Страница:
«Как знать, – размышлял Хиллари, наблюдая, как загораются один за другим экраны наружных тест-систем, как ассистент настраивает их и калибрует, – а не монтируют ли этот адский стенд где-нибудь рядом, по соседству, в закрытом и строжайше засекреченном проекте?.. И не стоит ли запретить его раньше, чем он заработает?.. Но – вправе ли мы останавливать прогресс?.. А какой же это, к чертовой матери, прогресс, когда речь идет о тотальном контроле и подавлении сознания?.. С другой стороны – запрещено же вмешательство в геном человека? Но если бы его не расшифровали и не впрыснули в популяцию ген долголетия, люди бы не доживали сейчас до 160 лет. Польза и вред науки. Вечный вопрос – гений и злодейство. Не создаем ли мы в очередной раз чудовище Франкенштейна, которое вырастет и растерзает своих создателей? Кто-нибудь вообще задумывался ли хоть раз в своей страсти открывать и познавать, в своем азарте любопытства – ЧТО он создает? Вот – мы создали киборгов. А зачем? Зачем они нужны, эти абсолютные подобия человека? А ведь уже раскручен маховик – научный комплекс усовершенствования и дальнейшего роста, развитие множества технологий, многоступенчатое производство с массой занятых в нем людей, маркетинг, продвижение на рынок, сфера обслуживания. Зачем это? К чему и чего ради?.. В схемах расписаны все пути мозга, существует уже целая отрасль – робопсихология, а учебники до сих пор не могут четко и ясно сформулировать понятие „кибер-разум“. Есть он – или его нет?.. Киборги индивидуальны, но мы отказываем им в праве быть мыслящими, разумными существами. Почему? Потому что они вторичны? СДЕЛАНЫ? Но машины не страдают, а вот киборги, оказывается, боятся вторжения в свой мозг так же, как этого боюсь я…»
Хиллари проводил глазами каталку, на которой андроиды привезли Кавалера – точнее то, что от него осталось. Роботехники, не в состоянии взяться за основную работу, решили не терять времени даром и, отключив мозг от тела, удалили поврежденные части: срезали и содрали побитое и обгорелое покрытие, сняли свод черепа, вынули все из головы, убрали правые руку и ногу; лишенные точек крепления, контракторы мясистыми культями свисали с плеча и бедра. Живот чернел ямой; вглубь, к мозгу, уходили шнуры переходников. Все было отмыто и зачищено. Киборг обездвижен, в нем нет и намека на жизнь – поблескивающая изнутри черепная чаша, челюсти стянуты проволокой, одной скулы нет, левая орбита пуста, в правой – неестественно большой, матовый, совсем нечеловеческий глаз, устремленный в одну точку. На левой руке длинные разрезы, под ней подкладка вроде ватной, из вывернутых ран натекло немного клейкой серой «крови». В этом хаосе тяг и пучков казалась неестественной единственная уцелевшая нога – левая. Белая, правильная, она выглядела так, словно ее отрезали у человека и, глумясь, бросили в груду кибер-мусора. Плоть Кавалера медленно стабилизировалась без питания – края ран чуть покоробились, покрылись белесыми струпьями…
– Печальное зрелище, – промолвил Пальмер, проследив, куда направлены глаза шефа.
– Авангардно-урбанистический натюрморт «Гибель цивилизации», – голосом экскурсовода произнес Хиллари. – Натюрморт… Мертвее некуда. Да он и не был никогда живым. Абсолютно искусственное создание, работа человеческих рук и ума. Таких материалов нет в природе, и мозга такого нет… И тем не менее он живой; мы сейчас будем с ним разговаривать, а он нам будет отвечать. Парадокс…
– Жизнь, – сухо усмехнулся Пальмер, – это способ существования белковых тел, – он поймал удивленный взгляд Хиллари и оговорился: – Это не я сказал, а один древний философ со Старой Земли.
– Да, – кивнул Хиллари, – древние умели шутить. Согласно этому определению киборги являются живыми существами.
– А ты еще сомневаешься? – Пальмер натягивал перчатки. Каталку тем временем развернули и плотно приставили к столу. Выступы вошли в пазы; съемная часть каталки вместе с Кавалером легко скользнула вбок и заняла место под свисающими кабелями стенда. Ассистент, сверяясь с метками, начал соединять разъемы.
Следить за рутинными манипуляциями не забота для «первого номера»; Хиллари взял из маленького холодильника сырных и рыбных палочек, свинтил крышку с минералки и поставил все это рядом на поднос, чтоб можно было дотянуться – кто его знает, сколько продлится путешествие, там отвлекаться будет некогда, надо все приготовить заранее. Он отрегулировал кресло – оно послушно приняло его любимую рабочую конфигурацию. Тело не должно уставать, во время работы ни одна мышца не должна напрягаться больше, чем необходимо. Сел, расслабился; движения рук его стали мягкими и плавными. Пальмер уже был готов, осталось только шлем надеть. Рядом с шефом он всегда сдержан; ругань в операционной – это привилегия старшего по званию.
– В молодости, – начал Хиллари, устраиваясь в кресле, – я по восемнадцать часов сидел за машиной – и ничего, только голова кружилась и мир становился хрустальным. А сейчас – часа три, четыре – и уже еле сползаю: шею сковало, поясница гудит, руки затекли… Что такое? Неужели ранний остеохондроз?
– Это ты отвык, – тихонько улыбнулся Пальмер. – Почаще за машину садиться нужно, и все будет в порядке.
Хиллари рассмеялся. Он надел перчатки, проверил плотность крепления на запястьях, взял в руки шлем… Как-то оно будет на этот раз? Прислушался к себе – легкое возбуждение, сердце бьется ровно, настроение чуть приподнятое. «У НАС ВСЕ ПОЛУЧИТСЯ», – сказал он себе и выдохнул, надевая видеошлем и закрывая глаза, чтобы открыть их уже в другом пространстве.
Легкое голубоватое свечение, и в нем разворачиваются и приближаются объемные серебряные буквы с лазурными тенями:
<BRAIN INTERNATIONAL COMPANY>
«Не хватает только – видеостудия представляет…» – шутливо набрал Хиллари.
В пространстве проплыл сложный знак фирмы, и на его фоне красной, бегущей строкой ответ Пальмера:
«А может, к черту все заставки?»
«Нельзя, Кавалер обидится…»
Пять минут ничего не решат, но – это поможет избежать лишней нагрузки на разбалансированный мозг. Хиллари смотрел, как появляются новые картинки, и вспоминал слова своей старой преподавательницы, бывшего инженера BIC: «Мозг киборга открывается постепенно не для того, чтобы подготовить к работе стенд или самого киборга – к моменту запуска вся аппаратура уже должна быть настроена, – а для того, чтобы откалибровать мозг оператора; за эти пять минут идет адаптация и концентрируется внимание. Заставки – это вовсе не реклама; они всегда одинаковы по цветности, интенсивности и контрасту – нарушения работы мозга сразу же становятся заметны, это тоже информация, и ее надо учитывать…»
«Паль, тебе не кажется, что цвет бледноват?»
«Да, похоже. Сейчас поправим».
Цвет картинок стал сочным, линии стали четкими, хотя Пальмер едва коснулся регулятора. Дальше, дальше; вот возникла объемная кубическая сетка, зонд вошел в нее – пришло ощущение движения, линии скользили навстречу; Хиллари заметил, что не все они параллельные – в строгой линейной картине есть искажения… В наушниках возник красивый женский голос:
– Мозг Giyomer A72 приветствует своих операторов. Мой личный номер… Мои параметры… Объем оперативной памяти… из них полностью или частично занято… объем свободной памяти…
Синяя прозрачная фигура человека с едва намеченным ртом и глазами. Стеклянная, без бликов голова растет, поворачивается на 360° – мозг размечен, как карта, разными цветами – и занимает центр поля зрения. Рядом с ним высветился Giyomer A72 в истинном виде – объемный эллипсоид с зонами, отмеченными теми же цветами. Стенд не показывал взаимного расположения макромолекул, он шел по проводящим путям и давал визуализированную, подчас абстрагированную картину системной работы мозга.
Цветная карта отделилась от объемов мозга, расправилась, легла на плоскость в виде сложной схемы – словно чертеж дома с комнатами, коридорами и путями эвакуации; отличие ее от плана спасения на случай пожара было в том, что если пожарные инспектора свои схемы сознательно упрощали и старались быстрее всех вывести вон, то инженеры BIC задались целью все запутать, создать как можно больше петель и тупиков, этакий непроходимый лабиринт – и назвать все это картой мозга. Появление карты означало, что мозг открыт и готов к тестированию.
– Здравствуйте, – послышался неуверенный голос Кавалера; он ничуть не изменился: киборги как слышат свой голос в мозгу, так же в точности и модулируют его на звуковом выходе. Верней сказать, они голос не слышат вовсе, а воспроизводят его по аудио-электронной развертке.
– Привет, Кавалер. Ты сейчас на стенде. Операторы – Хиллари и Пальмер. Мы разрешим твои проблемы с мозгом. Ты доволен?
– Хиллари, помоги мне. Я не знаю, что происходит со мной; я пытаюсь восстановить связи и не могу с этим справиться. Я не уверен в себе, в правильности того, что я делаю. Мне страшно…
Голос… Кавалер остался самим собой. В голосе звучала реальная тревога. Вновь появились красные буквы:
«Что будем делать? Команда 101?» – спрашивал Пальмер.
Чтобы киборг их не слышал, операторы в ходе зондирования общались между собой с виртуальной клавиатуры. Хиллари немного подумал и набрал для Пальмера:
«Нет, пойдем вживую. Мозг цел, у него функциональный сбой. Он сам активно сделает большую часть работы. И быстрее…»
А для пациента он сказал:
– Кавалер, ты должен максимально сосредоточиться.
– Да, сэр.
– Я приказываю настроиться на полное подчинение командам.
– Да, сэр. Я готов.
Карту мозга – в память стенда, на возврат в любой момент. С чего начать?
– Открыть расчетный сектор.
– Да, сэр.
«Ох и ничего себе…» – это комментарий Пальмера, восхищенного зрелищем. Кавалер считал молниеносно. Перед взглядом в бесконечность простирались… нет, вы не угадали – не ряды цифр, не белые полосы с черными разновеликими пробелами, а сложнейшая красочная картина из прямых, под разными углами пересекающихся линий, концентрических кругов с цветными секторами, дуг, спиралей, и все это в причудливых ракурсах. Человек, впервые надевший шлем и увидевший зримый мир функций Giyomer, обычно непроизвольно открывал рот. Но Хиллари давно потерял счет «погружениям» – и где начинающие млели, он был само внимание.
«Паль, ты берешь все прямое, я – кривое. Пошли».
Включая фактор времени – это четырехмерная игра. В поле зрения вбрасываются разные элементы, Кавалер их ловит и размещает, сравнивает с собственными, если подходит – элемент принимает черно-белую окраску, если нет – зажигается красным, и оператор его «гасит», подгоняет дефект под стандарт; поле заполнено – переходим на следующий уровень. Игра требует большой собранности и умения долго и плотно работать в шлеме. Дальше пошли объемные «кишки», открывающиеся один слой за другим, потом переплетенные сучьями «леса» и напоследок истинное удовольствие – фрактальные поля. Пальмер работал медленно, зато очень тщательно, и, зная его темп, Хиллари не торопился. Конец игры – контроль: киборгу задается жесткий ряд множественных операций, и он должен прийти к финишу в заданное время с определенной точностью; сличение идет и на промежуточных этапах. Не уложились в результат тест-систем – начинайте все сначала. Итоговые и промежуточные проверки полностью совпали с картой киборга.
«Паль, отличная работа!»
«Стараюсь, Хил. Дальше что?»
«Проверим-ка таймер».
Пока киборг отсчитывал 10 минут, Хиллари и Пальмер выпили минералки и поболтали:
«Представляешь, Паль, неделю назад ходил на выставку „Одди-менталь“; там такие ритмизованные глюки видел – точь-в-точь разрывы линейной последовательности по лучу…»
«А я никуда не хожу, ничего не смотрю, даже телевизор – мне работы хватает; чтобы еще этот бесформенный бред в свободное время глядеть, уволь. Как по TV дадут фрактальную заставку – меня в блев кидает; а то еще клип нарежут, как дурной сон чокнутого кибера, впору программу восстановления писать…»
«Вот-вот, Паль. Но почему люди, представления не имеющие о нашей работе, рисуют картины именно так, как идет сбой на кибермозге?»
«Хил, а ты переверни вопрос – почему наш стенд работает в духе абстрактной видеографики?»
«Молодец, Паль. Думаешь, единство процессов?»
«Само собой. Это как эволюция – абстракция и видеографика были гораздо раньше – значит, именно они повлияли на визуализацию работы кибермозга, а не наоборот».
«Паль, логика железная. Сдаюсь… Вернемся в Кавалера».
«Таймер исправен».
«Теперь словарь».
Стандартный жесткий словарь Giyomer А включал 9000 понятий, состоящих из предметов, их свойств и движения. Словарь был специально отобран робопсихологами и калиброван – разночтений по смыслу не допускалось уже порядка 80 лет, особый упор делался на осознании глаголов, ведь именно на них строились вербальные императивы – а проще говоря, команды голосом. На основе базового киборги потом дописывали каждый свой набор – расширяли словарный запас и смысловой объем, но основной словарь закладывался для проверки на стенде – ибо «слово-понятие-значение» неразрывно связаны между собой; измени смысл 5% слов мозга, и киборг будет думать совсем по-другому, это будет совсем иной киборг с иным мышлением. А разве вы не видели в жизни, что кто как говорит, так и поступает; словарный запас определяет всего человека – его личность, семью, работу, карьеру. Если происходит деградация, разрушается речь. «В начале было Слово…» Разница только в том, что человек меняется годами, а киборга можно изменить за 10—20 минут – введи «паразита» в мозг, и перед тобой вместо умницы – тупоголовый дебил, который еле понимает обращенную к нему речь.
Словарь был похож на книгу: голографическая картинка – понятие, тест, аудиограмма. Глаголы давались движением с учетом вектора перемещения и занимали солидный объем. Кавалер с мгновенной быстротой менял совпадающие «страницы» и останавливался только на расхождениях. Поиск, устранение… дальше… дальше… «Букварь» никто из операторов не любил – нудная, кропотливая работа, кроме всего – мелькания утомляли глаза и бесили; многие им тайно пренебрегали, но Хил и Паль – никогда. Контроль, проверка, поиск понятий на голос, различение команд. Формирование базовых суждений Хиллари проверил выборочно, большими блоками. Все, фундаментальные сектора работают правильно. Хиллари сказал:
– Ну, Кавалер, ты в порядке, – одновременно передавая Пальмеру: «Идем на глубокое зондирование. Твоя карта. С чего начнем?»
«Разумеется, Хил, со „ствола“. Проверка монолитности Трех Законов».
Хиллари чуть не завыл. За всю жизнь он не помнил ни одного случая, чтобы полетел «ствол». Три Закона были вставлены в мозг намертво – с них начинался наномонтаж, на них замыкались все связи. «Тройка» троекратно же дублировалась. Все операторы для экономии времени игнорировали «тройку» – но не Пальмер. Его можно было убить, но заставить отказаться от последовательного, поэтапного погружения в мозг по «ученической схеме» – невозможно. Когда Хиллари принял лабораторию пять лет назад, он пытался приказать Пальмеру не заниматься дурью – вышло еще хуже, Пальмер терялся, прыгал по мозгу, резко тормозя, и ошибки нарастали лавиной. В своем размеренном режиме по строгой системе он начинал с проверки Первого (!) Закона и шел дальше сложной спиралью, пока не выходил на оперативный простор, где сходятся память, понятия, абстракции и мотивации. Работал Пальмер дольше других, но результаты получались неизмеримо более высокие; его надо было оставить в покое и ни в коем случае не подгонять. За суперсистемщика его никто не держал – этакий «копуша»; ему доставалась самая черная, грязная и неблагодарная работа – разрушенные мозги, стертая память, старые модели. Пальмер тихо сидел за вторым стендом и беззвучно разговаривал сам с собой…
Хиллари решил пока просто смотреть, как идет зонд Пальмера, чтобы подключиться к нему на следующем этапе.
ГЛАВА 19
Хиллари проводил глазами каталку, на которой андроиды привезли Кавалера – точнее то, что от него осталось. Роботехники, не в состоянии взяться за основную работу, решили не терять времени даром и, отключив мозг от тела, удалили поврежденные части: срезали и содрали побитое и обгорелое покрытие, сняли свод черепа, вынули все из головы, убрали правые руку и ногу; лишенные точек крепления, контракторы мясистыми культями свисали с плеча и бедра. Живот чернел ямой; вглубь, к мозгу, уходили шнуры переходников. Все было отмыто и зачищено. Киборг обездвижен, в нем нет и намека на жизнь – поблескивающая изнутри черепная чаша, челюсти стянуты проволокой, одной скулы нет, левая орбита пуста, в правой – неестественно большой, матовый, совсем нечеловеческий глаз, устремленный в одну точку. На левой руке длинные разрезы, под ней подкладка вроде ватной, из вывернутых ран натекло немного клейкой серой «крови». В этом хаосе тяг и пучков казалась неестественной единственная уцелевшая нога – левая. Белая, правильная, она выглядела так, словно ее отрезали у человека и, глумясь, бросили в груду кибер-мусора. Плоть Кавалера медленно стабилизировалась без питания – края ран чуть покоробились, покрылись белесыми струпьями…
– Печальное зрелище, – промолвил Пальмер, проследив, куда направлены глаза шефа.
– Авангардно-урбанистический натюрморт «Гибель цивилизации», – голосом экскурсовода произнес Хиллари. – Натюрморт… Мертвее некуда. Да он и не был никогда живым. Абсолютно искусственное создание, работа человеческих рук и ума. Таких материалов нет в природе, и мозга такого нет… И тем не менее он живой; мы сейчас будем с ним разговаривать, а он нам будет отвечать. Парадокс…
– Жизнь, – сухо усмехнулся Пальмер, – это способ существования белковых тел, – он поймал удивленный взгляд Хиллари и оговорился: – Это не я сказал, а один древний философ со Старой Земли.
– Да, – кивнул Хиллари, – древние умели шутить. Согласно этому определению киборги являются живыми существами.
– А ты еще сомневаешься? – Пальмер натягивал перчатки. Каталку тем временем развернули и плотно приставили к столу. Выступы вошли в пазы; съемная часть каталки вместе с Кавалером легко скользнула вбок и заняла место под свисающими кабелями стенда. Ассистент, сверяясь с метками, начал соединять разъемы.
Следить за рутинными манипуляциями не забота для «первого номера»; Хиллари взял из маленького холодильника сырных и рыбных палочек, свинтил крышку с минералки и поставил все это рядом на поднос, чтоб можно было дотянуться – кто его знает, сколько продлится путешествие, там отвлекаться будет некогда, надо все приготовить заранее. Он отрегулировал кресло – оно послушно приняло его любимую рабочую конфигурацию. Тело не должно уставать, во время работы ни одна мышца не должна напрягаться больше, чем необходимо. Сел, расслабился; движения рук его стали мягкими и плавными. Пальмер уже был готов, осталось только шлем надеть. Рядом с шефом он всегда сдержан; ругань в операционной – это привилегия старшего по званию.
– В молодости, – начал Хиллари, устраиваясь в кресле, – я по восемнадцать часов сидел за машиной – и ничего, только голова кружилась и мир становился хрустальным. А сейчас – часа три, четыре – и уже еле сползаю: шею сковало, поясница гудит, руки затекли… Что такое? Неужели ранний остеохондроз?
– Это ты отвык, – тихонько улыбнулся Пальмер. – Почаще за машину садиться нужно, и все будет в порядке.
Хиллари рассмеялся. Он надел перчатки, проверил плотность крепления на запястьях, взял в руки шлем… Как-то оно будет на этот раз? Прислушался к себе – легкое возбуждение, сердце бьется ровно, настроение чуть приподнятое. «У НАС ВСЕ ПОЛУЧИТСЯ», – сказал он себе и выдохнул, надевая видеошлем и закрывая глаза, чтобы открыть их уже в другом пространстве.
Легкое голубоватое свечение, и в нем разворачиваются и приближаются объемные серебряные буквы с лазурными тенями:
<BRAIN INTERNATIONAL COMPANY>
«Не хватает только – видеостудия представляет…» – шутливо набрал Хиллари.
В пространстве проплыл сложный знак фирмы, и на его фоне красной, бегущей строкой ответ Пальмера:
«А может, к черту все заставки?»
«Нельзя, Кавалер обидится…»
Пять минут ничего не решат, но – это поможет избежать лишней нагрузки на разбалансированный мозг. Хиллари смотрел, как появляются новые картинки, и вспоминал слова своей старой преподавательницы, бывшего инженера BIC: «Мозг киборга открывается постепенно не для того, чтобы подготовить к работе стенд или самого киборга – к моменту запуска вся аппаратура уже должна быть настроена, – а для того, чтобы откалибровать мозг оператора; за эти пять минут идет адаптация и концентрируется внимание. Заставки – это вовсе не реклама; они всегда одинаковы по цветности, интенсивности и контрасту – нарушения работы мозга сразу же становятся заметны, это тоже информация, и ее надо учитывать…»
«Паль, тебе не кажется, что цвет бледноват?»
«Да, похоже. Сейчас поправим».
Цвет картинок стал сочным, линии стали четкими, хотя Пальмер едва коснулся регулятора. Дальше, дальше; вот возникла объемная кубическая сетка, зонд вошел в нее – пришло ощущение движения, линии скользили навстречу; Хиллари заметил, что не все они параллельные – в строгой линейной картине есть искажения… В наушниках возник красивый женский голос:
– Мозг Giyomer A72 приветствует своих операторов. Мой личный номер… Мои параметры… Объем оперативной памяти… из них полностью или частично занято… объем свободной памяти…
Синяя прозрачная фигура человека с едва намеченным ртом и глазами. Стеклянная, без бликов голова растет, поворачивается на 360° – мозг размечен, как карта, разными цветами – и занимает центр поля зрения. Рядом с ним высветился Giyomer A72 в истинном виде – объемный эллипсоид с зонами, отмеченными теми же цветами. Стенд не показывал взаимного расположения макромолекул, он шел по проводящим путям и давал визуализированную, подчас абстрагированную картину системной работы мозга.
Цветная карта отделилась от объемов мозга, расправилась, легла на плоскость в виде сложной схемы – словно чертеж дома с комнатами, коридорами и путями эвакуации; отличие ее от плана спасения на случай пожара было в том, что если пожарные инспектора свои схемы сознательно упрощали и старались быстрее всех вывести вон, то инженеры BIC задались целью все запутать, создать как можно больше петель и тупиков, этакий непроходимый лабиринт – и назвать все это картой мозга. Появление карты означало, что мозг открыт и готов к тестированию.
– Здравствуйте, – послышался неуверенный голос Кавалера; он ничуть не изменился: киборги как слышат свой голос в мозгу, так же в точности и модулируют его на звуковом выходе. Верней сказать, они голос не слышат вовсе, а воспроизводят его по аудио-электронной развертке.
– Привет, Кавалер. Ты сейчас на стенде. Операторы – Хиллари и Пальмер. Мы разрешим твои проблемы с мозгом. Ты доволен?
– Хиллари, помоги мне. Я не знаю, что происходит со мной; я пытаюсь восстановить связи и не могу с этим справиться. Я не уверен в себе, в правильности того, что я делаю. Мне страшно…
Голос… Кавалер остался самим собой. В голосе звучала реальная тревога. Вновь появились красные буквы:
«Что будем делать? Команда 101?» – спрашивал Пальмер.
Чтобы киборг их не слышал, операторы в ходе зондирования общались между собой с виртуальной клавиатуры. Хиллари немного подумал и набрал для Пальмера:
«Нет, пойдем вживую. Мозг цел, у него функциональный сбой. Он сам активно сделает большую часть работы. И быстрее…»
А для пациента он сказал:
– Кавалер, ты должен максимально сосредоточиться.
– Да, сэр.
– Я приказываю настроиться на полное подчинение командам.
– Да, сэр. Я готов.
Карту мозга – в память стенда, на возврат в любой момент. С чего начать?
– Открыть расчетный сектор.
– Да, сэр.
«Ох и ничего себе…» – это комментарий Пальмера, восхищенного зрелищем. Кавалер считал молниеносно. Перед взглядом в бесконечность простирались… нет, вы не угадали – не ряды цифр, не белые полосы с черными разновеликими пробелами, а сложнейшая красочная картина из прямых, под разными углами пересекающихся линий, концентрических кругов с цветными секторами, дуг, спиралей, и все это в причудливых ракурсах. Человек, впервые надевший шлем и увидевший зримый мир функций Giyomer, обычно непроизвольно открывал рот. Но Хиллари давно потерял счет «погружениям» – и где начинающие млели, он был само внимание.
«Паль, ты берешь все прямое, я – кривое. Пошли».
Включая фактор времени – это четырехмерная игра. В поле зрения вбрасываются разные элементы, Кавалер их ловит и размещает, сравнивает с собственными, если подходит – элемент принимает черно-белую окраску, если нет – зажигается красным, и оператор его «гасит», подгоняет дефект под стандарт; поле заполнено – переходим на следующий уровень. Игра требует большой собранности и умения долго и плотно работать в шлеме. Дальше пошли объемные «кишки», открывающиеся один слой за другим, потом переплетенные сучьями «леса» и напоследок истинное удовольствие – фрактальные поля. Пальмер работал медленно, зато очень тщательно, и, зная его темп, Хиллари не торопился. Конец игры – контроль: киборгу задается жесткий ряд множественных операций, и он должен прийти к финишу в заданное время с определенной точностью; сличение идет и на промежуточных этапах. Не уложились в результат тест-систем – начинайте все сначала. Итоговые и промежуточные проверки полностью совпали с картой киборга.
«Паль, отличная работа!»
«Стараюсь, Хил. Дальше что?»
«Проверим-ка таймер».
Пока киборг отсчитывал 10 минут, Хиллари и Пальмер выпили минералки и поболтали:
«Представляешь, Паль, неделю назад ходил на выставку „Одди-менталь“; там такие ритмизованные глюки видел – точь-в-точь разрывы линейной последовательности по лучу…»
«А я никуда не хожу, ничего не смотрю, даже телевизор – мне работы хватает; чтобы еще этот бесформенный бред в свободное время глядеть, уволь. Как по TV дадут фрактальную заставку – меня в блев кидает; а то еще клип нарежут, как дурной сон чокнутого кибера, впору программу восстановления писать…»
«Вот-вот, Паль. Но почему люди, представления не имеющие о нашей работе, рисуют картины именно так, как идет сбой на кибермозге?»
«Хил, а ты переверни вопрос – почему наш стенд работает в духе абстрактной видеографики?»
«Молодец, Паль. Думаешь, единство процессов?»
«Само собой. Это как эволюция – абстракция и видеографика были гораздо раньше – значит, именно они повлияли на визуализацию работы кибермозга, а не наоборот».
«Паль, логика железная. Сдаюсь… Вернемся в Кавалера».
«Таймер исправен».
«Теперь словарь».
Стандартный жесткий словарь Giyomer А включал 9000 понятий, состоящих из предметов, их свойств и движения. Словарь был специально отобран робопсихологами и калиброван – разночтений по смыслу не допускалось уже порядка 80 лет, особый упор делался на осознании глаголов, ведь именно на них строились вербальные императивы – а проще говоря, команды голосом. На основе базового киборги потом дописывали каждый свой набор – расширяли словарный запас и смысловой объем, но основной словарь закладывался для проверки на стенде – ибо «слово-понятие-значение» неразрывно связаны между собой; измени смысл 5% слов мозга, и киборг будет думать совсем по-другому, это будет совсем иной киборг с иным мышлением. А разве вы не видели в жизни, что кто как говорит, так и поступает; словарный запас определяет всего человека – его личность, семью, работу, карьеру. Если происходит деградация, разрушается речь. «В начале было Слово…» Разница только в том, что человек меняется годами, а киборга можно изменить за 10—20 минут – введи «паразита» в мозг, и перед тобой вместо умницы – тупоголовый дебил, который еле понимает обращенную к нему речь.
Словарь был похож на книгу: голографическая картинка – понятие, тест, аудиограмма. Глаголы давались движением с учетом вектора перемещения и занимали солидный объем. Кавалер с мгновенной быстротой менял совпадающие «страницы» и останавливался только на расхождениях. Поиск, устранение… дальше… дальше… «Букварь» никто из операторов не любил – нудная, кропотливая работа, кроме всего – мелькания утомляли глаза и бесили; многие им тайно пренебрегали, но Хил и Паль – никогда. Контроль, проверка, поиск понятий на голос, различение команд. Формирование базовых суждений Хиллари проверил выборочно, большими блоками. Все, фундаментальные сектора работают правильно. Хиллари сказал:
– Ну, Кавалер, ты в порядке, – одновременно передавая Пальмеру: «Идем на глубокое зондирование. Твоя карта. С чего начнем?»
«Разумеется, Хил, со „ствола“. Проверка монолитности Трех Законов».
Хиллари чуть не завыл. За всю жизнь он не помнил ни одного случая, чтобы полетел «ствол». Три Закона были вставлены в мозг намертво – с них начинался наномонтаж, на них замыкались все связи. «Тройка» троекратно же дублировалась. Все операторы для экономии времени игнорировали «тройку» – но не Пальмер. Его можно было убить, но заставить отказаться от последовательного, поэтапного погружения в мозг по «ученической схеме» – невозможно. Когда Хиллари принял лабораторию пять лет назад, он пытался приказать Пальмеру не заниматься дурью – вышло еще хуже, Пальмер терялся, прыгал по мозгу, резко тормозя, и ошибки нарастали лавиной. В своем размеренном режиме по строгой системе он начинал с проверки Первого (!) Закона и шел дальше сложной спиралью, пока не выходил на оперативный простор, где сходятся память, понятия, абстракции и мотивации. Работал Пальмер дольше других, но результаты получались неизмеримо более высокие; его надо было оставить в покое и ни в коем случае не подгонять. За суперсистемщика его никто не держал – этакий «копуша»; ему доставалась самая черная, грязная и неблагодарная работа – разрушенные мозги, стертая память, старые модели. Пальмер тихо сидел за вторым стендом и беззвучно разговаривал сам с собой…
Хиллари решил пока просто смотреть, как идет зонд Пальмера, чтобы подключиться к нему на следующем этапе.
ГЛАВА 19
Давно Доран так часто не кивал и не говорил так охотно «Да!» Казалось – спроси его чудовище в респираторе «Ты меня любишь?» – Доран и с этим согласился бы. Но все когда-нибудь кончается, даже мучения, и потом ты собираешь себя по частям, искренне изумляясь тому, что все цело. Правда, иногда о прекращении страданий объявляет прекрасный молодой шатен тридцати трех лет, с рассыпанными по плечам волосами, с мягкой бородкой и лучистым взором всепрощающих глаз, или это будет синеватый юноша с флейтой и в ожерелье из цветов, или сидящий на лотосе бритый монах с миской для подаяний, в оранжевой рясе – уж как Он тебе покажется, так ты Его и увидишь.
Лицезреть кущи рая Дорану еще было рано – помолчав немного с повязкой на глазах и мешком на голове, Доран, понукаемый слабыми тычками, вслепую спустился из кузова на мостовую и ощутил на руках дуновение свежего воздуха улицы.
– Можешь снять все это, – невидимая рука потрепала мешок. – И не забывай, о чем мы говорили.
Хлопнула дверца – и глухо заурчал, удаляясь, мотор. Доран тотчас сорвал с себя нахлобучку и отодрал от лица липкую ленту с тампонами для глаз. Не улица, а переулок. Ни души вокруг. Темно-синее небо вверху – с робкими крапинами звезд. Они выбрали для высадки неосвещенное место – лишь из-за угла, откуда-то издалека, брезжил свет тусклого уличного фонаря.
– Где я? – спросил Доран у первого встречного, и высокий парень глянул на него с брезгливой неприязнью:
– Ты мне скажи, где такую траву продают, – я не пойду на эту дискотеку.
– Ты понимаешь, я больной, – поспешно заговорил Доран; ему и притворяться не пришлось – он понял по лицу прохожего, что выглядит придурком. – Я хожу во сне и засыпаю где попало, на ходу…
– Аптека там, – показал парень. – Иди, поправь здоровье.
Аптекарь с помощником изводили друг друга пустопорожними разговорами о женах, девках и налогах; похоже, этот способ губить время был у них блестяще отработан. И посетители с полубезумными глазами их не удивляли; аптекарь демонстративно выдвинул на себя ящик, где лежал пистолет.
– Снотворные и транки только по рецептам.
– Я потерялся в Городе, я болен, – Доран впился глазами в телефон. – Мне надо позвонить! Я Доран.
– А я Пророк Энрик, – представился аптекарь. Пока Доран перебирал кнопки, помощник толкнул хозяина:
– Э, а точно – он!..
– Иди ты.
– Слушай – он!! Ты что, не узнаешь?!
– Студия?! – закричал Доран. – Это «NOW»?!! Срочно, дайте мне Сайласа!! Немедленно!
– Сайлас слушает, – прорезался в трубке родной голос.
– Сайлас, это Доран! Забери меня отсюда!.. Какие шутки?!! Слушай, я тебя уволю!.. Узнал? Ну то-то же! Где? – Доран воззрился на аптекаря. – Скажите адрес. Ваш, ваш адрес!..
Весь следующий час Доран посвятил вранью. Что он говорил этим двоим – он и сам после вспомнить не мог, но в одном был уверен – правды не было сказано ни на томпак. Порой ему мерещилось, что трое в масках – за дверью и вот-вот войдут. Иной раз его охватывал мимолетный, но пронзительный ужас: «А не свихнулся ли я?» Он то замолкал, то принимался тараторить. Аптекарь и помощник ничему не удивлялись; им тоже нет-нет да казалось, что аптека – мираж, а они – в студии у этого кудесника; он ввалился в аптеку, набрал волшебный номер и унес их рассудки с собой, оставив тела коченеть с разинутыми ртами. Речь шла о каком-то потрясающем журналистском расследовании, о сектантах, о зомбирующем газе, чуть ли не о жертвоприношениях. Лишь когда в аптеку торопливо вошел Сайлас, болтливость покинула Дорана; остались злая усталость и тошнотворное омерзение.
– Автограф! Пожалуйста! – помощник протянул авторучку и какие-то бланки; Доран быстро поставил на них несколько суматошных росчерков и, бросив на прощанье: «Всего доброго!» так, будто пожелал всем сдохнуть, устремился к флаеру. Скорей, скорей прочь отсюда, из этих закоулков, где водится безумие!..
– Ты знаешь, что сейчас 23.05? – возмущался Сайлас. – Ты догадываешься, что мы чуть не взбесились? Директор приказал найти тебя – а что я мог сделать? Полицию мы не привлекали – дали блиц, что ты отправился в секретный рейд за информацией… Где ты был?! Ты как тут оказался?
– Сайлас, – Доран посмотрел на него с исступлением, – меня похитили. Меня пытали!
– Кто?!
– Никому ни слова, ни гугу, ты понял? Это спецслужбы. Меня истязали инфразвуком.
– Бред, – Сайлас глядел почти сочувственно. – Ты что-то пил? Или нюхал?.. Инфра – чисто боевая техника; она поражает в радиусе…
– Пошел ты знаешь куда с радиусом!!! Это были киборги! Им плевать на инфра!
– Час от часу не легче, – Сайлас поглядел – не слышит ли их пилот за переборкой. – Киборги. А может, ихэны?.. Знаешь, если ты решил срочно расслабиться с девчонками или отвязаться по дури, совсем не обязательно так улетать мозгами, чтобы…
– Бревно! Так все и было, это правда!!
– Ну, тогда – в эфир! Это сенсация, мы возьмем столько подключений, что…
– Нельзя, – Доран прикусил палец, чтобы не заскулить. – Нельзя! Они меня убьют.
– Киборги?
– Их хозяева. Надо разоблачить BIC, что они выпускают киборгов без законов…
– Тогда точно убьют – договорить не успеешь… – Сайлас был полон сострадания, но не к мукам своего работодателя, а к самому себе; как это пошло и досадно – обнаружить, что ведущий целого проекта на ТВ – на полпути в психушку. – Летим-ка мы к врачу.
– Да, да, туда, – кивнул Доран. – Меня всего трясет. Мне нужен доктор Орменд! Промывка мозгов и успокоительное…
«Действительно что-то случилось, – подумал Сайлас. – Босс выглядит хуже некуда и несет какую-то ахинею».
– Все нормально, Кавалер, – Хиллари перевел дыхание. – Паль, уходим.
Но киборг продолжал моделировать картинку и тянул время, словно не хотел отпускать людей из поля своего сознания. Затем синее небо озарилось золотым сиянием, и буквально за секунду до появления сигнала закрытия прозвучали негромкие слова с дублирующим текстом:
– Я люблю тебя, Хиллари.
– Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ХИЛЛАРИ.
Хиллари отключился от машины, предоставляя Пальмеру завершать скучноватый выход. Он снял шлем и осмотрелся: глаза немного устали, а в остальном самочувствие хорошее. Посмотрел на часы: 23.28. Засиживаться нельзя, надо входить в режим дня. Хиллари деловито расстегивал перчатки, когда Пальмер снял шлем.
– Отлично, Паль, – улыбнулся Хиллари. Он взял минералку, плеснул в стакан Пальмеру, а сам, сделав кресло полулежачим, вытянул ноги и отхлебнул из горлышка. – До полуночи уложились, не сутки же напролет тут сидеть…
– Нет, каково, – Пальмер рассмеялся, глаза его лучились. – Такое признание напоследок! Теперь понятно, Хил, почему ты за него стоишь горой.
– Тсс! Никому ни слова, – Хиллари принял наигранно отстраненный вид. – Что бы это значило? И ведь как подгадал, хитрюга, буквально за секунду до выхода, когда нельзя вернуться назад. Ничего, в следующий раз я лично переверну ему весь эмотивный блок, чтобы узнать, что же он подразумевал под этим.
– А по-моему, яснее некуда, – вызывая андроидов, Пальмер откровенно веселился. Довольный Хиллари развалился повольготней и заложил ногу за ногу.
– Четыре часа непрерывного ментального контакта, полное взаимопроникновение сознания. Это круче секса, а, Пальмер? Это и есть полная близость, растворение себя в другом без остатка.
– Да, – поддержал Пальмер, – а уж когда все сделаешь и шлем снимешь – такое облегчение, словами не передать. Истинное блаженство.
Они посмотрели друг на друга – и расхохотались. Как здорово дышать и чувствовать в унисон, когда ты начинаешь мысль, а другой ее подхватывает так, как ты думаешь. Хиллари вгляделся в Пальмера и вспомнил, как он принимал корпус, оборудование и персонал, доставшийся от предшественника. Здание пришлось ремонтировать и перестраивать; оборудование – списывать и менять; и в этом организационном бедламе надо было проводить еще и кадровые перестановки – кого оставить, а кого отставить. Непопулярные меры проводил в жизнь лично Хиллари, как вновь назначенный шеф. Люди сопротивлялись, кто как мог, но Хиллари не дал им объединиться, разбил на группы, а потом обрабатывал поодиночке. И в результате – выиграл.
Лицезреть кущи рая Дорану еще было рано – помолчав немного с повязкой на глазах и мешком на голове, Доран, понукаемый слабыми тычками, вслепую спустился из кузова на мостовую и ощутил на руках дуновение свежего воздуха улицы.
– Можешь снять все это, – невидимая рука потрепала мешок. – И не забывай, о чем мы говорили.
Хлопнула дверца – и глухо заурчал, удаляясь, мотор. Доран тотчас сорвал с себя нахлобучку и отодрал от лица липкую ленту с тампонами для глаз. Не улица, а переулок. Ни души вокруг. Темно-синее небо вверху – с робкими крапинами звезд. Они выбрали для высадки неосвещенное место – лишь из-за угла, откуда-то издалека, брезжил свет тусклого уличного фонаря.
– Где я? – спросил Доран у первого встречного, и высокий парень глянул на него с брезгливой неприязнью:
– Ты мне скажи, где такую траву продают, – я не пойду на эту дискотеку.
– Ты понимаешь, я больной, – поспешно заговорил Доран; ему и притворяться не пришлось – он понял по лицу прохожего, что выглядит придурком. – Я хожу во сне и засыпаю где попало, на ходу…
– Аптека там, – показал парень. – Иди, поправь здоровье.
Аптекарь с помощником изводили друг друга пустопорожними разговорами о женах, девках и налогах; похоже, этот способ губить время был у них блестяще отработан. И посетители с полубезумными глазами их не удивляли; аптекарь демонстративно выдвинул на себя ящик, где лежал пистолет.
– Снотворные и транки только по рецептам.
– Я потерялся в Городе, я болен, – Доран впился глазами в телефон. – Мне надо позвонить! Я Доран.
– А я Пророк Энрик, – представился аптекарь. Пока Доран перебирал кнопки, помощник толкнул хозяина:
– Э, а точно – он!..
– Иди ты.
– Слушай – он!! Ты что, не узнаешь?!
– Студия?! – закричал Доран. – Это «NOW»?!! Срочно, дайте мне Сайласа!! Немедленно!
– Сайлас слушает, – прорезался в трубке родной голос.
– Сайлас, это Доран! Забери меня отсюда!.. Какие шутки?!! Слушай, я тебя уволю!.. Узнал? Ну то-то же! Где? – Доран воззрился на аптекаря. – Скажите адрес. Ваш, ваш адрес!..
Весь следующий час Доран посвятил вранью. Что он говорил этим двоим – он и сам после вспомнить не мог, но в одном был уверен – правды не было сказано ни на томпак. Порой ему мерещилось, что трое в масках – за дверью и вот-вот войдут. Иной раз его охватывал мимолетный, но пронзительный ужас: «А не свихнулся ли я?» Он то замолкал, то принимался тараторить. Аптекарь и помощник ничему не удивлялись; им тоже нет-нет да казалось, что аптека – мираж, а они – в студии у этого кудесника; он ввалился в аптеку, набрал волшебный номер и унес их рассудки с собой, оставив тела коченеть с разинутыми ртами. Речь шла о каком-то потрясающем журналистском расследовании, о сектантах, о зомбирующем газе, чуть ли не о жертвоприношениях. Лишь когда в аптеку торопливо вошел Сайлас, болтливость покинула Дорана; остались злая усталость и тошнотворное омерзение.
– Автограф! Пожалуйста! – помощник протянул авторучку и какие-то бланки; Доран быстро поставил на них несколько суматошных росчерков и, бросив на прощанье: «Всего доброго!» так, будто пожелал всем сдохнуть, устремился к флаеру. Скорей, скорей прочь отсюда, из этих закоулков, где водится безумие!..
– Ты знаешь, что сейчас 23.05? – возмущался Сайлас. – Ты догадываешься, что мы чуть не взбесились? Директор приказал найти тебя – а что я мог сделать? Полицию мы не привлекали – дали блиц, что ты отправился в секретный рейд за информацией… Где ты был?! Ты как тут оказался?
– Сайлас, – Доран посмотрел на него с исступлением, – меня похитили. Меня пытали!
– Кто?!
– Никому ни слова, ни гугу, ты понял? Это спецслужбы. Меня истязали инфразвуком.
– Бред, – Сайлас глядел почти сочувственно. – Ты что-то пил? Или нюхал?.. Инфра – чисто боевая техника; она поражает в радиусе…
– Пошел ты знаешь куда с радиусом!!! Это были киборги! Им плевать на инфра!
– Час от часу не легче, – Сайлас поглядел – не слышит ли их пилот за переборкой. – Киборги. А может, ихэны?.. Знаешь, если ты решил срочно расслабиться с девчонками или отвязаться по дури, совсем не обязательно так улетать мозгами, чтобы…
– Бревно! Так все и было, это правда!!
– Ну, тогда – в эфир! Это сенсация, мы возьмем столько подключений, что…
– Нельзя, – Доран прикусил палец, чтобы не заскулить. – Нельзя! Они меня убьют.
– Киборги?
– Их хозяева. Надо разоблачить BIC, что они выпускают киборгов без законов…
– Тогда точно убьют – договорить не успеешь… – Сайлас был полон сострадания, но не к мукам своего работодателя, а к самому себе; как это пошло и досадно – обнаружить, что ведущий целого проекта на ТВ – на полпути в психушку. – Летим-ка мы к врачу.
– Да, да, туда, – кивнул Доран. – Меня всего трясет. Мне нужен доктор Орменд! Промывка мозгов и успокоительное…
«Действительно что-то случилось, – подумал Сайлас. – Босс выглядит хуже некуда и несет какую-то ахинею».
* * *
В виртуальном мире синий человек с прозрачным телом, под которым играли и пересекались желтые и зеленые мышцы, плавно выполнял, как замысловатый танец, разные упражнения: повороты, приседания, наклоны, шаг и бег на месте. Движения были ровными и уверенными. Секрет пластики и необычайного человекоподобия Кавалера был прост: в каждый момент киборг задействовал раза в два больше мышц, чем прочие, причем очень синхронно, уравновешенно; энергии он потреблял лишь немногим больше. Хиллари это знал, он хотел отгадать другую загадку – почему то, что делает Кавалер, не хотят (или не могут) делать прочие. Но это на потом. Главное сейчас – восстановить мозг и, похоже, задача выполнена. Хиллари с нескрываемым удовольствием любовался, как Кавалер демонстрирует свою пластику:– Все нормально, Кавалер, – Хиллари перевел дыхание. – Паль, уходим.
Но киборг продолжал моделировать картинку и тянул время, словно не хотел отпускать людей из поля своего сознания. Затем синее небо озарилось золотым сиянием, и буквально за секунду до появления сигнала закрытия прозвучали негромкие слова с дублирующим текстом:
– Я люблю тебя, Хиллари.
– Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ХИЛЛАРИ.
Хиллари отключился от машины, предоставляя Пальмеру завершать скучноватый выход. Он снял шлем и осмотрелся: глаза немного устали, а в остальном самочувствие хорошее. Посмотрел на часы: 23.28. Засиживаться нельзя, надо входить в режим дня. Хиллари деловито расстегивал перчатки, когда Пальмер снял шлем.
– Отлично, Паль, – улыбнулся Хиллари. Он взял минералку, плеснул в стакан Пальмеру, а сам, сделав кресло полулежачим, вытянул ноги и отхлебнул из горлышка. – До полуночи уложились, не сутки же напролет тут сидеть…
– Нет, каково, – Пальмер рассмеялся, глаза его лучились. – Такое признание напоследок! Теперь понятно, Хил, почему ты за него стоишь горой.
– Тсс! Никому ни слова, – Хиллари принял наигранно отстраненный вид. – Что бы это значило? И ведь как подгадал, хитрюга, буквально за секунду до выхода, когда нельзя вернуться назад. Ничего, в следующий раз я лично переверну ему весь эмотивный блок, чтобы узнать, что же он подразумевал под этим.
– А по-моему, яснее некуда, – вызывая андроидов, Пальмер откровенно веселился. Довольный Хиллари развалился повольготней и заложил ногу за ногу.
– Четыре часа непрерывного ментального контакта, полное взаимопроникновение сознания. Это круче секса, а, Пальмер? Это и есть полная близость, растворение себя в другом без остатка.
– Да, – поддержал Пальмер, – а уж когда все сделаешь и шлем снимешь – такое облегчение, словами не передать. Истинное блаженство.
Они посмотрели друг на друга – и расхохотались. Как здорово дышать и чувствовать в унисон, когда ты начинаешь мысль, а другой ее подхватывает так, как ты думаешь. Хиллари вгляделся в Пальмера и вспомнил, как он принимал корпус, оборудование и персонал, доставшийся от предшественника. Здание пришлось ремонтировать и перестраивать; оборудование – списывать и менять; и в этом организационном бедламе надо было проводить еще и кадровые перестановки – кого оставить, а кого отставить. Непопулярные меры проводил в жизнь лично Хиллари, как вновь назначенный шеф. Люди сопротивлялись, кто как мог, но Хиллари не дал им объединиться, разбил на группы, а потом обрабатывал поодиночке. И в результате – выиграл.