фантазеркой. Обыкновенной фантазеркой в самошитом джинсовом сарафане и с допотопным гребнем в гладко зачесанных волосах. Она до полуобморока любила Пушкина, звонко и задорно читала стихи Блока, придумывала нестандартные темы сочинений — «Три дуэли», «Онегин и Печорин — кто умнее?», «Раскольников и революция». Она хотела научить их думать, дружить и любить. Обитателям шахтерского городка, где не зазорно навесить жене или невесте фингал под глаз, где любовь — это темный сарай и прилипшая к потной спине паутина, она как-то сказала, что Морозко из Фадеевского «Разгрома» не умел любить свою жену. Ученики гоготали долго. Литераторша дождалась, пока они отсмеются, и холодно бросила: «То, о чем вы подумали, умеют даже лошади».
Она была не глупая, но уж очень страшная. Совсем не походила на героинь фильмов про школу, всяких «Розыгрышей» и «Ключей без права передачи». Будь она посимпатичнее, одевайся помоднее, может, и сумела бы зажечь ответную искру в ученических душах. А так — чему может научить незамужняя и малооплачиваемая страхолюдина? Над ней потешались, и только. Мелко потешались. Кто журнал украдет, кто, закатывая глаза, прочтет письмо Татьяны, кто на «голубом глазу» спросит, правда ли, что все поэты болели сифилисом. Серега, начитавшийся рыцарских романов, в общеклассных шутках не участвовал, просто неинтересно было.
А насчет учебы литераторша оказалась права. Это Серега понял позже. Когда встретился с хозяином. Важно, чему учиться и у кого. Хозяин научил его быть независимым. Хозяин научил его подчиняться. Показал, что он, Серега, особенный, не такой, как другие, а потому может и должен уметь многое. Серега научился водить автомобиль, причем так, что автомобильные трюки в фильмах больше не производили на него впечатления. Научился стрелять и знал, что картинные позы — один глаз прищурен, рука в сторону, или же: ноги на ширине плеч, обе руки крепко сжимают пистолет — это все игры для дилетантов. Неважно, как ты целишься, важно, как ты чувствуешь мишень. Серега много чему научился, например переходить границу. Нет, не через контрольно-следовую полосу, нацепив коровьи копыта, а официальную границу в аэропорту или на вокзале. Это тоже не просто, если паспорт и виза в порядке, а в руках дипломат с долларами. Он научился заказывать номера в заграничных отелях и смотреть на русских официантов так, чтобы они, как тень, знали свое место. Он учился, и ему все время было интересно. Теперь Серега учился собирать бомбы. Тоже интересно. Литераторша была права.
Стив говорил по-русски с сильным акцентом. Тем не менее его запаса слов хватало, чтобы популярно рассказывать, какие бывают виды взрывчатых веществ, запалы, какие устройства следует применять в городе, а какие за городом.
Первую лекцию Стив начал весьма оригинально.
— Бомбу можьет сдьелать даже ребьенок, — тихо сказал он. Потом поморгал с минуту, дожидаясь вопросов, не дождался и продолжил: — Достаточно взьять коробочка сода, бутьилка уксуса, маленькие камушки, трубка и дьве пробки. Еще пустой рожок для младенца. Трубку затикаешь с один конец, насипаешь сода, одьна треть, потом камньи, потом в рожок уксус и туда же в трубку. Затикаешь с другой стороньи, болтай и кидай. Взорветься довольно сильно. Главное — успьеть убежать. Такие бомби ми изучать не будьем. Глупо. Ми будьем изучать другие.
Удивительное дело! Стив говорил по-русски кошмарно, путался в падежах и спряжениях и при этом вворачивал время от времени пословицы и поговорки, причем к месту. Серега так и не сумел догадаться, кто и где учил бритого Стива языку Пушкина и Тургенева. Но слушать его было интересно.
После нескольких лекций начались практические занятия. Еще более увлекательные, чем теория. Каждый день человек хозяина приносил заказанные Стивом материалы. Дальше — как ребус разгадываешь. Сделать бомбу из комочка пластита, банки «Кока-Колы», батарейки и двух проводочков. Или из пустой обувной коробки, мотка бечевки и двух армейских гранат. Сереге нравилось. Он чувствовал себя героем шпионского триллера. Он где-то видел нечто подобное или читал в книге. Мансарда, прикрытые жалюзи, полумрак, и три человека колдуют над столом, накрытым чистой бумагой, собирают «бомбу для председателя».
Сереге нравилось, а Арслан злился. Считал, что возиться с игрушками ниже его боевого достоинства.
— Слушай, зачем мне это? — Арслан отшвырнул на другой край стола две детали от конструктора «Лего».
Стив понимающе улыбнулся и, собрав разлетевшиеся кубики, протянул их нерадивому ученику.
— Надо придьюмать как.
— Не надо «придьюмать»! — Арслан схватил всю коробку с конструктором, повертел ее в руках и, не долго думая, швырнул в окно. День был теплый, и в своей комнате под крышей они маялись от духоты. Пришлось открыть окна и даже поднять жалюзи. Это противоречило правилам, установленным хозяином, но напротив были только другие крыши, и обнаружить трех мужчин могли лишь кошки и голуби. А кошки и голуби не знают, чем отличается человек, собирающий бомбу, от своего собрата, занятого выпиливанием лобзиком.
— Глупо. — Стив даже не выглянул в окно. — Будьем ждать. — Он взял телефонную трубку.
Телефона как такового в комнате не было. Но была прямая связь с квартирой внизу, и в случае экстренной необходимости они могли вызвать Алексея — маленького, похожего на гнома человечка, который доставлял им еду и все прочее. Стив держал трубку довольно долго, Серега тоже слышал длинные пронзительные гудки. Никто не отвечал.
Она была не глупая, но уж очень страшная. Совсем не походила на героинь фильмов про школу, всяких «Розыгрышей» и «Ключей без права передачи». Будь она посимпатичнее, одевайся помоднее, может, и сумела бы зажечь ответную искру в ученических душах. А так — чему может научить незамужняя и малооплачиваемая страхолюдина? Над ней потешались, и только. Мелко потешались. Кто журнал украдет, кто, закатывая глаза, прочтет письмо Татьяны, кто на «голубом глазу» спросит, правда ли, что все поэты болели сифилисом. Серега, начитавшийся рыцарских романов, в общеклассных шутках не участвовал, просто неинтересно было.
А насчет учебы литераторша оказалась права. Это Серега понял позже. Когда встретился с хозяином. Важно, чему учиться и у кого. Хозяин научил его быть независимым. Хозяин научил его подчиняться. Показал, что он, Серега, особенный, не такой, как другие, а потому может и должен уметь многое. Серега научился водить автомобиль, причем так, что автомобильные трюки в фильмах больше не производили на него впечатления. Научился стрелять и знал, что картинные позы — один глаз прищурен, рука в сторону, или же: ноги на ширине плеч, обе руки крепко сжимают пистолет — это все игры для дилетантов. Неважно, как ты целишься, важно, как ты чувствуешь мишень. Серега много чему научился, например переходить границу. Нет, не через контрольно-следовую полосу, нацепив коровьи копыта, а официальную границу в аэропорту или на вокзале. Это тоже не просто, если паспорт и виза в порядке, а в руках дипломат с долларами. Он научился заказывать номера в заграничных отелях и смотреть на русских официантов так, чтобы они, как тень, знали свое место. Он учился, и ему все время было интересно. Теперь Серега учился собирать бомбы. Тоже интересно. Литераторша была права.
Стив говорил по-русски с сильным акцентом. Тем не менее его запаса слов хватало, чтобы популярно рассказывать, какие бывают виды взрывчатых веществ, запалы, какие устройства следует применять в городе, а какие за городом.
Первую лекцию Стив начал весьма оригинально.
— Бомбу можьет сдьелать даже ребьенок, — тихо сказал он. Потом поморгал с минуту, дожидаясь вопросов, не дождался и продолжил: — Достаточно взьять коробочка сода, бутьилка уксуса, маленькие камушки, трубка и дьве пробки. Еще пустой рожок для младенца. Трубку затикаешь с один конец, насипаешь сода, одьна треть, потом камньи, потом в рожок уксус и туда же в трубку. Затикаешь с другой стороньи, болтай и кидай. Взорветься довольно сильно. Главное — успьеть убежать. Такие бомби ми изучать не будьем. Глупо. Ми будьем изучать другие.
Удивительное дело! Стив говорил по-русски кошмарно, путался в падежах и спряжениях и при этом вворачивал время от времени пословицы и поговорки, причем к месту. Серега так и не сумел догадаться, кто и где учил бритого Стива языку Пушкина и Тургенева. Но слушать его было интересно.
После нескольких лекций начались практические занятия. Еще более увлекательные, чем теория. Каждый день человек хозяина приносил заказанные Стивом материалы. Дальше — как ребус разгадываешь. Сделать бомбу из комочка пластита, банки «Кока-Колы», батарейки и двух проводочков. Или из пустой обувной коробки, мотка бечевки и двух армейских гранат. Сереге нравилось. Он чувствовал себя героем шпионского триллера. Он где-то видел нечто подобное или читал в книге. Мансарда, прикрытые жалюзи, полумрак, и три человека колдуют над столом, накрытым чистой бумагой, собирают «бомбу для председателя».
Сереге нравилось, а Арслан злился. Считал, что возиться с игрушками ниже его боевого достоинства.
— Слушай, зачем мне это? — Арслан отшвырнул на другой край стола две детали от конструктора «Лего».
Стив понимающе улыбнулся и, собрав разлетевшиеся кубики, протянул их нерадивому ученику.
— Надо придьюмать как.
— Не надо «придьюмать»! — Арслан схватил всю коробку с конструктором, повертел ее в руках и, не долго думая, швырнул в окно. День был теплый, и в своей комнате под крышей они маялись от духоты. Пришлось открыть окна и даже поднять жалюзи. Это противоречило правилам, установленным хозяином, но напротив были только другие крыши, и обнаружить трех мужчин могли лишь кошки и голуби. А кошки и голуби не знают, чем отличается человек, собирающий бомбу, от своего собрата, занятого выпиливанием лобзиком.
— Глупо. — Стив даже не выглянул в окно. — Будьем ждать. — Он взял телефонную трубку.
Телефона как такового в комнате не было. Но была прямая связь с квартирой внизу, и в случае экстренной необходимости они могли вызвать Алексея — маленького, похожего на гнома человечка, который доставлял им еду и все прочее. Стив держал трубку довольно долго, Серега тоже слышал длинные пронзительные гудки. Никто не отвечал.