Батчер Джим. Барабаны зомби

   – У меня не болит голова. У меня в ноге четырехдюймовая железная штуковина.
   Она протянула мне бумажный стаканчик и две маленькие белые таблетки. Я вздохнул и проглотил их.
   – Эй, – посоветовал мне санитар, когда она вышла. – Не переживайте так. Вам обязательно дадут чего-нибудь, как только вами займется врач.
   – С таким заботливым уходом, возможно, не стоит.
   – Не судите ее слишком строго, – покачал головой санитар. – Видели бы вы, на что люди идут, только бы им дали болеутоляющего. Ну, настоящего – викодина, морфия, типа того.
   – Угу, – кивнул я. – Послушайте, приятель, могу я вас спросить кое о чем?
   – Легко, – он принес плошку с колотым льдом и принялся набивать им пластиковые пакеты, которыми потом обложил мою ногу. – Это немного притупит боль, да и распухать будет меньше. Не местная анестезия, конечно, но пока хватит и этого.
   Лед не испарился мгновенно от соприкосновения с моей ногой – я даже удивился этому. Боль не ослабла, но сделалась вдруг какой-то отдаленной.
   – Спасибо, приятель. Тут такое дело, я хотел бы переговорить с парой ребят, с которыми познакомился, когда попадал к вам в прошлый раз, – сказал я. – С бригадой «скорой». Гэри Симмонс и Джейсон Ламар, вот как их зовут.
   Санитар приподнял брови.
   – Симмонс и Ламар – как же. Они водят карету «скорой».
   – Ага, я знаю. Они сейчас здесь?
   – У них дежурство было ночью, – сказал он. – Но сейчас конец месяца, возможны подвижки графика. Я спрошу.
   – Премного благодарен, – кивнул я. – Если Симмонс здесь, скажите, что его школьный дружок хочет с ним пообщаться.
   – Легко. Только если я это для вас сделаю, и вы кое-что для меня сделайте – заполните эти анкеты, ладно?
   Я покосился на бумажки и взялся за ручку.
   – Передайте доку, как он вытащит из меня эту штуковину, пусть разберется с моим кистевым туннельным синдромом. Так сказать, одним махом двух убивахом.
   Санитар расплылся в ухмылке.
   – Как скажете, так и сделаю.
   Он оставил меня заполнять бумажки, что оказалось не таким уж долгим делом, поскольку страховки у меня нет. Как-нибудь разбогатею и обязательно себе оформлю. Говорят, заплатив за страховку, обретаешь душевный покой. И я думаю, это действительно так: при одной только мысли о том, сколько денег потеряет на мне страховая компания в долгосрочной перспективе, поневоле становится легче на душе. И если я проведу свою жизнь на открытом воздухе, а это было так с тех пор, как я приехал в Чикаго, им придется иметь дело со мной на протяжении двух или трех столетий. Интересно, подумал я, какая страховая премия причитается двухсотпятидесятилетнему клиенту?
   Вскоре ко мне вышел молодой врач. Я добил анкеты, а он – как и предсказывал санитар – вырезал из меня этот чертов сюрикен. Мне вкололи местную анестезию, и внезапное избавление от боли само по себе подействовало на меня как наркотик. Я уснул, пока он продолжал резать меня, и проснулся, когда он кончал бинтовать мою ногу.
   – …швы сухими, – говорил он. – Хотя судя по вашей карте, вы это и сами знаете.
   – Конечно, док, – заверил я его. – Я знаком с процедурами. Их потом придется снимать, или вы мне другим чем-то зашили?
   – Рассосутся сами, – ответил он. – Но если рана распухнет, или у вас поднимется температура, свяжитесь со мной. И я выпишу вам рецепт на кое-какие болеутоляющие и антибиотики.
   – Следуйте письменным инструкциям и не пропускайте ни одного пункта, – произнес я тоном диктора из медицинской телепрограммы.
   – Похоже, что по этой части у вас опыт, не уступающий моему, – заметил он и махнул рукой в направлении стального поддона, в котором лежал окровавленный сюрикен. – Орудие заберете с собой?
   – Почему бы и нет? Избавит от необходимости покупать сувенирный.
   – Вы уверены, что не хотите, чтобы его осмотрела полиция? – спросил он. – Возможно, они сумели бы найти на нем отпечатки пальцев или еще чего-нибудь.
   – Я же сказал вашим ребятам, это был, типа, несчастный случай.
   Он смерил меня в высшей степени скептическим взглядом.
   – Ладно. Если вы сами так хотите… – он окунул маленький металлический треугольник в сосуд со спиртом или каким-то другим антисептиком. – Держите ногу повыше – так будет меньше отекать. Не снимайте повязки как минимум пару дней.
   – Без проблем, – заверил я его. Он покачал головой.
   – Санитар сейчас принесет вам рецепты, – сказал он, – и еще одну бумажку на подпись, – он вышел.
   Примерно через минуту занавеска отодвинулась, и ко мне заглянул здоровенный детина. Кожа у него чернотой почти не уступала моей ветровке, а волосы его были подстрижены сверху так ровно, что парикмахер, должно быть, пользовался линейкой. Габариты его и впрямь впечатляли: не то, чтобы он страдал избыточным весом, нет – просто он имел такое телосложение и неплохо чувствовал себя с ним. На куртке санитара «скорой помощи» красовался лейбл ЛАМАР. Пару секунд он просто стоял и молча смотрел на меня.
   – У вас не тот цвет, чтобы учиться со мной в одной школе. И в колледж я не ходил.
   – Армейский медик? – спросил я его.
   – Флот. Морская пехота, – он скрестил руки на груди. – Чего вы хотели?
   – Меня зовут Гарри Дрезден, – представился я.
   Он пожал плечами.
   – Так чего вам нужно?
   – Вы были в бригаде, выезжавшей на место перестрелки в Уэккере?
   Он протяжно выдохнул, посмотрел вправо, влево, потом сделал шаг к моей каталке и задвинул за собой занавеску.
   – И что? – спросил он, понизив голос.
   – Мне нужно, чтобы вы рассказали мне об этом.
   Он покачал головой.
   – Послушайте, я не хочу лишиться работы.
   Я тоже понизил голос.
   – Вы полагаете, рассказав мне, вы рискуете этим?
   – Возможно, – согласился он, распахнул куртку и расстегнул пару пуговиц на рубахе. Он приоткрыл ее совсем немного, но достаточно, чтобы я разглядел под ней кевларовый бронежилет. – Видали? Нам, в «скорой» приходится ходить вот так, потому что время от времени в нас стреляют. Гангстерские разборки, вот какая штука. Мы приезжаем, чтобы их спасать, а в нас стреляют.
   – Нелегко, должно быть, – осторожно заметил я.
   Он покачал головой.
   – Я-то справлюсь. Но многие не выдерживают. И когда вдруг начинает казаться, что у тебя крыша поехала от напряжения, тебя просто выставляют. Стоит пройти слуху, что я рассказываю всякие байки о сказочных штуках, которые видел, и суток не пройдет, как мне припаяют психическое расстройство, – он повернулся, чтобы уходить.
   – Подождите, – сказал я и тронул его за руку. Я не хватал его за рукав. Не стоит хватать за рукав бывших морских пехотинцев, если хочешь, чтобы у тебя пальцы остались на месте. – Послушайте, мистер Ламар. Я только хотел услышать об этом от вас. Я не собираюсь повторять этого никому. Я не репортер и не…
   Он задержался у занавески.
   – Вы чародей, – сказал он. – Я видел вас раз по телику у Ларри Фаулера. Вас считают психом.
   – Угу, – кивнул я. – Поэтому даже если я расскажу кому-нибудь о вас, мне не поверят. Но я не расскажу.
   – Это ведь вас арестовали у нас в родильном отделении несколько лет назад, – сказал он. – Вы вломились сюда, когда у нас свет вырубался. Вас обнаружили в погромленной палате среди всех этих младенцев.
   Я сделал глубокий вдох.
   – Угу.
   Ламар помолчал немного.
   – Знаете, за год до того у нас была самая высокая смертность новорожденных по стране. В среднем один случай за десять дней. Никто не мог объяснить этого.
   – Этого я не знал, – признался я.
   – С тех пор, как вас арестовали здесь, не потеряли еще ни одного, – сказал он и повернулся ко мне. – Вы то-то такое сделали.
   – Угу. Истории с привидениями любите?
   Он с шумом выдохнул через нос.
   – Терпеть не могу всякого такого вздора, чувак. Зачем вам нужно, чтобы я рассказал, что видел?
   – Затем, что это может помочь мне уберечь других людей от беды.
   Он угрюмо кивнул.
   – Ладно, – буркнул он, помолчав. – Но я рассказываю это в первый и последний раз, ясно? Я не собираюсь повторять этого еще. Ни вам, ни кому другому. Единственное, почему я делаю это сейчас – это потому, что вы помогли тем младенцам.
   Я кивнул.
   Он присел на край каталки.
   – Мы получили вызов около полуночи. Поехали в Уэккер. Копы приехали туда раньше нас. Обнаружили этого парня на улице, дырявого как решето. Два попадания в грудь и одно в брюшную полость. Он истекал кровью.
   Я кивнул, не перебивая его.
   – Мы попытались стабилизировать состояние. Но толку от этого было немного. Мы с Симмонсом оба это понимали. Но мы пытались, честно. Такая у нас работа, понимаете? Он находился в сознании. Стонал, кричал. Умолял нас не дать ему помереть. Говорил, что у него дочь маленькая.
   – Что случилось?
   – Он умер, – устало произнес Ламар. – Этого дела я навидался. И здесь, в городе. И на войне, когда я служил. Там уж научишься узнать смерть, когда она стучится, – он нервно потер руки – неожиданно изящные для такого размера. – Мы пытались – прямой массаж, адреналин – но сердце остановилось. Тут все и случилось.
   – Продолжайте.
   – Эта женщина подошла. Не знаю, откуда она взялась. Мы просто подняли головы, а она стоит перед нами и сверху вниз на нас смотрит.
   Я подался вперед.
   – Как она выглядела?
   – Не знаю, – признался Ламар. – На ней был… ну, вроде как костюм такой, да? Вроде как на карнавал одевают. Длинный черный плащ вроде рясы, а на голове капюшон. Лица и не разглядеть, только подбородок и шею. Но она была белая, точно.
   – Что вы сделали?
   – Я решил, что она из психов. Их в это время года хватает. А может, на маскарад собралась. Черт, Хэллоуин ведь на носу. А она посмотрела на меня и сказала отойти и не мешать, пока она ему помогает.
   Много ли женщин в черных плащах с капюшонами разгуливало по городу минувшей ночью? Кумори. Должно быть, это случилось за сорок пять минут или час до того, как я увидел ее перед лавкой Бока.
   Ламар вгляделся в мое лицо.
   – Вы ее знаете, – сказал он.
   – Не лично. Но знаю. И что она делала?
   Лицо его сделалось еще более отрешенным.
   – Она опустилась рядом с ним на колени. Типа, рядом с носилками. А потом нагнулась – так, что этот ее плащ, и капюшон закрыли их обоих. То есть, я не видел, что она там с ним делает, – он облизнул пересохшие губы. – И сделалось холодно. То есть, так холодно, что все кругом обледенело – тротуар, и носилки, и машина наша. Богом клянусь, так оно и было.
   – Я вам верю, – кивнул я.
   – А потом раненый вдруг начал кашлять. Пытался стонать. То есть, я хочу сказать, раны его не делись никуда, но… не знаю, как и сказать… Он снова жил и держался, – лицо его вдруг болезненно скривилось. – Ему было больно, но он был жив, и состояние не ухудшалось больше. Словно… словно ему не позволили умереть. Вот так. А потом женщина встала. Она сказала нам, что у нас меньше часа на то, чтобы его спасти. И исчезла. То есть, стояла, а потом – фьють! – и исчезла. Словно она мне привиделась.
   Я покачал головой.
   – А что потом?
   – Мы привезли его сюда. Врачи залатали его и сделали переливание крови. Примерно через час он потерял сознание. Но жив.
   Ламар помолчал немного.
   – Этого не могло быть, – произнес он наконец. – Я видел, как люди выкарабкивались после всяких гадостей. Но не таких. Ему положено было умереть. Все, что мне известно, подтверждает это. Но он жив.
   – Случаются иногда чудеса, – негромко заметил я.
   Он поежился.
   – Это не чудо. Никакого хора ангелов, ничего такого. Мне единственно хотелось, убраться оттуда, хоть ползком, – он тряхнул головой. – Мне даже вспоминать про это не хочется.
   – А ваш напарник? – спросил я.
   – Напился до бесчувствия, не прошло и двадцати минут после окончания дежурства. Валяется под столом. Черт, единственное, почему я не последовал его примеру – это потому, что мне еще инструктаж новичкам проводить, – он посмотрел на меня. – Ну что, сильно я вам помог?
   – Возможно, – кивнул я. – Спасибо.
   – Не за что.
   – Чего собираетесь делать теперь? – поинтересовался я.
   – Пойду найду и себе стол, – Ламар встал. – Удачи, приятель.
   – Спасибо.
   Здоровяк ушел, а думал о том, что он рассказал – и получая рецепты, и заполняя последние анкеты. Потом купил в больничной аптеке прописанные лекарства, вызвал такси и попросил отвезти меня к Майку – забрать Голубого Жучка.
   Я сидел на заднем сидении, прикрыв глаза, и обдумывал все, что узнал. Кумори спасла жизнь раненному в перестрелке. Если все, что рассказал Ламар, верно, это означало, что для этого она отклонилась от намеченного пути. Что бы она ни проделала с раненым, это наверняка потребовало от нее огромных усилий – потому и след на тротуаре показался мне таким интенсивным. Этим, возможно, и объяснялось то, что Кумори очень мало участвовала в моих разборках с Коулом. Я ожидал, что она окажется почти такой же сильной, как ее спутник, но когда она попыталась забрать у меня книгу, мне хватило собственной физической силы, чтобы противостоять ей.
   Однако же в городе действовала ассоциация выпускников Кеммлера, затеявшая здесь какое-то опасное состязание. Почему Кумори потратила часть своих сил на спасение незнакомца вместо того, чтобы сохранить ее для борьбы с другими некромантами? Или жертва перестрелки играет ту или иную существенную роль в ее планах?
   Что-то тут не сходилось. Раненый был обыкновенным уличным громилой – и в любом случае вряд ли мог оказаться ей полезным, лежа на больничной койке в реанимации.
   Приходилось принимать в расчет и вероятность того, что она просто пыталась совершить добро: использовать свою энергию для спасения оказавшегося в отчаянном положении человека.
   От одной этой мысли мне стало чертовски не по себе. Я понимал, что некроманты, которых я встречал, представляют собой смертельную опасность, и что если я хочу выйти из конфликта с ними живым, мне нужно быть готовым мочить их быстро, решительно и безжалостно. Но этот поступок Кумори менял дело. Он превращал ее в личность, в человека, а думать об убийстве человека для меня во много раз труднее.
   Хуже того, если она действовала из чистого альтруизма, это могло означать, что черная энергия некромантов может использоваться и не только во зло. Что ее используют и для спасения жизни – как белая магия, которая тоже может использоваться как для созидания, так и для разрушения.
   Я всегда считал, что грань между черной и белой магиями очерчена предельно четко. Но если темную энергию можно использовать с любой целью по выбору ее носителя, значит, она мало чем отличается от моей собственной, так?
   Черт. Предполагалось, что расследование подскажет мне, как лучше действовать. Я не ожидал, что оно лишь запутает меня еще сильнее.
   Когда я открыл глаза, темные тучи наползли на солнце и окрасили весь мир в оттенки серого цвета.

Глава двадцатая

   День уже начинал клониться к вечеру, когда я забрал Голубого Жучка из мастерской Майка и поехал обратно домой. Я старался проверять, нет ли за мной слежки, но к этому времени действие анестезии закончилось, и нога разболелась снова. Не знаю, приходилось ли вам получать серьезные физические травмы, но суть их в том, что они не просто увеличивают уровень дискомфорта. Они выматывают. Боль несет с собой бремя пронизывающей все тело до мозга костей усталости, от которой только и хочется, что забиться в какую-нибудь темную нору и забыться в спячке.
   Поэтому, говоря, что я пытался сохранять осторожность, я имею в виду, что на деле я пару раз – когда рассудок прояснялся немного, и я вспоминал об этой необходимости – косился в зеркало заднего вида. В общем, до тех пор, пока нехорошие парни выбирали в качестве средств передвижения вызывающе окрашенные аэрографом тачки или, скажем, сжигающие закись азота гоночные болиды, я мог считать себя в полной безопасности.
   Я вернулся домой, отключил обереги, отворил дверь и проковылял внутрь. Мистер пулей слетел с лестницы и приятельски стукнулся боком об мои ноги. Я с трудом удержался от того, чтобы не заорать.
   – Чертов котяра, – только и буркнул я.
   Похоже, мое мнение Мистера совершенно не заботило. Он довольно потерся о мои ноги и отошел, позволив мне запереть дверь. Мыш подождал, пока Мистер покончит с приветствиями, и только потом подошел обнюхать мои ноги и подставить мне лобешник, чтобы я почесал его за ушами.
   – Привет, – вполголоса окликнул меня Томас. Он сидел в кресле у огня, придвинув на свой край стола несколько свечей и положив на колени книгу. Меч и дробовик лежали у него под рукой. Взгляд его упал на мою ногу, и он тревожно привстал. – Что случилось?
   Я поморщился, доковылял до дивана и плюхнулся на него.
   – Били-били, не разбили, а вот китайские метательные штучки стоили мне дюжины стежков, – для пущей убедительности я достал из кармана вурдалакову железяку и бросил ее на журнальный столик. – Как Баттерс?
   – Вполне, – сказал Томас. – Забавный парень. Устроил здесь на полчаса жуткий шум этой… этой своей фигней для польки, трепался сорок минут кряду, а потом заснул за обедом. Я отнес его в кровать.
   – У него тоже выдался напряженный день, – заметил я.
   – Он трус, – произнес Томас.
   Я сердито покосился на него и раскрыл рот, чтобы возразить, но он предупреждающе поднял руку.
   – Пойми меня правильно, Гарри. Он достаточно умен, чтобы понять, что происходит. И он достаточно умен, чтобы понять, что сам не может поделать с этим ни черта. Он понимает: единственное, почему он еще жив – это потому что его защищает кто-то другой. Он не тешит себя иллюзиями о том, что он выбрался из всего этого благодаря собственной ловкости или собственному уму, – Томас покосился на дверь спальни. – Он не знает, как справляться со страхом. Это его душит.
   Я вытянул больную ногу поверх журнального стола.
   – Спасибо за профессиональный анализ, господин эксперт.
   Томас невозмутимо встретил мой взгляд.
   – Я видал такое прежде. Я знаю, о чем говорю.
   – И тем не менее, – покачал головой я.
   – Когда на вас напали в морге вчера вечером, он застыл как столб, так ведь?
   Я пожал плечами.
   – Не все рождены бойцами.
   – Но он застыл, – настаивал Томас. – Тебе пришлось кричать ему в ухо и тащить за собой как чемодан, так?
   – Из этого не следует, что он трус.
   – Он позволяет страху править собой. А это уже трусость, Гарри.
   – Многие реагировали бы точно также, – возразил я.
   – Но не многие превращаются в чемодан, тащить который приходится моему брату, – парировал он.
   – В первом бою мало кто держится орлом, – заметил я.
   – И ведь это не единичный инцидент, – мотнул головой Томас. – Ты сам рассказывал мне, что его упрятали в дурдом после того, как он подал рапорт о трупах из Бьянкиного особняка.
   – Ну и что?
   – А то, что он вряд ли получил свое место обратно без чьей-то поддержки. Признав какой-нибудь заднице, что он не видел того, что видел на самом деле, – Томас покачал головой. – Он боялся испортить свою карьеру. Он скурвился.
   Я сидел молча.
   – Это не значит, что он плохой человек, – продолжал Томас. – Но он трус. Он или подставит тебя, или застынет столбом в самый неподходящий момент и погибнет – а ты будешь потом казниться тем, что это все твоя вина. Если мы хотим остаться в живых, нам нужно спрятать его в каком-нибудь безопасном месте и оставить там. Так будет лучше для всех.
   С минуту я обдумывал то, что он мне сказал.
   – Может, ты и прав, – сказал я наконец. – Но если мы посоветуем ему затаиться, ему никогда уже не справиться со своим страхом. Мы сделаем ему только хуже. Ему нужно встретить его лицом к лицу.
   – Он не хочет.
   – Не хочет, – согласился я. – Но ему это нужно.
   Томас оторвал взгляд от огня и кивнул.
   – Что ж, это твой спектакль.
   Мыш тем временем вразвалочку подошел к своей миске размером с хорошее ведро. Он уселся перед ним и подождал, пока к нему не подойдет Мистер. Только тогда он сунул морду в миску и принялся за еду. Кот подошел к миске и бесцеремонно двинул Мыша лапой по носу. Мыш распахнул пасть в собачьей ухмылке и отступил от миски на пару шагов.
   Мистер с царственным неодобрением покосился на Мыша и съел один-единственный кусочек корма. Потом шлепнул лапой по миске, разбрызгав еду по кухонному полу, повернулся и пошел прочь. Дождавшись, пока он отойдет, Мыш вернулся, подобрал разлетевшиеся крошки, сунул морду в миску и принялся чавкать дальше.
   – Помнишь, как Мыш отлетал к самой стене, когда Мистер делал это? – спросил Томас.
   – Ха! Еще бы!
   – Как думаешь, Мистер вообще осознает, что собака выросла в двадцать раз больше его самого?
   – О, еще как осознает, – хмыкнул я. – Он просто не считает это существенным обстоятельством.
   – Ох, придет день, когда Мыш выведет его от этого заблуждения.
   Я покачал головой.
   – Не выведет. Мистер установил этот порядок, когда Мыш был еще совсем маленьким. Мыш у нас типа, уважает традиции.
   – Или боится перечить коту, – взгляд Томаса скользнул к бинтам, и он кивнул в сторону моей ноги. – Серьезно?
   – Ходить могу. Вот на танцы мне бы сейчас не хотелось.
   – Это что, твой следующий шаг – танцы?
   Я откинулся затылком на спинку дивана и закрыл глаза.
   – Не знаю пока, что делать дальше. Как ты в качестве резонатора?
   – Могу казаться заинтригованным и кивать в подходящие моменты, – ответил он.
   – Сойдет, – сказал я.
   Я рассказал Томасу все с начала до конца.
   Он слушал, не перебивая.
   – Так у тебя назначено свидание? – были его первые слова после того, как я замолчал.
   Я открыл глаза и удивленно уставился на него.
   – А что? В это так сложно поверить?
   – Ну, да, – кивнул он. – Господи, Гарри, я уж думал, что ты собираешься провести остаток жизни схимником.
   – Кем-кем?
   Он закатил глаза.
   – Непохоже, чтобы ты вообще искал женщин, – сказал он. – Я хочу сказать, в клубы ты не ходишь. По телефону никого не приглашаешь. Я так понял, тебе этого и не хочется, – он подумал еще немного. – Видит Бог, ты просто стеснителен.
   – Вовсе нет, – возмутился я.
   – Девице, можно сказать, приходится самой бросаться себе в объятия. Мою сестру стошнило бы от смеха.
   Я испепелил его взглядом.
   – В качестве резонатора от тебя не слишком много толка.
   Он потянулся и закинул ногу на ногу.
   – Я настолько хорош собой, что мне трудно думать о себе как о рассудительном, – он надул губы. – Есть две вещи, которые тебе нужно знать.
   – Книга, – кивнул я.
   – Ага. Все с ума сходят по этому… как его… Эрлкингу? Ты ее прочел?
   – Угу.
   – И?
   Я взъерошил волосы рукой.
   – И ничего. Это сборник эссе об одной конкретной фигуре из истории фэйре по имени Эрлкинг.
   – Кто это такой?
   – Один из высших сидхе, – ответил я. – И он не входит ни в Зимнюю, ни в Летнюю династии. Он сам по себе – дикий фэйре.
   – Могущественный?
   – Очень, – кивнул я. – Впрочем, размер его могущества зависит от того, кто о нем пишет. Кто-то ставит его в один ряд с верховными ноблями фэйре. Пара авторов даже утверждает, что он на равных с Королевами.
   – Чем он занимается?
   – Он, типа, дух охоты, – сказал я. – Ассоциируется со всеми разновидностями животного насилия. Судя по всему, он одно из существ, способных призвать и возглавить Дикую Охоту.
   – Чего-чего? – удивился Томас.
   – Это такое сборище самых хищных существ страны фэйре. Обыкновенно они объявляются осенью или зимой, в сезон ураганов и плохой погоды. Черные гончие размером с хорошего жеребца с горящими красными глазами, и ведет их трубящий в рог охотник верхом на олене или черном коне.
   – Эрлкинг? – спросил Томас.
   – Судя по всему, возглавить охоту могут несколько персонажей, – ответил я. – Никто из них не отличается особым дружелюбием. Охота убивает всех и вся на своем пути. Опасность высшего разряда.
   – Кажется, я о ней слышал, – кивнул Томас. – А это правда, что от нее можно спастись, присоединившись к ней?
   Я пожал плечами.
   – Не знаю. Никогда не слышал о ком-либо, кто повстречался бы с Охотой и остался в живых.
   – Как с акулами, – заметил Томас. – Все зависит от того, как себя держать.
   – Защищаясь от Охоты, я бы не полагался исключительно на телодвижения, – возразил я. – Если, кстати, ты ее вообще увидишь. Она появляется раз в пять или шесть лет, и случиться это может почти в любой части света.
   – Думаешь, кеммлериты заинтересованы именно в Охоте?
   – Не уверен, – мотнул головой я. – Ничего другого мне просто в голову пока не приходит. У Эрлкинга репутация существа, питающегося детьми или по крайней мере возвещающего об их смерти. Пара чародеев даже описывают его стражем, который следит за тем, чтобы души детей могли покинуть их бренные тела так, как подобает, и чтобы их не похитили при этом.
   – Тебя послушать, так мнения об этом парне, Эрлкинге, заметно расходятся.
   – Фэйре вообще такие, – сказал я. – Они не совсем такие, какими представляются. На них трудно навесить ярлыки.
   – Но почему им интересуется шайка некромантов? Хоть что-то в этой книге толкового есть?
   – Я не нашел, – признался я. – Там только рассказы, песни, лекции, домыслы, плохие рисунки и еще более плохие стихи про Эрлкинга, но ничего, имеющего практическую ценность.
   – Ты не нашел, – уточнил Томас.
   – Я не нашел, – согласился я. – Но эти психи вряд ли охотились бы за ней так серьезно, если бы в ней ничего не было.
   – Ты считаешь, это как-то связано с Темносиянием, о которых говорил Собиратель Трупов?