Страница:
Свихнулись. Оба. Точно.
— Так ты не станешь смотреть, как он погибнет?
— Я не стану смотреть, как он обретет величайшее счастье своей жизни, которого он так заслуживает. Нет. Увы, нет. — Он нежно отвел прядь волос с моего изуродованного лица, как делал в те дни, когда я умирала у него на руках. — Но потом я его увижу — и я увижу, как ты, Лара, исполнишь свое предназначение. Ты будешь парить в поднебесье, и весь мир увидит твою красоту, храбрость и честь.
Я со всей силы пришпорила коня и поскакала прочь. Он так и остался стоять на перекрестке, протянув руку мне вслед.
К ночи я спешилась у конюшни во дворе небольшого уютного постоялого двора в лесу в полулиге от Аберсвиля, столицы Абертена. Ярко горели факелы, из распахнутых окон во влажную теплую тьму несся хохот и звуки дудок и рожков. Я поручила лошадь конюху — сонному парнишке-флорианцу с рабским клеймом, выжженным на щеке.
Пока я шла к дверям, перед глазами так и стояла его обожженная щека. В точности как у меня. Мне настолько не хотелось входить в залитую светом комнату, что я обошла дом и скрылась в темноте среди сараев, свинарников и мусорных ям, теснившихся среди деревьев за постоялым двором. Присев у поленницы, я стала ждать, когда закончится веселье и погаснут огни. Но прошло с четверть часа, и по числу пьяных гостей, выбиравшихся за дверь облегчиться, и парочек в венках, убегавших в рощу и затем появлявшихся, задыхаясь и поправляя одежду, я поняла, что здесь гуляют удемскую свадьбу. Это до утра.
Ждать придется долго. Я задремала и проснулась, когда луна уже садилась; повозка, увитая гирляндами, разукрашенная пучками пшеницы и увешанная колокольчиками, увезла счастливых новобрачных в постель, а гости вернулись за стол, чтобы провести еще час-другой, выпивая на посошок.
Настала тишина, и тут я услышала из леса гнусавый отрывистый крик пестрянки. Эта птичка встречается в Элирии куда чаще прочих, и на ее крик никто не обратит внимания. Но тот, кто вырос в палатках Двенадцати Семейств, приучен слышать условные знаки. Резкий писк, два высоких протяжных крика, снова резкий писк и трель. «Все готово». Два свистка, потом один. «Жди приказа». Сигнал пробежал по кольцу среди деревьев, смешиваясь с жужжанием шмелей, шелестом молодой листвы и довольным тявканьем собаки, которой удалось ночью славно поохотиться. Из окон слышался слезливый напев.
С разговорами у Всадников строго. Больше я ничего не узнаю. Кто-то разведал, что Мак-Аллистер здесь. Стоит гостям разойтись — и его схватят, как новорожденного котенка. Оставалось неясным, есть ли у Всадников свой человек в доме и следят ли за сенаем. Если есть, дела наши плохи. Но чутье мне подсказывало, что нет. Лучше поскорее проверить. Гости засобирались домой, они кучками уходили по дороге к городу. Вот-вот пестрянка снова запоет свою смертоносную песенку.
Как зайти внутрь? Если те, кто сидит в засаде, считают входящих и выходящих, мое внезапное появление может заставить их ворваться в дом. Раздался взрыв хохота. С крыльца сбежала очередная парочка в сбившихся на сторону венках и устремилась в кусты — выразить свои надежды на плодовитость новобрачных. Я не успела придумать, как бы мне занять место девушки, как они вернулись назад.
Прошла еще четверть часа. Ожидание было невыносимым. И тут из дома вышел низенький крепыш. Пошатываясь, он добрел до моей поленницы и принялся всласть мочиться, вовсю горланя грустную песню про любовь и юность. Наверно, он целую бочку эля вылакал. Он не успел и штаны поправить, когда я со всей силы пнула его в брюхо. У него дух перехватило. Я затащила его в вонючую коптильню, связала моим ремнем и подвернувшимся обрывком веревки, а потом ласково похлопала по щекам и шепнула:
— Устроим жениху сюрприз. — По всему, он был настолько пьян, что уже не помнил, уехал ли жених. — Посиди здесь тихонько, а он придет — и мы как следует повеселимся. — Удемы обожают грубые розыгрыши.
Моя жертва хихикнула и зашикала сама на себя, бормоча: «Ш-ш-ш… не шуми… пошутим… ш-ш-ш…» Скорее всего, он вот-вот уснет и во сне увидит сплошное веселье. Позаимствовав его плащ, я вперевалку направилась в дом, мыча на ходу.
В общей зале оставалось еще человек двадцать. Большинство сидело за двумя длинными столами, заставленными пустыми кувшинами, корзинами цветов, залитыми элем и заваленными костями, корками и прочими остатками крестьянского пира. Гости горланили хором сразу три разные песни и пили без устали. Из угла доносился храп какого-то толстяка, серая от усталости служанка тащила еще один поднос эля, сонный элим поворачивал над огнем гуся на вертеле. Всадников вроде бы не видно.
Мак-Аллистер и два элима сидели в уголку за маленьким столиком и ни на кого не глядели. Я скинула ворованный плащ, плюхнулась на скамейку рядом с Эйданом и нарушила их сладостный покой.
— Пора тебе отсюда убираться подобру-поздорову, — зашипела я, упредив элимские приветствия, и рассказала, что постоялый двор взят в кольцо Всадников. — Надо притвориться, что мы гости на свадьбе, и уйти по дороге вместе с прочими. — Трое парней, рыдая от избытка чувств и цепляясь друг за дружку, чтобы не упасть, как раз провожали в дверях очередную компанию.
— У них наверняка на дороге есть патруль, — мотнул головой Тарвил.
— Тогда, наверное, лучше через лес, — предложил Мак-Аллистер. — Попробуем пробраться между постами.
— Ничего вы не понимаете! Это же разведчики-Всадники! Чтобы они — и не заметили?!
— Кое-чего они таки не заметят, — хмыкнул Тарвил и кивнул в сторону здоровяка, запустившего руку за корсаж светловолосой красотки. Та покрывала поцелуями его лоснящуюся физиономию. Прочие радостно завопили и принялись осыпать их цветами. Заиграла флейта.
— За дары Тьяссы! — поднял кружку рыжий крестьянин в шляпе с пером. — Пожелаем Уле полсотни сыновей!
— Пусть Норла рожает здоровых ребят! — подхватила морщинистая старуха, одним махом осушив кувшин эля.
Все расхохотались и захлопали в ладоши, а здоровяк со своей дамой, благословенные Тьяссой и увитые цветами, убежали в лесок, на ходу раздевая друг друга. Считается, что чем больше парочек усладит друг друга во время свадебного пира, тем угоднее этот брак будет Тьяссе и тем больше детей будет у новобрачных. Еще две раскрасневшиеся пары уже сгорали от нетерпения.
— Да, такие парочки сегодня вне подозрений… Вот что, угостите-ка их. — Давин положил на стол серебряную монету. — Скажите тост. Докажите, что вы от всей души… — Он кивнул в мою сторону.
Шутит?!
Мак-Аллистер побагровел и уставился в кружку.
— Пойдем по дороге. Если нас остановят — убьем, — отрезала я. — Смешаемся с очередной компанией. Или еще что-нибудь придумаем… Можно поджечь дом и воспользоваться суматохой…
Тарвил меня будто бы и не слышал.
— Ну, тогда можете выбрать себе в пару кого-нибудь из гостей, — хмыкнул он, нахмурившись. — На удемской свадьбе все позволено. Нас с Давином, правда, они вряд ли… — усмехнулся элим. — Но если вы объединитесь, будет куда легче. Как только поймете, что стражники не обращают на вас внимания — ну, придется их, конечно, убеждать, — бегите со всех ног. Мы вас догоним. Встретимся в лавке в Аберсвиле. Эйдан знает. Ну?
Мак-Аллистер кисло взглянул на меня.
— Давайте что-нибудь другое придумаем.
Элимы были правы — надо было спешить.
— Вот что, я могу делать все, что нужно. Ты мне тоже все время это твердил. Вот и докажи.
Давин сочувственно покивал:
— Я понимаю, у всех разные обычаи…
— Хватит болтать, — оборвала его я, стараясь не сорваться на крик. Каждый раз, когда умолкала музыка, я боялась, что услышу крик пестрянки, означающий «Вперед».
— Начинаем, — объявил Давин и придержал за руку сеная, готового подняться. — Авось по ходу дела все сообразите.
Тарвил улыбнулся, поднял кружку и звучным голосом сказителя провозгласил:
— За наших друзей-людей — за их союз, подобного которому не было во все времена!
Не будь мы в таком отчаянном положении, я бы рассмеялась. Мак-Аллистер прикрыл глаза, бормоча: «Велья, богиня дураков, спаси нас». Затем он поднял кружку, чокнулся с Тарвилом и, хлебнув эля, обнял меня за плечи. Явно через силу. Только и думает, как бы не коснуться меня ненароком.
— Ну, твоя очередь, Лара, — прошептал Давин. — Если ты помнишь, мы хотим привлечь побольше внимания. Пока что тебя можно принять за спинку скамейки. — Кажется, эти элимы веселились больше, чем удемы на свадьбе.
— Да приласкай же его, Лара! — посоветовал Тарвил, не в силах сдержать улыбку. — Я точно знаю, первым делом надо ласкаться!
Скрипнув зубами, я сжала руку в перчатке, едва касавшуюся моего плеча, и притянула Эйдана поближе.
— Ничего у нас не выйдет, — шипела я. — Не могу…
— Давай попробуем думать о чем-нибудь другом, — предложил Эйдан, зарываясь носом мне в волосы. — Я тебе рассказывал, как однажды гонял в пещере нетопырей и у меня загорелись волосы? — нежно шепнул он мне на ухо.
Я резко повернулась и уставилась на него. Совсем спятил?!
— О боги, только не смотри на меня, — выдохнул он. Я чувствовала, что он весь пылает от смущения. — Как ты думаешь, эти люди заметят, что элимы нам все подсказывают? Интересно, в театре тоже так ужасно ошибаются, выбирая актеров на роли?
За его шуточками стоял совсем не шуточный страх. Я это прекрасно видела. И вдруг я кое-что поняла. Даже и представить себе не могла…
— Так ты никогда… в молодости… столько знакомых… девушки вокруг так и увивались…
— Времени не было. Все время в пути. Занят был. Боги и музыка. И воспитание очень строгое. Нельзя… даже смотреть толком… только если очень давно знакомы… пока не… в общем, до свадьбы. И я не знаю… Проклятие! Ну что, я совсем красный?!
К полнейшему удовольствию Тарвила и Давина, я расхохоталась. Ну почему у нас все не как у людей?! Я-то думала, он страшно стыдливый, что его отпугивает мое уродство, что ему не по душе мое ехидство… Мне и в голову не приходило, чтобы знатный сенай, который вел жизнь вовсе не отшельническую, — и вдруг девственник! Ну и ну!
— А вот и смейся, — буркнул он мне в ухо. — Сама-то… Тебе же было всего тринадцать, когда ты оказалась у элимов.
— Моя родная палатка была меньше этой комнаты, а в ней жили мои родители, две бабки, два дяди, тетушка, три кузена и старший брат, у которого была куча друзей. Стыдливость и целомудрие в Клане не ценятся. Тут уж волей-неволей все видишь и все слышишь. К тому же девушка из Клана с одиннадцати лет доступна друзьям ее отца и братьев и вообще любому Всаднику. — Сказала — и сказала; но это слишком много говорило о моем месте в Клане. Ничего не было приятного в воспоминаниях о пьяных мужланах и неловких мальчишках в темных углах родительской палатки.
— Ах вот оно что. — Он не знал, что ответить. — Ну что ж, тогда приказывай.
— Пара на том конце стола — родители невесты, — прошептал Давин. Пока мы чесали языки, он не сводил глаз с пирующих. — Они только что послали слугу за огоньком — хотят зажечь светильник.
— Пора начинать второе действие, — кивнул Мак-Аллистер. — Это уже по моей части. Потерпите, хорошо?
Улыбка согнала тень с его лица. Да, скорее всего мое грязное прошлое отпугнуло его окончательно. Он заставил меня ухватить его под локоть — так, чтобы самому держать кружку обеими руками, — и направился к праздничному столу, покачиваясь, словно выпил не меньше, чем они.
— Наши поздравления, добрые господа, — провозгласил он слегка заплетающимся языком и поклонился светловолосой паре во главе стола. — Извините, что помешал вашему веселью, но я просто не мог удержаться — такое знаменательное событие, — примите наилучшие пожелания жениху и невесте… тем более что сам я сейчас одарен так щедро… — Он чуть прижал локтем мою руку, и я поняла намек и прильнула к нему. — Эй, хозяин! По одной этим добрым удемам! Угощаю! Пью за счастливый союз! — Он лихо опрокинул кружку и стукнул ею о поднос, где уже громоздилась целая гора пустой посуды. — Да благословит их Тьясса… всеми своими благословениями! — И тут, к полному моему изумлению, он крепко обнял меня и нежно, так нежно, что это вовсе не вязалось с балаганом, который мы устроили, поцеловал в щеку. В левую, обожженную. — Я тут вспомнил стихи одного вашего великого поэта… — Он прижал меня к груди — все той же левой, уродливой щекой! — и заговорил на удемском наречии. Слов я не понимала, но теперь язык у него вовсе не заплетался: дивный его голос словно ласкал незнакомые звуки, а ставшие проворными пальцы перебирали, расплетая, пряди моих волос. Когда он умолк, удемы всхлипывали — все до одного. Меня трясло от ужаса.
Гости утирали слезы и осыпали нас благодарностями. И тут Эйдан наклонился и уткнулся лицом мне в шею. Мне пришлось отстраниться, чтобы услышать, что он там шепчет.
— А хочешь, расскажу, как я решил играть на флейте во время урока верховой езды и с размаху налетел на дерево?
От неожиданности я рассмеялась, спрятав лицо у него на груди, а сидевшая ближе всех грузная, рыхлая удемская женщина, сопя и всхлипывая, бормотала: «Дар Тьяссы… Счастливица, счастливица…» Нас с головы до ног увили маргаритками и молочаем, и мы выбежали за дверь, сопровождаемые дурацкими криками про семя Уле и утробу Норлы.
— Нам налево, — прошептала я, пытаясь заставить голову хоть как-то соображать. Слева деревья росли редко, а значит, и Всадников там не было. К тому же там начинались холмы — в них можно быстро скрыться из виду. — Не забывай стонать, дурень! — И мы стонали, вздыхали и хихикали изо всех сил, убегая в лес. Когда мы миновали кольцо Всадников, я потащила Мак-Аллистера к раскидистому дубу, поставила на колени, чтобы не было заметно, какой он длинный, и прижала его голову к груди, прикрыв распущенными волосами.
— Надо отбежать еще дальше в лес, — шепнула я.
Он не ответил. Ему было никак не отдышаться, к тому же Всадники, наверно, были совсем близко — он весь дрожал. Миг спустя мы уже неслись дальше, время от времени останавливаясь, словно не в силах совладать с охватившим нас желанием, и в конце концов нашли темную травянистую низину под кустами боярышника. Мы бросились на землю, и я укрыла нас длинным Эйдановым плащом, стараясь, чтобы тот, кто нас случайно заметит, не увидел и не услышал ничего такого, что не оправдало бы его ожиданий.
Я изо всех сил пыталась сосредоточиться на игре, на притворстве, а не на живом человеке, который лежал рядом со мной, по всей видимости, пуще смерти опасаясь случайно до меня дотронуться. Но вскоре мы замерли. Тихо и смирно лежали мы под плащом, словно и вправду произошло между нами то, что мы изображали. Веселье прошло, мысли остановились. Но и радости нам не было никакой. От балагана остался лишь поцелуй, который я до сих пор чувствовала на обожженной щеке. В жизни не было со мной ничего подобного. «Счастливица…» Распоследняя дура.
Я пошевелилась и села, случайно коснувшись руки Эйдана. Он отпрянул, словно я его обожгла. От отвращения к себе меня мутило. Я сдернула плащ. — Давай скорее. Может, нам повезет и там решат, что мы заснули. Давин сказал, что надо идти на юг и ты знаешь дорогу. Это правда?
— Правда. — Голос его звучал хрипло, и он плотно завернулся в плащ, хотя ночь была теплая. Мы двинулись через лес, посматривая на путеводную звезду, чуть видневшуюся сквозь деревья.
Добравшись до узкой изрытой дороги, мы свернули вправо, по-прежнему не проронив ни слова. Воздух между нами звенел, как бывает душной летней ночью, когда ждешь не дождешься, скорей бы грянул гром.
— Неплохо сыграно, — сказала я наконец. — Все лучше, чем хлысты и оковы.
Он даже тогда не ответил, и я стерла со щеки жаркое воспоминание. Мы шли, зная, что в любую секунду нас может настигнуть погоня и надо будет бежать обратно в лес.
Глава 25
Трижды нам приходилось нырять под деревья, прячась от всаднических патрулей и связных, спешивших по дороге в Аберсвиль. В четвертый раз патруль миновал нас и остановился, перегородив дорогу, в двухстах шагах позади. Командир отдал приказ прочесать лес, и мы бросились бежать — все равно Всадники будут ломиться сквозь подлесок с таким треском, что не услышат нас. Едва мы решили, что вернуться на дорогу гораздо лучше, чем перелезать через упавшие стволы и пробираться по кустам, как увидели следующий патруль. Факелы по обеим сторонам дороги полыхали ярче яркого, но Всадников было всего трое. Идти дальше по лесу мы побоялись — вдруг там нас уже поджидают их сотоварищи, — но и драться против троих мы бы не смогли. Попались. Стоит этим двум патрулям пойти навстречу друг другу — и нам конец.
Мы затаились в кустах, шепотом решая, как быть дальше, и тут послышался неспешный цокот копыт. Верхом… двое… тоненькие, светловолосые, кудрявые — элимы! «Эй, Давин!» — тихонько позвала я. Они этого ждали. Тарвил остановил коня, спешился и в голос объявил, что идет облегчиться. На самом деле элимы устроены совсем не как люди и могут сдерживать подобные нужды днями напролет.
— Берите коней, — велел Тарвил. — Никому и в голову не придет, что вы можете ехать верхом, и к тому же Всадники решат, что через прежние кордоны вы уже прошли.
Времени на размышления у нас не осталось. Если мы замешкаемся, нас вот-вот обнаружат.
— Скачи как можно быстрей и не вздумай останавливаться, — шепнула я Мак-Аллистеру.
Одна надежда — на внезапность. О том, чтобы попытаться заговорить патрульным зубы, нечего и думать. Так что Давин тоже пошел себе в лесок, и мы с Эйданом вскочили в седла. Элимы что-то сказали своим умным лошадкам, крепко шлепнули их по крупам, и мы пролетели между двумя Всадниками, как стрелы из арбалета. Всадники, ругаясь на чем свет стоит, звали сотоварищей и седлали коней. Готова поклясться, что элимы в лесу покатывались со смеху.
Маленькие кор-талайтские лошадки весело скакали по извилистой дороге, и через каких-нибудь полчаса мы оказались на тихих улочках Аберсвиля. Мак-Аллистер привел меня на задний двор какой-то лавчонки. Вывеска гласила: «Мервил, портной».
— Мы остановились здесь, — сказал сенай, показывая на деревянную лестницу, прислоненную к стене высокого узкого дома. — Наша комната там, наверху. Ты ведь устала не меньше, чем я, так что беспорядок тебе не помешает. Мы готовились… В общем, утром все увидишь.
— А ты?
— Я… я лучше тут останусь. Расседлаю коней, подожду элимов.
— Погоди, я тебе помогу.
Я потянулась к пряжкам, но Мак-Аллистер дернул за поводья и отвел лошадь подальше.
— Иди ложись. Прошу тебя. Иди. Я все сам сделаю. Мне надо… — Он говорил сдавленным голосом, опустив глаза.
Я так устала, что решила не спорить и ни о чем не спрашивать. Если ему приятней спать в конюшне, чем в одной комнате со мной, я-то тут при чем? Может, боится, что я его изнасилую? Или, может, до него наконец дошло, что он вот-вот погибнет? Да он же безумен. Какое мне дело, что он там себе думает?
На полу в душной комнатушке над портняжной мастерской лежали пять соломенных тюфяков. Все остальное было завалено всяческой пестрой дребеденью: стопками и кипами шелка и атласа, нитками, бусами, кружевами… На длинном столе высились груды лоскутков, катушек, клубков, обрывков серебряного позумента. Со стен свисали разнообразные наряды, пригодные разве что для шлюх и принцев. Я совершенно не понимала, какое отношение все это имеет к вторжению в абертенский драконий лагерь, и настолько вымоталась, что у меня вовсе не осталось любопытства, — и мне не стало любопытно даже тогда, когда, устроившись наконец на тюфяке, я встретилась взглядом с пустыми глазницами серебряной маски.
Я проснулась сразу после полудня и увидела, что на соседних тюфяках спят Давин и Тарвил. Давин открыл глаза, стоило мне пошевелиться, и вскочил на ноги так резво, будто проспал пятнадцать часов, а не пять.
— Как здорово, Лара, что у нас вчера все получилось! — Он от души зевнул и высунулся в окно. — Неси колбаски! — крикнул он кому-то в саду и пнул Тарвила, свернувшегося на тюфяке у входа: — Поднимайся, засоня! Мы все утро проспали, у нас осталось всего-то полдня!
Тарвил застонал и натянул на голову одеяло. В Кор-Талайт все знали, что Тарвил спит как бревно, а проснувшись, еще час не помнит, как разговаривать. Давин примерился было пнуть его еще разок, но придумал кое-что получше. Он щедро полил голову приятеля, одеяло и все прочее водой из цветастого кувшина. Тарвил сел, проклиная все на свете и мотая мокрой головой, а Давин тем временем обернулся, рассмеялся, — должно быть, вид у меня был ошарашенный, — и широким жестом обвел комнату:
— Небось и представить себе не можешь, как мы собираемся пролезть к абертенским драконам?
— Если собираешься засунуть нас в повозку с провизией или учинить какой-нибудь дурацкий спектакль, как Мак-Аллистер в Кор-Неуилл, — и думать забудь. Мы здесь, это прекрасно всем известно, так что от нас чего-нибудь такого и будут ждать. У воинов Двенадцати Семейств с мозгами все в порядке.
— Не знаю, не знаю, — усмехнулся Давин. — Правда, давеча ночью нас чуть не поймали, но на этот раз мы придумали штучку куда позабористей.
— И что вы придумали? Хотите завернуть нас в рулон атласа?
— Ну, в общем… Ладно, пусть тебе Мак-Аллистер все объясняет. — Сенай как раз появился на последней ступеньке лестницы — на локте болтается перевязь с мечом, в руках большое блюдо колбасы.
— Что объяснить? А, все это? — Эйдан поставил блюдо и бросил на стол меч. — Придется еще немного поиграть. Только это будет попроще. — Он стал осторожно раскладывать колбасу по расписным тарелкам и наливать в плошки жидкую кашу. — Попроще, чем в прошлый раз. — Ему удалось без потерь разлить кашу по плошкам, и мы сели завтракать. Аромат был чудный. — Ты говорила, Лара, что в абертенский лагерь вход только один. На самом деле их два. Абертенцы умышленно держат драконов поблизости от дворца. Они видят в этом доказательство мощи, безопасности и процветания государства и любят показывать своих зверей. Всякий раз, когда король Ренальд принимает гостей, он ведет их посмотреть на драконов. В полночь слуги открывают двери на террасу, которая выходит прямо на лагерь. А с террасы к драконам ведет лестница. Хотя по ней, конечно, ходят редко.
— И что, ты собираешься пробраться во дворец и взломать двери на террасу?! — Я не в силах была сдержать презрительную усмешку.
— Вовсе нет. Король Ренальд сам нам ее откроет. — Он подхватил что-то со стола, прикрыл лицо и отвесил мне поклон. Серебряная маска. — Сударыня, могу ли я просить вас почтить своим присутствием бал-маскарад, который устраивает король Ренальд по случаю дня рождения дочери? Мне посчастливилось получить приглашение, и было бы очень грустно отправиться на бал в одиночестве.
Бал! Бал во дворце абертенского короля! Мне пришлось с усилием закрыть разинутый от изумления рот и заставить себя говорить:
— Ты с ума сошел! Совсем спятил! Тебе туда нипочем не пробраться, а если и проберешься… Да никакая маска не превратит меня в знатную даму, даже в королевскую служанку!
Тарвил поспешил в угол и притащил длинное платье темно-зеленого шелка с серебристой нитью:
— Мервил только подол подрубит, и…
— Нипочем такое не надену! — Нет, это просто смешно: что планы, что платье… — Ни за что!
В свободной руке Тарвил держал вторую серебряную маску — на все лицо.
— Мы ненадолго, — извиняющимся тоном сказал Мак-Аллистер, снимая маску. — Мы прибудем в одиннадцать, а король открывает двери в полночь. Мы пойдем на террасу с гостями и останемся там. Элимы говорят, что спрячут твои доспехи в лагере. Подождем всего час — и мы на месте. Никто не заподозрит, что у нас хватит наглости войти во дворец через парадный вход.
— А как мы оттуда выберемся?
Сенай ответил, почти не задумываясь:
— Роэлан нас вынесет.
Чистой воды безумие.
— А если там нет твоего крылатого друга? А если ты с ним не договоришься?!
— Он там! — вмешался Давин. — Я его видел! Дракон возраста Келдара с искривленным плечом!
Я в ярости обернулась к Мак-Аллистеру:
— Я так понимаю, что ты туда пойдешь независимо от того, пойду ли я. Независимо от того, выберешься ты оттуда или нет. И от того, погибнешь ты или свихнешься окончательно. И от того, что я по этому поводу думаю!
— Придется.
Ну что, что, что мне делать? Как его остановить?
— И когда начинается этот твой бал? Я даже танцевать не умею!
Мак-Аллистер разулыбался, как слабоумный.
— Сегодня вечером. Так что ты не успеешь придумать, как меня отговорить. А что до танцев… Я тебя научу.
Весь день всаднические патрули прочесывали элимские кварталы Аберсвиля в поисках сеная-убийцы и похищенной женщины из Клана. Когда воины Клана забарабанили в дверь лавки Мервила, мы с Мак-Аллистером спрятались в шкафу с двойной задней стенкой. Когда Всадники убрались восвояси, Мервил отправил семью и подмастерьев в новое элимское прибежище в горах к югу от Абертена.
— Настали скверные времена, — сказал он.
Под вечер Мак-Аллистер куда-то исчез, а Тарвил взял мою сумку с доспехами и понес в абертенский драконий лагерь. Давин не отставал от меня ни на минуту: он заставил меня вымыться, причесаться и примерить платье, чтобы Мервил мог подрубить подол. Я посылала его подальше раз десять. — Мы с Наримом так не договаривались! Я не нанималась носить шелковые юбки, полировать ногти и позволять всяким вшивым элимам мыть мне голову всякой дрянью, которая воняет, как бордель!
— Так ты не станешь смотреть, как он погибнет?
— Я не стану смотреть, как он обретет величайшее счастье своей жизни, которого он так заслуживает. Нет. Увы, нет. — Он нежно отвел прядь волос с моего изуродованного лица, как делал в те дни, когда я умирала у него на руках. — Но потом я его увижу — и я увижу, как ты, Лара, исполнишь свое предназначение. Ты будешь парить в поднебесье, и весь мир увидит твою красоту, храбрость и честь.
Я со всей силы пришпорила коня и поскакала прочь. Он так и остался стоять на перекрестке, протянув руку мне вслед.
К ночи я спешилась у конюшни во дворе небольшого уютного постоялого двора в лесу в полулиге от Аберсвиля, столицы Абертена. Ярко горели факелы, из распахнутых окон во влажную теплую тьму несся хохот и звуки дудок и рожков. Я поручила лошадь конюху — сонному парнишке-флорианцу с рабским клеймом, выжженным на щеке.
Пока я шла к дверям, перед глазами так и стояла его обожженная щека. В точности как у меня. Мне настолько не хотелось входить в залитую светом комнату, что я обошла дом и скрылась в темноте среди сараев, свинарников и мусорных ям, теснившихся среди деревьев за постоялым двором. Присев у поленницы, я стала ждать, когда закончится веселье и погаснут огни. Но прошло с четверть часа, и по числу пьяных гостей, выбиравшихся за дверь облегчиться, и парочек в венках, убегавших в рощу и затем появлявшихся, задыхаясь и поправляя одежду, я поняла, что здесь гуляют удемскую свадьбу. Это до утра.
Ждать придется долго. Я задремала и проснулась, когда луна уже садилась; повозка, увитая гирляндами, разукрашенная пучками пшеницы и увешанная колокольчиками, увезла счастливых новобрачных в постель, а гости вернулись за стол, чтобы провести еще час-другой, выпивая на посошок.
Настала тишина, и тут я услышала из леса гнусавый отрывистый крик пестрянки. Эта птичка встречается в Элирии куда чаще прочих, и на ее крик никто не обратит внимания. Но тот, кто вырос в палатках Двенадцати Семейств, приучен слышать условные знаки. Резкий писк, два высоких протяжных крика, снова резкий писк и трель. «Все готово». Два свистка, потом один. «Жди приказа». Сигнал пробежал по кольцу среди деревьев, смешиваясь с жужжанием шмелей, шелестом молодой листвы и довольным тявканьем собаки, которой удалось ночью славно поохотиться. Из окон слышался слезливый напев.
С разговорами у Всадников строго. Больше я ничего не узнаю. Кто-то разведал, что Мак-Аллистер здесь. Стоит гостям разойтись — и его схватят, как новорожденного котенка. Оставалось неясным, есть ли у Всадников свой человек в доме и следят ли за сенаем. Если есть, дела наши плохи. Но чутье мне подсказывало, что нет. Лучше поскорее проверить. Гости засобирались домой, они кучками уходили по дороге к городу. Вот-вот пестрянка снова запоет свою смертоносную песенку.
Как зайти внутрь? Если те, кто сидит в засаде, считают входящих и выходящих, мое внезапное появление может заставить их ворваться в дом. Раздался взрыв хохота. С крыльца сбежала очередная парочка в сбившихся на сторону венках и устремилась в кусты — выразить свои надежды на плодовитость новобрачных. Я не успела придумать, как бы мне занять место девушки, как они вернулись назад.
Прошла еще четверть часа. Ожидание было невыносимым. И тут из дома вышел низенький крепыш. Пошатываясь, он добрел до моей поленницы и принялся всласть мочиться, вовсю горланя грустную песню про любовь и юность. Наверно, он целую бочку эля вылакал. Он не успел и штаны поправить, когда я со всей силы пнула его в брюхо. У него дух перехватило. Я затащила его в вонючую коптильню, связала моим ремнем и подвернувшимся обрывком веревки, а потом ласково похлопала по щекам и шепнула:
— Устроим жениху сюрприз. — По всему, он был настолько пьян, что уже не помнил, уехал ли жених. — Посиди здесь тихонько, а он придет — и мы как следует повеселимся. — Удемы обожают грубые розыгрыши.
Моя жертва хихикнула и зашикала сама на себя, бормоча: «Ш-ш-ш… не шуми… пошутим… ш-ш-ш…» Скорее всего, он вот-вот уснет и во сне увидит сплошное веселье. Позаимствовав его плащ, я вперевалку направилась в дом, мыча на ходу.
В общей зале оставалось еще человек двадцать. Большинство сидело за двумя длинными столами, заставленными пустыми кувшинами, корзинами цветов, залитыми элем и заваленными костями, корками и прочими остатками крестьянского пира. Гости горланили хором сразу три разные песни и пили без устали. Из угла доносился храп какого-то толстяка, серая от усталости служанка тащила еще один поднос эля, сонный элим поворачивал над огнем гуся на вертеле. Всадников вроде бы не видно.
Мак-Аллистер и два элима сидели в уголку за маленьким столиком и ни на кого не глядели. Я скинула ворованный плащ, плюхнулась на скамейку рядом с Эйданом и нарушила их сладостный покой.
— Пора тебе отсюда убираться подобру-поздорову, — зашипела я, упредив элимские приветствия, и рассказала, что постоялый двор взят в кольцо Всадников. — Надо притвориться, что мы гости на свадьбе, и уйти по дороге вместе с прочими. — Трое парней, рыдая от избытка чувств и цепляясь друг за дружку, чтобы не упасть, как раз провожали в дверях очередную компанию.
— У них наверняка на дороге есть патруль, — мотнул головой Тарвил.
— Тогда, наверное, лучше через лес, — предложил Мак-Аллистер. — Попробуем пробраться между постами.
— Ничего вы не понимаете! Это же разведчики-Всадники! Чтобы они — и не заметили?!
— Кое-чего они таки не заметят, — хмыкнул Тарвил и кивнул в сторону здоровяка, запустившего руку за корсаж светловолосой красотки. Та покрывала поцелуями его лоснящуюся физиономию. Прочие радостно завопили и принялись осыпать их цветами. Заиграла флейта.
— За дары Тьяссы! — поднял кружку рыжий крестьянин в шляпе с пером. — Пожелаем Уле полсотни сыновей!
— Пусть Норла рожает здоровых ребят! — подхватила морщинистая старуха, одним махом осушив кувшин эля.
Все расхохотались и захлопали в ладоши, а здоровяк со своей дамой, благословенные Тьяссой и увитые цветами, убежали в лесок, на ходу раздевая друг друга. Считается, что чем больше парочек усладит друг друга во время свадебного пира, тем угоднее этот брак будет Тьяссе и тем больше детей будет у новобрачных. Еще две раскрасневшиеся пары уже сгорали от нетерпения.
— Да, такие парочки сегодня вне подозрений… Вот что, угостите-ка их. — Давин положил на стол серебряную монету. — Скажите тост. Докажите, что вы от всей души… — Он кивнул в мою сторону.
Шутит?!
Мак-Аллистер побагровел и уставился в кружку.
— Пойдем по дороге. Если нас остановят — убьем, — отрезала я. — Смешаемся с очередной компанией. Или еще что-нибудь придумаем… Можно поджечь дом и воспользоваться суматохой…
Тарвил меня будто бы и не слышал.
— Ну, тогда можете выбрать себе в пару кого-нибудь из гостей, — хмыкнул он, нахмурившись. — На удемской свадьбе все позволено. Нас с Давином, правда, они вряд ли… — усмехнулся элим. — Но если вы объединитесь, будет куда легче. Как только поймете, что стражники не обращают на вас внимания — ну, придется их, конечно, убеждать, — бегите со всех ног. Мы вас догоним. Встретимся в лавке в Аберсвиле. Эйдан знает. Ну?
Мак-Аллистер кисло взглянул на меня.
— Давайте что-нибудь другое придумаем.
Элимы были правы — надо было спешить.
— Вот что, я могу делать все, что нужно. Ты мне тоже все время это твердил. Вот и докажи.
Давин сочувственно покивал:
— Я понимаю, у всех разные обычаи…
— Хватит болтать, — оборвала его я, стараясь не сорваться на крик. Каждый раз, когда умолкала музыка, я боялась, что услышу крик пестрянки, означающий «Вперед».
— Начинаем, — объявил Давин и придержал за руку сеная, готового подняться. — Авось по ходу дела все сообразите.
Тарвил улыбнулся, поднял кружку и звучным голосом сказителя провозгласил:
— За наших друзей-людей — за их союз, подобного которому не было во все времена!
Не будь мы в таком отчаянном положении, я бы рассмеялась. Мак-Аллистер прикрыл глаза, бормоча: «Велья, богиня дураков, спаси нас». Затем он поднял кружку, чокнулся с Тарвилом и, хлебнув эля, обнял меня за плечи. Явно через силу. Только и думает, как бы не коснуться меня ненароком.
— Ну, твоя очередь, Лара, — прошептал Давин. — Если ты помнишь, мы хотим привлечь побольше внимания. Пока что тебя можно принять за спинку скамейки. — Кажется, эти элимы веселились больше, чем удемы на свадьбе.
— Да приласкай же его, Лара! — посоветовал Тарвил, не в силах сдержать улыбку. — Я точно знаю, первым делом надо ласкаться!
Скрипнув зубами, я сжала руку в перчатке, едва касавшуюся моего плеча, и притянула Эйдана поближе.
— Ничего у нас не выйдет, — шипела я. — Не могу…
— Давай попробуем думать о чем-нибудь другом, — предложил Эйдан, зарываясь носом мне в волосы. — Я тебе рассказывал, как однажды гонял в пещере нетопырей и у меня загорелись волосы? — нежно шепнул он мне на ухо.
Я резко повернулась и уставилась на него. Совсем спятил?!
— О боги, только не смотри на меня, — выдохнул он. Я чувствовала, что он весь пылает от смущения. — Как ты думаешь, эти люди заметят, что элимы нам все подсказывают? Интересно, в театре тоже так ужасно ошибаются, выбирая актеров на роли?
За его шуточками стоял совсем не шуточный страх. Я это прекрасно видела. И вдруг я кое-что поняла. Даже и представить себе не могла…
— Так ты никогда… в молодости… столько знакомых… девушки вокруг так и увивались…
— Времени не было. Все время в пути. Занят был. Боги и музыка. И воспитание очень строгое. Нельзя… даже смотреть толком… только если очень давно знакомы… пока не… в общем, до свадьбы. И я не знаю… Проклятие! Ну что, я совсем красный?!
К полнейшему удовольствию Тарвила и Давина, я расхохоталась. Ну почему у нас все не как у людей?! Я-то думала, он страшно стыдливый, что его отпугивает мое уродство, что ему не по душе мое ехидство… Мне и в голову не приходило, чтобы знатный сенай, который вел жизнь вовсе не отшельническую, — и вдруг девственник! Ну и ну!
— А вот и смейся, — буркнул он мне в ухо. — Сама-то… Тебе же было всего тринадцать, когда ты оказалась у элимов.
— Моя родная палатка была меньше этой комнаты, а в ней жили мои родители, две бабки, два дяди, тетушка, три кузена и старший брат, у которого была куча друзей. Стыдливость и целомудрие в Клане не ценятся. Тут уж волей-неволей все видишь и все слышишь. К тому же девушка из Клана с одиннадцати лет доступна друзьям ее отца и братьев и вообще любому Всаднику. — Сказала — и сказала; но это слишком много говорило о моем месте в Клане. Ничего не было приятного в воспоминаниях о пьяных мужланах и неловких мальчишках в темных углах родительской палатки.
— Ах вот оно что. — Он не знал, что ответить. — Ну что ж, тогда приказывай.
— Пара на том конце стола — родители невесты, — прошептал Давин. Пока мы чесали языки, он не сводил глаз с пирующих. — Они только что послали слугу за огоньком — хотят зажечь светильник.
— Пора начинать второе действие, — кивнул Мак-Аллистер. — Это уже по моей части. Потерпите, хорошо?
Улыбка согнала тень с его лица. Да, скорее всего мое грязное прошлое отпугнуло его окончательно. Он заставил меня ухватить его под локоть — так, чтобы самому держать кружку обеими руками, — и направился к праздничному столу, покачиваясь, словно выпил не меньше, чем они.
— Наши поздравления, добрые господа, — провозгласил он слегка заплетающимся языком и поклонился светловолосой паре во главе стола. — Извините, что помешал вашему веселью, но я просто не мог удержаться — такое знаменательное событие, — примите наилучшие пожелания жениху и невесте… тем более что сам я сейчас одарен так щедро… — Он чуть прижал локтем мою руку, и я поняла намек и прильнула к нему. — Эй, хозяин! По одной этим добрым удемам! Угощаю! Пью за счастливый союз! — Он лихо опрокинул кружку и стукнул ею о поднос, где уже громоздилась целая гора пустой посуды. — Да благословит их Тьясса… всеми своими благословениями! — И тут, к полному моему изумлению, он крепко обнял меня и нежно, так нежно, что это вовсе не вязалось с балаганом, который мы устроили, поцеловал в щеку. В левую, обожженную. — Я тут вспомнил стихи одного вашего великого поэта… — Он прижал меня к груди — все той же левой, уродливой щекой! — и заговорил на удемском наречии. Слов я не понимала, но теперь язык у него вовсе не заплетался: дивный его голос словно ласкал незнакомые звуки, а ставшие проворными пальцы перебирали, расплетая, пряди моих волос. Когда он умолк, удемы всхлипывали — все до одного. Меня трясло от ужаса.
Гости утирали слезы и осыпали нас благодарностями. И тут Эйдан наклонился и уткнулся лицом мне в шею. Мне пришлось отстраниться, чтобы услышать, что он там шепчет.
— А хочешь, расскажу, как я решил играть на флейте во время урока верховой езды и с размаху налетел на дерево?
От неожиданности я рассмеялась, спрятав лицо у него на груди, а сидевшая ближе всех грузная, рыхлая удемская женщина, сопя и всхлипывая, бормотала: «Дар Тьяссы… Счастливица, счастливица…» Нас с головы до ног увили маргаритками и молочаем, и мы выбежали за дверь, сопровождаемые дурацкими криками про семя Уле и утробу Норлы.
— Нам налево, — прошептала я, пытаясь заставить голову хоть как-то соображать. Слева деревья росли редко, а значит, и Всадников там не было. К тому же там начинались холмы — в них можно быстро скрыться из виду. — Не забывай стонать, дурень! — И мы стонали, вздыхали и хихикали изо всех сил, убегая в лес. Когда мы миновали кольцо Всадников, я потащила Мак-Аллистера к раскидистому дубу, поставила на колени, чтобы не было заметно, какой он длинный, и прижала его голову к груди, прикрыв распущенными волосами.
— Надо отбежать еще дальше в лес, — шепнула я.
Он не ответил. Ему было никак не отдышаться, к тому же Всадники, наверно, были совсем близко — он весь дрожал. Миг спустя мы уже неслись дальше, время от времени останавливаясь, словно не в силах совладать с охватившим нас желанием, и в конце концов нашли темную травянистую низину под кустами боярышника. Мы бросились на землю, и я укрыла нас длинным Эйдановым плащом, стараясь, чтобы тот, кто нас случайно заметит, не увидел и не услышал ничего такого, что не оправдало бы его ожиданий.
Я изо всех сил пыталась сосредоточиться на игре, на притворстве, а не на живом человеке, который лежал рядом со мной, по всей видимости, пуще смерти опасаясь случайно до меня дотронуться. Но вскоре мы замерли. Тихо и смирно лежали мы под плащом, словно и вправду произошло между нами то, что мы изображали. Веселье прошло, мысли остановились. Но и радости нам не было никакой. От балагана остался лишь поцелуй, который я до сих пор чувствовала на обожженной щеке. В жизни не было со мной ничего подобного. «Счастливица…» Распоследняя дура.
Я пошевелилась и села, случайно коснувшись руки Эйдана. Он отпрянул, словно я его обожгла. От отвращения к себе меня мутило. Я сдернула плащ. — Давай скорее. Может, нам повезет и там решат, что мы заснули. Давин сказал, что надо идти на юг и ты знаешь дорогу. Это правда?
— Правда. — Голос его звучал хрипло, и он плотно завернулся в плащ, хотя ночь была теплая. Мы двинулись через лес, посматривая на путеводную звезду, чуть видневшуюся сквозь деревья.
Добравшись до узкой изрытой дороги, мы свернули вправо, по-прежнему не проронив ни слова. Воздух между нами звенел, как бывает душной летней ночью, когда ждешь не дождешься, скорей бы грянул гром.
— Неплохо сыграно, — сказала я наконец. — Все лучше, чем хлысты и оковы.
Он даже тогда не ответил, и я стерла со щеки жаркое воспоминание. Мы шли, зная, что в любую секунду нас может настигнуть погоня и надо будет бежать обратно в лес.
Глава 25
Трижды нам приходилось нырять под деревья, прячась от всаднических патрулей и связных, спешивших по дороге в Аберсвиль. В четвертый раз патруль миновал нас и остановился, перегородив дорогу, в двухстах шагах позади. Командир отдал приказ прочесать лес, и мы бросились бежать — все равно Всадники будут ломиться сквозь подлесок с таким треском, что не услышат нас. Едва мы решили, что вернуться на дорогу гораздо лучше, чем перелезать через упавшие стволы и пробираться по кустам, как увидели следующий патруль. Факелы по обеим сторонам дороги полыхали ярче яркого, но Всадников было всего трое. Идти дальше по лесу мы побоялись — вдруг там нас уже поджидают их сотоварищи, — но и драться против троих мы бы не смогли. Попались. Стоит этим двум патрулям пойти навстречу друг другу — и нам конец.
Мы затаились в кустах, шепотом решая, как быть дальше, и тут послышался неспешный цокот копыт. Верхом… двое… тоненькие, светловолосые, кудрявые — элимы! «Эй, Давин!» — тихонько позвала я. Они этого ждали. Тарвил остановил коня, спешился и в голос объявил, что идет облегчиться. На самом деле элимы устроены совсем не как люди и могут сдерживать подобные нужды днями напролет.
— Берите коней, — велел Тарвил. — Никому и в голову не придет, что вы можете ехать верхом, и к тому же Всадники решат, что через прежние кордоны вы уже прошли.
Времени на размышления у нас не осталось. Если мы замешкаемся, нас вот-вот обнаружат.
— Скачи как можно быстрей и не вздумай останавливаться, — шепнула я Мак-Аллистеру.
Одна надежда — на внезапность. О том, чтобы попытаться заговорить патрульным зубы, нечего и думать. Так что Давин тоже пошел себе в лесок, и мы с Эйданом вскочили в седла. Элимы что-то сказали своим умным лошадкам, крепко шлепнули их по крупам, и мы пролетели между двумя Всадниками, как стрелы из арбалета. Всадники, ругаясь на чем свет стоит, звали сотоварищей и седлали коней. Готова поклясться, что элимы в лесу покатывались со смеху.
Маленькие кор-талайтские лошадки весело скакали по извилистой дороге, и через каких-нибудь полчаса мы оказались на тихих улочках Аберсвиля. Мак-Аллистер привел меня на задний двор какой-то лавчонки. Вывеска гласила: «Мервил, портной».
— Мы остановились здесь, — сказал сенай, показывая на деревянную лестницу, прислоненную к стене высокого узкого дома. — Наша комната там, наверху. Ты ведь устала не меньше, чем я, так что беспорядок тебе не помешает. Мы готовились… В общем, утром все увидишь.
— А ты?
— Я… я лучше тут останусь. Расседлаю коней, подожду элимов.
— Погоди, я тебе помогу.
Я потянулась к пряжкам, но Мак-Аллистер дернул за поводья и отвел лошадь подальше.
— Иди ложись. Прошу тебя. Иди. Я все сам сделаю. Мне надо… — Он говорил сдавленным голосом, опустив глаза.
Я так устала, что решила не спорить и ни о чем не спрашивать. Если ему приятней спать в конюшне, чем в одной комнате со мной, я-то тут при чем? Может, боится, что я его изнасилую? Или, может, до него наконец дошло, что он вот-вот погибнет? Да он же безумен. Какое мне дело, что он там себе думает?
На полу в душной комнатушке над портняжной мастерской лежали пять соломенных тюфяков. Все остальное было завалено всяческой пестрой дребеденью: стопками и кипами шелка и атласа, нитками, бусами, кружевами… На длинном столе высились груды лоскутков, катушек, клубков, обрывков серебряного позумента. Со стен свисали разнообразные наряды, пригодные разве что для шлюх и принцев. Я совершенно не понимала, какое отношение все это имеет к вторжению в абертенский драконий лагерь, и настолько вымоталась, что у меня вовсе не осталось любопытства, — и мне не стало любопытно даже тогда, когда, устроившись наконец на тюфяке, я встретилась взглядом с пустыми глазницами серебряной маски.
Я проснулась сразу после полудня и увидела, что на соседних тюфяках спят Давин и Тарвил. Давин открыл глаза, стоило мне пошевелиться, и вскочил на ноги так резво, будто проспал пятнадцать часов, а не пять.
— Как здорово, Лара, что у нас вчера все получилось! — Он от души зевнул и высунулся в окно. — Неси колбаски! — крикнул он кому-то в саду и пнул Тарвила, свернувшегося на тюфяке у входа: — Поднимайся, засоня! Мы все утро проспали, у нас осталось всего-то полдня!
Тарвил застонал и натянул на голову одеяло. В Кор-Талайт все знали, что Тарвил спит как бревно, а проснувшись, еще час не помнит, как разговаривать. Давин примерился было пнуть его еще разок, но придумал кое-что получше. Он щедро полил голову приятеля, одеяло и все прочее водой из цветастого кувшина. Тарвил сел, проклиная все на свете и мотая мокрой головой, а Давин тем временем обернулся, рассмеялся, — должно быть, вид у меня был ошарашенный, — и широким жестом обвел комнату:
— Небось и представить себе не можешь, как мы собираемся пролезть к абертенским драконам?
— Если собираешься засунуть нас в повозку с провизией или учинить какой-нибудь дурацкий спектакль, как Мак-Аллистер в Кор-Неуилл, — и думать забудь. Мы здесь, это прекрасно всем известно, так что от нас чего-нибудь такого и будут ждать. У воинов Двенадцати Семейств с мозгами все в порядке.
— Не знаю, не знаю, — усмехнулся Давин. — Правда, давеча ночью нас чуть не поймали, но на этот раз мы придумали штучку куда позабористей.
— И что вы придумали? Хотите завернуть нас в рулон атласа?
— Ну, в общем… Ладно, пусть тебе Мак-Аллистер все объясняет. — Сенай как раз появился на последней ступеньке лестницы — на локте болтается перевязь с мечом, в руках большое блюдо колбасы.
— Что объяснить? А, все это? — Эйдан поставил блюдо и бросил на стол меч. — Придется еще немного поиграть. Только это будет попроще. — Он стал осторожно раскладывать колбасу по расписным тарелкам и наливать в плошки жидкую кашу. — Попроще, чем в прошлый раз. — Ему удалось без потерь разлить кашу по плошкам, и мы сели завтракать. Аромат был чудный. — Ты говорила, Лара, что в абертенский лагерь вход только один. На самом деле их два. Абертенцы умышленно держат драконов поблизости от дворца. Они видят в этом доказательство мощи, безопасности и процветания государства и любят показывать своих зверей. Всякий раз, когда король Ренальд принимает гостей, он ведет их посмотреть на драконов. В полночь слуги открывают двери на террасу, которая выходит прямо на лагерь. А с террасы к драконам ведет лестница. Хотя по ней, конечно, ходят редко.
— И что, ты собираешься пробраться во дворец и взломать двери на террасу?! — Я не в силах была сдержать презрительную усмешку.
— Вовсе нет. Король Ренальд сам нам ее откроет. — Он подхватил что-то со стола, прикрыл лицо и отвесил мне поклон. Серебряная маска. — Сударыня, могу ли я просить вас почтить своим присутствием бал-маскарад, который устраивает король Ренальд по случаю дня рождения дочери? Мне посчастливилось получить приглашение, и было бы очень грустно отправиться на бал в одиночестве.
Бал! Бал во дворце абертенского короля! Мне пришлось с усилием закрыть разинутый от изумления рот и заставить себя говорить:
— Ты с ума сошел! Совсем спятил! Тебе туда нипочем не пробраться, а если и проберешься… Да никакая маска не превратит меня в знатную даму, даже в королевскую служанку!
Тарвил поспешил в угол и притащил длинное платье темно-зеленого шелка с серебристой нитью:
— Мервил только подол подрубит, и…
— Нипочем такое не надену! — Нет, это просто смешно: что планы, что платье… — Ни за что!
В свободной руке Тарвил держал вторую серебряную маску — на все лицо.
— Мы ненадолго, — извиняющимся тоном сказал Мак-Аллистер, снимая маску. — Мы прибудем в одиннадцать, а король открывает двери в полночь. Мы пойдем на террасу с гостями и останемся там. Элимы говорят, что спрячут твои доспехи в лагере. Подождем всего час — и мы на месте. Никто не заподозрит, что у нас хватит наглости войти во дворец через парадный вход.
— А как мы оттуда выберемся?
Сенай ответил, почти не задумываясь:
— Роэлан нас вынесет.
Чистой воды безумие.
— А если там нет твоего крылатого друга? А если ты с ним не договоришься?!
— Он там! — вмешался Давин. — Я его видел! Дракон возраста Келдара с искривленным плечом!
Я в ярости обернулась к Мак-Аллистеру:
— Я так понимаю, что ты туда пойдешь независимо от того, пойду ли я. Независимо от того, выберешься ты оттуда или нет. И от того, погибнешь ты или свихнешься окончательно. И от того, что я по этому поводу думаю!
— Придется.
Ну что, что, что мне делать? Как его остановить?
— И когда начинается этот твой бал? Я даже танцевать не умею!
Мак-Аллистер разулыбался, как слабоумный.
— Сегодня вечером. Так что ты не успеешь придумать, как меня отговорить. А что до танцев… Я тебя научу.
Весь день всаднические патрули прочесывали элимские кварталы Аберсвиля в поисках сеная-убийцы и похищенной женщины из Клана. Когда воины Клана забарабанили в дверь лавки Мервила, мы с Мак-Аллистером спрятались в шкафу с двойной задней стенкой. Когда Всадники убрались восвояси, Мервил отправил семью и подмастерьев в новое элимское прибежище в горах к югу от Абертена.
— Настали скверные времена, — сказал он.
Под вечер Мак-Аллистер куда-то исчез, а Тарвил взял мою сумку с доспехами и понес в абертенский драконий лагерь. Давин не отставал от меня ни на минуту: он заставил меня вымыться, причесаться и примерить платье, чтобы Мервил мог подрубить подол. Я посылала его подальше раз десять. — Мы с Наримом так не договаривались! Я не нанималась носить шелковые юбки, полировать ногти и позволять всяким вшивым элимам мыть мне голову всякой дрянью, которая воняет, как бордель!