Барабашов Валерий. Изувер

   Камни - скользкие, поток - бешеный. Сорвешься - унесет вниз, к водопаду, закружит в водовороте, понесет, разобьет о другие камни.
   Профессионал бездумно прыгать с камня на камень не станет.
   Он все просчитает.
   Примерится. И не один раз.
   Взвесит.
   Выберет подходящий, беспроигрышный вариант.
   Только потом сделает шаг...
   Генерал при поддержке своих офицеров принял решение: Павла Волкова взять в глубокую и долговременную разработку, собрать доказательства его вины.
   И сначала - найти оружие.
   Нужно быть абсолютно уверенным, что Паша, Павел Волков - это именно тот человек, кого придонская милиция и управление ФСБ ищут вот уже десять месяцев.
   * * *
   Сразу же после окончания совещания у Николаева Мельников отправился в прокуратуру, к Крайко.
   Вообще-то докладывать следователю прокуратуры об оперативных разработках, о планах и намерениях в отношении преступников или подозреваемых ни сотрудники милиции, ни тем более службы безопасности не торопятся. Как правило, к прокурорам обращаются за постановлением на задержание или арест, имея на руках неоспоримые доказательства вины гражданина или группы лиц.
   Это - типичная ситуация, и отношения в ней следователя прокуратуры и оперативного работника складываются, как правило, официальные.
   Прокуратура - орган надзирающий, во все глаза следящий за законностью действий милиции и той же службы безопасности, словом, государево око.
   У Александра Николаевича Мельникова и Эммы Александровны Крайко, несмотря на разницу в возрасте и в званиях, - она - полковник, он - майор - сложились доверительные, даже дружеские отношения. Крайко ценила в молодом офицере ФСБ аналитический, тонкий и быстрый ум, умение мгновенно сориентироваться в сложной ситуации, высокий профессионализм, а Мельников преклонялся перед огромным следовательским опытом Эммы Александровны, мужской твердостью ее характера, бесстрашием, активной жизненной позицией. Еще он мог бы отметить ее талант разговаривать с преступниками, допрашивать их. Вести допрос - это целое искусство! Научиться задавать вопросы может любой следователь, этому учат, а мастерски допрашивать могут единицы.
   Крайко умела. Многих преступников, ушедших в глухую защиту банальных ответов - не знаю, не видел, не убивал, не грабил и так далее - она уличала, ловила на противоречиях, на мелких неточностях, которые, казалось, не имели к делу никакого отношения.
   Эмма Александровна к допросам готовилась, словно актриса к выходу на сцену. Она отлично знала, как действуют на допрашиваемых ее голос, жесты, выражение лица и глаз, даже одежда. Не говоря уже о форме общения. Преступник - он ведь живой человек. Разными путями попадают люди в тюрьму, разными могут быть мотивы свершившихся злодеяний...
   Крайко к каждому подходила со своей меркой, индивидуально. Она была умным, проницательным человеком, с первых же фраз стремилась нащупать нужный тон разговора, задать такие вопросы, от которых нельзя уйти.
   Эмма Александровна, говоря жаргонным языком, умела колоть самых хитрых и изворотливых преступников. И знали об этом многие, в том числе и кандидаты на тюремные нары.
   Мельников, пока шел в прокуратуру, думал об этом с удовлетворением, дело, которым они сейчас занимались, требовало как раз таких партнеров, следовательский опыт Крайко отлично сочетался с молодой и умной энергией его подчиненных офицеров. Он знал, что известие о "Паше"
   порадует Эмму Александровну, ведь она вела теперь это дохлое дело вместе с ними, вместе они и отвечали за его успех или провал перед обществом, городом, перед своим служебным долгом.
   - Вы правительно решили, Саша, - выслушав Мельникова, сказала Крайко. Если наконец в поле зрения попал именно тот мерзавец, которого мы так долго ищем, спешить не нужно Надо собрать на него все, что можно, а тогда уже... - она не договорила, завершив свое высказывание весьма характерным жестом.
   Эмма Александровна закурила, откинулась на спинку стула. Весенние солнечные лучи освещали ее кабинет, он, казалось, стал больше, просторнее, и его хозяйка выглядела по-праздничному, да и новость действительно обрадовала ее.
   - Одиннадцатый месяц возимся, и хоть бы какая серьезная зацепка! возбужденно говорила она. - А тут... Но ты-то сам веришь информатору? Может, опять что-то вроде Мотыля? Похоже на правду?
   - Похоже, Эмма Александровна! - Мельников вполне разделял настроение Крайко. - Многое сходится. Мы уже не утерпели, сфотографировали его из машины... один к одному по отношению к фотороботу и описаниям свидетелей!
   - Ну, дай Бог! - Крайко удовлетворенно вздохнула, ответила на чей-то настойчивый телефонный звонок. Спросила потом: - В СИЗО, к Мотылю, поедешь с нами? Мы с Валентином сегодня допрашиваем его. И видишь, как хорошо совпало с твоим сообщением - у меня теперь будет больше уверенности. Я и раньше, конечно, сомневалась в его вине, чувствовала, что это подстава, что Мотыль под чьим-то давлением взял на себя инкассаторов... Что, если Мотыль и этот Паша Волков как-то связаны, а, Саня?
   Мельников молча пожал плечами. Ответить на этот вопрос оба они сейчас не могли.
   Комната для допросов Придонского СИЗО - как сотни других: высокие серые стены, зарешеченное окно под самым потолком, стол для следователя, стулья. Не привинченные к полу, как обычно пишут в криминальных романах или показывают в кино.
   Мотыля привели сразу же - Крайко предварительно позвонила тюремному начальству, попросила, чтобы Перегонцев был на допросе к четырнадцати ноль-ноль.
   Он вошел, стал у двери, исподлобья смотрел на всех троих.
   - Садись, Перегонцев, - велела Эмма Александровна. - Поговорим.
   - Сразу со всеми?
   - А что тебя смущает? Это все наши люди: Валентина Сергеевича ты знаешь, это мой коллега из прокуратуры, а это сотрудник ФСБ майор Мельников.
   - ФСБ тут при чем? Я Родине не изменял, в шпионы не записывался.
   - Дело не в шпионах. Они с организованной преступностью тоже борются.
   - А..
   Мотыль сел, спросил у Мельникова:
   - Закурить контрразведывательную сигаретку не дадите?
   Александр Николаевич усмехнулся, подал ему сигареты и зажигалку.
   - Ну что, Перегонцев, - Крайко с ходу взяла быка за рога - Не надоело дурака валять? Сидеть тут, парашу в камере нюхать?
   - Я привык, Эмма Александровна. Принюхался.
   - Зачем на себя чужое дело взял?
   - Почему "чужое"? Это я на инкассаторов нападал.
   - Свидетели не подтверждают. На следственных экспериментах ты путался, толком ничего не мог показать.
   - Я волновался... А свидетели меня просто не узнали. Я же в куртке был, в шапочке, потом все это бросил. Вот меня и не узнали.
   - Тебя очень просили, Перегонцев? Или ты сам все это придумал? Чтобы отсидеться, что-то переждать, а?
   - О чем вы, Эмма Александровна? - Мотыль - сама наивность. - Ничего я не прятался. Совесть замучила, вот и признался. Человека убил, троих ранил. Как на воле с таким грехом жить? А тут священник, есть кому душу открыть, я уже исповедовался.
   - Лучше мне исповедуйся. Полезнее.
   - Милиционеров тоже ты убил?
   - Нет.
   - Но оружие их. Баллистики показали.
   - Может быть. Я не знал этого. Купил по случаю. Я же вам говорил, Эмма Александровна.
   - Говорил. Врал. Просто брехал, как... Ладно, не будем приводить сравнения. - Крайко глазами показала на Мельникова. - Вот его ребята, Перегонцев, всех твоих "продавцов" проверили.
   Никто не сознался, что сбывал тебе стволы.
   - Да кто же сознается?! Они же не дураки. Это статья, срок. На нарах сидеть желающих мало. По доброй воле, по совести сидят такие, как я. А остальные бегают... Пока вы их не поймаете. А этих, у кого купил, как вам поймать: имена они свои могли придумать, ксивы я не спрашивал. Они мне стволы - я им бабки. И разошлись.
   - Ладно, хватит воду мутить, Перегонцев.
   Иди собирай манатки и топай домой. Я тебя освобождаю из-под ареста. Под подписку о невыезде.
   Вот постановление, уже подписанное. - С этими словами Крайко положила перед Мотылем по всем правилам оформленный документ.
   Тот глянул, решительно отодвинул бумагу.
   - Я не пойду.
   - Не пойдешь?!
   - Да, не пойду. Не имеете права выгонять.
   Я сознался во всем, судите. Пусть суд во всем разберется. А вы с ФСБ... хитрите чего-то. Как наживку меня выпускаете, да? Чтоб меня пришили?
   Ха-ха! Как кошка с мышкой играете. Пусть, дескать, походит на воле, мы за ним понаблюдаем, а потом опять сцапаем. Не так, что ли?
   - Ну, если за тобой настоящие грехи есть и мы их докажем, то, конечно, сцапаем, - сухо сказала Крайко. - Чего с тобой церемониться. Но ты все же скажи: почему дал такие дурацкие показания? Кто тебя заставил? Почему? Били тебя парни Мерзлякова?
   - Рассказывай, Перегонцев, не бойся. Мерзляков уже в милиции не работает.
   - Сам ушел? - вскинулся Мотыль. В глазах его зажегся неподдельный интерес к разговору.
   - Попросили. Серьезные проступки допустил по службе.
   Мотыль задумался, не торопился с ответами.
   - Говори смелее, Перегонцев, - подбодрил Костенкин. - Нам истина дороже.
   - Вам истина, а мне перо под ребро...
   - Перегонцев, убийцу инкассатора мы нашли, - сказал молчавший до сих пор Мельников. - Так что врать тебе больше смысла нет.
   - Кто? - вырвалось невольное у Мотыля.
   - Ну, это ты со временем узнаешь.
   - Может, нашли, может, нет, - Мотыль не верил услышанному. - Вы люди хитрые, чего зря не скажете... Эмма Александровна, а можно... с глазу на глаз с вами, а? Как-то я привык к нашим душевным беседам...
   Костенкин и Мельников вышли.
   Мотыль признался Крайко, что инкассаторов взял на себя сдуру, Мерзляков со своими операми били его в служебном кабинете, грозили повесить на него какие-то другие нераскрытые в районе преступления, о которых он, Мотыль, даже не подозревал.
   - Почему ты сразу мне не сказал? - строго спросила Крайко.
   - Я бы сказал, Эмма Александровна... Суда ждал. На суде я бы все равно раскололся, все про этих оперов рассказал. Что ж я, в самом деле, дурак, что ли, за кого-то под расстреяьную статью идти? А Мерзляков... гад этот! Вот кого за жопу брать надо!.. Его правда из милиции выгнали?
   - Правда.
   - И этого... убийцу... тоже нашли?
   - Да, нашли.
   - Ну, гора с плеч! - Мотыль повеселел, оживился. Но в следующую минуту посерьезнел, поскучнел, оглянулся на плотно закрытую дверь комнаты допросов, словно их кто-то мог подслушивать.
   - Может, мне лучше посидеть еще месяц-другой, а, Эмма Александровна? доверительно спросил он. - Чего спешить? Пока вы там разберетесь...
   - Ты кого боишься, Перегонцев? Говори прямо. Или чего?
   - Капитан этот, Мерзляков... Ну, как бы вам сказать, Эмма Александровна. Правильно его из ментовки поперли, правильно! Это такая сволочь! И его не просто гнать надо было, а... Он же повязан с братвой... он...
   - Ну, говори, Перегонцев. Ты же знаешь, я не из болтушек, источники информации никогда не открою. Но и меры против Мерзлякова приму, если надо будет. С кем он связан?
   - Да об этом весь Левый берег знает, Эмма Александровна! Капитан с Кашалотом корешился, они давно уже мертвым узлом повязаны. Мерзляков тачку новую купил, а деньги где взял?
   Менты по полгода зарплату не получают. А Кашалот процветает. Он весь район под себя подмял, они с Мерзляковым и коммерсантов, и братву давили как хотели. Там, если покопать... - Мотыль махнул рукой.
   - Хорошо, заметано. Поработаем, разберемся, - отрывисто, деловито говорила Крайко, понимая, что обиженный Мотыль многое еще может рассказать интересного для уголовного розыска, а, может, и для офицеров Мельникова.
   Надо с ним поработать, надо. У него, конечно, рыльце тоже в пуху. Так просто, даже после побоев, человек брать на себя тяжкую вину не будет.
   Значит, Мотыля самого держали на крючке. Его заточение - практически добровольное - было чьим-то расчетливым, продуманным ходом: надо было прикрыть другого человека.
   Да, надо очень серьезно разобраться с этим Кашалотом и его корешком Мерзляковым. Мотыль дал серьезную информацию, но она пока что общая, а вот поговорить с ним о конкретных делах...
   Пусть этим займутся офицеры Мельникова, она скажет Александру Николаевичу. Вдруг всплывет нечто нужное...
   У себя в блокнотике Эмма Александровна записала твердым почерком:
   1. Допросить Мерзлякова;
   2. Допросить его бывших коллег-оперативников Заводского РОВД;
   3. Вместе с Мельниковым проанализировать связи Мерзлякова - Кушнарева (Кашалота).
   Мотыль подписал протокол допроса и этим же вечером был выпущен из следственного изолятора.
   Глава 25
   ПОТРЯСЕНИЕ
   Работали с Мариной Безугловой все те же Омельченко с Брянцевым. Исходили из желания продавщицы "Братана" помогать службе безопасности. Выбор сделала она сама. Отныне она становилась причастной к тайне, какую знали немногие.
   Разумеется, это - риск, и риск серьезный. Но получить новую и необходимую информацию без помощи Марины Безугловой оперативники управления ФСБ пока что не могли.
   Все окружение Паши отделением Мельникова было тщательно изучено, просчитаны возможные будущие информаторы - те, с кем он мог делиться откровениями, кто мог дать в разработке Шакала неоспоримые доказательства его причастности к убийству милиционеров и нападению на инкассаторов.
   Старший Волков отпадал сразу: в прошлом судимый, всей душой ненавидящий милицию и вообще органы, по-своему любящий сына - разве он скажет о нем что-нибудь дурное?! Наоборот, едва почувствует, что вокруг Павла кругами стали ходить люди из ФСБ или из той же милиции, тут же посоветует сыну избавиться от вещдоков и т.
   п. Урка опытный, знает, что делать.
   К отцу Паши даже приближаться нельзя. Другое дело, обхитрить его, обмануть. Поискать пистолеты дома - под благовидным предлогом, на законных основаниях, с помощью того же РУОПа
   Это вполне реально.
   Нельзя было говорить и с приятелями Волкова-старшего: Жориком и Володей, грузчикамипропойцами. Беспринципные люди, также дружно ненавидящие ментов и органы в целом. Да они сейчас же донесут папаше Волкову, что его сыном интересуются "дяди из серого дома".
   Нет, всех этих людей надо пока оставить в покое.
   Долго обсуждалась кандидатура Веры Ивановны, тещи Павла. Что, если приоткрыть перед ней тайну? Вроде бы она - честный человек, коммунист с большим стажем, не бросившая в мутную пору свой партийный билет, убежденная сталинистка, а значит, сторонница твердого государственного порядка и дисциплины. Может быть, она что-то знает или, во всяком случае, догадывается, имеет какую-нибудь информацию о зяте. Ее, при положительном раскладе, можно прямо попросить поискать дома пистолеты. Павел ведь не порвал с семьей окончательно, бывает у сына, по нескольку дней живет в квартире Веры Ивановны. И почему бы в самом деле не попробовать заполучить ее в помощницы ФСБ?!
   Да, теоретически этот ход можно использовать, но как еще сама Вера Ивановна прореагирует на это, даже на сам намек о серьезных подозрениях в адрес своего зятя? Пожилая женщина здоровьем не отличается - нервная, "заводная". Начнет, чего доброго, кричать, выпытывать у зятя подробности, спугнет Пашу..
   Риск. Серьезный.
   С женой, с Людмилой, поработать?
   И эта кандидатура для откровенных бесед с оперативниками совсем не подходящая, издергана жизнью, неудачным замужеством, больным ребенком, безденежьем. Поведение ее непредсказуемо, может поделиться новостью с матерью, и две издерганные женщины такое устроят...
   Помогла в определенной мере соседка Веры Ивановны. Женщина работала в районном суде делопроизводителем, что к чему, понимала, помочь оперативникам согласилась. Офицеры Мельникова карты ей все не раскрыли, попросили только под благовидным предлогом зайти к Вере Ивановне, поговорить за жизнь, порасспросить о Павле.
   Соседка эту просьбу выполнила.
   Зашла за солью (своя кончилась, а идти в магазин уже поздно), глянула на убогую обстановку в доме Веры Ивановны, посочувствовала ей. Мол, скромно очень живете...
   Словом, тронула больную струну, и Вера Ивановна едва не расплакалась. Растила дочку одна, желала ей счастья, души не чаяла в зяте и внуке, думала, что все у них будет хорошо, для семьи Люды только и жила, все до копейки им отдавала Но вот не заладилось что-то - разбежались по углам, другого и слова не подберешь. Не разведены, нет, у них на развод и денег нет. Паша приходит иногда сюда, с Костиком играет, кроватку вон ему починил, шоколадку принес. Поживет день-два и опять на месяц-другой исчезает. Люда, конечно, тоже с характером, нервная стала, злючка, да как не злиться, не нервничать?! Семья не семья, атак, временное сожительство... С Пашей поговорить? Да что вы, Наталья Алексеевна, думаете, я не говорила? Сто раз говорила! И он вроде бы согласен, что жить так в семье нельзя, что-то надо менять, и Люду не очень-то обвиняет. Он вообще-то скрытный человек, в себе чтото носит, душу никому не раскрывает. Рос без матери, папаша вон не просыхает, сидел Чему там, дома, паренек мог научиться?.. Нет-нет, Наталья Алексеевна, вызвать Пашу на откровения невозможно, я пыталась не раз. Ничего он не скажет. Я его, если честно сказать, не понимаю. И немного боюсь. Есть что-то в нем такое... Странный он, напряженный внутренне, это чувствуется. Если разозлится и глянет на тебя... мороз по коже, честное слово! Я думаю, такой человек и убить может. Я уж Людмиле своей говорю: не зли ты его, дурочка, чтоб подальше от греха.
   - А Люда что?
   - Ну, она себя с ним попроще ведет, жена всетаки, женщина, наверное, в постели они как-то решают свои проблемы. Но все равно. Замкнутый очень Паша, Наталья Алексеевна, трудно мне с ним. А Люде и подавно.
   - А Костика он любит, как вы думаете, Вера Ивановна?
   - Знаете, я однажды свидетелем такой сцены была: Паша пришел сильно выпивши, бананов Костику принес, сидел с ним на диване. Что-то ему говорил, по голове гладил. А потом - вы не поверите, Наталья Алексеевна! заплакал. Я вошла к ним в комнату, он отвернулся, слезы вытер и ничего не говорит. Просто не отвечает на мои вопросы, и все. А у Костика не спросишь, он только сейчас стал отдельные фразы говорить. А то все: "Ба-ба" да "бу-бу"! Это он стреляет так, у него игрушечные пистолеты есть, ружье... Паша ему приносит. Он все игрушки ему такие покупает: наручники, наганы, ножи... Я как-то сказала:
   чего, говорю, Паша, ты ребенку психику портишь с таких лет?
   Вера Ивановна горько вздохнула.
   Пожаловалась потом, что зять может без всяких объяснений исчезнуть на продолжительное время, потом снова объявится, поживет... Наверное, у него есть какая-то бабенка, Люда с ума сходит. Деньги приносит, говорит, с отцом на рынке подработали, машину какую-то разгружали...
   Охо-хо-о... Конечно, Наталья Алексеевна, я с вами согласна: какая это семья? Мучают только друг дружку. Поверите, сердце кровью обливается, как начну об этом думать. Все глаза выплакала. Думала: может, я Паше мешаю? Может, они без меня лучше бы жили?.. Поскорей бы убраться на тот свет, что ли... Зажилась, хватит.
   - Скажете тоже, Вера Ивановна! Только и пожить теперь, внуков понянчить. Помочь надо молодым.
   - Да какая же из меня помощница?! Господи!
   На пенсию живу, и ту по три-четыре месяца не выплачивают. Хоть в петлю лезь!..
   Вот так и поговорили соседки, разговор этот мог быть бесконечным, как сама жизнь.
   Ушла разведчица Наталья Алексеевна практически ни с чем, если не считать баночки соли в руках да признаний Веры Ивановны в том, что зять ее очень скрытный человек, с Людмилой живут плохо, и вообще он может убить...
   Для оперативников это была нужная информация, изучался характер Паши, его привычки, поведение. Для аналитиков такая информация просто необходима.
   Оперативники сделали вывод: ни с Верой Ивановной, ни с женой Павла, Людмилой, говорить откровенно, доверять им хотя бы часть тайны - нельзя!
   ...Сам случай помог сделать обыск в квартире Волковых, у отца Павла.
   Сошлись интересы управления ФСБ и местного РУОПа на Дмитровском рынке. ФСБ подбиралась к Паше через его родителя и жену, а РУОП свое молотил: раскручивалось крупное хищение на кондитерской фабрике - через ворота предприятия уплыла "налево" большая партия дорогих конфет, целая фура. И вот коробки с этими конфетами и появились на Дмитровском рынке. Директор фабрики обратился в РУОП (у него было давнее знакомство с его начальником, генералом Колесовым), тот - хотя дело и было не совсем по профилю серьезного этого учреждения - приказал своим парням поработать...
   Естественно, что офицеры обоих управлений - ФСБ и РУОП - знают друг друга: Омельченко с Брянцевым повстречали на рынке оперативников генерала Колесова, поговорили, выкурили по сигаретке. Разумеется, ни те, ни другие подлинного своего интереса к территории рынка не выказали, но своему непосредственному начальству доложили - так, мол, и так. При этом Мельников предложил своему генералу Николаеву хорошую идею: под видом поиска конфет сделать обыск на квартире Волковых. Через руки грузчиков, как выяснилось, партия коробок прошла, грузили эти коробки Волков-старший, Жорик, Володя... Словом, вся компания.
   Николаеву идея пришлась по душе, он снял трубку, переговорил с Колесовым, попросил помочь. Всех карт не раскрыл, но в РУОПе тоже сидят умные головы, объяснять подробности им вовсе не обязательно.
   Короче, офицеры РУОПа нагрянули на квартиру Волковых с обыском, отец Павла и Валентина собирались на работу, а Павел ночевал-поживал в тот день у Марины.
   Конечно, и Волков-старший, и Валентина появление милиции восприняли с большой тревогой - им было отчего беспокоиться. Но по ходу обыска оба постепенно успокаивались: их не спрашивали ни о братьях Махарадзе, ни о пропавшем "КамАЗе". Сыщики искали... конфеты, о них и спрашивали.
   Ну, гора с плеч. Тут у Волковых было все в порядке. Во-первых, ничего компрометирующего в квартире не было. Во-вторых, к хищениям на кон-.
   дитсрской фабрике Волковы никакого отношения не имели, шабашка по перегрузке конфет подвернулась им совершенно случайно (офицеры РУОПа это знали). В-третьих, у Волковых искали совсем не то, что их могло бы по-настоящему обеспокоить.
   Офицеры РУОПа не знали о прошлогодней истории, связанной с грузинскими предпринимателями, они искали оружие...
   - Наркотой не балуешься, хозяин? - простецки спросил один из сыщиков РУОПа, когда довольно-таки детальный обыск был произведен.
   - Водки хватает, буду я еще себя этой гадостью травить, - вполне резонно и честно отвечал Волков-старший. - Но ты ищи, ищи, полы можешь поднять, штукатурку порушить... Может, где тайник у меня замурован.
   Совет насчет полов был правильным, но теперь излишним, так как офицеры тщательно и незаметно для хозяев осмотрели каждый его сантиметр: краска везде была нетронутой, давней.
   А вот что касается мебели, то вся она была осмотрена от и до. И особенно в комнате, где жил Паша
   Пистолеты не обнаружили.
   * * *
   Сдав ларек сменщице, Надежде, Марина стояла на остановке у Дворца шинников, ждала автобус.
   Был уже вечер, девятый час, ветрено и холодно, неуютно после теплого киоска, не спасало даже длинное, из тонкой кожи крэк пальто.
   Выбираться из этого "медвежьего угла" в такое время весьма проблематично, вечером общественный транспорт ходит через пятое на десятое, ждать автобус приходилось и по часу, и Марина решила, что возьмет машину, черт с ней, с десятитысячной. Заработает. К тому же в автобус, судя по собравшейся толпе, ей не влезть, первыми там окажутся вон те, в кожанках и блатных кепочках, а что касается женщин... Ну что тут говорить, российские нравы известны.
   Стоило Марине только выйти на проезжую часть, как к ее ногам подкатили "Жигули", дверца в машине распахнулась и из дохнувшего теплом салона позвали: "Садитесь, Марина!"
   Она наклонилась, заглянула.
   - А, это вы! - сказала без особой радости.
   - Садитесь, садитесь, нам по пути. - Брянцев хлопал рукой по заднему сиденью, где сидел и сам.
   "Ждали, - поняла Марина. - Знают, когда я меняюсь. Да ладно, чего теперь!"
   Залезла в машину, подобрав длинные полы пальто, поздоровалась. В салоне был рай: тепло, играла музыка. Приятный голосок Надежды Кадышевой распевал знакомую песню:
   За мои зеленые глаза Называешь ты меня колдуньей.
   Говоришь ты это мне не зря - Сердце у тебя я забрала-а...
   Вел "Жигули" Омельченко. Отъехав от остановки, приглушил магнитофон, притормозил у кромки тротуара. Спросил, обернувшись к Безугловой:
   - Как настроение, Марина?
   - Да как... работаю. Не ждала вас, если честно.
   - Ну, мы иногда являемся без приглашения, - Андрей улыбнулся. Смотрел он на нее открыто, дружелюбно, с интересом.
   "А ничего мужик, - подумала Марина. - Была бы другая ситуация, можно было с ним и любовь закрутить. Хотя они, эти чекисты, все закомплексованные, следят друг за дружкой. И водку, поди, не пьют, и на хороших баб не заглядываются. Служба превыше всего, звездочки. А интересно, чего они своим бабам в постели говорят?
   Про шпионов, наверное, рассказывают, про погони, да про нас, грешных дурочек. Вот, мол, знаешь, дорогая, подловили мы тут одну..."
   - Дома как дела? - спросил Брянцев.
   - Нормально. - Марина не знала, что именно интересует ФСБ в ее домашних делах, не стала уточнять, и они свой вопрос не развернули. Значит, просто так спросили, лишь бы не молчать.
   - Ну что ж, хорошо, - Омельченко включил лампочку над головой. В машине стало светлее и как бы просторнее. Марина шевельнулась, почувствовала, что сейчас состоится какой-то важный для нее разговор, внутренне приготовилась к нему. От ее движения по салону поплыли ароматы - она любила дорогие духи, умело пользовалась ими, знала, что все эти "Шанели" и "Д'Ореаль-Париж" хорошо действуют на Павла в сексуальном плане, вообще, на мужчин, и потому "дорогой водички" не жалела. Марина следила за собой, за своим телом и бельем, почитывала всякие откровения в "самой массовой газете России" - "СПИД-инфо" с толстенно-округлым пенисом на обложке, составленным из заглавных букв названия, вылавливала то, что нравится мужчинам в женщинах и что им не нравится. Почитывал газету и Павел, когда бывал у нее, довольно быстро при этом заводился, разглядывая голые задницы красоток либо их крутые грудибулки, меж которыми маньяк-фотограф помещал то все тот же фаллос, то боевую гранату "Ф-1"...