Страница:
Беббельс обошел русалку кругом. Медленно – что не обещало ничего хорошего. И осторожно, что в свою очередь настраивало оптимистически. Он не прикоснулся к ней даже клинком. Увенчавший осмотр плевок тоже был нацелен в какую-то дальнюю точку дороги, но не в статую.
– Не слышал, чтобы кто-нибудь так… – буркнул он.
– Я тоже, – не задумываясь, признался Дебрен. – Но собственными глазами видел, как с нее сползает серое дерьмо и преобразуется в эту очаровательную розовость. Как она понемногу хорошеет и превращается из уродины в прелестную, привлекательную девушку. Из псины почти в ангелочка. И вот что я вам скажу, господин оберподлюдчик: я бы ни за какие коврижки ее сейчас целовать или по ягодицам шлепать не стал, хоть и губы, и задок у нее такие, что дай бог каждой бабе. А знаете почему?
– Почему? – спросил вместо Беббельса Вильбанд. Дебрен глянул вниз, невесело усмехнулся.
– Потому что свято верю, что сделавший это накличет на себя дьявольские неприятности. Истинно дьявольские.
Дебрен и сам чувствовал, сколь убедительно звучит его голос. Искренность в значительной мере основывалась на горечи, но именно поэтому оберподлюдчик поверил.
– Что она может сделать? – Беббельс убрал меч за спину, подошел к коню, достал покрытые броней перчатки. – Ожить?
– Своими силами – пожалуй, нет, – произнес Дебрен немного замедленно, завороженно поглядывая, как блюститель чистоты нации натягивает рукавицы, подходит к скульптуре, осторожно накидывает на нее свалившуюся рубашку. – Но осмотрительность необходима. Ведьма может высосать некоторую силу. Простому смертному это не повредит, но если с магом столкнется… Поэтому я предпочел выставить ее за ворота. Вам тоже не советую… что вы, собственно, делаете?
– Забираю тело.
– Что? – вздрогнул Вильбанд. – Но ведь… мы…
– На похоронах не заработаете, – криво усмехнулся под-подлюдчик. – Останки ведьм подлежат сожжению. Так гласит закон.
Он вытащил из-под полупопоны кусок веревки, завязал петлю, накинул русалке на шею. Вильбанд стиснул решетку так, что побелели пальцы. Дебрен по возможности незаметно сжал ему плечо.
– Вы совершаете ошибку, – заметил он. – Камни не сжигают. Собираетесь ее волочить? А если ей не слюны или крови недостает для колдовства, а просто немного органической субстанции? Мало ли кони на тракте оставляют? Да и пешеходы, чересчур ленивые или пьяные, которые не спешат в кусты ходить. Ведь неизвестно, что требуется, чтобы она ожила. Я бы на вашем месте рисковать не стал. Перед нами типичный случай, и лучше будет, если, выполняя заказ, мы захороним труп здесь, вдали от людей и в надежном каменном склепе.
Оберподлюдчик не слушал. Привязывал веревку к седлу.
– И он поверил? – недоверчиво глянула на них Курделия. – Что какой-то дурной камень…
– Он и сам-то ненамного умнее, – пожал плечами Зехений. – В ней стопы три было. Слепой бы догадался.
– Почти три локтя, – буркнул явно поникший Вильбанд. – Правда, с основанием, но если мерить только самую скульптуру, то почти четыре стопы. Ну, может, пальца не хватает.
– Мне полпальца недостает до четырех, – напомнила ведьма. – Так что ты почти точно угадал. Но…
– Чисто случайно, – как-то слишком резко перебил он и покраснел под тремя удивленными взглядами. – Я ж тебя никогда в глаза не видел.
Одной трети успеха он добился: Зехений пялиться перестал. Однако не смолчал:
– Конечно, не видел. Ведь на ту, другую, она совсем не похожа. Та – прямо-таки ангелочек, невинная девочка с картинки. Носик маленький, грудки…
Он осекся под бесстрастным взглядом графини.
– Несколько иной тип красоты, – поспешил вставить Дебрен. – Менее… зрелый. Но…
– Беббельс помнит меня по моим юным годам, – продолжила она его мысль. – На это б я рассчитывать не стала. Конечно, я девчонка была, но именно из-за этого… Когда он приезжал установить, не было ли чудотворства при спасении плода, мама уже умирала, а я непрерывно ревела. Из носа у меня тоже не переставая текло, хотя в основном-то из глаз. Помню, он мой нос с мухомором сравнил.
– Глупо, – подал голос Зехений. – Если красный и течет, то скорее всего помидор. Растоптанный. Но, возможно, он имел в виду прыщи, а поскольку ты была молоденькой…
– Растоптанный помидор, – проворчал Вильбанд, – ну, я тебе сейчас…
– Давайте не будем ворошить прошлое, – с легкой грустью предложила Курделия. – Так недолго и до насмешек скатиться. Просто выясним, была ли она на меня похожа.
– Да, – сказал Вильбанд.
– Нет, – так же решительно заявил Дебрен. Некоторое время стояла тишина. Все с удивлением переглядывались.
– Решите же наконец, – тихо сказала она.
– Ну… вообще-то да, – переменил мнение Дебрен.
– Нет, – вздохнул Вильбанд.
– Попробуйте решить еще раз, – предложила Курделия.
– Если как следует приглядеться… По форме губ, взгляду… И как она гордо голову держит… По духу вы похожи… – не очень складно, зато убежденно произнес магун.
– Зачем заниматься самообманом? – пожал плечами камнерез. – Она прекрасна, и именно это их объединяет.
Снова некоторое время все молчали. Но на сей раз исключительно из-за Курделии. Одна она казалась удивленной. И, судя по цвету лица, опешившей.
– Объединяет? Вильбанд не ответил.
Графиня краснела все больше и больше.
– Это не имеет значения, – вмешался Дебрен. После чего вкратце пересказал, какой сказочкой попотчевал Беббельса, и подытожил: – У нас и без того мало времени. Не больше суток.
– Почему? – забеспокоился Зехений.
– Потому что тела ведьм подлежат скупке. А значит, тщательному осмотру.
– На что мало времени? – тихо спросил Вильбанд.
– Тебе – чтобы поскорее уехать. Рекомендую Марималь: во-первых, близко, а во-вторых, художников там ценят выше, чем здесь. Особенно таких.
– Каких? – нахмурила брови Курделия. – У которых ног нету, что ли? Талант не локтями измеряют…
– Знающих толк в женщинах, – прервал Дебрен. – Жаль, что ты русалки не видела. Она действительно была чудесная.
– Была?
Дебрен пожал плечами, грустно взглянул на камнереза.
– Знаком мне такой тип людей. Рассвирепеет и первую злость на ней выместит. Извини, Вильбанд, у меня не было выбора: либо она, либо мы. Беббельс не уехал бы без трупа ведьмы.
Вильбанд, не глядя ни на кого, заявил:
– Я остаюсь.
– Зачем бы ему тебя преследовать? – Волнение и без того разнервничавшейся Курделии достигло предела. – Наврал-то ему Дебрен. А статую, это ясно, он раньше в глаза не видел и знать не знает, что она твоя.
– Не знал, так узнает. На подставке внизу… Написано, правда, по-илленски, но Кольбанц – город большой. Сыщется какой-нибудь грамотей, который ему буквы на руны переложит. Ему даже не обязательно знать илленский, достаточно подписи, а содержание все равно не имеет значения.
– По заказу высекал? – заинтересовался Зехений. И поморщился: – Погоди, по-илленски? Надеюсь… Если это для левокружного храма, то ты дьявольски нагрешил. Голый русалкин сосок Бог тебе еще простит, но…
– Не по заказу – сказал Дебрен. Вильбанд бросил на него быстрый, немного испуганный взгляд. Дебрен ответил тенью улыбки. – Для себя.
– А надпись? – напомнила Курделия. – Что ты там написал под своим именем? И почему западными рунами?
– Шутка такая. – еще раз выручил камнереза Дебрен. – Подчерпнутая из одного мифа. Не в этом дело. Важно, что из шуточки может получиться одной могилой больше. Поэтому упакуй все, что удастся, на свой самоезд и отправляйся на Восток со всей доступной тебе скоростью. Никому не известно, когда Беббельсу придет в башку идея заглянуть под основание. На полиглота он не тянет, но сам факт, что у превращенной в камень бабы под ногами буквы, может ему крепко не понравиться. А конь у него хороший.
– Я ее не оставлю, – спокойно сказал Вильбанд, глядя Дебрену в глаза. – У меня на руках судебное решение о возмещении убытков в натуре, и я ни на шаг из этого замка не двинусь. Помолчи, – бросил он на хозяйку предостерегающий взгляд. – Если ты в состоянии от этой скалы отлепиться и сможешь меня за ворота выставить, то изволь. Прошу.
– Он тебя убьет. – В голосе Курделии звучало непонимание.
– Заботься о Дебрене и Зехении. В каждом из них почти по шесть стоп и, значит, в два раза больше, чем требуется для отсечения головы.
– Я уезжаю, – заявил монах. – Если Дебрен остается, то предлагаю воспользоваться его мулом. Поскорее помощь вам организую, а в крайнем случае – отпевание и похороны.
– Если Дебрен остается? – повторила она. Чародей смущенно хмыкнул.
– Все совсем не так, как ты думаешь, – сказал он. – Бездумный риск – для рыцарей, а не для магуна. Не влюбляйся в меня из благодарности за то, что я твою жизнь спасаю. Потому что, вероятнее всего, не столько спасу, сколько укорочу.
– О чем ты? – Рука Вильбанда сама легла на молот. Самый большой.
– В одной из моих книг я прочел, как излечивать подобные случаи. Правда, описание старое, сделанное на рубеже древнего и раннего средневековья. То есть недостоверное. Ибо в то время общий регресс наступил и в медицине, и в магии, да и писать некоторые не очень хорошо умели, так что проблему изложили малопрофессионально. Однако сама книга издана современным языком, и редактировал ее не кто-нибудь, а сам Берклан. Значит, она достоверна не менее, чем статьи в "Волшебной палочке".
– Ну и? – Курделия заглотила наживку.
– Там ни слова нет про обезболивание. Нет описания эликсиров, нужных заклинаний… Анестезиология и в древней то Зули едва-едва из пеленок выбиралась, а уж когда варвары Империю захватили, так и вовсе дух испустила.
– И очень даже хорошо, ибо она на языческих источниках жир… зыз… жиждилась…
– Ты уж лучше помолчи, брат, – посоветовал Дебрен. – Потому что как раз описание этого случая… Ну, мягко говоря, доказывает нечто обратное.
– Это что же? – не отступился Зехений.
– Не важно. Не будем терять времени. Если ты согласишься рискнуть и побыть здесь еще некоторое время, то будь добр – собери для меня в лесу немного трав. Я дам тебе травник с хорошими гравюрами. А ты, Вильбанд, коль уж остаешься, обыщи кухню и попробуй набрать частей для изготовления алембика [12]. Знаешь, что это?..
– Мы с могильщиком, – прервал его Вильбанд, – конья-ковку гнали из ежевики, которая вокруг кладбища растет. Очень удачную, хотя некоторые говорят, что мертвечиной отдает. Короче: что такое алембик, я знаю. Только не знаю, что и из чего ты гнать собираешься. И зачем, если в подвале еще четверть бочки вина осталась.
– Думаешь, наливкой из трав ее обезболивать? – догадался Зехений. – Ну, так это мне облегчает решение. Ни в какой лес я не пойду. Мало того что лес на склоне растет и можно себе шею свернуть без всякой пользы для Церкви, так еще и цель-то безбожная. Даже самый глупый поп скажет тебе, что к последней исповеди следует приступать в тверезом состоянии.
– Трезвом, – поправила Курделия. – А исповедаться я могу хоть сейчас. И из головы вон.
– Не советую. Будь на твоем месте другая, я б глаза закрыл, но ты сама признаешь, что сердце у тебя каменное. Действием-то ты не очень сможешь, но грешной мыслью и словом ухитришься за пару мгновений год чистилища заработать. А если упьешься, так и побольше. Может, даже на ад наберется.
– Я не буду ее этим поить, – успокоил его Дебрен. – То есть травами – да, но не дистиллятом. Дистиллят пойдет в Щели. В камне, – тут же добавил он. – Если Курделия согласится, я хочу попробовать. Вернее, посмотреть, как пациентка прореагирует на возможную процедуру. Потому что всю-то, конечно… Из двенадцати подопытных, о которых говорится в книге, выжил только один. В частности, потому, что только одного соответственно долго и медленно спасали.
– Ты хочешь ее… – Вильбанд побледнел так же быстро, как и покраснел, – понемногу… отсоединять?
Курделия сглотнула. И только.
– И сколь же медленно? – деловито спросил Зехений.
– Того преступника – почти четырнадцать месяцев… Но он выжил. Потом ходил, нормально жил. Я мог бы… попытаться.
– Преступник? Они тратили драгоценные чары на какого-то грабителя?
– Заклинание было одно, общее, так что его скорее всего по случаю добавили, чтобы не пустовало место у городских ворот. Основными-то осужденными были духовные лица. – Зехений осенил себя знаком кольца. – Я же говорил: самое начало ранневековья. Все происходило в Зуле, а племя гбурров, которое ее в то время грабило, еще не обратилось в истинную веру, и у них были обоснованные претензии к Церкви, призывавшей верных к сопротивлению. Вот они и устроили показуху. Прирастили магией к стене императорского офицера, того преступника, который утверждал, будто варваров в конце концов призовут к порядку, какого-то политика средней руки, но в основном духовных лиц. Монахинь, священников. Никто из высших иерархов к стенке не попал – вероятно, поэтому в церковных хрониках сие печальное событие не упоминается. А вот в медицинских – да, причем только потому, что одного наказуемого спасти удалось.
– Как? – коротко спросил Вильбанд.
Дебрен замялся, неуверенно посмотрел на графиню. Она выглядела гораздо спокойнее. Ну что ж – сердце-то каменное.
Чума и мор! Если б и правда каменное… Только в таком случае его бы здесь уже не было. У него перед глазами все еще стояла притороченная к седлу женская голова.
– Вильбанд, попробуй отдистиллировать вино, – сказал он тихо. – А ты, Зехений, отправляйся за травами или убирайся отсюда. Мне надо поговорить с пациенткой.
– Сначала подпись, – напомнил монах. – Да и тогда… Сколько раз говорить, какое это важное дело? Одну мелочь упущу, и Биплан вымрет. И ни история, ни Церковь не простят мне, если я уеду, не удостоверившись, что все прошло удачно.
– Мы едем на одной телеге, – так же твердо заявил Вильбанд. – Если Беббельс вернется раньше, то перебьет всех нас независимо от чинов и званий.
Дебрен поискал поддержки у графини. Не нашел.
– Ну ладно, – тяжело вздохнул он. – Тем более… По правде-то, мне все равно пришлось бы вас просить о помощи, если Курделия каким-то чудом согласится. Потому что я… То есть как бы теоретически… мог бы… в определенном смысле…
– У нас мало времени, – напомнила она. – Не крути.
– Это будет очень больно? – Стиснутые на рычаге тележки пальцы Вильбанда побелели. – Нужно чудо, чтобы…
– Я выдержу, – заверила Курделия заметно дрожащим голосом. – Меня с детства бьют, я к боли привычная.
Но именно потому, что били ее с детства, там, под маской самообладания, она была напугана. Маска держалась хорошо, но в ней были отверстия для глаз.
– Вождь гбурров не запрещал зулийцам спасать своих, – тихо сказал Дебрен. – Чем дольше они жили, тем больше дохода. Так что хоть стража стояла рядом, но подпускала любого желающего, даже чародеев. Первую шестерку именно чародеи прикончили, безуспешно применяя контрзаклинания. Только тогда гбурры ввели цензуру, то есть принудительную консультацию лекаря с их верховным шаманом, чтобы дефицитных осужденных глупо и впустую не растрачивать, к делу приступили медики. И кузнецы.
– Куз… – Курделия вынуждена была сглотнуть слюну. – Кузнецы?
– Медик вкладывал излечиваемому доску между зубами и показывал, куда бить, а кузнец бил. А поскольку в основном речь шла о духовных лицах, то ассистировали еще несколько наиболее, я бы сказал, ретивых и искушенных в молитвах братьев-монахов, а также проповедник и исповедник. Этим предписывалось поднимать дух у подопытных и молитвой смягчать их страдания до сносного уровня. Но молитвы как-то не очень помогали. Все, подвергавшиеся этой процедуре, умирали. Причем именно от ударов молота.
– Видать, халтурщиков в молельщики набрали, – пожал плечами Зехений.
– Пожалуй, да, – согласился Дебрен.
– А преступник? – напомнил Вильбанд. – Этот-то как выжил?
– Ты какую версию предпочитаешь: романтическую или жизненную?
– Начнем с романтической, – ответила за камнереза Курделия. – Он что, в невинного барашка превратился?
– Романтическая версия более возвышенная: его уберегла любовь…
Она слабо улыбнулась:
– Ну, этот вариант отпадает. Меня никто не любит. Вряд ли даже найдется такой, кому бы я просто нравилась.
– Физическая любовь, – уточнил Дебрен, натягивая на лицо равнодушную маску профессионала.
– Физическая? – Зехений беспокойно заерзал.
– Нашлась такая, что поцеловала его у тех ворот? – удивилась Курделия. – На глазах у народа? В предранневековье?
– Зуля пала, так что формально уже наступило ранневе-ковье, но в умах зевак… Ну, короче говоря, не было счастья, да несчастье помогло. Поколением позже он не выжил бы после лечения. Самое большее – мог бы на баб поглядывать.
– Если поцелуй любимой кой-кому заменяет обезболивающее, – тихо сказал Вильбанд, – так, может, достаточно было бы просто посмотреть. Не столь уж велика разница.
Дебрену показалось, что Вильбанд пытается кого-то убедить. Скорее всего себя. И скорее всего – безрезультатно.
– Дурной, – прокомментировал монах. – За смотрение исповедываться не надо, разве что одежда осматриваемого была недостаточной и дело попахивает подглядыванием. А о целовании…
– Ну, этот вариант тоже из головы вон, – бросила Курделия. – Глядение, целование… И то, и другое вообще-то касается духа, а не плоти. Надо крепко утешителя любить, чтобы такое любовное общение хоть немного боль сняло. А я никого не люблю. Сердце у меня каменное, напоминаю. Не знаю, чего ради ты нам головы морочишь…
– Это была древняя Зуля, – спокойно прервал ее Дебрен. _ у преступника не было жены. Но было много серебра, потому что он ловко обкрадывал. Вот он и нанимал лучших в городе куртизанок. Не знаю, может, они его и целовали. Но платил он им не за это. И не поэтому очередные процедуры собирали толпы зевак. В моменты величайшего возбуждения кузнец бил молотом. Преступник, случалось, терял сознание, однако лечение выдержал.
Стало тихо, как в могиле. Зехений даже не пытался осенить себя знаком колеса. Выглядел он будто обухом по голове ударенный.
– Я знаю, что верится с трудом, – буркнул магун. – Но больше нет ни одного описанного случая. Даже среди теммозанцев есть всего пара-тройка лекарей, которые могут таких, как ты, не убивая… А о нейтрализации примененного заклинания я вообще не слышал. Редкий случай, ни один серьезный мастер не пожертвует годами жизни, чтобы исследовать подобное. Да и с подопытными объектами нынче плохо. Точнее – вообще нет. Поэтому я так подумал… Если б ты после испытания в живых осталась, то потом запросто нашелся бы чародей, готовый ассистировать при подобных процедурах. Даром. Просто из любознательности.
– Что ты конкретно предлагаешь? – решилась наконец Курделия. – Говори без обиняков. Я вдова. Хлеб, можно сказать, только из одной печи ела, зато эта печь…
Зехений и Вильбанд продолжали молчать.
– Скала, на которой ты… сидишь, – Дебрен коснулся шершавого камня, – теперь частично ты. Если ее как следует ударить и она даст трещину на большой поверхности, то импульс пойдет по нервам, и нервный шок убьет тебя. Если откалывать понемногу, эффект будет тот же. Это все равно что постоянно ковыряться в ране. Долго никто не выдержит. Неизвестных множество, но если б речь шла о моем… ну, о том, кого я… уважаю, то я применил бы этот метод.
– Да ты никак рехнулся, – выдавил Зехений.
– Можно, конечно, использовать классические приемы. Поэтому я и просил тебя принести трав. Но как раз чувствительные-то клетки, за которые я опасаюсь, пронизывают камень. Возможно, какой-нибудь специалист по големам сумел бы обезболить камень. Только дело в том, что эксперименты с големами почти повсюду проводятся нелегально, и такого спеца сейчас со свечой не сыщешь. Понадобятся годы на то, чтобы он тебя обследовал и обдумал соответствующее лечение. А у тебя этих годов в запасе нет, Курделия. Из той дюжины ни одной монахини не спасли, потому что они согласия не дали. Отсюда известно, как у живого развивается петрификация. Жертва со временем все сильней окаменевает, и наконец… Ну, короче говоря, несмотря на заботливый присмотр, те монахини не дожили даже до освобождения преступника.
– То есть? – тихо спросил Вильбанд.
– Люди все разные, но принимая во внимание, сколько он вытерпел… Похоже, процедура, если даже еще и не привела к отсоединению пациента от скалы, все равно замедляет развитие болезни. И это можно рационально объяснить. Каждый удар молотом нарушает структуру камня, уничтожает часть нервной сети. Если не убьет, то система приступает к регенерированию. А это процесс чрезвычайно энергоемкий. Я говорю о магической энергии, которую черпают из заклинаний. Мощность заклинания вместо, например, того, чтобы превращать в камень печень или очередные мышцы, уходит на исправление нарушенного.
– Если ты имеешь в виду изгнание из организма злых сил, – гневно бросил Зехений, – то вполне достаточно поливать объект святой водой. Конечно, большим количеством. Ас ее закупкой могут возникнуть проблемы. Но я не позволю…
– Это моя печень, – буркнула Курделия.
– Человеческое тело, – поддержал ее Вильбанд, – принадлежит владельцу и никому больше.
– Глупости говоришь, – возразил монах. – Были прецеденты. Отец Отцов заключил конфиденциальный конкордат с несколькими владыками, оговаривающий право государственно-церковного контроля детородных органов женщин.
– Шла Глобальная война, – заметил Дебрен. – Тогда нужны были рекруты, а использование противозачаточных средств считалось саботажем. И забудь о том прецеденте, потому что упомянутые тобой владыки… Причем с Зулей тогда договорились как раз самые крупные агрессивные паршивцы. А потом те, что в живых остались, быстро отмежевались от договоренностей. Один снова вернулся к научному атеизму, второй испугался засилия демократии, за которую могли ратовать сумасбродные бабы, а третий убоялся возможности введения девятины под предлогом того, что финансы Церкви не выдержат столь массового контроля.
– А, Бог с вами, – сменил тактику Зехений. – Со своим телом Курделия может делать что ей заблагорассудится. Но не с его окружением, пусть даже и непосредственным.
– О чем это ты?
– О том, что трахать тебя здесь я не позволю! – взвизгнул монах. – Только через мой труп! Первый же попавшийся юрист усомнится в законности выданного мне акта дарения или наследования, ежели его такая шлюха подпишет!
Вильбанд схватился за молот. Дебрен – обеими руками за Вильбандову лапищу. Но, пожалуй, разделил бы судьбу молота, не вмешайся Курделия.
– Довольно! – прокричала она. Мужчины застыли. – Пока что это мой замок! А ворота в него… и из него – вон там!
Ее слова подействовали. Они сидели смирно, ожидая, пока разгладятся морщины, прочертившие ее лоб.
– Как ты представляешь себе лечение, Дебрен? В чем будет заключаться моя роль? – спросила она, помолчав.
Чароходец слабо улыбнулся:
– Твоя? Да почти ни в чем. Просто надо будет выдержать боль.
– И верно, пустяк пустячный, – ответила она такой же улыбкой. – Только как это сделать?
– А вот тут-то как раз требования огромные. Преступнику было легче. Во-первых, он был древним зулийцем, а значит, моралитет у него был совершенно иной. Во-вторых, он был мужчиной… Ну, мы тоже отличаемся от вас в любовных пристрастиях. То есть… я так думаю. – Он почувствовал, что краснеет, но храбро закончил: – Я не большой знаток в этих вопросах.
– Но говоришь ты хорошо, – неожиданно поддержал его Зехений. – Женщину Бог создал позже, поэтому хоть по рождению она стоит пониже нас, но в этом деле – более совершенна. Она реже поддается животным инстинктам и без духовного общения не так легко предается плотскому.
– Разве что в борделе, – проворчала Курделия.
– Я имел в виду любовь, доставляющую радость, – спокойно пояснил монах, – ибо, насколько я понимаю, именно это пытается предложить Дебрен. Ничего не получится, парень. Сначала поженись и с женой в постели поговори, прежде чем давать советы дезориентированным вдовам. Может, жена тебе объяснит, что если ты хочешь довести женщину до организ… э-э-э… оргазма, то предварительно надобно распалить ее ласками. И сие есть непременное условие.
– Ты уверен? – усмехнулась графиня. Впрочем, кажется, не только Дебрен заметил скрывающиеся под усмешкой сомнения. – Поскольку мы говорили откровенно, я тебе скажу, что под конец я уже Крутца нисколько не любила. И однако раза два, а один-то уж точно наверняка… кажется… ну… получила… удовольствие.
– Кажется, – повторил слегка ошарашенный Дебрен.
– Один раз? – Вильбанд с трудом сглотнул.
Только теперь графиня окончательно покраснела, сделалась прямо-таки пунцовой, как и следовало при данных обстоятельствах.
– Мы говорим не о моем замужестве… Это серьезный разговор о медицине, так что давайте без глупостей… Дебрен, на чем ты остановился?
– Ну… вообще-то на том, с чего Зехений начал. Магуны в основном занимаются черной магией, базирующейся на материи, но не брезгуют и духовностью. Поэтому я должен признать, что не знающей любви женщине может быть трудно…
– Ты имеешь в виду черствость? – понимающе кивнула она.
– Что? Ну… в определенном смысле.
– Ну ладно, с этим мы в конце концов управились. – Она скромно потупила взор. – Вероятно, потому, что хоть любви еще не было, но… общение у нас стало получаться лучше после того, как некая помощница, ну, знаете, из тех, которых Крутц из борделя приводил…
– Не слышал, чтобы кто-нибудь так… – буркнул он.
– Я тоже, – не задумываясь, признался Дебрен. – Но собственными глазами видел, как с нее сползает серое дерьмо и преобразуется в эту очаровательную розовость. Как она понемногу хорошеет и превращается из уродины в прелестную, привлекательную девушку. Из псины почти в ангелочка. И вот что я вам скажу, господин оберподлюдчик: я бы ни за какие коврижки ее сейчас целовать или по ягодицам шлепать не стал, хоть и губы, и задок у нее такие, что дай бог каждой бабе. А знаете почему?
– Почему? – спросил вместо Беббельса Вильбанд. Дебрен глянул вниз, невесело усмехнулся.
– Потому что свято верю, что сделавший это накличет на себя дьявольские неприятности. Истинно дьявольские.
Дебрен и сам чувствовал, сколь убедительно звучит его голос. Искренность в значительной мере основывалась на горечи, но именно поэтому оберподлюдчик поверил.
– Что она может сделать? – Беббельс убрал меч за спину, подошел к коню, достал покрытые броней перчатки. – Ожить?
– Своими силами – пожалуй, нет, – произнес Дебрен немного замедленно, завороженно поглядывая, как блюститель чистоты нации натягивает рукавицы, подходит к скульптуре, осторожно накидывает на нее свалившуюся рубашку. – Но осмотрительность необходима. Ведьма может высосать некоторую силу. Простому смертному это не повредит, но если с магом столкнется… Поэтому я предпочел выставить ее за ворота. Вам тоже не советую… что вы, собственно, делаете?
– Забираю тело.
– Что? – вздрогнул Вильбанд. – Но ведь… мы…
– На похоронах не заработаете, – криво усмехнулся под-подлюдчик. – Останки ведьм подлежат сожжению. Так гласит закон.
Он вытащил из-под полупопоны кусок веревки, завязал петлю, накинул русалке на шею. Вильбанд стиснул решетку так, что побелели пальцы. Дебрен по возможности незаметно сжал ему плечо.
– Вы совершаете ошибку, – заметил он. – Камни не сжигают. Собираетесь ее волочить? А если ей не слюны или крови недостает для колдовства, а просто немного органической субстанции? Мало ли кони на тракте оставляют? Да и пешеходы, чересчур ленивые или пьяные, которые не спешат в кусты ходить. Ведь неизвестно, что требуется, чтобы она ожила. Я бы на вашем месте рисковать не стал. Перед нами типичный случай, и лучше будет, если, выполняя заказ, мы захороним труп здесь, вдали от людей и в надежном каменном склепе.
Оберподлюдчик не слушал. Привязывал веревку к седлу.
– И он поверил? – недоверчиво глянула на них Курделия. – Что какой-то дурной камень…
– Он и сам-то ненамного умнее, – пожал плечами Зехений. – В ней стопы три было. Слепой бы догадался.
– Почти три локтя, – буркнул явно поникший Вильбанд. – Правда, с основанием, но если мерить только самую скульптуру, то почти четыре стопы. Ну, может, пальца не хватает.
– Мне полпальца недостает до четырех, – напомнила ведьма. – Так что ты почти точно угадал. Но…
– Чисто случайно, – как-то слишком резко перебил он и покраснел под тремя удивленными взглядами. – Я ж тебя никогда в глаза не видел.
Одной трети успеха он добился: Зехений пялиться перестал. Однако не смолчал:
– Конечно, не видел. Ведь на ту, другую, она совсем не похожа. Та – прямо-таки ангелочек, невинная девочка с картинки. Носик маленький, грудки…
Он осекся под бесстрастным взглядом графини.
– Несколько иной тип красоты, – поспешил вставить Дебрен. – Менее… зрелый. Но…
– Беббельс помнит меня по моим юным годам, – продолжила она его мысль. – На это б я рассчитывать не стала. Конечно, я девчонка была, но именно из-за этого… Когда он приезжал установить, не было ли чудотворства при спасении плода, мама уже умирала, а я непрерывно ревела. Из носа у меня тоже не переставая текло, хотя в основном-то из глаз. Помню, он мой нос с мухомором сравнил.
– Глупо, – подал голос Зехений. – Если красный и течет, то скорее всего помидор. Растоптанный. Но, возможно, он имел в виду прыщи, а поскольку ты была молоденькой…
– Растоптанный помидор, – проворчал Вильбанд, – ну, я тебе сейчас…
– Давайте не будем ворошить прошлое, – с легкой грустью предложила Курделия. – Так недолго и до насмешек скатиться. Просто выясним, была ли она на меня похожа.
– Да, – сказал Вильбанд.
– Нет, – так же решительно заявил Дебрен. Некоторое время стояла тишина. Все с удивлением переглядывались.
– Решите же наконец, – тихо сказала она.
– Ну… вообще-то да, – переменил мнение Дебрен.
– Нет, – вздохнул Вильбанд.
– Попробуйте решить еще раз, – предложила Курделия.
– Если как следует приглядеться… По форме губ, взгляду… И как она гордо голову держит… По духу вы похожи… – не очень складно, зато убежденно произнес магун.
– Зачем заниматься самообманом? – пожал плечами камнерез. – Она прекрасна, и именно это их объединяет.
Снова некоторое время все молчали. Но на сей раз исключительно из-за Курделии. Одна она казалась удивленной. И, судя по цвету лица, опешившей.
– Объединяет? Вильбанд не ответил.
Графиня краснела все больше и больше.
– Это не имеет значения, – вмешался Дебрен. После чего вкратце пересказал, какой сказочкой попотчевал Беббельса, и подытожил: – У нас и без того мало времени. Не больше суток.
– Почему? – забеспокоился Зехений.
– Потому что тела ведьм подлежат скупке. А значит, тщательному осмотру.
– На что мало времени? – тихо спросил Вильбанд.
– Тебе – чтобы поскорее уехать. Рекомендую Марималь: во-первых, близко, а во-вторых, художников там ценят выше, чем здесь. Особенно таких.
– Каких? – нахмурила брови Курделия. – У которых ног нету, что ли? Талант не локтями измеряют…
– Знающих толк в женщинах, – прервал Дебрен. – Жаль, что ты русалки не видела. Она действительно была чудесная.
– Была?
Дебрен пожал плечами, грустно взглянул на камнереза.
– Знаком мне такой тип людей. Рассвирепеет и первую злость на ней выместит. Извини, Вильбанд, у меня не было выбора: либо она, либо мы. Беббельс не уехал бы без трупа ведьмы.
Вильбанд, не глядя ни на кого, заявил:
– Я остаюсь.
– Зачем бы ему тебя преследовать? – Волнение и без того разнервничавшейся Курделии достигло предела. – Наврал-то ему Дебрен. А статую, это ясно, он раньше в глаза не видел и знать не знает, что она твоя.
– Не знал, так узнает. На подставке внизу… Написано, правда, по-илленски, но Кольбанц – город большой. Сыщется какой-нибудь грамотей, который ему буквы на руны переложит. Ему даже не обязательно знать илленский, достаточно подписи, а содержание все равно не имеет значения.
– По заказу высекал? – заинтересовался Зехений. И поморщился: – Погоди, по-илленски? Надеюсь… Если это для левокружного храма, то ты дьявольски нагрешил. Голый русалкин сосок Бог тебе еще простит, но…
– Не по заказу – сказал Дебрен. Вильбанд бросил на него быстрый, немного испуганный взгляд. Дебрен ответил тенью улыбки. – Для себя.
– А надпись? – напомнила Курделия. – Что ты там написал под своим именем? И почему западными рунами?
– Шутка такая. – еще раз выручил камнереза Дебрен. – Подчерпнутая из одного мифа. Не в этом дело. Важно, что из шуточки может получиться одной могилой больше. Поэтому упакуй все, что удастся, на свой самоезд и отправляйся на Восток со всей доступной тебе скоростью. Никому не известно, когда Беббельсу придет в башку идея заглянуть под основание. На полиглота он не тянет, но сам факт, что у превращенной в камень бабы под ногами буквы, может ему крепко не понравиться. А конь у него хороший.
– Я ее не оставлю, – спокойно сказал Вильбанд, глядя Дебрену в глаза. – У меня на руках судебное решение о возмещении убытков в натуре, и я ни на шаг из этого замка не двинусь. Помолчи, – бросил он на хозяйку предостерегающий взгляд. – Если ты в состоянии от этой скалы отлепиться и сможешь меня за ворота выставить, то изволь. Прошу.
– Он тебя убьет. – В голосе Курделии звучало непонимание.
– Заботься о Дебрене и Зехении. В каждом из них почти по шесть стоп и, значит, в два раза больше, чем требуется для отсечения головы.
– Я уезжаю, – заявил монах. – Если Дебрен остается, то предлагаю воспользоваться его мулом. Поскорее помощь вам организую, а в крайнем случае – отпевание и похороны.
– Если Дебрен остается? – повторила она. Чародей смущенно хмыкнул.
– Все совсем не так, как ты думаешь, – сказал он. – Бездумный риск – для рыцарей, а не для магуна. Не влюбляйся в меня из благодарности за то, что я твою жизнь спасаю. Потому что, вероятнее всего, не столько спасу, сколько укорочу.
– О чем ты? – Рука Вильбанда сама легла на молот. Самый большой.
– В одной из моих книг я прочел, как излечивать подобные случаи. Правда, описание старое, сделанное на рубеже древнего и раннего средневековья. То есть недостоверное. Ибо в то время общий регресс наступил и в медицине, и в магии, да и писать некоторые не очень хорошо умели, так что проблему изложили малопрофессионально. Однако сама книга издана современным языком, и редактировал ее не кто-нибудь, а сам Берклан. Значит, она достоверна не менее, чем статьи в "Волшебной палочке".
– Ну и? – Курделия заглотила наживку.
– Там ни слова нет про обезболивание. Нет описания эликсиров, нужных заклинаний… Анестезиология и в древней то Зули едва-едва из пеленок выбиралась, а уж когда варвары Империю захватили, так и вовсе дух испустила.
– И очень даже хорошо, ибо она на языческих источниках жир… зыз… жиждилась…
– Ты уж лучше помолчи, брат, – посоветовал Дебрен. – Потому что как раз описание этого случая… Ну, мягко говоря, доказывает нечто обратное.
– Это что же? – не отступился Зехений.
– Не важно. Не будем терять времени. Если ты согласишься рискнуть и побыть здесь еще некоторое время, то будь добр – собери для меня в лесу немного трав. Я дам тебе травник с хорошими гравюрами. А ты, Вильбанд, коль уж остаешься, обыщи кухню и попробуй набрать частей для изготовления алембика [12]. Знаешь, что это?..
– Мы с могильщиком, – прервал его Вильбанд, – конья-ковку гнали из ежевики, которая вокруг кладбища растет. Очень удачную, хотя некоторые говорят, что мертвечиной отдает. Короче: что такое алембик, я знаю. Только не знаю, что и из чего ты гнать собираешься. И зачем, если в подвале еще четверть бочки вина осталась.
– Думаешь, наливкой из трав ее обезболивать? – догадался Зехений. – Ну, так это мне облегчает решение. Ни в какой лес я не пойду. Мало того что лес на склоне растет и можно себе шею свернуть без всякой пользы для Церкви, так еще и цель-то безбожная. Даже самый глупый поп скажет тебе, что к последней исповеди следует приступать в тверезом состоянии.
– Трезвом, – поправила Курделия. – А исповедаться я могу хоть сейчас. И из головы вон.
– Не советую. Будь на твоем месте другая, я б глаза закрыл, но ты сама признаешь, что сердце у тебя каменное. Действием-то ты не очень сможешь, но грешной мыслью и словом ухитришься за пару мгновений год чистилища заработать. А если упьешься, так и побольше. Может, даже на ад наберется.
– Я не буду ее этим поить, – успокоил его Дебрен. – То есть травами – да, но не дистиллятом. Дистиллят пойдет в Щели. В камне, – тут же добавил он. – Если Курделия согласится, я хочу попробовать. Вернее, посмотреть, как пациентка прореагирует на возможную процедуру. Потому что всю-то, конечно… Из двенадцати подопытных, о которых говорится в книге, выжил только один. В частности, потому, что только одного соответственно долго и медленно спасали.
– Ты хочешь ее… – Вильбанд побледнел так же быстро, как и покраснел, – понемногу… отсоединять?
Курделия сглотнула. И только.
– И сколь же медленно? – деловито спросил Зехений.
– Того преступника – почти четырнадцать месяцев… Но он выжил. Потом ходил, нормально жил. Я мог бы… попытаться.
– Преступник? Они тратили драгоценные чары на какого-то грабителя?
– Заклинание было одно, общее, так что его скорее всего по случаю добавили, чтобы не пустовало место у городских ворот. Основными-то осужденными были духовные лица. – Зехений осенил себя знаком кольца. – Я же говорил: самое начало ранневековья. Все происходило в Зуле, а племя гбурров, которое ее в то время грабило, еще не обратилось в истинную веру, и у них были обоснованные претензии к Церкви, призывавшей верных к сопротивлению. Вот они и устроили показуху. Прирастили магией к стене императорского офицера, того преступника, который утверждал, будто варваров в конце концов призовут к порядку, какого-то политика средней руки, но в основном духовных лиц. Монахинь, священников. Никто из высших иерархов к стенке не попал – вероятно, поэтому в церковных хрониках сие печальное событие не упоминается. А вот в медицинских – да, причем только потому, что одного наказуемого спасти удалось.
– Как? – коротко спросил Вильбанд.
Дебрен замялся, неуверенно посмотрел на графиню. Она выглядела гораздо спокойнее. Ну что ж – сердце-то каменное.
Чума и мор! Если б и правда каменное… Только в таком случае его бы здесь уже не было. У него перед глазами все еще стояла притороченная к седлу женская голова.
– Вильбанд, попробуй отдистиллировать вино, – сказал он тихо. – А ты, Зехений, отправляйся за травами или убирайся отсюда. Мне надо поговорить с пациенткой.
– Сначала подпись, – напомнил монах. – Да и тогда… Сколько раз говорить, какое это важное дело? Одну мелочь упущу, и Биплан вымрет. И ни история, ни Церковь не простят мне, если я уеду, не удостоверившись, что все прошло удачно.
– Мы едем на одной телеге, – так же твердо заявил Вильбанд. – Если Беббельс вернется раньше, то перебьет всех нас независимо от чинов и званий.
Дебрен поискал поддержки у графини. Не нашел.
– Ну ладно, – тяжело вздохнул он. – Тем более… По правде-то, мне все равно пришлось бы вас просить о помощи, если Курделия каким-то чудом согласится. Потому что я… То есть как бы теоретически… мог бы… в определенном смысле…
– У нас мало времени, – напомнила она. – Не крути.
– Это будет очень больно? – Стиснутые на рычаге тележки пальцы Вильбанда побелели. – Нужно чудо, чтобы…
– Я выдержу, – заверила Курделия заметно дрожащим голосом. – Меня с детства бьют, я к боли привычная.
Но именно потому, что били ее с детства, там, под маской самообладания, она была напугана. Маска держалась хорошо, но в ней были отверстия для глаз.
– Вождь гбурров не запрещал зулийцам спасать своих, – тихо сказал Дебрен. – Чем дольше они жили, тем больше дохода. Так что хоть стража стояла рядом, но подпускала любого желающего, даже чародеев. Первую шестерку именно чародеи прикончили, безуспешно применяя контрзаклинания. Только тогда гбурры ввели цензуру, то есть принудительную консультацию лекаря с их верховным шаманом, чтобы дефицитных осужденных глупо и впустую не растрачивать, к делу приступили медики. И кузнецы.
– Куз… – Курделия вынуждена была сглотнуть слюну. – Кузнецы?
– Медик вкладывал излечиваемому доску между зубами и показывал, куда бить, а кузнец бил. А поскольку в основном речь шла о духовных лицах, то ассистировали еще несколько наиболее, я бы сказал, ретивых и искушенных в молитвах братьев-монахов, а также проповедник и исповедник. Этим предписывалось поднимать дух у подопытных и молитвой смягчать их страдания до сносного уровня. Но молитвы как-то не очень помогали. Все, подвергавшиеся этой процедуре, умирали. Причем именно от ударов молота.
– Видать, халтурщиков в молельщики набрали, – пожал плечами Зехений.
– Пожалуй, да, – согласился Дебрен.
– А преступник? – напомнил Вильбанд. – Этот-то как выжил?
– Ты какую версию предпочитаешь: романтическую или жизненную?
– Начнем с романтической, – ответила за камнереза Курделия. – Он что, в невинного барашка превратился?
– Романтическая версия более возвышенная: его уберегла любовь…
Она слабо улыбнулась:
– Ну, этот вариант отпадает. Меня никто не любит. Вряд ли даже найдется такой, кому бы я просто нравилась.
– Физическая любовь, – уточнил Дебрен, натягивая на лицо равнодушную маску профессионала.
– Физическая? – Зехений беспокойно заерзал.
– Нашлась такая, что поцеловала его у тех ворот? – удивилась Курделия. – На глазах у народа? В предранневековье?
– Зуля пала, так что формально уже наступило ранневе-ковье, но в умах зевак… Ну, короче говоря, не было счастья, да несчастье помогло. Поколением позже он не выжил бы после лечения. Самое большее – мог бы на баб поглядывать.
– Если поцелуй любимой кой-кому заменяет обезболивающее, – тихо сказал Вильбанд, – так, может, достаточно было бы просто посмотреть. Не столь уж велика разница.
Дебрену показалось, что Вильбанд пытается кого-то убедить. Скорее всего себя. И скорее всего – безрезультатно.
– Дурной, – прокомментировал монах. – За смотрение исповедываться не надо, разве что одежда осматриваемого была недостаточной и дело попахивает подглядыванием. А о целовании…
– Ну, этот вариант тоже из головы вон, – бросила Курделия. – Глядение, целование… И то, и другое вообще-то касается духа, а не плоти. Надо крепко утешителя любить, чтобы такое любовное общение хоть немного боль сняло. А я никого не люблю. Сердце у меня каменное, напоминаю. Не знаю, чего ради ты нам головы морочишь…
– Это была древняя Зуля, – спокойно прервал ее Дебрен. _ у преступника не было жены. Но было много серебра, потому что он ловко обкрадывал. Вот он и нанимал лучших в городе куртизанок. Не знаю, может, они его и целовали. Но платил он им не за это. И не поэтому очередные процедуры собирали толпы зевак. В моменты величайшего возбуждения кузнец бил молотом. Преступник, случалось, терял сознание, однако лечение выдержал.
Стало тихо, как в могиле. Зехений даже не пытался осенить себя знаком колеса. Выглядел он будто обухом по голове ударенный.
– Я знаю, что верится с трудом, – буркнул магун. – Но больше нет ни одного описанного случая. Даже среди теммозанцев есть всего пара-тройка лекарей, которые могут таких, как ты, не убивая… А о нейтрализации примененного заклинания я вообще не слышал. Редкий случай, ни один серьезный мастер не пожертвует годами жизни, чтобы исследовать подобное. Да и с подопытными объектами нынче плохо. Точнее – вообще нет. Поэтому я так подумал… Если б ты после испытания в живых осталась, то потом запросто нашелся бы чародей, готовый ассистировать при подобных процедурах. Даром. Просто из любознательности.
– Что ты конкретно предлагаешь? – решилась наконец Курделия. – Говори без обиняков. Я вдова. Хлеб, можно сказать, только из одной печи ела, зато эта печь…
Зехений и Вильбанд продолжали молчать.
– Скала, на которой ты… сидишь, – Дебрен коснулся шершавого камня, – теперь частично ты. Если ее как следует ударить и она даст трещину на большой поверхности, то импульс пойдет по нервам, и нервный шок убьет тебя. Если откалывать понемногу, эффект будет тот же. Это все равно что постоянно ковыряться в ране. Долго никто не выдержит. Неизвестных множество, но если б речь шла о моем… ну, о том, кого я… уважаю, то я применил бы этот метод.
– Да ты никак рехнулся, – выдавил Зехений.
– Можно, конечно, использовать классические приемы. Поэтому я и просил тебя принести трав. Но как раз чувствительные-то клетки, за которые я опасаюсь, пронизывают камень. Возможно, какой-нибудь специалист по големам сумел бы обезболить камень. Только дело в том, что эксперименты с големами почти повсюду проводятся нелегально, и такого спеца сейчас со свечой не сыщешь. Понадобятся годы на то, чтобы он тебя обследовал и обдумал соответствующее лечение. А у тебя этих годов в запасе нет, Курделия. Из той дюжины ни одной монахини не спасли, потому что они согласия не дали. Отсюда известно, как у живого развивается петрификация. Жертва со временем все сильней окаменевает, и наконец… Ну, короче говоря, несмотря на заботливый присмотр, те монахини не дожили даже до освобождения преступника.
– То есть? – тихо спросил Вильбанд.
– Люди все разные, но принимая во внимание, сколько он вытерпел… Похоже, процедура, если даже еще и не привела к отсоединению пациента от скалы, все равно замедляет развитие болезни. И это можно рационально объяснить. Каждый удар молотом нарушает структуру камня, уничтожает часть нервной сети. Если не убьет, то система приступает к регенерированию. А это процесс чрезвычайно энергоемкий. Я говорю о магической энергии, которую черпают из заклинаний. Мощность заклинания вместо, например, того, чтобы превращать в камень печень или очередные мышцы, уходит на исправление нарушенного.
– Если ты имеешь в виду изгнание из организма злых сил, – гневно бросил Зехений, – то вполне достаточно поливать объект святой водой. Конечно, большим количеством. Ас ее закупкой могут возникнуть проблемы. Но я не позволю…
– Это моя печень, – буркнула Курделия.
– Человеческое тело, – поддержал ее Вильбанд, – принадлежит владельцу и никому больше.
– Глупости говоришь, – возразил монах. – Были прецеденты. Отец Отцов заключил конфиденциальный конкордат с несколькими владыками, оговаривающий право государственно-церковного контроля детородных органов женщин.
– Шла Глобальная война, – заметил Дебрен. – Тогда нужны были рекруты, а использование противозачаточных средств считалось саботажем. И забудь о том прецеденте, потому что упомянутые тобой владыки… Причем с Зулей тогда договорились как раз самые крупные агрессивные паршивцы. А потом те, что в живых остались, быстро отмежевались от договоренностей. Один снова вернулся к научному атеизму, второй испугался засилия демократии, за которую могли ратовать сумасбродные бабы, а третий убоялся возможности введения девятины под предлогом того, что финансы Церкви не выдержат столь массового контроля.
– А, Бог с вами, – сменил тактику Зехений. – Со своим телом Курделия может делать что ей заблагорассудится. Но не с его окружением, пусть даже и непосредственным.
– О чем это ты?
– О том, что трахать тебя здесь я не позволю! – взвизгнул монах. – Только через мой труп! Первый же попавшийся юрист усомнится в законности выданного мне акта дарения или наследования, ежели его такая шлюха подпишет!
Вильбанд схватился за молот. Дебрен – обеими руками за Вильбандову лапищу. Но, пожалуй, разделил бы судьбу молота, не вмешайся Курделия.
– Довольно! – прокричала она. Мужчины застыли. – Пока что это мой замок! А ворота в него… и из него – вон там!
Ее слова подействовали. Они сидели смирно, ожидая, пока разгладятся морщины, прочертившие ее лоб.
– Как ты представляешь себе лечение, Дебрен? В чем будет заключаться моя роль? – спросила она, помолчав.
Чароходец слабо улыбнулся:
– Твоя? Да почти ни в чем. Просто надо будет выдержать боль.
– И верно, пустяк пустячный, – ответила она такой же улыбкой. – Только как это сделать?
– А вот тут-то как раз требования огромные. Преступнику было легче. Во-первых, он был древним зулийцем, а значит, моралитет у него был совершенно иной. Во-вторых, он был мужчиной… Ну, мы тоже отличаемся от вас в любовных пристрастиях. То есть… я так думаю. – Он почувствовал, что краснеет, но храбро закончил: – Я не большой знаток в этих вопросах.
– Но говоришь ты хорошо, – неожиданно поддержал его Зехений. – Женщину Бог создал позже, поэтому хоть по рождению она стоит пониже нас, но в этом деле – более совершенна. Она реже поддается животным инстинктам и без духовного общения не так легко предается плотскому.
– Разве что в борделе, – проворчала Курделия.
– Я имел в виду любовь, доставляющую радость, – спокойно пояснил монах, – ибо, насколько я понимаю, именно это пытается предложить Дебрен. Ничего не получится, парень. Сначала поженись и с женой в постели поговори, прежде чем давать советы дезориентированным вдовам. Может, жена тебе объяснит, что если ты хочешь довести женщину до организ… э-э-э… оргазма, то предварительно надобно распалить ее ласками. И сие есть непременное условие.
– Ты уверен? – усмехнулась графиня. Впрочем, кажется, не только Дебрен заметил скрывающиеся под усмешкой сомнения. – Поскольку мы говорили откровенно, я тебе скажу, что под конец я уже Крутца нисколько не любила. И однако раза два, а один-то уж точно наверняка… кажется… ну… получила… удовольствие.
– Кажется, – повторил слегка ошарашенный Дебрен.
– Один раз? – Вильбанд с трудом сглотнул.
Только теперь графиня окончательно покраснела, сделалась прямо-таки пунцовой, как и следовало при данных обстоятельствах.
– Мы говорим не о моем замужестве… Это серьезный разговор о медицине, так что давайте без глупостей… Дебрен, на чем ты остановился?
– Ну… вообще-то на том, с чего Зехений начал. Магуны в основном занимаются черной магией, базирующейся на материи, но не брезгуют и духовностью. Поэтому я должен признать, что не знающей любви женщине может быть трудно…
– Ты имеешь в виду черствость? – понимающе кивнула она.
– Что? Ну… в определенном смысле.
– Ну ладно, с этим мы в конце концов управились. – Она скромно потупила взор. – Вероятно, потому, что хоть любви еще не было, но… общение у нас стало получаться лучше после того, как некая помощница, ну, знаете, из тех, которых Крутц из борделя приводил…