Страница:
— Да потому что Дарзид не человек!
Пол дрогнул от ярости, сотрясшей ранее зал совета, но гнев Гар'Дены был обращен не на меня. Он сжал руки так, что, казалось, едва не раскрошил собственные пальцы.
— Мы не больше вашего знаем, кто или что он. Мы знаем, что у него есть, по крайней мере, один союзник среди Наставников. Даже если бы мы были готовы подвергнуть опасности жизнь ребенка, мы бы не осмелились бросить вызов лордам в самом сердце Авонара. Этот город — наша последняя защита. Битва должна состояться вне его стен. Лучше выставить себя глупыми, продажными или слабыми. Позволить им думать, что они снова получили желаемое. А теперь, сударыня, вступаете вы.
— Я не понимаю вас.
Он разжал руки, его плечи поникли, печальная усмешка пробилась сквозь охватившее его уныние.
— Мы рассчитывали найти вас. Какое счастье, что вы попали ко мне, — нам повезло, что наши алчные Наставники не успели при дележке разорвать вас на части.
— Если бы мне пришлось пойти с Экзегетом, я бы сама убила его.
Гар'Дена глубоко вздохнул. Что бы он ни делал, он делал это с великанским размахом.
— Вполне ожидаемо, сударыня, хотя убить Экзегета не так просто. Но раз уж нам удалось избежать этих, безусловно, отвратительных вещей, давайте продолжим. Существует некий план, который вам помогут осуществить. Если вы согласитесь, мы отправим вас в Зев'На спасать сына. Изумление и гнев еще не отпустили меня.
— Я все еще не понимаю. Если вас так заботит мой сын, почему, во имя всех богов, вы не послали кого-то спасти его несколько недель назад? Я вам не нужна!
Хорошее настроение Гар'Дены улетучилось вслед за его яростью, осталась лишь разумная серьезность, ожидаемая от Наставника Гондеи.
— Потому что мы не можем послать дар'нети. Спаситель должен быть из вашего мира. Вы поймете почему, пока будете готовиться. Вы — самый разумный выбор, о вас прекрасно отзываются. Хотя мы должны были проверить вас самостоятельно — убедиться, что вы не ошеломлены чужим миром, не опрометчивы, не глупы, не усугубите ситуацию, вместо того чтобы исправить ее. Мы увидели, как осторожно вы действовали, и убедились, что вы справитесь. И, конечно же, наш план был неосуществим до этой ночи. В опасных водах нужно плыть осторожнее. Это все, что я могу сказать вам. Большее поставит под удар наш план.
В конце концов, я прислушалась к нему. Он терпеливо ждал, пока я пыталась рассуждать.
— Таков был замысел Дассина? — поинтересовалась я.
— Дассину ничего не было известно об этом плане. Но он бы признал, что у нас нет выбора.
— Кто еще с вами?
— Вы этого не узнаете.
Я почувствовала укол сомнения.
— Тогда скажите, мастер Гар'Дена, знал ли о вашем плане Кейрон? Были ли его действия… кинжал… то, что он… было ли это частью вашего плана? Вы довели его до безумия или он сделал это сознательно? Мне необходимо это знать.
Паоло взглянул на меня, любопытство озарило его испачканное, в разводах слез, лицо.
Лицо Гар'Дены замкнулось, он прижал к сердцу увесистый кулак.
— Конечно же, смерть принца не входила в наш план. Мы надеялись… но испытание оказалось гибельным. Казалось, мы показали ему другие возможности, убедили его… О, Вазрина Ваятельница, я не могу говорить об этом. Его смерть — страшный удар для Гондеи и нашего народа. Если нам не удастся вернуть его сына, мы погибли.
Почему же я не ощущала потери, даже после такой горькой речи, как эта? Голос Гар'Дены грозил вот-вот надломиться. Я видела кинжал, кровь и страшную рану. Я видела, как упал Кейрон, как следы жизни покинули его искаженное болью лицо. Но в тот драгоценный миг, когда мы были вместе, его не терзали ни безумие, ни отчаяние. И если он не был безумен, я не могла поверить, что он смог бы убить себя, даже доведенный до крайности.
Итак, я оставила мысли о нем ненадолго, отрешившись от горя, сожаления и тоски. Я лишь шептала про себя ответ нежному эху, все еще звучащему в моем сознании.
«Тебе не за что просить прощения, любимый. Твоя жизнь остается со мной, все, чем ты был, и все, чем останешься для меня».
— Расскажите мне о вашем плане, Наставник.
ГЛАВА 24
Пол дрогнул от ярости, сотрясшей ранее зал совета, но гнев Гар'Дены был обращен не на меня. Он сжал руки так, что, казалось, едва не раскрошил собственные пальцы.
— Мы не больше вашего знаем, кто или что он. Мы знаем, что у него есть, по крайней мере, один союзник среди Наставников. Даже если бы мы были готовы подвергнуть опасности жизнь ребенка, мы бы не осмелились бросить вызов лордам в самом сердце Авонара. Этот город — наша последняя защита. Битва должна состояться вне его стен. Лучше выставить себя глупыми, продажными или слабыми. Позволить им думать, что они снова получили желаемое. А теперь, сударыня, вступаете вы.
— Я не понимаю вас.
Он разжал руки, его плечи поникли, печальная усмешка пробилась сквозь охватившее его уныние.
— Мы рассчитывали найти вас. Какое счастье, что вы попали ко мне, — нам повезло, что наши алчные Наставники не успели при дележке разорвать вас на части.
— Если бы мне пришлось пойти с Экзегетом, я бы сама убила его.
Гар'Дена глубоко вздохнул. Что бы он ни делал, он делал это с великанским размахом.
— Вполне ожидаемо, сударыня, хотя убить Экзегета не так просто. Но раз уж нам удалось избежать этих, безусловно, отвратительных вещей, давайте продолжим. Существует некий план, который вам помогут осуществить. Если вы согласитесь, мы отправим вас в Зев'На спасать сына. Изумление и гнев еще не отпустили меня.
— Я все еще не понимаю. Если вас так заботит мой сын, почему, во имя всех богов, вы не послали кого-то спасти его несколько недель назад? Я вам не нужна!
Хорошее настроение Гар'Дены улетучилось вслед за его яростью, осталась лишь разумная серьезность, ожидаемая от Наставника Гондеи.
— Потому что мы не можем послать дар'нети. Спаситель должен быть из вашего мира. Вы поймете почему, пока будете готовиться. Вы — самый разумный выбор, о вас прекрасно отзываются. Хотя мы должны были проверить вас самостоятельно — убедиться, что вы не ошеломлены чужим миром, не опрометчивы, не глупы, не усугубите ситуацию, вместо того чтобы исправить ее. Мы увидели, как осторожно вы действовали, и убедились, что вы справитесь. И, конечно же, наш план был неосуществим до этой ночи. В опасных водах нужно плыть осторожнее. Это все, что я могу сказать вам. Большее поставит под удар наш план.
В конце концов, я прислушалась к нему. Он терпеливо ждал, пока я пыталась рассуждать.
— Таков был замысел Дассина? — поинтересовалась я.
— Дассину ничего не было известно об этом плане. Но он бы признал, что у нас нет выбора.
— Кто еще с вами?
— Вы этого не узнаете.
Я почувствовала укол сомнения.
— Тогда скажите, мастер Гар'Дена, знал ли о вашем плане Кейрон? Были ли его действия… кинжал… то, что он… было ли это частью вашего плана? Вы довели его до безумия или он сделал это сознательно? Мне необходимо это знать.
Паоло взглянул на меня, любопытство озарило его испачканное, в разводах слез, лицо.
Лицо Гар'Дены замкнулось, он прижал к сердцу увесистый кулак.
— Конечно же, смерть принца не входила в наш план. Мы надеялись… но испытание оказалось гибельным. Казалось, мы показали ему другие возможности, убедили его… О, Вазрина Ваятельница, я не могу говорить об этом. Его смерть — страшный удар для Гондеи и нашего народа. Если нам не удастся вернуть его сына, мы погибли.
Почему же я не ощущала потери, даже после такой горькой речи, как эта? Голос Гар'Дены грозил вот-вот надломиться. Я видела кинжал, кровь и страшную рану. Я видела, как упал Кейрон, как следы жизни покинули его искаженное болью лицо. Но в тот драгоценный миг, когда мы были вместе, его не терзали ни безумие, ни отчаяние. И если он не был безумен, я не могла поверить, что он смог бы убить себя, даже доведенный до крайности.
Итак, я оставила мысли о нем ненадолго, отрешившись от горя, сожаления и тоски. Я лишь шептала про себя ответ нежному эху, все еще звучащему в моем сознании.
«Тебе не за что просить прощения, любимый. Твоя жизнь остается со мной, все, чем ты был, и все, чем останешься для меня».
— Расскажите мне о вашем плане, Наставник.
ГЛАВА 24
КЕЙРОН
Дульсе говорят, что жизнь — это гобелен, который ткет Вазрина Ваятельница, женская половина нашего двойственного божества, и каждому из нас, населяющих этот мир, назначены место и цвет в его чудесном узоре. Валлеорцы же говорят, что жизнь — это сад, где каждому из нас отведена своя клумба, и мы подпитываем или закрываем тех, кто растет рядом с нами, или же сплетаемся друг с другом во взаимной любви или взаимном разрушении. Но я думаю, что мы, дар'нети, правы, когда утверждаем: жизнь — это путь, возникающий у твоих ног и исчезающий за спиной, когда ты идешь вперед. Вот отчего нет смысла оглядываться назад, говоря: «Эх, если бы…» — ведь ты уже не видишь, что осталось позади, или загадывать вперед, ведь дорога твоя еще не проложена. Лучше наслаждаться каждым мигом этого пути, словно он первый или последний. Наверное, мы пришли к такому заключению, поскольку именно в этом черпаем нашу силу — в наслаждении жизнью.
Я никогда не считал себя выдающимся человеком, но, когда я сидел перед Наставниками дар'нети, понимая, что я сделал со своей жизнью, и, размышляя о том, что мне еще предстоит сделать, я мог со всей уверенностью сказать: в обоих мирах ничей опыт не мог сравниться с моим. Разве только история самого Д'Арната — короля-волшебника, который стал воином, настолько могущественного, что он смог связать между собой два мира, человека, почитаемого собственным народом столь высоко, что его преемники никогда не удостаивались его титула и считали высочайшей честью называться его Наследниками. Но даже у Д'Арната была лишь одна жизнь. А я прожил две, и каждую из них — дважды. Первый раз — как положено всем людям, а второй — в памяти. И те десять лет, которые я, по сути, был мертв, моя обездоленная душа была прикована к вместилищу силы — маленькой пирамидке из черного хрусталя — чарами дерзкого Целителя. А потом… Я не мог думать о том, что будет потом.
Моя дрожь тогда не была притворством — одновременно следствие того, через что мне пришлось пройти, и неприятия последующих событий. Когда я сказал: «Еще десять глотков воздуха, и я не смогу удержаться от крика», я в это верил.
Я знал, что мне придется последовать указаниям Дассина и отдать себя в руки Наставников. Все, что я мог дать госпоже Сериане и ее спутникам, — это немного волшебства и надежный меч, но этого не было достаточно. С ребенком все было не просто, а Дассин, единственный, кто разбирался во всех этих сложностях, погиб. Оставшимся после него наследством стала моя жизнь, а все, чего он когда-либо просил от меня взамен, — это доверия. Я не имел права отказать ему в этом.
В тот раз, в «Гостинице трех арфистов», приняв решение, я размышлял, что же мне сказать Сериане, но и представить себе не мог, что она хочет услышать от меня. Как глуп я был… Как слеп… Она злилась, мне казалось, оттого, что я не оправдал ее надежд, что я снова и снова падал у нее на глазах с края этого мира. И, в конце концов, я не открылся никому, кроме своего мадриссе. Я бросил ее, вышел на главную площадь Авонара и назвал свое имя заспанному мальчугану — помощнику пекаря.
Дассин не говорил, что я должен идти тайно, поэтому я понадеялся, что в толпе я буду хоть немного в безопасности. Но это стало куда более грандиозным событием, чем я предполагал. Мы, дар'нети, — романтичный народ и склонны к ритуалам, выражающим наши чувства. На исходе той долгой ночи я также решил подчиниться Мадьялар, а не Экзегету. На встрече в доме Дассина она произвела на меня хорошее впечатление.
— Пойдемте со мной, государь, — говорила Мадьялар, торопливо шагая между колонн галереи.
Ее каблуки постукивали по плитам. Дворцовые ворота с лязгом захлопнулись у нас за спиной.
— Не так быстро, сударыня, — настойчиво и ядовито прошипел Экзегет. — Несмотря на эту прелестную маленькую инсценировку, свидетелями которой мы стали, нельзя забывать о правилах Наставников. Я, как глава совета, проведу первое испытание претендента.
— Мастер Экзегет прав, — заметила Се'Арет.
— Принц сам подчинился мне, а не кому-то другому, — возразила Мадьялар. — Все это видели. Пойдемте, государь.
Она схватила меня за руку и потянула к боковой двери, спрятанной под колоннадой поблизости от высоких главных ворот.
— Вы зарываетесь, Мадьялар! — гаркнул Гар'Дена. — Выбор претендента не имеет значения. Полагаю, Се'Арет, как старшая из нас…
Как и предупреждал меня Барейль, подчинение Мадьялар вызвало бурю протестов. Каждый высказывал свое мнение, пререкался по поводу привилегий и превосходства. Все это время я стоял босой, полуголый, дрожащий от холода и предчувствовал всю унизительность положения — я не мог утереть подтекающий нос, поскольку руки все еще были связаны их проклятой лентой. И, по сути, спорить им было не о чем.
— Я подчинился Мадьялар, — произнес я, отчего все осеклись на полуслове и уставились на меня — то, что я прервал их и вообще заговорил, было явным нарушением ритуала дар'нети. — Она сама определит, что будет наилучшим, или я найду другой способ добиться своих целей. — Я освободил руки от серебряной ленты и вытер ею нос.
Все споры немедленно прекратились. Положение Наследника дает свои преимущества.
Мадьялар, разумеется, была довольна, а Экзегет позеленел от злости, что доставило удовольствие мне. Он поклонился.
— Оставляю вас этой гадюке, государь.
Я думал, он сотрет себе зубы в порошок, скрипя ими от злости.
Мадьялар долго вела меня по коридорам восточного крыла, части дворца, отданной тем Наставникам, которым необходим был рабочий кабинет в самом защищенном здании города. Ее лекторий представлял собой строгую, холодную комнату без окон, как и большинство помещений, приспособленных исключительно для занятий чародейством. Флаконы и коробочки со снадобьями и порошками были аккуратно расставлены на рабочих столах. Небольшие сундучки и расписные шкафчики, в которых хранились кусочки стекла, металла, камней и самоцветов, располагались вдоль темных стен комнаты. Мадьялар дала мне зеленую льняную рубаху и пару сандалий, поскольку моя одежда и обувь остались там, где я их снял. Затем она указала на кресло, стоявшее напротив ее собственного за низким столиком.
— Я польщена, но и удивлена тем, как вы действовали этим утром, Д'Натель. Вы так надолго исчезли сразу после гибели вашего попечителя, а теперь появились для испытания — это выглядит странно. Я полагаю, вы понимаете сами, какому унижению подвергли сейчас Экзегета. Всем известно, что у вас не ладились с ним отношения, но это… это больше похоже на непримиримость. Почему я?
— Я верю, что вы благородны и заботитесь о будущем Авонара и его народа, — ответил я. — Экзегету же не свойственно ни то ни другое.
Она склонила голову в знак благодарности.
— Кроме того, я нахожусь в несколько затруднительном положении, — добавил я.
— Продолжайте.
— Дассин послал меня к вам — не именно к вам, а к Наставникам.
— Дассин? — Она вскочила со стула, голос ее был резок, как лезвие бритвы. — Я так поняла, он был смертельно ранен.
— Я был с ним, когда он умер.
Она слегка отступила назад и спрятала руки под радужно переливающимися одеждами.
— Что он сказал вам?
— Лишь то, что, если произойдут определенные события, я должен буду отдать себя в руки Наставников для испытания. Никаких объяснений. Я надеялся, вы сможете понять, что он имел в виду.
Она быстро обдумала мои слова. Потом снова села на место.
— Мы с Дассином были добрыми друзьями, не близкими, как вы, конечно, знаете, но союзниками. У нас было… общее дело… Возможно, если вы расскажете мне об этих «определенных событиях», упомянутых вами…
— Зиды схватили мальчика. Дассин сказал, что, если тот окажется в Зев'На, я буду должен поступить именно так. Ребенка необходимо спасти.
Мадьялар отбросила с лица, взъерошенные седые волосы и расхохоталась, однако смех казался натянутым и преувеличивал ее веселье.
— И это все? Как это похоже на Дассина! «Я забрал Наследника, укрывал его десять лет, выпустил ненадолго лишь затем, чтобы сохранить Мост, и, да, кстати, рассказал ему, как спасти из Зев'На неизвестного мальчишку». Скажите, государь, что вы хотите от меня? Мы здесь что, в игрушки играем? Я же не дура.
Чего я хотел? Совета? Помощи? Я не понимал, над чем она смеется, но, вероятно, она не представляла, насколько ограничены мои познания. Дассин сказал, что я должен идти к Наставникам для испытания, а не за помощью. Он приучил меня внимательно слушать его и, полагаю, тщательно подбирал слова, понимая, как мало ему осталось. Оставалось верить, что все необходимое откроется мне в ходе испытания — даже если это лишь осознание того, что я слишком изранен, чтобы продолжать.
— Я хочу приступить к испытанию, но не желаю, чтобы в нем принимал участие Экзегет.
Удовольствие растеклось по ее широкому, простоватому лицу.
— Вы понимаете, что во время испытания я проникну в ваш разум. Вы не сможете уклониться от моих вопросов или ответить что-либо помимо правды. Вы этого хотите?
— Да… полагаю, да.
После этого все произошло очень быстро. Мадьялар отперла маленький ящичек красного дерева, стоявший на ее рабочем столе, и достала из него два небольших хрустальных флакона. В одном была жидкость темно-красного, почти черного цвета, содержимое другого было прозрачным, но оказалось густым, словно мед, когда она опорожнила его в серебряный кубок. С осторожностью отмерив красную жидкость, она плеснула ее в тот же самый кубок и оставила на миг, чтобы погасить лампы. Потом она разожгла маленькую керамическую жаровню, стоящую на низком столике между нами. Горсть серого порошка отправилась в огонь и вспыхнула, взвилась искрами, распространив по комнате тяжелый аромат агрины, травы, увеличивающей восприимчивость человека к чарам. И другой, более тонкий, почти неразличимый оттенок чувствовался за острым, насыщенным запахом агрины. Сеннетар, предположил я, мощное средство, использовавшееся, чтобы ослабить контроль над мышцами. Из самой сердцевины пламени тонкая струйка дыма потянулась ко мне. Мадьялар дала мне знак придвинуться и вдохнуть его.
Я едва не передумал. Барейль говорил, что Дассин не доверял никому из Наставников, и, несмотря на это, я был здесь, еще неисцеленный от старых ран, готовый показать их неопытному врачевателю. Оставить себя столь уязвимым… Сеннетар беспокоил меня. Но если я откажусь, что мне делать дальше? Не имея ни единого ответа на этот вопрос, я прекратил задерживать дыхание и вдохнул, позволив дыму курений Мадьялар наполнить мои легкие.
От запаха вскоре закружилась голова. Я так устал… глупо было идти сюда после бессонной ночи. Тогда мне требовалось время подумать, поэтому я и предложил посторожить, пока мои друзья спят. Но стоило мне принять решение, и я тут же захотел выполнить его — прежде, чем госпожа Сериана проснется и заговорит со мной об этом или снова выставит меня бессловесным болваном. Но здесь, в темном кабинете, наблюдая за языками пламени, вдыхая удушливый дым, я чувствовал себя вялым и сонным. Я попытался спросить Мадьялар, не следует ли нам повременить, пока я посплю немного, но не смог выдавить ни слова.
Она стояла передо мной.
— Манглит, — пояснила она, подавая мне серебряный кубок, — зелье, которое мы используем при испытании.
Две жидкости так и не смешались. Темная каплей зависла в прозрачной, так что напиток был похож на яйцо с кроваво-красным желтком, заключенное в серебряную скорлупу кубка.
«Пей до дна», — жестом приказала Мадьялар, поднося кубок к моим губам. Прозрачная жидкость была сладкой, но холодной как лед, она обволакивала язык и горло, зато темная смыла всю сладость и прожгла меня едва не до самых костей. В панике я захотел оттолкнуть кубок, но руки безвольно лежали на подлокотниках кресла, словно морские водоросли, выброшенные приливом, а женщина непреклонно влила в меня остатки питья. Остаток сладкого напитка слегка смягчил мне рот и горло, сухие, ноющие, но не обожженные. Что касается всего остального, моя плоть, мысли и воспоминания были вывернуты наизнанку, открыты каждому, кто возжелает заглянуть в них.
— Неприятно, я знаю, — сообщила Мадьялар, пока я сипел и задыхался, не в состоянии пошевелиться, чтобы помочь себе, — но необходимо. Приступим же. Ваши секреты — секреты Дассина — теперь принадлежат мне, как и вы сами, в некотором смысле. Вы и представить себе не можете… И ведь пришли ко мне сами, добровольно!
Мадьялар снова уселась напротив меня, и выражение ее лица было как у ростовщика, представленного расточительному барону. Ни капли материнского участия. Я начал подозревать, что совершил ужасную ошибку.
Быстро и грубо Мадьялар взломала ворота в мой разум. Ни единый звук не нарушал тишину ее комнаты, кроме треска огня в жаровне. Ее вопросы звучали сразу в моей голове. И хотя я мог говорить вслух, она получала ответы тем же путем, чтобы ни интонация, ни подбор слов не скрыли истину. Я не мог ни уклониться, ни солгать.
Ее вопрос:
Кто этот ребенок в Зев'На?
Мой ответ:
Это сын друга Дассина, человеческий ребенок, похищенный из дома пять дней тому назад.
— Человеческий ребенок! Зачем он зидам?
Я не знаю.
А что вам за дело до этого ребенка?
Дассин велел мне найти его. Он сказал, что, если мальчика заберут в Зев'На прежде, чем я найду его, я должен отдать себя Наставникам для испытания.
И больше ничего?
Больше ничего.
И вы привыкли подчиняться приказам Дассина, даже не понимая их значения, как в этом случае?
Да.
Почему?
Не знаю.
Она была озадачена, и я не мог ее винить, однако я не мог высказаться по собственной воле. Я мог только отвечать на ее вопросы. Мадьялар потеребила губу пальцем.
Чем вы занимались с Дассином с тех пор, как вернулись с Моста?
Я восстанавливал свою память.
Вы… потеряли память? Вы не помнили… чего? Того, что вы делали ночью? Событий недели?
Я ничего не знал о себе.
Ничего! Это случилось, когда вы ходили по Мосту несколько месяцев назад?
Дассин сказал, что бы ни произошло на Мосту, это лишь усилило ущерб, нанесенный раньше.
При первой попытке, —сказала она. — Я знала. Итак, Дассин-Целитель восстанавливал вашу память. К счастью для вас, он был одаренным человеком. И теперь вы полностью восстановлены.
Я не был уверен, были эти слова утверждением или вопросом, но, поскольку в них чувствовалось сомнение, мне пришлось ответить.
Нет.
Глаза Мадьялар расширились.
Не восстановился… Какой части памяти вы еще лишены?
Огромной.
Она продолжала расспрашивать меня о множестве вещей: об Авонаре, о моей семье, о Дассине и Наставниках, о жизни дар'нети. Что-то я знал. Большую часть — нет. Каждому было бы ясно, что я совершенно растерян и ужасающе неполноценен. Никто не назвал бы меня безумцем, но, конечно, она еще не добралась до самой сути. Она только гневно качала головой, видя, как мало я знаю, и вслух комментировала:
— Лишь ребенок, едва ли подросток… Вам хоть имя свое известно?
Должно быть, она почувствовала, какое сомнение пробудил во мне этот вопрос, потому что она сузила свои стальные глаза и выстрелила им прямо мне в душу.
Отвечайте… каково ваше настоящее имя?
Я знал, что я должен ответить, пусть даже и, теряясь от клубов дыма и яростного принуждения питья, которое Мадьялар дала мне. Раз целью испытания было узаконить мое положение, значит, существовал лишь один допустимый ответ. Но под воздействием манглита я был не в состоянии говорить ничего, кроме самой что ни на есть истинной правды.
Я — Кейрон, старший сын барона Мэндийского, владыки Авонара, и его супруги Нэсеи, Певицы.
Мадьялар вскочила с кресла.
Что вы сказали? Где Д'Натель, Наследник Д'Арната?
Ну и конечно, об этом я тоже не мог солгать ей.
Я — Д'Натель, принц Авонара, Наследник Д'Арната.
Как это возможно? Вы наложили на себя чары, позволяющие лгать?
Я не лгу и не знаю, как это оказалось возможным.
Кто такой барон Мэндийский? В Авонаре нет баронов.
Мой отец унаследовал титул барона и регалии правителя от своего отца, Бертранда. Наследование было подтверждено указом Дагоберта, короля Валлеора.
Эти имена ничего мне не говорят. Разве ваш отец — не Д'Март? Барон Мэндийский — это другое имя Д'Марта?
Д'Март — мой отец. Д'Март и барон Мэндийский — не один и тот же человек.
Это безумие. Как у вас может быть два отца?
И этот вопрос, разумеется, вверг меня в привычное балансирование на краю пропасти.
Да спасут меня боги, я не знаю, как это оказалось возможным.
Так вы Наследник или нет?
Я — истинный Наследник Д'Арната.
«Держись, держись за эту мысль, — велел я себе, — пока трещины, раскалывающие твое мироздание, не исчезнут».
Снова и снова допрашивала она меня, вытягивая все, что я знал о своих двух жизнях, о Наставниках, о работе Дассина, о его убийстве. Она постоянно возвращалась в своих вопросах к тайнам, о которых я ничего не знал, и к тому, что я сделал в мире людей, чтобы сохранить Мост, — чего я не мог вспомнить, а еще к тому, как я поверил, будто являюсь двумя людьми сразу. Каждый раз она подталкивала меня к краю пропасти, мне хотелось закричать, чтобы она остановилась прежде, чем я сойду с ума.
Итак, вы и в самом деле не знаете, как и когда вы — этот самый Кейрон из Авонара, Изгнанник, — впервые встретились с Дассином?
Нет.
Возможно, Дассин смог пересечь Мост, чтобы разыскать вас? Поразительно, что вы этого не знаете. Возможно, настоящий Д'Натель был убит четыре месяца назад, а Дассин подменил его разум самозванцем… Нет, я бы заметила. Вероятно, вы все же Д'Натель, но совершенно безумный.
— Пламя хаоса! — вслух выругалась она, пинком отшвырнула корзинку ветвей чиллии и села, уставившись сверху вниз на меня и рассыпавшиеся неопрятной кучей сухую кору, листья и прутья. — Это невыносимо! А все этот монстр с его «сведениями, не подлежащими разглашению»!
Пока я сидел, словно пьяный, оцепеневший, на грани безумия, она размахивала руками и вопила на меня, словно я был еще и кем-то третьим, кто мог бы понять ее гнев.
— Он думает, он может оттереть меня от этой заварушки с ребенком, и каждый раз, когда я, казалось бы, опережаю его, он смеется надо мной. Мне посчастливилось узнать о его встрече с Дассином, но я пришла слишком поздно, чтобы услышать хоть что-нибудь стоящее. А теперь, когда мне представилась возможность играть с ним на равных, я обнаруживаю, что моя добыча — безумец, который считает себя двумя людьми сразу и не может ничего мне сказать о мальчике и о том, кого называют Дарзидом, и зачем эти двое так торопятся в Зев'На. И единственный способ выяснить правду — это попросить помощи у того, кого я ненавижу! Проклятье!
Ее гнев утих до неразборчивого бормотания, она снова рухнула в кресло, выудив из стоящей на столе чаши с камнями для призыва маленький окатыш синего цвета. Глаза ее сверкнули, Мадьялар пробормотала слово, сжала пальцы и бросила камень в огонь, где он раскололся, рассыпался прахом и исчез. Тогда она швырнула чашу через всю комнату, раздался грохот бьющегося стекла, и камешки россыпью раскатились по плитам пола. Последнее отнюдь не являлось частью чар призывания. Постукивая пальцами по столу, она смотрела на меня через редеющую дымку, словно это я устроил весь этот бардак. Потом Мадьялар швырнула в огонь еще одну горсть серого порошка и помахала рукой, направляя дым в мою сторону.
— Небольшая задержка, — кисло процедила она, — будьте уверены, он скоро объявится.
Очень медленно мое затуманенное сознание воспринимало сложные повороты ее монолога. Но все же справилось, так что к тому времени, как появился ее ухмыляющийся коллега-соперник, я уже понял, что это Экзегет.
Найдется ли в мире еще один такой глупец? Если б я мог что-то чувствовать, я бы ужаснулся. Открыть свой разум Экзегету… Три суровых года в детстве я противостоял ему, а теперь, всего лишь за час, отдал ему власть над собой, которой он всегда так жаждал.
— Затруднение, говорите? Единственный Наставник, отважившийся провести испытание Наследника, — ничего другого я и не ожидал.
Злорадство — не будет преувеличением так описать его поведение.
Мадьялар шипела как кошка, но моя загадка самым очевидным образом вынуждала ее сотрудничать с Экзегетом.
— Я еще не встречала того, кто мог бы лгать под воздействием манглита, но его ответы совершенно невероятны.
— Что такого невероятного он сообщил?
— Что он — это два человека сразу: Д'Натель и Изгнанник!
— Длань Вазрина… — тихо протянул Экзегет.
Никогда, насколько мне известно, он не терял самообладания настолько, чтобы божиться, пусть даже в столь мягкой форме.
Итак, все началось сначала. Экзегет оказался несоизмеримо более проницательным и дотошным дознавателем и, побывав моим Наставником, знал, как проникнуть в самую глубь и затронуть самые личные уголки сознания… но лишь Д'Нателя. Кейрона он не знал вовсе.
К тому времени, как он закончил, я наполовину потерял способность воспринимать действительность, улавливая лишь жалкие обрывки их рассуждений. У Мадьялар и Экзегета была некая договоренность с лордами Зев'На. Мальчик каким-то образом нарушил равновесие. Что-то из того, что я рассказал Экзегету, прояснило для него, почему этот ребенок так важен. Мадьялар жаждала выяснить, в чем же дело, и я сам тоже, но сон одолел меня прежде, чем я это услышал.
Я никогда не считал себя выдающимся человеком, но, когда я сидел перед Наставниками дар'нети, понимая, что я сделал со своей жизнью, и, размышляя о том, что мне еще предстоит сделать, я мог со всей уверенностью сказать: в обоих мирах ничей опыт не мог сравниться с моим. Разве только история самого Д'Арната — короля-волшебника, который стал воином, настолько могущественного, что он смог связать между собой два мира, человека, почитаемого собственным народом столь высоко, что его преемники никогда не удостаивались его титула и считали высочайшей честью называться его Наследниками. Но даже у Д'Арната была лишь одна жизнь. А я прожил две, и каждую из них — дважды. Первый раз — как положено всем людям, а второй — в памяти. И те десять лет, которые я, по сути, был мертв, моя обездоленная душа была прикована к вместилищу силы — маленькой пирамидке из черного хрусталя — чарами дерзкого Целителя. А потом… Я не мог думать о том, что будет потом.
Моя дрожь тогда не была притворством — одновременно следствие того, через что мне пришлось пройти, и неприятия последующих событий. Когда я сказал: «Еще десять глотков воздуха, и я не смогу удержаться от крика», я в это верил.
Я знал, что мне придется последовать указаниям Дассина и отдать себя в руки Наставников. Все, что я мог дать госпоже Сериане и ее спутникам, — это немного волшебства и надежный меч, но этого не было достаточно. С ребенком все было не просто, а Дассин, единственный, кто разбирался во всех этих сложностях, погиб. Оставшимся после него наследством стала моя жизнь, а все, чего он когда-либо просил от меня взамен, — это доверия. Я не имел права отказать ему в этом.
В тот раз, в «Гостинице трех арфистов», приняв решение, я размышлял, что же мне сказать Сериане, но и представить себе не мог, что она хочет услышать от меня. Как глуп я был… Как слеп… Она злилась, мне казалось, оттого, что я не оправдал ее надежд, что я снова и снова падал у нее на глазах с края этого мира. И, в конце концов, я не открылся никому, кроме своего мадриссе. Я бросил ее, вышел на главную площадь Авонара и назвал свое имя заспанному мальчугану — помощнику пекаря.
Дассин не говорил, что я должен идти тайно, поэтому я понадеялся, что в толпе я буду хоть немного в безопасности. Но это стало куда более грандиозным событием, чем я предполагал. Мы, дар'нети, — романтичный народ и склонны к ритуалам, выражающим наши чувства. На исходе той долгой ночи я также решил подчиниться Мадьялар, а не Экзегету. На встрече в доме Дассина она произвела на меня хорошее впечатление.
— Пойдемте со мной, государь, — говорила Мадьялар, торопливо шагая между колонн галереи.
Ее каблуки постукивали по плитам. Дворцовые ворота с лязгом захлопнулись у нас за спиной.
— Не так быстро, сударыня, — настойчиво и ядовито прошипел Экзегет. — Несмотря на эту прелестную маленькую инсценировку, свидетелями которой мы стали, нельзя забывать о правилах Наставников. Я, как глава совета, проведу первое испытание претендента.
— Мастер Экзегет прав, — заметила Се'Арет.
— Принц сам подчинился мне, а не кому-то другому, — возразила Мадьялар. — Все это видели. Пойдемте, государь.
Она схватила меня за руку и потянула к боковой двери, спрятанной под колоннадой поблизости от высоких главных ворот.
— Вы зарываетесь, Мадьялар! — гаркнул Гар'Дена. — Выбор претендента не имеет значения. Полагаю, Се'Арет, как старшая из нас…
Как и предупреждал меня Барейль, подчинение Мадьялар вызвало бурю протестов. Каждый высказывал свое мнение, пререкался по поводу привилегий и превосходства. Все это время я стоял босой, полуголый, дрожащий от холода и предчувствовал всю унизительность положения — я не мог утереть подтекающий нос, поскольку руки все еще были связаны их проклятой лентой. И, по сути, спорить им было не о чем.
— Я подчинился Мадьялар, — произнес я, отчего все осеклись на полуслове и уставились на меня — то, что я прервал их и вообще заговорил, было явным нарушением ритуала дар'нети. — Она сама определит, что будет наилучшим, или я найду другой способ добиться своих целей. — Я освободил руки от серебряной ленты и вытер ею нос.
Все споры немедленно прекратились. Положение Наследника дает свои преимущества.
Мадьялар, разумеется, была довольна, а Экзегет позеленел от злости, что доставило удовольствие мне. Он поклонился.
— Оставляю вас этой гадюке, государь.
Я думал, он сотрет себе зубы в порошок, скрипя ими от злости.
Мадьялар долго вела меня по коридорам восточного крыла, части дворца, отданной тем Наставникам, которым необходим был рабочий кабинет в самом защищенном здании города. Ее лекторий представлял собой строгую, холодную комнату без окон, как и большинство помещений, приспособленных исключительно для занятий чародейством. Флаконы и коробочки со снадобьями и порошками были аккуратно расставлены на рабочих столах. Небольшие сундучки и расписные шкафчики, в которых хранились кусочки стекла, металла, камней и самоцветов, располагались вдоль темных стен комнаты. Мадьялар дала мне зеленую льняную рубаху и пару сандалий, поскольку моя одежда и обувь остались там, где я их снял. Затем она указала на кресло, стоявшее напротив ее собственного за низким столиком.
— Я польщена, но и удивлена тем, как вы действовали этим утром, Д'Натель. Вы так надолго исчезли сразу после гибели вашего попечителя, а теперь появились для испытания — это выглядит странно. Я полагаю, вы понимаете сами, какому унижению подвергли сейчас Экзегета. Всем известно, что у вас не ладились с ним отношения, но это… это больше похоже на непримиримость. Почему я?
— Я верю, что вы благородны и заботитесь о будущем Авонара и его народа, — ответил я. — Экзегету же не свойственно ни то ни другое.
Она склонила голову в знак благодарности.
— Кроме того, я нахожусь в несколько затруднительном положении, — добавил я.
— Продолжайте.
— Дассин послал меня к вам — не именно к вам, а к Наставникам.
— Дассин? — Она вскочила со стула, голос ее был резок, как лезвие бритвы. — Я так поняла, он был смертельно ранен.
— Я был с ним, когда он умер.
Она слегка отступила назад и спрятала руки под радужно переливающимися одеждами.
— Что он сказал вам?
— Лишь то, что, если произойдут определенные события, я должен буду отдать себя в руки Наставников для испытания. Никаких объяснений. Я надеялся, вы сможете понять, что он имел в виду.
Она быстро обдумала мои слова. Потом снова села на место.
— Мы с Дассином были добрыми друзьями, не близкими, как вы, конечно, знаете, но союзниками. У нас было… общее дело… Возможно, если вы расскажете мне об этих «определенных событиях», упомянутых вами…
— Зиды схватили мальчика. Дассин сказал, что, если тот окажется в Зев'На, я буду должен поступить именно так. Ребенка необходимо спасти.
Мадьялар отбросила с лица, взъерошенные седые волосы и расхохоталась, однако смех казался натянутым и преувеличивал ее веселье.
— И это все? Как это похоже на Дассина! «Я забрал Наследника, укрывал его десять лет, выпустил ненадолго лишь затем, чтобы сохранить Мост, и, да, кстати, рассказал ему, как спасти из Зев'На неизвестного мальчишку». Скажите, государь, что вы хотите от меня? Мы здесь что, в игрушки играем? Я же не дура.
Чего я хотел? Совета? Помощи? Я не понимал, над чем она смеется, но, вероятно, она не представляла, насколько ограничены мои познания. Дассин сказал, что я должен идти к Наставникам для испытания, а не за помощью. Он приучил меня внимательно слушать его и, полагаю, тщательно подбирал слова, понимая, как мало ему осталось. Оставалось верить, что все необходимое откроется мне в ходе испытания — даже если это лишь осознание того, что я слишком изранен, чтобы продолжать.
— Я хочу приступить к испытанию, но не желаю, чтобы в нем принимал участие Экзегет.
Удовольствие растеклось по ее широкому, простоватому лицу.
— Вы понимаете, что во время испытания я проникну в ваш разум. Вы не сможете уклониться от моих вопросов или ответить что-либо помимо правды. Вы этого хотите?
— Да… полагаю, да.
После этого все произошло очень быстро. Мадьялар отперла маленький ящичек красного дерева, стоявший на ее рабочем столе, и достала из него два небольших хрустальных флакона. В одном была жидкость темно-красного, почти черного цвета, содержимое другого было прозрачным, но оказалось густым, словно мед, когда она опорожнила его в серебряный кубок. С осторожностью отмерив красную жидкость, она плеснула ее в тот же самый кубок и оставила на миг, чтобы погасить лампы. Потом она разожгла маленькую керамическую жаровню, стоящую на низком столике между нами. Горсть серого порошка отправилась в огонь и вспыхнула, взвилась искрами, распространив по комнате тяжелый аромат агрины, травы, увеличивающей восприимчивость человека к чарам. И другой, более тонкий, почти неразличимый оттенок чувствовался за острым, насыщенным запахом агрины. Сеннетар, предположил я, мощное средство, использовавшееся, чтобы ослабить контроль над мышцами. Из самой сердцевины пламени тонкая струйка дыма потянулась ко мне. Мадьялар дала мне знак придвинуться и вдохнуть его.
Я едва не передумал. Барейль говорил, что Дассин не доверял никому из Наставников, и, несмотря на это, я был здесь, еще неисцеленный от старых ран, готовый показать их неопытному врачевателю. Оставить себя столь уязвимым… Сеннетар беспокоил меня. Но если я откажусь, что мне делать дальше? Не имея ни единого ответа на этот вопрос, я прекратил задерживать дыхание и вдохнул, позволив дыму курений Мадьялар наполнить мои легкие.
От запаха вскоре закружилась голова. Я так устал… глупо было идти сюда после бессонной ночи. Тогда мне требовалось время подумать, поэтому я и предложил посторожить, пока мои друзья спят. Но стоило мне принять решение, и я тут же захотел выполнить его — прежде, чем госпожа Сериана проснется и заговорит со мной об этом или снова выставит меня бессловесным болваном. Но здесь, в темном кабинете, наблюдая за языками пламени, вдыхая удушливый дым, я чувствовал себя вялым и сонным. Я попытался спросить Мадьялар, не следует ли нам повременить, пока я посплю немного, но не смог выдавить ни слова.
Она стояла передо мной.
— Манглит, — пояснила она, подавая мне серебряный кубок, — зелье, которое мы используем при испытании.
Две жидкости так и не смешались. Темная каплей зависла в прозрачной, так что напиток был похож на яйцо с кроваво-красным желтком, заключенное в серебряную скорлупу кубка.
«Пей до дна», — жестом приказала Мадьялар, поднося кубок к моим губам. Прозрачная жидкость была сладкой, но холодной как лед, она обволакивала язык и горло, зато темная смыла всю сладость и прожгла меня едва не до самых костей. В панике я захотел оттолкнуть кубок, но руки безвольно лежали на подлокотниках кресла, словно морские водоросли, выброшенные приливом, а женщина непреклонно влила в меня остатки питья. Остаток сладкого напитка слегка смягчил мне рот и горло, сухие, ноющие, но не обожженные. Что касается всего остального, моя плоть, мысли и воспоминания были вывернуты наизнанку, открыты каждому, кто возжелает заглянуть в них.
— Неприятно, я знаю, — сообщила Мадьялар, пока я сипел и задыхался, не в состоянии пошевелиться, чтобы помочь себе, — но необходимо. Приступим же. Ваши секреты — секреты Дассина — теперь принадлежат мне, как и вы сами, в некотором смысле. Вы и представить себе не можете… И ведь пришли ко мне сами, добровольно!
Мадьялар снова уселась напротив меня, и выражение ее лица было как у ростовщика, представленного расточительному барону. Ни капли материнского участия. Я начал подозревать, что совершил ужасную ошибку.
Быстро и грубо Мадьялар взломала ворота в мой разум. Ни единый звук не нарушал тишину ее комнаты, кроме треска огня в жаровне. Ее вопросы звучали сразу в моей голове. И хотя я мог говорить вслух, она получала ответы тем же путем, чтобы ни интонация, ни подбор слов не скрыли истину. Я не мог ни уклониться, ни солгать.
Ее вопрос:
Кто этот ребенок в Зев'На?
Мой ответ:
Это сын друга Дассина, человеческий ребенок, похищенный из дома пять дней тому назад.
— Человеческий ребенок! Зачем он зидам?
Я не знаю.
А что вам за дело до этого ребенка?
Дассин велел мне найти его. Он сказал, что, если мальчика заберут в Зев'На прежде, чем я найду его, я должен отдать себя Наставникам для испытания.
И больше ничего?
Больше ничего.
И вы привыкли подчиняться приказам Дассина, даже не понимая их значения, как в этом случае?
Да.
Почему?
Не знаю.
Она была озадачена, и я не мог ее винить, однако я не мог высказаться по собственной воле. Я мог только отвечать на ее вопросы. Мадьялар потеребила губу пальцем.
Чем вы занимались с Дассином с тех пор, как вернулись с Моста?
Я восстанавливал свою память.
Вы… потеряли память? Вы не помнили… чего? Того, что вы делали ночью? Событий недели?
Я ничего не знал о себе.
Ничего! Это случилось, когда вы ходили по Мосту несколько месяцев назад?
Дассин сказал, что бы ни произошло на Мосту, это лишь усилило ущерб, нанесенный раньше.
При первой попытке, —сказала она. — Я знала. Итак, Дассин-Целитель восстанавливал вашу память. К счастью для вас, он был одаренным человеком. И теперь вы полностью восстановлены.
Я не был уверен, были эти слова утверждением или вопросом, но, поскольку в них чувствовалось сомнение, мне пришлось ответить.
Нет.
Глаза Мадьялар расширились.
Не восстановился… Какой части памяти вы еще лишены?
Огромной.
Она продолжала расспрашивать меня о множестве вещей: об Авонаре, о моей семье, о Дассине и Наставниках, о жизни дар'нети. Что-то я знал. Большую часть — нет. Каждому было бы ясно, что я совершенно растерян и ужасающе неполноценен. Никто не назвал бы меня безумцем, но, конечно, она еще не добралась до самой сути. Она только гневно качала головой, видя, как мало я знаю, и вслух комментировала:
— Лишь ребенок, едва ли подросток… Вам хоть имя свое известно?
Должно быть, она почувствовала, какое сомнение пробудил во мне этот вопрос, потому что она сузила свои стальные глаза и выстрелила им прямо мне в душу.
Отвечайте… каково ваше настоящее имя?
Я знал, что я должен ответить, пусть даже и, теряясь от клубов дыма и яростного принуждения питья, которое Мадьялар дала мне. Раз целью испытания было узаконить мое положение, значит, существовал лишь один допустимый ответ. Но под воздействием манглита я был не в состоянии говорить ничего, кроме самой что ни на есть истинной правды.
Я — Кейрон, старший сын барона Мэндийского, владыки Авонара, и его супруги Нэсеи, Певицы.
Мадьялар вскочила с кресла.
Что вы сказали? Где Д'Натель, Наследник Д'Арната?
Ну и конечно, об этом я тоже не мог солгать ей.
Я — Д'Натель, принц Авонара, Наследник Д'Арната.
Как это возможно? Вы наложили на себя чары, позволяющие лгать?
Я не лгу и не знаю, как это оказалось возможным.
Кто такой барон Мэндийский? В Авонаре нет баронов.
Мой отец унаследовал титул барона и регалии правителя от своего отца, Бертранда. Наследование было подтверждено указом Дагоберта, короля Валлеора.
Эти имена ничего мне не говорят. Разве ваш отец — не Д'Март? Барон Мэндийский — это другое имя Д'Марта?
Д'Март — мой отец. Д'Март и барон Мэндийский — не один и тот же человек.
Это безумие. Как у вас может быть два отца?
И этот вопрос, разумеется, вверг меня в привычное балансирование на краю пропасти.
Да спасут меня боги, я не знаю, как это оказалось возможным.
Так вы Наследник или нет?
Я — истинный Наследник Д'Арната.
«Держись, держись за эту мысль, — велел я себе, — пока трещины, раскалывающие твое мироздание, не исчезнут».
Снова и снова допрашивала она меня, вытягивая все, что я знал о своих двух жизнях, о Наставниках, о работе Дассина, о его убийстве. Она постоянно возвращалась в своих вопросах к тайнам, о которых я ничего не знал, и к тому, что я сделал в мире людей, чтобы сохранить Мост, — чего я не мог вспомнить, а еще к тому, как я поверил, будто являюсь двумя людьми сразу. Каждый раз она подталкивала меня к краю пропасти, мне хотелось закричать, чтобы она остановилась прежде, чем я сойду с ума.
Итак, вы и в самом деле не знаете, как и когда вы — этот самый Кейрон из Авонара, Изгнанник, — впервые встретились с Дассином?
Нет.
Возможно, Дассин смог пересечь Мост, чтобы разыскать вас? Поразительно, что вы этого не знаете. Возможно, настоящий Д'Натель был убит четыре месяца назад, а Дассин подменил его разум самозванцем… Нет, я бы заметила. Вероятно, вы все же Д'Натель, но совершенно безумный.
— Пламя хаоса! — вслух выругалась она, пинком отшвырнула корзинку ветвей чиллии и села, уставившись сверху вниз на меня и рассыпавшиеся неопрятной кучей сухую кору, листья и прутья. — Это невыносимо! А все этот монстр с его «сведениями, не подлежащими разглашению»!
Пока я сидел, словно пьяный, оцепеневший, на грани безумия, она размахивала руками и вопила на меня, словно я был еще и кем-то третьим, кто мог бы понять ее гнев.
— Он думает, он может оттереть меня от этой заварушки с ребенком, и каждый раз, когда я, казалось бы, опережаю его, он смеется надо мной. Мне посчастливилось узнать о его встрече с Дассином, но я пришла слишком поздно, чтобы услышать хоть что-нибудь стоящее. А теперь, когда мне представилась возможность играть с ним на равных, я обнаруживаю, что моя добыча — безумец, который считает себя двумя людьми сразу и не может ничего мне сказать о мальчике и о том, кого называют Дарзидом, и зачем эти двое так торопятся в Зев'На. И единственный способ выяснить правду — это попросить помощи у того, кого я ненавижу! Проклятье!
Ее гнев утих до неразборчивого бормотания, она снова рухнула в кресло, выудив из стоящей на столе чаши с камнями для призыва маленький окатыш синего цвета. Глаза ее сверкнули, Мадьялар пробормотала слово, сжала пальцы и бросила камень в огонь, где он раскололся, рассыпался прахом и исчез. Тогда она швырнула чашу через всю комнату, раздался грохот бьющегося стекла, и камешки россыпью раскатились по плитам пола. Последнее отнюдь не являлось частью чар призывания. Постукивая пальцами по столу, она смотрела на меня через редеющую дымку, словно это я устроил весь этот бардак. Потом Мадьялар швырнула в огонь еще одну горсть серого порошка и помахала рукой, направляя дым в мою сторону.
— Небольшая задержка, — кисло процедила она, — будьте уверены, он скоро объявится.
Очень медленно мое затуманенное сознание воспринимало сложные повороты ее монолога. Но все же справилось, так что к тому времени, как появился ее ухмыляющийся коллега-соперник, я уже понял, что это Экзегет.
Найдется ли в мире еще один такой глупец? Если б я мог что-то чувствовать, я бы ужаснулся. Открыть свой разум Экзегету… Три суровых года в детстве я противостоял ему, а теперь, всего лишь за час, отдал ему власть над собой, которой он всегда так жаждал.
— Затруднение, говорите? Единственный Наставник, отважившийся провести испытание Наследника, — ничего другого я и не ожидал.
Злорадство — не будет преувеличением так описать его поведение.
Мадьялар шипела как кошка, но моя загадка самым очевидным образом вынуждала ее сотрудничать с Экзегетом.
— Я еще не встречала того, кто мог бы лгать под воздействием манглита, но его ответы совершенно невероятны.
— Что такого невероятного он сообщил?
— Что он — это два человека сразу: Д'Натель и Изгнанник!
— Длань Вазрина… — тихо протянул Экзегет.
Никогда, насколько мне известно, он не терял самообладания настолько, чтобы божиться, пусть даже в столь мягкой форме.
Итак, все началось сначала. Экзегет оказался несоизмеримо более проницательным и дотошным дознавателем и, побывав моим Наставником, знал, как проникнуть в самую глубь и затронуть самые личные уголки сознания… но лишь Д'Нателя. Кейрона он не знал вовсе.
К тому времени, как он закончил, я наполовину потерял способность воспринимать действительность, улавливая лишь жалкие обрывки их рассуждений. У Мадьялар и Экзегета была некая договоренность с лордами Зев'На. Мальчик каким-то образом нарушил равновесие. Что-то из того, что я рассказал Экзегету, прояснило для него, почему этот ребенок так важен. Мадьялар жаждала выяснить, в чем же дело, и я сам тоже, но сон одолел меня прежде, чем я это услышал.