Батлер Октавия. Рассвет

   Она протянула руку и дотронулась до щеки Шарада, которая оказалась прохладной, влажной и скользкой.
   – С ним точно все в порядке?
   – Он хорошо себя чувствует.
   Положив руку на конец шва, оолой принялось медленно закрывать «дыню», скрывая от глаз Лилит лицо Шарада. Она не сводила глаз с этого лица, пока оно не исчезло полностью под зеленоватой кожурой. Растение закрылось, поглотив в себе маленькую головку.
   – Когда мы впервые обнаружили эти растения-ловушки, они жили тем, что охотились на небольших животных, которых умели сохранять в себе полуживыми, предоставляя им необходимый для дыхания кислород и перерабатывая углекислоту, а сами тем временем питаясь растворяемыми в особом соке маловажными для жизнедеятельности частями тела жертв: конечностями, кожей, органами чувств. Для того чтобы поддержать существование своих пленников как можно дольше, растения даже подпитывали их кровеносную систему своими соками, содержащими питательные вещества. Продукты жизнедеятельности своих жертв эти растения тоже употребляли в пищу. К тем, кто находился в них, смерть приходила очень и очень медленно.
   Лилит с трудом сглотнула.
   – И пленники этих растений все время находились в сознании? Они чувствовали, что происходит с ними?
   – Нет, иначе они могли погибнуть от психологического шока. Пленники просто… спали.
   Лилит с отвращением взглянула на длинный зеленый предмет, совершенно непристойный и похожий на похотливую извивающуюся толстую гусеницу.
   – Каким же образом Шарад дышит?
   – Растение снабжает его идеально сбалансированной смесью газов.
   – Не только кислородом?
   – Не только. Кроме того растение полностью удовлетворяет все его потребности. Оно по-прежнему, как и раньше его предки, поглощает углекислоту, которую Шарад выдыхает, и продукты выделения его тела. Мальчик покоится в воде с растворенными питательными веществами. Эти питательные вещества, а также солнечный свет, удовлетворяют все его потребности.
   Погладив рукой поверхность растения, Лилит нашла его твердым и прохладным. Кожа «дыни», покрытая тончайшей пленкой слизи, чуть-чуть поддавалась под ее пальцами. Внезапно она с изумлением обнаружила, что ее пальцы погрузились в тело продолговатого растения и оно, словно бы медленно и осторожно засасывает их. Она не чувствовала страха, но только до тех пор, пока не попыталась вытащить пальцы обратно – как только она потянула руку к себе, кисть тут же пронзила острая боль.
   – Подожди, – спокойно сказало ей Кахгуяхт.
   Протянув свою чувственную руку, оно дотронулось до кожи «дыни» рядом с попавшими в плен пальцами Лилит. В ту же секунду растение начало отпускать ее пальцы на свободу – очень неохотно. Наконец, полностью освободив свою руку, она поднесла ее к глазам и с тревогой осмотрела. Побывавшие во внутренности растения пальцы онемели, но в остальном выглядели совершенно нормально. Онемение проходило, но очень медленно. На поверхности растения остался отпечаток. Быстро загладив отпечаток чувственной рукой, Кахгуяхт подняло «дыню» и умело вдвинуло ее в стенной проем, откуда та недавно была извлечена.
   – Шарад очень мал, – сказало оно, закончив свои манипуляции с «дыней». – И растение захотело захватить еще и тебя в придачу.
   Лилит передернула плечами.
   – И я тоже… была внутри такого же?
   Кахгуяхт оставило вопрос без ответа. Разумеется, она тоже спала в одной из таких «ловушек» – два с половиной столетия находилась в растении, которое по сути было плотоядным хищником. И оно заботилось о ней, сохраняло ее здоровой и молодой.
   – Каким образом вам удалось заставить их прекратить употреблять свои жертвы в пищу? – спросила она.
   – Мы изменили генетический код этих растений – изменили таким образом, что их потребности стали другими, а кроме того так, чтобы они стали подчиняться нашим биохимическим приказам.
   Она повернулась к оолой.
   – Я допускаю, что подобное можно сделать с растением. Но каким образом добиться того же самого от разумного существа, всецело управляющего самим собой?
   – Мы способны и на такое, Лилит, хотя наши возможности не безграничны.
   – Вы можете убить нас. Вы можете превратить наших детей в мулов – в бесплодных чудовищ.
   – Нет, подобное не входит в наши планы. В ту пору, когда самые древние наши предки покинули свой мир, на Земле еще не зародилась жизнь, и за все это время мы ни разу не делали ничего подобного.
   – Ты ни за что не скажешь мне правду, – горько ответила она.
   После свидания с Шарадом Кахгуяхт отвело ее по переполненным коридорам обратно, туда, что она называла для себя «домом Йядайи». Там оолой оставило ее в компании своего маленького собрата, Никани.
   – Никани ответит на все твои вопросы и откроет для тебя стены, если тебе захочется сходить куда-нибудь, – сказало ей Кахгуяхт. – Никани уже достаточно взрослое – оно всего в два раза младше тебя – и достаточно осведомлено в том, что касается вас, людей. Вы сможете провести время очень продуктивно – ты будешь учить его тому, что оно хочет узнать о людях, а оно – тому, что ты будешь спрашивать его об оанкали.
   Всего в два раза младше ее, лишь на треть ниже ее ростом и все еще растет. Почему ребенок-оолой, почему не кто-то другой? Она вспомнила, что Кахгуяхт говорило о том, как легко она может отравить ребенка-оанкали. Зачем он оставил ее именно с ребенком? К чему это очередное испытание? Ведь это его собственный ребенок.
   Ну ладно – спасибо хотя бы на том, что Никани не похож на оолой. Пока еще не похож.
   – Ты понимаешь мою речь? – спросила она Никани, после того как Кахгуяхт открыло стену и вышло, оставив их вдвоем.
   Они находились в той самой комнате, где не так давно состоялся семейный обед, хотя сейчас, за исключением ее и маленького оолой, в комнате никого не было. Остатки еды и возвышения, столы и сиденья, исчезли. После возвращения она не видела ни Йядайи, ни Тедиин.
   – Я понимаю тебя, – ответило Никани. – Хотя… не очень хорошо. Ты научишь меня.
   Лилит вздохнула. До сих пор ни Никани, ни Тедиин не перемолвились с ней ни одним словом, кроме краткого приветствия в самом начале, хотя часто принимались разговаривать на быстром отрывистом языке оанкали между собой, а также с Кахгуяхтом и Йядайей. Тогда она не могла взять в толк такое пренебрежение своей персоной. Сейчас она поняла.
   – Научу чему смогу, – ответила она.
   – Я буду учить. И ты.
   – Хорошо.
   – Пойдем наружу?
   – Хочешь, чтобы я вышла наружу вместе с тобой?
   Никани ответило не сразу, а на несколько мгновений словно задумалось.
   – Да, – наконец проговорило оно.
   – И зачем же нам туда идти?
   Маленькое оолой открыло рот, потом закрыло его, не сказав ни слова. Его головные щупальца зашевелились. Что это – смущение? Или пробелы в словарном запасе?
   Наконец щупальца Никани разгладились и быстро приникли к его голове. Взяв Лилит за руку, оно сделало попытку увлечь ее к стене, навстречу которой уже протянуло свое щупальце, явно готовясь открыть стену. Но Лилит не хотела уходить так легко.
   – Можешь ты показать мне, каким образом вы открываете стены? – спросила она.
   Маленькое оолой помедлило, потом взяло ее руку и провел ею по зарослям щупалец на своей голове – на конце руки осталось немного слизи. После этого оно поднесло ее руку к стене и прикоснулось к ней кончиками пальцев Лилит – стена начала медленно раскрываться.
   Опять все тоже – запрограммированная реакция на условленный химический сигнал. Никаких потайных кнопок, на которые нужно нажимать в определенной секретной последовательности. Ключом к открытию дверей служило химическое вещество, вырабатываемое телом оанкали. Она по-прежнему остается их пленницей и они могут запереть ее где угодно – самой, без помощи своих хозяев, ей не выбраться. У нее по сию пору нет ничего – даже самой малой иллюзии свободы.
   Как только они вышли из древа Йядайи, маленькое оолой остановило ее. Похоже, оно силилось что-то сообщить ей и с натугой сражалось со словами.
   – Другие, – наконец выдавило из себя оно. – Другие уже видели тебя? Другие не видели людей… никогда.
   Лилит озадаченно нахмурилась, так как ей, по-видимому, был задан вопрос. Насколько она успела разобраться в оанкали, модуляции голоса оолой вполне могли быть вопросительными.
   – Ты хочешь спросить, можно ли продемонстрировать меня твоим друзьям? – переспросила она.
   – Продемонстрировать… тебя? – пролепетало оолой.
   – Я имею в виду… отвести меня к ним и позволить им меня как следует рассмотреть – чтобы каждый мог увидеть меня вблизи.
   – Да. Могу я продемонстрировать тебя?
   – Без проблем, – ответила она, улыбнувшись.
   – Скоро… я буду говорить с многие люди. Скажи мне… когда я говорю неверный.
   – Неверно, – поправила она.
   – Когда я говорю неверно.
   – Вот именно, – отозвалась она.
   Последовало задумчивое молчание.
   – А наоборот, верно? – наконец спросило оно.
   – Да – верно, правильно. Хорошо.
   – Правильно, хорошо, – маленькое оолой словно бы пробовало слова на вкус. – Скоро я буду говорить хорошо, – решительно объявило оно.

3

   Друзья Никани совершенно беззастенчиво ощупывали и трогали ее, особенный интерес проявляя к открытым участкам ее тела и через посредство Никани пытались убедить ее полностью освободиться от одежды, показаться им голой. По-английски никто из них не знал ни слова. Также как и ни один из них ничем не напоминал собой ребенка, хотя, по утверждению Никани, все они были детьми. Лилит заподозрила, что кое-кто из этих любопытных «детей» был вполне не прочь выпотрошить ее и как следует покопаться в ее внутренностях. Вслух между собой друзья Никани почти не разговаривали, зато вовсю обменивались прикосновениями щупалец к телу друг друга или щупалец к щупальцам. После того как стало ясно, что раздеваться она не станет, вопросов ей больше не задавали. Поначалу внимание оанкали забавляло ее, потом стало раздражать, а под конец она по-настоящему разозлилась. По всему было видно, что в ней они видят всего лишь новый вид странного животного. Нового домашнего зверька Никани.
   Только подумав об этом, она решительно от них отвернулась. Хватит, она достаточно уже побыла для них клоуном, пора заканчивать это представление. Она резко отдернула голову от пары рук оанкали, потянувшихся ощупать ее волосы и сердито позвала Никани.
   Маленькое оолой, не слишком быстро выпутав свои головные щупальца из таких же зарослей на голове одного из своих приятелей, подошло к ней. Если бы Никани по каким-то причинам не соизволило откликнуться на ее зов, она ни за что не смогла бы отыскать его среди других «детей». Первым делом ей следовало научиться различать своих новых знакомых. Как бы это половчее сделать – попытаться запомнить расположение щупалец на головах, что ли?
   – Я хочу вернуться обратно, – объявила она.
   – Почему? – удивилось оно.
   Вздохнув, она попыталась сообразить, каким образом ей объяснить оолой истинное положение вещей, не усложняя речь и не вдаваясь в подробности, короче говоря таким образом, чтобы до него дошло. Лучше попробовать объясниться начистоту, а потом посмотреть, что из этого выйдет.
   – Мне все это не нравится, – начала она. – Мне не нравится, когда меня так демонстрируют людям, с которыми я даже не могу поговорить.
   Маленькое оолой осторожно дотронулось щупальцем до ее руки.
   – Ты… сердишься? – спросило оно.
   – Да, я сержусь. Мне нужно побыть немного одной, без других.
   Оолой обдумало услышанное.
   – Мы возвращаемся, – наконец объявило оно.
   Когда они повернулись чтобы уходить, нескольких оанкали это откровенно расстроило. Бросившись к ней, они окружили ее и принялись в чем-то быстро увещевать Никани, но то коротко и отрывисто ответило им, и они моментально оставили их в покое, расступились и освободили дорогу.
   Обнаружив, что она дрожит, Лилит сделала глубокий вздох и попыталась успокоиться. Неужели вот так чувствуют себя домашние зверьки, сидящие в клетке? А звери в зоопарке – тем приходится еще хуже.
   Она не хотела от этих детей ничего особенного – просто чуть-чуть передохнуть где-нибудь в укромном уголке, побыть одной и расслабиться. Слишком много внимания сразу. Она столько времени провела в одиночестве и никогда не думала, что когда-то о нем будет снова так мечтать.
   Протянув к ней щупальца, Никани провел ими по ее лбу, словно бы собирая на пробу ее пот. Она резко отдернула голову – никогда и ни за что она не позволит кому-то изучать свое тело словно бессловесную игрушку.
   Открыв семейное древо, Никани провело ее в комнату, точную копию ее одиночки, с которой она, как ей казалось, распрощалась навсегда.
   – Отдыхай, – сказало ей оно. – Спи.
   В комнате были все удобства, кровать, стол и ванная. На столе стопкой лежала свежая перемена одежды. И теперь вместо Йядайи за ней будет присматривать Никани. Ей никогда больше не избавиться от соглядатаев. Никани было приказано оставаться при ней, и оно останется, что бы ни случилось. Просить бесполезно. Потеряв терпение, она заорала на него, и щупальца Никани свернулись в уродливые узлы – но оно все равно не ушло.
   Потерпев полное фиаско, она некоторое время отсиживалась в ванной. Там она попыталась занять себя – постирала свою первую перемену одежды, хотя та была совершенно чистая, поскольку ничто постороннее к ткани будто бы и не липло – ни грязь, ни пот, ни сок фруктов или овощей, вода и та стекала без следа. После того как она долго мочила свою рубаху и брюки под краном, и то и другое через минуту снова было совершенно сухим. Вот уж действительно поразительный вид ткани.
   Постепенно она поняла, что устала и если не приляжет, то уснет, усевшись прямо на полу. Ложиться спать, как только усталость сморит ее, уже давно вошло у нее в привычку, а от долгих прогулок и многочисленного общества она наоборот отвыкла. Просто поразительно, как быстро она начала считать оанкали людьми. Хотя, кто они такие, как не самые настоящие люди?
   Решительно вернувшись в комнату, она улеглась на постель и демонстративно повернулась спиной к Никани, уже занявшему привычное место Йядайи на столе-платформе. Кто придет сюда на смену Никани, если оанкали будут продолжать гнуть свою линию и приводить в жизнь свой план – а они наверняка так и поступят, потому что не в их характере было отступать на полпути, она давно уже это поняла. Модифицированные растения-хищники… Что они модифицировали для того, чтобы вырастить свой корабль? И в какие полезные в быту вещи они модифицируют людей? Есть ли у них какой-то определенный план по этому поводу или они еще находятся на стадии экспериментов? Она тоже разумное существо, но затронуло ли это в их душах хотя какую-то струнку? Или, быть может, они уже сделали с ней все, что хотели, например тогда, когда оперировали ее опухоль? Какая-нибудь самая незаметная, но решающая коррекция? А была ли у нее вообще опухоль? Она поверила им, потому что такова была ее дурная семейная «традиция» – рак, но обмануть ее было проще простого. Хотя, скорее всего, они ей не лгали. Сдается ей, что они вообще никогда не лгут. Да и к чему им опускаться до лжи? Ведь весь остаток человеческой расы и сама Земля полностью находятся в их власти.
   Обидно, что у нее не хватило мужества воспользоваться предложением Йядайи. Почему она всегда была такой нерешительной?
   В конце концов сон сморил ее. Свет был не ярким, и она быстро привыкла к нему. Проснулась лишь однажды – когда Никани вдруг спустилось со стола, забралось к ней в постель и улеглось рядом. Ее первым чувством было отвращение – ей захотелось оттолкнуть от себя отвратительное наглое существо и вскочить на ноги. Но сон пересилил – по большому счету ей было все равно. И она снова заснула.

4

   Необъяснимым, иррациональным образом для нее сделались необходимыми две вещи. Во-первых, поговорить с другим человеческим существом. Все равно с кем, но если бы пришлось выбирать, она рассчитывала на то, что это окажется человек, которого Пробудили раньше нее, достаточно раньше для того, чтобы он знал об окружающем мире столько, чтобы мог посвятить ее в его особенности. Знал больше того, что ей удалось открыть для себя.
   Во-вторых, она страстно желала поймать оанкали на лжи. Любого оанкали. И на любой лжи.
   Но нигде она не видела ни одного человека. И самое большее из того, в чем она преуспела в своих попытках уличить оанкали на лжи, была полуправда – хотя даже в этом они чистосердечно ей признавались и даже заранее предупреждали. Они честно говорили ей, что в том, что они сейчас скажут, содержится ровно половина правды о том, что ей хотелось узнать. За исключением этого выходило, что оанкали говорили ей обо всем остальном правду, в том смысле, конечно, как понимали ее сами. В результате она почти впадала в отчаяние, чувствуя себя ужасно беспомощной и лишенной какой-либо надежды – и все это потому, словно бы, поймав оанкали на лжи, она смогла бы найти у них хотя бы одно уязвимое место. Словно бы их лживость способна была сделать то, что они намеревались сделать с ней, менее вероятным, могла позволить избежать этого с помощью простого отрицания.
   Только с Никани отдыхала она душой, только ему готова была простить все. Маленькое оолой бесхитростно отдавало ей ровно столько же, сколько давала ему она. Они редко расставались, и казалось, что оолой привязалось к ней – хотя в какой форме подобное понятие как «привязаться» или «полюбить» было применимо к оанкали, она, конечно, представить себе не могла. Многое было для нее загадкой – например, она часто думала, но никак не могла ничего решить об эмоциональной степени родственной привязанности, существующей в семьях оанкали. Похоже, Йядайе она была небезразлична настолько, что ради нее он был способен пойти на такое, что считал крайне, категорически, дурным. Был ли способен Никани на такое ради нее?
   Проанализировав существующую ситуацию хладнокровно, довольно скоро можно было прийти к выводу о том, что для оанкали она является подопытным животным, а не домашним любимцем. Что мог бы сделать Никани ради подопытного животного? Устроить истерику, когда, по завершении кровавых экспериментов, ее наконец усыпят за ненужностью?
   Хотя нет, на эксперименты с животными в привычном, земном, понимании то, что происходило с ней, было не совсем похоже. От нее ждали, что она будет жить и проживет как можно дольше, оставив потомство. Никто не собирался подвергать ее жизнь излишнему риску. Тогда кто же она – подопытное животное, из потомков которого собираются вывести новую породу домашних животных? Или же… животное, почти полностью вымершее, но предназначенное стать частью программы племенного завода? До войны на земле биологи много занимались подобными вещами – используя несколько пар выловленных диких животных исчезающих видов, они добивались от них потомства, чтобы с его помощью восстановить популяцию. Неужели такова будет и ее незавидная роль? Насильное искусственное осеменение? Суррогатная мать? Медицинские препараты, способствующие скорейшему зачатию и манипуляции с ее яичниками помимо ее воли, для целей все тех же – восстановления племени людей? Или имплантация уже оплодотворенных яйцеклеток? Изъятие детей из материнской утробы за некоторый срок до естественного рождения… земные биологи практиковали все это с отловленными в джунглях или лесах животными: и то, и другое, и третье – во имя высших интересов гуманизма, конечно же.
   И все это было одной из причин, из-за которой она так стремилась найти хотя бы одно человеческое существо и переговорить с ним. Только человек мог открыть ей глаза на правду, утешить или разочаровать окончательно – или хотя бы понять причину ее страхов. Но рядом было только Никани. И все свое время она уделяла ему – учила тому, что знала, и сама училась у него – тому, чему могла. Никани всегда было готово к делу – оно немедленно приступало к тому или иному занятию, стоило ей только предложить. Оно тоже спало, но гораздо меньше чем она, и все время, пока она бодрствовала, было готово либо учиться чему-то у нее, либо к ответам на ее вопросы. Обучение касалось не только языка, но и культуры, биологии, истории, как общечеловеческой, так и ее частной жизни… О чем бы она ни заговорила, оно все впитывало с жадностью.
   Иногда общество Никани начинало напоминать ей дни, проведенные вместе с Шарадом. Но в отличие от Шарада, Никани было гораздо более требовательным – своей целеустремленностью оно гораздо больше напоминало взрослого человека. Она вполне допускала и то, что Шарада поместили к ней преднамеренно, с дальним прицелом, для того чтобы оанкали могли увидеть, каким образом земные женщины ведут себя с маленькими представителями своего рода-племени, причем не своей, а несродственной расы. Ведь с Шарадом все было точно так же – точно так же она жила вместе с ним в одной комнате и так же учила его разным разностям.
   В точности как у Шарада, память Никани казалась безграничной, эйдетической. Лилит допускала, что маленькое оолой, демонстрирующее ей чудеса памяти, могло хранить в своей голове все, что видело или слышало хотя бы раз в жизни, пускай даже бессознательно, не понимая в тот момент происходящего. При отличной памяти, оолой также было невероятно сообразительно и быстро к восприятию. Часто в общении с ним она начинала испытывать стыд за замедленность своих рассуждений и отрывочную, частичную память.
   С давних пор она усвоила, что понимает и запоминает лучше, если тут же записывает услышанное на бумагу. Что же касается оанкали, то ни разу, за все время своего общения с ними, она не видела, чтобы кто-то из них что-то записывал или читал.
   – Каким образом вы храните информацию? – спросила однажды она Никани. – Ведь не можете же вы держать все только в голове?
   К тому времени они уже несколько часов разговаривали, она силилась состязаться с ним в памяти и рассудительности, но наконец, устав, расстроилась и разозлилась.
   – Вы вообще-то пишите что-нибудь или читаете?
   – Ты никогда не объясняла мне значения этих слов, – ответило оно. – Объясни мне, что они означают.
   – Письмо означает «общение при помощи символических знаков»… – оглянувшись по сторонам, она поискала что-нибудь, на чем можно было бы написать несколько букв, но они по-прежнему находились в ее пустынной комнате-спальне, в которой не было ничего, на чем бы можно было оставить отметину, которая сохранялась бы долее чем на несколько секунд – при условии, что ей удастся отыскать в комнате хоть что-нибудь, чем эту отметину можно было бы оставить.
   – Давай выйдем на улицу, – решительно сказала она, поднимаясь. – Я покажу тебе, что означает «писать».
   Оолой открыло стену, и они вышли наружу. Снаружи, опустившись на корточки под псевдодревом, служащим им жилищем, она принялась выводить на песчаной почве, или вернее, на том, что казалось ею, буквы родного алфавита. Она написала свое имя, потом – несколько наиболее близких написаний имени Никани. Нъйканьи звучало не совсем правильно – также как и Некани. Ближе всего было Никаньи. Задумавшись, она терпеливо повторила про себя имя оолой, как то произносило его само, и написала: «Никани». Вот теперь имя ее спутника произносилось правильно, а кроме того, ей нравилось это написание.
   – Я написала твое имя нашими буквами, вот посмотри, – сказала она. – Таким будет его написание. Зная письмо, я могу, к примеру, записывать где-нибудь те слова, которым ты меня учишь, я потом заучивать их наизусть, до тех пор пока не запомню накрепко. Иначе запоминание дается мне гораздо труднее, и потому я переспрашиваю тебя много раз подряд. Вот что мне нужно – что-то, на чем писать и чем писать, какая-нибудь ручка. Писать лучше всего на тонких листах бумаги, как это обычно делали мы.
   Говоря это, она сомневалась, что Никани имеет представление о том, что такое бумага, но оолой не переспросило.
   – Если у вас нет бумаги, я могу писать на тонких листах пластика или даже на ткани, но мне все равно понадобится ручка, что-то, что оставляет за собой след в виде тонкой линии. Быть может вы сумеете изготовить для меня чернила – это самое простое. Ты понимаешь, о чем я говорю?
   – Зачем тебе все это, ведь ты прекрасно делаешь это пальцем? – спросило ее оолой.
   – Но пальцем я не сумею написать столько, сколько нужно. Я хочу, чтобы мои записки сохранялись долго, чтобы я могла прочитать и изучить их, когда посчитаю нужным. Я хочу…
   – Нет.
   Она умолкла прямо посреди фразы, взглянув на Никани округлившимися глазами.
   – Но в этом нет ничего опасного, – стараясь оставаться спокойной, продолжила она. – Наверняка кто-то из ваших людей уже видел наши книги, магнитные записи, диски, фильмы – таким образом мы храним записи по истории, медицине, языку, науке, да о чем угодно. Лично я собираюсь таким образом делать заметки о том, чему ты научил меня сегодня о вашем языке.
   – Я знаю о… записях, которые сохраняете вы, люди. Не знаю, как правильно называть это по-английски, но я уже видел их. Нам удалось собрать очень много подобного материала, и мы тщательно изучили его, чтобы лучше понять вас. Что касается меня, то мне суть этих записей осталась неясна, но другие утверждали, что все поняли.