Страница:
— И какие могут быть последствия этого испытания? — спросила Келли.
— Если его признают истинным Наследником, находящимся в здравом уме, он сможет получить трон и делать что пожелает. Если его сочтут самозванцем, он будет тотчас же казнен. Если его признают законным Наследником, но с поврежденным рассудком — именно то, чего я опасаюсь, — то не знаю. За тысячу лет такого не случалось ни разу.
— Мы должны двигаться дальше, — сказала Келли, отворачиваясь от окна. — Похоже на то, что мы больше не можем рассчитывать на принца. Получится у него — все к лучшему, но у нас нет времени ждать его. Мы должны отправляться за мальчиком прямо сейчас — сами по себе, если нет другого выхода.
Келли была права. Принц — Кейрон — был сам по себе. Мне следовало отбросить страх и злость и смирить чувства, которые побуждали меня впустую тратить время. Нашими противниками были чародеи, чьи силы я не могла даже представить. Я должна была бороться за своего сына, но сомневалась, что эту битву можно выиграть мечами или войсками.
— Когда станут известны результаты испытания? Барейль сел у огня.
— Через несколько дней, не раньше. А скорее, через несколько недель. В том состоянии, в каком он находится сейчас…
— Тогда, как сказала Келли, нам следует быть готовыми к тому, что придется справляться без него, — подтвердила я. — Но я не стану рисковать жизнью Герика, действуя необдуманно. Вы сказали, они захотят выучить его… натренировать… воспитать его по-своему… это так?
— Это единственное, что кажется разумным, хотя, конечно, я не могу утверждать…
— Это потребует времени. Значит, нам надо воспользоваться этим преимуществом. Нужно найти помощников, которым мы сможем доверять, и продумать работающий план. Мы должны научиться жить в этом мире: обычаи, язык, география, все, что Барейль сможет еще рассказать нам про лордов, зидов и Зев'На. Нам понадобится одежда, не привлекающая внимания. И если для того, чтобы подготовиться, нам потребуется шесть недель, а не шесть дней, значит, так тому и быть. Если же мы бросимся сломя голову, это может слишком дорого нам обойтись. Ты поможешь нам, Барейль?
Дульсе поклонился мне.
— Я с удовольствием поделюсь с вами всем, чем смогу. Принц велел мне служить вам, пока он отсутствует.
Мой гнев грозил снова прорваться наружу.
— Ты хочешь сказать, ты знал о том, через что он собирается пройти? Зная, какой это риск, ты отпустил его, не разбудив меня?
— Он не видел другого выхода и пользы от дальнейших споров. Хоть он и не понимал замысла мастера Дассина, он искренне надеялся, что тот не включает Наставников, вонзающих в него нож и обменивающих его тело на мальчика, — поскольку до сих пор это было единственным разумным планом, который он услышал.
Дульсе спрятал печаль за мягкой улыбкой.
— Это всего лишь шутка, сударыня, и он не запретил мне пересказывать ее вам.
ГЛАВА 20
— Если его признают истинным Наследником, находящимся в здравом уме, он сможет получить трон и делать что пожелает. Если его сочтут самозванцем, он будет тотчас же казнен. Если его признают законным Наследником, но с поврежденным рассудком — именно то, чего я опасаюсь, — то не знаю. За тысячу лет такого не случалось ни разу.
— Мы должны двигаться дальше, — сказала Келли, отворачиваясь от окна. — Похоже на то, что мы больше не можем рассчитывать на принца. Получится у него — все к лучшему, но у нас нет времени ждать его. Мы должны отправляться за мальчиком прямо сейчас — сами по себе, если нет другого выхода.
Келли была права. Принц — Кейрон — был сам по себе. Мне следовало отбросить страх и злость и смирить чувства, которые побуждали меня впустую тратить время. Нашими противниками были чародеи, чьи силы я не могла даже представить. Я должна была бороться за своего сына, но сомневалась, что эту битву можно выиграть мечами или войсками.
— Когда станут известны результаты испытания? Барейль сел у огня.
— Через несколько дней, не раньше. А скорее, через несколько недель. В том состоянии, в каком он находится сейчас…
— Тогда, как сказала Келли, нам следует быть готовыми к тому, что придется справляться без него, — подтвердила я. — Но я не стану рисковать жизнью Герика, действуя необдуманно. Вы сказали, они захотят выучить его… натренировать… воспитать его по-своему… это так?
— Это единственное, что кажется разумным, хотя, конечно, я не могу утверждать…
— Это потребует времени. Значит, нам надо воспользоваться этим преимуществом. Нужно найти помощников, которым мы сможем доверять, и продумать работающий план. Мы должны научиться жить в этом мире: обычаи, язык, география, все, что Барейль сможет еще рассказать нам про лордов, зидов и Зев'На. Нам понадобится одежда, не привлекающая внимания. И если для того, чтобы подготовиться, нам потребуется шесть недель, а не шесть дней, значит, так тому и быть. Если же мы бросимся сломя голову, это может слишком дорого нам обойтись. Ты поможешь нам, Барейль?
Дульсе поклонился мне.
— Я с удовольствием поделюсь с вами всем, чем смогу. Принц велел мне служить вам, пока он отсутствует.
Мой гнев грозил снова прорваться наружу.
— Ты хочешь сказать, ты знал о том, через что он собирается пройти? Зная, какой это риск, ты отпустил его, не разбудив меня?
— Он не видел другого выхода и пользы от дальнейших споров. Хоть он и не понимал замысла мастера Дассина, он искренне надеялся, что тот не включает Наставников, вонзающих в него нож и обменивающих его тело на мальчика, — поскольку до сих пор это было единственным разумным планом, который он услышал.
Дульсе спрятал печаль за мягкой улыбкой.
— Это всего лишь шутка, сударыня, и он не запретил мне пересказывать ее вам.
ГЛАВА 20
ГЕРИК
Яркое солнце грело мое лицо. Я отбросил одеяло, но тут же натянул его обратно, поняв, что лежу под ним голый. Поэтому сначала я сел. Кровать была огромной и высокой, но притом очень жесткой, напоминая скорее стол, чем мамину постель с горами подушек. Спальня была такой же большой, как папин кабинет в Комигоре, но выглядела еще больше из-за того, что в ней было не так много мебели: несколько столов, гигантский камин, несколько стульев из светлого дерева с прямыми спинками и пара подставок для масляных светильников. В одной из стен комнаты были прорезаны высокие окна, в которые било безжалостное солнце.
Я не помню, как оказался здесь. Дарзид снял меня с коня и понес к дыре в скале, но это было последним, что я помнил.
На краю кровати лежала одежда, как раз моего размера. Поскольку я не нашел ничего из собственных вещей, то предположил, что она предназначена мне. Я натянул льняную сорочку и подштанники, а затем слез с кровати, чтобы осмотреться. Некоторые из окон на самом деле оказались дверями, ведущими на балкон, откуда открывался вид на двор, низкие здания и стены. За стенами лежала пустыня — красные утесы и земля до самого горизонта, дым и пыль клубились в воздухе. Солнце, висевшее еще низко над горизонтом, тоже было красным.
Я никогда прежде не видел настоящей пустынной местности. Папа однажды взял меня с собой в восточный Лейран навестить одного кузнеца. Земля там была сухой, плоской и уродливой, но папа сказал, что настоящие пустыни красивы, полные прекрасных оттенков, необычных растений и занятных зверей. В них есть таинственные водоемы, возле которых все и живет. Но сколько я ни смотрел, здесь ничего не росло и не могло похвастаться красотой.
Я вернулся в комнату. Стены спальни не были сплошными, как в Комигоре, — комнаты отделялись друг от друга рядами арок, опирающихся на стройные колоннады. В некоторых проемах стояли кованые металлические подсвечники, в других висели занавеси из плетеных шнуров, колыхающиеся в горячем воздухе с балкона. В каждой стене была одна арка, более широкая, чем остальные, ничем не завешенная и не перекрытая. Я предположил, что они заменяют здесь двери.
По ту сторону одной из таких арок оказалась комната, полностью забитая одеждой и обувью. В Комигоре у меня был сундук, куда складывались мои вещи, у мамы тоже был огромный сундучище и еще резной гардероб, выше папиного роста, чтобы вешать в него платья. Я никогда не видел столько одежды сразу, а она вся к тому же предназначалась для одного человека, поскольку все вещи были одного размера. Рубашки и куртки свисали одна за другой с длинных шестов. Чулки, рейтузы, штаны, нижние рубашки были сложены на полки, до верха которых я не мог бы дотянуться. С крючьев свисали длинные и короткие плащи. Ниже рубашек тянулись ряды обуви — сапоги для ходьбы и верховой езды всех фасонов и мягкие домашние туфли. Здесь не было цветного шелка, оборок или вышивок, которые делала для меня мама. Большая часть была простыми, грубыми рубашками, штанами и куртками вроде тех, которые надевал папа, собираясь на войну. На одной из полок стоял деревянный ящик с пряжками, ремнями и несколькими украшениями — мужскими украшениями. Я не стал ничего трогать.
За другой аркой я нашел ванную комнату. Пол и стены были покрыты расписной плиткой темно-синего и зеленого цветов, глубокая ванна была встроена прямо в пол. Я дотронулся ручки из слоновой кости, и горячая вода полилась из золотой трубы в форме кричащего человека. Я никогда не видел ничего подобного. Когда я убрал руку, вода перестала течь.
Другие арки вели в гостиную с еще более высокими окнами и вторым камином. Перед ним стоял стол, достаточно большой, чтобы за ним можно было есть, и несколько деревянных стульев. За этой комнатой, сразу за очередной аркой, уходила вниз широкая лестница. Я решил одеться, прежде чем спускаться, вернулся в спальню и натянул на себя те вещи, которые лежали на кровати: серую льняную рубашку, черные штаны и куртку, серые чулки и черные кожаные сапоги, немного не доходящие до колен.
Тут же, рядом с одеждой, лежала перевязь с мечом и кинжалом. Они были великолепны. Отполированный до зеркального блеска кинжал был таким острым, что снял с края деревянного стола стружку, как с масла. Рукоять, украшенная изображениями странных существ, превосходно ложилась мне в руку. Клинок оказался настоящей рапирой, по качеству ничем не уступавшей кинжалу. Даже папа оценил бы ее сталь и отделку. А лучше всего было то, что длина ее соответствовала моему росту. Мой учитель фехтования в Комигоре, мастер Фенотте, настаивал, чтобы я пользовался деревянным оружием или старыми хрупкими мечами, укороченными, настолько тупыми и иззубренными, что ими нельзя было проколоть даже краюху хлеба. Если одежда предназначалась мне, значит, и оружие ждало здесь меня, иначе оно бы не лежало там же. И тут я услышал шаги по вымощенному плиткой полу позади меня. Я резко обернулся, выронив ножны с мечом, которые громко лязгнули об пол.
Капитан Дарзид вышел из-под арки, ведущей через гостиную к лестнице. За ним шел почти раздетый человек.
— Нет-нет, ваша светлость, — сказал Дарзид, с улыбкой указывая на ножны, — это оружие, разумеется, ваше, как вы и сами догадались. Носите его, как и подобает юному герцогу. В Зев'На с дворянином, давшим клятву на крови, обращаются не как с ребенком, но выказывают ему подобающее уважение. Вы увидите, жизнь здесь весьма отличается от жизни в поместье, которым правят женщины.
— Зев'На — название этой страны? — спросил я. Мне не хотелось признаваться ему, что я не помню, как мы добрались сюда. Герцог, давший клятву на крови, не мог быть настолько глуп, чтоб не уследить за дорогой, как я.
— Эта страна называется Се Урот, что на местном наречии означает «Пустоши». — Дарзид шагнул к окну. — Это и в самом деле скудная земля — лишенная мягкости и легкомысленных украшений, ее сила видна всем. Если воин хочет достигнуть своей цели, он должен быть суров, как эта земля, а не разряжен, будто шлюха, купаясь в слабости и чувствительности.
Он снова улыбнулся — той самой чересчур дружелюбной улыбкой, которая мне так не нравилась.
— Впрочем, все эти уроки подождут. Мы проделали долгий путь и оказались в безопасности, вдали от ваших врагов. — Он обвел рукой все вокруг. — Этот дом и все, что в нем находится, теперь принадлежит вам, пока вы не покинете Зев'На. Он не так велик, как Комигор, зато он лучше, как мне кажется, и больше вам подходит.
— Все это… мое?
— Да. Хозяева… владыки этих мест… подготовили дом и одежду, когда узнали о вашем прибытии. Вы принимаете подарок?
Я снова принялся глупо таращиться вокруг.
— Он очень хорош.
Полуодетый незнакомец опустился на колени у дверного проема, голова склонена, руки вытянуты в стороны. Дарзид пнул его носком сапога, словно он был какой-то дрянью, валяющейся на дороге, но человек не шелохнулся.
— Этот раб Сефаро будет вашим управляющим. Он будет следить за хозяйством и вашими нуждами. Он, как и все рабы дар'нети, не может говорить без дозволения, иначе вам придется отрезать ему язык. Распоряжайтесь им, как пожелаете. Если он вам не понравится, можете убить его. Он, правда, весьма умел, но у нас найдется, кого поставить на его место, если он будет плохо работать.
Коленопреклоненного человека, казалось, вовсе не удивляли ужасные слова Дарзида. Его короткая серая туника оставляла руки и ноги голыми, а волосы были очень коротко острижены. Широкие металлические полосы окольцовывали шею и запястья. В Лейране не было рабов. Пленников обычно убивали или калечили, если только они не требовались в каменоломнях или шахтах. Те враги, которые не были солдатами, оставались работать, где прежде, и платили налоги в казну нашего короля.
Пока я разглядывал раба и думал, каково это — отрезать другому человеку язык, Дарзид продолжал говорить:
— …Навещать вас время от времени, но скучать вам не придется. Учитель фехтования приступит к вашим тренировкам сегодня в полдень — и это будет не бестолковый учитель танцев вроде того, которого наняла для вас Филомена. Завтра начнутся занятия по рукопашному бою и верховой езде — будете учиться ездить как воин, а не как ребенок. На таких скакунах, какие есть у нас в Зев'На, вам еще ездить не доводилось.
— Но…
— Разве не этого вы хотите? Стать сильным и безжалостным воином, какими были ваши отец и дед?
— Да… Да, разумеется, именно этого, — признал я.
Я был просто поражен стремительностью происходящего. И не был уверен, стоит ли мне задерживаться рядом с Дарзидом. Конечно же, он выяснит, что я колдун, и арестует меня. От мысли, что меня могут сжечь на костре, желудок сворачивался тугим клубком.
Все происходило в точности как сказал Дарзид. В тот полдень я встретил Каладора, моего учителя фехтования. Он был высоким и тощим, руки его, казалось, состояли из веревочных узлов, обтянутых тонким слоем кожи, а глаза были странными, словно глаза статуи, которой забыли сделать зрачки. В одном ухе у него блестело простое золотое кольцо. В первый день занятий он заставлял меня бегать, прыгать, растягиваться, наклоняться и скручиваться — часами, пока все мышцы моего тела не стали ныть. Когда он сказал, что на сегодня мы закончили, мне показалось, что он заметил мое разочарование.
— Пока достаточно, молодой господин. Нам еще работать и работать, прежде чем вы возьметесь за оружие. — Его голос был холоден. — У вас неплохая реакция, но вы слабы и плохо обучены.
Минула целая неделя фехтовальных тренировок, прежде чем я смог опробовать свою рапиру, да и то — только вонзая ее в сухие листья и древесные стружки, которые мой раб бросал с верха стены. К тому времени я успел возненавидеть Каладора. Он постоянно глумился надо мной и говорил, что я похож на изнеженную девицу и что я слишком туп, чтобы понимать, с какого конца у меча острие.
Когда я ошибался, он заставлял меня по часу приседать, держа перед собой на вытянутых руках по кирпичу. Он утверждал, что не может поверить в мое родство с великим фехтовальщиком. Впрочем, уточнял он, наверное, в моем краю фехтовальщики и в подметки не годятся тем, кто живет в Се Урот. Все, о чем я мог думать в эти часы, — это о том, как я должен выучиться, чтобы однажды побить Каладора.
Каждое утро я вставал с рассветом, съедал немного фруктов и сыра и шел прямо на тренировки по фехтованию, продолжавшиеся несколько часов. В середине утра я еще чуть-чуть перекусывал и после еще одного часа упражнений с мечом отправлялся прямиком на площадку для борьбы — маленький внутренний двор, посыпанный песком, — на занятия по рукопашному бою. Два часа спустя, немного отдохнув и попив воды, я шел в конюшни, на урок верховой езды. Мне не приходилось беспокоиться о колдовстве. К заходу солнца я выматывался настолько, что начинал клевать носом еще за ужином.
Огромный, мощный раб по имени Ксено обучал меня рукопашному бою. Он был терпелив и уговаривал меня продолжать занятие, даже когда я бывал весь покрыт синяками и сжимать кулаки — и то было больно. Он сказал, что не будет церемониться со мной, проявляя снисхождение к моей неопытности. Но я знал, что он мог сломать меня как тростинку и все же останавливался, когда дела шли совсем уж тяжко. Он тоже носил железный ошейник — все рабы должны были их носить. Я хотел расспросить Ксено о том, как он попал в рабство, но, как и другим рабам, ему было запрещено разговаривать со мной о том, что не относилось к нашим занятиям. Всех рабов постоянно терзал страх, даже такого сильного, как Ксено.
Учителя верховой езды звали Мерн; как и Каладор, он не был рабом. Как и Каладор, он носил золотое кольцо в ухе, и, когда я смотрел в его глаза, у меня мурашки бежали по коже. Он обходился со мной не так гнусно, как фехтовальщик, но лишь потому, что наездником я был лучшим, чем бойцом. Главная трудность с Мерном заключалась в том, что к нему я приходил к последнему за день, и неважно, истекал ли я кровью после фехтования или был покрыт синяками после рукопашного боя, он ни в чем не отступал от заведенного порядка урока. Бывали дни, когда я настолько уставал, что не мог удержаться в седле, отрабатывая прыжки, или справиться с норовистой лошадью. Казалось, половину отведенного на занятие времени я провожу распростертым на земле. Мерн качал головой и говорил, что я ни на что не годен. Моя техника нуждалась в совершенствовании.
Впрочем, мне нравилось бороться и тренироваться. После всего лишь двух недель я стал крепким и ловким, как никогда раньше. Никто не указывал мне подобающе одеваться, ходить на уроки танцев или быть вежливым. Именно об этом я всегда мечтал.
Тысячи солдат стояли лагерями вокруг крепости. По ночам на равнине можно было увидеть россыпь огней, словно облетевшие с небес звезды. Днем они ходили строем, тренировались или сражались друг с другом. Все это было похоже на муравейник, так их было много. Им позволялось сражаться на тренировках до смерти, в Лейране такого никогда не было. Иногда они выгоняли на равнину толпы слуг и рабов и заставляли их исполнять роль врага. Многие погибали. Почти каждый день я видел, как трупы сваливают в кучу и сжигают. Иногда я чувствовал лишь отвратительный дым, висящий над пустыней. Не требовалось долго жить в Се Урот, чтобы понять, что лорды Зев'На с кем-то воюют.
Однажды, когда я провел в Зев'На уже несколько недель, учитель фехтования Каладор пришел взглянуть на мои тренировки по рукопашному бою. Ксено учил меня, как обезвредить противника, не причиняя ему сильных увечий. Чем дольше мы отрабатывали прием, тем больше лицо Каладора наливалось кровью от гнева. Спустя некоторое время он подозвал Ксено и приказал ему опуститься на колени. Ксено подчинился, что выглядело странно, поскольку он был мощнее Каладора раза в два.
— Чем ты тут занимаешься, раб?
— Я учу юного господина рукопашному бою, как мне и приказано, мастер фехтования.
— Ты учишь его, как оказаться убитым!
— Нет, покорнейше прошу меня простить, мастер фехтования. Я учу его, как выжить, как вести себя, если атакующие превосходят тебя ростом, силой или скоростью, как обезоружить их хитростью.
— Оставить противника невредимым — значит дать ему возможность отомстить юному господину. С его врагами никто не может сравниться в хитрости, с ними нельзя справиться так. Ты насаждаешь слабость, обучая его, как быть убитым!
— Мастер фехтования, я бы никогда не…
— Скажи, раб, кто твой хозяин?
Пот струился по широкому лицу Ксено. Не от нашего поединка.
— Кто же, кроме лордов Зев'На, мастер фехтования? Каладор прикусил губу и положил руку на рабский ошейник Ксено. Тот внезапно побледнел, обмяк, его начало трясти, как от сильного мороза или страха. Каладор нагнулся, глядя в упор на Ксено и не убирая с ошейника давящей руки.
— Это не ответ, раб. Нельзя ли чуточку яснее?
— Никакого другого ответа не может быть, мастер. — Ксено хрипел и задыхался, лицо побагровело, словно ошейник сдавливал его шею.
— Скажи еще раз, раб, и в этот раз будь точнее. Назови имя своего хозяина.
Ксено выпрямил спину, и, хотя он все еще трясся, обливался потом, а лицо его темнело от прихлынувшей крови, голос его был чист и ясен:
— Никого я не назову своим хозяином, кроме истинного владыки Авонара, Наследника могущественного Д'Арната, принца Д'Нателя, да правит он в мире и славе, пока не воскреснут земли Пустынь, и тьма не исчезнет навеки из наших миров!
Ксено проговорил все это, не сорвавшись на крик, несмотря на то, что Каладор вспорол его живот и ему приходилось удерживать внутренности руками. Потом они вывалились на землю, а он упал на них сверху. Мертвым.
Каладор положил руку мне на плечо и оттащил на несколько шагов назад.
— Я так и знал! Этот вонючий пес, несомненно, собирался убить вас!
Хоть я и был немного напуган тем, как близко подобралась ко мне смерть, я с трудом мог представить Ксено слугой злого принца. Он совершенно не выглядел опасным, распростершись в луже крови и кишок. Каладор отослал меня на ранний ужин, подозвав рабов, чтобы они убрали грязь. Но, по правде говоря, до конца дня я и крошки в рот взять не мог.
Харрес, мой новый учитель рукопашного боя, был не рабом, а воином вроде Каладора и Мерна. Он был очень строг и едва не завязывал меня узлами. Как-то раз я замешкался встать после того, как он в двадцатый раз за час швырнул меня оземь. Рука висела плетью, лицо было ободрано о горячий песок. Бок свело так сильно, что я не мог как следует вдохнуть, хотя в полуденный зной перевести дыхание и без того затруднительно.
— Я сказал повторить движение! — орал Харрес. — Вы никогда не сделаете это как надо, если не будете работать!
— Я не могу, — простонал я, едва ли способный встать на четвереньки.
— Хочешь, чтобы я нянчился с тобой, как тот раб?
— Нет, конечно же, нет, — поспешно ответил я.
Но я не понимал, почему Харрес не мог показывать чуть помедленнее, как Ксено. По правде, я продвигался вперед.
Харрес вцепился в мою больную руку и вздернул меня на ноги.
— Давайте я покажу вам, что ваш «заботливый» учитель хотел сделать с вами, что хотят сделать с вами ваши враги!
Он провел меня через крепость, минуя казармы, двор прислуги и загоны для рабов, к вытянутому низкому зданию, построенному из глыб песчаника. Если бы меня еще не вытошнило завтраком на занятиях по фехтованию, отвратительная вонь этого места заставила бы мой желудок вывернуться сейчас. Харрес толкнул меня в дверной проем, мимо ряда пустых деревянных тележек, к каждой из которых был прикован раб. Они сидели здесь на жаре, в грязи и страхе, ожидая, пока им нагрузят тележки. Позади тележек было несколько деревянных площадок и больших ящиков, вокруг которых без устали трудилось еще больше рабов. Сначала я подумал, что на площадках спят люди, но, увидев, как один из рабов срезает волосы с их тел, понял, что лежащие были мертвы.
На другой площадке раб снял ботинок с ноги мертвеца, швырнул в один из ящиков и взялся за второй. Когда он начал стягивать с мертвого тела штаны, Харрес вдруг пнул его.
— Ты, раб, — приказал он, — смотри сюда.
Раб принялся размахивать руками вокруг головы, словно Харрес ударил его по ней. Мастер закричал на него снова и пнул еще несколько раз, прежде чем человек упал на колени и вытянул в стороны руки, как и полагалось рабу. Он был молод, этот человек, и казался здоровым и сильным, но одного взгляда на его лицо было довольно, чтобы понять, что здорово лишь его тело. Из раскрытого рта сбегали ниточки слюны, капавшие на грязную тунику. Язык казался слишком большим дляего рта и свисал на сторону. А глаза… они были ужасны. Их пустота казалась еще хуже, чем у воинов. Он и не думал о том, чтобы бояться, как остальные рабы. Он боялся так, как будто собирался бояться до конца дней.
Харрес дернул раба за короткие волосы, ударил по щеке, толкнул в плечо. Раб дергался и выл, пускал слюни и пытался свернуться клубком.
— Этот человек был выбран учить вас рукопашному бою, юный господин. Он был умен и исполнителен, его тело великолепно тренировано, как вы видите. Мы думали, он прекрасно подходит для преподавания — хорошее применение для раба. Но выяснилось, что Ксено тайно сдружился с ним, обещая помочь ему сбежать. Когда этот молодой раб попытался донести на Ксено, как, и положено, ваш добрый наставник стал пытать его, и превратил вот в это, а сам занял место вашего учителя.
Харрес пнул раба, и тот упал на песок у моих ног. Волна зловония заставила меня отшатнуться. Человек гнил заживо.
— Не эту ли судьбу задумал для вас Ксено? Если бы вы превратились в подобное существо, его хозяину, принцу дар'нети, не пришлось бы бояться вашего возмездия. Запомните, молодой господин. Не доверяйте никому ни в одном из миров. Никому.
Хоть день был невыносимо жарким, меня будто холодной водой окатили.
— Возвращайся к работе.
После нескольких пинков покрытый слюной, песком и грязью раб пополз к мертвому телу и продолжил стягивать с него штаны.
Несмотря на изнурительные тренировки и отвратительные и неприятные вещи, мне нравилось жить в Зев'На. У меня был хороший дом и собственные вещи, которыми я мог распоряжаться как угодно, и я ел только то, что хотел. Лорды и их воины защищали меня от Д'Нателя и других дар'нети, которые хотели превратить меня в подобие омерзительного слюнявого раба. Со мной обращались как с мужчиной, а не как с младенцем. Я знал, что насмешки всего лишь помогали сделать меня сильнее и лучше, а когда не было занятий, все оставляли меня в покое. Но лучше всего было то, что я был слишком занят и измотан для мыслей о чародействе.
Раб Сефаро заботился о моем доме — Сером доме, как его называли. Он готовил ту одежду, что была мне нужна, и приносил еду в гостиную, если я так хотел. Столовая внизу казалась мне ужасно огромной для меня одного. Все оставшееся время, не занятое тренировками и едой, я спал. Мне часто снились папа и Люси. Ксено тоже появлялся в моих снах, зажимая рану в животе, чтобы не выпадали внутренности, и с ним слюнявый раб, на месте которого мог оказаться я сам. И мне по-прежнему снились эти сны про Комигор, казавшиеся более настоящими, чем сама жизнь. Каждое утро я вставал с желанием продолжить тренировки. Я решил, что стану таким же, как папа, — даже лучше, потому что тогда я смогу одолеть принца, его убийцу, с которого и начались все эти беды.
О чем-то, что осталось в Комигоре, я скучал, но становилось все труднее вспомнить, о чем именно. В основном, о книгах. Книги были одной из немногих вещей, которые Сефаро не смог принести по моей просьбе. Он опустился передо мной на колени, разведя в стороны руки, и сказал, что я могу убить его, если мне хочется, но в Зев'На нет никаких книг. Я действительно рассердился на него, потому что не мог поверить, что во всей крепости не было ни одной книги. Я даже представил, каково это — воткнуть в него кинжал. Но я не убил его. Даже если он и врал насчет книг, этот проступок не казался мне заслуживающим смерти. Позже той ночью, когда я вспоминал, каким испуганным он выглядел и как я всерьез собирался его убить, я почувствовал себя довольно странно… леденящий холод внутри. Никто не боялся меня прежде. Зев'На в этом отличалась от прочих известных мне мест. Убийства здесь казались куда более обыденными, чем в Лейране. Мне просто надо было привыкнуть к этому.
Через несколько дней после казни Ксено Дарзид пришел навестить меня. Он стоял у края площадки для фехтования и наблюдал, как Каладор несколько раз сильно ударил меня мечом, а потом принялся насмешничать, когда я попытался контратаковать. Наносить мне легкие порезы и уколы в руки, ноги и щеки, пока я готовился напасть, было одним из любимых развлечений Каладора. В тот день он превзошел самого себя и принялся смеяться надо мной. В его смехе не было ни капли дружелюбия, и ни капли веселья не отражалось в его пустых глазах. Я знал, что капитан Дарзид наблюдает за нами, и потому из кожи вон лез, пытаясь сделать хороший выпад, но Каладор не останавливался. Руки горели и кровоточили. Каладор чиркнул острием клинка мне по лбу, и кровь залила мне лицо. Я так устал, что едва мог держать рапиру, а капитан Дарзид рассмеялся. Ужасное солнце палило сверху, отчего моя голова наливалась свинцом, а синяки — болью. И прежде чем я успел задуматься, я сжал левый кулак и показал, на что способен.
Я не помню, как оказался здесь. Дарзид снял меня с коня и понес к дыре в скале, но это было последним, что я помнил.
На краю кровати лежала одежда, как раз моего размера. Поскольку я не нашел ничего из собственных вещей, то предположил, что она предназначена мне. Я натянул льняную сорочку и подштанники, а затем слез с кровати, чтобы осмотреться. Некоторые из окон на самом деле оказались дверями, ведущими на балкон, откуда открывался вид на двор, низкие здания и стены. За стенами лежала пустыня — красные утесы и земля до самого горизонта, дым и пыль клубились в воздухе. Солнце, висевшее еще низко над горизонтом, тоже было красным.
Я никогда прежде не видел настоящей пустынной местности. Папа однажды взял меня с собой в восточный Лейран навестить одного кузнеца. Земля там была сухой, плоской и уродливой, но папа сказал, что настоящие пустыни красивы, полные прекрасных оттенков, необычных растений и занятных зверей. В них есть таинственные водоемы, возле которых все и живет. Но сколько я ни смотрел, здесь ничего не росло и не могло похвастаться красотой.
Я вернулся в комнату. Стены спальни не были сплошными, как в Комигоре, — комнаты отделялись друг от друга рядами арок, опирающихся на стройные колоннады. В некоторых проемах стояли кованые металлические подсвечники, в других висели занавеси из плетеных шнуров, колыхающиеся в горячем воздухе с балкона. В каждой стене была одна арка, более широкая, чем остальные, ничем не завешенная и не перекрытая. Я предположил, что они заменяют здесь двери.
По ту сторону одной из таких арок оказалась комната, полностью забитая одеждой и обувью. В Комигоре у меня был сундук, куда складывались мои вещи, у мамы тоже был огромный сундучище и еще резной гардероб, выше папиного роста, чтобы вешать в него платья. Я никогда не видел столько одежды сразу, а она вся к тому же предназначалась для одного человека, поскольку все вещи были одного размера. Рубашки и куртки свисали одна за другой с длинных шестов. Чулки, рейтузы, штаны, нижние рубашки были сложены на полки, до верха которых я не мог бы дотянуться. С крючьев свисали длинные и короткие плащи. Ниже рубашек тянулись ряды обуви — сапоги для ходьбы и верховой езды всех фасонов и мягкие домашние туфли. Здесь не было цветного шелка, оборок или вышивок, которые делала для меня мама. Большая часть была простыми, грубыми рубашками, штанами и куртками вроде тех, которые надевал папа, собираясь на войну. На одной из полок стоял деревянный ящик с пряжками, ремнями и несколькими украшениями — мужскими украшениями. Я не стал ничего трогать.
За другой аркой я нашел ванную комнату. Пол и стены были покрыты расписной плиткой темно-синего и зеленого цветов, глубокая ванна была встроена прямо в пол. Я дотронулся ручки из слоновой кости, и горячая вода полилась из золотой трубы в форме кричащего человека. Я никогда не видел ничего подобного. Когда я убрал руку, вода перестала течь.
Другие арки вели в гостиную с еще более высокими окнами и вторым камином. Перед ним стоял стол, достаточно большой, чтобы за ним можно было есть, и несколько деревянных стульев. За этой комнатой, сразу за очередной аркой, уходила вниз широкая лестница. Я решил одеться, прежде чем спускаться, вернулся в спальню и натянул на себя те вещи, которые лежали на кровати: серую льняную рубашку, черные штаны и куртку, серые чулки и черные кожаные сапоги, немного не доходящие до колен.
Тут же, рядом с одеждой, лежала перевязь с мечом и кинжалом. Они были великолепны. Отполированный до зеркального блеска кинжал был таким острым, что снял с края деревянного стола стружку, как с масла. Рукоять, украшенная изображениями странных существ, превосходно ложилась мне в руку. Клинок оказался настоящей рапирой, по качеству ничем не уступавшей кинжалу. Даже папа оценил бы ее сталь и отделку. А лучше всего было то, что длина ее соответствовала моему росту. Мой учитель фехтования в Комигоре, мастер Фенотте, настаивал, чтобы я пользовался деревянным оружием или старыми хрупкими мечами, укороченными, настолько тупыми и иззубренными, что ими нельзя было проколоть даже краюху хлеба. Если одежда предназначалась мне, значит, и оружие ждало здесь меня, иначе оно бы не лежало там же. И тут я услышал шаги по вымощенному плиткой полу позади меня. Я резко обернулся, выронив ножны с мечом, которые громко лязгнули об пол.
Капитан Дарзид вышел из-под арки, ведущей через гостиную к лестнице. За ним шел почти раздетый человек.
— Нет-нет, ваша светлость, — сказал Дарзид, с улыбкой указывая на ножны, — это оружие, разумеется, ваше, как вы и сами догадались. Носите его, как и подобает юному герцогу. В Зев'На с дворянином, давшим клятву на крови, обращаются не как с ребенком, но выказывают ему подобающее уважение. Вы увидите, жизнь здесь весьма отличается от жизни в поместье, которым правят женщины.
— Зев'На — название этой страны? — спросил я. Мне не хотелось признаваться ему, что я не помню, как мы добрались сюда. Герцог, давший клятву на крови, не мог быть настолько глуп, чтоб не уследить за дорогой, как я.
— Эта страна называется Се Урот, что на местном наречии означает «Пустоши». — Дарзид шагнул к окну. — Это и в самом деле скудная земля — лишенная мягкости и легкомысленных украшений, ее сила видна всем. Если воин хочет достигнуть своей цели, он должен быть суров, как эта земля, а не разряжен, будто шлюха, купаясь в слабости и чувствительности.
Он снова улыбнулся — той самой чересчур дружелюбной улыбкой, которая мне так не нравилась.
— Впрочем, все эти уроки подождут. Мы проделали долгий путь и оказались в безопасности, вдали от ваших врагов. — Он обвел рукой все вокруг. — Этот дом и все, что в нем находится, теперь принадлежит вам, пока вы не покинете Зев'На. Он не так велик, как Комигор, зато он лучше, как мне кажется, и больше вам подходит.
— Все это… мое?
— Да. Хозяева… владыки этих мест… подготовили дом и одежду, когда узнали о вашем прибытии. Вы принимаете подарок?
Я снова принялся глупо таращиться вокруг.
— Он очень хорош.
Полуодетый незнакомец опустился на колени у дверного проема, голова склонена, руки вытянуты в стороны. Дарзид пнул его носком сапога, словно он был какой-то дрянью, валяющейся на дороге, но человек не шелохнулся.
— Этот раб Сефаро будет вашим управляющим. Он будет следить за хозяйством и вашими нуждами. Он, как и все рабы дар'нети, не может говорить без дозволения, иначе вам придется отрезать ему язык. Распоряжайтесь им, как пожелаете. Если он вам не понравится, можете убить его. Он, правда, весьма умел, но у нас найдется, кого поставить на его место, если он будет плохо работать.
Коленопреклоненного человека, казалось, вовсе не удивляли ужасные слова Дарзида. Его короткая серая туника оставляла руки и ноги голыми, а волосы были очень коротко острижены. Широкие металлические полосы окольцовывали шею и запястья. В Лейране не было рабов. Пленников обычно убивали или калечили, если только они не требовались в каменоломнях или шахтах. Те враги, которые не были солдатами, оставались работать, где прежде, и платили налоги в казну нашего короля.
Пока я разглядывал раба и думал, каково это — отрезать другому человеку язык, Дарзид продолжал говорить:
— …Навещать вас время от времени, но скучать вам не придется. Учитель фехтования приступит к вашим тренировкам сегодня в полдень — и это будет не бестолковый учитель танцев вроде того, которого наняла для вас Филомена. Завтра начнутся занятия по рукопашному бою и верховой езде — будете учиться ездить как воин, а не как ребенок. На таких скакунах, какие есть у нас в Зев'На, вам еще ездить не доводилось.
— Но…
— Разве не этого вы хотите? Стать сильным и безжалостным воином, какими были ваши отец и дед?
— Да… Да, разумеется, именно этого, — признал я.
Я был просто поражен стремительностью происходящего. И не был уверен, стоит ли мне задерживаться рядом с Дарзидом. Конечно же, он выяснит, что я колдун, и арестует меня. От мысли, что меня могут сжечь на костре, желудок сворачивался тугим клубком.
Все происходило в точности как сказал Дарзид. В тот полдень я встретил Каладора, моего учителя фехтования. Он был высоким и тощим, руки его, казалось, состояли из веревочных узлов, обтянутых тонким слоем кожи, а глаза были странными, словно глаза статуи, которой забыли сделать зрачки. В одном ухе у него блестело простое золотое кольцо. В первый день занятий он заставлял меня бегать, прыгать, растягиваться, наклоняться и скручиваться — часами, пока все мышцы моего тела не стали ныть. Когда он сказал, что на сегодня мы закончили, мне показалось, что он заметил мое разочарование.
— Пока достаточно, молодой господин. Нам еще работать и работать, прежде чем вы возьметесь за оружие. — Его голос был холоден. — У вас неплохая реакция, но вы слабы и плохо обучены.
Минула целая неделя фехтовальных тренировок, прежде чем я смог опробовать свою рапиру, да и то — только вонзая ее в сухие листья и древесные стружки, которые мой раб бросал с верха стены. К тому времени я успел возненавидеть Каладора. Он постоянно глумился надо мной и говорил, что я похож на изнеженную девицу и что я слишком туп, чтобы понимать, с какого конца у меча острие.
Когда я ошибался, он заставлял меня по часу приседать, держа перед собой на вытянутых руках по кирпичу. Он утверждал, что не может поверить в мое родство с великим фехтовальщиком. Впрочем, уточнял он, наверное, в моем краю фехтовальщики и в подметки не годятся тем, кто живет в Се Урот. Все, о чем я мог думать в эти часы, — это о том, как я должен выучиться, чтобы однажды побить Каладора.
Каждое утро я вставал с рассветом, съедал немного фруктов и сыра и шел прямо на тренировки по фехтованию, продолжавшиеся несколько часов. В середине утра я еще чуть-чуть перекусывал и после еще одного часа упражнений с мечом отправлялся прямиком на площадку для борьбы — маленький внутренний двор, посыпанный песком, — на занятия по рукопашному бою. Два часа спустя, немного отдохнув и попив воды, я шел в конюшни, на урок верховой езды. Мне не приходилось беспокоиться о колдовстве. К заходу солнца я выматывался настолько, что начинал клевать носом еще за ужином.
Огромный, мощный раб по имени Ксено обучал меня рукопашному бою. Он был терпелив и уговаривал меня продолжать занятие, даже когда я бывал весь покрыт синяками и сжимать кулаки — и то было больно. Он сказал, что не будет церемониться со мной, проявляя снисхождение к моей неопытности. Но я знал, что он мог сломать меня как тростинку и все же останавливался, когда дела шли совсем уж тяжко. Он тоже носил железный ошейник — все рабы должны были их носить. Я хотел расспросить Ксено о том, как он попал в рабство, но, как и другим рабам, ему было запрещено разговаривать со мной о том, что не относилось к нашим занятиям. Всех рабов постоянно терзал страх, даже такого сильного, как Ксено.
Учителя верховой езды звали Мерн; как и Каладор, он не был рабом. Как и Каладор, он носил золотое кольцо в ухе, и, когда я смотрел в его глаза, у меня мурашки бежали по коже. Он обходился со мной не так гнусно, как фехтовальщик, но лишь потому, что наездником я был лучшим, чем бойцом. Главная трудность с Мерном заключалась в том, что к нему я приходил к последнему за день, и неважно, истекал ли я кровью после фехтования или был покрыт синяками после рукопашного боя, он ни в чем не отступал от заведенного порядка урока. Бывали дни, когда я настолько уставал, что не мог удержаться в седле, отрабатывая прыжки, или справиться с норовистой лошадью. Казалось, половину отведенного на занятие времени я провожу распростертым на земле. Мерн качал головой и говорил, что я ни на что не годен. Моя техника нуждалась в совершенствовании.
Впрочем, мне нравилось бороться и тренироваться. После всего лишь двух недель я стал крепким и ловким, как никогда раньше. Никто не указывал мне подобающе одеваться, ходить на уроки танцев или быть вежливым. Именно об этом я всегда мечтал.
Тысячи солдат стояли лагерями вокруг крепости. По ночам на равнине можно было увидеть россыпь огней, словно облетевшие с небес звезды. Днем они ходили строем, тренировались или сражались друг с другом. Все это было похоже на муравейник, так их было много. Им позволялось сражаться на тренировках до смерти, в Лейране такого никогда не было. Иногда они выгоняли на равнину толпы слуг и рабов и заставляли их исполнять роль врага. Многие погибали. Почти каждый день я видел, как трупы сваливают в кучу и сжигают. Иногда я чувствовал лишь отвратительный дым, висящий над пустыней. Не требовалось долго жить в Се Урот, чтобы понять, что лорды Зев'На с кем-то воюют.
Однажды, когда я провел в Зев'На уже несколько недель, учитель фехтования Каладор пришел взглянуть на мои тренировки по рукопашному бою. Ксено учил меня, как обезвредить противника, не причиняя ему сильных увечий. Чем дольше мы отрабатывали прием, тем больше лицо Каладора наливалось кровью от гнева. Спустя некоторое время он подозвал Ксено и приказал ему опуститься на колени. Ксено подчинился, что выглядело странно, поскольку он был мощнее Каладора раза в два.
— Чем ты тут занимаешься, раб?
— Я учу юного господина рукопашному бою, как мне и приказано, мастер фехтования.
— Ты учишь его, как оказаться убитым!
— Нет, покорнейше прошу меня простить, мастер фехтования. Я учу его, как выжить, как вести себя, если атакующие превосходят тебя ростом, силой или скоростью, как обезоружить их хитростью.
— Оставить противника невредимым — значит дать ему возможность отомстить юному господину. С его врагами никто не может сравниться в хитрости, с ними нельзя справиться так. Ты насаждаешь слабость, обучая его, как быть убитым!
— Мастер фехтования, я бы никогда не…
— Скажи, раб, кто твой хозяин?
Пот струился по широкому лицу Ксено. Не от нашего поединка.
— Кто же, кроме лордов Зев'На, мастер фехтования? Каладор прикусил губу и положил руку на рабский ошейник Ксено. Тот внезапно побледнел, обмяк, его начало трясти, как от сильного мороза или страха. Каладор нагнулся, глядя в упор на Ксено и не убирая с ошейника давящей руки.
— Это не ответ, раб. Нельзя ли чуточку яснее?
— Никакого другого ответа не может быть, мастер. — Ксено хрипел и задыхался, лицо побагровело, словно ошейник сдавливал его шею.
— Скажи еще раз, раб, и в этот раз будь точнее. Назови имя своего хозяина.
Ксено выпрямил спину, и, хотя он все еще трясся, обливался потом, а лицо его темнело от прихлынувшей крови, голос его был чист и ясен:
— Никого я не назову своим хозяином, кроме истинного владыки Авонара, Наследника могущественного Д'Арната, принца Д'Нателя, да правит он в мире и славе, пока не воскреснут земли Пустынь, и тьма не исчезнет навеки из наших миров!
Ксено проговорил все это, не сорвавшись на крик, несмотря на то, что Каладор вспорол его живот и ему приходилось удерживать внутренности руками. Потом они вывалились на землю, а он упал на них сверху. Мертвым.
Каладор положил руку мне на плечо и оттащил на несколько шагов назад.
— Я так и знал! Этот вонючий пес, несомненно, собирался убить вас!
Хоть я и был немного напуган тем, как близко подобралась ко мне смерть, я с трудом мог представить Ксено слугой злого принца. Он совершенно не выглядел опасным, распростершись в луже крови и кишок. Каладор отослал меня на ранний ужин, подозвав рабов, чтобы они убрали грязь. Но, по правде говоря, до конца дня я и крошки в рот взять не мог.
Харрес, мой новый учитель рукопашного боя, был не рабом, а воином вроде Каладора и Мерна. Он был очень строг и едва не завязывал меня узлами. Как-то раз я замешкался встать после того, как он в двадцатый раз за час швырнул меня оземь. Рука висела плетью, лицо было ободрано о горячий песок. Бок свело так сильно, что я не мог как следует вдохнуть, хотя в полуденный зной перевести дыхание и без того затруднительно.
— Я сказал повторить движение! — орал Харрес. — Вы никогда не сделаете это как надо, если не будете работать!
— Я не могу, — простонал я, едва ли способный встать на четвереньки.
— Хочешь, чтобы я нянчился с тобой, как тот раб?
— Нет, конечно же, нет, — поспешно ответил я.
Но я не понимал, почему Харрес не мог показывать чуть помедленнее, как Ксено. По правде, я продвигался вперед.
Харрес вцепился в мою больную руку и вздернул меня на ноги.
— Давайте я покажу вам, что ваш «заботливый» учитель хотел сделать с вами, что хотят сделать с вами ваши враги!
Он провел меня через крепость, минуя казармы, двор прислуги и загоны для рабов, к вытянутому низкому зданию, построенному из глыб песчаника. Если бы меня еще не вытошнило завтраком на занятиях по фехтованию, отвратительная вонь этого места заставила бы мой желудок вывернуться сейчас. Харрес толкнул меня в дверной проем, мимо ряда пустых деревянных тележек, к каждой из которых был прикован раб. Они сидели здесь на жаре, в грязи и страхе, ожидая, пока им нагрузят тележки. Позади тележек было несколько деревянных площадок и больших ящиков, вокруг которых без устали трудилось еще больше рабов. Сначала я подумал, что на площадках спят люди, но, увидев, как один из рабов срезает волосы с их тел, понял, что лежащие были мертвы.
На другой площадке раб снял ботинок с ноги мертвеца, швырнул в один из ящиков и взялся за второй. Когда он начал стягивать с мертвого тела штаны, Харрес вдруг пнул его.
— Ты, раб, — приказал он, — смотри сюда.
Раб принялся размахивать руками вокруг головы, словно Харрес ударил его по ней. Мастер закричал на него снова и пнул еще несколько раз, прежде чем человек упал на колени и вытянул в стороны руки, как и полагалось рабу. Он был молод, этот человек, и казался здоровым и сильным, но одного взгляда на его лицо было довольно, чтобы понять, что здорово лишь его тело. Из раскрытого рта сбегали ниточки слюны, капавшие на грязную тунику. Язык казался слишком большим дляего рта и свисал на сторону. А глаза… они были ужасны. Их пустота казалась еще хуже, чем у воинов. Он и не думал о том, чтобы бояться, как остальные рабы. Он боялся так, как будто собирался бояться до конца дней.
Харрес дернул раба за короткие волосы, ударил по щеке, толкнул в плечо. Раб дергался и выл, пускал слюни и пытался свернуться клубком.
— Этот человек был выбран учить вас рукопашному бою, юный господин. Он был умен и исполнителен, его тело великолепно тренировано, как вы видите. Мы думали, он прекрасно подходит для преподавания — хорошее применение для раба. Но выяснилось, что Ксено тайно сдружился с ним, обещая помочь ему сбежать. Когда этот молодой раб попытался донести на Ксено, как, и положено, ваш добрый наставник стал пытать его, и превратил вот в это, а сам занял место вашего учителя.
Харрес пнул раба, и тот упал на песок у моих ног. Волна зловония заставила меня отшатнуться. Человек гнил заживо.
— Не эту ли судьбу задумал для вас Ксено? Если бы вы превратились в подобное существо, его хозяину, принцу дар'нети, не пришлось бы бояться вашего возмездия. Запомните, молодой господин. Не доверяйте никому ни в одном из миров. Никому.
Хоть день был невыносимо жарким, меня будто холодной водой окатили.
— Возвращайся к работе.
После нескольких пинков покрытый слюной, песком и грязью раб пополз к мертвому телу и продолжил стягивать с него штаны.
Несмотря на изнурительные тренировки и отвратительные и неприятные вещи, мне нравилось жить в Зев'На. У меня был хороший дом и собственные вещи, которыми я мог распоряжаться как угодно, и я ел только то, что хотел. Лорды и их воины защищали меня от Д'Нателя и других дар'нети, которые хотели превратить меня в подобие омерзительного слюнявого раба. Со мной обращались как с мужчиной, а не как с младенцем. Я знал, что насмешки всего лишь помогали сделать меня сильнее и лучше, а когда не было занятий, все оставляли меня в покое. Но лучше всего было то, что я был слишком занят и измотан для мыслей о чародействе.
Раб Сефаро заботился о моем доме — Сером доме, как его называли. Он готовил ту одежду, что была мне нужна, и приносил еду в гостиную, если я так хотел. Столовая внизу казалась мне ужасно огромной для меня одного. Все оставшееся время, не занятое тренировками и едой, я спал. Мне часто снились папа и Люси. Ксено тоже появлялся в моих снах, зажимая рану в животе, чтобы не выпадали внутренности, и с ним слюнявый раб, на месте которого мог оказаться я сам. И мне по-прежнему снились эти сны про Комигор, казавшиеся более настоящими, чем сама жизнь. Каждое утро я вставал с желанием продолжить тренировки. Я решил, что стану таким же, как папа, — даже лучше, потому что тогда я смогу одолеть принца, его убийцу, с которого и начались все эти беды.
О чем-то, что осталось в Комигоре, я скучал, но становилось все труднее вспомнить, о чем именно. В основном, о книгах. Книги были одной из немногих вещей, которые Сефаро не смог принести по моей просьбе. Он опустился передо мной на колени, разведя в стороны руки, и сказал, что я могу убить его, если мне хочется, но в Зев'На нет никаких книг. Я действительно рассердился на него, потому что не мог поверить, что во всей крепости не было ни одной книги. Я даже представил, каково это — воткнуть в него кинжал. Но я не убил его. Даже если он и врал насчет книг, этот проступок не казался мне заслуживающим смерти. Позже той ночью, когда я вспоминал, каким испуганным он выглядел и как я всерьез собирался его убить, я почувствовал себя довольно странно… леденящий холод внутри. Никто не боялся меня прежде. Зев'На в этом отличалась от прочих известных мне мест. Убийства здесь казались куда более обыденными, чем в Лейране. Мне просто надо было привыкнуть к этому.
Через несколько дней после казни Ксено Дарзид пришел навестить меня. Он стоял у края площадки для фехтования и наблюдал, как Каладор несколько раз сильно ударил меня мечом, а потом принялся насмешничать, когда я попытался контратаковать. Наносить мне легкие порезы и уколы в руки, ноги и щеки, пока я готовился напасть, было одним из любимых развлечений Каладора. В тот день он превзошел самого себя и принялся смеяться надо мной. В его смехе не было ни капли дружелюбия, и ни капли веселья не отражалось в его пустых глазах. Я знал, что капитан Дарзид наблюдает за нами, и потому из кожи вон лез, пытаясь сделать хороший выпад, но Каладор не останавливался. Руки горели и кровоточили. Каладор чиркнул острием клинка мне по лбу, и кровь залила мне лицо. Я так устал, что едва мог держать рапиру, а капитан Дарзид рассмеялся. Ужасное солнце палило сверху, отчего моя голова наливалась свинцом, а синяки — болью. И прежде чем я успел задуматься, я сжал левый кулак и показал, на что способен.