Страница:
– В такси надо ездить! – хором ответили двое, и третий, злобно поправив очки на носу, тоже зачитал вслух.
Двое сидящих напротив вежливо попросили:
– А потише нельзя?
– В такси надо ездить!
И уже пять человек читали вслух. Шум стоял, как дым коромыслом.
Шестой отложил газету, открыл рот и…
– В такси надо ездить!!! – заорали все пятеро.
– Сам знаю, – сказал шестой и процитировал: – «Руководители братских партий обсудили кардинальные проблемы развития и совершенствования сотрудничества между социалистическими странами…»
Пятеро переглянулись, встали и хором произнесли:
– Товарищи! Подписывайтесь на газету «Путь к социализму»!
– Случайно, – ответил Сидоров.
– Ни фига себе «случайно»! – завопил Пеньков. – Еду, понимаешь, на машине, а этот гад камнем в стекло!
– А почему он меня обрызгал? – поинтересовался Сидоров.
– Случайно, – пояснил Пеньков. – Недавно дождь был, лужи, понимаешь… Ехал мимо и случайно облил…
– Ни фига себе «случайно»! – возмутился Сидоров. – Лужа была маленькая, около тротуара, запросто можно было ее объехать, так нет! Этот гад специально в нее заехал, чтоб меня облить!
– Да нет же! Это у меня совсем случайно получилось!
– И у меня случайно! – радостно воскликнул Сидоров. – Нес домой камень, этот Пеньков меня облил, я камень и выронил…
– И попал в лобовое стекло?
– Ага, попал. Но абсолютно случайно!
Вдруг Гоша заметил, что сидящий напротив него седой старичок уже давно напряженно рассматривает его и Наташу. Но на следующей надо было выходить, и Гоша тут же забыл про старичка, тем более, что Наташа, весело поблескивая глазками, рассказывала какую-то милую чушь.
Однако, оглянувшись у эскалатора, Гоша опять обнаружил старичка. Тот шел вслед за ними, не сводя глаз с Гоши и его девушки.
«Странный какой-то, – подумал Гоша. – Маньяк что-ли?»
У выхода из метро старичок подошел к ним и вежливо приподнял шляпу.
– Извините, что я навязываюсь, – сказал он. – Вы мне понравились. Много лет назад мы с моей женой вот так же весело смеялись в метро… Я хочу угостить вас кофе. Я знаю, вы не откажетесь.
Наташа пожала плечами.
– Не откажемся, – неожиданно для самого себя согласился Гоша, и они зашли в кафе.
Официант принес меню.
– Заказывайте, – предложил старик. – Что хотите, все заказывайте! Не стесняйтесь.
– Ну, – предупредил Гоша. – Мы голодные. Разоритесь на наших заказах.
– Ничего, – усмехнулся старик. – Как-нибудь переживу. Заказывайте!
– Ну, раз вы настаиваете, – кивнул головой Гоша и назаказывал.
Пока молодые люди ели, а в молодости не надо долго упрашивать вкусно поесть, да еще и за чужой счет, щедрый старикан так же с интересом смотрел на них.
– Вы писатель? – поинтересовалась Наташа.
– В некотором роде…
– Заметно. По тому, как вы за нами наблюдаете. А потом опишете все это в романе?
– Нет, – смутился старик. – Это не поэтому…
– Ничего, – заявил Гоша, поглощая бутерброд с ветчиной. – Наблюдайте себе на здоровье! Мы потерпим.
– Вы напоминаете мне мою молодость, – задумчиво произнес старик.
Официант принес кофе. Старик отпил маленький глоток, и тут часы на его руке проиграли незнакомую мелодию.
– Официант! – позвал старик. – Сколько с нас? Пожалуйста. Сдачи не надо.
– Э… – набитым ртом пробубнил Гоша. – А мы еще не все доели… И кофе не попили…
– А вы не торопитесь. Спасибо, ребята, за компанию. Мне пора.
– Вам спасибо, – вежливо сказала Наташа. Старик пожал Гоше руку и шепнул на ухо:
– Отличная девушка! Женись на ней!
– Женюсь, – пообещал Гоша.
– Ну, счастливо, – и старик ушел, оглянувшись напоследок у выхода из кафе.
– Какой странный, – проговорила Наташа.
– Шизик, – определил Гоша.
– Ой, он какую-то бумажку на столе забыл! Фотография! Ой, а это мы!
– Да? – удивился Гоша. – Действительно. Вот я, вот ты…
– Где это он нас сфотографировал? Мы же всего неделю знакомы…
– Да, странный старик… А мы ничего вместе смотримся! Может нам пожениться?
А Георгий Александрович возвращался домой. Поездка в далекое прошлое обошлась ему недешево, но сбылась его мечта. Он видел молодыми себя и свою жену…
Я лежу в гробу, в белых тапочках. Интересно, почему тех, кто умер, всегда обувают в белые тапочки? Я бы, например, предпочел кеды.
Рядом рыдает моя жена. А сосед Федор ее утешает. Тоже мне, стакан валерьянки. Ну, куда полез! Впрочем, мне все равно, я же умер.
А правый тапочек жмет. Пока похоронят, наверно, мозоль натру. Не могли в кеды обуть. Помню, в 77-м году у Сан Саныча отличные кеды выиграл в преферанс. А тут взяли и тапочки напялили! Привстать бы сейчас из гроба, и им бы тоже тапочки понадобились!
Ага! Вот и родственники понабежали. Соболезнуют жене. Ей-то что! Это мне надо соболезновать! Мало того, что умер, так еще и в тапочки обули!
И дворник Сидор пришел. На поминках надеется погулять. Стоит со скорбным лицом, как будто пяти рублей на бутылку портвейна не хватает. Опять нажрется, на лестнице нагадит, а на утро, убирая, будет ругаться, что, мол, сволочи нагадили, а ему, Сидору, убирать. Ему хорошо! Он в кедах! А ты тут лежи в белых тапочках…
О! Взяли, понесли! Небо какое синее! При жизни все тучи, тучи, а тут красотища-то какая стала!
И оркестр ничего себе! Душевный похоронный маршик… Сразу понятно, что кого-то провожают в последний путь.
А старушка-то чего плачет? Ей самой скоро так, а она надрывается! От зависти что ли? Чему тут завидовать, когда тапочек жмет?! Знал бы, что умру, кеды бы купил и завещание написал, чтобы только в кедах хоронили.
Кладбище. Давно не был на кладбище. А тут ничего! Деревья, травка, ограды, крестики… Как у Левитана!
Мужички копают, стараются. Сосед Федор им бутылку пообещал. И чего он во все вмешивается? Без него бы обошлись! Помощничек!
Надгробное слово. Ну, наш цеховой мастер Иван Абрамыч, как всегда, загнул. «В то время, как вся страна, как один человек…»
Ты что, на собрании?
Вот это правильно. Да, теряем таких людей. Да, отличный был парень. Да, рано умер. Жене можно не сочувствовать. Ей Федор сочувствует.
Хорошо мастер сказал. Даже слесарь дядя Вася слезу пустил.
Ну, наконец-то! Опускают. Тесновата могилка! И тапочки жмут. Уже оба!
Застучали комья земли по крышке гроба. Похоронили. Меня. Наконец-то отдохну от вас всех! Жаль закурить нельзя, фоб мешает руку поднять, да и дышать нечем. А вообще, и не надо, я ведь умер.
– Иванов, – прочитал он. Из-за стола поднялся долговязый студент в очках и направился к нему. Физиономия студента ему не понравилась. «Наверно списал», – решил он и сказал:
– Отвечайте.
Студент бодро затараторил:
– Первый вопрос – такой-то, такой-то, второй вопрос – такой-то, такой-то, – и начал отвечать. «А ведь правильно!» – подумал он и огорчился, но потом вспомнил: «Ах, да, он же списал!». И, мстительно улыбнувшись, он спросил:
– Это все хорошо, а вот это как будет?
– А вот так-то и так-то.
«Правильно», – удивился он и опять спросил:
– А это?
– Вот так и сюда.
«Кошмар!» – Дрогнувшей рукой он вытер пот со лба и посмотрел на студента. Тот сидел с каменным выражением лица и ждал очередного вопроса. «Ну, погоди, – подумал он. – Я сейчас тебе задам вопросик!..»
– Ну, а вот то-то и то-то куда и зачем?
– Туда и затем.
«Верно, – поразился он, – и откуда он это знает? Очкарик!»
Он попытался вспомнить то, что в свое время сам не понял. «Ну уж, почему это так, он не ответит ни за что!»
– Почему это так?
– Поэтому, – не задумываясь, ответил студент. Он схватился дрожащей рукой за сердце, но пересилил себя и задал самый хитрый вопрос.
– А вот, – начал студент, и он понял, что и на этот вопрос есть ответ. В глазах у него потемнело и, почувствовав, что падает со стула, он проснулся.
Переведя дух, преподаватель понял, что это только сон. «Приснится же такое!» Он встал, оделся и пошел на работу принимать очередной экзамен.
– Павел Николаевич, – поинтересовался голодный Бегемотов, – как насчет угостить супчиком?
– О чем разговор! – согласился Асе. – Заходи через десять минут к нам в комнату.
Ровно через десять минут, тщательно помыв руки и причесавшись, надев новый с иголочки фрак, пунктуальный Нестор вошел в комнату, где жили Паша Асе и его друг Витя Москалев.
– Нестор! – воскликнул Витя. – Садись, дорогой!
Паша налил Бегемотову полную тарелку. Нестор присел, ухватился за ложку и, попробовав, застыл с раскрытым ртом.
– Как вы это едите? Это же не суп, а огонь! Вы что, туда килограмм перцу вбухали?
– Да ты что? – удивился Паша. – Перец еле чувствуется!
– Совсем не чувствуется, – подтвердил Витя. – У меня отец живет на Кавказе, вот там у них перец, действительно, чувствуется! Ты ешь, Нестор.
– Нет уж, – сказал Нестор. – Ешьте сами.
– Как хочешь, – Витя налил добавки, а Паша подвинул к себе тарелку Нестора. – Больше нам достанется!
С тех пор Нестор Бегемотов не пытался напрашиваться на угощение к Паше Ассу. И к тому же начал всем рассказывать, что Асе варит такой перченый суп, чтобы никто, кроме них с Москалевым, есть его не мог.
Зато после этого супчика Нестор Бегемотов подружился с Пашей Ассом и Витей Москалевым и даже переселился к ним в комнату. А еще через некоторое время и к перчику приучился. И говорил очередному гостю, наливая полную тарелку супа:
– Да ты что? Перца тут почти нет!
В своем родном городе Пушкино (пока еще Пушкино!) Нестор Бегемотов был главным редактором толстого литературного альманаха «Пан Бэ», который с удовольствием читал весь цивилизованный мир.
Однажды, Павел Николаевич Асе, тоже литератор, но не сильно известный, ибо у него литература не стала основной профессией, и он работал программистом, зашел к своему другу Нестору Бегемотову в кабинет. Тот, вальяжно развалясь в мягком кресле за большим полированным столом, покуривал гаванскую сигару и распекал какого-то мелкого литератора.
– Нет-с, молодой человек! Этот ваш рассказ никуда не годится! Это, с позволения сказать, не рассказ. Так, рассказик! Или даже рассказюлечка! И, знаете, очень, очень слабый! Идите, работайте…
Бледный молодой человек вышел из кабинета главного редактора и, стеная, выскочил на улицу.
– Застрелится, – предположил Павел Николаевич. – И чего ты его зарезал? У него ж неплохой рассказ. Мы сами лет десять назад писали такие же!
– Он из города Пушкино, – сказал Нестор, нажимая на кнопку два раза, что у него означало приказ для красивой, длинноногой секретарши принести два кофе.
– И что?
– Как что! Станет лет через десять знаменитым, а потом в его честь переименуют мой город Бегемотово!
Я родился в стране, построившей развитой социализм. Я стал пионером в музее революции, глазел на желтый труп Ленина в Мавзолее, учил в школе стихи «Ленин и сейчас живее всех живых».
Теперь я валяюсь в тельняшке на диване, пью кофе чашку за чашкой, пишу всякий маразм и совсем не думаю о светлом будущем.
Я, в принципе, не антисемит – никаких плохих чувств к евреям не питаю, хотя иногда и говорю в лучших национал-патриотических традициях: «Если в кране нет воды, значит выпили… (сами знаете кто!)». Тем более, что воды в кране очень часто не бывает…
Я, в общем-то, и не расист – негр, он тоже человек. Правда иногда произносятся фразы типа: «Темно, как у нефа в… (сами знаете где!)». Свет, однако, тоже весьма часто выключают…
Но вот политиков ненавижу! Их надо давить! Политики уничтожат Землю!
В советских фильмах воспоминания обычно изображают черно-белыми. Так можно назвать какую-нибудь книгу воспоминаний: «Черно-белые времена». Обязательно напишу такую книгу. Но позже…
– Что-нибудь угодно? – любезно спросил продавец.
– Мне бы таких белых червячков, – сказал покупатель с акцентом, – по-русски они называются «опарыши», а как по-американски, я не в курсе!
– О! Не волнуйтесь, у нас есть то, что вам нужно! – продавец ловким жестом достал коробку, где шевелилась живая масса опарышей. – Они?
– Ага! Точно, они!
– Вам сколько?
– А вы как, килограммами продаете?
– Как вам будет угодно, хоть килограммами, хоть поштучно.
– Тогда мне вот в эту коробочку, – небритый достал из кармана спичечный коробок и протянул продавцу. – Сколько это будет стоить?
– Двадцать центов.
Мужчина уплатил двадцать центов, сунул коробочку в карман и вышел на улицу.
Через два часа этот же мужчина, но уже чисто выбритый и во фраке сидел в ресторане и обедал. Запивая мясо и креветочный салат французским вином, он поглощал разнообразные закуски, которыми был уставлен весь стол. Наконец, насытившись, мужчина разломил вилкой последний кусок мяса, достал из кармана заветную коробочку и высыпал шевелящихся червячков в тарелку.
– Официант! – закричал он, пряча коробку. Прибежавший официант с ужасом глядел на ползающих по мясу опарышей.
– Что это такое? – грозно спросил мужчина, указывая пальцем в тарелку. – Вы что, хотите чтобы меня тут вырвало? Безобразие! Я буду жаловаться в санитарную инспекцию! Я разрекламирую ваш ресторан в прессе! Я подам на вас в суд!
На шум прибежал директор ресторана. Узнав, в чем дело, он рассыпался в извинениях.
– Прошу вас, – говорил он, убирая тарелку, – мы все уладим! Все будет в порядке! Господин, э…
– Петрович, – подсказал мужчина.
– Господин Петрович! Ресторан компенсирует!
– А если меня вырвет? Я чувствую, что меня уже тошнит!
– Двести долларов! – воскликнул директор. – Только не шумите! Вы нам распугаете всех клиентов!
– Но я еще долго буду вспоминать эту гадость, и мне будет так противно! – сказал Петрович. – Я русский, кушал в советских столовых, но чтоб с червями! Этого еще не было!
– Триста! – воскликнул директор.
– Ладно, – вздохнул великодушный Петрович. – Уговорили!
Радостный директор отсчитал триста долларов, Петрович прихватил со стола бутылку бренди и, откланявшись, вышел из ресторана.
Ресторанный швейцар, приняв двадцать центов на чай, сказал:
– Спасибо.
На что Петрович, садясь в подъехавшее такси, ответил:
– Не за что, приятель. У каждого свой бизнес!
Изящно одетый господин при фраке и в цилиндре вышел из такси и с достоинством вошел в ресторан. Услужливый швейцар принял у дорогого гостя цилиндр, подскочивший официант тут же усадил его за столик, накрытый белоснежной скатертью, господин надменно сделал заказ.
Через минуту стол был уставлен закусками, изящный господин кушал мясо и запивал его дорогим вином.
Вдруг из подсобки выскочил грязный посудомойщик с бутылкой томатного соуса в одной руке и кремовым тортом в другой. За посудомойщиком бежал повар, выкрикивая:
– Отдай торт, гад!
Посудомойщик дал повару ногой по колену и устремился к изящному господину.
– Ага! Буржуйское отродье! – заорал он и, с хлюпом влепив торт в холеное лицо, начал поливать господина томатным соусом, приговаривая:
– Я там на кухне вкалываю, а эта свинья тут жрет! Завизжали дамы. В ужасе прибежал директор ресторана господин Бронсон.
– Вы уволены! – закричал он посудомойщику.
– Я и сам не буду работать в ресторане, где жрут такие задницы!
И, кинув на пол мокрый фартук, посудомойщик гордо удалился.
– О, Господи! – стонал директор, пытаясь счищать с господина торт. – Прошу вас, извините…
– Э… – привстал замазанный господин. – Испортили фрак… От Диора фрак-то…
– Не извольте беспокоиться! Пройдемте ко мне в кабинет, через полчаса фрак будет как новый, а вы умоетесь…
– Э… Моральный ущерб… Полицию… надо бы…
– Не извольте беспокоиться! Мы возместим! Сто долларов вас устроит?
–Э…
– Понимаю-с! Двести долларов и бесплатное питание в течение целого года! Умоляю, только не надо беспокоить полицию, иначе репутации ресторана будет нанесен неоценимый ущерб! Триста долларов!
Через час-полтора изящный господин, умытый и почищенный, вышел из ресторана и пошел по улице.
Прислонившись к фонарному столбу, его ждал бывший посудомойщик.
– Привет, Петрович! – обрадовался он. – Как дела?
– Триста долларов, – ответил сияющий Петрович. – И я еще бутылочку бренди прихватил.
– Это грамотно!
– Завтра твоя очередь быть приличным господином. На этот раз в ресторане Джеккинса. А я утречком устроюсь туда посудомойщиком.
– Отлично! Только не поливай меня томатным соусом, я его терпеть не могу!
И друзья отправились пить честно заработанный бренди.
– Совсем Дамкин съехал, – жаловался его соавтор, литератор Стрекозов.
– Я же не виноват, что я добрый и люблю голубей! – возражал Дамкин. – А им тоже кушать хочется.
– Вот и корми их хлебом! Так ведь нет! Ты всякую фигню подороже покупаешь!
– Ну ты и жадина, Стрекозов, – удивился Дамкин. – А если тебя только хлебом кормить и больше не давать ни пива, ни воблы? Жадина-баранина!
– Сам ты задница говяжья! – обиделся Стрекозов. – На что я пива куплю, когда ты все наши деньги на этих мерзких голубей перевел?!
– Ты ничего не понимаешь! – молвил Дамкин, рассыпая по асфальту килограмм тыквенных семечек. – А еще литератор! Посмотри, ведь это же почти как люди! Вот этот с перебитой ногой – инвалид, никто его не любит, все отталкивают, обжирают. Он такой грустный…
– Как я, – сказал Стрекозов.
– А вот этот – гопник. Смотри, как всех гоняет и все сам жрет! Ну, ведь круто, а?
фу! плюнул Стрекозов. – Какие они жадные, противные! Жрут и жрут! Вот этот толстый сейчас вообще лопнет от жадности!
– Да брось ты, – кротко сказал Дамкин. – Божья птичка…
И тут «божья птичка» лопнула от жадности.
– Вот черт! – только и вымолвил пораженный Дамкин, разглядывая загаженные брюки. – Ну и сволочь!
– Я же предупреждал, – злорадно ухмыльнулся Стрекозов. – Лучше бы пошли пиво пить.
– Много не пей, – сказал Дамкин. – А то тоже лопнешь.
– Я же не от жадности пью, а от жажды, – возразил Стрекозов. – Да и как выпьешь много, ты ведь почти все деньги потратил на своих дурацких голубей!
– Но зато, как он взорвался! – протянул Дамкин с восхищением и, призадумавшись, добавил: – Да… Однако, плохо быть жадным…
– Глупая птица голубь, – приговаривал он. – Жадная!
Жадные голуби клевали неожиданные подарки судьбы и от жадности лопались, словно огромные мыльные пузыри. Радостно вскрикивая при каждом лопнувшем пузыре, Дамкин хлопал себя по коленкам и оглушительно ржал.
Но слишком долго ему радоваться не пришлось. Злобно урча, подъехал желто-синий милицейский «Рафик», три здоровенных мента скрутили известного литератора и отвезли в отделение, где Дамкин был оштрафован на десять рублей за то, что пачкал площадь Цезаря Куникова внутренностями лопнувших голубей.
– При чем тут я? – разводил руками Дамкин. – Я только кормил птичек орешками, а уж взрывались-то они сами! Кто знает, какими радиоактивными отходами они на московских помойках питаются? За это надо не меня, а Моссовет штрафовать! Совсем улицы перестали убирать!
Но доводы Дамкина ни на кого впечатления не произвели, оштрафовали, конфисковали арахис и вытолкнули бедного литератора на улицу, наподдав при этом ногой по заднему месту.
Таким образом Дамкин на своей заднице испытал, какие сволочи эти менты, и решил написать об этом новый гениальный роман.
А оставшийся после кормежки голубей арахис сожрали так невежливо обошедшиеся с литератором милиционеры. Жаль, что Дамкин уже ушел, а то бы он порадовался, глядя, как стражи порядка лопаются от жадности, забрызгивая стены отделения своими вонючими внутренностями.
Урюк был вкусный, и к Дамкину выстроилась огромная очередь.
– Товарищи! Мешок большой, всем хватит! – надрывался литератор, но жадные покупатели, имевшие богатый опыт жизни в Советской стране, не верили, что хватит всем, толкались, дрались и кричали:
– Один стакан в руки! И пусть визитки предъявляют! А то понаехало тут мешочников!
Очередь в мавзолей быстро убавилась до двух человек – охранников, стерегущих чучело Ленина, – да и те не стояли по стойке смирно, а переминались с ноги на ногу – уж больно им, видно, хотелось урюка! А в мавзолее Ленина, как известно, урюком не кормят.
К Дамкину, расталкивая толпу покупателей, подошел литератор Стрекозов.
– Куда без очереди?! – заорали в толпе, сотнями ненавидящих взглядов пронзая бедного Стрекозова.
– Я – ветеран, – соврал Стрекозов и, запустив руку в мешок с урюком, достал полную горсть и, демонстративно громко чавкая, начал его есть.
Подобной наглости в московских очередях еще не видели. Мало того, что влез без очереди, так еще и жрет, не заплатив!
– Какой такой, в задницу, ветеран?! – завопил небритый мужик в синем пиджаке. – Я, может, тоже инвалид шестой группы! Тут вам не магазин «Ветеран»! Развели нахлебников! Тут все ветераны!!!
– Точно, точно! – поддакивали старушки с многочисленными сумками. – То ветераны сраные, то матери-героини! Довели страну! Урюка негде купить!
– Я не мать-героиня, – с достоинством возразил Стрекозов, выплевывая косточки. – И даже не отец-героин. Просто, урюка шибко захотелось.
– Урюка ему захотелось! – рассвирепели покупатели, надвигаясь на литератора с кулаками. – А в репу тебе не хочется?
– Ну, ни фига ж себе! Звери! – удивился Стрекозов. – И это, как нас в школе учили, новая общность людей – Советский народ? Офонареть! Дамкин, сворачивайся! Пошли пиво пить.
– А урюк? – спросил Дамкин. – Нам его самим не съесть, Гиви Шевелидзе целых пять мешков привез!
– Да уж лучше голубей покормить, чем этих строителей коммунизма!
Дамкин вскинул мешок на плечо, и литераторы пошли пить пиво.
Разочарованная очередь, на чем свет стоит ругая Дамкина, Стрекозова и Советскую власть, расходилась. Снова выросла очередь в мавзолей – урюка нет, так хоть на Ленина посмотреть…
Двое сидящих напротив вежливо попросили:
– А потише нельзя?
– В такси надо ездить!
И уже пять человек читали вслух. Шум стоял, как дым коромыслом.
Шестой отложил газету, открыл рот и…
– В такси надо ездить!!! – заорали все пятеро.
– Сам знаю, – сказал шестой и процитировал: – «Руководители братских партий обсудили кардинальные проблемы развития и совершенствования сотрудничества между социалистическими странами…»
Пятеро переглянулись, встали и хором произнесли:
– Товарищи! Подписывайтесь на газету «Путь к социализму»!
Случайность
– Почему вы разбили камнем лобовое стекло у машины товарища Пенькова? – строго спросил милиционер у Сидорова.– Случайно, – ответил Сидоров.
– Ни фига себе «случайно»! – завопил Пеньков. – Еду, понимаешь, на машине, а этот гад камнем в стекло!
– А почему он меня обрызгал? – поинтересовался Сидоров.
– Случайно, – пояснил Пеньков. – Недавно дождь был, лужи, понимаешь… Ехал мимо и случайно облил…
– Ни фига себе «случайно»! – возмутился Сидоров. – Лужа была маленькая, около тротуара, запросто можно было ее объехать, так нет! Этот гад специально в нее заехал, чтоб меня облить!
– Да нет же! Это у меня совсем случайно получилось!
– И у меня случайно! – радостно воскликнул Сидоров. – Нес домой камень, этот Пеньков меня облил, я камень и выронил…
– И попал в лобовое стекло?
– Ага, попал. Но абсолютно случайно!
Странный старик
Гоша ехал в метро с девушкой Наташей. Он с ней познакомился совсем недавно – с неделю назад – им нравилось общаться друг с другом, и они весело болтали, не обращая внимания на окружающих.Вдруг Гоша заметил, что сидящий напротив него седой старичок уже давно напряженно рассматривает его и Наташу. Но на следующей надо было выходить, и Гоша тут же забыл про старичка, тем более, что Наташа, весело поблескивая глазками, рассказывала какую-то милую чушь.
Однако, оглянувшись у эскалатора, Гоша опять обнаружил старичка. Тот шел вслед за ними, не сводя глаз с Гоши и его девушки.
«Странный какой-то, – подумал Гоша. – Маньяк что-ли?»
У выхода из метро старичок подошел к ним и вежливо приподнял шляпу.
– Извините, что я навязываюсь, – сказал он. – Вы мне понравились. Много лет назад мы с моей женой вот так же весело смеялись в метро… Я хочу угостить вас кофе. Я знаю, вы не откажетесь.
Наташа пожала плечами.
– Не откажемся, – неожиданно для самого себя согласился Гоша, и они зашли в кафе.
Официант принес меню.
– Заказывайте, – предложил старик. – Что хотите, все заказывайте! Не стесняйтесь.
– Ну, – предупредил Гоша. – Мы голодные. Разоритесь на наших заказах.
– Ничего, – усмехнулся старик. – Как-нибудь переживу. Заказывайте!
– Ну, раз вы настаиваете, – кивнул головой Гоша и назаказывал.
Пока молодые люди ели, а в молодости не надо долго упрашивать вкусно поесть, да еще и за чужой счет, щедрый старикан так же с интересом смотрел на них.
– Вы писатель? – поинтересовалась Наташа.
– В некотором роде…
– Заметно. По тому, как вы за нами наблюдаете. А потом опишете все это в романе?
– Нет, – смутился старик. – Это не поэтому…
– Ничего, – заявил Гоша, поглощая бутерброд с ветчиной. – Наблюдайте себе на здоровье! Мы потерпим.
– Вы напоминаете мне мою молодость, – задумчиво произнес старик.
Официант принес кофе. Старик отпил маленький глоток, и тут часы на его руке проиграли незнакомую мелодию.
– Официант! – позвал старик. – Сколько с нас? Пожалуйста. Сдачи не надо.
– Э… – набитым ртом пробубнил Гоша. – А мы еще не все доели… И кофе не попили…
– А вы не торопитесь. Спасибо, ребята, за компанию. Мне пора.
– Вам спасибо, – вежливо сказала Наташа. Старик пожал Гоше руку и шепнул на ухо:
– Отличная девушка! Женись на ней!
– Женюсь, – пообещал Гоша.
– Ну, счастливо, – и старик ушел, оглянувшись напоследок у выхода из кафе.
– Какой странный, – проговорила Наташа.
– Шизик, – определил Гоша.
– Ой, он какую-то бумажку на столе забыл! Фотография! Ой, а это мы!
– Да? – удивился Гоша. – Действительно. Вот я, вот ты…
– Где это он нас сфотографировал? Мы же всего неделю знакомы…
– Да, странный старик… А мы ничего вместе смотримся! Может нам пожениться?
А Георгий Александрович возвращался домой. Поездка в далекое прошлое обошлась ему недешево, но сбылась его мечта. Он видел молодыми себя и свою жену…
Я умер
Я умер.Я лежу в гробу, в белых тапочках. Интересно, почему тех, кто умер, всегда обувают в белые тапочки? Я бы, например, предпочел кеды.
Рядом рыдает моя жена. А сосед Федор ее утешает. Тоже мне, стакан валерьянки. Ну, куда полез! Впрочем, мне все равно, я же умер.
А правый тапочек жмет. Пока похоронят, наверно, мозоль натру. Не могли в кеды обуть. Помню, в 77-м году у Сан Саныча отличные кеды выиграл в преферанс. А тут взяли и тапочки напялили! Привстать бы сейчас из гроба, и им бы тоже тапочки понадобились!
Ага! Вот и родственники понабежали. Соболезнуют жене. Ей-то что! Это мне надо соболезновать! Мало того, что умер, так еще и в тапочки обули!
И дворник Сидор пришел. На поминках надеется погулять. Стоит со скорбным лицом, как будто пяти рублей на бутылку портвейна не хватает. Опять нажрется, на лестнице нагадит, а на утро, убирая, будет ругаться, что, мол, сволочи нагадили, а ему, Сидору, убирать. Ему хорошо! Он в кедах! А ты тут лежи в белых тапочках…
О! Взяли, понесли! Небо какое синее! При жизни все тучи, тучи, а тут красотища-то какая стала!
И оркестр ничего себе! Душевный похоронный маршик… Сразу понятно, что кого-то провожают в последний путь.
А старушка-то чего плачет? Ей самой скоро так, а она надрывается! От зависти что ли? Чему тут завидовать, когда тапочек жмет?! Знал бы, что умру, кеды бы купил и завещание написал, чтобы только в кедах хоронили.
Кладбище. Давно не был на кладбище. А тут ничего! Деревья, травка, ограды, крестики… Как у Левитана!
Мужички копают, стараются. Сосед Федор им бутылку пообещал. И чего он во все вмешивается? Без него бы обошлись! Помощничек!
Надгробное слово. Ну, наш цеховой мастер Иван Абрамыч, как всегда, загнул. «В то время, как вся страна, как один человек…»
Ты что, на собрании?
Вот это правильно. Да, теряем таких людей. Да, отличный был парень. Да, рано умер. Жене можно не сочувствовать. Ей Федор сочувствует.
Хорошо мастер сказал. Даже слесарь дядя Вася слезу пустил.
Ну, наконец-то! Опускают. Тесновата могилка! И тапочки жмут. Уже оба!
Застучали комья земли по крышке гроба. Похоронили. Меня. Наконец-то отдохну от вас всех! Жаль закурить нельзя, фоб мешает руку поднять, да и дышать нечем. А вообще, и не надо, я ведь умер.
Бывает и так
(Зарисовка из студенческо-преподавательской жизни)
Твердой рукой он взял со стола очередную зачетку.– Иванов, – прочитал он. Из-за стола поднялся долговязый студент в очках и направился к нему. Физиономия студента ему не понравилась. «Наверно списал», – решил он и сказал:
– Отвечайте.
Студент бодро затараторил:
– Первый вопрос – такой-то, такой-то, второй вопрос – такой-то, такой-то, – и начал отвечать. «А ведь правильно!» – подумал он и огорчился, но потом вспомнил: «Ах, да, он же списал!». И, мстительно улыбнувшись, он спросил:
– Это все хорошо, а вот это как будет?
– А вот так-то и так-то.
«Правильно», – удивился он и опять спросил:
– А это?
– Вот так и сюда.
«Кошмар!» – Дрогнувшей рукой он вытер пот со лба и посмотрел на студента. Тот сидел с каменным выражением лица и ждал очередного вопроса. «Ну, погоди, – подумал он. – Я сейчас тебе задам вопросик!..»
– Ну, а вот то-то и то-то куда и зачем?
– Туда и затем.
«Верно, – поразился он, – и откуда он это знает? Очкарик!»
Он попытался вспомнить то, что в свое время сам не понял. «Ну уж, почему это так, он не ответит ни за что!»
– Почему это так?
– Поэтому, – не задумываясь, ответил студент. Он схватился дрожащей рукой за сердце, но пересилил себя и задал самый хитрый вопрос.
– А вот, – начал студент, и он понял, что и на этот вопрос есть ответ. В глазах у него потемнело и, почувствовав, что падает со стула, он проснулся.
Переведя дух, преподаватель понял, что это только сон. «Приснится же такое!» Он встал, оделся и пошел на работу принимать очередной экзамен.
Знакомство
(Еще одна правдивая версия знакомства П. Леса и Н. В Бегемотова)
Нестор Бегемотов бродил по четвертому этажу общежития и размышлял о том, где бы ему пообедать. Денег, на которые можно было бы купить еды, у Нестора не было, девушки, которая могла бы накормить, тоже, и голодный Нестор, бурча животом, заглядывал то в одну комнату, то в другую. Заглянул он и на кухню и от неожиданности чуть не упал. У плиты стоял жизнерадостный Паша Асе и, насвистывая незатейливую мелодию, варил вермишелевый суп из пакетика. Запах, витающий по кухне, сообщил Нестору, что суп будет очень вкусным.– Павел Николаевич, – поинтересовался голодный Бегемотов, – как насчет угостить супчиком?
– О чем разговор! – согласился Асе. – Заходи через десять минут к нам в комнату.
Ровно через десять минут, тщательно помыв руки и причесавшись, надев новый с иголочки фрак, пунктуальный Нестор вошел в комнату, где жили Паша Асе и его друг Витя Москалев.
– Нестор! – воскликнул Витя. – Садись, дорогой!
Паша налил Бегемотову полную тарелку. Нестор присел, ухватился за ложку и, попробовав, застыл с раскрытым ртом.
– Как вы это едите? Это же не суп, а огонь! Вы что, туда килограмм перцу вбухали?
– Да ты что? – удивился Паша. – Перец еле чувствуется!
– Совсем не чувствуется, – подтвердил Витя. – У меня отец живет на Кавказе, вот там у них перец, действительно, чувствуется! Ты ешь, Нестор.
– Нет уж, – сказал Нестор. – Ешьте сами.
– Как хочешь, – Витя налил добавки, а Паша подвинул к себе тарелку Нестора. – Больше нам достанется!
С тех пор Нестор Бегемотов не пытался напрашиваться на угощение к Паше Ассу. И к тому же начал всем рассказывать, что Асе варит такой перченый суп, чтобы никто, кроме них с Москалевым, есть его не мог.
Зато после этого супчика Нестор Бегемотов подружился с Пашей Ассом и Витей Москалевым и даже переселился к ним в комнату. А еще через некоторое время и к перчику приучился. И говорил очередному гостю, наливая полную тарелку супа:
– Да ты что? Перца тут почти нет!
Нестор Бегемотов
К 2000-му году литератор Нестор Онуфриевич Бегемотов стал широко известным, маститым писателем. Его книги пользовались огромной популярностью как в стране, так и за рубежом. Он стал настолько знаменит, что не обязательно стало называть его по имени, достаточно просто сказать «НБ» – и всем понятно, о ком идет речь! Со дня на день ожидалось награждение Нестора Бегемотова Нобелевской премией. Всерьез поговаривали о том, чтобы переименовать город Пушкино, где жил и творил великий Нестор в честь знаменитого писателя. Вот только вокруг названия никак не утихали споры: Бегемотово, Бегемотовск или Бегемотовград?В своем родном городе Пушкино (пока еще Пушкино!) Нестор Бегемотов был главным редактором толстого литературного альманаха «Пан Бэ», который с удовольствием читал весь цивилизованный мир.
Однажды, Павел Николаевич Асе, тоже литератор, но не сильно известный, ибо у него литература не стала основной профессией, и он работал программистом, зашел к своему другу Нестору Бегемотову в кабинет. Тот, вальяжно развалясь в мягком кресле за большим полированным столом, покуривал гаванскую сигару и распекал какого-то мелкого литератора.
– Нет-с, молодой человек! Этот ваш рассказ никуда не годится! Это, с позволения сказать, не рассказ. Так, рассказик! Или даже рассказюлечка! И, знаете, очень, очень слабый! Идите, работайте…
Бледный молодой человек вышел из кабинета главного редактора и, стеная, выскочил на улицу.
– Застрелится, – предположил Павел Николаевич. – И чего ты его зарезал? У него ж неплохой рассказ. Мы сами лет десять назад писали такие же!
– Он из города Пушкино, – сказал Нестор, нажимая на кнопку два раза, что у него означало приказ для красивой, длинноногой секретарши принести два кофе.
– И что?
– Как что! Станет лет через десять знаменитым, а потом в его честь переименуют мой город Бегемотово!
Эссе
Раньше по улицам ходили стиляги с прическами под Элвиса Пресли, в узких брюках, а комсомольцы их ловили и ножницами разрезали на них эти ненавистные для строителей коммунизма брюки, а самих стиляг стригли под полубокс. Но это было еще до того, как я родился.Я родился в стране, построившей развитой социализм. Я стал пионером в музее революции, глазел на желтый труп Ленина в Мавзолее, учил в школе стихи «Ленин и сейчас живее всех живых».
Теперь я валяюсь в тельняшке на диване, пью кофе чашку за чашкой, пишу всякий маразм и совсем не думаю о светлом будущем.
Я, в принципе, не антисемит – никаких плохих чувств к евреям не питаю, хотя иногда и говорю в лучших национал-патриотических традициях: «Если в кране нет воды, значит выпили… (сами знаете кто!)». Тем более, что воды в кране очень часто не бывает…
Я, в общем-то, и не расист – негр, он тоже человек. Правда иногда произносятся фразы типа: «Темно, как у нефа в… (сами знаете где!)». Свет, однако, тоже весьма часто выключают…
Но вот политиков ненавижу! Их надо давить! Политики уничтожат Землю!
В советских фильмах воспоминания обычно изображают черно-белыми. Так можно назвать какую-нибудь книгу воспоминаний: «Черно-белые времена». Обязательно напишу такую книгу. Но позже…
Петрович
(из серии «Русские в Америке»)
Небритый мужчина в спецовке, заляпанной машинным маслом, зашел в зоомагазин и наклонился над прилавком, разглядывая разложенные под стеклом товары.– Что-нибудь угодно? – любезно спросил продавец.
– Мне бы таких белых червячков, – сказал покупатель с акцентом, – по-русски они называются «опарыши», а как по-американски, я не в курсе!
– О! Не волнуйтесь, у нас есть то, что вам нужно! – продавец ловким жестом достал коробку, где шевелилась живая масса опарышей. – Они?
– Ага! Точно, они!
– Вам сколько?
– А вы как, килограммами продаете?
– Как вам будет угодно, хоть килограммами, хоть поштучно.
– Тогда мне вот в эту коробочку, – небритый достал из кармана спичечный коробок и протянул продавцу. – Сколько это будет стоить?
– Двадцать центов.
Мужчина уплатил двадцать центов, сунул коробочку в карман и вышел на улицу.
Через два часа этот же мужчина, но уже чисто выбритый и во фраке сидел в ресторане и обедал. Запивая мясо и креветочный салат французским вином, он поглощал разнообразные закуски, которыми был уставлен весь стол. Наконец, насытившись, мужчина разломил вилкой последний кусок мяса, достал из кармана заветную коробочку и высыпал шевелящихся червячков в тарелку.
– Официант! – закричал он, пряча коробку. Прибежавший официант с ужасом глядел на ползающих по мясу опарышей.
– Что это такое? – грозно спросил мужчина, указывая пальцем в тарелку. – Вы что, хотите чтобы меня тут вырвало? Безобразие! Я буду жаловаться в санитарную инспекцию! Я разрекламирую ваш ресторан в прессе! Я подам на вас в суд!
На шум прибежал директор ресторана. Узнав, в чем дело, он рассыпался в извинениях.
– Прошу вас, – говорил он, убирая тарелку, – мы все уладим! Все будет в порядке! Господин, э…
– Петрович, – подсказал мужчина.
– Господин Петрович! Ресторан компенсирует!
– А если меня вырвет? Я чувствую, что меня уже тошнит!
– Двести долларов! – воскликнул директор. – Только не шумите! Вы нам распугаете всех клиентов!
– Но я еще долго буду вспоминать эту гадость, и мне будет так противно! – сказал Петрович. – Я русский, кушал в советских столовых, но чтоб с червями! Этого еще не было!
– Триста! – воскликнул директор.
– Ладно, – вздохнул великодушный Петрович. – Уговорили!
Радостный директор отсчитал триста долларов, Петрович прихватил со стола бутылку бренди и, откланявшись, вышел из ресторана.
Ресторанный швейцар, приняв двадцать центов на чай, сказал:
– Спасибо.
На что Петрович, садясь в подъехавшее такси, ответил:
– Не за что, приятель. У каждого свой бизнес!
Ресторан Бронсона
(из серии «Русские в Америке»)
Ресторан Бронсона светился неоновой рекламой.Изящно одетый господин при фраке и в цилиндре вышел из такси и с достоинством вошел в ресторан. Услужливый швейцар принял у дорогого гостя цилиндр, подскочивший официант тут же усадил его за столик, накрытый белоснежной скатертью, господин надменно сделал заказ.
Через минуту стол был уставлен закусками, изящный господин кушал мясо и запивал его дорогим вином.
Вдруг из подсобки выскочил грязный посудомойщик с бутылкой томатного соуса в одной руке и кремовым тортом в другой. За посудомойщиком бежал повар, выкрикивая:
– Отдай торт, гад!
Посудомойщик дал повару ногой по колену и устремился к изящному господину.
– Ага! Буржуйское отродье! – заорал он и, с хлюпом влепив торт в холеное лицо, начал поливать господина томатным соусом, приговаривая:
– Я там на кухне вкалываю, а эта свинья тут жрет! Завизжали дамы. В ужасе прибежал директор ресторана господин Бронсон.
– Вы уволены! – закричал он посудомойщику.
– Я и сам не буду работать в ресторане, где жрут такие задницы!
И, кинув на пол мокрый фартук, посудомойщик гордо удалился.
– О, Господи! – стонал директор, пытаясь счищать с господина торт. – Прошу вас, извините…
– Э… – привстал замазанный господин. – Испортили фрак… От Диора фрак-то…
– Не извольте беспокоиться! Пройдемте ко мне в кабинет, через полчаса фрак будет как новый, а вы умоетесь…
– Э… Моральный ущерб… Полицию… надо бы…
– Не извольте беспокоиться! Мы возместим! Сто долларов вас устроит?
–Э…
– Понимаю-с! Двести долларов и бесплатное питание в течение целого года! Умоляю, только не надо беспокоить полицию, иначе репутации ресторана будет нанесен неоценимый ущерб! Триста долларов!
Через час-полтора изящный господин, умытый и почищенный, вышел из ресторана и пошел по улице.
Прислонившись к фонарному столбу, его ждал бывший посудомойщик.
– Привет, Петрович! – обрадовался он. – Как дела?
– Триста долларов, – ответил сияющий Петрович. – И я еще бутылочку бренди прихватил.
– Это грамотно!
– Завтра твоя очередь быть приличным господином. На этот раз в ресторане Джеккинса. А я утречком устроюсь туда посудомойщиком.
– Отлично! Только не поливай меня томатным соусом, я его терпеть не могу!
И друзья отправились пить честно заработанный бренди.
Плохо быть жадным
(из серии «Жадность»)
В последнее время у литератора Дамкина обнаружилось новое хобби: как только у него появлялись хоть какие-нибудь деньги, он покупал килограмм чего-либо, причем, подлец! Выбирал чего подороже – то изюм, то грецкие орехи – и кормил голубей.– Совсем Дамкин съехал, – жаловался его соавтор, литератор Стрекозов.
– Я же не виноват, что я добрый и люблю голубей! – возражал Дамкин. – А им тоже кушать хочется.
– Вот и корми их хлебом! Так ведь нет! Ты всякую фигню подороже покупаешь!
– Ну ты и жадина, Стрекозов, – удивился Дамкин. – А если тебя только хлебом кормить и больше не давать ни пива, ни воблы? Жадина-баранина!
– Сам ты задница говяжья! – обиделся Стрекозов. – На что я пива куплю, когда ты все наши деньги на этих мерзких голубей перевел?!
– Ты ничего не понимаешь! – молвил Дамкин, рассыпая по асфальту килограмм тыквенных семечек. – А еще литератор! Посмотри, ведь это же почти как люди! Вот этот с перебитой ногой – инвалид, никто его не любит, все отталкивают, обжирают. Он такой грустный…
– Как я, – сказал Стрекозов.
– А вот этот – гопник. Смотри, как всех гоняет и все сам жрет! Ну, ведь круто, а?
фу! плюнул Стрекозов. – Какие они жадные, противные! Жрут и жрут! Вот этот толстый сейчас вообще лопнет от жадности!
– Да брось ты, – кротко сказал Дамкин. – Божья птичка…
И тут «божья птичка» лопнула от жадности.
– Вот черт! – только и вымолвил пораженный Дамкин, разглядывая загаженные брюки. – Ну и сволочь!
– Я же предупреждал, – злорадно ухмыльнулся Стрекозов. – Лучше бы пошли пиво пить.
– Много не пей, – сказал Дамкин. – А то тоже лопнешь.
– Я же не от жадности пью, а от жажды, – возразил Стрекозов. – Да и как выпьешь много, ты ведь почти все деньги потратил на своих дурацких голубей!
– Но зато, как он взорвался! – протянул Дамкин с восхищением и, призадумавшись, добавил: – Да… Однако, плохо быть жадным…
Жадность
(из серии «Жадность»)
На площади Цезаря Куникова стоял сияющий, как египетский апельсин литератор Дамкин с мешком арахиса. Весьма довольный собой, литератор тщательно очищал орешки от шелухи и кормил ими голубей.– Глупая птица голубь, – приговаривал он. – Жадная!
Жадные голуби клевали неожиданные подарки судьбы и от жадности лопались, словно огромные мыльные пузыри. Радостно вскрикивая при каждом лопнувшем пузыре, Дамкин хлопал себя по коленкам и оглушительно ржал.
Но слишком долго ему радоваться не пришлось. Злобно урча, подъехал желто-синий милицейский «Рафик», три здоровенных мента скрутили известного литератора и отвезли в отделение, где Дамкин был оштрафован на десять рублей за то, что пачкал площадь Цезаря Куникова внутренностями лопнувших голубей.
– При чем тут я? – разводил руками Дамкин. – Я только кормил птичек орешками, а уж взрывались-то они сами! Кто знает, какими радиоактивными отходами они на московских помойках питаются? За это надо не меня, а Моссовет штрафовать! Совсем улицы перестали убирать!
Но доводы Дамкина ни на кого впечатления не произвели, оштрафовали, конфисковали арахис и вытолкнули бедного литератора на улицу, наподдав при этом ногой по заднему месту.
Таким образом Дамкин на своей заднице испытал, какие сволочи эти менты, и решил написать об этом новый гениальный роман.
А оставшийся после кормежки голубей арахис сожрали так невежливо обошедшиеся с литератором милиционеры. Жаль, что Дамкин уже ушел, а то бы он порадовался, глядя, как стражи порядка лопаются от жадности, забрызгивая стены отделения своими вонючими внутренностями.
Урюк
(из серии «Жадность»)
На Красной площади, неподалеку от мавзолея вождя пролетариата, стоял литератор Дамкин и торговал сушеным урюком. Вокруг литератора ходили возмущенные до глубины души менты, но придраться к Дамкину не смели, поскольку у того было разрешение Моссовета, нарисованное художником Бронштейном.Урюк был вкусный, и к Дамкину выстроилась огромная очередь.
– Товарищи! Мешок большой, всем хватит! – надрывался литератор, но жадные покупатели, имевшие богатый опыт жизни в Советской стране, не верили, что хватит всем, толкались, дрались и кричали:
– Один стакан в руки! И пусть визитки предъявляют! А то понаехало тут мешочников!
Очередь в мавзолей быстро убавилась до двух человек – охранников, стерегущих чучело Ленина, – да и те не стояли по стойке смирно, а переминались с ноги на ногу – уж больно им, видно, хотелось урюка! А в мавзолее Ленина, как известно, урюком не кормят.
К Дамкину, расталкивая толпу покупателей, подошел литератор Стрекозов.
– Куда без очереди?! – заорали в толпе, сотнями ненавидящих взглядов пронзая бедного Стрекозова.
– Я – ветеран, – соврал Стрекозов и, запустив руку в мешок с урюком, достал полную горсть и, демонстративно громко чавкая, начал его есть.
Подобной наглости в московских очередях еще не видели. Мало того, что влез без очереди, так еще и жрет, не заплатив!
– Какой такой, в задницу, ветеран?! – завопил небритый мужик в синем пиджаке. – Я, может, тоже инвалид шестой группы! Тут вам не магазин «Ветеран»! Развели нахлебников! Тут все ветераны!!!
– Точно, точно! – поддакивали старушки с многочисленными сумками. – То ветераны сраные, то матери-героини! Довели страну! Урюка негде купить!
– Я не мать-героиня, – с достоинством возразил Стрекозов, выплевывая косточки. – И даже не отец-героин. Просто, урюка шибко захотелось.
– Урюка ему захотелось! – рассвирепели покупатели, надвигаясь на литератора с кулаками. – А в репу тебе не хочется?
– Ну, ни фига ж себе! Звери! – удивился Стрекозов. – И это, как нас в школе учили, новая общность людей – Советский народ? Офонареть! Дамкин, сворачивайся! Пошли пиво пить.
– А урюк? – спросил Дамкин. – Нам его самим не съесть, Гиви Шевелидзе целых пять мешков привез!
– Да уж лучше голубей покормить, чем этих строителей коммунизма!
Дамкин вскинул мешок на плечо, и литераторы пошли пить пиво.
Разочарованная очередь, на чем свет стоит ругая Дамкина, Стрекозова и Советскую власть, расходилась. Снова выросла очередь в мавзолей – урюка нет, так хоть на Ленина посмотреть…