Страница:
Эдик появился минут через десять.
— Привет! — Кирилл выскочил ему навстречу. — Ну, ты совсем не изменился! — воскликнул он и слегка замялся.
Эдика Туманова Айдаров знал плохо. Тот почти не жил в общежитии. Богатенький Буратинка из Махачкалы, армянин с русскообразной фамилией, он почти все время учебы снимал квартиру. Впрочем, воспоминания об экзаменах и зачетах, рассказы о том, как и где устроились однокурсники, помогли рассеять неловкость.
Через пятнадцать минут они уже сидели в армянском кафе «Эребуни», которое показал Туманов и в котором его хорошо знали. На столике стояла бутылка настоящего армянского коньяка, блюдо с лавашом, а на кухне специально для дорогих гостей готовили настоящий кебаб. Гости, приняв по рюмке, весело болтали.
— Ритка? О, Ритка в порядке. Замужем за каким-то банкиром. Работает для души. Зато все про всех знает. Это она мне твой телефон дала.
— А Сергей?
— Ковалев? Пропал куда-то…
— Лешку Бондаренко ранили в Чечне, под Ведено. По-моему, сам подставился. Полез куда не надо. Он же в Москве, в каком-то еженедельнике… Его то и дело в «горячие точки» посылали. А ты где работал до РУБОПа?
— Так, по-разному… Потом в пресс-службе ГУВД, — сдержанно улыбнулся Эдик. Отщипнул от пресной лепешки кусочек и принялся тщательно его пережевывать. Сероглазый и рыжеватый, он никак не походил на «лицо кавказской национальности». Туманов был на их курсе чужим, ни с кем не ссорился, ни с кем не сближался, в пьянках участвовал редко, романов с девушками не заводил. Учился не плохо и не хорошо, стипендия его не волновала, денег у сына махачкалинского врача-гинеколога было много. Поговаривали, что этот самый гинеколог еще лет двадцать назад самостоятельно разработал технологию и делал операции по восстановлению девственности. Учитывая тамошних темпераментных дам и тамошние строгие нравы, предприятие несомненно процветало.
— В РУБОП-то как попал? — гнул свою линию Кирилл.
— Пригласили… — туманно ответил Туманов. — А что наша звезда? Андрей Говоров?
Эдик явно не хотел говорить о себе.
— Какое-то агентство расследований учредил. Говорят, они там шантажом занимаются. — Айдаров решил не давить и начал пространно рассказывать о деятельности их самого шумного однокурсника. Андрей еще на первом курсе держался так, словно у него весь мир в кармане. Слог у него был неважнецкий, но почему-то все были уверены, что он пойдет далеко и взлетит высоко. Наверное, из-за успешно организованной саморекламы.
Айдаров знал: сам себя не похвалишь — никто не похвалит, но хвастовство Говорова его всегда бесило. А теперь, когда тот открыто и нахально процветал, разъезжал по городу на черном шестисотом «Мерседесе» и частенько кутил в «Гранд-отеле» с красивыми телками, он бесился еще больше. Главное, что никто никогда не читал статей, написанных Говоровым. Писать он, видимо, так и не научился.
— Он, я слышал, с авторитетами дружит. Кто-то ему сливает оперативную информацию, а он готовит материальчики и показывает героям: мол, решайте сами, печатать или не печатать. Хороший бизнес.
Туманов промолчал.
— Давай еще по одной. — Кирилл наполнил рюмки. Что-то этот Туманов больно угрюмый. А встретиться согласился. Надо поддать в общение тепла.
— Ты как? Не женился?
— Женился…
— Я тоже подумываю. Пора, пора остепениться, за тридцатник уже. Пора вить гнездо. А как с финансами?
— Мы на федеральной службе…
— Да, там не густо… А халтуры?
Вообще говоря, Туманов был одет явно не на федеральную зарплату. Сколько у них в пресс-службе РУБОПа могут платить? Тысячи полторы-две? Откуда тогда джинсы от Версаче, кожаные мяконькие ботиночки, шелковые носочки? Эдик был одет дороже и элегантнее, чем Айдаров, хотя Кирилл любил хорошие вещи и на себя денег не жалел. Но спросить об этом впрямую — непозволительная глупость.
— Да, разметала нас всех судьба, редко встречаемся… — ушел от ответа Туманов.
Официант принес долгожданный кебаб, и разговор на время увял. Готовили в «Эребуни» замечательно. И порции хорошие, не жалеют продуктов. Приличное заведение, хотя интерьер более чем скромный. Голые крашеные стены, пластиковые столы и кресла. Не люкс.
— Ох, благодать! — Кирилл раскинулся на пластиковом креслице. Пластик был жидковат для его внушительной комплекции. — Грешным делом люблю хорошо покушать. Особенно после трудного рабочего дня… Я же сегодня с вашим полковником беседовал. Ну, по этому делу в булочной. Они нам в «Интерпост» позвонили. Ужасная история. Ты думаешь, чеченцы?
— Не исключено… — Эдик опять отреагировал сдержанно. Ничем его не проймешь! Тогда Айдаров решил играть в открытую.
— Не знаю, как и быть. Мне тут Москва заказала подробности. Какой яд, сколько подозреваемых. А у вас молчат, как в рот воды набрали… Вот и ты молчишь. — Кирилл решил добавить чуть-чуть обидчивости.
— А что говорить? Яд самый примитивный, цианид. В аптеке его не купишь. Но и никакой экзотики. Стандартный препарат, так что след не возьмешь.
— А этот ваш полковник Бойко, он толковый?
— Я ж при погонах. У меня четыре маленькие звезды, у него три большие. Он по субординации толковый. — Эдик дал понять, что обсуждать начальство не намерен.
— Ладно, давай еще выпьем, отличный коньяк. Не хуже, чем в «Гранд-отеле».
— Не знаю, не пробовал, — как-то очень поспешно откликнулся Туманов. Но рюмку допил. Кирилл тут же налил по-новой.
— Слушай, а ты мне встречу с кем-нибудь из следственной группы не можешь организовать? Век не забуду!
— Можно попробовать. — Эдик пожал плечами. — Но обещать не могу…
— Тогда я тебе завтра утречком позвоню, часиков этак в одиннадцать. — Кирилл знал, что к этому времени Москва наверняка сформулирует задание. — Я звякну по служебному, но на всякий пожарный дай-ка домашний.
— Домашний мне сейчас отключили. А по служебному — конечно, звони. Но интервью все же не обещаю.
— Твой отец-то сейчас где? В Ереван не вернулся? — Журналист Айдаров, получив часть желаемого, решил перейти к темам, приятным для собеседника. Однако Эдик опять напрягся:
— Нет.
— Как можно жить сейчас в Дагестане — не представляю. После всех этих событий, после чеченской войны…
— Да, трудно там…
Не выходил у них с Тумановым общечеловеческий разговор. Ну, никак не выходил. Придется совсем нейтральные темы выбирать.
— Хорошо здесь, уютно. — Айдаров огляделся. Уютом от пластмассы и голых стен даже не пахло. — Атмосфера хорошая. Ты давно это заведение обнаружил?
— От работы близко.
Коньяк заканчивался.
— Ну что, кофе?
Эдик подозвал официанта. За кофе они снова говорили об однокурсниках. Кто, где, когда. Вспоминали поездки в колхоз и в стройотряд, экзаменационные хитрости и преподавателей. Туманов несколько оживился. Простились они вполне дружески.
— Тебя подвезти?
— Поедешь под газом?
— Да чего там, сто грамм. Для моей комплекции — не доза.
— Нет, я тачку поймаю…
— Тогда до завтра!
— Пока!
Кирилл ехал домой и удивлялся. Странный парень этот Туманов. Вел себя словно шпион, который не уверен в собственной легенде и потому старается быть предельно осторожным. Молчит. Таится. Впрочем, Бог ему судья, лишь бы помог.
До дома журналист Айдаров добрался благополучно и так же благополучно лег спать. Надо отдохнуть, завтра трудный день.
ОН НЕ ПРИДЕТ, ОН ОЧЕНЬ ЗАНЯТ
— Привет! — Кирилл выскочил ему навстречу. — Ну, ты совсем не изменился! — воскликнул он и слегка замялся.
Эдика Туманова Айдаров знал плохо. Тот почти не жил в общежитии. Богатенький Буратинка из Махачкалы, армянин с русскообразной фамилией, он почти все время учебы снимал квартиру. Впрочем, воспоминания об экзаменах и зачетах, рассказы о том, как и где устроились однокурсники, помогли рассеять неловкость.
Через пятнадцать минут они уже сидели в армянском кафе «Эребуни», которое показал Туманов и в котором его хорошо знали. На столике стояла бутылка настоящего армянского коньяка, блюдо с лавашом, а на кухне специально для дорогих гостей готовили настоящий кебаб. Гости, приняв по рюмке, весело болтали.
— Ритка? О, Ритка в порядке. Замужем за каким-то банкиром. Работает для души. Зато все про всех знает. Это она мне твой телефон дала.
— А Сергей?
— Ковалев? Пропал куда-то…
— Лешку Бондаренко ранили в Чечне, под Ведено. По-моему, сам подставился. Полез куда не надо. Он же в Москве, в каком-то еженедельнике… Его то и дело в «горячие точки» посылали. А ты где работал до РУБОПа?
— Так, по-разному… Потом в пресс-службе ГУВД, — сдержанно улыбнулся Эдик. Отщипнул от пресной лепешки кусочек и принялся тщательно его пережевывать. Сероглазый и рыжеватый, он никак не походил на «лицо кавказской национальности». Туманов был на их курсе чужим, ни с кем не ссорился, ни с кем не сближался, в пьянках участвовал редко, романов с девушками не заводил. Учился не плохо и не хорошо, стипендия его не волновала, денег у сына махачкалинского врача-гинеколога было много. Поговаривали, что этот самый гинеколог еще лет двадцать назад самостоятельно разработал технологию и делал операции по восстановлению девственности. Учитывая тамошних темпераментных дам и тамошние строгие нравы, предприятие несомненно процветало.
— В РУБОП-то как попал? — гнул свою линию Кирилл.
— Пригласили… — туманно ответил Туманов. — А что наша звезда? Андрей Говоров?
Эдик явно не хотел говорить о себе.
— Какое-то агентство расследований учредил. Говорят, они там шантажом занимаются. — Айдаров решил не давить и начал пространно рассказывать о деятельности их самого шумного однокурсника. Андрей еще на первом курсе держался так, словно у него весь мир в кармане. Слог у него был неважнецкий, но почему-то все были уверены, что он пойдет далеко и взлетит высоко. Наверное, из-за успешно организованной саморекламы.
Айдаров знал: сам себя не похвалишь — никто не похвалит, но хвастовство Говорова его всегда бесило. А теперь, когда тот открыто и нахально процветал, разъезжал по городу на черном шестисотом «Мерседесе» и частенько кутил в «Гранд-отеле» с красивыми телками, он бесился еще больше. Главное, что никто никогда не читал статей, написанных Говоровым. Писать он, видимо, так и не научился.
— Он, я слышал, с авторитетами дружит. Кто-то ему сливает оперативную информацию, а он готовит материальчики и показывает героям: мол, решайте сами, печатать или не печатать. Хороший бизнес.
Туманов промолчал.
— Давай еще по одной. — Кирилл наполнил рюмки. Что-то этот Туманов больно угрюмый. А встретиться согласился. Надо поддать в общение тепла.
— Ты как? Не женился?
— Женился…
— Я тоже подумываю. Пора, пора остепениться, за тридцатник уже. Пора вить гнездо. А как с финансами?
— Мы на федеральной службе…
— Да, там не густо… А халтуры?
Вообще говоря, Туманов был одет явно не на федеральную зарплату. Сколько у них в пресс-службе РУБОПа могут платить? Тысячи полторы-две? Откуда тогда джинсы от Версаче, кожаные мяконькие ботиночки, шелковые носочки? Эдик был одет дороже и элегантнее, чем Айдаров, хотя Кирилл любил хорошие вещи и на себя денег не жалел. Но спросить об этом впрямую — непозволительная глупость.
— Да, разметала нас всех судьба, редко встречаемся… — ушел от ответа Туманов.
Официант принес долгожданный кебаб, и разговор на время увял. Готовили в «Эребуни» замечательно. И порции хорошие, не жалеют продуктов. Приличное заведение, хотя интерьер более чем скромный. Голые крашеные стены, пластиковые столы и кресла. Не люкс.
— Ох, благодать! — Кирилл раскинулся на пластиковом креслице. Пластик был жидковат для его внушительной комплекции. — Грешным делом люблю хорошо покушать. Особенно после трудного рабочего дня… Я же сегодня с вашим полковником беседовал. Ну, по этому делу в булочной. Они нам в «Интерпост» позвонили. Ужасная история. Ты думаешь, чеченцы?
— Не исключено… — Эдик опять отреагировал сдержанно. Ничем его не проймешь! Тогда Айдаров решил играть в открытую.
— Не знаю, как и быть. Мне тут Москва заказала подробности. Какой яд, сколько подозреваемых. А у вас молчат, как в рот воды набрали… Вот и ты молчишь. — Кирилл решил добавить чуть-чуть обидчивости.
— А что говорить? Яд самый примитивный, цианид. В аптеке его не купишь. Но и никакой экзотики. Стандартный препарат, так что след не возьмешь.
— А этот ваш полковник Бойко, он толковый?
— Я ж при погонах. У меня четыре маленькие звезды, у него три большие. Он по субординации толковый. — Эдик дал понять, что обсуждать начальство не намерен.
— Ладно, давай еще выпьем, отличный коньяк. Не хуже, чем в «Гранд-отеле».
— Не знаю, не пробовал, — как-то очень поспешно откликнулся Туманов. Но рюмку допил. Кирилл тут же налил по-новой.
— Слушай, а ты мне встречу с кем-нибудь из следственной группы не можешь организовать? Век не забуду!
— Можно попробовать. — Эдик пожал плечами. — Но обещать не могу…
— Тогда я тебе завтра утречком позвоню, часиков этак в одиннадцать. — Кирилл знал, что к этому времени Москва наверняка сформулирует задание. — Я звякну по служебному, но на всякий пожарный дай-ка домашний.
— Домашний мне сейчас отключили. А по служебному — конечно, звони. Но интервью все же не обещаю.
— Твой отец-то сейчас где? В Ереван не вернулся? — Журналист Айдаров, получив часть желаемого, решил перейти к темам, приятным для собеседника. Однако Эдик опять напрягся:
— Нет.
— Как можно жить сейчас в Дагестане — не представляю. После всех этих событий, после чеченской войны…
— Да, трудно там…
Не выходил у них с Тумановым общечеловеческий разговор. Ну, никак не выходил. Придется совсем нейтральные темы выбирать.
— Хорошо здесь, уютно. — Айдаров огляделся. Уютом от пластмассы и голых стен даже не пахло. — Атмосфера хорошая. Ты давно это заведение обнаружил?
— От работы близко.
Коньяк заканчивался.
— Ну что, кофе?
Эдик подозвал официанта. За кофе они снова говорили об однокурсниках. Кто, где, когда. Вспоминали поездки в колхоз и в стройотряд, экзаменационные хитрости и преподавателей. Туманов несколько оживился. Простились они вполне дружески.
— Тебя подвезти?
— Поедешь под газом?
— Да чего там, сто грамм. Для моей комплекции — не доза.
— Нет, я тачку поймаю…
— Тогда до завтра!
— Пока!
Кирилл ехал домой и удивлялся. Странный парень этот Туманов. Вел себя словно шпион, который не уверен в собственной легенде и потому старается быть предельно осторожным. Молчит. Таится. Впрочем, Бог ему судья, лишь бы помог.
До дома журналист Айдаров добрался благополучно и так же благополучно лег спать. Надо отдохнуть, завтра трудный день.
ОН НЕ ПРИДЕТ, ОН ОЧЕНЬ ЗАНЯТ
Без четверти девять Лизавета вошла в «Асторию». Швейцар в замысловатой шляпе и ливрее вежливо придержал дверь, но никаких вопросов не задал. Прошли времена, когда каждую входящую в гостиницу даму принимали за работницу койки и презерватива и либо не пускали, либо старались слупить побольше денег. За вход, за столик в ресторане, за любой чих. Теперь — демократия, свобода. По крайней мере, свобода входить в четырехзвездочный отель в любой час дня или ночи. Хотя не исключено, что и сегодня представительниц древнейшей профессии обирают, а Лизавету не тронули только потому, что швейцар опытный гусь и навскидку отличает профессионалку от гостьи. Или же в рыжеволосой, скромного облика девушке узнал звезду экрана.
Скромность облика объяснялась выбранным Лизаветой стилем, который назывался «девушка в моем костюме». Серый брючный костюм был сшит для женщины, но так, чтобы казалось, будто она взяла его у приятеля пофорсить.
Лизавета купила этот костюм в лондонском «Баркерзе». Он стоил дороже, чем она могла себе позволить, но ей понравился стиль. И она решила его примерить — просто так, чтобы понять, идут ей такие вещи или нет, — а уж потом подыскать нечто подобное в универмаге подешевле. Все же «Баркерз» — это для верхнего слоя среднего класса.
Едва Лизавета надела пиджак, как продавщица принялась охать и восторгаться:
— На вас сшит, точно! Вы первая у нас такая — только примерили, и сразу тип-топ.
Они, конечно, обязаны восторгаться по службе. Покупательницы в «Баркерзе» капризные, избалованные. Но Лизавета и без кудахтанья продавщицы видела, что вещь для нее.
Ей всегда было достаточно просто покупать готовые вещи. Высоким и стройным все идет, если, конечно, есть одежда подходящего роста. В свое время в СССР на швейных фабриках были довольно суровые представления о женских фигурах. Считалось, что если женщина высокая, то непременно толстая, а если ростом метр пятьдесят, то может быть и худенькой. Лизавете с ее метром семьюдесятью и сорок четвертым размером подыскать что-либо было нелегко. Но те проклятые времена канули в Лету.
Она еще раз критически осмотрела себя в зеркале — удобно примерять одежду не в узенькой кабинке за занавеской, а в просторной комнате. Вот ведь умеют капиталисты ухаживать за клиентом. У нас отечественные капиталисты тоже пооткрывали «бутики» для толстосумов. Цены там круче, чем в «Баркерзе», а примерочные все равно напоминают канцелярские шкафы.
— Брюки, кажется, коротковаты. — Лизавета встала на цыпочки.
Продавщица стремительно нагнулась и посмотрела подшивку.
— Можно удлинить.
— Я еще не знаю, буду ли покупать. Все-таки двести тридцать фунтов…
— Сейчас позову управляющего. Для леди мы можем сделать скидку.
Продавщица убежала. Через минуту явился управляющий. Благообразного вида седой джентльмен в синем блейзере с золотыми пуговицами и черных брюках с кинжальными стрелками. Он окинул критическим взглядом сначала Лизавету, а потом ее развешанную на крючках одежду и валявшиеся рядом туфельки. Вероятно, решал, достойна ли она носить одежду из «Баркерза». Завершив осмотр, управляющий откашлялся, поздоровался и спросил:
— Вы у нас первый раз покупаете?
Видимо, у них постоянным клиентам положены льготы.
— Я вообще первый раз в Лондоне. Я журналист из России.
— Русская? — Седые брови джентльмена поползли вверх. Наверное, управляющий вспоминал ставшие уже стандартными легенды о новых русских, разбрасывающих стодолларовые купюры.
«Не видать мне скидки, как шведам Полтавы. Может, это и к лучшему, найду что-нибудь не такое дорогое». Лизавета принялась решительно расстегивать пиджак.
— Костюм действительно к лицу и фигуре мадам. Его многие примеряли, но… До Рождества, конечно, далеко, однако осень на исходе, и, пожалуй, я могу уступить… Тридцать процентов… Даже тридцать пять… Скажем, сто шестьдесят фунтов…
Лизавета еще раз глянула в зеркало. Гулять так гулять!
— Хорошо, только, если можно, удлините брюки.
— Пожалуйста.
Работать в «Баркерзе» умели. В половине восьмого вечера у них где-то сидел портной, и, пока Лизавета ходила к кассе, продавщица все устроила.
Сергей ждал ее у входа в универмаг.
— Я думал, что тебя опять забрали в полицию.
— Нет, просто я купила костюм. Жутко дорогой. Если бы этот напыщенный управляющий знал, что я зарабатываю четыреста долларов в месяц, он выгнал бы меня, как самозванку. Или вызвал бы службу охраны…
— Им не важно, сколько ты зарабатываешь, их интересует только, сколько ты можешь потратить!
— Я теперь должна экономить даже на еде.
— Значит, идем в тайский ресторан. Я знаю один неподалеку. Отмечать покупку. Не скажу, что ресторан дешевый. Но… будь моей гостьей!
Господи, сколько у нее теперь общих с Сергеем воспоминаний! Лизавета остановилась у стойки портье:
— У вас должно быть письмо для Елизаветы Зориной.
Девушка с хорошей прической и лицом несообразительной мышки лениво посмотрела на нее, потом покопалась в ящичках и протянула конверт.
Все правильно. Сергей, презиравший русские линии связи и особенности русского национального сервиса, подстраховался. Оставил ей записку на входе. Всего шесть слов:
«Тоскующий романтик и ужин ждут Вас!»
— Номер триста сорок два?
— Ключ не сдавали, — оглянулась Мышка.
— Спасибо.
Лизавета двинулась в сторону лифта.
Интересно, что он придумал к ужину? В том, что Сергей Анатольевич Давыдов что-нибудь да придумал, она ни секунды не сомневалась.
Лизавета шла по длинному гостиничному коридору и вспоминала митинги в защиту «Англетера». Заря перестройки. Чуть ли не первый совместный с финнами проект. Реконструкция «Астории» и «Англетера». Страсти бушевали нешуточные. Кричали в мегафоны литературоведы-любители. Толкались энтузиасты митингового дела. Учителя-активисты выводили школьников на Исаакиевскую площадь. Все беспокоились о том, куда денется мемориальный гвоздь, о который споткнулся белокурый великий поэт. Митингующие бушевали так, словно Есенин никогда не был полузапрещенным поэтом, словно все шестьдесят лет после его смерти вызолоченный гвоздь в номере «Англетера» был объектом общегосударственного масштаба. Старое здание все равно снесли. Построили новое. Точно такое же, по прежнему проекту. «Астория» стала одним из лучших отелей Петербурга. Митинговавшие литературоведы забыли о поражении и ушли в политику. Правда, и там они остались любителями — любителями гнать гнилую волну.
Лизавета остановилась у триста сорок второго номера. Дверь приоткрыта. Она осторожно заглянула. Полумрак. Изящный бело-золотой интерьер. В центре гостиной — стол, накрытый на две персоны. Два коктейля. Судя по плавающим в бокалах оливкам — излюбленный давыдовский «сухой мартини». В ведерке шампанское. Икра на черном поджаренном хлебе. Дыня. Креветки. И никого нет. Любопытно.
Лизавета минутку поразмышляла, дошла до дверей, ведущих в спальню, прислушалась, зашла и туда — опять никого. В прятки Сергей Анатольевич с ней еще не играл. Но прятки так прятки. Лизавета вернулась в гостиную, удобно устроилась в бело-золотом, сделанном под «Гамбса», полукресле и придвинула к себе бокал.
Психологи утверждают, что они открыли нового человека, который идет на смену «человеку разумному». Приручивший огонь «гомо сапиенс» десятки тысяч лет занимался серьезной и унылой работой. Пахал, сеял, укрощал лошадей, изобретал колесо и придумывал, как выдолбить дерево так, чтобы оно стало плавучим. Потом совершенствовал карету, извлекал энергию из пара, расщеплял атом и, наконец, дошел до логической точки. Создал искусственный интеллект — мыслящую машину. Больше делать вроде бы нечего, следовательно, нет смысла быть разумным. Пришла новая пора, на смену человеку разумному приходит человек играющий. Сейчас «хомо сапиенс» и «хомо луденс» сосуществуют, как некогда сосуществовали неандертальцы и предки «разумных». «Играющих» пока немного. Но за ними будущее.
В том, что Сергей Анатольевич Давыдов игрок, Лизавета убедилась в вечер знакомства.
Двух очевидцев перестрелки доставили в полицейский участок. Не в тот, где она только что знакомилась с работой лондонской полиции, а в соседний — точную копию участка, где работали Джимми и Уолтер.
Всю дорогу новый знакомый молчал. Только один раз разлепил губы:
— Мы не знакомы. Здесь оказались случайно. В остальном постарайтесь быть правдивой.
Лизавета, оглушенная перестрелкой, молчала. Когда люди в масках ворвались в мирный ресторанчик, она не успела испугаться, а в полицейской машине ее начало трясти.
Лондонской полиции все-таки не откажешь в вежливости. Объективно говоря, у них не было никаких оснований выпендриваться, ведь Лизавета теперь предстала перед ними уже не иностранной гостьей, а свидетельницей преступления. Причем свидетельницей крайне подозрительной. У двух убитых обнаружились российские паспорта. У двух свидетелей тоже. Больше посетителей не было. Налицо разборки в среде русской мафии. Тем не менее все разговаривали с Лизаветой предельно учтиво, а когда она предъявила клубную карточку и пропуск в штаб-квартиру Би-би-си, даже предложили кофе.
Допрашивали ее в специально оборудованной комнате. Буквально час назад ей показывали и объясняли, как в таких комнатах устанавливают аппаратуру для видео— и аудиозаписи. Аппаратура дорогая, а потому подобных комнат обычно немного, одна или две — для особо важных допросов.
Впрочем, Лизавета и без дополнительной, столь недавно полученной информации понимала, что в Лондоне стреляют нечасто. Значит, дело серьезное.
Напротив нее сидел очень похожий на Уолтера парень с усталыми глазами. Он был не в форме, а в штатском. Парень представился в самом начале разговора, но Лизавета не запомнила ни имени, ни звания, да и не разбиралась она в полицейской иерархии, но раз в штатском — значит, не обычный патрульный. Кажется, он назвался инспектором. На место происшествия приехали люди в форме. А этого парня, наверное, выдернули прямо из постели. Пока Лизавета растолковывала, как и почему она оказалась в ресторане рядом с метро, он выхлебал три стаканчика кофе. И ей настойчиво подливал.
— То есть вы были на экскурсии, потом пошли перекусить, а затем началась стрельба? — Инспектор поморгал и снова потянулся за термосом.
Лизавета и так чувствовала себя идиоткой, а когда инспектор коротко пересказал ее показания, поняла, что поверить ей может только имбецил. Но такие в лондонской полиции, скорее всего, не служат.
— В общем, да.
— Насчет посещения соседнего участка мы проверим. — Парень, похожий на Уолтера, чуть прикрыл глаза: мол, подумай, милая…
— Вообще говоря, я должна была возвращаться позже. Просто из-за налета на винный магазин мои провожатые прекратили патрулирование…
— Да, сейчас…
Инспектор встал и вышел. Покопавшись в сумочке, Лизавета нашла сигареты. Надо успокоиться. Щелкнуть зажигалкой она не успела. Полицейский вернулся.
— Вы знаете, как звали других посетителей этого ресторана?
— Я же сказала, что нет. Мы сидели в разных местах. — Что-то она совсем поглупела, несет явную ересь, мало ли кто где сидел, будто знакомые всегда и непременно садятся за один столик.
— Я поняла, что этот парень русский, только когда он закричал «ложись».
— По-русски?
— Да.
— Почему? — резонный вопрос полицейского показался Лизавете провокационным. Прежде чем ответить, она помолчала.
— Может, от волнения?
— А он впечатлительный человек?
Точно, инспектор ее ловит.
— Я думаю, автоматная пальба на каждого произведет впечатление. — Лизавета поискала глазами пепельницу. Полицейский заметил это и протянул пустой стаканчик из-под кофе.
— Спасибо.
— А тех двоих вы тоже не знали?
— Нет, я ведь уже сказала. Я зашла туда случайно. Перекусить. Можете перемотать пленку и послушать.
Серые, круглые глаза полицейского сделались еще круглее.
— С чего вы взяли, что идет запись? Вам уже приходилось отвечать на такого рода вопросы?
— Это даже не смешно. — Не успев погасить сигарету, Лизавета достала новую. — Мне три часа назад подробно рассказали о методах вашей работы. Я даже посидела на месте допрашиваемого, а мой коллега включал кнопку «запись». При других обстоятельствах в вашу полицию я не попадала. Можете проверить по своим хваленым компьютерам.
— И вы не знали, что они русские?
— Нет.
— Хорошо. И ваш товарищ не знал?
— Какой товарищ? — Лизавета вспомнила фразу банковского клерка: «Как мы объясним, почему все посетители здесь с русскими паспортами?»
— Ваш знакомый по ресторану.
— Я даже не знаю, как зовут этого человека. Так что знакомым его можно назвать с большой натяжкой.
— Хорошо, этот «незнакомый», — полицейский голосом дал понять, что не верит ей ни на грош, — тоже не знал, что они из России?
— Странный вы человек. Если я не имею о нем ни малейшего представления, то откуда мне знать, что ему известно, а что нет!
— Логично. — Инспектор помолчал. — А фамилии Дагаев и Расулов вам ничего не говорят?
— Ну, как вам сказать… — Лизавете растерялась. — Это, если можно так выразиться, русские мусульманские фамилии. Или просто русские…
— И больше ничего? У убитых найдены паспорта Российской Федерации. — Полицейский скосил глаза на лежавшую перед ним бумажку. — Один на имя Лемы Абдуллаевича Дагаева, второй на имя Умара Расуевича Расулова. И еще они были вооружены. Два пистолета, «магнумы» сорок пятого калибра. Мощное оружие, не правда ли, леди?
Лизавета затолкала в стаканчик второй окурок и подавила в себе острое желание немедленно зажечь третью сигарету.
— Я в оружии не очень разбираюсь. А этих людей в ресторане вообще приняла за пакистанцев.
— Но у них ведь не пакистанские имена, не так ли, леди? — В предыдущем полицейском участке Лизавету тоже непрестанно именовали леди, но там это не раздражало и не пугало.
— Нет, не пакистанские. Я же сказала, я их не знаю. — Впрочем, фамилия Дагаев показалась Лизавете знакомой. То ли в газетах попадалась, то ли в «тассовках». Лема… Наверняка чеченец или ингуш. Пусть сами разбираются. О своих догадках она будет молчать.
— В Великобритании ношение оружия запрещено законом. — Инспектор посмотрел так, будто это из ее сумочки извлекли «магнумы».
— Я оружие не ношу. Кстати, на том участке мы проходили через подкову. А что касается оружия у всех прочих — это ваша проблема, сэр.
Совершенно неожиданно полицейский весело прыснул. Попробовал сдержаться, не сумел и весело расхохотался. Кажется, смех помог ему окончательно разогнать сон. Он уже не был таким хмурым и мрачным.
— Верно, это наши проблемы из вашей страны. — У инспектора даже голос изменился. Стал мягче. Лизавета тоже улыбнулась. По большому счету этот полицейский не виноват, что она решила хлебнуть ночной жизни в незнакомом районе и нарвалась на перестрелку.
— Не я выдавала им визу. И не у меня они покупали оружие. И не на моей территории шляются люди с автоматами.
— Тоже верно. Но вы один из двух свидетелей. И почему-то не хотите нам помочь…
Ой, какой он стал ласковый. И глаза добрые-предобрые. Ладно, она тоже не будет злиться.
— Я помогаю чем могу. Проверьте, то, что я рассказала, — чистая правда. Вы думаете, что я оказалась в этом ресторане не случайно? Что все было спланировано? Но судите сами. Я не могла так точно рассчитать время и не знала, во сколько будет налет на винную лавку, сколько времени еще проведу в участке ваших соседей. Я даже не знала, к какой станции метро они меня повезут!
— Это вы так говорите! — махнул рукой инспектор.
— Проверьте у них! — Лизавета все же схватила третью сигарету. Очень сложно доказывать, что ты не верблюд, особенно если у тебя за спиной горб в виде двух трупов и подозрительного скопления россиян в заштатном лондонском ресторанчике.
Резко зазвонил телефон. Лизавета даже вздрогнула. Полицейский внимательно выслушал невидимого собеседника, задал несколько коротких вопросов и положил трубку. Потом долго и задумчиво смотрел на Лизавету — видимо, проверял взглядом.
— Соседи подтвердили ваши слова, — наконец сказал он. — Так что вы свободны. Только придется подождать, пока подготовят протокол. А потом мы отвезем вас в гостиницу.
— Можно просто до метро, — хмыкнула Лизавета.
— Метро уже закрыто.
Ждать пришлось долго. На этот раз ей не разрешили беспрепятственно шляться по полицейским помещениям. Отвели в отдельную комнату — хорошо, что не в камеру, — дверь не заперли, но караульного поставили. Предложили бутерброды. Лизавета отказалась:
— Спасибо, я уже поужинала.
Через полтора часа все тот же полицейский принес ей на подпись ее собственные показания. Он опять был сонный и злой.
— Через несколько минут придет машина.
— Лучше вызовите мне такси.
— Как хотите, леди. Сейчас я распоряжусь. — Он обернулся к охраннику и отдал указание. — А пока можно я задам вам еще один вопрос, без протокола?
— Ладно. И я потом тоже!
— Идет. Тогда вот что. — Инспектор на секунду замялся. — Почему вы пошли в ресторан, хотя вас предупредили, что лучше никуда не заходить? Вам же Питерсон сказал, что район небезопасный.
Лизавета не знала, как звали патрульного, который ее подвозил. Значит, Питерсон.
— Он не предупредил, что настолько небезопасный. Меня подвело любопытство. Я решила посмотреть, как выглядят рестораны в далеких от центра местах.
— Что ж, любопытство уголовно не наказуемо…
— В отличие от ношения оружия? Для вас эта перестрелка — эпохальное событие? Вы удивились, что они вооружены?
Скромность облика объяснялась выбранным Лизаветой стилем, который назывался «девушка в моем костюме». Серый брючный костюм был сшит для женщины, но так, чтобы казалось, будто она взяла его у приятеля пофорсить.
Лизавета купила этот костюм в лондонском «Баркерзе». Он стоил дороже, чем она могла себе позволить, но ей понравился стиль. И она решила его примерить — просто так, чтобы понять, идут ей такие вещи или нет, — а уж потом подыскать нечто подобное в универмаге подешевле. Все же «Баркерз» — это для верхнего слоя среднего класса.
Едва Лизавета надела пиджак, как продавщица принялась охать и восторгаться:
— На вас сшит, точно! Вы первая у нас такая — только примерили, и сразу тип-топ.
Они, конечно, обязаны восторгаться по службе. Покупательницы в «Баркерзе» капризные, избалованные. Но Лизавета и без кудахтанья продавщицы видела, что вещь для нее.
Ей всегда было достаточно просто покупать готовые вещи. Высоким и стройным все идет, если, конечно, есть одежда подходящего роста. В свое время в СССР на швейных фабриках были довольно суровые представления о женских фигурах. Считалось, что если женщина высокая, то непременно толстая, а если ростом метр пятьдесят, то может быть и худенькой. Лизавете с ее метром семьюдесятью и сорок четвертым размером подыскать что-либо было нелегко. Но те проклятые времена канули в Лету.
Она еще раз критически осмотрела себя в зеркале — удобно примерять одежду не в узенькой кабинке за занавеской, а в просторной комнате. Вот ведь умеют капиталисты ухаживать за клиентом. У нас отечественные капиталисты тоже пооткрывали «бутики» для толстосумов. Цены там круче, чем в «Баркерзе», а примерочные все равно напоминают канцелярские шкафы.
— Брюки, кажется, коротковаты. — Лизавета встала на цыпочки.
Продавщица стремительно нагнулась и посмотрела подшивку.
— Можно удлинить.
— Я еще не знаю, буду ли покупать. Все-таки двести тридцать фунтов…
— Сейчас позову управляющего. Для леди мы можем сделать скидку.
Продавщица убежала. Через минуту явился управляющий. Благообразного вида седой джентльмен в синем блейзере с золотыми пуговицами и черных брюках с кинжальными стрелками. Он окинул критическим взглядом сначала Лизавету, а потом ее развешанную на крючках одежду и валявшиеся рядом туфельки. Вероятно, решал, достойна ли она носить одежду из «Баркерза». Завершив осмотр, управляющий откашлялся, поздоровался и спросил:
— Вы у нас первый раз покупаете?
Видимо, у них постоянным клиентам положены льготы.
— Я вообще первый раз в Лондоне. Я журналист из России.
— Русская? — Седые брови джентльмена поползли вверх. Наверное, управляющий вспоминал ставшие уже стандартными легенды о новых русских, разбрасывающих стодолларовые купюры.
«Не видать мне скидки, как шведам Полтавы. Может, это и к лучшему, найду что-нибудь не такое дорогое». Лизавета принялась решительно расстегивать пиджак.
— Костюм действительно к лицу и фигуре мадам. Его многие примеряли, но… До Рождества, конечно, далеко, однако осень на исходе, и, пожалуй, я могу уступить… Тридцать процентов… Даже тридцать пять… Скажем, сто шестьдесят фунтов…
Лизавета еще раз глянула в зеркало. Гулять так гулять!
— Хорошо, только, если можно, удлините брюки.
— Пожалуйста.
Работать в «Баркерзе» умели. В половине восьмого вечера у них где-то сидел портной, и, пока Лизавета ходила к кассе, продавщица все устроила.
Сергей ждал ее у входа в универмаг.
— Я думал, что тебя опять забрали в полицию.
— Нет, просто я купила костюм. Жутко дорогой. Если бы этот напыщенный управляющий знал, что я зарабатываю четыреста долларов в месяц, он выгнал бы меня, как самозванку. Или вызвал бы службу охраны…
— Им не важно, сколько ты зарабатываешь, их интересует только, сколько ты можешь потратить!
— Я теперь должна экономить даже на еде.
— Значит, идем в тайский ресторан. Я знаю один неподалеку. Отмечать покупку. Не скажу, что ресторан дешевый. Но… будь моей гостьей!
Господи, сколько у нее теперь общих с Сергеем воспоминаний! Лизавета остановилась у стойки портье:
— У вас должно быть письмо для Елизаветы Зориной.
Девушка с хорошей прической и лицом несообразительной мышки лениво посмотрела на нее, потом покопалась в ящичках и протянула конверт.
Все правильно. Сергей, презиравший русские линии связи и особенности русского национального сервиса, подстраховался. Оставил ей записку на входе. Всего шесть слов:
«Тоскующий романтик и ужин ждут Вас!»
— Номер триста сорок два?
— Ключ не сдавали, — оглянулась Мышка.
— Спасибо.
Лизавета двинулась в сторону лифта.
Интересно, что он придумал к ужину? В том, что Сергей Анатольевич Давыдов что-нибудь да придумал, она ни секунды не сомневалась.
Лизавета шла по длинному гостиничному коридору и вспоминала митинги в защиту «Англетера». Заря перестройки. Чуть ли не первый совместный с финнами проект. Реконструкция «Астории» и «Англетера». Страсти бушевали нешуточные. Кричали в мегафоны литературоведы-любители. Толкались энтузиасты митингового дела. Учителя-активисты выводили школьников на Исаакиевскую площадь. Все беспокоились о том, куда денется мемориальный гвоздь, о который споткнулся белокурый великий поэт. Митингующие бушевали так, словно Есенин никогда не был полузапрещенным поэтом, словно все шестьдесят лет после его смерти вызолоченный гвоздь в номере «Англетера» был объектом общегосударственного масштаба. Старое здание все равно снесли. Построили новое. Точно такое же, по прежнему проекту. «Астория» стала одним из лучших отелей Петербурга. Митинговавшие литературоведы забыли о поражении и ушли в политику. Правда, и там они остались любителями — любителями гнать гнилую волну.
Лизавета остановилась у триста сорок второго номера. Дверь приоткрыта. Она осторожно заглянула. Полумрак. Изящный бело-золотой интерьер. В центре гостиной — стол, накрытый на две персоны. Два коктейля. Судя по плавающим в бокалах оливкам — излюбленный давыдовский «сухой мартини». В ведерке шампанское. Икра на черном поджаренном хлебе. Дыня. Креветки. И никого нет. Любопытно.
Лизавета минутку поразмышляла, дошла до дверей, ведущих в спальню, прислушалась, зашла и туда — опять никого. В прятки Сергей Анатольевич с ней еще не играл. Но прятки так прятки. Лизавета вернулась в гостиную, удобно устроилась в бело-золотом, сделанном под «Гамбса», полукресле и придвинула к себе бокал.
Психологи утверждают, что они открыли нового человека, который идет на смену «человеку разумному». Приручивший огонь «гомо сапиенс» десятки тысяч лет занимался серьезной и унылой работой. Пахал, сеял, укрощал лошадей, изобретал колесо и придумывал, как выдолбить дерево так, чтобы оно стало плавучим. Потом совершенствовал карету, извлекал энергию из пара, расщеплял атом и, наконец, дошел до логической точки. Создал искусственный интеллект — мыслящую машину. Больше делать вроде бы нечего, следовательно, нет смысла быть разумным. Пришла новая пора, на смену человеку разумному приходит человек играющий. Сейчас «хомо сапиенс» и «хомо луденс» сосуществуют, как некогда сосуществовали неандертальцы и предки «разумных». «Играющих» пока немного. Но за ними будущее.
В том, что Сергей Анатольевич Давыдов игрок, Лизавета убедилась в вечер знакомства.
Двух очевидцев перестрелки доставили в полицейский участок. Не в тот, где она только что знакомилась с работой лондонской полиции, а в соседний — точную копию участка, где работали Джимми и Уолтер.
Всю дорогу новый знакомый молчал. Только один раз разлепил губы:
— Мы не знакомы. Здесь оказались случайно. В остальном постарайтесь быть правдивой.
Лизавета, оглушенная перестрелкой, молчала. Когда люди в масках ворвались в мирный ресторанчик, она не успела испугаться, а в полицейской машине ее начало трясти.
Лондонской полиции все-таки не откажешь в вежливости. Объективно говоря, у них не было никаких оснований выпендриваться, ведь Лизавета теперь предстала перед ними уже не иностранной гостьей, а свидетельницей преступления. Причем свидетельницей крайне подозрительной. У двух убитых обнаружились российские паспорта. У двух свидетелей тоже. Больше посетителей не было. Налицо разборки в среде русской мафии. Тем не менее все разговаривали с Лизаветой предельно учтиво, а когда она предъявила клубную карточку и пропуск в штаб-квартиру Би-би-си, даже предложили кофе.
Допрашивали ее в специально оборудованной комнате. Буквально час назад ей показывали и объясняли, как в таких комнатах устанавливают аппаратуру для видео— и аудиозаписи. Аппаратура дорогая, а потому подобных комнат обычно немного, одна или две — для особо важных допросов.
Впрочем, Лизавета и без дополнительной, столь недавно полученной информации понимала, что в Лондоне стреляют нечасто. Значит, дело серьезное.
Напротив нее сидел очень похожий на Уолтера парень с усталыми глазами. Он был не в форме, а в штатском. Парень представился в самом начале разговора, но Лизавета не запомнила ни имени, ни звания, да и не разбиралась она в полицейской иерархии, но раз в штатском — значит, не обычный патрульный. Кажется, он назвался инспектором. На место происшествия приехали люди в форме. А этого парня, наверное, выдернули прямо из постели. Пока Лизавета растолковывала, как и почему она оказалась в ресторане рядом с метро, он выхлебал три стаканчика кофе. И ей настойчиво подливал.
— То есть вы были на экскурсии, потом пошли перекусить, а затем началась стрельба? — Инспектор поморгал и снова потянулся за термосом.
Лизавета и так чувствовала себя идиоткой, а когда инспектор коротко пересказал ее показания, поняла, что поверить ей может только имбецил. Но такие в лондонской полиции, скорее всего, не служат.
— В общем, да.
— Насчет посещения соседнего участка мы проверим. — Парень, похожий на Уолтера, чуть прикрыл глаза: мол, подумай, милая…
— Вообще говоря, я должна была возвращаться позже. Просто из-за налета на винный магазин мои провожатые прекратили патрулирование…
— Да, сейчас…
Инспектор встал и вышел. Покопавшись в сумочке, Лизавета нашла сигареты. Надо успокоиться. Щелкнуть зажигалкой она не успела. Полицейский вернулся.
— Вы знаете, как звали других посетителей этого ресторана?
— Я же сказала, что нет. Мы сидели в разных местах. — Что-то она совсем поглупела, несет явную ересь, мало ли кто где сидел, будто знакомые всегда и непременно садятся за один столик.
— Я поняла, что этот парень русский, только когда он закричал «ложись».
— По-русски?
— Да.
— Почему? — резонный вопрос полицейского показался Лизавете провокационным. Прежде чем ответить, она помолчала.
— Может, от волнения?
— А он впечатлительный человек?
Точно, инспектор ее ловит.
— Я думаю, автоматная пальба на каждого произведет впечатление. — Лизавета поискала глазами пепельницу. Полицейский заметил это и протянул пустой стаканчик из-под кофе.
— Спасибо.
— А тех двоих вы тоже не знали?
— Нет, я ведь уже сказала. Я зашла туда случайно. Перекусить. Можете перемотать пленку и послушать.
Серые, круглые глаза полицейского сделались еще круглее.
— С чего вы взяли, что идет запись? Вам уже приходилось отвечать на такого рода вопросы?
— Это даже не смешно. — Не успев погасить сигарету, Лизавета достала новую. — Мне три часа назад подробно рассказали о методах вашей работы. Я даже посидела на месте допрашиваемого, а мой коллега включал кнопку «запись». При других обстоятельствах в вашу полицию я не попадала. Можете проверить по своим хваленым компьютерам.
— И вы не знали, что они русские?
— Нет.
— Хорошо. И ваш товарищ не знал?
— Какой товарищ? — Лизавета вспомнила фразу банковского клерка: «Как мы объясним, почему все посетители здесь с русскими паспортами?»
— Ваш знакомый по ресторану.
— Я даже не знаю, как зовут этого человека. Так что знакомым его можно назвать с большой натяжкой.
— Хорошо, этот «незнакомый», — полицейский голосом дал понять, что не верит ей ни на грош, — тоже не знал, что они из России?
— Странный вы человек. Если я не имею о нем ни малейшего представления, то откуда мне знать, что ему известно, а что нет!
— Логично. — Инспектор помолчал. — А фамилии Дагаев и Расулов вам ничего не говорят?
— Ну, как вам сказать… — Лизавете растерялась. — Это, если можно так выразиться, русские мусульманские фамилии. Или просто русские…
— И больше ничего? У убитых найдены паспорта Российской Федерации. — Полицейский скосил глаза на лежавшую перед ним бумажку. — Один на имя Лемы Абдуллаевича Дагаева, второй на имя Умара Расуевича Расулова. И еще они были вооружены. Два пистолета, «магнумы» сорок пятого калибра. Мощное оружие, не правда ли, леди?
Лизавета затолкала в стаканчик второй окурок и подавила в себе острое желание немедленно зажечь третью сигарету.
— Я в оружии не очень разбираюсь. А этих людей в ресторане вообще приняла за пакистанцев.
— Но у них ведь не пакистанские имена, не так ли, леди? — В предыдущем полицейском участке Лизавету тоже непрестанно именовали леди, но там это не раздражало и не пугало.
— Нет, не пакистанские. Я же сказала, я их не знаю. — Впрочем, фамилия Дагаев показалась Лизавете знакомой. То ли в газетах попадалась, то ли в «тассовках». Лема… Наверняка чеченец или ингуш. Пусть сами разбираются. О своих догадках она будет молчать.
— В Великобритании ношение оружия запрещено законом. — Инспектор посмотрел так, будто это из ее сумочки извлекли «магнумы».
— Я оружие не ношу. Кстати, на том участке мы проходили через подкову. А что касается оружия у всех прочих — это ваша проблема, сэр.
Совершенно неожиданно полицейский весело прыснул. Попробовал сдержаться, не сумел и весело расхохотался. Кажется, смех помог ему окончательно разогнать сон. Он уже не был таким хмурым и мрачным.
— Верно, это наши проблемы из вашей страны. — У инспектора даже голос изменился. Стал мягче. Лизавета тоже улыбнулась. По большому счету этот полицейский не виноват, что она решила хлебнуть ночной жизни в незнакомом районе и нарвалась на перестрелку.
— Не я выдавала им визу. И не у меня они покупали оружие. И не на моей территории шляются люди с автоматами.
— Тоже верно. Но вы один из двух свидетелей. И почему-то не хотите нам помочь…
Ой, какой он стал ласковый. И глаза добрые-предобрые. Ладно, она тоже не будет злиться.
— Я помогаю чем могу. Проверьте, то, что я рассказала, — чистая правда. Вы думаете, что я оказалась в этом ресторане не случайно? Что все было спланировано? Но судите сами. Я не могла так точно рассчитать время и не знала, во сколько будет налет на винную лавку, сколько времени еще проведу в участке ваших соседей. Я даже не знала, к какой станции метро они меня повезут!
— Это вы так говорите! — махнул рукой инспектор.
— Проверьте у них! — Лизавета все же схватила третью сигарету. Очень сложно доказывать, что ты не верблюд, особенно если у тебя за спиной горб в виде двух трупов и подозрительного скопления россиян в заштатном лондонском ресторанчике.
Резко зазвонил телефон. Лизавета даже вздрогнула. Полицейский внимательно выслушал невидимого собеседника, задал несколько коротких вопросов и положил трубку. Потом долго и задумчиво смотрел на Лизавету — видимо, проверял взглядом.
— Соседи подтвердили ваши слова, — наконец сказал он. — Так что вы свободны. Только придется подождать, пока подготовят протокол. А потом мы отвезем вас в гостиницу.
— Можно просто до метро, — хмыкнула Лизавета.
— Метро уже закрыто.
Ждать пришлось долго. На этот раз ей не разрешили беспрепятственно шляться по полицейским помещениям. Отвели в отдельную комнату — хорошо, что не в камеру, — дверь не заперли, но караульного поставили. Предложили бутерброды. Лизавета отказалась:
— Спасибо, я уже поужинала.
Через полтора часа все тот же полицейский принес ей на подпись ее собственные показания. Он опять был сонный и злой.
— Через несколько минут придет машина.
— Лучше вызовите мне такси.
— Как хотите, леди. Сейчас я распоряжусь. — Он обернулся к охраннику и отдал указание. — А пока можно я задам вам еще один вопрос, без протокола?
— Ладно. И я потом тоже!
— Идет. Тогда вот что. — Инспектор на секунду замялся. — Почему вы пошли в ресторан, хотя вас предупредили, что лучше никуда не заходить? Вам же Питерсон сказал, что район небезопасный.
Лизавета не знала, как звали патрульного, который ее подвозил. Значит, Питерсон.
— Он не предупредил, что настолько небезопасный. Меня подвело любопытство. Я решила посмотреть, как выглядят рестораны в далеких от центра местах.
— Что ж, любопытство уголовно не наказуемо…
— В отличие от ношения оружия? Для вас эта перестрелка — эпохальное событие? Вы удивились, что они вооружены?