Страница:
---------------------------------------------------------------
Michael Baigent, Richard Leigh, Hehry Lincoln
NHE HOLY BLLOD AND THE HOLY GRAIL
London, 1982
перевод с французского Ольги Фадиной
OCR: Андрей Николаев (Легостаев)
---------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ:
Введение
В 1969 году, следуя по Севеннской дороге, я совершенно случайно
обнаружил небольшую книжку, причем на первый взгляд очень незначительную. И
если бы по ходу чтения я не обнаружил некую недоговоренность, странное
умолчание автора, то я положил бы ее в стопку книг, которые после каждого
отпуска накапливаются в моем шкафу и ждут, чтобы их перечитали.
Кажется, в 1890 году некий деревенский священник нашел какое-то
"сокровище": под каменной кладкой церкви он обнаружил исписанные пергаменты
и попытался их расшифровать. Два из этих документов были воспроизведены в
книжке, но никаких следов "секретных посланий", которые, как предполагал
автор, должны были там содержаться, я не обнаружил. Может, они снова были
потеряны? Однако, когда я наскоро изучил документы, я понял, что, по крайней
мере, одно из этих посланий было открыто самим автором: так как он, работая
с документами, уделил им наибольшее внимание, то он не мог не сделать того
же самого открытия, что сделал я. Почему же он, в таком случае, не
обнародовал своего разоблачения, раз он до них такой охотник?
В течение следующих месяцев необычность этой недоговоренности и
возможность дальнейших сюрпризов заставили меня не один раз вернуться к
брошюре. Передо мной находилась настоящая головоломка, а вдобавок к ней -
непонятное молчание автора. Какие же тайны, какие секретные послания были
начертаны на этих пергаментах и захоронены в Ренн-ле-Шато? Не заслуживали ли
они большего, нежели некоторого любопытства с моей стороны, продиктованного
моими обязанностями человека, пишущего для телевидения?
Таким образом, в конце осени 1970 года я представил Полу Джонсону,
продюсеру исторической серии "Хроники" компании Би-Би-Си, этот анекдот как
возможный сюжет для документального фильма. Он без колебаний принял
предложение, и я тотчас же отправился в Париж, чтобы набросать план
короткометражного фильма вместе с автором французской книги.
Я встретился с ним во время рождественских праздников и, не теряя ни
секунды, задал ему вопрос, который уже больше года вертелся у меня на языке:
"Почему вы не опубликовали послания, скрытые в документах?". Его ответ меня
крайне удивил: "Какие послания?" - спросил он.
Было бы немыслимым предположить, что сведения об этих секретных
посланиях могли от него ускользнуть. В какую игру он играл и зачем? Внезапно
у меня пропало всякое желание открывать ему то, что я сам обнаружил. Мы
продолжали наш словесный поединок, в конце которого стало очевидно, что мы
оба прекрасно знали об этих посланиях. "Почему же вы их не опубликовали?" -
снова спросил я. Последовал решительный ответ: "Потому что мы подумали, что
кому-нибудь вроде вас было бы интересно обнаружить все это самому".
При этих словах таких же загадочных, как и таинственные документы
деревенского священника, я убедился, что секрет Ренн-ле-Шато был чем-то
гораздо большим, чем просто история о потерянном сокровище.
Весной 1971 года мы с моим директором Эндрю Максуэллом Хислопом начали
делать короткометражный фильм на двадцать минут; именно тогда мы стали
получать от французского автора новые сведения.
Прежде всего, полный текст зашифрованного сообщения, в котором
говорилось о художниках Пуссене и Тенье. Великолепно! Шифр казался ужасно
сложным, и мы узнали, что он был раскрыт специальными службами французской
армии с помощью вычислительных машин. Однако, чем больше я изучал шифр, тем
невероятнее, если не сказать подозрительнее, казалась мне эта гипотеза;
после консультации с экспертами Интеллидженс Сервис мое впечатление
подтвердилось - по их мнению, вычислительная машина никоим образом не смогла
бы разобрать таинственный шифр. Расшифровать его, таким образом, не
представлялось никакой надежды. Но ведь у кого-то где-то должен быть ключ...
В это время из Франции прибыло еще одно сенсационное сведение. Было
найдено надгробие в точности похожее на гробницу, изображенную на картине
Пуссена "Пастухи Аркадии"; нам обещали объяснить все подробнее, как только
представится возможность. В самом деле, несколько дней спустя у нас уже были
фотографии, убедившие нас, что наш маленький документальный фильм о не
слишком значительных тайнах Ренн-ле-Шато начал приобретать неожиданные
размеры. Тогда Пол Джонсон решил снять полнометражный фильм, который должен
был выйти на экраны только следующей весной и войти в серию "Хроники";
значит, у нас было достаточно времени, чтобы всерьез заняться этим делом.
Фильм "Потерянное сокровище Иерусалима?" вышел в феврале 1972 года и
реакция публики показала нам, насколько он поразил ее воображение. Но это
самое воображение требовало большего, гораздо большего, и нам надо было его
удовлетворить.
В 1974 году мы представили второй фильм - "Священник, художник и
дьявол", и публика снова пришла в восторг. Но наш поступок имел серьезные
последствия: так далеко протянулись ниточки, что одному человеку справиться
со всем этим было невозможно - сколько интересной информации осталось бы без
внимания! Нам нужна была целая команда. К счастью, в 1975 году случай,
который уже один раз мне так помог, натолкнул меня на мысль о том, что
проделанная работа не станет бесполезным грузом и что мы сможем продолжать.
И действительно, однажды в летнем университете я встретил Ричарда Лея -
романиста, новеллиста, специалиста по сравнительному литературоведению,
обладающего огромными знаниями по истории, философии, психологии и
эзотеризму, преподававшего в канадских, английских и американских
университетах.
Когда во время одной из увлекательных дискуссий я стал рассказывать ему
о тамплиерах, занимающих главное место в истории Ренн-ле-Шато, Ричард Лей
признался мне, что его тоже интересует этот средневековый орден и что он
даже предпринимал важные исследования в этой области. Я поделился с ним
своими соображениями по поводу некоторых несоответствий, которые я обнаружил
во время своей работы; он тут же предоставил в мое распоряжение все свои
знания, но, в общем, был удивлен не меньше меня. Наконец, увлеченный моими
планами, он предложил мне свою помощь в том, что касалось тамплиеров, и
познакомил меня с Майклом Байджентом, который только что оставил блестящую
карьеру журналиста, чтобы полностью посвятить себя изучению ордена Храма и
фильму, который он снимал.
Мог ли я желать иметь лучших, более компетентных, более увлеченных
коллег для возобновления работы или воображать более пьянящее ощущение
энтузиазма и динамизма, которые они с собой привносили?
Первый ощутимый результат нашего сотрудничества должен был называться
"Тень тамплиеров"; это был третий фильм о Ренн-ле-Шато, снятый Роем Дэйвисом
в 1979 году.
Наше расследование привело нас к самому основанию, на котором покоились
все тайны Ренн-ле-Шато, и однако это было только началом. За внешними
проявлениями существовало нечто более удивительное, более значительное,
далеко превосходящее все то, что мы могли вообразить, когда только начинали
изучать милую маленькую тайну, обнаруженную во Франции священником из
захудалой горной деревушки.
В 1972 году я закончил свой первый фильм словами: "Скоро будет открыто
что-то необыкновенное... и произойдет это в самом ближайшем будущем".
Настоящая работа разъясняет, чем было это "что-то", и рассказывает историю
потрясающего открытия.
Генри Линкольн, 17 января 1981 года.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТАЙНА
1. ТАИНСТВЕННАЯ ДЕРЕВНЯ
В самом начале наших поисков мы не знали точно ни в чем они должны были
состоять, ни в каком направлении их вести. У нас не было ни теории, ни
гипотезы, нам нечего было доказывать, мы просто хотели разгадать любопытную
загадку конца XIX века. Мы пока не собирались делать никаких выводов -
мало-помалу они пришли бы к нам как бы сами по себе.
Сначала мы думали, что имеем дело с тайной сугубо местного значения,
интригующей, но не выходящей за пределы скромной деревеньки Южной Франции, и
представляющей, несмотря на ее некоторую причастность к истории, чисто
академический интерес. Может быть, наше расследование могло бы помочь
прояснить хотя бы некоторые аспекты истории Западной Европы. Тогда, во
всяком случае, мы были далеки от того, чтобы думать, что она заставит нас
полностью пересмотреть историю; более того, - что наши открытия будут иметь
даже в настоящее время такие по меньшей мере шумные последствия.
Короче говоря, наши поиски начались с простой загадки, по-видимому,
мало отличающейся от многочисленных историй о сокровищах и других
"нераскрытых тайнах", коими изобилует всякий сельский фольклор. Некая версия
этой тайны появилась во Франции, вызвав огромный интерес, но она не имела
продолжения и, как мы узнали впоследствии, включала много ошибочных
суждений.
Итак, вот история, каковой она была опубликована в шестидесятые годы и
с которой мы познакомились.
Ренн-ле-Шато и Беранже Соньер.
Первого июня 1885 года маленький приход Ренн-ле-Шато получил нового
священника. Беранже Соньеру тридцать три года. Он красив, крепкого сложения,
энергичен и очень умен. Еще совсем недавно, обучаясь в семинарии, он
производил впечатление человека, которому уготована блестящая карьера,
гораздо лучшая, чем та, которая ждала его в этой деревушке, затерянной у
подножия Восточных Пиренеев. Быть может, он чем-то разочаровал свое
начальство? Этого мы не знаем, но он должен был отказаться от всякой мысли о
повышении, и возможно, что его отправили в Ренн-ле-Шато, чтобы попросту от
него избавиться.
В Ренн-ле-Шато жило всего двести человек. Это была маленькая
деревенька, взобравшаяся на вершину холма, в сорока километрах от
Каркассона. Для любого другого человека этот забытый уголок, удаленный от
всякой цивилизации и от образа жизни, необходимого для любознательного ума,
был бы равнозначен изгнанию, и, безусловно, честолюбию Соньера был нанесен
тяжелый удар. Но будучи уроженцем этих мест, родившийся и выросший в
нескольких километрах от деревни Монтазель, он умел извлечь из своего
положения кое-какие выгоды - вроде компенсации, и вскоре почувствовал себя в
знакомых ему окрестностях Ренн-ле-Шато как дома.
В период с 1885 по 1891 годы доход священника составлял чуть больше
шестидесяти франков в год. Не слишком роскошно, но все же лучше, чем обычное
жалованье сельского кюре в конце прошлого века. Если прибавить к этому
"натуральные" дары прихожан, то этой суммы вполне хватало на мелкие
повседневные расходы, при условии, конечно, что не будет никаких излишеств.
В течение шести лет Беранже Соньер живет тихо и спокойно. Он охотится в
горах и удит рыбу в речках, знакомых ему с детства, читает, совершенствуется
в латыни, учит греческий язык, пробует изучить древнееврейский. У него есть
служанка, молодая крестьянская девушка восемнадцати лет по имени Мари
Денарно, которая до конца останется его товарищем и доверенным лицом. Он
часто навещает своего друга аббата Анри Буде, кюре из соседнего селения
Ренн-ле-Бэн; вместе они следуют по таинственным извилистым дорогам
окружающей их со всех сторон истории этого края.
В нескольких километрах к юго-востоку от Ренн-ле-Ша-то, на холме Безю,
находятся развалины средневековой крепости, бывшего командорства тамплиеров.
В другом направлении, не очень далеко и тоже расположенные на возвышенности,
находятся руины фамильной резиденции Бертрана де Бланшфора, четвертого
великого магистра ордена Храма в середине XII века. Ренн-ле-Шато стоит на
дороге, по которой в старину проходили паломники и которая связывает
Северную Европу с городом Сантьяго-де-Компостела в Испании, и вся эта
местность изобилует легендами и отголосками прошлого, столь же богатого,
сколь и трагического, кровавого.
Именно в это время Соньер мечтает реставрировать деревенскую церковь;
она сооружена в VIII или IX веке, но построена на старинном фундаменте,
относящемся еще к эпохе вестготов, и в конце текущего XIX века находится в
почти безнадежном состоянии.
В 1891 году, ободренный своим другом Буде, Соньер занимает немного
денег у своих прихожан и предпринимает попытку хотя бы самой скромной
реставрации. По ходу работ ему пришлось перенести на другое место алтарный
камень, покоившийся на двух колоннах, оставшихся от эпохи вестготов; одна из
этих колонн оказалась полой, и внутри деревянных запечатанных трубок Соньер
находит четыре пергаментных свитка. Три документа содержат генеологические
древа: одно из них датировано 1243 годом и имеет печать Бланки Кастильской,
второе - от 1608 года с печатью Франсуа Пьера д'0тпуля, третье - от 24
апреля 1695 года с печатью Анри д'0тпуля. Четвертый документ, исписанный с
обеих сторон, подписан каноником Жан-Полем де Негр де Фондаржаном и
относится к 1753 году.
Похоже, что эти документы были спрятаны около 1790 года аббатом
Антуаном Бигу, предшественником Соньера в приходе Ренн-ле-Шато.
Кстати, аббат Бигу был личным капелланом семьи Бланшфор, которая
накануне Революции еще считалась одним из самых крупных землевладельцев в
этих краях.
В последнем документе содержались отрывки из Нового Завета на Латинском
языке. Только на одной стороне пергамента слова были расположены
непоследовательно, без пробелов между ними, и в них были вставлены лишние
буквы; на обратной стороне строчки были оборваны, расположены в полнейшем
беспорядке, и некоторые буквы были написаны над другими. Очевидно, что это
были различные шифры, и некоторые их них очень сложные, и без ключа
расшифровать их было невозможно. Позже они будут фигурировать в работах,
посвященных Ренн-ле-Шато, и в фильмах, снятых Би-Би-Си; представлены они
будут следующим образом:
BERGERE PAS DE TENTATION QUE POUSSIN TENIERS GARDENT LA CLEF PAX
DCLXXXI PAR LA CROIX ET CE CHEVAL DE DIEU J'ACHEVE CE DAEMON DE GARDITN A
MIDI POMMES BLEUES[1]
Если этот текст безнадежно запутан и непонятен, то другие имеют хоть
какой-то смысл; например, на втором документе из букв, написанных над
словами, складывается следующее послание:
A DAGOBERTII ROI ET A SION EST CE TRESOR ET IL EST LA
MORT[2]
Мы не знаем, как отреагировал Соньер на эти таинственные знаки, ведь с
тех пор прошло около ста лет; возможно, он сознавал, что открыл нечто
важное, и поэтому, с согласия деревенского мэра, отвез документы епископу
Каркассона. Мы так же не знаем, что подумал этот выдающийся церковный
деятель при виде документов, но он тут же посылает священника в Париж,
оплатив ему дорожные расходы, с поручением показать документы некоторым
высокопоставленным духовным лицам. Среди них - аббат Бьей, директор
семинарии Сен-Сюльпис, и его кузен Эмиль Оффе, готовящийся стать
священником. Ему всего двадцать лет, но у него уже репутация знатока
лингвистики, криптографии (тайнописи) и палеографии; кроме того, несмотря на
его призвание к духовному сану, все осведомлены о его склонности к
эзотеризму и о его тесных связях с различными тайными обществами и сектами,
занимающимися оккультными науками, которых тогда в Париже было великое
множество. Он также входит в культурный кружок, членами которого являются
Стефан Малларме, Морис Метерлинк, Клод Дебюсси и знаменитая певица Эмма
Кальве, верховная жрица этого в некотором смысле подпольного общества.
Три недели Соньер проводит в Париже. Если мы не знаем, какие толки
вызвало появление документов, зато мы знаем, что кружок Эмиля Оффе принял
деревенского священника с распростертыми объятиями; ходили также слухи, что
он быстро стал любовником Эммы Кальве и что она была им очень увлечена.
Действительно, в течение следующих лет она регулярно наносила ему визиты в
Ренн-ле-Шато, и еще недавно можно было разглядеть их инициалы, высеченные на
скале, переплетенные между собой и окруженные рамкой в виде сердца.
Во время своего пребывания в Париже Соньер посещает Лувр. Имеют ли эти
визиты какое-либо отношение к трем картинам, репродукции которых он теперь
ищет? Кажется, речь идет о написанном неизвестным художником портрете папы
Целестина V, который в конце XIII века находился недолгое время на престоле,
затем об одной работе Давида Тенье - отца либо сына[3], - и о
знаменитой картине Никола Пуссена "Пастухи Аркадии".
Вернувшись в Ренн-ле-Шато, Соньер продолжает реставрационные работы.
Вскоре он извлекает из земли весьма интересную резную плиту, относящуюся к
VII или VIII веку, возможно, закрывающую старинный склеп. Но вот еще более
странные факты: например, на кладбище находится могила Марии, маркизы
д'0тпуль де Бланшфор; надгробный камень был установлен около ста лет назад
прежним кюре Антуаном Бигу. Надпись на нем, полная орфографических ошибок,
есть точная анаграмма послания, содержащегося в одном из двух старых
документов, составленных, очевидно, священником; в самом деле, если буквы
надписи поменять местами, то мы снова увидим таинственный намек на Пуссена и
Тенье.
Не зная, что надпись на могиле маркизы де Бланшфор была переписана в
другом месте, Соньер ее уничтожает, и это надругательство над могилой не
является единственным странным моментом в его поведении. Начиная с этого
времени, в сопровождении своей верной служанки он обходит шаг за шагом
окрестности в поисках надгробных камней, которые, как кажется,
представляются малоценными и малоинтересными. Он вступает в бешеную
переписку со всей Европой и с совершенно неизвестными адресатами, которые
дают ему возможность собрать значительную коллекцию почтовых марок. Затем он
начинает какие-то не очень ясные дела с различными банками; один из них даже
посылает из Парижа своего представителя, который проделывает путь до
Ренн-ле-Шато с единственной целью заняться делами Соньера.
Только на почтовые марки Соньер тратит значительные суммы, намного
превосходящие его скромные возможности. А начиная с 1896 года он совершает
необъяснимые и беспрецендентные траты, которые как окажется после его смерти
в 1917 году, исчислялись многими миллионами франков.
Одна часть этих денег направлена на достойные похвалы работы по
улучшению жизни в деревне: строительство дороги, водопровода. Другие расходы
более непонятны, например, возведение на вершине горы Башни Магдала или
строительство виллы Бетания, огромного здания, в котором Соньеру так и не
доведется пожить. Что касается церкви, то у нее появилось новое украшение,
причем очень странное.
Над портиком выгравирована следующая надпись на латинском языке:
TERRIBILIS EST LOCUS ISTE[4]
Прямо перед входом возвышается уродливая статуя, грубое подобие
Асмодея, хранителя секретов и спрятанных сокровищ, а также, как говорится в
одной иудейской легенде, строителя храма Соломона. На стенах церкви - дорога
из крестов, вульгарная и вызывающая, прерываемая шокирующими изображениями,
достаточно далекими от текста Священного Писания, признанного Церковью. Так,
на восьмой картине нарисован младенец, завернутый в шотландский плед, а на
четырнадцатой - тело Христа, уносимое в могилу, находящуюся в глубине
темного ночного неба, освещенного полной луной; такое впечатление, что
Соньер хотел что-то внушить, подсказать. Но что? То, что это положение во
гроб имело место много часов спустя после того, как, согласно Библии, тело
похоронили днем? Или же, что тело не опускают в могилу наоборот, оно выходит
оттуда?
Не удовольствовавшись этим весьма любопытным украшением, Соньер
продолжает бросать деньги направо и налево, покупая редкие китайские вещицы,
дорогие ткани, античные мраморные поделки. Он строит оранжерею и
зоологический сад, собирает великолепную библиотеку; незадолго до смерти он
задумывает даже построить для своих книг хранилище, подобное огромной
Вавилонской башне, с высоты которой он собирался читать проповеди. Он не
пренебрегает и своими прихожанами, устраивая для них банкеты, делая им
подарки; на их взгляд, он ведет себя как знатный средневековый сеньор,
правящий своими подданными, сидя в неприступной крепости. Он принимает у
себя знаменитых гостей: кроме Эммы Кальве, его посетили Государственный
секретарь по делам культуры и, что особенно удивительно по отношению к
простому деревенскому священнику, Эрцгерцог Иоганн Габсбургский, кузен
австрийского императора Франца - Иосифа. Позже из банковских ведомостей
станет известно, что в один и тот же день Соньер и эрцгерцог открыли два
счета и что второй положил на счет первого солидную сумму.
Высшие церковные власти закрывают на все это глаза. Но после смерти
старого начальника Соньера в Каркассоне новый епископ требует объяснений.
Соньер высокомерно и с некоторой долей наглости сначала отказывается выдать
происхождение своих денежных средств, потом отказывается передать ему
деньги, как того желал епископ. Последний, не имея больше доводов, обвиняет
Соньера в спекуляции предметами религиозного культа и при посредстве
местного суда временно отстраняет его от должности. Соньер подает апелляцию
в Ватикан, который сразу же снимает с него обвинение и восстанавливает его в
прежнем звании.
Семнадцатого января 1917 года на шестьдесят пятом году жизни с Соньером
случается удар. Но эта дата весьма сомнительна. В самом деле, это то же
самое число, какое высечено на одном из двух надгробных камней маркизы де
Бланшфор, которое священник уничтожил, а также это праздник святого
Сульпиция, с которым мы еще встретимся по ходу этой истории; к тому же
Соньер отдал документы аббату Бьею и Эмилю Оффе именно в семинарии
Сен-Сюльпис (святого Сульпиция). Самое любопытное в том, что касается удара,
случившегося с Соньером семнадцатого января, это то, что за пять дней до
этого, двенадцатого числа, его прихожане отметили, что их кюре казался
здоровым и цветущим; однако, по имеющейся у нас расписке, в этот же день,
двенадцатого января, Мари заказала гроб для своего хозяина...
Позвали священника из соседнего прихода, чтобы выслушать последнюю
исповедь умирающего и соборовать его. Он закрывается в комнате с
исповедуемым, но вскоре выходит оттуда, как свидетельствует один очевидец, в
совершенно ненормальном состоянии. Другой утверждает, что больше никогда его
не видели улыбающимся; третий, наконец, - что он впал в депрессию, длившуюся
много месяцев. Вполне может быть, что все эти рассказы преувеличены, но
известно совершенно точно, что в последнем причастии своему собрату
священник отказал...
Итак, двадцать второго января Соньер умирает, так и не получив
отпущения грехов. На следующее утро его тело, одетое в великолепное платье,
украшенное малиновыми шнурами с кисточками, было посажено в кресло на
террасе виллы Бетания, и многочисленные посетители, среди которых было
несколько неизвестных людей, проходили мимо один за другим, а некоторые даже
отрывали от его одежды кисточки на память. Этой странной церемонии, которой
до сих пор удивляются жители деревни, так и не было дано никакого
объяснения.
Понятно, что все с нетерпением ожидали вскрытия завещания. Но ко
всеобщему удивлению и разочарованию, Соньер объявлял в нем, что у него
ничего нет. Отдал ли он все свое состояние Мари Денарно, которая в течение
тридцати двух лет служила ему и была его доверенным лицом, или же на имя
служанки с самого начала была положена большая его часть?
Известно, что после смерти своего хозяина Мари продолжала спокойно жить
на вилле Бетания до 1946 года. После второй мировой войны правительство
пускает в обращение новые денежные знаки и, опасаясь контрабандистов,
коллаборационистов и нажившихся на войне спекулянтов, обязывает всех
французских граждан представить декларацию о доходах. Не слишком заботясь о
том, что будут говорить люди, Мари выбирает бедность, и однажды кое-кто
заметил, как в саду, окружающем виллу, она жгла толстые пачки старых денег.
Семь следующих лет она живет в относительной нужде; продав виллу Бетания,
она обещает новому владельцу, Ноэлю Корбю, перед смертью доверить некий
"секрет", который сделает его не только богатым, но и могущественным.
Двадцать девятого января 1953 года с ней, как и с ее хозяином, случается
удар, которого никто не мог предвидеть, и вскоре она умирает, унося свою
тайну в могилу.
Возможные сокровища.
Вот в общих чертах история в том виде, какой она была . опубликована в
шестидесятых годах, когда мы с ней ознакомились. И теперь мы принимаемся за
вопросы, которые поднимает форма изложения этих событий.
Прежде всего, каков источник дохода Соньера? Откуда взялось так
внезапно огромное состояние? Дается ли этому хотя бы самое банальное
объяснение или же оно заключает в себе нечто неожиданное? Подталкиваемые
необычайной привлекательностью этой тайны, мы начали поиски.
Если верить тем любознательным людям, которые провели расследование до
нас, то Соньер, по всей видимости, нашел сокровище. Простое и правдоподобное
объяснение, тем более, что доказательством этому - история деревни и ее
окрестностей, подтверждающая существование тайников с золотом и
драгоценностями.
В давние времена местечко Ренн-ле-Шато почиталось кельтами как
Michael Baigent, Richard Leigh, Hehry Lincoln
NHE HOLY BLLOD AND THE HOLY GRAIL
London, 1982
перевод с французского Ольги Фадиной
OCR: Андрей Николаев (Легостаев)
---------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ:
Введение
В 1969 году, следуя по Севеннской дороге, я совершенно случайно
обнаружил небольшую книжку, причем на первый взгляд очень незначительную. И
если бы по ходу чтения я не обнаружил некую недоговоренность, странное
умолчание автора, то я положил бы ее в стопку книг, которые после каждого
отпуска накапливаются в моем шкафу и ждут, чтобы их перечитали.
Кажется, в 1890 году некий деревенский священник нашел какое-то
"сокровище": под каменной кладкой церкви он обнаружил исписанные пергаменты
и попытался их расшифровать. Два из этих документов были воспроизведены в
книжке, но никаких следов "секретных посланий", которые, как предполагал
автор, должны были там содержаться, я не обнаружил. Может, они снова были
потеряны? Однако, когда я наскоро изучил документы, я понял, что, по крайней
мере, одно из этих посланий было открыто самим автором: так как он, работая
с документами, уделил им наибольшее внимание, то он не мог не сделать того
же самого открытия, что сделал я. Почему же он, в таком случае, не
обнародовал своего разоблачения, раз он до них такой охотник?
В течение следующих месяцев необычность этой недоговоренности и
возможность дальнейших сюрпризов заставили меня не один раз вернуться к
брошюре. Передо мной находилась настоящая головоломка, а вдобавок к ней -
непонятное молчание автора. Какие же тайны, какие секретные послания были
начертаны на этих пергаментах и захоронены в Ренн-ле-Шато? Не заслуживали ли
они большего, нежели некоторого любопытства с моей стороны, продиктованного
моими обязанностями человека, пишущего для телевидения?
Таким образом, в конце осени 1970 года я представил Полу Джонсону,
продюсеру исторической серии "Хроники" компании Би-Би-Си, этот анекдот как
возможный сюжет для документального фильма. Он без колебаний принял
предложение, и я тотчас же отправился в Париж, чтобы набросать план
короткометражного фильма вместе с автором французской книги.
Я встретился с ним во время рождественских праздников и, не теряя ни
секунды, задал ему вопрос, который уже больше года вертелся у меня на языке:
"Почему вы не опубликовали послания, скрытые в документах?". Его ответ меня
крайне удивил: "Какие послания?" - спросил он.
Было бы немыслимым предположить, что сведения об этих секретных
посланиях могли от него ускользнуть. В какую игру он играл и зачем? Внезапно
у меня пропало всякое желание открывать ему то, что я сам обнаружил. Мы
продолжали наш словесный поединок, в конце которого стало очевидно, что мы
оба прекрасно знали об этих посланиях. "Почему же вы их не опубликовали?" -
снова спросил я. Последовал решительный ответ: "Потому что мы подумали, что
кому-нибудь вроде вас было бы интересно обнаружить все это самому".
При этих словах таких же загадочных, как и таинственные документы
деревенского священника, я убедился, что секрет Ренн-ле-Шато был чем-то
гораздо большим, чем просто история о потерянном сокровище.
Весной 1971 года мы с моим директором Эндрю Максуэллом Хислопом начали
делать короткометражный фильм на двадцать минут; именно тогда мы стали
получать от французского автора новые сведения.
Прежде всего, полный текст зашифрованного сообщения, в котором
говорилось о художниках Пуссене и Тенье. Великолепно! Шифр казался ужасно
сложным, и мы узнали, что он был раскрыт специальными службами французской
армии с помощью вычислительных машин. Однако, чем больше я изучал шифр, тем
невероятнее, если не сказать подозрительнее, казалась мне эта гипотеза;
после консультации с экспертами Интеллидженс Сервис мое впечатление
подтвердилось - по их мнению, вычислительная машина никоим образом не смогла
бы разобрать таинственный шифр. Расшифровать его, таким образом, не
представлялось никакой надежды. Но ведь у кого-то где-то должен быть ключ...
В это время из Франции прибыло еще одно сенсационное сведение. Было
найдено надгробие в точности похожее на гробницу, изображенную на картине
Пуссена "Пастухи Аркадии"; нам обещали объяснить все подробнее, как только
представится возможность. В самом деле, несколько дней спустя у нас уже были
фотографии, убедившие нас, что наш маленький документальный фильм о не
слишком значительных тайнах Ренн-ле-Шато начал приобретать неожиданные
размеры. Тогда Пол Джонсон решил снять полнометражный фильм, который должен
был выйти на экраны только следующей весной и войти в серию "Хроники";
значит, у нас было достаточно времени, чтобы всерьез заняться этим делом.
Фильм "Потерянное сокровище Иерусалима?" вышел в феврале 1972 года и
реакция публики показала нам, насколько он поразил ее воображение. Но это
самое воображение требовало большего, гораздо большего, и нам надо было его
удовлетворить.
В 1974 году мы представили второй фильм - "Священник, художник и
дьявол", и публика снова пришла в восторг. Но наш поступок имел серьезные
последствия: так далеко протянулись ниточки, что одному человеку справиться
со всем этим было невозможно - сколько интересной информации осталось бы без
внимания! Нам нужна была целая команда. К счастью, в 1975 году случай,
который уже один раз мне так помог, натолкнул меня на мысль о том, что
проделанная работа не станет бесполезным грузом и что мы сможем продолжать.
И действительно, однажды в летнем университете я встретил Ричарда Лея -
романиста, новеллиста, специалиста по сравнительному литературоведению,
обладающего огромными знаниями по истории, философии, психологии и
эзотеризму, преподававшего в канадских, английских и американских
университетах.
Когда во время одной из увлекательных дискуссий я стал рассказывать ему
о тамплиерах, занимающих главное место в истории Ренн-ле-Шато, Ричард Лей
признался мне, что его тоже интересует этот средневековый орден и что он
даже предпринимал важные исследования в этой области. Я поделился с ним
своими соображениями по поводу некоторых несоответствий, которые я обнаружил
во время своей работы; он тут же предоставил в мое распоряжение все свои
знания, но, в общем, был удивлен не меньше меня. Наконец, увлеченный моими
планами, он предложил мне свою помощь в том, что касалось тамплиеров, и
познакомил меня с Майклом Байджентом, который только что оставил блестящую
карьеру журналиста, чтобы полностью посвятить себя изучению ордена Храма и
фильму, который он снимал.
Мог ли я желать иметь лучших, более компетентных, более увлеченных
коллег для возобновления работы или воображать более пьянящее ощущение
энтузиазма и динамизма, которые они с собой привносили?
Первый ощутимый результат нашего сотрудничества должен был называться
"Тень тамплиеров"; это был третий фильм о Ренн-ле-Шато, снятый Роем Дэйвисом
в 1979 году.
Наше расследование привело нас к самому основанию, на котором покоились
все тайны Ренн-ле-Шато, и однако это было только началом. За внешними
проявлениями существовало нечто более удивительное, более значительное,
далеко превосходящее все то, что мы могли вообразить, когда только начинали
изучать милую маленькую тайну, обнаруженную во Франции священником из
захудалой горной деревушки.
В 1972 году я закончил свой первый фильм словами: "Скоро будет открыто
что-то необыкновенное... и произойдет это в самом ближайшем будущем".
Настоящая работа разъясняет, чем было это "что-то", и рассказывает историю
потрясающего открытия.
Генри Линкольн, 17 января 1981 года.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТАЙНА
1. ТАИНСТВЕННАЯ ДЕРЕВНЯ
В самом начале наших поисков мы не знали точно ни в чем они должны были
состоять, ни в каком направлении их вести. У нас не было ни теории, ни
гипотезы, нам нечего было доказывать, мы просто хотели разгадать любопытную
загадку конца XIX века. Мы пока не собирались делать никаких выводов -
мало-помалу они пришли бы к нам как бы сами по себе.
Сначала мы думали, что имеем дело с тайной сугубо местного значения,
интригующей, но не выходящей за пределы скромной деревеньки Южной Франции, и
представляющей, несмотря на ее некоторую причастность к истории, чисто
академический интерес. Может быть, наше расследование могло бы помочь
прояснить хотя бы некоторые аспекты истории Западной Европы. Тогда, во
всяком случае, мы были далеки от того, чтобы думать, что она заставит нас
полностью пересмотреть историю; более того, - что наши открытия будут иметь
даже в настоящее время такие по меньшей мере шумные последствия.
Короче говоря, наши поиски начались с простой загадки, по-видимому,
мало отличающейся от многочисленных историй о сокровищах и других
"нераскрытых тайнах", коими изобилует всякий сельский фольклор. Некая версия
этой тайны появилась во Франции, вызвав огромный интерес, но она не имела
продолжения и, как мы узнали впоследствии, включала много ошибочных
суждений.
Итак, вот история, каковой она была опубликована в шестидесятые годы и
с которой мы познакомились.
Ренн-ле-Шато и Беранже Соньер.
Первого июня 1885 года маленький приход Ренн-ле-Шато получил нового
священника. Беранже Соньеру тридцать три года. Он красив, крепкого сложения,
энергичен и очень умен. Еще совсем недавно, обучаясь в семинарии, он
производил впечатление человека, которому уготована блестящая карьера,
гораздо лучшая, чем та, которая ждала его в этой деревушке, затерянной у
подножия Восточных Пиренеев. Быть может, он чем-то разочаровал свое
начальство? Этого мы не знаем, но он должен был отказаться от всякой мысли о
повышении, и возможно, что его отправили в Ренн-ле-Шато, чтобы попросту от
него избавиться.
В Ренн-ле-Шато жило всего двести человек. Это была маленькая
деревенька, взобравшаяся на вершину холма, в сорока километрах от
Каркассона. Для любого другого человека этот забытый уголок, удаленный от
всякой цивилизации и от образа жизни, необходимого для любознательного ума,
был бы равнозначен изгнанию, и, безусловно, честолюбию Соньера был нанесен
тяжелый удар. Но будучи уроженцем этих мест, родившийся и выросший в
нескольких километрах от деревни Монтазель, он умел извлечь из своего
положения кое-какие выгоды - вроде компенсации, и вскоре почувствовал себя в
знакомых ему окрестностях Ренн-ле-Шато как дома.
В период с 1885 по 1891 годы доход священника составлял чуть больше
шестидесяти франков в год. Не слишком роскошно, но все же лучше, чем обычное
жалованье сельского кюре в конце прошлого века. Если прибавить к этому
"натуральные" дары прихожан, то этой суммы вполне хватало на мелкие
повседневные расходы, при условии, конечно, что не будет никаких излишеств.
В течение шести лет Беранже Соньер живет тихо и спокойно. Он охотится в
горах и удит рыбу в речках, знакомых ему с детства, читает, совершенствуется
в латыни, учит греческий язык, пробует изучить древнееврейский. У него есть
служанка, молодая крестьянская девушка восемнадцати лет по имени Мари
Денарно, которая до конца останется его товарищем и доверенным лицом. Он
часто навещает своего друга аббата Анри Буде, кюре из соседнего селения
Ренн-ле-Бэн; вместе они следуют по таинственным извилистым дорогам
окружающей их со всех сторон истории этого края.
В нескольких километрах к юго-востоку от Ренн-ле-Ша-то, на холме Безю,
находятся развалины средневековой крепости, бывшего командорства тамплиеров.
В другом направлении, не очень далеко и тоже расположенные на возвышенности,
находятся руины фамильной резиденции Бертрана де Бланшфора, четвертого
великого магистра ордена Храма в середине XII века. Ренн-ле-Шато стоит на
дороге, по которой в старину проходили паломники и которая связывает
Северную Европу с городом Сантьяго-де-Компостела в Испании, и вся эта
местность изобилует легендами и отголосками прошлого, столь же богатого,
сколь и трагического, кровавого.
Именно в это время Соньер мечтает реставрировать деревенскую церковь;
она сооружена в VIII или IX веке, но построена на старинном фундаменте,
относящемся еще к эпохе вестготов, и в конце текущего XIX века находится в
почти безнадежном состоянии.
В 1891 году, ободренный своим другом Буде, Соньер занимает немного
денег у своих прихожан и предпринимает попытку хотя бы самой скромной
реставрации. По ходу работ ему пришлось перенести на другое место алтарный
камень, покоившийся на двух колоннах, оставшихся от эпохи вестготов; одна из
этих колонн оказалась полой, и внутри деревянных запечатанных трубок Соньер
находит четыре пергаментных свитка. Три документа содержат генеологические
древа: одно из них датировано 1243 годом и имеет печать Бланки Кастильской,
второе - от 1608 года с печатью Франсуа Пьера д'0тпуля, третье - от 24
апреля 1695 года с печатью Анри д'0тпуля. Четвертый документ, исписанный с
обеих сторон, подписан каноником Жан-Полем де Негр де Фондаржаном и
относится к 1753 году.
Похоже, что эти документы были спрятаны около 1790 года аббатом
Антуаном Бигу, предшественником Соньера в приходе Ренн-ле-Шато.
Кстати, аббат Бигу был личным капелланом семьи Бланшфор, которая
накануне Революции еще считалась одним из самых крупных землевладельцев в
этих краях.
В последнем документе содержались отрывки из Нового Завета на Латинском
языке. Только на одной стороне пергамента слова были расположены
непоследовательно, без пробелов между ними, и в них были вставлены лишние
буквы; на обратной стороне строчки были оборваны, расположены в полнейшем
беспорядке, и некоторые буквы были написаны над другими. Очевидно, что это
были различные шифры, и некоторые их них очень сложные, и без ключа
расшифровать их было невозможно. Позже они будут фигурировать в работах,
посвященных Ренн-ле-Шато, и в фильмах, снятых Би-Би-Си; представлены они
будут следующим образом:
BERGERE PAS DE TENTATION QUE POUSSIN TENIERS GARDENT LA CLEF PAX
DCLXXXI PAR LA CROIX ET CE CHEVAL DE DIEU J'ACHEVE CE DAEMON DE GARDITN A
MIDI POMMES BLEUES[1]
Если этот текст безнадежно запутан и непонятен, то другие имеют хоть
какой-то смысл; например, на втором документе из букв, написанных над
словами, складывается следующее послание:
A DAGOBERTII ROI ET A SION EST CE TRESOR ET IL EST LA
MORT[2]
Мы не знаем, как отреагировал Соньер на эти таинственные знаки, ведь с
тех пор прошло около ста лет; возможно, он сознавал, что открыл нечто
важное, и поэтому, с согласия деревенского мэра, отвез документы епископу
Каркассона. Мы так же не знаем, что подумал этот выдающийся церковный
деятель при виде документов, но он тут же посылает священника в Париж,
оплатив ему дорожные расходы, с поручением показать документы некоторым
высокопоставленным духовным лицам. Среди них - аббат Бьей, директор
семинарии Сен-Сюльпис, и его кузен Эмиль Оффе, готовящийся стать
священником. Ему всего двадцать лет, но у него уже репутация знатока
лингвистики, криптографии (тайнописи) и палеографии; кроме того, несмотря на
его призвание к духовному сану, все осведомлены о его склонности к
эзотеризму и о его тесных связях с различными тайными обществами и сектами,
занимающимися оккультными науками, которых тогда в Париже было великое
множество. Он также входит в культурный кружок, членами которого являются
Стефан Малларме, Морис Метерлинк, Клод Дебюсси и знаменитая певица Эмма
Кальве, верховная жрица этого в некотором смысле подпольного общества.
Три недели Соньер проводит в Париже. Если мы не знаем, какие толки
вызвало появление документов, зато мы знаем, что кружок Эмиля Оффе принял
деревенского священника с распростертыми объятиями; ходили также слухи, что
он быстро стал любовником Эммы Кальве и что она была им очень увлечена.
Действительно, в течение следующих лет она регулярно наносила ему визиты в
Ренн-ле-Шато, и еще недавно можно было разглядеть их инициалы, высеченные на
скале, переплетенные между собой и окруженные рамкой в виде сердца.
Во время своего пребывания в Париже Соньер посещает Лувр. Имеют ли эти
визиты какое-либо отношение к трем картинам, репродукции которых он теперь
ищет? Кажется, речь идет о написанном неизвестным художником портрете папы
Целестина V, который в конце XIII века находился недолгое время на престоле,
затем об одной работе Давида Тенье - отца либо сына[3], - и о
знаменитой картине Никола Пуссена "Пастухи Аркадии".
Вернувшись в Ренн-ле-Шато, Соньер продолжает реставрационные работы.
Вскоре он извлекает из земли весьма интересную резную плиту, относящуюся к
VII или VIII веку, возможно, закрывающую старинный склеп. Но вот еще более
странные факты: например, на кладбище находится могила Марии, маркизы
д'0тпуль де Бланшфор; надгробный камень был установлен около ста лет назад
прежним кюре Антуаном Бигу. Надпись на нем, полная орфографических ошибок,
есть точная анаграмма послания, содержащегося в одном из двух старых
документов, составленных, очевидно, священником; в самом деле, если буквы
надписи поменять местами, то мы снова увидим таинственный намек на Пуссена и
Тенье.
Не зная, что надпись на могиле маркизы де Бланшфор была переписана в
другом месте, Соньер ее уничтожает, и это надругательство над могилой не
является единственным странным моментом в его поведении. Начиная с этого
времени, в сопровождении своей верной служанки он обходит шаг за шагом
окрестности в поисках надгробных камней, которые, как кажется,
представляются малоценными и малоинтересными. Он вступает в бешеную
переписку со всей Европой и с совершенно неизвестными адресатами, которые
дают ему возможность собрать значительную коллекцию почтовых марок. Затем он
начинает какие-то не очень ясные дела с различными банками; один из них даже
посылает из Парижа своего представителя, который проделывает путь до
Ренн-ле-Шато с единственной целью заняться делами Соньера.
Только на почтовые марки Соньер тратит значительные суммы, намного
превосходящие его скромные возможности. А начиная с 1896 года он совершает
необъяснимые и беспрецендентные траты, которые как окажется после его смерти
в 1917 году, исчислялись многими миллионами франков.
Одна часть этих денег направлена на достойные похвалы работы по
улучшению жизни в деревне: строительство дороги, водопровода. Другие расходы
более непонятны, например, возведение на вершине горы Башни Магдала или
строительство виллы Бетания, огромного здания, в котором Соньеру так и не
доведется пожить. Что касается церкви, то у нее появилось новое украшение,
причем очень странное.
Над портиком выгравирована следующая надпись на латинском языке:
TERRIBILIS EST LOCUS ISTE[4]
Прямо перед входом возвышается уродливая статуя, грубое подобие
Асмодея, хранителя секретов и спрятанных сокровищ, а также, как говорится в
одной иудейской легенде, строителя храма Соломона. На стенах церкви - дорога
из крестов, вульгарная и вызывающая, прерываемая шокирующими изображениями,
достаточно далекими от текста Священного Писания, признанного Церковью. Так,
на восьмой картине нарисован младенец, завернутый в шотландский плед, а на
четырнадцатой - тело Христа, уносимое в могилу, находящуюся в глубине
темного ночного неба, освещенного полной луной; такое впечатление, что
Соньер хотел что-то внушить, подсказать. Но что? То, что это положение во
гроб имело место много часов спустя после того, как, согласно Библии, тело
похоронили днем? Или же, что тело не опускают в могилу наоборот, оно выходит
оттуда?
Не удовольствовавшись этим весьма любопытным украшением, Соньер
продолжает бросать деньги направо и налево, покупая редкие китайские вещицы,
дорогие ткани, античные мраморные поделки. Он строит оранжерею и
зоологический сад, собирает великолепную библиотеку; незадолго до смерти он
задумывает даже построить для своих книг хранилище, подобное огромной
Вавилонской башне, с высоты которой он собирался читать проповеди. Он не
пренебрегает и своими прихожанами, устраивая для них банкеты, делая им
подарки; на их взгляд, он ведет себя как знатный средневековый сеньор,
правящий своими подданными, сидя в неприступной крепости. Он принимает у
себя знаменитых гостей: кроме Эммы Кальве, его посетили Государственный
секретарь по делам культуры и, что особенно удивительно по отношению к
простому деревенскому священнику, Эрцгерцог Иоганн Габсбургский, кузен
австрийского императора Франца - Иосифа. Позже из банковских ведомостей
станет известно, что в один и тот же день Соньер и эрцгерцог открыли два
счета и что второй положил на счет первого солидную сумму.
Высшие церковные власти закрывают на все это глаза. Но после смерти
старого начальника Соньера в Каркассоне новый епископ требует объяснений.
Соньер высокомерно и с некоторой долей наглости сначала отказывается выдать
происхождение своих денежных средств, потом отказывается передать ему
деньги, как того желал епископ. Последний, не имея больше доводов, обвиняет
Соньера в спекуляции предметами религиозного культа и при посредстве
местного суда временно отстраняет его от должности. Соньер подает апелляцию
в Ватикан, который сразу же снимает с него обвинение и восстанавливает его в
прежнем звании.
Семнадцатого января 1917 года на шестьдесят пятом году жизни с Соньером
случается удар. Но эта дата весьма сомнительна. В самом деле, это то же
самое число, какое высечено на одном из двух надгробных камней маркизы де
Бланшфор, которое священник уничтожил, а также это праздник святого
Сульпиция, с которым мы еще встретимся по ходу этой истории; к тому же
Соньер отдал документы аббату Бьею и Эмилю Оффе именно в семинарии
Сен-Сюльпис (святого Сульпиция). Самое любопытное в том, что касается удара,
случившегося с Соньером семнадцатого января, это то, что за пять дней до
этого, двенадцатого числа, его прихожане отметили, что их кюре казался
здоровым и цветущим; однако, по имеющейся у нас расписке, в этот же день,
двенадцатого января, Мари заказала гроб для своего хозяина...
Позвали священника из соседнего прихода, чтобы выслушать последнюю
исповедь умирающего и соборовать его. Он закрывается в комнате с
исповедуемым, но вскоре выходит оттуда, как свидетельствует один очевидец, в
совершенно ненормальном состоянии. Другой утверждает, что больше никогда его
не видели улыбающимся; третий, наконец, - что он впал в депрессию, длившуюся
много месяцев. Вполне может быть, что все эти рассказы преувеличены, но
известно совершенно точно, что в последнем причастии своему собрату
священник отказал...
Итак, двадцать второго января Соньер умирает, так и не получив
отпущения грехов. На следующее утро его тело, одетое в великолепное платье,
украшенное малиновыми шнурами с кисточками, было посажено в кресло на
террасе виллы Бетания, и многочисленные посетители, среди которых было
несколько неизвестных людей, проходили мимо один за другим, а некоторые даже
отрывали от его одежды кисточки на память. Этой странной церемонии, которой
до сих пор удивляются жители деревни, так и не было дано никакого
объяснения.
Понятно, что все с нетерпением ожидали вскрытия завещания. Но ко
всеобщему удивлению и разочарованию, Соньер объявлял в нем, что у него
ничего нет. Отдал ли он все свое состояние Мари Денарно, которая в течение
тридцати двух лет служила ему и была его доверенным лицом, или же на имя
служанки с самого начала была положена большая его часть?
Известно, что после смерти своего хозяина Мари продолжала спокойно жить
на вилле Бетания до 1946 года. После второй мировой войны правительство
пускает в обращение новые денежные знаки и, опасаясь контрабандистов,
коллаборационистов и нажившихся на войне спекулянтов, обязывает всех
французских граждан представить декларацию о доходах. Не слишком заботясь о
том, что будут говорить люди, Мари выбирает бедность, и однажды кое-кто
заметил, как в саду, окружающем виллу, она жгла толстые пачки старых денег.
Семь следующих лет она живет в относительной нужде; продав виллу Бетания,
она обещает новому владельцу, Ноэлю Корбю, перед смертью доверить некий
"секрет", который сделает его не только богатым, но и могущественным.
Двадцать девятого января 1953 года с ней, как и с ее хозяином, случается
удар, которого никто не мог предвидеть, и вскоре она умирает, унося свою
тайну в могилу.
Возможные сокровища.
Вот в общих чертах история в том виде, какой она была . опубликована в
шестидесятых годах, когда мы с ней ознакомились. И теперь мы принимаемся за
вопросы, которые поднимает форма изложения этих событий.
Прежде всего, каков источник дохода Соньера? Откуда взялось так
внезапно огромное состояние? Дается ли этому хотя бы самое банальное
объяснение или же оно заключает в себе нечто неожиданное? Подталкиваемые
необычайной привлекательностью этой тайны, мы начали поиски.
Если верить тем любознательным людям, которые провели расследование до
нас, то Соньер, по всей видимости, нашел сокровище. Простое и правдоподобное
объяснение, тем более, что доказательством этому - история деревни и ее
окрестностей, подтверждающая существование тайников с золотом и
драгоценностями.
В давние времена местечко Ренн-ле-Шато почиталось кельтами как