Берг Кэрол. Песня зверя

   Кончик рапиры отскочил от моего жилета, и я твердо решила примерно наказать ее обладателя, но при этом не позволить его напарнику добраться до моей беззащитной спины. Когда мне наконец удалось оттеснить обоих к озеру, причем обладателю рапиры я проткнула бедро, можно было и обернуться. Нарима у осыпи не было. Я в ужасе завертела головой. Нарим, прижавшись к скалам и почти невидимый в их тени, с кинжалом наготове крался к Эйдану — а тот по-прежнему светился, стоя на коленях, и не подозревал об опасности.
   — Эйдан! — ахнула я и рванулась к Нариму, но тут два других элима прыгнули на меня сзади и повалили на песок. — Берегись! — Ни элим, ни сенай не обратили на меня ни малейшего внимания.
   И в этот самый миг из-за валуна у воды разлился яркий желтый свет, и властный голос прогремел:
   — Стойте, элимы! Ни шагу далее. Не двигайтесь, не то стрела моего лейтенанта пронзит вам горло. Именем короля Девлина приказываю вам остановиться.
   Из темноты на нас выбежали какие-то люди, они разоружили Нарима и сдернули двоих его подручных с моей спины. Я поднялась на ноги не сразу: надо было немного полежать, прижавшись щекой к песку, чувствуя разом и усталость, и облегчение, словно вместе с убийцами с меня сняли бремя жизни, смерти и ответственности за будущее этого мира.
   Нарим, которому один из солдат связывал за спиной руки, прищурясь от факельного света, изумленно глядел на нежданных гостей.
   — Кто вы? И откуда?
   — О мой повелитель… — Я поспешно поднялась с песка и безо всякого урона моему самолюбию склонилась перед темноволосым юным сенаем, ступившим в круг света. Единственная рука этого человека в застенках Кор-Неуилл выхватила меня прямо из рук палача. — Нарим, это Его Королевское Высочество принц Донал, наследник элирийского престола.
   На песок вслед за принцем вышли двадцать воинов в полной выкладке, покрытые кровью и пылью.
   — Я уже боялась, мы вас не дождемся…
   Предложение короля Девлина — покровительство Двенадцати Семействам в обмен на мое освобождение — поначалу вывело верховного командора из себя, но доводы принца Донала оказались весьма убедительными. В конце концов, на кон было поставлено будущее Клана, и Мак-Ихерн все-таки счел за лучшее присягнуть на верность королю Элирии. Верховному командору, еще не оправившемуся от известия об освобождении драконов, волей-неволей пришлось согласиться, что король Девлин — самый сильный из возможных союзников Клана. Но этот союз распался, когда принц вывел меня из драконьего лагеря в ставку Клана. Мой брат заявил, что король Девлин, освободив драконов, утратил право на альянс с Кланом, и поднял восстание Всадников против верховного командора, чтобы отомстить за поруганную всадническую честь, а заодно и потребовать выдачи некоей дочери Клана, предавшей своих сородичей. Так что принц Донал и его отряд сдерживали натиск двух сотен мечников Клана, и только это позволило нам с Давином остаться целыми и невредимыми. Принц рисковал своей жизнью и свободой, потому что некий бывший певец, которого он никогда в глаза не видел, попросил его сделать все возможное для моего спасения. Вот так-то.
   — Вы целы, госпожа моя Лара? — Принц окинул меня встревоженным взглядом.
   Когда я заверила его, что кровь на мне — не моя, он улыбнулся и, указав мне за плечо, спросил:
   — А он? Мы… мы не опоздали?
   Глаза его сияли от изумления, и я обернулась и взглянула на того, кто стоял на коленях у меня за спиной. Было чему изумиться.
   В тот миг Эйдан Мак-Аллистер, несмотря на лохмотья и перемазанное лицо, не имел ничего общего со смертным человечеством. Вокруг него плясали крошечные язычки белого пламени. Глаза его были закрыты, руки распростерты, словно он обнимал ночную тьму. Только теперь, когда шум крови в ушах и возбуждение битвы наконец унялись, я поняла, что он поет — поет тихонько, словно успокаивая ребенка, напуганного страшным сном. Мы смотрели не мигая и слушали как зачарованные, и вот его несравненный голос набрал силу, и над озером полилась песня, исполненная страсти.
   Я собрала последние остатки здравомыслия и отвернулась.
   Нарим не глядел ни на Эйдана, ни на принца, ни даже на солдата, проверяющего, надежно ли связаны его руки, — он видел только элима, оказавшегося в свите Донала.
   — Давин… — уронил Нарим и снова умолк, заметив, как окаменело при взгляде на него лицо его лучшего друга.
   — Такого дурака, как я, свет не видывал, и мне не было бы так тяжело, если бы я не любил тебя по-прежнему! — Давин кинулся к нему, со всей силы рванул кожаный шнурок и сорвал с шеи Нарима кровавик.
   Нарим даже глаз не опустил.
   Давин вихрем развернулся и швырнул красный камень к ногам принца.
   — Мы разыщем остальные, мой повелитель.
   Принц кивнул. Видение за моей спиной чаровало его по-прежнему. Давин повел пятнадцать элирийских солдат к элимским пещерам. Я спряталась в тени нависающей над озером скалы.
   Прошел почти час, прежде чем растаяла в воздухе последняя чистая нота и Эйдан умолк. Вместе с музыкой потухло и пламя, а серебристое сияние сменилось обыкновенным человеческим цветом кожи. Он закрыл глаза руками и тихо произнес несколько слов, очень похожих на древнее наречие, на котором говорят в Клане, но я их не поняла. Он снова попробовал заговорить — с тем же результатом. Было видно, что он сделал над собой изрядное усилие, и третья попытка удалась:
   — Все хорошо, — сказал он. — Все хорошо. — Устало вздохнув, он сел на песок, опустил руки и в изумлении взглянул, моргая, на собравшуюся кругом толпу. Он переводил взгляд с одного лица на другое — на связанного Нарима, который все-таки отвел глаза, на двух его приспешников, на элирийских солдат… и, наконец, увидел моего спасителя. Хотя принц Донал ничем — ни одеждой, ни доспехами — не отличался от окружавших его солдат, разве что пустой левый рукав был заткнут внутрь камзола, Эйдан вскочил и глубоко поклонился принцу, улыбаясь так, что луна померкла.
   — Принц, мой повелитель…
   Принц улыбнулся в ответ:
   — Ты меня узнал?
   — Донал, я узнаю тебя даже на рыночной площади в Валлиоре в праздник урожая!
   — И я тебя. Хотя я застал тебя во время такого таинства, что обознаться было невозможно.
   — А Давин?..
   — Я отправил его с поручением. Он в полном благополучии. А ты? И твой… друг?
   — Он теперь свободен. — Эйдан поднял глаза к небу. — И я тоже. Мы оба свободны. Надеюсь, он хорошо с тобой обращался?
   Тень пережитого отчаяния стерла улыбку с лица юного принца.
   — Я в неоплатном долгу перед вами.
   Они обнялись. Родство между ними было видно без всякого факела.
   — Осторожней, а то как бы мне тебя не обжечь, — рассмеялся Эйдан, отстраняясь, потому что во все стороны полетели искры. — Я пока не понимаю, как с этим справиться.
   Принц, улыбаясь, покачал головой. От избытка чувств голос у него срывался.
   — Я боялся опоздать, но Давин заверил нас, что Лара не даст тебе погибнуть. Всадники, конечно, ничуть не обрадовались, когда мы освободили Лару, и она настояла на том, что отправится сюда в одиночку, а мы тем временем объяснили Всадникам, кто из нас прав. Она даже Давина с собой не взяла, так что в горах у нас был превосходный проводник.
   Эйдан беспокойно огляделся.
   — А Лара? Что с ней? Тут была схватка… О боги, где она?!
   — Цела и невредима. Только не знаю, куда она исчезла.
   Я поглубже забилась в тень и прижалась к влажному камню, мечтая, чтобы все они куда-нибудь поскорее ушли. Мне не было места среди этих людей.
   Они не успели найти мое убежище, когда вернулся Давин. Он тащил большую кожаную сумку. Они с Эйданом приветствовали друг друга как братья.
   — Давин, ты Лару не видел? — первым делом спросил Эйдан.
   Элим беспокойно завертел головой, а потом пожал плечами.
   — Нет. Не видел с тех пор, как ушел в пещеру. Кажется, она не ранена…
   К ним подошел принц, и элим вывалил наземь содержимое сумки. Она была полна кровавиков.
   — Наверное, тут они все, если, конечно, у него не было тайника. Я приведу сюда элимов, и мы все обыщем. Ваши люди окружили в пещере еще нескольких заговорщиков. Большинство негодяев еще в пути.
   Принц кивнул в сторону Нарима, который бесстрастно глядел на происходящее.
   — Как мне с ним поступить? Вообще говоря, тому, кто покушался на жизнь кузена короля Девлина, полагается смертная казнь через повешение…
   Эйдан печально взглянул на Нарима:
   — Отпустите его. Всех отпустите. Никакое человеческое деяние не сравнится с тем, что скоро произойдет. Очень скоро.
   Он взглянул в ясное ночное небо. Тьма застилала звезды. В горах поднялся ветер, над утесами засверкали зарницы.
   — Надо бы всем укрыться, — озабоченно добавил Эйдан. — Они никому не желают зла, но всякого рода случайности…
   Принц явно удивился, но приказал своим воинам отвести пленных элимов обратно в пещеру. Когда солдат взял Нарима за плечо, тот дернулся и угрожающе зарычал. Донал кивнул, и солдаты оставили Нарима у воды, связав ему руки и спутав ноги, чтобы он не смог убежать. Нарим погрузился в молчание и, казалось, не замечал никого вокруг. Я осталась в убежище у подножия скалы. Эйдан не послушался собственного совета и взобрался на валун, под которым я пряталась. Принц Донал и Давин присоединились к нему. Они стояли всего в нескольких шагах от меня и ждали неведомо чего.
   Со всех сторон налетели черные тучи. Озеро вспенил ветер. Неумолчный рокот сотрясал горы, надвигаясь все ближе. Нарим медленно и неловко поднялся на ноги и вытянул шею, вглядываясь в небеса.
   — Мак-Аллистер, — хриплым от ужаса голосом спросил он, — что вы наделали?!
   Драконы! В небе над нами их было пятьдесят, а может, и сто, они заслонили звезды, а потом, словно по сигналу герольда, они выпустили в озеро огненный поток. Вода вздыбилась и вскипела, в воздух поднялись облака дыма и пара. Оглушительный порыв ветра и рев водопада, рев пламени и грохот летящих камней возвестили о том, что завал, перегородивший ведущее к озеру ущелье, рухнул. В дыры в скале хлынули из каменной чаши сначала ручейки, а потом потоки воды — они снесли остатки каменной преграды. Драконы, по очереди освобождаясь от огненного заряда, испускали торжествующий вопль и улетали на запад.
   Когда заря окрасила повисший над долиной туман, все уже стихло. Слышался лишь далекий рокот текучей воды. На дне бывшего озера сохли последние лужи. Последний дракон — ослепительное медно-золотистое пятнышко — уселся на утесе над зияющим провалом.
   Давин и принц показались из-за края утеса, под которым им пришлось прятаться, когда в воздухе залетали осколки скал и пролился кипящий дождь, и в полнейшем изумлении уставились на опустевшее озеро. Нарим застыл у края провала, сломленный, отчаявшийся, обессиленный.
   — Теперь они никогда не заговорят с нами, — уронил он. — Они будут дичать и удаляться от нас все больше.
   — Они больше не будут рабами, — тихо отозвался Эйдан, стоявший на огромном валуне. — Никому — ни людям, ни элимам. Озерная вода больше не соблазняет их, и сюда они не вернутся. Вы же знаете — все дело было именно в воде, именно из-за нее вам удалось тогда покорить драконов. В воде содержится нечто, что позволяло драконам понимать нашу речь, но это же нечто и приковало их к кровавикам.
   Нарим был безутешен.
   — Теперь их голоса услышат только такие, как вы, а такие рождаются раз в пятьсот лет!
   — Не бойтесь. Мне еще придется за это заплатить.
   Я не поняла, о чем он говорит. Всем нам придется заплатить за то, что сделано этой ночью. Всему миру придется за это заплатить.
   — А родники? — спросил Давин. — Может появиться еще вода…
   — Гляди, — ответил Эйдан.
   Мгновение спустя одинокий дракон расправил крылья и описал плавный круг над окутанной туманом долиной. Дно озера окатил поток слепяще-белого пламени. Когда огонь потух, дракон взмыл в небо и снова уселся на дальнем утесе.
   Озерное дно оплавилось и превратилось в сверкающую каменную пластину. Родники были погребены под нею на веки вечные.
   Нарим рухнул на колени и спрятал лицо в ладонях. Легко ли пережить крушение пятисотлетних надежд? Несмотря ни на что, мне было за него невыносимо больно.

Глава 35

 
   Принц не стал откладывать суд над Наримом. Свидетелями выступили Давин и элимы — союзники Нарима. Я не могла остаться в стороне, так что, к сожалению, пришлось мне объявиться. Я выбралась из убежища, прошагала мимо Мак-Аллистера, не удостоив его взглядом, и сказала принцу, что прошу слова.
   Принц Донал внимательно выслушал рассказ о том, как нежно Нарим обо мне заботился. Я рассказала ему, как все элимы, не исключая заговорщиков, подвергли опасности свое прибежище ради того, чтобы принять меня к себе. Больше я ничего говорить не стала. Пусть другие расскажут то, что я знаю о преступлениях Нарима. И о моих собственных.
   Принц, конечно, уже понял, что думает Мак-Аллистер, поэтому только спросил, не хочет ли тот что-нибудь сообщить. Мак-Аллистер уклонился. Дурень и слабак. Даже если он и не горит желанием отомстить, неужели не ясно, что должна восторжествовать справедливость? Надо расплачиваться за свои поступки. Разумеется, принц это понимает.
   Я подошла к краю бездны и взглянула на оплавленные камни и растрескавшуюся грязь — все, что осталось от озера огня, ожидая приговора. Мое имя должно было прозвучать в списке осужденных. По зрелом размышлении принц провозгласил, что Нарима не повесят — его и всех элимов-заговорщиков ждет пожизненное изгнание из Элирии. О боги, Эйдан с племянником — одного поля ягоды. Наивные. Глупые. Разве можно с уверенностью сказать, что смирный элим, бредущий по элирийским дорогам, — это точно не Нарим и не его приспешник?
   Но тут принц позвал своего прислужника — писца-татуировщика, который метил запястья воинов, присягнувших на верность принцу. Трое солдат держали Нарима, а татуировщик иглами и тушью нанес ему на лоб — не на запястье — крест и личный знак принца.
   — Носи этот позорный знак вечно, элим, и благодари госпожу Лару и моего родича за то, что ты еще дышишь. Никакие прегрешения нельзя загладить предательством, как нельзя достичь добра, злоупотребив честью воина. Уходи из владений моего отца и не смей больше топтать его тропы.
   Прочих заговорщиков заклеймили тем же знаком.
   Нарим и прочие изгнанники покинули страну в тот же день. Десять элирийских солдат отвели их к границе — они должны были и охранять преступников от возможной мести, и удостовериться в том, что те покинули страну. Мой самый старый друг не сказал мне на прощание ни слова и не заметил протянутой ему руки.
   Моего имени среди осужденных не оказалось.
 
   Несмотря на то что принцу Доналу не терпелось поскорее занять место рядом с отцом, он решил переночевать у Кир-Накай, чтобы дать отдохнуть своему отряду. Многие солдаты были ранены, и всем надо было выспаться после пятидневного марша и яростной схватки в Кор-Неуилл. Принц с благодарностью принял помощь Давина, который раздобыл в разгромленных элимских пещерах еду, одеяла и прочие уцелевшие припасы.
   Мне тоже надо было запастись кое-чем в дорогу. Меня снедало желание поскорее уйти. Теперь Эйдану известно все: я знала, что Нарим намерен подчинить драконов себе, и я знала, что после этого Эйдан должен будет умереть. Нельзя было больше прикидываться, что мои преступления — всего-навсего шалости невоспитанного ребенка. Ну вот и славно. Искушение лгать ему и дальше было так сильно, что впору сойти с ума. Но выносить его взгляд я больше не могла: ведь теперь он знает, что внутри я такая же уродина, как и снаружи.
   Когда Давин и несколько солдат отправились в путь по тропе вдоль берега, я услышала голос Эйдана:
   — Ты не видел, куда делась Лара?
   — Эта женщина все время куда-то исчезает, — ответил ему голос принца. — Мне тоже надо бы с ней поговорить. Думаю взять ее на службу, если она согласится. Я столько о ней слышал и видел ее в деле — не сомневаюсь, что нам понадобятся ее умения и таланты. Сейчас такое начнется…
   Воспользовавшись тем, что два сеная увлечены разговорами, я проскользнула мимо них и догнала Давина на берегу. Я спросила, не найдется ли у него лишних припасов и пары одеял.
   — Надо мне уходить. Лучше сегодня.
   — Все, что у нас есть, — твое, — ответил он. — Можешь не спрашивать.
   Мы двинулись вдоль берега, и тут меня окликнули:
   — Нам надо поговорить, Лара.
   — Не о чем нам разговаривать, — бросила я через плечо. А потом уставилась в спину Давина и стала усердно переставлять ноги.
 
   Мы с Давином вернулись из сожженных пещер сразу после заката. Разгребать там пришлось гораздо дольше, чем я думала, и пришлось отказаться от мысли покинуть проклятую долину засветло. Мы присоединились к принцу и его солдатам; они жарили на костерках кроликов и прочую дичь и бросали беспокойные взгляды на запад. Драконов видно не было. Уничтожая свою порцию ужина, принц, посмеиваясь, рассказал, что полдня надоедал Эйдану болтовней, достойной пятилетнего несмышленыша, и в конце концов тот утомился и заснул, пригревшись на валуне. Элирийские солдаты улеглись спать пораньше, потому что на рассвете собирались отправиться в путь.
   После недели, проведенной в подземельях Мак-Ихерна, я не могла заставить себя спать иначе как под открытым небом. Так что я устроилась под скалой у края бывшего озера, подальше от костров, горько сожалея, что у меня не хватает храбрости идти в темноте. Рядом лежала сумка с запасом еды и воды — все было готово к тому, чтобы покинуть долину при первых же лучах солнца. А до того времени буду прятаться.
   Около полуночи Эйдан слез со своего валуна. Он безудержно зевал и скреб черную щетину на голове, словно пытался содрать паутину, накопившуюся аж за год. Давин предложил ему еды и травяного настоя, который ему предусмотрительно оставили. То, что сенай ответил, понять было невозможно — как вчера. Он с силой протер глаза ладонями и попробовал еще раз.
   — Спасибо, — произнес он с третьей попытки. — У меня внутри пусто, как в Кир-Накай.
   — Мы увидимся утром? — спросил Давин. — Принц отправляется на рассвете.
   — Проснусь. А если нет — кинь в меня камнем.
   — Может, лучше тебе пойти с нами? Будешь под защитой принца. Для того, кому Клан обязан своим крушением, этот мир — место небезопасное.
   Эйдан отхлебнул из кружки и помотал головой.
   — Пока нет. У меня здесь дела.
   — Эйдан Мак-Аллистер, наши жизни принадлежат друг другу, — напомнил элим. — И горевал я уже достаточно.
   — Посмотрим, как пойдут дела. А ты что собираешься делать? Будешь присматривать за моим юным племянником, как присматривал за мной?
   — Он говорил тебе, что просил меня остаться при нем?
   — Это было бы очень… правильно и для элимов, и для Донала, и для тебя. Мир нужно лечить, и, боюсь, он получит еще множество ран, прежде чем мы сможем начать лечение.
   — Я подумаю. — Элим коротко взглянул на меня. — Мы все должны подумать о том, как исцелить собственные сердца. Но сейчас я намерен досконально изучить изнанку моего одеяла. Спокойной ночи, Эйдан.
   — Спокойной ночи, друг. — Сенай остался у костра один. Он рассеянно ворошил угольки, прихлебывая из оставленной Давином кружки.
   Кажется, меня он в темноте не заметил. Вот и славно.
   Я заставила себя смотреть на оплавленную плиту, навеки скрывшую под собой родники, на звезды, на песок, на гальку — куда угодно, лишь бы он не почувствовал, что я гляжу на него.
   Это не помогло.
   — Нам надо поговорить. — Он двигался стремительно и неслышно, как лис, и уже высился надо мной.
   В темноте я не видела его лица.
   — Ты уже веки вечные это твердишь, только все время то не в себе, то под дурманом, то засыпаешь на ходу. По-моему, говорить нам не о чем.
   Боги, боги, ну почему он от меня не отвяжется?!
   Он сел передо мной на песок, скрестив ноги, наморщив лоб. Какая там улыбка.
   — Роэлан хочет, чтобы я ушел с ними.
   — С драконами? Куда? — Изобразить безразличие мне не удалось.
   — Куда они. Дальше в Караг-Хиум. За горы, туда, где они жили раньше.
   — Ты полетишь… — Непрошеные слова вырвались сами собой.
   — Думаю, нет. Поплетусь за ними пешком. Я никогда не буду летать.
   — Но ты же отправил его спасать принца. — Это прозвучало настолько по-детски, что я чуть язык не прикусила. При нем я чувствовала себя просто ужасно — так, словно еще шаг, и я свалюсь за край мира.
   — Донал не сидел на нем верхом. Роэлан нес его в лапе. Но даже если бы Роэлан предложил мне сесть на него, я бы отказался. Это все равно что запрячь Давина. — Боги, боги, он что, оправдывается передо мной? Что с ним?
   Я сделала над собой усилие и вернулась к насущным делам.
   — А как ты будешь жить? Что будешь делать?
   — Не знаю. Они не дадут мне умереть с голоду. Но пока что разговаривать я могу только с Роэланом. Остальные совсем одичали и обезумели. Я нужен, чтобы помочь им вспомнить, кто они и кем когда-то были. Чтобы помочь им поначалу произносить слова — потом-то они и сами смогут.
   — Но теперь нет озера.
   — Зато теперь они в безопасности, — кивнул он. — Времени не было, и выбирать не приходилось. — Он надолго замолчал, и я чувствовала, как за тонкой пленкой этого молчания собираются слова — только ткни, и они польются.
   — Ты собираешься все это делать?
   — Это мой дар.
   Три слова — и в них весь смысл его жизни… Я увидела все, что он чувствовал — радость, изумление, готовность, а за ними и другие чувства — смирение, печаль и…
   — А чего ты боишься-то?
   — Я не знаю, надолго ли меня хватит, сколько я смогу делать это и оставаться самим собой. Когда я говорю с Роэланом, даже недолго, как сегодня, потом даже «Есть хочу» получается только с третьего раза…
   — Я заметила.
   — А ведь еще и это… — Он легонько коснулся моей руки, и в ночное небо взлетела струйка искр. — Я не знаю, кто я, и представления не имею, кем я стану. Мне страшно, потому что я столкнулся с чудом, по сравнению с которым и музыка, и боги, и драконы — детский лепет. — Я почувствовала на себе взгляд темных глаз, обращенный до сих пор вовнутрь. — Ты — жизнь во всей ее полноте, Лара, чудесная, святая, человеческая жизнь, полная любви и боли, радости и печали, храбрости и чести, красоты и шрамов. Если бы я мог быть с тобой… со всем, что есть ты… тогда я ничего не забуду. Я не знаю, куда я иду и надолго ли, но зато знаю, что хочу взять тебя с собой.
   Слепой сенайский дурень! Кем он меня считает? Моя «честь» отправила его в Мазадин, изуродовала его! Из-за моей «храбрости» погибли его друзья! Я вскочила на ноги, чувствуя, что эта ночь поймала меня в западню, что мне не распутать чудовищный клубок мыслей и чувств, который вот-вот разорвет меня в клочья, что я не в состоянии сказать ничего осмысленного. Ну нет у меня таланта ни к музыке, ни к словам!
   — Нет! — выпалила я. — Ты безумный урод, который собирается жить с чудовищами! Найду себе занятие получше!
   Он не стал спорить, не спросил, почему я так решила, даже не показал, как больно я ему сделала этакой грубостью. Он печально улыбнулся и сел на мое место, прислонясь к скале.
   — Ах, Лара, а ты-то чего боишься?
   Некоторое время я шагала туда-сюда по песку и гальке, проклиная ночную тьму, сумятицу в голове, саднивший ожог на руке и полную мою неспособность понять, что же со мной происходит, стоит мне подумать об Эйдане. В конце концов я вернулась, чтобы забрать сумку, спрятаться где-нибудь и броситься бежать со всех ног при первых лучах зари.
   Сенай глядел на меня.
   — Это не конец, — тихонько произнес он мне вслед. — Ты же слышала, что сказал Давин: наши жизни принадлежат друг другу. А от того, что принадлежит мне, я так просто не откажусь, пусть даже снова просить тебя быть со мной мне придется уже по-драконьи.
   Серебристые звезды неспешно плыли над головой, и я заставила себя пойти спать ко входу в пещеры, за скалой.
 
   Меня разбудила песня Эйдана. Он сидел на скале, закрыв глаза, и белое пламя плясало вокруг его головы и рук; стоя рядом с Давином, Доналом и потрясенными элирийскими солдатами, я смотрела и слушала, как дивный голос творит музыку такой пронзительной красоты, что сердце у меня сжималось. Лицо его отражало нечеловеческое блаженство, он пел мелодию своей души, а вдали, на утесах за опустевшим Кир-Накай, сидел и слушал, отблескивая медью в лучах рассвета, величественный темный дракон.
   Бездна зияла у меня за спиной. Я взвалила сумку на плечо и пошла прочь.

Глава 36

 
   Я чую, облака таят грозу.
   В расцвете лето, солнечные дни
   Длинны и светлы; все ж мы предвкушаем
   Тот зимний сон, ту сладостную дрему,
   В которой зачинаем мы детей,
   В которой нам отказывали долго
   Проклятые безжалостные стражи,
   А нынче поутру моя сестра
   Летела на восход.
   Я видел, видел -
   Парила Меттис, утренний туман
   Пронзая, поднималась выше, выше,
   Сверкала чешуя ее на солнце.
   Впервые Меттис складывала песню
   За годы долгие позорнейшего рабства!
   Благословен будь Эйдан: песнь его
   Освободила мой народ из плена,
   Который был нам горше смерти тлена.
 
   Но ты, любимый мой, скорбишь, я вижу;
   Умолкнешь ты, певец богов крылатых, -