Баневич Артур. Похороны ведьмы

   Она глянула на него через плечо.
   – Конечно. – Она криво усмехнулась кузену. – Кто-то здесь здорово дрейфит. Можно подумать, будто у меня под рукой не меньше дюжины ножей.
   Кавберт проигнорировал ее замечание.
   – Слезай. – Он придержал ногой подъезжающую тележку. – Если любишь, доползешь. Нет, Дебрен. Глаза у него злые. Трахать он может, но молота я ему не дам. Тебе надо как-то иначе…
   Вильбанд молча слез на землю, покачнулся, двинулся к скале, перемещаясь на культях и кулаках. Дебрен воспользовался моментом, чтобы шепнуть Курделии на ухо:
   – Швырнешь скатерть, а потом его. Я знаю, – обрезал он невысказанное возражение, для которого она была слишком рассудительна. – Но так надо. И платьем по глазам. – Он отодвинулся, сделав вид, будто изучает скалу, выбирает самое подходящее место. – Зехений! Ты один остался. Ударишь здесь. Видишь? Только изо всей силы, словно дьяволу меж рогов целишься.
   Монах молча кивнул, сдул с листа использованный вместо промокашки песок, подошел к Курделии с пергаментом и пером. Она подписала. Дебрен отметил, что рука у нее почти не дрожит.
   – Браво, – улыбнулся ему Кавберт. – Соучастие, да? Вижу, ты и верно знаком с судопроизводством.
   Вильбанд был уже недалеко. Кавберт воспользовался тележкой, присел на колесо. Дебрена слегка покоробило. Направление не совпадало. Сейчас он был сбоку от кузины, правда, не очень далеко, но…
   – Мы станем у ворот, – предложил он, стараясь изобразить слегка обеспокоенный, хоть и в принципе безразличный тон. – Не будешь же ты глазеть на них… Женщины – народ скромный, пусть Курделия нас лучше не видит.
   – Она в любом случае закроет глаза, – пожал плечами блондин. – Уж не думаешь ли ты, что ей доставит удовольствие смотреть на такую морду? Наша Курдя всегда мечтала о рыцарях, романами зачитывалась. Знаешь, она – красавица, он – мужественный воин, получает от дамы сердца ленту, привязывает на копье, сбивает на турнире с седла дюжину могучих рубак и швыряет деве к туфлям их чубы. А потом они кидаются друг другу в объятия. Этакая брехня для доярок и кухарок.
   Вильбанд замер в вершке от ног Курделии, красный как свекла. Наверняка не от усилий. На культях он передвигался медленно, но нормально.
   И смешно.
   Дебрен мог бы поклясться, что камнерез уже сожалеет о принятом решении, кается, что не вздумал ползти на животе. Иногда мужики ползают. На войне. Так что ассоциации не обязательно должны были быть однозначными.
   – Она любит тебя, – сказал Дебрен громко, направляясь к воротам и кивнув Кавберту. – Возможно, любовь исходит из подсознательного расчета, но коли уж изойдет, то женщина слепнет как крот. Не глупи, Вильбанд. Бывает, что единственный раз дороже всей долгой и бестолковой жизни. Дай ей то, о чем она мечтает. Позволь и ей дать это тебе. Любите друг друга, чума и мор!
   Они любили.
   Дебрен ругался. Времени у него было достаточно, и он ругал всех по очереди. Но в основном себя. Он совершил ошибку, которой не совершил бы самый глупый десятник, причем самую элементарную. Не учел фактор времени. А должен был учесть, потому что эта пара…
   Они любили. Черт побери! Действительно. Любили во всю силу.
   Конечно, тела тоже участвовали в этом процессе. И даже очень активно. Как участвуют бумага, перо и чернила у двух разделенных пространством любовников. Тела были инструментом, необходимым для передачи мыслей и чувств. Незаменимым. Поразительно четким. Функционально безупречным. Но все же инструментом.
   Потому что они любили, безмолвно кричали друг другу об этой неожиданно открывшейся любви, и каждое движение, каждое отсутствие движения были одним и тем же, повторяемым сотней различных способов признанием.
   Сотней, а то и тысячью. Как она раздевалась, скромно скрывшись под скатертью. Как раздевала его. Позволяла окутывать себя несвежей белизной чуть коротковатого полотна. А потом – позволяла не окутывать…
   Кавберт раза два отпустил вполголоса какую-то шуточку об опытных вдовах и пользе любовных треугольников, но и он быстро замолчал. Зехений молчал с самого начала, повернувшись спиной еще тогда, когда скатерть прикрывала все и фактически не шевелилась. Дебрен отвернуться не мог. Ему очень хотелось, но он вынужден был смотреть, ловить взглядом каждую деталь, причем будучи ближе всех остальных.
   При этом он пытался воспринимать все происходящее как разнузданную демонстрацию приемов, отработанных закаленной в альковных баталиях ветеранкой. Потому что Курделия творила чудеса если не ловкости – с этим-то было посложнее, когда человек прирос к скале ягодицей и четвертью спины, – то смелости наверняка. Дебрену никогда не пришло бы в голову так использовать центробежный телекинез. Бывали мгновения, когда Вильбанд просто висел в воздухе. Один раз вроде бы вниз головой.
   Они забылись. Скатерть то и дело приоткрывала какой-либо участок нагих тел. Нечувствительные к людским взглядам, упоенные ощущениями, совершенно оторванные от мира. Непристойные до полной невинности.
   Дебрен знал, что никогда больше не увидит ничего подобного. И осознание этого не давало ему удовлетворения, потому что боль должна была в нем остаться, возвращаться каждый вечер, на каждой сельской улочке, которую перейдет босоногая девушка. Эти двое показали ему, как мало может он ждать от жизни, даже если не умрет, вернется в Виеку и убедит Ленду Брангго, что связь со странствующим чароходцем – лучше, чем должность управляющей борделем. Даже если ему не понадобится долго убеждать, а она сразу, в первую же ночь, решится показать ему, чему научилась в "Розовом кролике". Она была сильной и с помощью рук, возможно, повторила бы фокус с мужской головой пониже женского пупка – но ведь не в этом дело.
   Дело было в любви – столь безмерной, что ее требовалось выражать именно так, тем способом, который никому из этих двух всего лишь клепсидру назад и в голову не пришел бы.
   Он возненавидел бы их, если б не сознание, что в действительности он видит полное боли прощание, попытку вместить всю жизнь в несколько десятков бусинок ^[14].
   Другое дело, что из отдельных бусинок составились целые полудюжины. Когда громкое дыхание Курделии перешло в явный стон, а пропотевшая скатерть вплотную прильнула к двигающимся все энергичнее телам, Дебрен понял, что прождал этого почти клепсидру.
   Невероятно.
   Даже не то, что они выдержали так долго. Он не мог поверить, что выдержал Кавберт.
   Ну что ж, видимо, не он один понимал, что сеанс неповторим. Но в конце концов приземленная реальность дала о себе знать.
   – Хватит уже, кончайте, – проворчал белобрысый. – А то еще огонь высечете.
   Он был зол. Возможно, как и Дебрен, понял, что ничего подобного не найдет ни в одном борделе. А может, ему вдруг приспичило мчаться в ближайший. Дебрен не стал оглядываться, чтобы это уточнить.
   – Зехений, приготовься, – буркнул он.
   Монах осенил себя кольцом, схватился за молот, явно каменщицкий, а не камнерезский. Занес его, когда Курделия закричала. Скатерть упала, открыв обе головы, и Дебрен увидел ее глаза.
   Она не притворялась. Это был тот самый момент.
   Может, она только выждала до самого конца. А может, просто у нее было раздвоенное внимание. Во всяком случае, она разыграла это прекрасно.
   Виноват был Кавберт – передвинувшийся прежде времени вбок. Вероятно, хотел подойти ближе, посмотреть, как и куда ударит Зехений. Заметь он вспышку в глазах кузины, наверняка схватился бы за арбалет. Меж тем он держал оружие стремечком вниз и даже не думал поднять выше.
   У него, вероятно, была глупая мина, когда стоявший немного впереди и чуть левее Дебрен вдруг подпрыгнул, задрав ноги и выпятив зад. При этом у самого чароходца, угодившего вместо пучка чар в пустоту, выражение лица было, разумеется, еще глупее.
   Сообразил он что к чему лишь тогда, когда мимо него – совсем рядом – промчалась пропотевшая скатерть.
   – Бесстыд!.. – Зехений не докончил. До него дошло, что это скорее всего не результат мощного завершения непристойной комедии. Вероятно, осознать это ему помог летящий вслед за скатертью Вильбанд.
   Камнерез был в кальсонах, снова натянутых, вероятно, под конец любовного акта. На Курделии не было абсолютно ничего. Возможно, так она надеялась выгадать несколько лишних мгновений – ведь Кавберт был мужчиной и не мог упустить случая поглядеть на нее, – но если так, значит, ее фокус просто не удался. Дебрен тоже был мужчиной, а тот по определению должен был находиться по другую сторону снаряда. В любом случае достаточно большого, чтобы заслонить прелестную картину.
   Чароходец упустил изменение во взаиморасположении трех тел и промахнулся. Скатерть, кажется, пролетела мимо, зато Вильбанд – нет.
   Они столкнулись с Дебреном, отскочили в стороны, как два шара. Единственная радость – магуна развернуло. Он успел заметить, что белое полотно облепляет старшего из братьев Римелей, увидеть, как отчаянно крутящийся камнерез вцепляется одной рукой туда, где у Кавберта должна быть шея.
   Не хватило, пожалуй, совсем немного. Расстояние в два пальца. Еще два пальца – и сильные руки Вильбанда впились бы в гортань противника, затормозив движение. Возможно, виновата была и скатерть, закрывавшая цель. Но Дебрен никогда не смог бы сказать ничего дурного об этом сильно потрепанном, крепко заляпанном куске льняного полотна. Если бы не оно, болт наверняка прошил бы его насквозь.
   Кавберт среагировал разумным, достойным солдата образом: выстрелил в противника, которого счел более опасным, чем чародея. В результате полного ослепления и эффекта сталкивающихся шаров посеребренное острие прошло стороной. Короче, вскакивающий на ноги Дебрен краем глаза заметил красное пятнышко на правом рукаве. Неопасное. У него бывали неприятности и покрупнее.
   Вильбанд, хоть ему и удалось притормозить, пронесся мимо несостоявшейся жертвы и свалился далеко позади. Они проигрывали.
   Кавберт под скатертью схватился за корд. К счастью для Дебрена, ему не пришло в голову, что он промазал и магун жив. Он закружился в запоздалом пируэте, резанул в сторону и за спину, где должен был бы находиться Вильбанд, если б Курделия сумела как следует воспользоваться телекинезом. Но промахнулся и, не теряя времени, прыгнул влево, в сторону Зехения. Когда он сорвал полотно с лица, Дебрен увидел, как изумлен противник, – и это его спасло.
   Кавберт пытался ткнуть кордом, но был уже лицом к лицу с живым, а не убитым из арбалета чародеем и не успел как следует направить острие. В последний момент рубанул сверху вниз, красиво, эффектно, но малорезультативно распоров левый рукав Дебренова кафтана. Дебрен, тоже с запозданием, ударил его головой между бровей и рухнул на землю. Правда, он пытался ударить ниже, в нос, и это, возможно, закончило бы бой. Но не получилось.
   К счастью, кое-чего он достиг. Несмотря ни на что, Кавберту досталось крепко. Он покачнулся и чуть не упал. У Зехения было достаточно времени, чтобы подскочить и садануть его молотом. Но он не подскочил.
   – Держи его! – взвыл быстро ползущий Вильбанд. – Держи!
   Дебрену держать было нечем. Он совершенно не чувствовал своих рук. Повязки были из-под Викоева, где, воспользовавшись долгой осадой, всяк кому не лень испытывал новые виды оружия и снаряжения. Трудно сказать, насколько хорошо жгуты ограничивали поступление крови к конечностям, но нельзя не признать, что армейские хирурги в конце концов добились эффективного обезболивания при ампутациях.
   Самое большее, что Дебрен мог сделать, это попытаться повторить удар головой. Скорее всего – без шансов на успех: на сей раз дистанция была большой, а он еще не успел подняться на ноги. Прежде чем успеет…
   – Брыкни его, Дебрен! – крикнула сзади Курделия, но, видя, что магун не понял, не стала ждать и швырнула его так, как он стоял: полусогнутого, головой вперед. Может, неловко, зато и впрямь сильно. И неточно.
   Лишь столкнувшись левым бедром с боком Кавберта, Дебрен понял, как умно она поступила. Правда, слегка рискованно, потому что тот мог бы отскочить, но если бы целилась точно…
   Шею чародея сломать так же легко, как шею обычного человека, а он ничем не мог амортизировать удар. Он почувствовал, как ломается ключица. Блондин тоже взвыл от боли, но не успел заглушить хруст сломанной руки.
   К сожалению, левой. Корда Кавберт не выпустил, даже когда споткнулся о подползающего Вильбанда и стал падать на спину.
   Калека дал ему по почке, но придержать не сумел. Кавберт развернулся в полете, рубанул кордом, повалились оба. Вильбанд опомнился первым, но у его противника были ноги, и он мог ими пинать. В воздухе клубилась пыль, мимо, словно надутый ветром парус, неслось дефольское платье. Дебрен не понял, в какой момент случилось несчастье. Но то, что произошло что-то скверное, понял сразу: на мгновение он ослеп, залитый брызнувшей в лицо кровью.
   Кровь, вероятно, лилась из левой руки камнереза. Правой Вильбанд держал противника за горло. Следующий удар он парировал локтем, а от удара кордом в спину его на мгновение защитило платье, в котором запутались оба. Однако на большее он рассчитывать не мог. У обоих было по одной действующей руке. Кавберт выл от боли, но это, пожалуй, только подтолкнуло его продолжать бой.
   Дебрен перекатился, согнул под самым невероятным углом ногу, пнул блондина в пах. Слабовато. Рванулся, завертел бедрами, накрыл пяткой бицепс Кавберта, и хоть блондин мгновенно освободился от Дебреновой ноги, сбросить напирающего на него Вильбанда уже не смог. На это не хватило сил.
   А потом они неожиданно замерли, так и оставшись в неустойчивом равновесии. Кавберт, прижимающий его своим телом Вильбанд и застывший в неестественной позе Дебрен. Все трое с напряженными до предела мышцами, выжидающие, когда ослабнет противник.
   Удивительно, но быстрее всех разобралась в ситуации Курделия.
   – Помоги им! – прокричала она ломким от возбуждения голосом. – Не стой столбом!
   Зехений стоял. Дебрен, выгнувшийся почти мостиком, видел его довольно четко.
   На лице монаха блуждала задумчивость.
   – Церковь в драки не вмешивается, – сказал он поразительно медленно, поразительно спокойно и поразительно не в тему. – Не требуйте от меня, покорного слу…
   – Шевели задницей! – взвыла Курделия. – Иначе я тебя о стену размажу!
   Надо отдать должное покорному слуге Божьему – он не испугался.
   – Я поступил бы вопреки общественным интересам, – пояснил он. – Акт дарения я уже получил. Совместный с Кавбертом. Если вы сейчас его прикончите, то…
   – Транспортировка… бесплатно, – прохрипел крепко придушенный Вильбандом Кавберт. – По… помоги.
   – Ты сама слышишь, – подхватил Зехений, не двигаясь, однако, с места. – Я многие годы мучаюсь с доставкой воды, поэтому знаю, какое это тяжкое занятие. А он хочет за свой счет…
   – Значит, соотечественнику ты не поможешь? – ахнул Дебрен. – Его дед наших уничтожал!
   – Как раз его-то дед этого не делал, – не дал провести себя монах. – Ты слышал: он в Нижнегадации служил, в регулярной армии. А дед Вильбанда был в СиСе, причем в самой Ошвице.
   – Ты… сукин сын, – буркнул камнерез. – Ее жизнь… Убью тебя, когда с этим покончу!
   – Но и внук мне не слишком нравится, – добавил Зехений. – Сам видишь, Дебрен. Нелегкий выбор. Надо подумать.
   – Он нас прикончит! – простонал получивший в ягодицу чародей. Их было двое, но конечностей у них было ровно столько же что и у их противника: две нормальные ноги и одна нормальная рука. К тому же Вильбанд был ранен. Кажется, сильно, судя по количеству крови, которой он успел все измазать.
   – Или вы его, – спокойно заметил монах.
   – Зехений!! – завопила Курделия. – Последний раз предупреждаю! Хватани его молотом как следует, или я тебя так приложу!!
   – Ха! Но которого? Похоже, Бог должен рассудить сам…
   Ступня, в одной только портянке, но чертовски твердая, ударила Дебрена в челюсть. Он чуть не лишился языка, на мгновение снова ослеп. Ноги свалились с плеча Кавберта, корд, когда магун его снова увидел, упирался Вильбанду в горло. Глаза блондина – сейчас, когда лицо налилось кровью и тупым, действительно свинским бешенством, – тоже затягивались дымкой, но было видно, что острие выиграет раунд у стальной хватки камнерезовой руки.
   Чума и мор! И тут же умрет он сам. И Курделия. А Ленда станет шлюхой.
   – Ты ничего не понимаешь! – крикнул магун в приступе паники и одновременно в приливе озарения. – Из-за избытка кузниц и разлива чар климат теплеет! Через год источник может полностью высохнуть, а без согласия Курделии копать здесь будет нельзя!
   Первые капли крови упали на победно искривленную физиономию Кавберта.
   Дебрен никогда бы не поверил, что такой человек, как Зехений, может так ловко управиться с весящим четверть цетнара молотом.
   – Видать, Бог того хотел, – серьезно заявил Зехений, прикрывая остекленевший глаз Кавберта. Один. Второй практически исчез вместе с половиной лица, образовав отвратительное месиво из мяса, зубов и костей. – Даже мне порой трудно бывает сообразить, какова его воля.
   Дебрен сидел, скрестив ноги, успокаивая дыхание, и глядел вверх, на зубцы крепостной стены. Они смотрелись изумительно красиво на фоне синего неба, а сознание, что он выжил чудом, позволяло полнее наслаждаться их видом, но гораздо важнее ему было не глядеть на трупы и голых женщин. Вильбанд пришел в норму удивительно быстро, и первое, что сделал, это потащился к Курделии со скатертью в зубах – но совсем рядом с целью повалился без памяти на босые ноги любимой, а хозяйка замка Допшпик, вместо того чтобы заняться собой, принялась приводить в божеский вид крепко посеченную руку. Шло у нее не очень хорошо: работу затрудняли льющиеся из глаз слезы, хорошее качество скатерти, которую ей приходилось рвать зубами, ну и то, что она не упускала ни одной возможности поцеловать пациента. Дебрен не пытался встать и предложить помощь. Насколько он понимал, с кровотечением она управилась быстро. Больше подсматривать он не собирался. От вида ее груди и бедер он и сам мог свалиться без памяти. Все в ней было чертовски взрывным сочетанием детской невинности и чересчур развитых женских форм, но проблема в основном состояла не в этом, а в том, что Кавберт вопреки кажущемуся попал. Дважды и хорошо.
   Стрела пробила навылет правый бицепс. Правда, далеко от кости, так что ничего особо страшного не произошло, однако большая часть крови, впитавшаяся в почву, была кровью магуна. Чуть меньше вытекло из левой руки, рассеченной совсем неглубоко, зато почти от плеча до локтя. И в том, и в другом случаях он совершенно не ощущал боли – жгуты действовали отлично, – но голова кружилась, и он чувствовал, что находится на грани обморока. Зехений, пожалуй, не без удовлетворения отхватил кордом рукав и без того окровавленного дефольского платья хозяйки замка и перевязал раны.
   Наконец они дождались.
   – Может, кто-нибудь все же подаст тележку? – донесся до него горький и одновременно счастливый голос Курделии. – Вы что, не видите, что он ранен?
   Дебрен поднялся, сделал несколько шагов и едва не упал. Закружилась голова. Темные брови графини сложились в гневное плоское "V".
   – Черт побери, Зехений! Он же весь в крови! Господи, обе руки… Иди сюда быстрее, Дебрен, я хочу тебя осмотреть! Я немного разбираюсь в ранах, на каменоломне приходилось не раз… Да помоги же, кретин! Не видишь? Он едва на ногах держится.
   В общем-то все было не так уж плохо, и монах наконец направился за тележкой, но Дебрен с удовольствием дал усадить себя рядом с обмотанной остатками скатерти Курделией и позволил ее нежным рукам ощупать себя.
   – Все из-за меня, – ворчала она, срывая зажимные повязки и клочки платья. – Старая, а глупая. Хороши парни… Ни один чародей, даже везиратский, ни за какие медяки не возьмется за такую работу. Мне уже давно надо было понять, что это фортели моих любимых кузенов. Тем более что сюда столько времени никто не заявлялся.
   – Они хотели, чтобы ты естественной смертью… – тихо проговорил опершийся о скалу Вильбанд. Курделия не преувеличивала, говоря, что разбирается в ранах: камнерез выглядел на удивление хорошо. Возможно, рана была не такой серьезной, как казалось Дебрену. А может, попросту Вильбанд, если не говорить о ногах, был мужиком что надо. Магун подумал, что эти двое образуют весьма оригинальную пару: у него бицепс в обхвате был как у нее талия. Но они прекрасно сочетались. Во взглядах, которыми они то и дело обменивались, уже не было пламени изголодавшихся любовников. Было тепло двух людей, которые обрели физическое успокоение и опьянели от открытия, что это может продолжаться вечно.
   Дебрен им завидовал.
   – Я тоже хорош. Крыса с зерном на втором этаже… А Удебольд однозначно говорил о нескромно выглядящей кузине. Не то что сгнившая лежит, а что выглядит нескромно. Откуда он мог знать, что она переделала платье в веревку? Ну ладно, было – прошло, – вздохнул он. – Но уделал он нас здорово. Теперь-то и впрямь надо посылать Зехения за помощью. Эй, брат во Махрусе! Седлай мула и гони к Морбугеру. Пусть приедет сюда и официально подтвердит, что графиня жива.
   Он немного опоздал: Зехений уже запрягал мула.
   Когда готовое в путь животное остановилось у ворот, монах вернулся и наклонился над сидящей троицей. Лицо у него было озабоченное.
   – А как же свадьба? – спросил он напрямик. Два лица тут же заметно помрачнели. – Будет или нет?
   – А… что? – выручил их Дебрен.
   – А то, что, пока я здесь, мы могли бы их обвенчать. После миссионерства у дикарей полномочия у меня остались. Раз, два и дело с концом.
   Внезапно смутившаяся Курделия не смотрела на Вильбанда. Неожиданно загрустивший Вильбанд старался не смотреть на нее. Дебрен почувствовал, как вместе с ощущениями в руках – и болью – возвращается гнетущее сознание личной ответственности.
   С этим он должен был что-то сделать. Именно, черт побери, он. Они явно этого ожидали.
   – Мы? – Для начала он взялся за самое легкое.
   – Не скрываю, – пожал плечами монах. -Для Церкви так было бы лучше. Все ясно: есть муж, есть согласие мужа, никто не усомнится в дарении под тем предлогом, что одинокая, одурманенная харизматическим миссионером вдова отказалась от такого огромного добра. Потому что я ловлю на слове: здесь должно быть солидное, высокопроизводительное водное предприятие, по меньшей мере на пару бочек ежедневно. Никакое там не высасывание через винную трубку. На это пойдет солидный участок двора. Поэтому я подумал, что, если Вильбанд женится и подпишет, тогда уж и сам дьявол…
   – Понимаю, -сухо прервал его Дебрен. – Разумный подход. Если встретишь Беббельса, у нас будет дополнительный аргумент: не следует убивать жену церковного субподрядчика. Поскольку, как я понимаю, ты нанимаешь Вильбанда для производства работ? И надзора за добычей?
   Зехений глянул на камнереза, хитро усмехнулся.
   – Я ему жизнь спас, так что он не станет хвост задирать, как некоторые. Да, Дебрен, ты верно понял. А поскольку, Вильбанд, здесь у тебя есть и крыша над головой, и харч, и стирка, то будь добр не вносить эти пункты в расценки, как это привыкли делать твои дружки.
   – Погоди… – начала Курделия.
   – Постой… – начал Вильбанд.
   Дебрен успокоил обоих, подняв руку. С трудом, но поднять он уже мог. Только вот болело чертовски.
   – Время поджимает, – проворчал он. – Вы сами видели, сколько может случиться совершенно неожиданного. А Беббельса мы ожидаем. Так что коротко: вы друг друга любите?
   Курделия кивнула первая. Решительно, едва не уронив повязанную вокруг груди скатерть. Вильбанд был более сдержан, но никому из глядевших на него и в голову не пришло бы принять эту сдержанность за отсутствие убежденности.
   – Ну так. С этим покончили, – обрадовался Зехений. – Фата, венки и прочие девичьи реквизиты нам, как я понимаю, не понадобятся. После того, что вы… Надень штаны, Вильбанд, и можем начинать.
   – Погодите, – остановила его графиня. Гораздо больше времени и сил ей потребовалось, чтобы сдержать слезы. – Я… не знаю… кажется, я раздумала.
   – Я тоже, – быстро сказал Вильбанд. – То есть… наоборот. Значит, подтверждаю сказанное ранее. Что это бессмысленно. Я недостоин Курделички.
   У Зехения слегка отвисла челюсть. У Дебрена – нет. В частности, потому, что пораженная словами камнереза Курделия низко наклонила голову. И приоткрыла участок скалы, которого вообще-то и раньше не прикрывала, но который чародей как-то проглядел.
   – Ну тогда… – Он потянул носом. – С этим покончено. Может, лучше поговорим о вещах более серьезных. – Дебрен приободрился, даже заставил себя взглянуть ей в лицо. Хотя увидеть удалось в основном челку. – Итак – о серьезном, – ворчливо продолжил он. – Ты свои соображения представила, осталось только одно. Мы забыли о мелочи. Ты его любишь, причины есть. Но может случиться так, что когда-нибудь ты отделишься от этой скалы. И что тогда?
   Курделия подняла голову. Дебрен думал, что уже позавидовал камнерезу во всем, в чем можно было позавидовать. Он ошибался. За такое непонимание в огромных, изумленных глазах он отдал бы…
   – Что тогда? – Она не была глупа, так что догадалась. И залилась румянцем. – О Боже, ты думаешь, я только поэтому… Что, если я смогу возить свою задницу по свету и подставлять кому только захочу, то Вильбанда, как использованную портянку, – на свалку?!