Белаш Александр Маркович. Война кукол

   *** Рыжая, мозгов нет? Взаймы дам. Хиллари Хармон уже здесь, он в сети насквозь. Хиллари, ты меня слышишь?!! Ты мразь!!! Срочно пишите, как девчонкам выйти в 998 и не влететь в капкан. Думаем, все думаем. Транки.
   *** Эй, справим Дымке поминки! По-нашему! Кибердемоны Честера, сходка в пять на старом месте! Не забудьте что в руки взять. Мутант.
   *** МУТАНТ, ВНИМАНИЕ. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ МОДЕРАТОРА.
   *** Я имел в виду покурить и бомбу «колора». На каждого. Я НЕ ПРЕПИРАЮСЬ, МОД. Мутант.
   *** Транки, [слово] тут думать. Надо Стика Рикэрдо трясти. Стик мхом зарос, ни [слово] не генерит новых эх. Все пишем Стику – давай черную эху!!! Дикарь Городской.
   *** Не успеет, засекут. Транки.
   *** [слово] они засекут. Нам надо-то час, чтоб паролей побольше выдумать, а там пусть хоть обыщутся. За эху-призрак не сажают. ДГ.
   *** СТИИИИИИИИИИИИИИИК!!!!!! Транки. ВСЕ ЗОВУТ СТИКА.
   ***СТИК-СТИК-СТИК-СТИК-СТИК-СТИК-СТИК-СТИК-СТИК-СТИК-СТИК
   *** Закопали, девятошники. Чего?!!! Стик Рикэрдо.
   *** Вы как хотите, а я эту дрянь из себя вырежу. Я не могу, не могу, не могу так больше!!! Я к баншерам уйду! Черная Метка.
   *** Ну, живо, что за крик?! Черная, лапка, хоть ты поперек не лезь. Сказал – разберусь с твоим маркером, значит разберусь. Короче, пипл. Стик Рикэрдо.
   ### Доран в девять показал Маску из «Острова грез», она баншер, кукла ### Она сказала, что Дымка, это ее сестра, тоже была такая ### Дымку, она с наркотой боролась, убили киберы из Баканара ### Срочно нужна эха-призрак, пароли делать ### ALL.
   *** Дайте мне сорок минут. Личные пароли мне на машину, по ночному коду. Эха без названия, обзвоню по паролям. Стик Рикэрдо.
   *** Пипл, расширяйтесь на меня. Здесь пришел Помидор, я его знаю. Он дает свой второй хаус под кукол, если придут. Кто чем может помочь – связь через меня. ТомПак.
   *** ТомПак, если придут – дай мне знать по коду, любым сигналом. Я хочу с ними встретиться. Я – кто был на дне рождения у девушки с татуированными по-туански ушами, кто сломал дверь в туалете.
   *** Слышу, Лом Туалетный. Если да – то да. ТомПак.
   *** И я хочу! И я! Стик, золотце, уделай мой маркер СЕГОДНЯ! Черная Метка.
   *** Пждьлжьтфымтфтл, не мешай. С тобой возни на неделю. Стиккккккк.
   *** Ну вот за что, за что мне вшили датчик!!!???? [слово], я даже с парнем не могу пойти куда хочу!!! :(((((( Черная Метка.
   *** Детка, ты всех защипала своим датчиком. Можно подумать, он тебе в пупок вшит и твоих парней считает. [СЛОВО], делай как я и ничего не бойся! Дикарь Городской.
   *** Тебе легко слова писать, образина. Черная Метка.
   *** Брысь из темы! Говорим по теме! Кто знает ТЕХ девчонок – слушайте. Я подумал. Это НАШИ девчонки. Если кто их увидит – молчать. Они никого не трогали, делали дело. Поэтому кто их гоняет – сволота. Война с Баканаром – правильная. Вот так. ТомПак.
   *** ALL, я скажу. Они ищут по тусовкам, своих засылают. Выспрашивают про Дымку и про всех. МОЛЧИТЕ, если кто-то чужой подойдет. Я не подписываюсь. МЫ ВСЕ ПОД КОНТРОЛЕМ.
   *** Точно, был, такой верзила! Сказал, что он солдат, парень Дымки!! Вот гад. Котлета от Винта.
   *** И у нас был! В эриданской шляпе, здоровенный. Никогда не подумаешь, что шпик. Мучительница.
   *** Вымажусь под Маску, всем назло. Черная Метка.
   *** Гип-гип, Черная!!! Это ИДЕЯ!!! Девки, чтоб вечером ни одной без разводьев на лице НЕ БЫЛО! У них опознание идет по внешности – ну, пусть поищут!!! Транки.
   *** Я отправляю мысль в «тройку» на глобальный автоматический разнос. Да, чтоб вы знали – Синий Город тоже гудит, я слазил к ним. ТомПак.
   *** Клаааассс! Мы тоже можем воевать! по-своему! Фырчайло.
   В разных районах Города из Сети почти одновременно вышли F60.5, Святой Аскет и Фердинанд. Все они ощущали дрожь, но по разным причинам – F60.5 предвкушал нечто великое, Святого Аскета трясло от проснувшегося гнева на «отцов», пустивших в ход пятую и шестую версии, а Фердинанд искал в уме выходы из разрастающегося кошмара – и не видел их. Случилось то, чего он боялся больше всего, – в объявленную войну втягивались люди. Да, молодняк, да, без навыков и даже мало-мальски четких планов – но тем ужасней могут быть последствия. Репрессивный аппарат Системы только и ждет, на ком показать мощь своей Сильной Руки. День, другой – неизвестно, куда стихия и бес непокорства занесут молодых – и на улицах могут появиться черно-синие мундиры сэйсидов, на крышах бигхаусов угнездятся «флайштурмы», начнется проверка документов, в ответ полетят банки и бутылки, где-нибудь обязательно – хоть из разбитого носа – прольется кровь, кто-то задохнется от аллергии на слезоточивый газ, и из потайных логовищ полезут истосковавшиеся по беспорядкам партизаны Города. Сэнтрал-Сити живет от войны до войны – и не надо богатого воображения, чтобы представить, во что может вылиться возмущенная сетевая болтовня.
   Как же далеко человечеству до Нового Мира! Это рок, это рок – чтобы одни жили, а другие выживали, чтоб одни процветали, а другие побирались, накапливая безысходную злость. Говорят, и в высших мирах то же самое, исключая разве замкнутую цивилизацию мирков и Самоуправление Форрэй – но тсссс! О них можно говорить только плохое и только с брезгливой гримасой, потому что наш идеал – Свобода, а у мирков и форцев тотальная власть государства и воздух по талонам (так говорят). Они несчастны и угнетены, хоть их флот может снести Город в несколько минут, а мы счастливы и свободны, счастливы и свободны… а сомнения лучше глушить пением гимна Федерации, чтоб твой живой мозг не посетил сбой. Наконец, существует «политичка» и индекс благонадежности. Ты не хочешь получить индекс 6, запрещающий доступ на государственную службу? Тогда бойся – страх надежно лечит от ненормативных мыслей о Системе. Бойся власти и верь в нее, как в Бога.
   Но Фердинанд не был бы собой, если б боялся только за себя. Он думал о ребятах и девчатах с вызывающими кличками, похожими на имена кукол, которые возбужденно топтались у черты, отделяющей безобидную контркультуру от шеренги сэйсидов в глухих шлем-масках, со щитами, шокерами и гранатными ружьями.

ГЛАВА 17

   Когда-то, давным-давно, Чара была выездной секретаршей директора фирмы. Потом ее нашел умело пущенный «гарпун» с Цф-4 – и началась жизнь в другом измерении. Старое имя ушло в глубокий резерв памяти, покорность исчезла навсегда, но служебные навыки Чара сохранила полностью. Поэтому, что бы ни делали сейчас ее дочурки, все их планы подчинены ее верховному командованию. Затевая хоть что-то вне плана, они обязаны ставить ее в известность. Мультфильмы? Пусть. Отработка поведения с мальчишками? Пожалуйста, но помните о том, что вы – Двенадцатая Раса. Гильза доложила вчера – телефон работает. Молодец, Гиль. Косичка отрапортовала – «харикэн» обнаружен, моторы исправны, база для Рыбака присмотрена. Для закупок нужны большие деньги – подождем, когда их Маска принесет. Лильен пока надо подержать при себе, убедиться, что срыва не будет и она не убредет искать свою ненаглядную хозяйку. Лильен, ты посидишь дома. Гильза, расскажи ей, как ходить по магазинам за вещами и не попадаться. Гильза, расскажи свою сказку, я тоже послушаю… Включите новости, что там Доран говорит.
   Девятичасовые новости «NOW» как выстрелом пробили брешь между тайными замыслами семьи и ничего не подозревавшим Городом. «Слава богу, она не знает наш план, – пробормотала Гильза. – Но кто ей позволил?!» «Мама, это хорошо или плохо, что она…» – оглянулась на Чару Лильен. «Что сделано, то сделано, – промолвила Чара, подумав. – Самое плохое – что она показала им лицо. Ее объявят в розыск, и она… не знаю, сможет ли пользоваться банкоматом». «Банк не даст им портрет, – вслух понадеялась Гильза, – они не выдают своих клиентов…» «Хиллари Хармон может сослаться на закон о борьбе с терроризмом и обязать любой банк сотрудничать с проектом, – резким тоном разочаровала ее мама. – Если все пойдет так, как Маска спланировала, последний чек она получит только завтра утром, а обменяет на деньги – больше чем через сутки». «Да никто ведь не знает, что она берет эти деньги!» – не сдавалась Гильза. Да, правда – никто. «Девочки, Маска не сможет жить с нами; это опасно». «Ой, мама…» «Никаких „ой“, Гиль. Я так решила и прошу со мной НЕ СПОРИТЬ. Знаешь, что такое – КАРАНТИН? Придется терпеть». «Это что – навсегда?..» – с горечью спросила Лильен. «Нет, но мы должны быть уверены, что съем денег прошел чисто и за Маской не следят. С ней Фанк, он старый баншер, он пронаблюдает».
   «Где он был, этот клоун-бродяга, когда она выступала перед Дораном? – зло думала Чара, торопясь к месту встречи. – Не за кадром же прятался. Он, будь он там, никогда не позволил бы ей говорить о войне. Его само это слово коробит. Должно быть, стерег Габара. Бедный яунджа! Но мы должны спасти его от тюрьмы, во имя памяти Дымки».
   – КУ-КУ, – просканировала она проулок, вдоль глухих высоких стен которого громоздились помойные контейнеры. Пока мусорщики не заедут сюда на своей машине с когтистым манипулятором – идеальное место для игры в прятки и отдыха тех, кому больше негде отдохнуть. Для бегства – несколько проржавленных дверей в стенах, иные без запоров. Сама она в потертых сапожках и дешевом плащике с распродажи смотрелась здесь вполне уместно.
   – КУ, – коротко отозвалась Маска, вылезая из зазора между железными ящиками; отмытая от грима и причесанная, она глядела сумрачно и как-то боязливо. Ждет головомойки. И правильно, что ждет. Однако не успела Чара прицелиться ей в лоб радаром, как следом появился Фанк с двумя сумками и гитарой, висящей за спиной вроде винтовки, в очках, которыми скрывают синяки.
   – ВОТ ДЕНЬГИ, – Маска поспешила задобрить мать своим успехом, протянув газетный сверток. Чара молча взяла, развернула – таааак… три пачки по десять серых сотенных купюр, четыре по двадцать голубых полусотенных и одна толстая – сотня зеленых десяток. 8000 бассов. Неплохо. Но где же там Габар прячется?..
   – ПОЗОВИ ГАБАРА.
   – ЕГО НЕТ, – ответил Фанк. – ОН УШЕЛ К СЕБЕ ДОМОЙ. ПОЭТОМУ МЫ ОБА ЗДЕСЬ. НО В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ПОТОМУ, ЧТО ТВОЯ МАСКА…
   – Как это у вас получилось? – Чара перешла на акустику, укладывая деньги в поясную сумку под плащом. – И… ты должна объяснить мне свой поступок, Мас. Я говорю о Доране.
   – Пусть он сначала объяснит! Про Габара!
   – Он захотел уйти, – тихо ответил Фанк. – Ему с нами не по пути.
   – Да, как все просто у тебя! Взял и ушел! Ма, я уверена – он его выгнал!..
   – ОСТАВЬ СВОИ ВЫДУМКИ ПРИ СЕБЕ, ТЫ!
   – И НЕ ПОДУМАЮ!! МАМА ВСЕ ДОЛЖНА ЗНАТЬ!
   – Да, все-все. И как тебе это в голову пришло, с Дораном – тоже. Не станешь же ты мне врать, что это Фанк тебя послал к нему?
   – Мама, но это НАДО было сделать! Чтоб они нас боялись! А то они стреляют, а мы… пусть и у них будет переполох!
   – Будет, – кивнула Чара. – Они быстро-быстро начнут искать тебя, детка. Габар знал о твоих фокусах с чеками?
   – Ну… он…
   – Знал или нет?!!
   – Да, – буркнула Маска, опустив голову.
   – Ты плохая дочь. Ты своенравная и безалаберная хулиганка. Ты не просчитываешь свои действия вперед. Теперь…
   – Ма, меня такую сделали! – попыталась она защищаться торопливым голосом, словно непрерывность слов заставит маму сменить гнев на милость. – Я же не знаю, что в меня впихали на заводе! И потом дописывали – это какой коктейль получается?! И отец наш, он безрукий, он не все во мне исправил!..
   – Не перебивай, а слушай и молчи. И не смей больше ссылаться на наследственность! У меня в семье нет дурочек!.. Теперь ты будешь в карантине.
   Маска издала тонкий стон.
   – Надо полагать, я должен пасти твою дочурку, – нежно заметил Фанк, – не отходя ни на шаг. Чара, это же очевидно, что она – невменяемая…
   – Да уж, не в тебя удалась, слабак!.. – тявкнула Маска.
   – …и проще было б запереть ее в каком-нибудь подвале месяца на два. А я бы сторожил и подавал ей в окошко брикеты.
   – Не выйдет, Фанк. Она должна получить еще четыре тысячи; потом запирай, если сможешь. Если Хиллари узнает, что она берет эти чеки, он постарается проникнуть в базы данных банковских служб безопасности, где фиксируются получатели. А лицо ее теперь известно.
   – Базы хранятся три дня, – Маска поспешила щегольнуть своей осведомленностью, – потом ищи-свищи!
   – Им достаточно отследить, кто получил чек. А от кассы тебя уже будут незаметно провожать. Тебя или того, что обналичит чек.
   – Значит, кто-то один из нас рискнет жизнью, – подвел итог Фанк, – ради вашей войны и полагаясь на «если». Ты думаешь, что это буду я?
   – Нет, это будет ОНА, – Чара строго посмотрела на Маску. – Дочь, я люблю тебя. Но свои ошибки надо исправлять, а дело – довести до конца. Вы должны детально все продумать – как получить деньги и как сделать, чтобы они достались нам. Завтра в это же время вы должны позвонить мне из разных мест и сообщить, что все в порядке. Если послезавтра – значит, звоните уже не вы, а Хиллари. Но и при удаче карантин останется, пока вы не убедитесь, что слежки нет. Фанк, где ты намерен скрываться?
   – Нигде, – Фанк посмотрел на узкий кусок неба между крыш. – Когда тебя ищут, надо быть на виду, на самом виду… Только Маска будет умываться, а я – краситься. Будем петь в метро жалобные песни и зарабатывать на кусок пасты. Маска, ты что-нибудь умеешь? Ну, шариками жонглировать, петь, на руках ходить?..
   – Умею эротические танцы, – сквозь зубы процедила Маска, – если это тебя устроит.
   – Ну, хоть это, – вздохнул Фанк. – Если одеться чучелом, они будут выглядеть совсем наоборот…
   Завтрашние деньги договорились оставить в камере хранения вокзала метро; прощались наспех и неласково – как Маска ни старалась прильнуть к маме, ей это не удалось. Уходя и оглядываясь, она уже была готова танцевать что скажут, как во времена неволи у Снежка, лишь бы вернуться в семью. Тяжело было и Чаре – но война есть война, это неизбежный риск. Чтобы осуществить замысел, нужны деньги. Пусть Бог поможет Маске, пусть за нее молятся девчонки! Но подставлять других из-за ее просчета – нельзя. Хотя изнутри подступало досадное ощущение того, что старые добрые дни миновали, и суровость вытеснила нежность из отношений с дочерьми. Надо быть твердой во всем, чтоб победить.

* * *

   Это только в фильмах следователь сует в нос подозреваемому фотографию жертвы и гробовым голосом спрашивает: «Узнаете?!»; в реальной жизни опознание, проведенное таким образом, считается недействительным. Фотографий должно быть не менее шести штук, все уравненные по размеру; если искомый субъект лысый, то его опознают среди лысых, если старый – то среди стариков, а если киборг – то среди кукол. Хиллари притащил с собой целый фотоальбом, на каждой странице которого в два ряда по три штуки было размещено невероятное множество куклячьих лиц. Словно каталог «Realdolls». Малютка Кирс из аналитического отдела составляла этот рекламный проспект два дня.
   Габар успел поесть, отдохнуть и опять соскучиться. Ему пришлось два раза рассказать свою историю – сначала господину Шуаню, а затем самому Хармону. Второй раз было особенно неприятно; Габар старался на него не смотреть и говорил приглушенным голосом, изнемогая после каждой фразы, хотя этот эйджи не сказал ни слова осуждения – но вы представьте себе состояние Габара – говорить в присутствии отца о своем недостойном поступке тому, кого ты пытался обокрасть. Лучше живьем сгореть или под землю провалиться. Тут же сидит господин Шуань, который хоть и молчит, а про себя думает: «Вот они, северные масоны каковы со своим хваленым воспитанием!», и еще двое эйджи, которые, поди, все больше убеждаются, что яунджи прилетают на их планету, чтоб воровать. Отец тоже молчит, но он еще свое слово скажет…
   Габар мычал, заикался, ерзал на стуле, с ужасом убеждаясь в правоте масонского пресвитера: «С вора шерсть убегает»: все вокруг было усеяно его куньими волосами – вся одежда, пол и даже в воздухе летали тонкие шерстинки. Никогда раньше с ним такого безобразия не было, ну разве чуть-чуть, во время экзаменов. Но все когда-нибудь кончается. Кончилось и это тягостное признание, и на столе появился альбом.
   Если бы тут были только трое – он, следователь и Хиллари, – Габар бы попробовал прикинуться потерявшим память, но рядом сидел отец, который знал Габара как обритого, а теперь, перед открывшимися тайнами души его сына, был строг и суров, как сам масонский Бог.
   Человеческий мозг – эта, можно сказать, вершина эволюции – обладает гигантскими резервами; каждый день, каждый час, каждое изображение остаются в нем на всю жизнь. Но тайники памяти вернее назвать гробницами, чем кладовыми, потому что информация пропадает в них навсегда, и по своей воле человек распоряжаться ею не может, кроме той незначительной части, что нужна повседневно. Люди решительно ничего не помнят и все забывают, но и то, что они вспомнили, является им не в подлинном, а в каком-то искаженном виде, в свете собственных измышлений и фантазий. Выдумки, домыслы, хаотические мысли, которые для человека почему-то ценнее истины, запоминаются наряду с реальными событиями, а то еще и оттесняют их, облекаются в абстрактную форму слов и подаются на речевой выход. Неудивительно поэтому, что при объективном судопроизводстве показания свидетелей стоят на последнем месте в длинном ряду доказательств.
   У киборгов процент истины значительно выше, как у хороших фотокамер. Но киборгов тоже надо научить пользоваться мозгом, правильно запечатлевать, а потом сравнивать, анализировать. Жизнь – это не застывшая карточка, это непрерывная движущаяся лента. Вот с кинофильмов обучение киборгов и начинается. Сначала с главных действующих лиц, потом запоминание второстепенных персонажей, а затем и эпизодических, мелькнувших в кадре буквально на одну-две секунды. А затем документальные съемки – беспорядки, задержания, демонстрации. Киборгу показывали фотографию, а он после просмотра должен был опознать лицо в толпе. Это очень непросто. Киборги обучались в специальной полицейской школе и сдавали сложный выпускной тест; если результат не превышал 85%, то такой киборг не рекомендовался к полицейско-розыскной работе; у Рекорда было – 92%. Люди этот тест не выдерживали – никто, кроме отдельных экземпляров, которые, как правило, уже не один год работали в полиции. Но то с людьми, с другими разумными еще тяжелее; пока человек не привыкнет к чужому образу, лица он путает безбожно. Киборги тоже.
   Поэтому Хиллари решил сохранять спокойствие, что бы ни случилось. В конце концов, если Рекорд ошибется, придется идти долгим кружным путем – под акт на стенде изымать из памяти Рекорда запись акции, на большом аналитическом компьютере сличать лица по костям черепа, опознавать брошенную вором сумку, проводить генетическую экспертизу изъятых волосков и так далее. Все это отодвинуло бы оперативное расследование минимум на неделю. Но Рекорд, умница, не ошибся.
   Теперь то же самое испытание предстояло Габару. Хиллари медленно, одну за другой, листал страницы альбома с фотографиями, не проявляя никаких эмоций ни при попаданиях, ни при промахах. Габар вел себя как истинно разумное существо – он старательно путал лица и ошибался на самом очевидном, и при этом он был правдив и искренен. Прошло всего три дня, а он уже не помнил ни Чару, ни Гильзу; Косичку он узнавал только с косой, а без косы – не смог. Достоверным было опознание Дымки; Фанка и, самое главное, Маску он безошибочно угадывал и в гриме (среди шести таких же измазанных девчонок), и без грима (портрета Маски без боевой раскраски не было, и Малютка Кирс «отмыла» ей лицо на компьютере), и, что самое главное (Чак молодец, не упустил и этот момент), – в том гриме, в котором она была у Дорана.
   Габар, загипнотизированный плавным переворачиванием страниц, лишний раз подтвердил, что войну объявила именно Маска. Стало совершенно ясно, что и встреча Габара с Дымкой тоже была случайной, и именно она запустила целый ряд трагических событий. Бедная, незадачливая Дымка! Спасая, как ей казалось, Габара и семью, она не смогла сделать ни того, ни другого – семья вынуждена бежать, явка Банш в театре провалена, Габар, понурив голову, дает показания.
   Габар уже совсем было отчаялся, но тут альбом кончился. Не успел Габар глубоко вздохнуть, как ему принялись задавать вопросы – однако и они иссякли. Хиллари раздумывал – по всему выходило, что Габар говорит правду – он вскрыл флаер, к нему залезла Дымка, она же и угнала флаер. Дымку взяли, но Габар успел удрать и предупредить семью, узел связи направил его в театр, откуда они ушли, разделившись на две группы; с одной из них – а именно с Фанком и Маской (только их он и узнает уверенно) – он жил, сам не зная где; он так путано рассказывает про дом, что сомнений не остается: киборги намеренно скрывали маршрут – разобрался же парень в схеме канализации, затем сам и очень быстро нашел театр. Реакция хорошая; должно быть, тьянга и впрямь сообразительный.
   Габару хотелось пить, Габару хотелось спать, у Габара чесалось все тело, но он боялся даже пошевелиться, чтобы этот эйджи не подумал о нем какую-нибудь мерзость. Времени прошло достаточно много, чтобы Габар, бросая раз за разом короткие взгляды, рассмотрел его как следует. Ведь эйджи, если придираться, не идеально гладкие, на их коже тоже растут волосы, только очень редкие и тонкие. Хотя это как сказать – Габар видел мужчин-эйджи, которые разводили на лице такие заросли, что им бы позавидовал любой кудлатый тьянга. Бывал Габар и в общем бассейне, куда ходили и эйджи (здесь абонемент дешевле), и яунджи; там Габар тоже видел ребят, покрытых по плечам, по груди, по ногам черным коротким волосом, что, по мнению Габара, выглядело гораздо хуже, чем если бы сплошь. Габар – тогда он еще водился с крутыми ребятами – сделав это открытие, презрительно сплюнул и произнес: «Эйджи – это облезлые яунджи».
   Будем снисходительны к Габару – ему тогда было одиннадцать лет; но все равно, если бы это высказывание услышал кто-нибудь из Этического Комитета, не избежать ему цикла принудительных нравоучительных лекций. С тех пор Габар повзрослел и разобрался в некоторых мелочах. В том, в частности, что люди произошли от обезьян и страшно этого стесняются. У людей большой комплекс, что шерсть – это дикость, и они любым способом от нее избавляются – стригутся, бреются, мажутся эпиляторами, чтобы достигнуть идеала. Идеал им показывают на экране – это эйджи, на котором нет ни единого волоса, за исключением прически, ресниц и бровей.
   Еще Габар прочитал книжку; она называлась «Скрытые причины ксенофобии эйджи», и раздел про яунджи там был самый большой и обидный. Действительно, что делать, если ты с самого рождения мохнатый. Преодолеть это, советовала книжка, можно только добротой, вежливостью и умом. Любят же эйджи умных и ласковых собак… Но стоит только огрызнуться, закричать – как эйджи подсознательно пугаются тотально волосатого субъекта, принимая его за зверя, и, объединившись – а эйджи вокруг много, гораздо больше, чем всех других, – тотчас же дают мощный согласованный отпор. Хоть эйджи и летают в Космос, а по-прежнему боятся нападения хищников, словно они все еще живут в пещерах. «Стремясь подчеркнуть свой ум и противопоставить себя природе, люди выводят шерсть на теле», – писал автор. Судя по этому, рядом с Габаром сидел один из самых больших умников, с которыми Габару приходилось встречаться. Габар внимательно разглядел его исподтишка, и все не переставал удивляться. Он думал, что такие люди бывают только в кино – их там гримируют и показывают в рекламе. Ни один из близко ему знакомых эйджи не был на него похож. Хиллари, может, был и не особенно красив, но поразительно чист; рубашку он словно специально купил час назад в магазине; гладкое, ровное лицо, белая с розоватым отливом кожа, белые, с блестящими, словно лакированными, ногтями, руки. Эти руки прямо-таки отпечатались в памяти Габара – именно они и жили; длинные, тонкие пальцы перелистывали страницы альбома, придвигали альбом ближе к Габару, взлетали в воздух, снова ложились на стол – Габар смотрел на них как зачарованный. И еще – он совершенно не пах, ничем, как призрак. Габар извелся с этим запахом; вы же все прекрасно знаете, как шерсть хорошо впитывает и как долго удерживает запахи, а если ты живой, да еще имеешь свой собственный индивидуальный аромат?.. Книга его успокоила и на этот счет – нечего, дескать, комплексовать и мыться по пять раз на дню; достаточно обычной гигиены, ведь у эйджи очень слабое обоняние…
   А рядом с этим Габар испытывал смущение и сильную неловкость – и за свою всклокоченную шерсть, и за запах, в котором он, казалось, купается. Габар очень и очень отчетливо ощущал свою неполноценность, и ему хотелось плакать. Почему так оно было, Габар и сам не понимал, и уж тем более не мог он объяснить той пропасти между собой и Хиллари Хармоном, которую видел. Эта пропасть разделяла не только эйджи и яунджи, она глубоким разломом разрывала мир людей на те 70% централов, которые едят синтетическую суррогатную пищу, и те 30%, которые потребляют натуральные продукты. Более того – Хармон относился к тем 15%, которые питаются только высококачественными деликатесами, ведут здоровый образ жизни и регулярно отдыхают на шестизвездных курортах. Синтетический белок, конечно, насыщает (в него даже включены витамины и микроэлементы), а карбонгидрат дает энергию, – но никогда они не дадут тот здоровый цвет лица, ту наливную упругость кожи, которая была у Хиллари, ту сильную пластику и ловкость. Габар привык видеть хлипких, костлявых ребят, тощих, визгливых, прыщавых девчат – и считал это за норму. Хиллари был другой – чистый, уверенный, словно представитель иной расы, и своей непохожестью на прочих, обычных, пугал Габара. Габар от волнения путал слова линго, говорил коряво и неграмотно и, угнетаемый мыслью о том, как все о нем сейчас скверно думают, еще больше терялся, запинался и блуждал глазами по комнате… все плохо, все отвратительно. Наверное, его принимают за асоциала и за умственно недоразвитого…