Батчер Джим. Барабаны зомби

   – Спасибо, Гарри. Но это еще не все. Я просто… просто думать даже не мог. Когда эти твари схватили меня. Когда он бил меня. Я понимаю, мне нужно было делать что-то, придумать, что делать, но мозг просто отказался работать, – он швырнул что-то в мусорную корзину энергичнее, чем это было нужно. – Я слишком перетрусил.
   Я слишком устал, чтобы шевелиться, и в первый раз заметил, как холодно в помещении без куртки. Я охватил себя руками и пытался не дрожать. С минуту я смотрел на Баттерса.
   – Со временем это легче, – сказал я.
   – Что легче?
   – Жить со страхом.
   – Он исчезает?
   – Нет, – ответил я. – Не исчезает. Иногда даже сильнее становится. Но стоит раз встретить его лицом к лицу, и привыкаешь терпеть его. Даже использовать иногда.
   – Не понимаю, – пробормотал он.
   – Страх не может причинить боль, – сказал я. – И убить не может.
   – Ну, с технической точки зрения…
   – Баттерс, – перебил я его. – Только не приводите мне статистику разрывов сердца и всего такого. Это часть нашей жизни. Этакий звоночек, предохранитель. Не более того. Он предупреждает нас об опасности. Он предназначен для того, чтобы помочь вам выжить. А не обездвиживать до состояния, когда вы можете сделать этого.
   – Могу представить эмпирические доказательства обратного, – произес Баттерс с горькой иронией.
   – Это все потому, что вы не задумывались об этом прежде, – возразил я. – Вы реагировали на страх, но никогда не использовали его осознанно. Просто надо настроиться на то, чтобы преодолеть его.
   Секунду он помолчал.
   – И только? – произнес он, наконец. – Просто настроиться, и – фьють – все будет по-другому?
   – Нет. Это только первый шаг. Потом придется делать новые. Подумайте об этом немного. Может, это вам никогда больше не пригодится. Но по крайней мере, вы будете готовы на случай, если случится что-нибудь еще.
   Он закрыл аптечку.
   – Вы хотите сказать, все позади?
   – Для вас – да, – заверил я его. – Гривейн знает, то у вас нет того, что ему нужно. Ему нет больше смысла искать вас. Черт, если уж на то пошло, мне кажется, вы просто оказались в неудачном месте в неудачное время, когда он пришел туда с поисками. Гривейну сошел бы любой, обладающий доступом к трупам и способностью найти, куда Костлявый Тони спрятал флэшку. Вы свою роль в этом спектакле сыграли.
   Баттерс даже зажмурился на мгновение.
   – Ох, слава Богу, – он виновато покосился на меня. – Простите. Я хочу сказать, я вовсе не против быть рядом с вами, но…
   Я вяло улыбнулся.
   – Я понимаю. Я рад, что с вами все в порядке, – я опустил взгляд на ногу. – На вид славно и аккуратно. Спасибо, Баттерс. Вы хороший друг.
   Он хмуро посмотрел на меня.
   – Правда?
   – Правда.
   Мне показалось, плечи его чуть расправились.
   – Хорошо.
   В дверях кухни снова появился Томас.
   – Газовая плита. Горячая еда, чай. Сахару?
   – Пару тонн, – сказал я.
   – Мне не надо, – сказал Баттерс.
   Томас кивнул и скользнул обратно.
   – Послушайте, – произнес Баттерс. – Как так вышло, что я ваш друг, а вы мне важной вещи не сказали?
   – Какой это? – не понял я.
   Баттерс сделал неопределенный жест в направлении кухни.
   – Ну, что вы, типа… ну, гей.
   Я потрясенно уставился на него.
   – То есть, не поймите меня неверно. Сейчас двадцать первый век. Вы можете жить так, как считаете нужным, и не станете от этого хуже.
   – Баттерс… – начал я.
   – И потом, посмотрите на этого парня. То есть, я хочу сказать, вот я – я даже не гей. И то от его внешности балдею. Как вас винить?
   Из кухни донеслось сдавленное хрюканье.
   – Ох, заткнись! – рявкнул я Томасу.
   Хрюканье сделалось чуть тише.
   – Но вы бы хоть предупредить могли, – продолжал Баттерс. – Мне кажется, вы могли бы и не скрывать, Гарри. Я вам не судья. Я вам слишком многим обязан.
   – Я не гей, – запротестовал я.
   Баттерс сочувственно кивнул мне.
   – Ну да, конечно.
   – Да нет же!
   Баттерс поднял руки.
   – Не мое дело вмешиваться, – сказал он. – Потом, как-нибудь. И вообще, не мое это дело.
   – Ох, чтоб вас, – пробормотал я.
   Из кухни вышел Томас с тарелками, полными дымящейся подогретой пиццы, бутербродов с жареной говядиной и крекеров, на которых запеклись аппетитные ломтики сыра. Он поставил все это на столик, вышел и вернулся с несколькими бутылками холодного пива. В третий заход он принес горячий чай. Он налил мне чашку чая, наклонился и нежно чмокнул в волосы.
   – Кушай на здоровье.
   Баттерс сделал вид, что ничего не замечает.
   Я двинул Томаса локтем в ребра.
   – Дай мне эту чертову пиццу, покая я тебя не убил.
   Томас вздохнул.
   – У него случается такое настроение, – доверительно сообщил он Баттерсу.
   Я забрал у Томаса пиццу и наклонился к столу, чтобы взять пиво. Мыш, все это время лежавший у окон и вглядывавшийся в темноту, встал и повел носом в сторону еды.
   – Ах, да, – спохватился Томас. – Твои антибиотики, – он положил мне на тарелку пару таблеток.
   Я зарычал на него, проглотил таблетки, запил их пивом и принялся за пиццу, бутерброды и крекеры с сыром. При этом я не забывал делиться с Мышом – пока Томас не взял со стола последний бутерброд и не положил его на пол перед Мышом.
   Я допил пиво и устроился поудобнее с чашкой чая. Я даже не осознавал, насколько проголодался, пока не начал есть. Чай был сладкий и горячий, но не слишком. Чтобы его можно было пить, не боясь обжечься. Возбуждение боя и бегства постепенно спадало, и я начинал ощущать себя более-менее человеком. Боль в ноге стихла, и под конец сделалась едва заметной.
   Я вдруг подозрительно покосился на забинтованную ногу.
   – Эй!
   – Ммммм? – спросил меня Томас.
   – Сукин сын. Ты дал мне не антибиотики.
   – Нет, не их, – без тени стыда признал Томас. – Болеутоляющее. Ты же идиот. Тебе надо отдохнуть, пока ты не угробился.
   – Сукин сын, – повторил я. Диван у Мёрфи и впрямь был чертовски удобный. Я допил чай и вздохнул. – Может, ты и прав.
   – Еще бы, – ухмыльнулся Томас. – Да, кстати, вот антибиотик, – он протянул мне капсулу, и я запил ее последним глотком чая. Томас взял у меня чашку, а потом помог подняться на ноги. – Пошли. Отдохнешь часа три-четыре. Потом решишь, что делать дальше.
   Я буркнул что-то нечленораздельное. Томас помог мне доковылять до одной из темных спален, и я рухнул на мягкую кровать, слишком усталый, чтобы злиться. Слишком усталый, чтобы не спать. Я смутно помню, как стащил с себя рубашку, башмаки и накрылся мягким, тяжелым одеялом. А потом не осталось ничего, кроме блаженных темноты, тепла и тишины.
   Последнее, о чем я подумал, прежде чем уснуть, это что одеяло слегка пахло мылом, и солнцем, и земляникой.
   От него пахло Мёрфи.

Глава двадцать пятая

   Мне приснился сон. Странный сон: в нем я принимал горячую ванну.
   Я блаженствовал в воде, бившей в меня с разных сторон из дюжины форсунок. И температура была в самый раз: достаточно горячая, чтобы прогревать до костей, но не обжигающая, и она смывала боль и зуд.
   Нет, правда, странный сон: я ни разу в жизни не принимал горячую ванну.
   Я открыл глаза и медленно огляделся по сторонам. Ванна была вмонтирована в пол того, что более всего напоминало естественный грот. Неяркий, красноватый свет исходил от подобия лишайника, который рос на свисавших с потолка сталактитах.
   Опять-таки странно: в пещерах вроде этой я тоже никогда не бывал.
   – Ау? – крикнул я в пространство, и голос мой пошел гулять эхом по пустой пещере.
   Я услышал какое-то движение, и из-за выступа скалы вышла женщина. Немного выше среднего роста, с шелковистыми волосами, золотым водопадом падавшими ей на плечи. Одежду ее составляла белоснежная шелковая туника, подхваченная на талии белым же шнуром. Удачный наряд: он не выставлял напоказ ничего вызывающего, но и не позволял не обратить внимания на красоту тела, которое прикрывал. Глаза ее голубизной напоминали октябрьское небо в солнечный день, кожа… в общем, впечатление она производила оглушительное.
   – Привет. Я думаю, самое время нам поговорить, – произнесла она. – У вас выдался утомительный день. Мне показалось, комфортное окружение придется вам по вкусу.
   Несколько секунд я молча смотрел на нее. Я лежал в воде голый – уже хорошо. Вода в ванне бурлила, что делало поверхность ее непрозрачной, что тоже было хорошо. Это давало возможность не стесняться реакции на ее присутствие.
   – Кто вы?
   Золотые брови ее изогнулись в легкой улыбке. Она села на каменный пол рядом с ванной и охватила руками колени.
   – А сам ты еще не догадался?
   Я еще раз внимательно посмотрел на нее.
   – Ласкиэль, – произнес я вполголоса.
   Женщина с улыбкой кивнула.
   – Разумеется.
   – Тебя здесь не может быть, – сказал я. – Я замуровал тебя под полом моей лаборатории. Ты у меня в плену.
   – Конечно, – согласилась она. – То, что ты видишь – не настоящая я. Можешь считать меня отражением настоящей Ласкиэли, обитающим у тебя в сознании.
   – Чем-чем?
   – Эта форма моего сознания поселилась в тебе, когда ты принял решение коснуться монеты, – объяснила Ласкиэль. – Я отпечаток. Копия.
   Я поперхнулся.
   – Значит, ты живешь у меня в голове. И можешь со мной разговаривать?
   – Теперь могу, – кивнула Ласкиэль. – Теперь, когда ты принял решение применить то, что я тебе предлагала.
   Я сделал глубокий вдох.
   – Адский Огонь. Я использовал Адский Огонь для усиления собственной магии.
   – Ты поступил так осознанно, – подтвердила она. – И в результате этого я могу теперь являться тебе в твоем сознании, – она улыбнулась. – Если честно, я давно мечтала с тобой познакомиться. Ты на порядок интереснее большинства тех, кому меня передавали.
   – Ты… гм… – пробормотал я. – Ты не слишком похожа на демона.
   – Будь добр, не забывай, что я не всегда проживала в Аду. Я туда только переехала, – она окинула себя критическим взглядом. – Или мне добавить крылья? Арфу? Золотой нимб?
   – Почему ты спрашиваешь у меня? – удивился я.
   – Потому, что я что-то вроде гостя, – ответила она. – Мне ничего не стоит менять внешность по вкусу хозяина.
   – Умгум, – сказал я. – Если ты мой гость, убирайся вон.
   Она рассмеялась, и в смехе ее не слышалось ни искушения, ни музыки. Обычный смех – сердечный, искренний.
   – Боюсь, это невозможно. Взяв монету, ты сам пригласил меня. Ты не можешь просто прогнать меня.
   – Отлично, – буркнул я. – Это сон. Я проснусь. До скорого.
   Я сделал усилие, какого обычно достаточно, чтобы проснуться.
   И ничего не случилось.
   – Возможно, это болеутоляющее, – предположила Ласкиэль. – И, в конце концов, ты очень устал. Похоже, мы все-таки проведем некоторое время вместе.
   Я злобно посмотрел на нее.
   – Чего ты хочешь?
   – Сделать тебе предложение, – сказала она.
   – Отвечу сразу: нет, – буркнул я. – А теперь давай возвращаться к обычному, по графику сну.
   Она обиженно надула губы, потом снова улыбнулась.
   – Мне кажется, ты все-таки хочешь выслушать меня, – произнесла она. – В конце концов, это твой сон, не мой. Если бы ты хотел, чтобы я ушла из него, неужели ты считаешь, что не смог бы добиться этого?
   – Может, это твоя горячая ванна, – предположил я.
   – Я вижу, ты никогда не пробовал такого, – заметила Ласкиэль. Она тронула воду кончиком пальца ноги и улыбнулась, – А я принимаю, и часто. Тебе нравится?
   – Ничего, – согласился я, пытаясь сделать вид, будто не считаю это самым приятным, что может быть для усталого, избитого тела. – Ты ведь знаешь все, что я знаю, а?
   – Я существую в твоем сознании, – ответила она. – Я вижу то, то видишь ты. Ощущаю то, что ты. Узнаю то, что ты – и еще больше.
   – Что это должно означать? – спросил я.
   – Что я могу сделать много хорошего, – улыбнулась она. – Я обладаю знаниями и памятью жизни длиной две тысячи лет и бесконечных тысяч других жизней. Я знаю много такого, что может оказаться тебе полезным. Я могу наставлять тебя. Обучить тебя тайнам твоего ремесла, не известным ни одному смертному. Делиться с тобой памятью и образами того, что ты и представить себе не можешь.
   – Но конечно же, все это знание, и власть, и полезные советы обойдутся мне всего в три несложных инсталляции девятьсот девяносто пятой версии плюс доставка и наладка?
   Падший ангел вопросительно изогнула золотую бровь.
   – Или к этому еще прилагается подарочный набор ножей, достаточно крепких, чтобы перерезать гвоздь, но способных резать помидоры вот так.
   Она посмотрела на меня без тени улыбки.
   – Ты даже вполовину не так забавен, как им себя считаешь.
   – Ну, надо же было ответить как-то на твое предложение растлить и поработить меня. Плоские шутки показались мне самыми подходящими – ведь ты, наверняка, шутишь.
   Ласкиэль задумчиво надула губы. Это навело меня на всякие мысли – например, о том, какой мягкий у нее рот.
   – Ты думаешь, я хочу именно этого? Раба?
   – У меня была хорошая возможность посмотреть, как вы, ребята, работаете, – заметил я.
   – Ты имеешь в виду последнее воплощение Урсиэля, да?
   – Да. Он совершенно сошел с ума. Изломанный безумец. Я не горю желанием становиться таким же.
   Ласкиэль закатила глаза.
   – Ох, прошу тебя. Урсиэль – безмозглый громила. Ему безразлично, что случится с держателем его монеты, ему важно только чтобы у него была возможность напиться крови – и чем чаще, тем лучше. Я веду себя совсем по-другому.
   – Ни капельки в этом не сомневаюсь.
   Она пожала плечами.
   – Твои насмешки не отменяют очевидной истины. Некоторые из моего племени предпочитают доминировать во взаимоотношениях со смертными. Те же, кто мудрее, считают, что взаимовыгодное партнерство практичнее и приятнее для обеих сторон. Ты ведь видел, как сосуществуют Никодимус с Андуриилом, не так ли?
   – Не обижайся, но как только мне покажется, что я превращаюсь во что-то, хоть отдаленно напоминающее Никодимуса, я сам себя ломом проткну. Типа, в одно ухо входит, из другого выходит.
   На лице ее обозначилось неприкрытое удивление.
   – Почему?
   – Потому, что он чудовище.
   Ласкиэль покачала головой.
   – С твоей точки зрения, возможно, и так. Но тебе очень мало известно о нем и его целях.
   – Черта с два неизвестно. Например, его целью было убить меня, двух моих друзей и Бог знает, сколько невинных людей этой своей чумой. И он убил другого моего друга.
   – К чему это ты? – спросила Ласкиэль. Нет, она и впрямь искренне не понимала.
   – К тому, что он пересек черту дозволенного. И я никогда не буду играть в его команде. Он не заслуживает ни понимания, ни сострадания. С моей стороны уж наверняка. И рано или поздно его ждет расплата.
   – Ты желаешь уничтожить его?
   – В идеальном мире он исчез бы лица земли, и я никогда больше не услышал бы о нем, – кивнул я. – Но я сделаю все, что в моих силах.
   Несколько секунд она задумчиво молчала, потом медленно кивнула.
   – Очень хорошо, – сказала она. – Я уйду. Только позволь мне подбросить тебе одну мысль?
   – Если ты после этого уйдешь.
   Она улыбнулась, вставая.
   – Я понимаю твое нежелание допустить кого-то другого к контролю над твоей жизнью. Это омерзительное ощущение – понимать, что кто-то диктует каждый твой шаг, навязывает тебе неприемлемый для тебя код поведения, отказывает тебе в праве выбора, в праве следовать устремлениям твоего сердца.
   – Еще какое омерзительное, – согласился я.
   Падший ангел улыбнулся.
   – Тогда поверь мне, я абсолютно точно знаю то, что ты чувствуешь. Все Падшие знают.
   В животе у меня похолодело, несмотря на горячую ванну. Я неуютно поерзал в воде.
   – В этом мы с тобой схожи, чародей, – сказала Ласкиэль. – Ты можешь мне не верить, но хотя бы на мгновение представь себе, то я делаю свое предложение искренне. Я многим могу помочь тебе – и ты сможешь и дальше жить своею жизнью, в соответствии со своими ценностями. Я могу удесятерить твои силы во имя добра, которое ты творишь.
   – Власть у меня будет слишком большая и ужасная. А благодаря мне Кольцо обретет еще большее могущество и станет еще опаснее, – хмыкнул я.
   – Как Гэндальф говорил Фродо, – с улыбкой кивнула Ласкиэль. – Но я не уверена, что сравнение верно. Тебе не обязательно брать монету, если что-то в ней тебя смущает. Помощь, которую я могу предложить тебе в моей нынешней форме, так сказать, теневой, имеет ограничения по сравнению с той, что была бы, если бы ты принял монету, но и она весьма и весьма существенна.
   – Кольцо, монета – какая разница? Так или иначе, физический объект всего лишь символ – символ власти.
   – Я всего лишь предлагаю тебе преимущества моего знания и опыта, – возразила она.
   – Ну да, – кивнул я. – Силу. Силы у меня и так больше, чем стоило бы.
   – Именно поэтому из всех смертных ты обращаешься с ней наиболее ответственно.
   – Возможно, да, – сказал я. – Возможно, нет. Я знаю, как это делается, Ласкиэль. Первая доза бесплатна. Цена повышается потом. С каждой новой дозой.
   Она смотрела на меня своими небесно-голубыми глазами.
   – Допустим, я положусь на твою помощь раз – много ли времени пройдет, пока я не решу, что мне нужно еще немного? И много ли времени пройдет прежде, чем я не начну долбить пол у меня в лаборатории, когда решу, что для того, чтобы выжить, мне просто небходима твоя монета?
   – И что? – негромко спросила она. – Если тебе действительно нужно будет выжить?
   Я выпрямил спину и вздохнул. Потом закрыл глаза, напрягая волю, и немного поменял сон, в котором мы находились – так, чтобы горячая ванна исчезла, а я стоял, одетый, лицом к ней на каменном полу пещеры.
   – Если дело дойдет до такого, надеюсь, я умру не без стиля. Потому что я не собираюсь заключать контракта с Преисподней. Даже вербоваться в адский Иностранный Легион.
   – Очаровательно, – сказала Ласкиэль и улыбнулась мне.
   Видит Бог, она была прекрасна. И не только физической красотой или чувственностью. Она буквально светилась пульсирующей, горячей жизнью, энергией, которой хватило бы, чтобы зажечь звезду. Улыбка ее вызывала те же эмоции, что и восход солнца или касание первого весеннего ветерка. От нее хотелось засмеяться, и побежать, и прыгать вокруг нее, как в солнечные дни детства, которого я почти не помню.
   Но я не тронулся с места. Красота может быть и опасна. Огонь тоже прекрасен, но он, если обращаться с ним неосторожно, может обжечь, а может и убить. Я смотрел на ее красоту, и ощущал исходящее от нее тепло, и сдерживался, чтобы не тянуться к ней.
   – Я не очарователен, – сказал я. – Я такой, какой есть. Я далек от идеала, но это я. Я не заключаю с тобой никаких сделок.
   Ласкиэль с задумчивым выражением кивнула.
   – Ты часто погорал, заключая сделки в прошлом, и ты не желаешь повторить этого еще раз. Ты боишься договариваться со мной или со мной подобными – и у тебя есть на то основания. Я сомневаюсь, питала ли бы я и дальше уважение к тебе, прими ты мое предложение ценой потери лица – при том, что я делаю его искренне.
   – Ха. И как это меня не сокрушило под весом твоего уважения.
   Она от души рассмеялась.
   – Я восхищена твоей волей. Я и сама упрямое создание, и мне кажется, наш союз мог бы выйти крепким, если со временем до этого все-таки дойдет.
   – Этого не случится, – отрезал я. – Я хочу, чтобы ты ушла.
   – Устал от моего общества?
   – Типа того.
   Она склонила голову.
   – Как тебе угодно, мой хозяин. Но я желаю, чтобы ты хотя бы обдумал мое предложение. Если ты захочешь побеседовать со мной еще раз, тебе достаточно просто позвать меня по имени.
   – Не позову, – заверил я ее.
   – Как тебе угодно, – сказала она.
   А потом она ушла, и в пещере сразу стало темно и одиноко. Я перевел дух и вернулся к своим обычным, одиноким снам.
   Я слишком устал, чтобы помнить, была ли хоть в одном из них горячая ванна.

Глава двадцать шестая

   Я спал крепко и проснулся, когда солнце давно уже встало. Я услышал незнакомые голоса и, прислушавшись, понял по интонациям и звучанию, что это говорит радио. Я встал и обтерся мокрым полотенцем в ванной. Конечно, это было не так приятно, как горячая ванна, и даже не так, как душ, но мне ужасно лень было совать свою больную ногу в пластиковый мешок для мусора и туго перетягивать его веревкой или пластырем, чтобы не намочить бинты.
   Одежды своей я не нашел, поэтому вывалился из спальни босиком и в мятых штанах. Большую часть штанины у меня срезали накануне в больнице, а остаток растрепался рваной бахромой. У зеркала в коридоре я задержался и полюбовался на свое отражение.
   Я выглядел шуткой. Неудачной шуткой.
   – …загадочное отключение электроэнергии продолжается, – говорил диктор. – Собственно, трудно предсказать, как долго еще мы сможем продолжать передачу, как невозможно определить, сколько людей ее сейчас слышат. Аккумуляторы работают ненадежно, аварийные дизель-генераторы в городе по непонятной причине выходят из строя, да и остальные двигатели внутреннего сгорания, включая автомобильные, ведут себя непредсказуемо. Телефонная сеть работает с перебоями, а сотовые телефоны фактически бесполезны. Аэропорт О’Хара, как вы, наверное, и сами догадались, полностью закрыт, и это вносит сумятицу в расписание рейсов по всей стране.
   Томас стоял на кухне у газовой плиты. Он жарил оладьи и слушал старенький Мёрфин транзисторный приемник, стоявший рядом на тумбочке. Он кивнул мне, приложил палец к губам и выразительно покосился на радио. Я кивнул, скрестил руки на груди и, прислонившись к дверному косяку, принялся слушать продолжение выпуска новостей.
   – Официальные власти воздерживаются от комментариев по поводу происходящего, хотя администрация мэра опубликовала заявление, в котором в качестве причины аномальных событий называется повышенная солнечная активность.
   Томас фыркнул.
   Диктор продолжал болтать.
   – Это объяснение не вызывает особого доверия, поскольку в пригородах южнее Джолье все городские сети функционируют нормально. Остальные источники выдвигают самые различные предположения от масштабного розыгрыша на Хэллоуин и до взрыва какого-то электромагнитного устройства, импульс которого нарушил работу городских энергосистем. По последним сообщениям пресс-конференция по этому вопросу назначена на вторую половину дня. Мы будем оставаться в эфире до окончания нынешнего кризиса, чтобы держать вас в курсе собы…
   Голос диктора прервался треском атмосферных разрядов. Томас протянул руку и выключил радио.
   – Двадцать минут уже слушаю, – сообщил он. – Чистый сигнал шел дай Бог, чтобы пять минут из них.
   Я хмыкнул.
   – Ты понимаешь, что происходит?
   – Возможно, – кивнул я. – Где Баттерс?
   Томас мотнул головой в сторону задней двери.
   – Пошел прогулять Мыша.
   Я сел на табуретку у маленького кухонного стола, чтобы снять вес с больной ноги.
   – Сегодня будет еще хлопотнее, – сказал я.
   Томас перевернул оладью на сковородке.
   – Все те же наследники Кеммлера?
   – Угу, – подтвердил я. – И если Мэб права насчет того, что они собираются сделать, кому-то необходимо остановить их до полуночи.
   – Почему?
   – Потому что после этого я вообще не уверен, что их возможно будет остановить.
   Брат кивнул.
   – Думаешь, сможешь одолеть их?
   – Они бьются друг с другом, – сказал я. – Они больше боятся своего же брата-некроманта, чем меня.
   – Гм, – хмыкнул Томас. – Но ты думаешь, ты справишься с ними?
   – Нет?
   – Тогда то, о чем ты говоришь, чувак, не героизм даже. Это просто самоубийство.
   Я покачал головой.
   – Мне не обязательно убивать их. Мне нужно только остановить их. Если я сыграю все правильно, мне вообще не нужно будет ни с кем драться.
   Томас перевернул другую оладью. Поджаренная сторона вышла идеального, светло-коричневого цвета.
   – И как ты собираешься это проделать?
   – Для того, чтобы у них выгорели все их игры в бога, им необходимы две вещи, – сказал я. – Эрлкинг и знания «Слова Кеммлера». Если я лишу их и того, и другого, весь бум-тарарам отменяется.
   – Ты разгадал эти цифры?
   – Нет.
   – Тогда… что? Ты собираешься напасть на Эрлкинга, чтобы не дать ему показаться?
   Я мотнул головой.
   – Из того, что рассказала Мэб, у меня сложилось впечатление, что Эрлкинг выступает в той же весовой категории, что она.
   – А она крутая? – спросил Томас.
   – Круче некуда.
   – Значит, убить Эрлкинга ты не можешь. Тогда что?
   – Я сам призову его.
   Он удивленно выгнул бровь.
   – Послушай, каким бы он там ни был могущественным, он не может находиться в двух местах одновременно. Если я призову его и, типа, займу чем-нибудь, наследники не смогут призвать его на свою церемонию.
   Он кивнул.
   – И как ты собираешься призывать его?
   – Книга, – ответил я. – Наверняка это одна из песен или стихов. Где-то среди них прячется заклинание, имеющее привлечь внимание Эрлкинга.
   – Но книги у тебя больше нет, – заметил Томас.
   – Угу, – кивнул я. – Над этой загогулиной я еще не поработал.
   Томас кивнул, выскреб со дна миски остаток теста и плюхнул его на сковородку.
   – Даже если тебе удастся придумать, как призывать Эрлкинга, тебе не кажется, что он может быть, того, типа, опасен?
   – Возможно. Но ко мне он безразличен. А значит, не так опасен, как любой из наследников – тот, заделавшись богом, наверняка решит расквитаться со мной за некоторые доставленные неприятности, – я пожал плечами. – И потом, в этом случае единственный, кому будет грозить опасность – это я.