Страница:
катаров, и он был удивлен тем, что тех было действительно очень много, но
"не было учения более христианского, нежели учение катаров, и нравы их были
чисты".
Тем не менее, в 1200 году католическая Церковь, еще более обеспокоенная
развитием ереси и прекрасно сознающая, какую зависть вызывает на Севере эта
богатая южная провинция, решает вмешаться при первом же удобном случае. Этот
случай вскоре ей представляется: четырнадцатого января 1208 года был убит
легат папы римского Пьер де Кастельно, и хотя катарская ересь была абсолютно
непричастна к этому убийству, Рим дает сигнал к вооруженному наступлению.
В июле 1209 года в Лионе под предводительством аббата Сито собирается
огромная армия и отправляется в дорогу, ведущую на юг. Симон де Монфор,
испытанный солдат и вассал французского короля, возглавляет военные
действия, полный решимости не отступать ни перед чем и стереть с лица земли
страну еретиков. Его святому делу оказывает помощь молодой и страстный
испанский миссионер Доминго де Гусман, основавший в 1216 году монашеский
орден, носящий его имя[16], представители которого будут заседать
в трибуналах Инквизиции. Катары будут не единственными жертвами этого
печально известного учреждения; такая же участь постигла издавна живущее в
Лангедоке еврейское население, которое защищали знатные семьи провинции.
В 1218 году, во время осады Тулузы, Симон де Монфор был убит, но
истребление народа продолжалось еще целую четверть века, за исключением
нескольких лет передышки. В 1244 году капитулирует замок Монсегюр, и
катарская ересь официально перестает существовать на юге Франции. Но только
официально; и Эмманюэль Ле Руа Ладюри в своей прекрасной книге "Монтайу,
провансальская деревня" вполне справедливо отмечает деятельность катаров еще
в течение долгого времени после падения замка Монсегюр. Маленькие "очаги"
вспыхивают там и сям, под защитой гор или в подземных гротах, верные своему
учению, продолжающие неустанную борьбу со своими преследователями. Именно
так и удалось одной из общин выжить в окрестностях Ренн-ле-Шато.
Сокровище катаров.
Во время крестового похода и еще долго после него катаров окутывает
ореол тайны; не исчез он полностью и сегодня. Превозносимые в самых
невероятных легендах, окруженные полутенью, свойственной великим тайнам
мировой Истории, они остаются одной из самых привлекательных загадок
прошлого Франции, и по отношению к ним возникает всегда великое множество
вопросов.
Прежде всего их происхождение. Некоторые видят в них потомков
богомилов, еретической секты, распространившейся в Х и XI веках в Болгарии и
эмигрировавшей затем на запад. Без сомнения, часть их осела в Лангедоке;
однако вероятно, что катары имели более глубокие и давние французские корни,
выросшие из предшествующих им ересей в самом начале христианской
эры[17].
Смущают некоторые детали, такие, например, как анекдот, рассказанный
летописцем Жаном де Жуенвилем, советником Людовика IX Святого в XIII веке:
"Святой король поведал мне, что многие альбигойцы пришли к графу Монфору...
и сказали ему, чтобы он пошел посмотреть на тело Господа нашего, который в
руках священника обрел плоть и кровь. И он им ответил: "Идите и смотрите вы
сами, вы, не верящие в это, а я в это верю твердо, так, учит Священное
Писание".[ ]Любопытно, что Жуенвиль больше не возвращался к этой
истории, и она остается загадочной. На какой ритуал он намекает? Если катары
отрицали значение святого причастия, что просили они констатировать графа
Монфора и почему?
Не меньшей загадкой является и их сокровище. Из достоверных источников
ясно, что катары были очень богаты, и их богатство оправдывалось большим
количеством разного рода даров, которые они принимали, распоряжались ими и
перераспределяли, исполняя свои дела. Но было и другое, так как с самого
начала крестового похода ходили слухи, что в замке Монсегюр, этом
великолепном каменном корабле и оплоте веры, находилось некое богатство, не
материальное, а мистическое. Однако, после падения крепости ничего похожего
не обнаружили... Тем не менее, мы не должны обходить вниманием странные
происшествия, имевшие место в замке, а затем его капитуляцию.
Коротко о фактах: весной 1243 года многочисленная армия, состоящая из
конных и пеших французских солдат, окружает огромную скалу, чем исключается
всякая возможность войти либо выйти из осажденного замка. Маневр прост:
крепость расположена на большой высоте, с внешним миром никаких сообщений
быть не может, и осажденные погибнут от голода и жажды.
Но несмотря на численное превосходство армии, этого количества солдат
не хватает, чтобы полностью окружить подножие горы. Иногда случаются
дезертирства; существует также такое сообщничество между жителями окрестных
деревень и даже между осаждающими и осажденными, что последним удается
пересекать "границу" и приносить провизию или получить другую помощь от
преданных их делу сторонников.
В январе следующего года, за три месяца до падения цитадели, двое
Совершенных покидают замок унося с собой большую часть сокровища катаров
(золото, серебро и огромное количество денег), которое они переносят в
укрепленный грот, находящийся в глубине гор, а также в другой
замок-крепость; больше никто и никогда об этом не услышит...
Первого марта Монсегюр с находящимися в нем пятьюстами осажденными
сдается; сто пятьдесят или двести человек являются Совершенными, остальные -
хозяева замка, рыцари, конюхи, солдаты, младшие офицерские чины и их семьи.
Переговоры начинаются сразу же, и условия капитуляции предъявляются
удивительно выгодные: еретики из Монсегюра получают прощение за все свои
прошлые ошибки, и солдаты могут покинуть замок, взяв с собой свое оружие,
вещи и деньги. Что же касается Совершенных, то они должны будут предстать
перед судом Инквизиции, чтобы исповедоваться во всех своих заблуждениях, и
как только они отрекутся от своей веры, они будут освобождены и подвергнуты
самым легким наказаниям. В противном случае, они взойдут на костер.
Осажденные просят двухнедельного перемирия, которое победители в
необъяснимом порыве великодушия им дают. Взамен еретики добровольно отдают
заложников, которые будут убиты при малейшей попытке к бегству. Но никто не
пытается покинуть крепость, и в течение двух недель обитатели Монсегюра все
вместе готовятся к смерти, ибо отречению все они предпочли мученичество.
Было ли это в силу их убеждения или же из-за отказа выдать инквизиторам то,
что от них требовали? Человек двадцать из них получают Consolamentum, став
Совершенными, они без страха идут навстречу смерти.
Перемирие заканчивается пятнадцатого марта. На заре двести Совершенных,
из которых ни один не согласился отречься, собрались внутри высокого
палисада "против подножия горы", где полыхали уже многочисленные вязанки
дров, ибо для такого большого количества жертв не успели приготовить столбы.
К вечеру от них уже ничего не останется; только несколько кучек горячего
пепла еще долго будут дымиться ночью.
Однако, четверо избежали сожжения. Это четверо Совершенных, которых
оставшиеся в крепости с риском для жизни спрятали в подземелье, пока
остальные еретики покидали замок, чтобы взойти на костер. В ночь на
шестнадцатое марта они с помощью веревок, подвешенных на западной стене,
убегают из замка. Побег такой же опасный для них самих, как и для остатков
гарнизона; зачем он? Какое такое важное поручение должны были они выполнить,
что избрали опасный ночной побег, тогда как на следующий день они могли
свободно покинуть крепость?
Как свидетельствует старый лангедокский рыцарь Арно-Роже де Мирпуа, эти
люди унесли с собой то, что осталось от сокровищ катаров. Но разве большая
часть его не была уже вынесена из замка Монсегюр три месяца назад? Да и как
можно, нагрузив себя тяжелыми и громоздкими слитками драгоценных металлов и
деньгами, спуститься в пустоту с высоты более ста метров?
Значит, четверо беглецов унесли с собой не материальные ценности, а
нечто другое. Быть может, какую-нибудь ценную информацию, содержавшуюся в
рукописях, реликвию или предмет культа, которые ни за что не должны были
попасть в чужие руки... Но почему тогда это не могли вынести раньше и укрыть
в надежном месте, пока было время? Почему это сохранялось в крепости до
самого последнего и опасного момента?
Ответ на эту загадку, кажется, лучше всего искать в перемирии, желаемом
и полученном. В самом деле, двухнедельная передышка была так необходима
осажденным, что эта необходимость оправдывает выдачу большого числа
заложников. Передышка, служащая для того, чтобы отдалить неизбежное,
выиграть время. Не какое-то время, а вполне определенное количество времени,
даже специфическое, потому что позволило им дождаться дня весеннего
равноденствия, ритуального праздника катаров, совпадающего с христианской
Пасхой.
Но ведь катары, подвергающие сомнению факт распятия, не имеют никакого
основания придавать значение воскресению!? Тем не менее, известно точно, что
четырнадцатого марта, накануне истечения срока перемирия, в окруженном замке
состоялся праздник[18]. Без сомнения, эта дата была выбрана не
случайно, также как и то, что в конце церемонии шесть женщин и человек
двенадцать мужчин - рыцарей и младших офицеров - были приняты в лоно
катарской Церкви. Имеет ли все это какое-либо отношение к таинственному
"предмету", который тайно покинет Монсегюр спустя две ночи? И,
следовательно, был ли этот "предмет" необходимым во время церемонии? Играл
ли он какую-то роль в обращении новых еретиков? Был ли он настолько
драгоценен, что для его спасения требовалось сообщничество всех, кто
отправлял его из замка, и риск собственной жизнью? Все эти вопросы сводятся
к одному: каким же легендарным и необыкновенным сокровищем обладали катары?
Тайна катаров.
Тогда мы вернулись к духу многочисленных легенд, которые в XII и XIII
веках тесно связывали между собой катаров и Святой Грааль. До сих пор мы
придавали этому мало значения, даже не зная точно, существовала ли на самом
деле эта драгоценная чаша, и какой интерес представляла она для религии
катаров.
Имеются многие свидетельства; кое-кто считает даже, что романы о Святом
Граале - Кретьена де Труа, например, и Вольфрама фон Эшенбаха в Германии, -
это интерполяция в христианскую религию катарской идеи, скрытой в
поэтической аллегории. Это утверждение содержит долю правды; действительно,
во время Альбигойского крестового похода представители Рима осудили романы о
Святом Граале как опасные, если не еретические, из-за явно выраженного в них
очень специфического дуализма.
Ко всему прочему, Вольфрам, немецкий поэт, располагает замок, в котором
находится священная чаша, в Пиренеях, и, как кажется, Рихард Вагнер принял
эту версию. Этот замок называется Мунсальвеш - германизированная форма
названия Монсальва - термина катаров. Кроме того, в одной из поэм Эшенбаха
владельца замка Грааля зовут Перилла; хозяина Монсальва звали Раймон де
Перей; в документах той эпохи его имя писалось чаще как
Перелла[19].
Если эти совпадения поражают нас, то они поразили также и Соньера,
более, чем мы, проникшегося духом местного фольклора. А так как он неплохо
разбирался в географии, то он знал, что Монсегюр находится недалеко, и что
его трагическая судьба все еще волнует умы жителей; он знает также, что
величественная тень вековой крепости вполне могла бы скрывать какую-то
тайну.
Итак, на следующий день после окончания перемирия четверо из осажденных
сбежали из капитулировавшей цитадели, унося с собой драгоценную ношу. Но
разве этот груз не был вынесен из замка три месяца назад? Значит, могло
случиться так, что вторая часть его, которую потом найдет аббат Соньер,
содержала в себе некое разоблачение? И что это разоблачение каким-то
непонятным образом связано со Святым Граалем? В таком случае, Романы о
Граале могли бы иметь другое значение, нежели то, которое им обычно придают?
Где же тогда находится это сокровище? В укрепленных гротах Орнолака, в
Арьеже, где, согласно преданиям, группа катаров будет уничтожена вскоре
после трагедии Монсегюра? Но кроме человеческих останков в Орнолаке ничего
не нашли. Почему бы тогда не вспомнить о Ренн-ле-Шато, расположенном в
полдне езды верхом от Монсегюра, или об одной из труднонаходимых пещер,
которые буквально пронизывают близлежащие горы? И, следовательно, почему бы
тайне Монсегюра не быть одновременно "тайной аббата Соньера"?..
О ком бы ни шла речь - о катарах или о Соньере - оба сокровища
означают, вероятно нечто отличное от того, что этим термином обычно
определяют; и в обоих случаях можно различить какой-то знак, информацию,
относящуюся к христианству - к его доктринам и к его теологии, и может быть,
к его истории и происхождению. Располагали ли им катары или хотя бы
некоторые из них, вызвав этим лютую ненависть и месть со стороны Рима? Была
ли это та самая информация, на которую указывал английский священник, говоря
о "формальном доказательстве"?
Снова мы испытали чувство, что подверглись самым нелепым измышлениям на
очень опасной и неустойчивой почве, так как наши знания о катарах были
ничтожны, и было очень трудно установить какую-либо гипотезу.
Именно тогда наше расследование привело нас на новый, еще более
загадочный, более маловероятный путь: путь рыцарей Храма.
3. ВОИНСТВУЮЩИЕ МОНАХИ.
Знакомые и дорогие для Истории тени тамплиеров! Горделивые рыцари в
белых плащах с красным крестом, галопом несущиеся по дорогам Святой Земли...
Солдаты Христа, вечно бесстрашные, часто фанатичные, отдающие службе свою
веру и свои силы, чтобы, как мы знаем, проявить себя героями во время
крестовых походов. Рыцари Храма Соломонова - вот кто эти воинствующие
монахи; но они были также членами таинственного ордена, союза со многими и
опасными ликами, интриги, замыслы, действия и заговоры которого еще и
сегодня окружены атмосферой неясности и двусмысленности.
Каких только чувств они ни вызывали! Как только им ни удивлялись,
какими только их ни описывали... Если Вальтер Скотт в "Айвенго" показывает
их лицемерными и спесивыми деспотами, без стыда злоупотреблявшими своей
властью и богатством, вершившими по своей прихоти судьбы отдельных людей и
целых государств, то другие писатели XIX века видят в них злодеев,
осквернителей, идолопоклонников, еретиков, а также магов и алхимиков.
Однако, сегодня кое-кто считает их несчастными жертвами, простыми пешками на
шахматной доске Церкви и государства; другие, в традициях франкмасонства,
рассматривали их прежде всего, как мистиков, адептов некой науки, известной
только им, тайны которой они ревниво охраняли.
Если в историческом плане никто не отрицает ни храбрость тамплиеров во
время крестовых походов, ни их вклад в развитие западноевропейской культуры
XII и XIII веков, если мы сознательно признаем их могущество и влияние,
которыми они пользовались в Христианском мире, равно как и одну из главных
ролей, сыгранную ими в Истории, то никто без колебаний не может определить
их истинную личность. Кем они были в действительности и что скрывали за их
респектабельным фасадом? Почему столько сомнений и вопросов, столько легенд
вокруг этих загадочных "солдат Христовых"? Почему, наконец, за официальными
версиями, принятыми историками разных стран, упорно присутствует какая-то
другая, заботливо скрываемая правда?
Рыцари Храма. Историческая справка.
Первым делает намек на тамплиеров между 1175 и 1185 годами. историк
Вильгельм Тирский в своей книге "Historia rerum
transmarinum"[20], которая описывает жизнь франкского королевства
в Палестине со дня его основания. Но это королевство существовало к тому
времени уже семьдесят лет, а орден Храма был основан еще раньше, за
пять-десять лет до этого, и писатель, не присутствовавший лично при сих
значительных заморских событиях, пользуется свидетельствами из вторых или
даже третьих рук. В самом деле, ни один летописец между 1127 и 1144 годами
не был там, чтобы составить описание, и так как автор использовал устные
предания, народные легенды и другие похожие способы передачи событий, можно
задать справедливый вопрос: насколько относительна их достоверность?
За неимением лучшего, это - необходимая основа для понимания всего
того, что происходило тогда на Востоке, бесспорно полезная информация, на
которой будут базироваться, и это следует признать, все последующие рассказы
о тамплиерах. Но из-за недостатка источников и хрупкости утверждений она все
же нуждается в подтверждениях, хотя, к несчастью, многие ученые принимают ее
как единственно правильную и неприкосновенную.
Итак, согласно Вильгельму Тирскому, орден "Бедных Рыцарей Христа и
Храма Соломонова" был основан в 1118 гуго Гуго де Пейном, шампанским рыцарем
и вассалом графа Шампанского[21], с целью, по существу,
бескорыстной. Зная об опасностях, которым в те времена подвергались все
совершающие паломничество в Святую Землю, Гуго и восемь его товарищей
предстают перед королем Иерусалима Бодуэном I, брат которого, Годфруа
Бульонский, овладел Святым городом девятнадцатью годами ранее. Они
предлагают ему свои услуги в качестве защитников паломников от неверных, для
надзора за дорогами, ведущими к Святым Местам и охраны Гроба Господня.
В течение последующих девяти лет девять рыцарей не принимают в свое
общество ни одного нового члена. Они живут в такой бедности, что даже на
печати они изображены сидящими по двое на одной лошади, согласно их девизу:
бедность и милосердие; но надо также заметить по поводу печати, которую
считают наиболее типичной для первых дней существования ордена, что
датируется она в действительности следующим веком, эпохой, когда тамплиеры
уже не были бедными, если они вообще таковыми были...
Планы бедных и великодушных рыцарей были такими благородными, что
король, религиозный глава нового королевства и представитель папы, отдает в
их распоряжение целое крыло своего дворца, расположенное на фундаменте
древнего Храма Соломонова. Так орден получает свое название - орден Храма.
И вот, в соответствии со словами того же Вильгельма Тирского, тамплиеры
устроились в королевском дворце Иерусалима, предаваясь своему святому делу,
направленному против врагов Господа. Недалеко от них живет королевский
капеллан и официальный историк Фуше Шартрский, который не ждет пятьдесят
лет, чтобы начать писать хронику, а изо дня в день, занимается тем, что
описывает царствование своего короля.
И что очень любопытно: летописец не упоминает ни о Гуго де Пейне, ни о
его товарищах, ни о каком-либо другом рыцаре Храма. Первое время
существования ордена и его деятельность окружены странным "официальным"
молчанием; ни тогда, ни после нигде нельзя было найти хотя бы малейший намек
на то, что он защищал паломников, ни даже на само его присутствие в
королевском окружении. Впрочем, каким образом эта маленькая горстка людей
могла надеяться выполнить такую важную миссию; девять рыцарей, чтобы
защищать все дороги Святой Земли! Только девять на всех паломников и против
стольких опасностей! Если это и в самом деле было их целью, то разве не
должны были они принять в свой орден новых членов? И однако Вильгельм
Тиюский в этом категоричен: в течение девяти лет, прошедвих со дня основания
ордена, новых приемов в него не было.
Тем не менее, в это же самое время шум славы тамплиеров достигает
пределов Европы, где высшие церковные авторитеты восхваляют их самих и их
храбрость. В 1128 году или чуть позже одно послание, принадлежащее перу
Бернара Клервоского, к голосу которого прислушивался весь Христианский мир,
горячо приветствует добродетели нового рыцарства, объявляя, что тамплиеры
являются примером для всех и апофеозом христианских ценностей.
По истечении этих девяти лет, в 1127 году, Гуго де Пейн и некоторые его
товарищи отправляются на Запад, где они были приняты с триумфом. В следующем
году папа собирает совет в Труа, где находился двор графов Шампанских,
сюзеренов Гуго, под духовным руководством самого святого Бернара. На этом
совете тамплиеры были официально признаны членами общества одновременно
военного и религиозного; по этому случаю Гуго де Пейн получает звание
"великого магистра" общества монахов-солдат, мистических воинов, которые,
соединяя строгую монастырскую дисциплину с военным пылом, близким к
фанатизму, образуют, говоря языком того времени, "воинство Христово".
Наконец, святой Бернар с энтузиазмом утверждает устав и правила нового
ордена, простые и строгие, похожие на устав и правила цистерцианцев.
Тамплиеры должны быть привержены бедности, целомудрию и послушанию. Они
должны стричь волосы, но не брить бороду, которая яглялась отличительной и
легко узнаваемой чертой в ту эпоху, когда большинство мужчин брились; что
касается пищи, одежды и других деталей повседневной жизни, то они отражали
двойной, монашеский и военный, аспект их идеала. Все "рыцари Христа" должны
носить одежду - рясу или накидку - белого цвета, которая станет потом
знаменитым плащом, неотделимым от их имени и явно символичным: служитель
Бога покидает жизнь мрачную, чтобы посвятить своему создателю жизнь, полную
чистоты и света.
Устав предусматривает подробную административную иерархию и строго
определенный свод законов: от обмундирования и использования ценностей,
отданных в их распоряжение, до их поведения на поле битвы. Попав в плен,
тамплиер не должен просить ни пощады, ни выкупа, но он должен биться
насмерть; и ему разрешается отступать лишь в том случае, если число
нападающих больше в три раза.
В 1139 году[22] булла папы Иннокентия II, бывшего
монаха-цистерцианца из Клерво и протеже святого Бернара, дарует тамплиерам
значительные привилегии: орден, находящийся под исключительной опекой Его
Святейшества, может быть распущен только самим папой. Иными словами, впредь
он становится независимым от любой власти - светской или церковной, принца,
короля или прелата, политической или религиозной. Таким образом, орден Храма
вполне мог стать в будущем международной автономной империей, государством,
не отчитывающимся ни перед кем, кроме самого себя, - в этом вначале
проявлялась их сила, но это было также весьма двусмысленно.
В течение двух следующих десятилетий, после совета в Труа, орден
подвергается настоящей экспансии, как в отношении численности - ибо он
привлекал младших сыновей всех знатных семей Европы, - так и в отношении
богатства. Дары в виде денег, земли и других ценностей не переставали
поступать изо всех уголков Христианского мира, так как вслед за Гуго де
Пейном все рыцари были обязаны отдать ордену все, чем они владели.
Вот таким образом, очень естественно и в короткий срок орден тамплиеров
становится обладателем внушительных территорий во Франции, Англии, Фландрии,
Испании и Португалии; вскоре к ним присоединяются земли в Италии, Австрии,
Германии, Венгрии, а также в Святой Земле и на Востоке. Короче, ни один из
Рыцарей лично не был богат, ибо он исполнял обет бедности, но от имени
ордена они принимали все, что им приносили в дар. Это означает, что их
богатство постоянно и значительно увеличивалось, тем более, что основой
политики ордена было ни в коем случае не упустить деньги: он получает, но не
дает, и к тому же свободен от уплаты церковной десятины. Так, когда в 1130
году Гуго де Пейн возвращается в Палестину, он оставляет за собой под
охраной новых рыцарей участки принадлежащей ордену земли, разбросанные по
всей Европе.
В 1146 году, во время правления папы Евгения III, на белом плаще
тамплиеров появляется красный крест с раздвоенными "лапчатыми" концами; и во
втором крестовом походе, возглавляемом французским королем Людовиком VII,
они участвуют под этим знаменитым и прославившимся знаком. Этот крест из
алой материи, расположенный слева, над сердцем, папа утверждает в качестве
герба; этот "триумфальный знак" станет для них "щитом, чтобы они не
обратились в бегство перед неверными"; впрочем, рыцари никогда не бежали и
всегда показывали себя достойными своей репутации, гордыми до спеси,
храбрыми до безрассудства, удивительно дисциплинированными, не находящими
себе равных среди всех армий мира. Король Франции признался лично в одном
письме, что если поход против турок, так плохо организованный и плохо
проведенный, не обернулся полным крахом, то это только благодаря тамплиерам
и им одним.
Прошло сто лет, в течение которых орден Храма становится могущественным
поистине в международном масштабе.
Он втягивается во все дипломатические акции, имеет дело со знатью и
монархами различных дворов Европы, осуществляет свою власть в Святой Земле и
в Англии, пытается помирить Генриха II Плантагенета с его архиепископом
Томасом Беккетом; в лондонском парламенте он представлен своим великим
магистром, который вместе с королем Иоанном Безземельным будет
присутствовать при подписании Великой Хартии[23]. Короче говоря,
он заставляет весь Христианский мир прислушиваться к своему голосу более
"не было учения более христианского, нежели учение катаров, и нравы их были
чисты".
Тем не менее, в 1200 году католическая Церковь, еще более обеспокоенная
развитием ереси и прекрасно сознающая, какую зависть вызывает на Севере эта
богатая южная провинция, решает вмешаться при первом же удобном случае. Этот
случай вскоре ей представляется: четырнадцатого января 1208 года был убит
легат папы римского Пьер де Кастельно, и хотя катарская ересь была абсолютно
непричастна к этому убийству, Рим дает сигнал к вооруженному наступлению.
В июле 1209 года в Лионе под предводительством аббата Сито собирается
огромная армия и отправляется в дорогу, ведущую на юг. Симон де Монфор,
испытанный солдат и вассал французского короля, возглавляет военные
действия, полный решимости не отступать ни перед чем и стереть с лица земли
страну еретиков. Его святому делу оказывает помощь молодой и страстный
испанский миссионер Доминго де Гусман, основавший в 1216 году монашеский
орден, носящий его имя[16], представители которого будут заседать
в трибуналах Инквизиции. Катары будут не единственными жертвами этого
печально известного учреждения; такая же участь постигла издавна живущее в
Лангедоке еврейское население, которое защищали знатные семьи провинции.
В 1218 году, во время осады Тулузы, Симон де Монфор был убит, но
истребление народа продолжалось еще целую четверть века, за исключением
нескольких лет передышки. В 1244 году капитулирует замок Монсегюр, и
катарская ересь официально перестает существовать на юге Франции. Но только
официально; и Эмманюэль Ле Руа Ладюри в своей прекрасной книге "Монтайу,
провансальская деревня" вполне справедливо отмечает деятельность катаров еще
в течение долгого времени после падения замка Монсегюр. Маленькие "очаги"
вспыхивают там и сям, под защитой гор или в подземных гротах, верные своему
учению, продолжающие неустанную борьбу со своими преследователями. Именно
так и удалось одной из общин выжить в окрестностях Ренн-ле-Шато.
Сокровище катаров.
Во время крестового похода и еще долго после него катаров окутывает
ореол тайны; не исчез он полностью и сегодня. Превозносимые в самых
невероятных легендах, окруженные полутенью, свойственной великим тайнам
мировой Истории, они остаются одной из самых привлекательных загадок
прошлого Франции, и по отношению к ним возникает всегда великое множество
вопросов.
Прежде всего их происхождение. Некоторые видят в них потомков
богомилов, еретической секты, распространившейся в Х и XI веках в Болгарии и
эмигрировавшей затем на запад. Без сомнения, часть их осела в Лангедоке;
однако вероятно, что катары имели более глубокие и давние французские корни,
выросшие из предшествующих им ересей в самом начале христианской
эры[17].
Смущают некоторые детали, такие, например, как анекдот, рассказанный
летописцем Жаном де Жуенвилем, советником Людовика IX Святого в XIII веке:
"Святой король поведал мне, что многие альбигойцы пришли к графу Монфору...
и сказали ему, чтобы он пошел посмотреть на тело Господа нашего, который в
руках священника обрел плоть и кровь. И он им ответил: "Идите и смотрите вы
сами, вы, не верящие в это, а я в это верю твердо, так, учит Священное
Писание".[ ]Любопытно, что Жуенвиль больше не возвращался к этой
истории, и она остается загадочной. На какой ритуал он намекает? Если катары
отрицали значение святого причастия, что просили они констатировать графа
Монфора и почему?
Не меньшей загадкой является и их сокровище. Из достоверных источников
ясно, что катары были очень богаты, и их богатство оправдывалось большим
количеством разного рода даров, которые они принимали, распоряжались ими и
перераспределяли, исполняя свои дела. Но было и другое, так как с самого
начала крестового похода ходили слухи, что в замке Монсегюр, этом
великолепном каменном корабле и оплоте веры, находилось некое богатство, не
материальное, а мистическое. Однако, после падения крепости ничего похожего
не обнаружили... Тем не менее, мы не должны обходить вниманием странные
происшествия, имевшие место в замке, а затем его капитуляцию.
Коротко о фактах: весной 1243 года многочисленная армия, состоящая из
конных и пеших французских солдат, окружает огромную скалу, чем исключается
всякая возможность войти либо выйти из осажденного замка. Маневр прост:
крепость расположена на большой высоте, с внешним миром никаких сообщений
быть не может, и осажденные погибнут от голода и жажды.
Но несмотря на численное превосходство армии, этого количества солдат
не хватает, чтобы полностью окружить подножие горы. Иногда случаются
дезертирства; существует также такое сообщничество между жителями окрестных
деревень и даже между осаждающими и осажденными, что последним удается
пересекать "границу" и приносить провизию или получить другую помощь от
преданных их делу сторонников.
В январе следующего года, за три месяца до падения цитадели, двое
Совершенных покидают замок унося с собой большую часть сокровища катаров
(золото, серебро и огромное количество денег), которое они переносят в
укрепленный грот, находящийся в глубине гор, а также в другой
замок-крепость; больше никто и никогда об этом не услышит...
Первого марта Монсегюр с находящимися в нем пятьюстами осажденными
сдается; сто пятьдесят или двести человек являются Совершенными, остальные -
хозяева замка, рыцари, конюхи, солдаты, младшие офицерские чины и их семьи.
Переговоры начинаются сразу же, и условия капитуляции предъявляются
удивительно выгодные: еретики из Монсегюра получают прощение за все свои
прошлые ошибки, и солдаты могут покинуть замок, взяв с собой свое оружие,
вещи и деньги. Что же касается Совершенных, то они должны будут предстать
перед судом Инквизиции, чтобы исповедоваться во всех своих заблуждениях, и
как только они отрекутся от своей веры, они будут освобождены и подвергнуты
самым легким наказаниям. В противном случае, они взойдут на костер.
Осажденные просят двухнедельного перемирия, которое победители в
необъяснимом порыве великодушия им дают. Взамен еретики добровольно отдают
заложников, которые будут убиты при малейшей попытке к бегству. Но никто не
пытается покинуть крепость, и в течение двух недель обитатели Монсегюра все
вместе готовятся к смерти, ибо отречению все они предпочли мученичество.
Было ли это в силу их убеждения или же из-за отказа выдать инквизиторам то,
что от них требовали? Человек двадцать из них получают Consolamentum, став
Совершенными, они без страха идут навстречу смерти.
Перемирие заканчивается пятнадцатого марта. На заре двести Совершенных,
из которых ни один не согласился отречься, собрались внутри высокого
палисада "против подножия горы", где полыхали уже многочисленные вязанки
дров, ибо для такого большого количества жертв не успели приготовить столбы.
К вечеру от них уже ничего не останется; только несколько кучек горячего
пепла еще долго будут дымиться ночью.
Однако, четверо избежали сожжения. Это четверо Совершенных, которых
оставшиеся в крепости с риском для жизни спрятали в подземелье, пока
остальные еретики покидали замок, чтобы взойти на костер. В ночь на
шестнадцатое марта они с помощью веревок, подвешенных на западной стене,
убегают из замка. Побег такой же опасный для них самих, как и для остатков
гарнизона; зачем он? Какое такое важное поручение должны были они выполнить,
что избрали опасный ночной побег, тогда как на следующий день они могли
свободно покинуть крепость?
Как свидетельствует старый лангедокский рыцарь Арно-Роже де Мирпуа, эти
люди унесли с собой то, что осталось от сокровищ катаров. Но разве большая
часть его не была уже вынесена из замка Монсегюр три месяца назад? Да и как
можно, нагрузив себя тяжелыми и громоздкими слитками драгоценных металлов и
деньгами, спуститься в пустоту с высоты более ста метров?
Значит, четверо беглецов унесли с собой не материальные ценности, а
нечто другое. Быть может, какую-нибудь ценную информацию, содержавшуюся в
рукописях, реликвию или предмет культа, которые ни за что не должны были
попасть в чужие руки... Но почему тогда это не могли вынести раньше и укрыть
в надежном месте, пока было время? Почему это сохранялось в крепости до
самого последнего и опасного момента?
Ответ на эту загадку, кажется, лучше всего искать в перемирии, желаемом
и полученном. В самом деле, двухнедельная передышка была так необходима
осажденным, что эта необходимость оправдывает выдачу большого числа
заложников. Передышка, служащая для того, чтобы отдалить неизбежное,
выиграть время. Не какое-то время, а вполне определенное количество времени,
даже специфическое, потому что позволило им дождаться дня весеннего
равноденствия, ритуального праздника катаров, совпадающего с христианской
Пасхой.
Но ведь катары, подвергающие сомнению факт распятия, не имеют никакого
основания придавать значение воскресению!? Тем не менее, известно точно, что
четырнадцатого марта, накануне истечения срока перемирия, в окруженном замке
состоялся праздник[18]. Без сомнения, эта дата была выбрана не
случайно, также как и то, что в конце церемонии шесть женщин и человек
двенадцать мужчин - рыцарей и младших офицеров - были приняты в лоно
катарской Церкви. Имеет ли все это какое-либо отношение к таинственному
"предмету", который тайно покинет Монсегюр спустя две ночи? И,
следовательно, был ли этот "предмет" необходимым во время церемонии? Играл
ли он какую-то роль в обращении новых еретиков? Был ли он настолько
драгоценен, что для его спасения требовалось сообщничество всех, кто
отправлял его из замка, и риск собственной жизнью? Все эти вопросы сводятся
к одному: каким же легендарным и необыкновенным сокровищем обладали катары?
Тайна катаров.
Тогда мы вернулись к духу многочисленных легенд, которые в XII и XIII
веках тесно связывали между собой катаров и Святой Грааль. До сих пор мы
придавали этому мало значения, даже не зная точно, существовала ли на самом
деле эта драгоценная чаша, и какой интерес представляла она для религии
катаров.
Имеются многие свидетельства; кое-кто считает даже, что романы о Святом
Граале - Кретьена де Труа, например, и Вольфрама фон Эшенбаха в Германии, -
это интерполяция в христианскую религию катарской идеи, скрытой в
поэтической аллегории. Это утверждение содержит долю правды; действительно,
во время Альбигойского крестового похода представители Рима осудили романы о
Святом Граале как опасные, если не еретические, из-за явно выраженного в них
очень специфического дуализма.
Ко всему прочему, Вольфрам, немецкий поэт, располагает замок, в котором
находится священная чаша, в Пиренеях, и, как кажется, Рихард Вагнер принял
эту версию. Этот замок называется Мунсальвеш - германизированная форма
названия Монсальва - термина катаров. Кроме того, в одной из поэм Эшенбаха
владельца замка Грааля зовут Перилла; хозяина Монсальва звали Раймон де
Перей; в документах той эпохи его имя писалось чаще как
Перелла[19].
Если эти совпадения поражают нас, то они поразили также и Соньера,
более, чем мы, проникшегося духом местного фольклора. А так как он неплохо
разбирался в географии, то он знал, что Монсегюр находится недалеко, и что
его трагическая судьба все еще волнует умы жителей; он знает также, что
величественная тень вековой крепости вполне могла бы скрывать какую-то
тайну.
Итак, на следующий день после окончания перемирия четверо из осажденных
сбежали из капитулировавшей цитадели, унося с собой драгоценную ношу. Но
разве этот груз не был вынесен из замка три месяца назад? Значит, могло
случиться так, что вторая часть его, которую потом найдет аббат Соньер,
содержала в себе некое разоблачение? И что это разоблачение каким-то
непонятным образом связано со Святым Граалем? В таком случае, Романы о
Граале могли бы иметь другое значение, нежели то, которое им обычно придают?
Где же тогда находится это сокровище? В укрепленных гротах Орнолака, в
Арьеже, где, согласно преданиям, группа катаров будет уничтожена вскоре
после трагедии Монсегюра? Но кроме человеческих останков в Орнолаке ничего
не нашли. Почему бы тогда не вспомнить о Ренн-ле-Шато, расположенном в
полдне езды верхом от Монсегюра, или об одной из труднонаходимых пещер,
которые буквально пронизывают близлежащие горы? И, следовательно, почему бы
тайне Монсегюра не быть одновременно "тайной аббата Соньера"?..
О ком бы ни шла речь - о катарах или о Соньере - оба сокровища
означают, вероятно нечто отличное от того, что этим термином обычно
определяют; и в обоих случаях можно различить какой-то знак, информацию,
относящуюся к христианству - к его доктринам и к его теологии, и может быть,
к его истории и происхождению. Располагали ли им катары или хотя бы
некоторые из них, вызвав этим лютую ненависть и месть со стороны Рима? Была
ли это та самая информация, на которую указывал английский священник, говоря
о "формальном доказательстве"?
Снова мы испытали чувство, что подверглись самым нелепым измышлениям на
очень опасной и неустойчивой почве, так как наши знания о катарах были
ничтожны, и было очень трудно установить какую-либо гипотезу.
Именно тогда наше расследование привело нас на новый, еще более
загадочный, более маловероятный путь: путь рыцарей Храма.
3. ВОИНСТВУЮЩИЕ МОНАХИ.
Знакомые и дорогие для Истории тени тамплиеров! Горделивые рыцари в
белых плащах с красным крестом, галопом несущиеся по дорогам Святой Земли...
Солдаты Христа, вечно бесстрашные, часто фанатичные, отдающие службе свою
веру и свои силы, чтобы, как мы знаем, проявить себя героями во время
крестовых походов. Рыцари Храма Соломонова - вот кто эти воинствующие
монахи; но они были также членами таинственного ордена, союза со многими и
опасными ликами, интриги, замыслы, действия и заговоры которого еще и
сегодня окружены атмосферой неясности и двусмысленности.
Каких только чувств они ни вызывали! Как только им ни удивлялись,
какими только их ни описывали... Если Вальтер Скотт в "Айвенго" показывает
их лицемерными и спесивыми деспотами, без стыда злоупотреблявшими своей
властью и богатством, вершившими по своей прихоти судьбы отдельных людей и
целых государств, то другие писатели XIX века видят в них злодеев,
осквернителей, идолопоклонников, еретиков, а также магов и алхимиков.
Однако, сегодня кое-кто считает их несчастными жертвами, простыми пешками на
шахматной доске Церкви и государства; другие, в традициях франкмасонства,
рассматривали их прежде всего, как мистиков, адептов некой науки, известной
только им, тайны которой они ревниво охраняли.
Если в историческом плане никто не отрицает ни храбрость тамплиеров во
время крестовых походов, ни их вклад в развитие западноевропейской культуры
XII и XIII веков, если мы сознательно признаем их могущество и влияние,
которыми они пользовались в Христианском мире, равно как и одну из главных
ролей, сыгранную ими в Истории, то никто без колебаний не может определить
их истинную личность. Кем они были в действительности и что скрывали за их
респектабельным фасадом? Почему столько сомнений и вопросов, столько легенд
вокруг этих загадочных "солдат Христовых"? Почему, наконец, за официальными
версиями, принятыми историками разных стран, упорно присутствует какая-то
другая, заботливо скрываемая правда?
Рыцари Храма. Историческая справка.
Первым делает намек на тамплиеров между 1175 и 1185 годами. историк
Вильгельм Тирский в своей книге "Historia rerum
transmarinum"[20], которая описывает жизнь франкского королевства
в Палестине со дня его основания. Но это королевство существовало к тому
времени уже семьдесят лет, а орден Храма был основан еще раньше, за
пять-десять лет до этого, и писатель, не присутствовавший лично при сих
значительных заморских событиях, пользуется свидетельствами из вторых или
даже третьих рук. В самом деле, ни один летописец между 1127 и 1144 годами
не был там, чтобы составить описание, и так как автор использовал устные
предания, народные легенды и другие похожие способы передачи событий, можно
задать справедливый вопрос: насколько относительна их достоверность?
За неимением лучшего, это - необходимая основа для понимания всего
того, что происходило тогда на Востоке, бесспорно полезная информация, на
которой будут базироваться, и это следует признать, все последующие рассказы
о тамплиерах. Но из-за недостатка источников и хрупкости утверждений она все
же нуждается в подтверждениях, хотя, к несчастью, многие ученые принимают ее
как единственно правильную и неприкосновенную.
Итак, согласно Вильгельму Тирскому, орден "Бедных Рыцарей Христа и
Храма Соломонова" был основан в 1118 гуго Гуго де Пейном, шампанским рыцарем
и вассалом графа Шампанского[21], с целью, по существу,
бескорыстной. Зная об опасностях, которым в те времена подвергались все
совершающие паломничество в Святую Землю, Гуго и восемь его товарищей
предстают перед королем Иерусалима Бодуэном I, брат которого, Годфруа
Бульонский, овладел Святым городом девятнадцатью годами ранее. Они
предлагают ему свои услуги в качестве защитников паломников от неверных, для
надзора за дорогами, ведущими к Святым Местам и охраны Гроба Господня.
В течение последующих девяти лет девять рыцарей не принимают в свое
общество ни одного нового члена. Они живут в такой бедности, что даже на
печати они изображены сидящими по двое на одной лошади, согласно их девизу:
бедность и милосердие; но надо также заметить по поводу печати, которую
считают наиболее типичной для первых дней существования ордена, что
датируется она в действительности следующим веком, эпохой, когда тамплиеры
уже не были бедными, если они вообще таковыми были...
Планы бедных и великодушных рыцарей были такими благородными, что
король, религиозный глава нового королевства и представитель папы, отдает в
их распоряжение целое крыло своего дворца, расположенное на фундаменте
древнего Храма Соломонова. Так орден получает свое название - орден Храма.
И вот, в соответствии со словами того же Вильгельма Тирского, тамплиеры
устроились в королевском дворце Иерусалима, предаваясь своему святому делу,
направленному против врагов Господа. Недалеко от них живет королевский
капеллан и официальный историк Фуше Шартрский, который не ждет пятьдесят
лет, чтобы начать писать хронику, а изо дня в день, занимается тем, что
описывает царствование своего короля.
И что очень любопытно: летописец не упоминает ни о Гуго де Пейне, ни о
его товарищах, ни о каком-либо другом рыцаре Храма. Первое время
существования ордена и его деятельность окружены странным "официальным"
молчанием; ни тогда, ни после нигде нельзя было найти хотя бы малейший намек
на то, что он защищал паломников, ни даже на само его присутствие в
королевском окружении. Впрочем, каким образом эта маленькая горстка людей
могла надеяться выполнить такую важную миссию; девять рыцарей, чтобы
защищать все дороги Святой Земли! Только девять на всех паломников и против
стольких опасностей! Если это и в самом деле было их целью, то разве не
должны были они принять в свой орден новых членов? И однако Вильгельм
Тиюский в этом категоричен: в течение девяти лет, прошедвих со дня основания
ордена, новых приемов в него не было.
Тем не менее, в это же самое время шум славы тамплиеров достигает
пределов Европы, где высшие церковные авторитеты восхваляют их самих и их
храбрость. В 1128 году или чуть позже одно послание, принадлежащее перу
Бернара Клервоского, к голосу которого прислушивался весь Христианский мир,
горячо приветствует добродетели нового рыцарства, объявляя, что тамплиеры
являются примером для всех и апофеозом христианских ценностей.
По истечении этих девяти лет, в 1127 году, Гуго де Пейн и некоторые его
товарищи отправляются на Запад, где они были приняты с триумфом. В следующем
году папа собирает совет в Труа, где находился двор графов Шампанских,
сюзеренов Гуго, под духовным руководством самого святого Бернара. На этом
совете тамплиеры были официально признаны членами общества одновременно
военного и религиозного; по этому случаю Гуго де Пейн получает звание
"великого магистра" общества монахов-солдат, мистических воинов, которые,
соединяя строгую монастырскую дисциплину с военным пылом, близким к
фанатизму, образуют, говоря языком того времени, "воинство Христово".
Наконец, святой Бернар с энтузиазмом утверждает устав и правила нового
ордена, простые и строгие, похожие на устав и правила цистерцианцев.
Тамплиеры должны быть привержены бедности, целомудрию и послушанию. Они
должны стричь волосы, но не брить бороду, которая яглялась отличительной и
легко узнаваемой чертой в ту эпоху, когда большинство мужчин брились; что
касается пищи, одежды и других деталей повседневной жизни, то они отражали
двойной, монашеский и военный, аспект их идеала. Все "рыцари Христа" должны
носить одежду - рясу или накидку - белого цвета, которая станет потом
знаменитым плащом, неотделимым от их имени и явно символичным: служитель
Бога покидает жизнь мрачную, чтобы посвятить своему создателю жизнь, полную
чистоты и света.
Устав предусматривает подробную административную иерархию и строго
определенный свод законов: от обмундирования и использования ценностей,
отданных в их распоряжение, до их поведения на поле битвы. Попав в плен,
тамплиер не должен просить ни пощады, ни выкупа, но он должен биться
насмерть; и ему разрешается отступать лишь в том случае, если число
нападающих больше в три раза.
В 1139 году[22] булла папы Иннокентия II, бывшего
монаха-цистерцианца из Клерво и протеже святого Бернара, дарует тамплиерам
значительные привилегии: орден, находящийся под исключительной опекой Его
Святейшества, может быть распущен только самим папой. Иными словами, впредь
он становится независимым от любой власти - светской или церковной, принца,
короля или прелата, политической или религиозной. Таким образом, орден Храма
вполне мог стать в будущем международной автономной империей, государством,
не отчитывающимся ни перед кем, кроме самого себя, - в этом вначале
проявлялась их сила, но это было также весьма двусмысленно.
В течение двух следующих десятилетий, после совета в Труа, орден
подвергается настоящей экспансии, как в отношении численности - ибо он
привлекал младших сыновей всех знатных семей Европы, - так и в отношении
богатства. Дары в виде денег, земли и других ценностей не переставали
поступать изо всех уголков Христианского мира, так как вслед за Гуго де
Пейном все рыцари были обязаны отдать ордену все, чем они владели.
Вот таким образом, очень естественно и в короткий срок орден тамплиеров
становится обладателем внушительных территорий во Франции, Англии, Фландрии,
Испании и Португалии; вскоре к ним присоединяются земли в Италии, Австрии,
Германии, Венгрии, а также в Святой Земле и на Востоке. Короче, ни один из
Рыцарей лично не был богат, ибо он исполнял обет бедности, но от имени
ордена они принимали все, что им приносили в дар. Это означает, что их
богатство постоянно и значительно увеличивалось, тем более, что основой
политики ордена было ни в коем случае не упустить деньги: он получает, но не
дает, и к тому же свободен от уплаты церковной десятины. Так, когда в 1130
году Гуго де Пейн возвращается в Палестину, он оставляет за собой под
охраной новых рыцарей участки принадлежащей ордену земли, разбросанные по
всей Европе.
В 1146 году, во время правления папы Евгения III, на белом плаще
тамплиеров появляется красный крест с раздвоенными "лапчатыми" концами; и во
втором крестовом походе, возглавляемом французским королем Людовиком VII,
они участвуют под этим знаменитым и прославившимся знаком. Этот крест из
алой материи, расположенный слева, над сердцем, папа утверждает в качестве
герба; этот "триумфальный знак" станет для них "щитом, чтобы они не
обратились в бегство перед неверными"; впрочем, рыцари никогда не бежали и
всегда показывали себя достойными своей репутации, гордыми до спеси,
храбрыми до безрассудства, удивительно дисциплинированными, не находящими
себе равных среди всех армий мира. Король Франции признался лично в одном
письме, что если поход против турок, так плохо организованный и плохо
проведенный, не обернулся полным крахом, то это только благодаря тамплиерам
и им одним.
Прошло сто лет, в течение которых орден Храма становится могущественным
поистине в международном масштабе.
Он втягивается во все дипломатические акции, имеет дело со знатью и
монархами различных дворов Европы, осуществляет свою власть в Святой Земле и
в Англии, пытается помирить Генриха II Плантагенета с его архиепископом
Томасом Беккетом; в лондонском парламенте он представлен своим великим
магистром, который вместе с королем Иоанном Безземельным будет
присутствовать при подписании Великой Хартии[23]. Короче говоря,
он заставляет весь Христианский мир прислушиваться к своему голосу более