Батчер Джим. Барабаны зомби

   Меня не касались чертовски давно. Меня не целовали еще дольше. С учетом моих сомнительных шансов дожить до следующего рассвета, близость Шилы, ее тепло, то, что ей самой вне всякого сомнения хотелось, чтобы я касался ее, смыли прочь все мои тревоги и страхи, и я, пожалуй, был рад этому. Поцелуй Шилы избавил меня от боли и подавленности – пусть только на короткое мгновение. И мне хотелось задержать это мгновение, растянуть его как можно дольше.
   Мои губы прижались к ее губам еще крепче, а здоровая рука обвила ее за талию, привлекая ее ко мне.
   Шила негромко охнула от возбуждения, но поцелуй ее не сделался глубже. Ее губы сохраняли прежний, неспешный ритм, и я сам начал настойчиво ускорять его. Дыхание ее участилось, но поцелуй менялся томительно медленно. Губы ее чуть раздвинулись, пропуская мой язык, а горячее тело прижималось ко мне крепче и крепче.
   Мне отчаянно хотелось схватить эту чертову рубашку в блестках и сорвать ее к чертовой матери. Мой язык рвался ощупать все изгибы ее тела. Я хотел свести ее с ума от желания, хотел захлебнуться в ее тепле, ее криках, ее ароматах. Я хотел забыть все, что угрожало мне – пусть ненадолго. Нет, пожалуй, я не хотел срывать с нее одежду – я хотел раздевать ее постепенно, дюйм за дюймом. Ее тепло понемногу заполняло царившую во мне пустоту, взывая ко мне, чтобы я отдался своим эмоциям.
   Вместо этого я осторожно, всего раз провел языком по ее губам. Она вздрогнула от этого прикосновения, и ее зубы небольно куснули мою нижнюю губу. Я осторожно оторвался от нее и наклонил голову, коснувшись ее лба своим. Так мы посидели немного, успокаивая дыхание.
   – Ты не хочешь дальше? – прошептала она.
   – Хочу, – признался я. – Но не должен сейчас.
   – Почему?
   – Потому, что ты меня не знаешь, – сказал я. – А ты хочешь, чтобы я продолжал?
   – Хочу, – кивнула она. – Но я тебя понимаю. Ты меня тоже не знаешь.
   – Тогда зачем ты целовала меня?
   – Я… – мне показалось, что в ее голосе мелькнула нотка разочарования. – Так много времени прошло. То есть, с тех пор, как я целовалась с кем-то. Я даже не думала, насколько мне этого не хватало.
   – Аналогично.
   Ее пальцы осторожно провели по моим скулам.
   – Ты кажешься таким одиноким. Мне… мне только хотелось попробовать, как это будет. Только поцелуй. Прежде, чем начнется все остальное.
   – Что ж, причина серьезная, – согласился я. – И как тебе?
   Она издала горлом неопределенный звук.
   – Мне кажется, я хочу еще.
   – Ммм, – согласно кивнул я. – Мне тоже.
   Она негромко хихикнула.
   – Хорошо, – она вздрогнула еще раз и отодвинулась от меня. Дыхание ее успокоилось, но не настолько еще, чтобы движения ее груди перестали завораживать взгляд. Она встала, продолжая улыбаться.
   – Ну, еще чем-нибудь я могу тебе помочь?
   – Разве что предложить мне опору?
   Она удивленно выгнула бровь.
   Я почувствовал, что краснею.
   – Я в буквальном смысле. Дай мне мой посох.
   – Ох, – выдохнула она и протянула мне посох.
   Она смотрела на то, как я поднимаюсь на ноги, жалобно нахмурившись, но не сделала попытки помочь мне, за что моя мужская гордость осталась ей очень благодарна. Я проковылял к двери, и она подошла к ней и остановилась у меня за спиной.
   Я повернулся к ней и коснулся ее лица правой рукой. Она потерлась о нее щекой и улыбнулась мне.
   – Спасибо. Ты настоящая спасительница. Нет, я серьезно – возможно, в буквальном смысле этого слова.
   Она опустила взгляд и кивнула.
   – Не за что. Ты поосторожнее, ладно?
   – Постараюсь, – пообещал я.
   – Как следует постарайся, – настаивала она. – Мне хочется встретиться с тобой еще, и поскорее.
   – Идет. Я останусь жив. Только потому, что ты просишь.
   Она рассмеялась, а я улыбнулся, а потом я вышел из ее квартиры и начал спускаться по лестнице.
   Спускаться оказалось куда труднее, чем подниматься. Я доковылял до третьего этажа, а там мне пришлось сделать остановку, чтобы перевести дух, и я присел на ступеньку, чтобы боль в чертовой ноге хоть немного унялась.
   Так я сидел, задыхаясь, когда воздух передо мной дрогнул, и из ниоткуда выступила на лестничную площадку и остановилась передо мной темная фигура в капюшоне. Она выставила руку в моем направлении, и на пальцах замерцало зловещими багровыми огоньками что-то вроде тонкой металлической сетки.
   – Не шевелитесь, Дрезден, – негромко произнесла Кумори. – Одно малейшее движение, и я убью вас.

Глава двадцать девятая

   Кумори стояла футах в четырех от меня – я вполне мог бы дотянуться до нее посохом, возникни у меня мысль напасть на нее. Беда только, я сидел, глядя на нее снизу вверх, и свободную руку для удара имел только одну, что практически лишало меня возможности вывести ее из строя, даже если бы мне удалось достать ее прежде, чем она разрядит в меня заряд из того, что там было надето у не на руку.
   Ну, и потом, она оставалась женщиной. Я бы сказал, девушкой.
   До тех пор, пока она не превратилась в какую-нибудь чудовищную тварь, которая только притворялась девицей, я не смог бы ударить ее. То есть, умом-то я понимал, что такое мое поведение до опасного лишено логики, но это ничего не меняло. Я не бью девушек.
   У меня сложилось впечатление, что у нее хватит ловкости и умения побить меня в открытом бою – особенно теперь, когда она стояла надо мной, держа наизготовку этот свой магический эквивалент заряженного револьвера. Воздух вокруг ее руки буквально гудел от энергии, и поза, в которой она стояла, также никак не говорила о ее слабости. Скорее, наоборот.
   В одном я мог не сомневаться: она пришла сюда для того, чтобы говорить со мной. Если бы она хотела убить меня, она бы это уже сделала. Поэтому я, не делая попытки встать, медленно отложил посох в сторону и так же медленно поднял руки вверх.
   – Полегче, девица-ковбой, – произнес я. – Я и так в ваших руках.
   Я не видел ее лица под капюшоном, но в голосе ее, когда она заговорила, звучала легкая, сухая такая усмешка.
   – Будьте добры, снимите свой браслет. И кольцо с правой руки.
   Я выгнул бровь. Кольцо мое практически исчерпало заряд, и энергии в нем вряд ли хватило бы, чтобы оттолкнуть ее от меня хотя бы на шаг, но до сих пор мне не встречалось еще никого, кто бы обращал на это внимание. Кем бы ни была Кумори, она хорошо знала, как действуют чародеи, и это еще сильнее уверило меня в том, что она скрывает свое лицо из опасения, что я могу ее узнать – как члена Белого Совета.
   Я стряхнул браслет с запястья и медленно положил его на ступеньку рядом с собой, но вот с кольцом возникли проблемы.
   – Я не могу снять кольца, – сказал я.
   – Почему? – спросила Кумори.
   – Пальцы на левой руке не действуют, – объяснил я.
   – Что случилось?
   Я даже зажмурился на мгновение. Вопрос прозвучал чертовски вежливо. Честно говоря, не понимай я, что происходит, я даже мог бы поверить, будто это ей действительно интересно.
   – Так что случилось с вашей левой рукой? – терпеливо повторила она.
   – Я бился с вампирами, – ответил я ей как мог вежливее, пытаясь одновременно разглядеть ее лицо. – Случился пожар. Я обжег руку так сильно, что врачи хотели отнять ее. Я сам не могу снять кольца – разве что вы сами подойдете и снимете его.
   Несколько секунд она молчала.
   – Возможно, было бы гораздо проще, если бы вы согласились на перемирие на время этого разговора. Вы согласны дать мне слово хранить его?
   Она хотела перемирия – значит, она и правда пришла поговорить, а не расправиться со мной раз и навсегда. Что ж, раз так, в перемирии не будет никакого вреда. Скорее наоборот, оно позволит обойтись без жертв, вполне возможных при столь натянутых нервах, как у нас сейчас.
   – В обмен на ваше слово, – кивнул я. – На время этого разговора и полчаса после его окончания.
   – Договорились, – сказала Кумори. – Даю слово.
   – И я даю вам слово, – отозвался я.
   Она сразу же опустила руку, спрятав эту свою странную сетку в длинном рукаве своей рясы. Не спуская с нее глаз, я взял со ступени браслет и одел его обратно на запястье.
   – Ладно, – сказал я. – О чем вы хотели поговорить?
   – О книге, – ответила она. – Нам все еще нужен ваш экземпляр.
   – Вам придется поговорить с Собирателем Трупов, – посоветовал я. – Он и его вурдалак отобрали ее у меня вчера ночью. Но если вы будете его искать, учтите, выглядит он сейчас как девица лет двадцати – двадцати пяти. Классные ямочки на щеках.
   Капюшон пошевелился, словно Кумори склонила голову набок.
   – Вы знаете, почему его зовут Собирателем Трупов?
   – Насколько я понимаю, он меняет тела, – ответил я. – Я слышал, некроманты умеют проделывать такие штуки. В смысле, перемещать свое сознание из одного тела в другое. Меняться телами с бедолагами, которые не в состоянии защитить себя. Собиратель Трупов находился в теле того старого профессора. Я так понимаю, он переместился в его молодую ассистентку, а потом убил тело старика вместе с заключенным в него разумом бедной девушки.
   Капюшон кивнул, подтверждая мои догадки.
   – Впрочем, мне трудно поверить вашему рассказу. Если бы Собиратель Трупов и впрямь отобрал у вас книгу, он наверняка убил бы вас.
   – Не могу сказать, чтобы он не пытался, – буркнул я, кивнув в сторону больной ноги. – Однако он был слишком самоуверен, а мне немного повезло. Книгу он забрал, но мне удалось уйти.
   Она помолчала, обдумывая это.
   – Вы говорите правду, – произнесла она наконец.
   – Я неважно умею врать. Для этого требуется воображение. И умение не путаться в собственной лжи.
   Кумори кивнула.
   – Тогда позвольте мне сделать вам предложение.
   – Присоединиться к вам или умереть? – предположил я.
   Она негромко выдохнула через нос.
   – Вряд ли. Коул питает к вам некоторое уважение, но считает вас слишком незрелым для того, чтобы подобный альянс имел смысл.
   – Ага, – улыбнулся я. – Тогда, значит, второе предложение из тех, что мне обычно дают на выбор. Уйти, и тогда вы меня не убьете.
   – Что-то вроде этого, – согласилась Кумори. – Вы плохо представляете себе, что здесь происходит. Ваше незнание опаснее, чем вам кажется, и ваше дальнейшее вмешательство в события может иметь катастрофические последствия.
   – И что бы вы предложили мне сделать? – поинтересовался я.
   – Уйти со сцены, – сказала она.
   – Или что?
   – Или вы пожалеете об этом, – ответила она. – Это не угроза. Это всего лишь констатация факта. Я уже сказала, Коул относится к вам не без уважения, но и он не сможет защитить вас или хотя бы обращаться с вами с осторожностью, если вы и дальше будете вмешиваться. И если вы встанете у него на пути, он убьет вас. Он бы предпочел, чтобы вы остались в стороне от происходящего.
   – Надо же. Какой он, право, альтруист, – я тряхнул головой. – Если он меня убьет, ему придется иметь дело с моим смертным проклятием.
   – К смертным проклятиям ему не привыкать, – возразила Кумори. – На нем их не одно, и не два. Я бы посоветовала вам не вмешиваться.
   – Я не могу сделать этого, – сказал я. – Мне известно, что вы, ребята, делаете. Мне известно про Темносияние. И мне известно, зачем вам это нужно.
   – И?
   – И я не могу позволить, чтобы это случилось, – ответил я. – Страховка в Чикаго и так дороже некуда, так что меньше всего нам здесь нужно, чтобы какое-то новое божество пустило псу под хвост всю торговлю недвижимостью.
   – Наши цели не так и расходятся, – заметила Кумори. – Гривейн и Собиратель Трупов – безумцы. Им необходимо помешать.
   – Насколько я успел разглядеть старину Коула, ему до Хэппи Мила тоже не хватает всего полпакетика фри.
   – И что вы сделаете? – спросила Кумори. – Не дадите им пожать плодов Темносияния? Заберете всю эту власть себе?
   – Я хочу одного, – сказал я. – Гарантировать, чтобы ее не получил никто. И мне, в общем-то, все равно, как я этого добьюсь.
   – Правда? – удивилась она.
   Я кивнул.
   – А теперь я сделаю предложение вам.
   Это явно застало ее врасплох.
   – Очень хорошо.
   – Спрыгните за борт, – произнес я. – Оставьте Коула и эту зондеркомманду психов разбираться друг с другом. Дайте мне информацию, необходимую, чтобы остановить их.
   – Он убьет меня, не пройдет и дня, – возразила она.
   – Нет, – покачал головой я. – Я отведу вас в Белый Совет. Я помещу вас под его покровительство.
   Она смотрела на меня из-под капюшона, не произнося ни слова.
   – Послушайте, Кумори, вы прямо головоломка какая-то, – заметил я. – А все потому, что вы якшаетесь с этими некромантами. Вообще-то, готов биться об заклад, вы и сами не промах по части некромантии. Но позавчера вы сошли со своего пути, чтобы спасти чужую жизнь, и это как-то плохо укладывается в психологический портрет.
   – Правда? – спросила она.
   – Угу. Они ведь убийцы. Мастера своего дела, и все равно не более, чем убийцы. Ради того, чтобы помочь кому-либо другому, они головы не повернут. А вы потратили время и усилия, которые сейчас вам дороги, на то, чтобы помочь незнакомому вам человеку. Из этого следует, что вы не такие, как они.
   Она помолчала еще немного.
   – А вам известно, зачем Коул занялся некромантией? И почему я помогаю ему?
   – Нет.
   – Потому, что некромантия черпает силы из смерти, так же как магия черпает силы из жизни. И если магию можно извратить и нацелить на разрушение и насилие, то и некромантию можно обратить на борьбу с ее источником. Смерть можно отогнать – именно это я проделала для того раненого. Жизни можно служить с помощью темных сил – главное, чтобы воля оставалась сильна, а цели ясны.
   – Гм, – хмыкнул я. – Вы связались с самыми темными и растлевающими, лишающими рассудка силами во вселенной, чтобы помогать смертельно раненым ожить?
   Она вдруг рубанула рукой воздух.
   – Нет. Да нет же, глупец. Разве вы не видите, какие это открывает перспективы? Мы же сможем положить конец самой смерти.
   – Э… Конец смерти?
   – Вы умрете, – пояснила она. – Я умру. Коул умрет. Все, кто ходит сейчас по этой старой, усталой планете, знают один непреложный факт. Их жизнь рано или поздно закончится. Ваша. Моя. Всех.
   – Угу, – кивнул я. – Потому нас и называют «смертными». Из-за нашей смертности.
   – Зачем? – спросила она.
   – Что – «зачем»?
   – Зачем? – повторила она. – Зачем нам умирать?
   – Затем, что так все устроено, – ответил я.
   – Но зачем все так устроено? – не сдавалась она. – Почему мы должны жить с болью ожидания смерти? Зачем нам разлучаться? Зачем всем на земле правят эти злость, и горечь утраты, и жажда мести? Что, если мы можем изменить это?
   – Изменить это? – переспросил я, не скрывая скептицизма. – Изменить смерть?
   – Да, – кивнула она.
   – Просто – фьють! – и ее нет?
   – А что, если это получится? – возразила она. – Попробуйте представить себе, что это значит? Насколько лучше станет этот мир, если возраст не будет больше страшить человечество? Только подумайте: Леонардо да Винчи, доживший до наших дней – сколько бы всего он еще изобрел, изваял, написал? Или разве вам не хотелось бы самому сходить на концерт Бетховена? Или послушать лекцию по теологии из уст Мартина Лютера? Сходить на симпозиум под председательством Альберта Эйнштейна? Подумайте, Дрезден. Уму непостижимо, чего можно достичь.
   Я подумал.
   Она говорила правду.
   Если хотя бы на секунду допустить, что то, о чем она говорит, возможно, и… Черт. Это меняет все. У всех и каждого окажется сколько угодно времени. Чародеи живут по триста-четыреста лет, но и этого им кажется мало. То, о чем говорила Кумори, конец смерти, дал бы любому шанс улучшить себя так, как это делают чародеи. Это в большей степени, чем любое другое историческое событие, разом уравняло бы… ну, или хотя бы уменьшило разницу между чародеями и остальной частью человечества.
   Но это же безумие. Пытаться покорить смерть? Люди умирают. Так устроена жизнь.
   Но что, если им не обязательно это делать?
   Что было бы, если бы моя мать не умерла? Или мой отец? Как изменилась бы моя сегодняшняя жизнь?
   Невозможно. Смерть нельзя просто отогнать как надоедливое насекомое.
   Правда, невозможно?
   Может, это не так и важно. Может, это один из тех случаев, когда усилие важнее, чем итог. Я хочу сказать, если бы имелся хоть самый малейший шанс того, что Кумори права, и мир можно изменить так радикально, разве не должен был я попытаться вместе с ними? Даже если я никогда не достигну цели, разве одна попытка упразднить смерть не достойна усилий?
   Черт.
   Крутой вопрос. На порядок круче меня.
   Я тряхнул головой и повернулся к Кумори.
   – Я ничего не скажу вам насчет смерти. Я скажу только, что видал плоды поисков тех, кто пошел по этому пути. Я видел, как Коул пытался убить меня, когда я встал на его пути. Я видел, что делали Гривейн и Собиратель Трупов. Я слыхал о тех страданиях и муках, что причинил Кеммлер – уже причинил и продолжает еще причинять благодаря этой своей дурацкой книге. Я не знаю, что выйдет из попытки убить смерть. Но я знаю, что древо познается по тому плоду, что падает с него. А с древа некромантии не падает ничего такого, что не прогнило бы насквозь.
   – Наш путь иной, – возразила Кумори бесстрастным голосом. – Наш путь ведет к благой цели.
   – Я бы с удовольствием поверил вам, если бы изрядная часть этого пути уже не была вымощена трупами невинных жертв.
   Я снова увидел, как голова ее слегка качнулась под капюшоном.
   – Вы говорите совсем как они. Как Совет. Вы не понимаете.
   – Или мне просто не хватает самонадеянности для того, чтобы начать переустраивать вселенную, исходя из того, что мне лучше, чем Богу известно, сколько должна длиться жизнь. И ведь у того, что вы предлагаете, имеется и оборотная сторона. Как насчет того, чтобы установить режим бессмертного Наполеона, или Аттилы, или Председателя Мао? Ведь сохранить монстров не сложнее, чем гениев. Вашу затею можно чудовищно извратить, и это делает ее опасной.
   Долгую, безмолвную секунду я смотрел ей в лицо – вернее, в тень под капюшоном. Потом она вздохнула.
   – Мне кажется, мы исчерпали возможности дальнейшего разговора, – произнесла она.
   – Вы уверены? – спросил я ее. – Мое предложение все еще остается в силе. Если вы хотите выйти из игры, я уговорю Совет защитить вас.
   – Наше предложение тоже в силе. Не вмешивайтесь, и вам ничего не будет грозить.
   – Не могу, – покачал головой я.
   – Я тоже, – сказала она. – Поймите, я не желаю вам вреда. Но я, не колеблясь, уничтожу вас, если вы снова окажетесь на нашем пути.
   Секунду я молча смотрел на нее.
   – Я собираюсь остановить вас. Я собираюсь остановить вас, и Коула, и Гривейна, и Собирателя Трупов, и ваших шестерок-барабанщиков вместе с ними. Никому из вас не стать самозваным богом. Ни одному.
   – Я думаю, вы умрете, – произнесла она ровным голосом, без малейшей угрозы.
   – Возможно, – согласился я. – Но прежде я намерен остановить вас всех. Передайте Коулу, пусть убирается сейчас же, и я не буду выслеживать его, когда все это завершится. Он может уйти. И вы тоже.
   Она еще раз покачала головой.
   – Мне жаль, что мы не смогли договориться.
   – Угу, – кивнул я.
   Она замялась. Потом все-таки спросила меня, и на этот раз в голосе ее звучало неподдельное любопытство.
   – Зачем?
   – Затем, что я должен поступить так, – ответил я. – Мне жаль, что вы не даете мне помочь вам.
   – Мы все действуем так, как считаем должным для себя, – согласилась она. – Мы еще увидимся, Дрезден.
   – Можете не сомневаться, – заверил я ее.
   Не произнося больше ни слова, Кумори повернулась, скользнула вниз по лестнице и скрылась из вида.
   Я посидел еще с минуту, ощущая себя еще более разбитым, усталым и испуганным, чем всего минуту назад.
   А потом поднялся и, стараясь не обращать внимания на боль и страх, похромал к Голубому Жучку.
   Надо было делать дело.

Глава тридцатая

   Я вернулся к машине, сел за руль и поехал искать несколько предметов, необходимых для того, чтобы вызов Эрлкинга по возможности не превратился в верное самоубийство. Серьезные призывающие заклинания не обходятся без атрибутов, связанных как с призываемым, так и с призываемым, и у меня ушло некоторое время на то, чтобы отыскать открытые торговые заведения, в которых мог бы иметься необходимый мне товар. Ближе к вечеру движение на улицах сделалось хуже, и это отняло у меня еще больше времени.
   Хуже того, царившее на улицах настроение начало медленно, но верно меняться. То, что с утра казалось весельем от нежданного выходного, постепенно сменялось раздражением. Солнце начинало клониться к горизонту, электричества все еще не было, и раздражение понемногу превращалось в злость. Часам к пяти всюду виднелась полиция – в патрульных машинах, на мотоциклах, на велосипедах и пешая.
   – И это все? – спросил меня торговец овощами – пузатый, лысеющий дядька, торговавший овощами, зеленью и фруктами со своего пикапа, и он единственный из всех, кого я видел, не пытался нажиться на постигшей чикагцев беде. Он опустил выбранную мною тыкву в полиэтиленовый пакет и взял у меня деньги.
   – Это все, – подтвердил я. – Спасибо.
   Где-то недалеко послышались крики. Я повернулся и увидел тощего как тростинка юнца, припустившего бегом через улицу. За ним гнались двое копов; один из них пытался на бегу кричать что-то в беспомощно хрипящую рацию.
   – Господи Иисусе, вы только посмотрите, – сказал зеленщик. – Куда ни посмотришь, везде копы. Зачем это они понаставили столько копов, если это просто сбой электроснабжения?
   – Возможно, просто боятся уличных беспорядков, – предположил я.
   – Может, и так, – согласился зеленщик. – Но я слышал тут всяких странностей.
   – Например? – поинтересовался я.
   Он покачал головой.
   – Ну, что террористы взорвали электростанцию. Или что взорвали атомную бомбу. Они ведь нарушают связь и все такое, видите ли.
   – Мне кажется, в таком случае кто-нибудь не мог не заметить взрыва, – усомнился я.
   – Ну да, конечно, – отозвался он. – Но черт, может, кто-то и видал. Телефоны-то, можно сказать, не работают, да и от радио толку, черт подери, почти никакого. Откуда нам знать?
   – Черт его знает. Большой бабах? Испарившийся город?
   – Верно, верно, – фыркнул зеленщик. – Но что-то все-таки случилось.
   – Угу, – согласился я. – Что-то случилось.
   – И весь этот чертов город запуган как черт-те что, – зеленщик покачал головой. Чуть дальше по улице снова послышались крики. Патрульная полицейская машина, врубив сирену и мигалки пыталась пробиться к месту события – без особого, впрочем, успеха.
   – И все хуже и хуже, – заметил зеленщик. – Утром все было хихоньки да хахоньки. А теперь жуть одна.
   – Хэллоуин, – предположил я.
   Зеленщик посмотрел на меня и зябко поежился.
   – Может, и это тоже. А может, это просто сумерки. Темнеет. Люди боятся. Прям как скот. Если свет не наладят, ночь может совсем хреновой выдаться.
   – Возможно, – согласился я, пытаясь нацепить пакет на посох, чтобы донести и то, и другое до Жучка.
   – Эй, – остановил меня зеленщик. – Не пыжься, сынок. Дай помогу.
   – Спасибо, – сказал я, хотя, честно говоря, мне самому сделалось неловко за то, что я не столько нуждался в его помощи, сколько хотел ее. – Вон, к тому старому «Жуку».
   Вдвоем мы прошли полсотни футов по тротуару до того места, где я оставил машину. Он опустил пакет в расположенный спереди багажник, и я захлопнул крышку со слегка помятой ручкой.
   – Пожалуй, пора и мне убираться отсюда, – кивнул он. – Как-то неспокойно здесь становится. Гроза, что ли, надвигается?
   – Если верить газетным прогнозам, погода ожидалась ясная.
   Зеленщик фыркнул и презрительно сморщил нос.
   – Я у этого озера всю жизнь живу. Говорю вам, гроза будет.
   Парень глядел в корень. В самый что есть корень.
   – Вы бы ехали домой, – посоветовал он мне. – В такую ночь лучше сидеть дома с книгой.
   – Звучит привлекательно, – кивнул я. – Еще раз спасибо.
   Я тронул Жучка с места и втиснулся в поток – в основном, потому, что мне в меньшей степени, чем остальным, было жаль своих бамперов и крыльев. Теперь я получил все необходимое для того, чтобы вызвать Эрлкинга, но на это ушла большая часть дня. Я пытался позвонить Мёрфи домой с каждой остановки, но поговорить с Томасом или Баттерсом мне так и не удалось, а теперь и световой день подходил к концу.
   Пора было встречаться со Стражами, поэтому я поехал к МакЭнелли.
   Кабак Мака уютно угнездился в полуподвале высокого здания, окруженного другими, такими же высокими. Чтобы попасть в кабак, необходимо пройти почти весь длинный переулок, зато него имеется небольшая собственная стоянка. Я ухитрился найти на этой стоянке свободное место, а потом прохромал по переулку и, спустившись на несколько ступенек, остановился перед тяжелой дубовой дверью.
   В помещении стоял негромкий гул разговоров. Во времена сверхъестественных кризисов МакЭнелли превращается в своего рода оперативный штаб для обмена слухами и информацией, и я понимаю, почему. Кабак расположен здесь давным-давно; помещение освещается дюжиной свечей и керосиновых ламп, в нем царит запах древесного дыма и стейков, которые Мак жарит для своих божественных сандвичей. Все здесь так и дышит надежностью, капитальностью. Тринадцать деревянных колонн, на каждой из которых вырезаны вручную всевозможные сверхъестественные сцены и создания, поддерживают низкий потолок. Вентиляторы, лопасти которых обычно медленно вращаются, сейчас оставались неподвижными – электричества так и не дали – но температура в баре не изменилась. Тринадцать столов расставлены на первый взгляд без всякой системы; у длинной барной стойки стоят тринадцать высоких стульев.