— Я пошла, — заявила я. — Если ты в силах расстаться со своим обожаемым другом, пошли вместе. Тогда и расскажешь, что еще сообщила тебе эта тварь. — А я смогу хорошенько это обдумать, потому что либо это выдумка, либо морок. Но в глаза Эйдану Мак-Аллистеру лучше не смотреть, потому что тогда не получится сделать верные выводы.
   В пещеру мы вошли ранним утром, и я была уверена, что прошло всего часа два, но когда мы снова взглянули на небо, оно было совершенно темное. Хотя дождик едва накрапывал, на тучах играли лиловые зарницы, а в стороне Кор-Талайт безостановочно били оранжевые молнии. Из-за гор доносились оглушительные раскаты грома, эхом отдававшиеся в ущельях. Тянуло горелым, и мы оба раскашлялись.
   — Надо бы поискать пещеру, а то придется прятаться от грозы у Келдара, — заметил Мак-Аллистер. — Вот-вот грянет буря.
   Он взвалил на плечо мешок, который оставил у самого входа в пещеру, а я вгляделась в небо на востоке. Еще я вслушалась в гром и рев ветра за гребнем горы. Почему-то от этого ветра не дрогнула ни одна веточка.
   — Эйдан, это не буря, — с трудом выдавила я, когда догадка ударила меня по голове, как драконий хвост. — Это Седрик.
   В долину нагрянул Клан.

Глава 21

 
   Солнце висело между облаками и краем земли, отбрасывая длинные угловатые тени. Мы с Мак-Аллистером спустились в выжженную пустыню, которая почти восемьсот лет была элимским прибежищем. Ливень превратил долину в озеро черной горячей грязи, а в воздухе висел удушающий дым. Раскаленные скалы трескались, остывая. В долине, казалось, не осталось ничего живого: ни ростка, ни деревца, ни птицы, ни букашки. Не было ни малейших признаков того, что в Кор-Талайт когда-то кто-то жил. Тот край долины, где некогда стояли амбары, сараи и кузня, теперь был пуст. Мы шлепали по щиколотку в грязи, торопясь добраться до пещер и узнать, остался ли в живых хоть кто-то из элимов.
   Побоище мы пересидели в ущелье в полулиге от логова кая: остаться ближе к чудовищу мы побоялись, потому что драконы, почуяв родича, могли привести туда Всадников. Четыре следующих часа сенай провел, закрыв лицо руками. От воплей каев, кружащих у нас над головой, деться было некуда, а если уж от крика одного дракона у певца мутилось в голове, то вой целого легиона определенно мог вышибить из него последние остатки разума. Однако не успели крики стихнуть, как Мак-Аллистер вскочил на ноги: он рвался искать уцелевших.
   — Да погоди, — остановила я его. — Если будет и третий налет, он начнется через полчаса, не позже. А если они уже насовсем улетели, все равно надо подождать, пока все остынет. Сейчас камни нам подметки прожгут.
   — Они же не понимают! — простонал он, прислоняясь головой к каменной стене ущелья. — Все эти годы мы заставляли их убивать наших собратьев, и теперь они решительно не понимают, почему же мы друг друга не едим!
   — Это тебе тоже кай сегодня сообщил? — Иногда я забывалась и думала, что Мак-Аллистер все-таки в своем уме, ан глядь — он опять о драконах.
   — Да нет. Это мне Роэлан сказал. Уже давно. Только я тогда слов не знал и не понял его. — Он зябко завернулся в плащ. — Все, битва кончилась: я их больше не слышу. Пойдем, Лара: дождь успеет все остудить.
   По правде говоря, у меня не было особого желания чего-то ждать.
 
   Всадники добрались до пещеры элимов. Утесы у входа были черны от копоти, а обломки скал, разбитые драконьими хвостами, почти завалили вход. Мак-Аллистер был прав: пока мы добирались в долину, камни остыли достаточно, чтобы до них можно было дотрагиваться. Оскальзываясь на щебне, покрытом мокрой сажей, мы перебрались через завал и спрыгнули в пещеру.
   Мы прекрасно обошлись без факелов. В нескольких коридорах полыхало пламя. Осторожно обходя дымящиеся груды углей, мы прикрыли лица мокрыми плащами и пробежали через бывшую столовую и зал собраний. Искать там живых смысла не было. В дальнем конце зала мы заметили первый обугленный скелет и хором заорали, не в силах больше сдерживаться:
   — Эй! Эгей! Есть кто живой?
   Никто не отозвался.
   Разделившись, мы обошли пещеру, поворачивая назад, когда путь нам преграждало пламя. Я нашла еще шесть трупов — все обугленные. Не то чтобы я особенно любила элимов, но ведь они приютили меня и разрешили Нариму меня выхаживать. Такого ужаса они не заслужили. Ни Нарима, ни Давина среди мертвых, кажется, не было. Я уложила обугленные трупы ровно, скрестив по элимскому обычаю руки на груди, и оставила их лежать, где нашла.
   Очередной коридор оказался завален раскаленными камнями, и мне пришлось вернуться. И тут я услышала голоса и побежала к выходу, который вел к озеру огня. Сенай стоял на коленях у двух мертвых тел… Нет, один еще не был мертв. Он вцепился обугленной рукой в плащ певца, роняя последние хриплые слова в своей гнусной жизни.
   — …Говорил ему… говорил… пусть оставит как есть… они ничего не вспомнят. Они всех нас убьют. Но он так не захотел. Он безумен, и все его приспешники… Ты всего не знаешь. Он называл тебя Говорящим с драконами… а сделал Приносящим смерть. — Искендар и при смерти был не менее желчен, чем в жизни. — Ты ему поверил, а он снова тебя предаст, как предал нас всех. Девочка знает, что он собирается… его замыслы… Ты всех нас погубишь… — У старика перехватило дыхание. — Спроси его, почему в честь каждого дракона назван элим. Спроси его, что он нашел в Ниен'хак. Спроси его, откуда Двенадцать узнали…
   Искендар умолк.
   — Какое предательство? — спросил Мак-Аллистер. — Что узнали Двенадцать? Искендар, скажите…
   Старый ворон содрогнулся и вытянулся. Тот, второй, наверное, был Нура. Эти древние дурни редко отходили друг от друга больше чем на два шага.
   Сенай осторожно отцепил от плаща черную клешню, бережно скрестил руки Искендара на груди и заговорил — так тихо, что я едва слышала его слова:
   — Народ Единого шествует сквозь века, Народ Единого, Дети Вселенной, живущие друг для друга, вместе с зари до зари…
   Это были слова поминальной службы элимов. А ведь Мак-Аллистер, должно быть, знает поминальные службы всех народов на свете. Разумеется, это полагалось петь, и вторую строфу он уже пел.
   — В Долину Времени шествует мой народ, Народ Единого…
   Десятки переплетающихся тонов несравненной чистоты… В голосе его была такая красота, что я почти увидела гостеприимно раскинувшуюся передо мной долину… И тут он запнулся, голос его затих, и музыка, парившая в горячем дымном воздухе, оборвалась. Он склонил голову и стиснул на груди свои кошмарные руки.
   — Простите меня, простите, простите…
   Я стояла смирно и ждала его, пытаясь сообразить, что же мне ему сказать. Он захочет узнать, что задумал Нарим. Может быть, наконец-то он поведет себя как подобает мужчине и сможет взглянуть в лицо правде. Верить нельзя никому. Доброта и любовь — всего лишь красивая маска на изуродованном лице.
   Но когда Мак-Аллистер поднялся на ноги и увидел меня, он задал только один вопрос.
   — Что это значит — Приносящий смерть?
   Посмотришь на него — можно подумать, что это он сжег старого элима и теперь хочет, чтобы я определила ему наказание.
   — Ничего, — отрезала я. — Просто старик впал в детство. К тому же был при смерти. После драконьего пламени ничего осмысленного сказать невозможно.
   Мои слова повисли в воздухе. Мак-Аллистер глядел на меня, не мигая, так что мне пришлось повернуться и двинуться прочь.
   — Пошли, — бросила я, не оборачиваясь. — Надо найти где переночевать. Я тебе расскажу про Искендара. И почему он ненавидел Нарима. И чего он хотел. А ты мне за это объяснишь, что такого тебе сказал кай.
   Он пошел за мной, как на веревочке. Ну разве можно быть таким простаком?
   Мы нашли среди руин только пятнадцать трупов. Конечно, нельзя сказать, сколько элимов сгорели без остатка, но следы на берегу озера поведали нам, что многие — возможно, почти все, — спаслись. Нарим уцелел, я была в этом уверена.
   Мы устроились на ночь в укромной пещерке на берегу озера. К воде спускался песчаный откос. Мак-Аллистер молча рухнул на песок и уснул прежде, чем я успела открыть сумку. Я развела огонь, сварила ячменную похлебку и села, прислонясь к скале, чтобы подумать, что же такое я делаю-то. Ох, помоги мне Ванир, укротитель огня…
 
   Сверкающее солнце ударило мне в лицо и заставило проснуться. Спина немилосердно ныла. Я так и уснула сидя, и в лужице пролитой нетронутой похлебки пировали мухи. Мак-Аллистер умывался, склонясь над водой. Я решила притвориться, что сплю, и притворяться хоть день напролет, только пусть сенай устанет ждать и сам задаст все больные вопросы. Не желаю общаться с безумцем, уверенным, что говорит с драконами.
   Из-под прикрытых век я наблюдала, как он стягивает рубаху и полощет ее в озере, а потом выжимает и раскладывает сушиться на нагретой солнцем скале. За все время, которое он прожил у меня в хижине, и даже позапрошлой ночью, когда мы оставили его на растерзание волкам, я толком не видела его спины. Глянув на работу моих братьев по Клану, я искренне порадовалась, что вчера вечером меня сморил сон, и я не успела поесть. Мак-Аллистер отошел от воды, вытер волосы краем плаща и улегся на песок. Спиной кверху.
   Только час спустя, когда он надел подсохшую рубашку и стал ворошить костер, я позволила себе открыть глаза. Я чувствовала себя замаранной и опозоренной. Но для человека из Клана, мужчины или женщины, долг за спасенную жизнь стоит превыше всего. Превыше разума и достоинства. Выбора у меня не было.
   — Там на склоне, на том берегу озера, еще следы, — сказал он, заметив, что я пошевелилась. — Наверное, большинству элимов удалось спастись, когда они заметили твой сигнальный костер. А теперь скажи мне, Лара… Ты обещала все рассказать.
   Он ждал. Вопросы не смыть вместе со вчерашней копотью. Атака — лучший способ обороны, а не то он загонит меня в угол.
   — Искендар, Нура и иже с ними не покидали долину Кор-Талайт пятьсот лет и поклялись, что не покинут ее и впредь. Сами виноваты, что там остались.
   — Искендар хотел мне что-то сказать, а я его не понял. Он говорил о замыслах Нарима… и о всеобщей гибели. О чем Нарим умолчал?
   — Нарим пытался защитить тебя от Искендара и прочих. Поэтому ему и пришлось вести себя жестоко и скрытно, поэтому он и не помогал тебе, пока ты не впал в отчаяние. Все те недели он не подходил к тебе, потому что чувствовал себя виноватым, что не рассказывает тебе все начистоту, а рассказать он не мог. Если бы ты не считал себя мертвым и ни на что не годным, Искендар бы не позволил тебе остаться. Но старые вороны все равно решили, что ты представляешь для них угрозу. Нура ведь о чем-то с тобой говорил как-то утром на мосту. Нарим не знал, о чем именно…
   — Он рассказал мне про Донала, — уронил сенай. — Нура сказал, что мой племянник Донал в заложниках у гондарцев.
   — Ну, в общем, то, как ты это выслушал и что ответил, позволило им считать, что ты не… бессилен… не настолько, насколько они рассчитывали. И они тебя испугались. Они хотели сделать так, чтобы ты уж точно не попытался помочь Нариму, и поэтому решили…
   — Решили меня убить. Это я уже понял.
   — Именно так. Вот поэтому Нарим и поселил тебя ко мне.
   — Так Искендар об этом и говорил? А замыслы? А предательство?
   Я подобрала выпавший из сумки сухарь, и он раскрошился у меня в ладони.
   — Нарим допустил, чтобы ты пошел в Кор-Неуилл, хотя, конечно, понимал, что тебя там могут узнать. Ему надо было посмотреть, что будет, когда ты окажешься рядом с драконами. А потом он переправил тебя в Кор-Талайт и тем спас тебе жизнь. Тут, знаешь ли, все кругом виноваты, и Искендар хотел, чтобы ты это понял. В том, что Седрик заподозрил элимов, вина моя. А в том, что его подозрения подкрепились, виноват ты. С тех пор, как Седрику стало известно, что ты здесь, Кор-Талайт было не спасти.
   — Не стоило мне здесь появляться…
   — Нариму было ясно: если ты поймешь, что может случиться, то нипочем здесь не останешься. Вот почему он все от тебя скрывал. Это была его тайна. Так что в некотором смысле Искендар был прав. Нарим предал тебя, потому что подвергал тебя опасности, потому что лгал тебе, а элимов он предал, потому что привел тебя сюда, хотя понимал, к чему это может привести.
   — Приносящий смерть… Но почему же он сказал, что я погублю всех нас?!
   — Интересно, а как ты думаешь, что будет, если освободить драконов?! Начнутся войны, бесконечная месть, через горы хлынут варвары… Искендар считал, что люди никогда не думают о последствиях своих поступков. Но больше всего Искендар ненавидел Нарима. Он считал, что это Нарим в ответе за нападение Всадников, и требовал отмщения даже перед смертью. А помешать исполнению замыслов Нарима проще простого: надо сделать так, чтобы ты ему не доверял.
   — А как мне ему доверять? — Сенай запустил пальцы в темные волосы. — Ложь, тайны, обман… И твои слова ничего толком не объясняют.
   Это правда. Никогда не умела толком врать.
   — Знаешь что? Выбирай, кому верить, — тем, кто хотел тебя убить, или тем, кто спас тебе жизнь! Нарим не желает тебе зла! Он сам, Давин и Тарвил поставили на карту все, лишь бы защитить тебя! Я могу в этом поклясться, что бы ты ни решил! Я поклянусь в этом честью дочери Клана!
   Сенай уставился на меня, обдумывая мою правду, и я не отвела глаз. Все, что я сказала, было правдой. Только не всей. Но я — не лавочник-удем, который не может смотреть в глаза сборщику податей, ощупывая припрятанные в кармане золотые. Я так и не поняла, поверил мне Мак-Аллистер или просто решил, что дальше спрашивать нет смысла, но он собрал пожитки и мотнул головой в сторону дороги, которая вела в горы за озером огня. Я запихнула мешок с припасами в сумку и пошла за ним.
   Примерно через полчаса крутого подъема Мак-Аллистер нарушил молчание.
   — Сколько Нариму лет?
   Вопрос меня удивил — настолько, что я не успела придумать, что бы такое соврать.
   — Он старше, чем ты думаешь.
   — Это ведь Нарим отравил озеро и поработил драконов? Да? Тогда, давным-давно. Он специально изучал драконов, он умен и изобретателен, и он придумал, как это сделать, решив, что спасает свой народ.
   — Ему было всего-то шестнадцать. По элимским меркам это еще младенец. Он же не знал, что это навсегда.
   Я приготовилась обрушить на него все доводы, которые Нарим выдумал за пятьсот лет в оправдание своего поступка. Но они оказались не нужны. Мак-Аллистер кивнул и пошел себе дальше:
   — В чем бы Нарим ни был виноват, это по большому счету не важно. Все мы не без вины. Передай ему, что я сделаю, что смогу.
   Я снова обозвала его трусом и слабаком, но совершенно неискренне.
 
   От яркого солнца у меня текли слезы, а островки грязного затвердевшего снега, разбросанные там и сям по склонам Караг-Хиум, таяли на глазах.
   Мак-Аллистер не говорил почти ничего. Лицо его окаменело, спина была напряжена, и временами мне приходилось бежать, чтобы догнать его. О чем он думал? На мои дурацкие замечания о дороге, погоде и природе он отвечал сухо и коротко.
   В полдень мы сделали привал, чтобы передохнуть и поесть, и я решила, что, прежде чем идти в обитаемые земли, стоит внести ясность в наши планы:
   — Надо искать Нарима: кай ведь не сказал тебе, что делать дальше.
   Мак-Аллистер взглянул на меня удивленно:
   — Да нет же, он мне сказал…
   — Дракон? Он с тобой разговаривал?
   — Ну да. Конечно.
   — В книге сказано, что слова у них — это множество звуков, которые и образуют язык, как у людей и у элимов. Я ничего такого не слышала.
   Мак-Аллистер задумался.
   — Как бы тебе объяснить… Ты права: в книге об этом не говорится. Я говорил с ним так, как ты меня учила. Спросил, что нужно сделать, чтобы освободить остальных. Но его ответы… нет, это, конечно, были вовсе не слова в нашем понимании… — Сенай так удивился собственным словам, что суровость, не покидавшая его лица со вчерашнего дня, исчезла начисто. — Прошло столько времени… Он совсем одичал… Слова превратились в перепады тона. Почти не похоже на речь. Как музыка. Приходилось догадываться, что за слова стоят за этими мелодиями, поэтому я, наверно, не все понял.
   Ничего странного, что и он тоже бредит музыкой. Он говорил так спокойно и уверенно… и нес такую чушь. Я с размаху воткнула нож в кусок сухого сыру, едва не отхватив себе палец.
   — И что же он тебе ответил? Сказал заклинание? Или велел вежливо поинтересоваться у каждого дракона, как его освободить?
   — Нет. — Мак-Аллистер неловко мял в пальцах ломтик сушеного яблока, явно вернувшись в мыслях в ту вонючую пещеру. — Он знает все, что было со мной в тюрьме, и как я… стал слабым… и как Роэлан утратил разум. Кажется, он знает, что я не могу больше петь, хотя тут я не разобрался — он повторял что-то вроде «да освободит пустыня ветер». Он сказал, что мне надо «найти своего» и что я должен разыскать его «брата, согнутого печалью мира». Наверное, надо искать Роэлана.
   — Ну что ж, что-то в этом есть. Вы ведь так дружны.
   Мак-Аллистер рассмеялся сухим сердитым смехом, в котором, однако, прозвучала и похвала хорошей шутке.
   — Что-то в этом есть исключительно драконье. Он же мне не сообщил, как узнать Роэлана, как говорить с ним без озерной воды и что значит «стать третьим крылом Роэлана». Он так сказал.
   От ужаса я вскочила на ноги.
   — Стать… — Слова комом встали у меня в горле. Никто, никто, кроме братьев по Клану, не должен этого слышать. Никто. И даже если Всадник неосторожно обронит их — пусть в собственной палатке, — ему тут же вырвут язык родители, жена или дети.
   — А, так ты знаешь, что это такое, — тихо уронил певец, глядя, как я запихиваю сыр и мех для воды в сумку и взваливаю ее на плечо.
   — Больше никогда не произноси этих слов. Вдруг услышит кто-нибудь из Клана — и тогда будет еще хуже, чем все, что было с тобой до сих пор… и мне тоже. Решат, что это я тебе сказала. О проклятие… забудь их, забудь! — Я зашагала дальше по тропинке. Могла бы убежать от него — убежала бы.
   Он быстро нагнал меня.
   — Успокойся. Ты этих слов не говорила. Келдар — да, и я тоже, и если ты мне скажешь, что это значит, мне не придется их повторять. А если ты не скажешь, как же я узнаю?
   — Ничего ты не понимаешь.
   — Сдается мне, понимаю.
   — Это часть ритуала — самого тайного таинства из всех ритуалов Клана! Выдать эти слова — хуже смерти! Я не могу! Не скажу!
   Он преградил мне дорогу и схватил за плечи, заставив взглянуть себе в лицо, в темные глаза, некогда полные небесных видений, — и на изуродованные руки.
   — Со мной уже было то, что хуже смерти, а я до сих пор хожу по земле. И ты тоже. Ты поклялась отомстить… а я знаю, что это значит для человека из Клана. Ты поклялась делать то, что скажет Нарим, и прекрасно знаешь: он бы велел тебе все рассказать.
   Будь Нарим тут, я бы ему шею свернула. Рот у меня наполнился желчью.
   — Это ритуал, который проводят, когда умирает Всадник и каю и его камню дают другого Всадника.
   — И в чем он заключается?
   — Всадники с камнями окружают кая. Они держат его в подчинении и доводят до такой ярости, что он извергает самое страшное, белое пламя, такое жаркое, что от одного выдоха сгорает целый лес. А эти слова — семь заклинаний — произносят, когда избранный Всадник берет декай'цет — ну, камень, который связан с этим драконом, — и входит в пламя, и подчиняет себе кая, и становится с ним единым целым, так что его воля — это воля зверя, и его тело как бы сгорает во внутреннем огне зверя, и зверь склоняется перед ним и позволяет ему оседлать себя. Ну что, понравилось? Доволен?
   Он просиял. Он понял, что его ждет, и смирился с этим, он все решил! Я едва не ударила его, мне хотелось обрушиться на него с проклятиями, сделать что угодно, только бы стереть эту улыбку с его лица. Он поправил мешок на плече и пошел себе дальше. Я побежала следом, на сердце у меня было гадко, и больше всего на свете я жаждала забыть этот разговор. Но где уж там…
   — Пойми наконец, это невозможно! Декай'цета Роэлана у тебя нет, и раздобыть его нельзя никак, совсем, вообще никак! Дракон слушается любого кровавика, но соединиться с ним и войти в его пламя можно только если у тебя есть декай'цет, камень, который с ним связан с самого начала, с того дня, когда элимы покорили драконов. Связать с драконом второй камень еще никому не удавалось, не важно, был у дракона декай'цет или нет. Для второго камня заклинания не работают. Так что у тебя ничего не выйдет совершенно точно.
   — Камень мне не понадобится.
   — Еще как понадобится! Ты без него сгоришь! Ты…
   — Дело именно в том, чтобы камня не было — тогда-то и удастся их освободить. Создать связь… и стать единым целым… но без камня. Он сказал, что я должен быть как детеныш. В наготе своей — так он сказал, но это точно не про одежду. Драконы не понимают про одежду.
   Когда я опомнилась настолько, чтобы заткнуться и просто идти за ним, длинные его ноги уже дошли до ущелья, которое вело в пустынные земли на западе Катании, — к Кор-Неуилл и другим драконьим лагерям в Элирии и за ее пределами. Эйдан Мак-Аллистер пошел искать тварь, которую считал своим богом.

Глава 22

 
   — Ну что же эти придурки все не возвращаются?! — Я швырнула меч на земляной пол, и он ударился о каменный очаг, так что прощай превосходно отточенное лезвие, на которое я потратила полдня. — Ну сколько можно глазеть на четырех драконов?
   — Мне тоже очень не нравится ждать, — негромко отозвался певец, — но не могу сказать, что предпочел бы сейчас самолично бродить вокруг драконьего лагеря.
   — Да ты…
   — Да-да, знаю. Я — ничтожный трус и не достоин называться мужчиной. — Мак-Аллистер сидел в темном углу, лицо его было бесстрастно, а руки покоились на коленях, куда он их положил еще утром.
   — Слушай, ты восемь часов сидишь и ничего не делаешь — как тебе это удается? Я с тобой с ума сойду!
   Он ничего не говорил, пока я сама к нему не обращалась. Он не двигался и не пытался себя хоть чем-то занять — просто пялился в никуда. Было отчего разозлиться. Меня припекло уже настолько, что я была готова взобраться на дерновую крышу и оттуда бросить вызов всем Всадникам на свете — пусть придут сразиться со мной, а сенай сидел себе на сыром полу тихо-спокойно, как старенькая бабуся.
   — У меня большой опыт, — откликнулся он. — Однако учиться по такой методе никому не советую.
   — Слизняк! — рявкнула я и в пятидесятый раз за день вылетела за дверь хижины в глубокую навозную канаву, которая тут считалась дорогой. Я уставилась вдаль, стараясь разглядеть, не приближается ли хоть какой-нибудь элим к кучке убогих хижин, которую местные жители гордо именовали деревней Уайфедд. Громковатое название для пяти ветхих лачуг и полусгоревшей конюшни, в которой за последние десять лет не было ни одного животного, кроме крыс. Мак-Аллистер меня изумил — я не понимала, откуда человек, родившийся во дворце, столько знает о самых глухих закоулках в королевстве: он нашел нам место для ночлега, о котором не догадался бы ни один Всадник.
   Деревня Уайфедд лежала к северу от Валлиора возле небольшого драконьего лагеря Фандин, где находились раненые драконы и Всадники. Спустившись с гор Караг-Хиум, мы пробирались к Валлиору и к большим драконьим лагерям на севере Элирии, держась заброшенных дорог и сторонясь городов, людей и особенно вездесущих всаднических патрулей. В Кор-Неуилл Мак-Аллистер решил отправиться в последнюю очередь, так как не было никаких оснований полагать, что «его» кай — Роэлан — находится именно там, а не в Кор-Мараг, Л'Клаворе, Абертене, в любом из двадцати разбросанных по королевству драконьих лагерей. Хотя Кор-Неуилл на нашем пути был первым, но после злосчастного приключения с торговцем кожей охрану там, конечно, изрядно усилили.
   Шли мы по ночам, а днем отсыпались в конюшнях и сараях, а иногда и на грязных постоялых дворах, где можно было, шепнув словечко хозяину, получить комнату, о существовании которой нипочем не заподозрили бы ни королевский страж, ни Всадник.
   — А я-то думала, что тебя с радостью принимали где угодно и не брали платы, — сказала я Мак-Аллистеру однажды утром, когда мы устроились поспать в землянке у заброшенной шахты. — Откуда ты тогда знаешь про такие глухие места?
   — Потому что те, кто живет в этих лачугах, имели такое же право на мою музыку, что и верховный командор Клана.
   Сенай отвечал на все мои вопросы, но не более того. С тех пор, как проклятый Искендар посеял в нем черные семена сомнения, все изменилось. Эйдан Мак-Аллистер оставался по-прежнему учтивым, но между нами выросла стена. Если бы его спросили, он бы признал, что я на его стороне, но он мне больше не доверял. Что ж, по заслугам.
 
   Давина и Тарвила мы разыскали по дороге в Валлиор спустя десять дней после того, как ушли из Кор-Талайт. Точнее будет сказать, что это они нас нашли. Теплым вечером, добравшись до поворота на Гримрот, наш первый драконий лагерь, мы наткнулись в темноте на патруль. Мы пробежали пол-лиги по проселку и теперь, покрытые коркой из пыли и пота, отлеживались, задыхаясь, в пересохшей канаве. И тогда я в сотый раз сказала сенаю, что надо искать Нарима.
   — Он знает, что нам делать! У него было достаточно времени, чтобы обдумать любую возможность! Даже если нам удастся целыми и невредимыми добраться до лагеря, как ты собираешься пролезть внутрь? Чуть оступишься — и все, снова окажешься в Мазадине!
   Мак-Аллистер помотал головой.
   — Не собираюсь ждать, пока Нарим решит, что можно мне рассказать и чего нельзя. Он толкнул меня на этот путь, но идти-то до конца надо мне.