— Медики потом точнее скажут, — отозвался рывшийся в шкафу парень в джинсах и свитере. — Но следов борьбы нет. Да и вообще никаких следов. Ничего не искали, ничего не пропало. По крайней мере, ничего такого, о чем знает домработница.
   — Я ей целый день названивал. Никто к телефону не подходил. А уже вечером сообщают — нашли труп. И то случайно. Света, домработница, обычно приходила по утрам. А тут у нее на завтра семейное торжество намечено, день рождения отца. И она договорилась, что приберется и все приготовит вечером. Прибралась… Если бы не это, Арциеву только завтра утром нашли бы.
   — Следов взлома нет?
   — Естественно, нет. А другие следы, даже если и были, уничтожены старательной прислугой. Она же до спальни не сразу добралась. А вкалывает эта Светочка на совесть.
   — Еще бы! — Парень в джинсах по-прежнему перебирал аккуратно развешанные костюмы покойной. — Ей тут восемьсот долларов платили, в общем-то, за неквалифицированный труд.
   На кухне полным ходом шел допрос. Похожий на артиста Харатьяна, желтоволосый следователь задавал вопросы, а пышноволосая шатенка в джинсах отвечала. В промежутках она безудержно рыдала.
   Рубоповцы вошли как раз в момент очередного приступа плача. Домработница бросила свое крупное тело на стол, уткнулась в ладони и забилась, вздрагивая. Молодой следователь в костюме и галстуке сидел напротив нее и смотрел прямо перед собой круглыми глазами. Он уже пытался утешать домработницу, понял, что это бесполезно, и теперь просто выжидал, зная, что через три минуты всхлипывания прекратятся. Он и вошедшим мигнул — мол, не мешайте, не вмешивайтесь.
   Горный тихо встал у плиты, Сунков поодаль — возле посудомоечной машины и раковины. На этой кухне можно было встать поодаль. Если в холле-гостиной царствовал альпийско-фольклорный стиль, если спальня была сделана под «арт нуво», то для кухни Арциева выбрала авангард. Ярко-вишневые полки под металл, такого же цвета круглый стол и стулья с высокими спинками. И чистота, как в операционной или на орбитальной станции. Блестят хромом мойка и окантовка полок, посверкивают лампами-индикаторами высоченный холодильник и посудомоечная машина. Класс!
   А посреди этого «класса» — рыдающая девица и трое мрачных мужчин. Совершенно неожиданно девушка перестала плакать, подняла голову и улыбнулась, абсолютно не к месту.
   — Успокоились немного? Или воды? — Следователь взял стакан.
   — Не обращайте на меня внимания. — Света улыбнулась еще раз и закинула волосы за спину, мелодично брякнув набором браслетов. — Вы спрашивайте.
   Игорь Горный сразу понял, что работать с таким непоследовательным свидетелем будет непросто.
   — Вы говорили про цветы. Этот букет роз в комнате когда появился?
   — Вчера утром был, Серафима Валентиновна еще похвасталась, вот, мол, поклонник преподнес. — О хозяйке Света говорила с придыханием — то ли действительно любила, то ли маска прилипла так, что не отдерешь.
   — А фиалки?
   — Фиалки она очень любила. Сама покупала, и дарили ей. Фиалки у нас всегда стоят в сезон.
   — Хорошо, как вы с ней договорились на сегодня?
   — Я ведь уже рассказывала… У моего отца юбилей, пятьдесят лет. Завтра много готовить, и… Я прихожу каждый день, убираю, хожу за продуктами, готовлю, глажу… Ну, кроме воскресенья. Но с утра. Все делаю, потом ухожу. Если, конечно, не надо готовить вечером… А тут она разрешила прибраться с вечера…
   — Что же прибирать, если вы утром это сделали?
   — Ну, протереть пыль, пол. Если это делать не каждый день, то вид не свежий… Серафима Валентиновна любила, когда все блестит. И я с ней согласна.
   — А сегодня был беспорядок?
   — Нет, но я все равно прошлась и по мебели с полиролем, и по полу, там, где плитка, влажной тряпкой. А потом вхожу в спальню… Я ее не сразу заметила… — Света задергала бровями, вот-вот опять заплачет, — а она лежит…
   — Значит, когда вы пошли в спальню, на кухне уже был порядок?
   Света кивнула и опять упала головой на стол.
   Митя и Горный переглянулись. Понятно, почему допрос идет так долго. Если каждые две минуты истерика… Следователь спокойно ждал.
   На кухню заглянул парень в джинсах:
   — Тело увозят, ты не возражаешь?
   Следователь мотнул головой, и парень исчез. Вскоре Света опять успокоилась и разулыбалась. Девушка с причудами. Это и по одежде видно: поверх джинсов на ней была оранжевая хламида с геометрическим узором. Пальцы в серебряных кольцах, на каждом запястье по связке браслетов, тоже серебряных и с брелоками.
   — Вы спрашивайте, спрашивайте…
   — Ты у Арциевой давно трудишься? — решился задать вопрос Горный. Вообще-то не положено мешать следствию, а в делах с трупом главный — это следователь. Но Горный знал о хозяйке мини-пекарни чуть больше, чем сотрудник прокуратуры с артистической внешностью.
   — Четыре года. А до того работала у голландца. Он банкир. У него жена русская. Он потом в Голландию уехал, а меня Арциевой порекомендовали…
   — Кто?
   — Да жена голландца и порекомендовала. Вот повезло бабе! Такой фактурный мужик, зубы, седина, загар…
   — А тут четыре года? Без перерывов?
   — В отпуск езжу.
   — Кто же тогда все драит? — сунулся со следующим вопросом Митя.
   — Обычно мы вместе! — гордо ответила девушка.
   — В отпуск вместе? — слегка оторопел следователь.
   — Ну да, она уезжает, и я тоже могу куда-нибудь смотаться. Она обычно заранее предупреждала, если собиралась уехать…
   — А гости к ней ходили?
   — Конечно, ходили. Не то чтобы каждый день, но на некоторые праздники она большой сбор устраивала. Во фраках приходили, с манишками.
   — А между праздниками? Друзья, подруги? Она одиноко жила?
   Света прыснула в кулак, звякнув браслетками.
   — Ну, ты спросил! Ты ее видел?
   — Здесь кто-то, кроме нее, жил? Ключи у кого были?
   — У меня. И у мужика ее. Его Леля зовут…
   Горный вытащил из кармана фотографию, точнее, предвыборную листовку Дагаева.
   — Этот?
   — Да! — Света схватила листок и разулыбалась. — Ой, он, оказывается, депутат!
   Светочкина неосведомленность не казалась наигранной. Политиков городского уровня знают в лицо лишь крайне политизированные граждане. Домработница Арциевой в политические игры не играла. Значит, Лечу Абдуллаевича в обиходе именовали Лелей. Очень трогательно. Горный отобрал у девушки листовку.
   — Еще у кого-нибудь ключи есть?
   — У сына, наверное… Я не знаю… Кажется, у бухгалтера ее… А вообще я не интересовалась…
   — Адрес сына знаешь?
   — Он за границей работает. В Швеции, по-моему… Адрес не знаю…
   Теперь Света совсем успокоилась. Вообще, она рыдала вовсе не потому, что жалела хозяйку, а больше от жалости к себе. И конечно, от страха. Нормальный человек, наткнувшись на труп, пугается, а если это труп хорошо знакомого человека, в голову совершенно непрошено лезут дурные мысли о бренности бытия. Еще Свете было жаль терять хорошее место, причем она оставалась без рекомендаций.
   — Покажите ваши ключи, — опять вмешался в разговор человек из прокуратуры.
   Света послушно достала из кармана хламиды набор ключей на кольце с маленьким фонариком и пластиковый квадратик — ключ от парадной. Два вполне обыкновенных ключа, от финских замков, и один от хваленого «Цербера». Мадам Арциева хоть и поставила мощную, замаскированную под дуб дверь, но защитными системами не увлекалась. Сигнализации в квартире не было. «Харатьян» из Петроградской прокуратуры спрятал связку в карман.
   — Значит так, ваши адрес и телефон записаны, придется потом прийти к нам. Ключи я изымаю. Вас сейчас отвезут домой.
   Девушка не возражала.
   Потихоньку все стали расходиться. Осмотр места преступления завершен. Следователь еще раз перелистал найденные в квартире убитой предпринимательницы документы и записные книжки. Это все он посмотрит завтра. Сейчас пора домой, спать. Работать надо в рабочее время. Он пошел в прихожую одеваться, там его и догнал Горный.
   — Слушай, можно мы тут еще поболтаемся? Потом все запрем и ключи тебе закинем.
   Следователь прокуратуры, которого звали Леша и которого все равно хотелось называть Димой (уж больно походил на Харатьяна), любезно разрешил смежникам поработать в квартире потерпевшей. Это было в его интересах — дополнительная рабочая сила не помешает.
   Рубоповцы сидели на «орбитальной» кухне, пили кофе покойной и крутили версии. Если бы в процессе участвовали не два человека, а побольше, это можно было бы назвать «мозговым штурмом»: в общую кучу сваливаются все самые бредовые и самые обыденные идеи, а потом вокруг них выстраивается картина мира — мира, где подсыпали яд в тесто, лепили бомбы к машинам телезвезд, убивали холеных предпринимательниц и нападали из-за угла на сотрудников РУБОПа и журналистов информационных агентств. В импортных детективных фильмах полицейские чертят сложные схемы на вывешенных на стене больших листах, туда же подклеивают фотографии. Получается очень наглядно и кинематографично. Наверное, у зарубежных служителей Фемиды нет проблем с канцтоварами. На самом деле чертить и рисовать можно на чем угодно. Сунков и Горный безжалостно выдирали листки из Митиного блокнота. Схемы получались какие-то кривобокие: много событий, мало очевидцев и что-нибудь все время выпадает из общего ряда.
   С консьержем-охранником, безотлучно караулившим элитный дом на улице Ленина, Горный переговорил еще до приезда коллеги. Тот, как и следовало ожидать, ничего не видел и ничего не слышал. Он даже не мог сказать, когда и с кем Арциева вернулась домой: мол, у всех жильцов магнитные ключи, и, когда дверь открывают таким ключом, он из своей будки не выглядывает. Многим обитателям не нравится повышенное внимание к их личной жизни. Получалось, что Арциева могла сама привести убийцу или убийца мог воспользоваться собственным ключом.
   Соседи, которых опросили территориалы, тоже ничего не видели и не слышали. Единственное, что установлено достоверно: взлома не было. Преступнику открыли дверь, или у него были ключи, или он их где-то раздобыл.
   Квадратики и стрелки на листках из блокнота обозначали связи, контакты и интересы разных людей. Самое бредовое предположение — шесть происшествий: яд в мини-пекарне, нападение на Кадмиева, смерть Айдарова, убийство Арциевой, взрыв в автомобиле Зориной и попытка наезда на улице Чапыгина — никак и ничем не связаны.
   Злые террористы устроили демонстрацию силы — это одно. На Кадмиева напал обезумевший от гонений кавказец. Айдарова зарезала шайка уличной шпаны. Арциеву убили бандиты за долги или ревнивый любовник за измену. Бомбу Зориной подсунули медицинские дельцы, испугавшиеся разоблачения. А за рулем темной иномарки сидел пьяный или накурившийся травки представитель «золотой молодежи», он принял журналистов за стайку голубей и не притормозил.
   Все возможно в подлунном мире, но работа сыщика основана на предположении, что случайных совпадений практически не бывает. Так что листок номер один был отброшен за ненадобностью. Разрозненными преступлениями занимаются территориалы и прокуратура. Задача Горного и Сункова — найти систему, организацию.
   Однако версия о том, что банда чеченских террористов после очередной акции подчищала концы, резала, стреляла и взрывала, тоже не проходила.
   — Самое простое — списать все на диверсионную группу. Бродят по городу неведомые люди и творят черте что. Но меня настораживает их неровная работа. Вот, смотри. — Горный схватил еще листок, энергично нарисовал шесть квадратиков с шестью неизвестными. — Дельце с ядом они провернули чисто, хорошо сработали. Цианид качественный, время рассчитали точно. Единственный прокол — запись голоса, которую сделали в «Интерпосте». Но это не улика. Далее. Пластит в машине Зориной. Пластит — штука хорошая и надежная, профессиональная. Но его было явно мало и пришпандорили неловко. Никто не пострадал. Легкая рана Барановича не в счет. То есть явный провал. Потом режут Айдарова — хорошо, надежно. И подвальчик выбрали с секретом. Там склад каких-то труб. То, что тело нашли почти мгновенно, дело случая. За этими трубами хозяева приезжают раз в год по обещанию, не идет товар. Неожиданно нашелся желающий, вот тело так скоро и обнаружилось. Чистая работа. С Женей не так чисто, но это можно списать на то, что он человек подготовленный. И Арциеву убили толково: ключи, запас времени и прочее. А вот машина в темном переулке — дилетантская работа. Фуфло полное. Хотели раздавить и не сумели. Не похоже на работу профессионалов. Грязно сделано, непредусмотрительно! Покушения на Зорину выпадают из общего ряда. Чтоб террорист не мог пристроить взрывчатку, да еще качественную!
   Митя вскочил и забегал по кухне.
   — Во-первых, я забыл тебе сказать, что этот журналист, Маневич, служил в десанте, так что человек он, в сущности, подготовленный. А во-вторых, и профессионалы срываются. Может, пластит у них появился недавно. Тут другое важно. Все крутится вокруг Дагаева. Смотри, мини-пекарня принадлежит любовнице Дагаева, Зорина была свидетелем смерти брата Дагаева, Женька и журналист что-то такое увидели или могли увидеть на квартире Арциевой. Понимаешь? Везде он!
   Митя выкрикнул последнюю фразу, снова сел на стул и скрестил на груди руки, всем своим видом иллюстрируя знаменитую жегловскую фразу — «Я сказал!».
   — Кто ищет, тот всегда находит. Предположим, он решил убрать Зорину как свидетеля смерти брата. Или, возможно, он считает ее причастной. Этакая кровная месть. Вендетта. Но при чем тут его подружка из пекарни?
   — Ты же сам сказал. Он ее бросить хотел!
   — Уже бросил.
   — Не факт, что она об этом знала.
   — Все равно бросить и пристрелить — это, брат, разные вещи. И зачем ему устраивать террористическую акцию в булочной своей ненаглядной, пусть даже бывшей?
   — А может, Арциева…
   — Скажи еще, что его брата как раз она и заказала!
   Сунков промолчал и залпом выпил третью чашку кофе.
   — Черт, впечатление, что кислоты хлебнул. Жрать охота до чертиков. Может, покопаемся в холодильнике?
   Сказано — сделано. Часть дивного жаркого, очевидно приготовленного накануне домработницей Светой, была уничтожена в одно мгновение. Оперативников не смущали мысли о покойной, и они не тревожились о сохранности вещественных доказательств.
   Утолив голод, Горный и Сунков вернулись к лежавшим на столе листочкам. Митя опять азартно сверкал голубыми глазами.
   — Посмотри вот сюда. Очень странная связка Айдаров — Туманов. Из кафе журналист звонил в пресс-центр, скорее всего Туманову. Рассказал, где он и что он. И если убийца не вел его от редакции, значит…
   — Его навел Туманов… — подхватил незаконченную фразу Горный. — Думаешь, Туманов тоже связан с Дагаевым? Интересно, как? Туманов, конечно, человек мутный, но… в нашей схеме он тоже лишняя фигура. Получается, он подводит Айдарова к Бойко, то есть внедряет его в это дело, а потом приканчивает? Не стыкуется. И главное — зачем?
   — Предположим, Туманов связан с чеченцами…
   — Он же армянин.
   Митя кхекнул, подражая красноармейцу Сухову:
   — Восток — дело тонкое!
   — Все равно вместе получается ерунда — надо вычеркивать из схемы либо Зорину, либо Арциеву. А чтобы вписать в схему Туманова, нужен материал. Пока у нас только факт звонка и личное неприязненное отношение к достойному сотруднику пресс-центра. — Горный побарабанил пальцами по столу. — Больше всего меня беспокоит яд в пекарне. Глупость какая-то…
   — А кто сказал, что все это устроил умный человек? Может, мы ищем логику там, где ее быть не может!
   — Дагаев не дурак, далеко не дурак… Поверь мне… — Горный оглянулся и принялся рассматривать кухонно-орбитальное оборудование. — Пора собираться. Посуду мыть будем?
   — В этой штуке? Ну, ты эстет… Я такие только в рекламе видел.
   — Давай попробуем. Проверим соображаловку…
   Посудомоечная машина устроена несколько проще, чем компьютер, и рубоповцы разобрались с кнопками довольно легко.
   — Две тарелки быстрее руками вымыть, — пробормотал Митя, когда серебристый автомат замигал зелеными лампочками.
   — Ничего, зато прошли тест на сообразительность.
   — Слушай, — вдруг оживился Митя, — если уж речь пошла о сообразительности… Что если мы заизолируем Дагаева? Пусть народный избранник подергается.
   — Как это — заизолируем?
   — Ну, договоримся с прокуратурой, чтобы Дагаева не вызывали, и сами к нему ни ногой. Если он причастен — непременно занервничает… Ну, посуди: убили близкую ему женщину, а его никто не тревожит. Тишина. Он сам проявится, вот увидишь.
   — А сами сядем, как старики у синего моря, и будем ждать золотую рыбку? — Горный пожал плечами. — Очень прогрессивная позиция!
   — Почему ждать? Дел по горло. Можно Тумановым заняться. Прокачать приятеля Зориной, этого самого Давыдова. Он наверняка связан с Дагаевым.
   — А Зориной ты веришь за ее прекрасные глаза? Твоя любовь к ним тебя погубит.
   Сунков, питавший нежные чувства ко всем красивым женщинам вообще и к Лизавете в частности, никогда не обижался на справедливые замечания.
   — Верю или не верю, не в этом дело. Но историю с исчезновением из «Астории» ее лондонского поклонника надо проверить.
   — А Бойко я так и доложу: мол, мы вплотную занимаемся нашим рубоповским пресс-центром только потому, что туда заглядывают журналисты, и следим за дружками наших телеведущих, потому как Сунков ревнует.
   — Можно подумать, первый раз будешь лапшу на начальственные уши вешать!
   — Все, хватит. — Горный встал. — У нас уже предрассветный бред. Пора отсюда выбираться, или надо подождать, пока эта дура прекратит урчать? — Он покосился в сторону посудомоечного модуля.
   — Думаю, сама выключится! — легкомысленно ответил Сунков. Он скомкал и сунул в карман лежавшие на столе бумажки. — Ладно, пошли. Опечатывать будем?
   Никаких особых печатей у них не было, это привилегия прокуратуры, но всегда можно прилепить что-нибудь печатеобразное.
   — Завтра повесят. — Рубоповцы по опыту знали, что печати, так же как и замки, вешают от честных людей. Если кто-то захочет проникнуть в квартиру убитой, то бумажки с фиолетовыми оттисками его не остановят. А если этот «кто-то» человек бывалый, то и целостность оттисков не пострадает.
   — Тогда пошли.
   Когда они были уже в дверях, раздался телефонный звонок. Оперативники переглянулись. Звонок был междугородний и настойчивый, даже требовательный, надрывный.
   — Может, подойти? — спросил Митя.
   — И басом сообщить, что Серафима Валентиновна в ванной?
   — Зато выйдем на какой-нибудь контакт Арциевой.
   — Ага, на поставщика дрожжей. Не дури.
   Телефон замолк, но через минуту снова взорвался прерывистой трелью, на этот раз не такой долгой. Рубоповцы дослушали ее до конца и лишь потом стали медленно спускаться по ступенькам.

МИНУТА ГОД БЕРЕЖЕТ

   Леча Абдуллаевич Дагаев пил редко. Не из религиозных соображений. Он никогда не был чересчур религиозным человеком. Именно за отсутствие истовости брат его и недолюбливал. Леча Абдуллаевич не пил потому, что не чувствовал в этом необходимости. Питие есть веселие или печаль. Но ни смеяться, ни лить слезы над рюмкой он не умел.
   Леча Абдуллаевич вообще считал, что мужчина не имеет права выпускать чувства из сердца. В этом они с братом сходились.
   Пил по обязанности, на приемах или в гостях, чисто символически. Одну-две рюмки. Или во время важного разговора с глазу на глаз, когда надо было развязать язык собеседнику. Еще он позволял себе бокал виски с содовой, когда надо было собраться с мыслями.
   При этом Леча Абдуллаевич никогда не критиковал пьяниц, спокойно воспринимал слюнявые откровения любителей поддать, умел даже притворяться чуточку хмельным, чтобы не выпадать из коллектива, чтобы не считали, что он «либо к нам засланный, либо от нас».
   Воздержанность и терпимость очень способствовали его продвижению по служебной, научной и политической лестнице. Его считали своим и убежденные трезвенники, и отчаянные любители застолья.
   Но сейчас Дагаев решил выпить.
   В резном хрустальном стакане звякали ледяные шарики. По гостиной струился аромат выдержанного шотландского виски. Леча Абдуллаевич, спокойный и сосредоточенный, сидел в обтянутом белым мехом кресле. Он, как обычно, сменил пиджак на бархатную домашнюю тужурку, но остался в костюмных брюках, рубашке и галстуке. Всегда быть в форме — его жизненное кредо.
   Он искренне не понимал богачей, построивших роскошные виллы, забивших шкафы одеждой от Версаче, но предпочитающих на отдыхе носить растянутые на коленках спортивные штаны: мол, в другой одежде они чувствуют себя несвободно.
   Один такой философ вложил сто тысяч долларов в предвыборную кампанию кандидата в депутаты Дагаева. Спонсор принимал начинающего политика на втором этаже собственного коттеджа в Коломягах. Над проектом внешней и внутренней отделки кирпичного дома поработал толковый архитектор. Все было сделано безупречно: стиль, цвет, свет. Но огромный дом выглядел нежилым. Коммерсант обитал в пятнадцатиметровой комнате, которую обставил на свой вкус — продавленный диван с дырой от раскаленной сковороды, обшарпанный стол, накрытый газетой, на полу пустые бутылки. И всюду пыль.
   — Давай здесь посидим, — предложил коммерсант, бухнувшись на засаленное покрывало. — Я сюда даже уборщицу не пускаю, здесь все мое. Только тут и могу отдохнуть. Этот евростандарт просто давит на психику!…
   Собственную квартиру Леча Абдуллаевич считал очень уютной. В спальне ничего лишнего, только широкая кровать, тумбочка с книгами да зеркала в дверцах встроенного шкафа. В гостиной тоже никаких излишеств — дубовые стеллажи с книгами, телевизором и прочей аппаратурой, угловой открытый бар, широкие устойчивые кресла и диван. А чтобы скрыть основательность и добротность, повсюду белый мех — им обита мягкая мебель, на стене шкура белого медведя, на полу белый палас с пушистым ворсом. Три раза в неделю приходящая домработница драила ковер и диван пылесосом «Филипс», попутно проклиная буржуйские прихоти — хозяин требовал, чтобы комната была не просто белой, а безупречно белой.
   Леча Абдуллаевич потушил сигарету в хрустальной, из того же набора, что и стакан, пепельнице. Сегодня он курил больше, чем обычно. Ничего удивительного. Даже энергичному, знающему, чего он хочет, человеку трудно в пятьдесят лет сменить судьбу. Отказаться от карьеры, связей, комфортабельной квартиры, налаженного быта, отказаться только потому, что так велит обычай. Обычай не оставлять без отмщения преступления против твоей семьи, твоего рода, твоей крови. Впрочем, Леча Абдуллаевич Дагаев уже сделал выбор. И третья пачка сигарет и два бокала виски не были связаны с тем, что он вдруг усомнился в правильности принятого им решения.
   Просто операция вошла в завершающую фазу. Теперь следовало быть особенно внимательным и предусмотрительным. Помешать могла любая мелочь. Именно о мелочах Дагаев и размышлял, потягивая виски и прикуривая одну сигарету от другой.
   Пустяк номер раз. Девица, которая должна была стать его алиби, вдруг устроила переполох, напугала студентов и преподавателя его маленькой частной школы.
   Она сама призналась в том, что нарушила приказ. Едва Дагаев переступил порог, бросилась ему навстречу и принялась рассказывать, что ей было невыносимо скучно, Алексей ушел, а тут зазвонил телефон, и она рискнула подняться наверх. Обитатели мансарды ей очень понравились.
   — Какие ребята классные! Видно, что мастера своего дела! Ты не сердишься? — Рита старалась сделать виноватое лицо, но безуспешно. Она аж пританцовывала от азарта. И ее качало. Леча Абдуллаевич втянул носом воздух — пахнуло можжевельником и спиртом. Она выпила, и немало. Пьяные женщины для депутата не существовали.
   — Ступай спать.
   Рита надула губки и ушла.
   Естественно, Леча Абдуллаевич Дагаев проверил, насколько откровенна была кающаяся сожительница. Поднялся наверх. Его подопечные уже спали. Дагаев тронул за плечо старшего. Стив проснулся мгновенно, встал и вышел на кухоньку. Как человек, более других посвященный в секретные планы, он кипел от возмущения. И это бросалось в глаза, хотя Стив не кричал и не жестикулировал, только больше обычного путался в спряжениях и падежах.
   — Она пришел несанкционированный. Она знал, чем ми здесь заньяться, это не корреспондьирует с правила. Это опасно.
   — Да, но ты же знаешь — мы сворачиваемся. За два-три дня она не проболтается.
   — Все равно. Она знает. Она меня видел. Она бил подслушивающий. Она глядел тоже. Я ей не довериваю.
   Стив был прав на сто процентов, и Леча Абдуллаевич успокоил его как умел.
   — Разберемся. «Хвостов» не оставим.
   Стив прекрасно понял, что это означает. Правда, задал короткий уточняющий вопрос:
   — Алексей?
   — Тут можешь не переживать. Он тоже уходит.
   Пустяк номер два, который беспокоил Лечу Абдуллаевича гораздо сильнее, — это то, что молчал Цюрих. Дагаев уже несколько раз пытался спровоцировать этот звонок — никаких результатов. Телефон молчал. А у него в распоряжении всего три дня. Дольше он не сможет водить за нос попечителей школы.
   Еще осенью совет решил, что школу следует перевести в другой город, а еще лучше в другую страну. Об этом ему сообщил Лема. Старший брат Дагаева как раз и занимался перебазированием школы. Основные группы и оборудование благополучно поменяли «прописку», осталось сделать немногое. Но тут раздались выстрелы в лондонском пабе. И Дагаев-младший решил отомстить, а значит, круто изменить свою жизнь. Он убедил совет, что должен стать преемником Лемы, убедил всех, что еще несколько групп подберет сам, обеспечит им начальную подготовку и сам же вывезет из страны.