Берг Кэрол. Стражи цитадели

   Какой бы ни была причина — возможно, в обмен на знание об этом его открытии, — но Мадьялар отдала меня на попечение Экзегету. Я боролся с отупением и тошнотой, вызванными манглитом, дымом и желчью самообвинения, пока меня то ли несли, то ли волокли по переходам и по холодному свежему воздуху. Наконец меня свалили на слишком для меня короткий тюфяк. Один лишь затуманенный взгляд подсказал мне, что я лежу в той же самой комнате, где спал все три самых проклятых года моего мрачного детства. Жилище Экзегета в Доме Наставников дар'нети. Когда же я уже проваливался в беспамятство, тихий недобрый голос прозвучал в моей голове.
    Хорошего сна, государь мой принц. Он вам необходим.

ГЛАВА 25

   Постель была словно каменная, а я лежал, запутавшись в удушливом узле из одежды и одеял, хотя совершенно не собирался шевелиться. Если б я лежал очень спокойно, эти легкие уколы надвигающегося бодрствования снова утонули бы в забытье, и я смог бы проспать целый день. В голове вспыхнуло тревожное понимание, что скоро Дассин начнет трясти меня за плечо, но даже после того, как я отогнал от себя эту мысль, его имя, произнесенное шепотом в моей голове, выдернуло меня из обители снов в царство яви. Дассин уже неделю как мертв. Но в комнате со мной находился кто-то еще. Я чувствовал его дыхание, его пульс, его слабое тепло и колебания воздуха, говорившие мне о его присутствии.
   — Давай, давай, Д'Натель, ты слишком большой, чтобы прятаться от меня и дальше. У тебя это никогда толком не получалось.
   Был ли мое забытье следствием его чар?
   — Скорее, это последствия сеннетара. Вы можете двигаться и говорить, если пожелаете. Тем не менее, простите мне, если я продолжу слегка присматривать за вашими мыслями. Вашим первым побуждением всегда было насилие.
   У него был такой вид, словно он жевал крапиву.
   Я сел. Человек с пухлыми щеками и редеющими волосами сидел в маленьком, единственном в этой пустой комнате кресле. Подбородок его покоился на одной из превосходно ухоженных рук, он улыбался, но выражение его лица было столь же радостным, сколь уютной была комната.
   — Кто бы мог подумать, что мы снова будем вместе? — спросил он. — Впрочем, вы вовсе не тот, кого я знал, — неисправимое маленькое чудовище, презиравшее самое блистательное наследие в истории обоих миров. Вы теперь кто-то совершенно другой.
   — Этот ребенок все еще жив во мне, и я помню каждую минуту, которую он провел под вашей опекой.
   — Как вы можете быть уверенным, что память, которую вернул вам Дассин, точна? Возможно, он окрасил то, что дал вам, своим видением мира и меня.
   — Нет, Наставник. Я пережил каждый миг тех лет — во второй раз. Я знаю Дассина лучше, чем кого-либо другого, и он ненавидел вас едва ли вполовину так, как я.
   — И все же ненависть совершенно чужда вашей нынешней натуре. Как же вам удалось свыкнуться с ней?
   Я задумался, но не нашел ответа на его вопрос.
   — Как я и думал. Трудную долю оставил вам Дассин. — Он быстро постукивал кончиками пальцев друг о друга. — Ну, посмотрите на это иначе: вы были ребенком и не понимали, да и по сей день не понимаете, множества вещей. Если вы хотите пережить грядущие события, вам стоит отбросить детские предубеждения. Вы должны принять мысль о том, что все — все, во что вы верите, — не бесспорно.
   — И каковы эти грядущие события?
   — Для начала я дам вам поесть и слегка освежиться. — Он кивнул в сторону похожего на простой ящик стола, на котором стоял поднос с едой, питьем, стопкой полотенец и зеленым фарфоровым тазиком, от которого поднимался пар. — А затем я восстановлю остаток вашей потерянной памяти. К несчастью, события не оставляют нам столько времени, сколько было у Дассина. Нам придется действовать более жестко — и вовсе не потому, что мне это доставит удовольствие.
   — А если я откажусь?
   Он нагнулся вперед, щеки вспыхнули еле заметно, зато узкие глаза сияли.
   — Я видел, как вы боролись, когда мы толкали вас к самым пределам вашего знания. Как бы вы ни презирали меня, я не верю, что вы откажетесь, даже если будете знать, что умрете в следующий же миг.
   Он был почти прав.
   — Я готов сделать все, что угодно, чтобы вернуть утраченное, но не приму его из рук убийцы Дассина.
   Экзегет презрительно улыбнулся и откинулся на спинку маленького жесткого кресла.
   — Неужели вы так ничего не разгадали в этой тайне? Я не стану подчеркивать вам докучливые несоответствия в вашей гипотезе о смерти Дассина. Но прежде чем я оставлю вас наедине с едой, я хочу, чтоб вы подумали о следующем: Дассин послал вас ко мне. Не к Мадьялар, не к кому-то другому из Наставников. Вы знаете, Дассин подбирал слова очень тщательно: «Отдай себя Наставникам для испытания, беззащитным». Если бы ваше ребяческое возмущение не затмило способность рассуждать здраво, единственно возможный путь напрашивался бы сам собой — подчиниться главе совета, то есть мне.
   Я выкинул из головы его разглагольствования, едва он вышел из комнаты. Но как только я сполна насладился прелестями горячей воды и целого кургана хлеба, сыра и холодного мяса, я не мог не вернуться к самому нелогичному обстоятельству гибели Дассина: Барейль и понятия не имел ни о каком похищенном ребенке. Зачем Экзегету, намеревавшемуся убить Дассина, давать своему сопернику сведения подобной значимости? Даже убежденный в своем превосходстве, Экзегет не опустился бы до того, чтобы дразнить свою жертву.
   И, конечно же, его доводы вторили моим собственным нелегким мыслям о том, что я воспринял указания Дассина в соответствии с собственными желаниями… потому что боялся…
   Экзегет возвратился часом позже, ухмыльнувшись при виде груды битой посуды в углу комнаты.
   — Так да или нет? Помните, речь идет о вашем здравом уме, не моем.
   Я не мог выдавить ни слова.
   — Ох-ох, — вздохнул он. — Когда мы закончим, я лично вложу нож вам в руку и подставлю свое горло. Это удовлетворит ваши кровожадные наклонности? Будем мы над этим работать или нет?
   Я отрывисто кивнул. Судя по всему, он понял меня.
   — Вам это понадобится. — Он кинул мне в руки белую хламиду, казалось, полностью восстановив прежнее спокойствие. — Когда будете готовы, приходите в лекторий. Уверен, вы помните дорогу.
   Экзегет, мой презренный враг…
   Да, я помнил дорогу в холодный и пустынный рабочий кабинет, где он так жестоко пытался втиснуть в мою девятилетнюю голову основы колдовского искусства. Бормоча проклятия, я разделся, натянул мягкую шерстяную хламиду и босиком спустился по лестнице.
   Когда я вошел в комнату с низким потолком, круг из свечей был уже зажжен. Колонны и стены из темного камня, без каких бы то ни было украшений, казалось, впитывали их сияние.
   — Откуда вам это все известно? — спросил я, махнув рукой в сторону круга.
   Дассин утверждал, что его работа со мной беспрецедентна, неизвестна никому из дар'нети, и я должен следовать его указаниям, если хочу обрести целостность. В лектории Экзегета, вырубленном глубоко в скале, под самым Авонаром, было прохладно, но по моей спине до копчика скатилась струйка пота.
   — Не время для расспросов. Займите свое место. — Он протянул руку, чтобы забрать мою одежду.
   Испытывая неловкость, чего никогда не случалось при Дассине, я снял хламиду и уселся обнаженным на голый камень в центре круга.
   «Дурак, вот же дурак», — вопила недоверчивая часть меня.
   Экзегет швырнул мою одежду на пол позади себя с фырканьем, относившимся то ли к моей стеснительности, то ли к страху, не знаю. Но когда пламя свечей стало расти, проникая в мою голову, легкие, каждую пору кожи, он мягко произнес у меня в голове:
    Не бойся, я не позволю тебе утонуть.
   Итак, я вернулся к своей жизни, к тому мигу, на котором она была прервана пять дней — или же пятнадцать лет — назад, и этой самой ночью, в кабинете, где Экзегет так часто бранил меня за слабость, тупость или за то, что я недостоин собственного имени, я снова отправился в гостеприимное поместье Виндам и встретил мою драгоценную Сейри во всей свежести ее ясноглазой юности. Она парила на крыльях своего пробуждающегося ума, спорила, смеялась, училась, открывая моей душе дар'нети целую вселенную чудес. Мы прогуливались по саду ее двоюродного брата Мартина, играли в шахматы у него в гостиных, и, когда пламя виндамского камина обернулось сиянием свечей в круге, я крикнул:
   — Нет! Позвольте мне вернуться! Любовью Вазрина Творящего заклинаю, позвольте мне вернуться!
   — Сейчас. Выпейте, это вас подкрепит.
   Кто-то влил мне в рот густую кисловатую жидкость, и не успело сияние перед моими глазами рассеяться настолько, чтобы я смог увидеть, чьи руки поддерживали чашу, как я опять уже смотрел в пляшущий огонь.
   Каждый день дарил радость от дружбы с нею, и я не осмеливался мечтать о большем. Мы все знали, что она была предназначена Эварду, и готовы были поклясться, что вынудить ее согласиться на этот брак — все равно, что заточить в клетке молнию. Мартин предупреждал меня, что у любви, которую я так упорно и безрезультатно пытался скрыть, нет будущего, ведь он знал мою тайну и опасность, с ней связанную. Я был чародеем, обреченным вечно бежать, скрываться и почти неизбежно сгореть на костре.
   Как долго длилось мое первое путешествие в комнате Экзегета? Еще три раза я возвращался в круг свечей, слепо глотал густое питье, как тонущий глотает воздух; еще три раза я возвращался в Лейран, в счастливейшие дни моей жизни.
   — Достаточно, мастер. Вы убьете его. — Протестующий голос перекрыл гудение пламени, когда я вернулся в пятый раз.
   — Мы все погибнем, а то и хуже, если не успеем закончить вовремя. Впрочем, полагаю, вы правы. На первый раз слишком далеко заходить не стоит. Но потом все равно легче не станет.
   Руки — две пары рук — помогли мне подняться и накинули на меня белую хламиду. Я все еще не мог видеть из-за слепящего сияния, стоящего перед глазами, но, пока эти двое наполовину вели, наполовину несли меня в мою комнату, чувства прояснились, и я снова начал воспринимать мир вокруг себя. Оглушительный грохот в ушах производила ветка, стучавшая в окно на ветру; кричащие, режущие глаза краски оказались всего лишь приглушенно-серым убранством помещений в жилище Экзегета; а жестокие когти, которые непременно должны были оставить на моей коже кровавые отметины, — двумя парами рук, бережно укладывающими меня в постель.
   — А теперь спать, — раздался невыносимо скрежещущий голос, и адская какофония моих издерганных чувств утихла под мягким прикосновением руки.
   Не прошло и двух часов, как они подняли меня, чтобы начать все сначала.
   Режим, разработанный Дассином, не мог сравниться с тем, что делал Экзегет. Я не знал, день сейчас или ночь, какой час и даже время года. Ни утешений, ни споров, ни единого слова за все это время. Я ничего не ел, только хлебал какое-то отвратительное месиво, поддерживавшее во мне жизнь и окунавшее во тьму, когда они вытаскивали меня из кольца огня, ослепшего, оглохшего и оцепеневшего. Я жил только в прошлом Кейрона и, конечно, вскоре понял, что за ужас ждал меня за чертой неизвестного.
   Смерть. О боги, мои дорогие друзья… Мартин, Танаджер, Юлия… Я позволил им погибнуть, отказавшись использовать свой дар, чтобы изменить пути судьбы. Я бросил жену и сына. Я отрекся от ответственности ради некоего идеала дар'нети и оставил Сейри встречать кошмар лицом к лицу. Опыт собственной смерти, вновь пережитые муки, отчаяние, десять лет существования в бестелесной тьме — все меркло в сравнении с тем, что я предал друзей, жену и ребенка. И Дассин вернул меня обратно, веря в то, что меня постигло некое божественное откровение, которое может спасти этот мир. Каким же трусом я был!
   Свечи угасли; я погрузился во тьму и тишину. Стоило ли возрождение трех потерянных душ — тех трех несчастных зидов, которых я исцелил после поединка с братом Сейри у Ворот, — стоило ли оно всего предшествовавшего? Я не видел иного способа скрыться от всей этой боли и печали.
   «О Сейри, прости меня. Теперь я понимаю твой гнев…»
   — Вы не можете прятаться вечно, Д'Натель. Прошло уже три дня с тех пор, как мы закончили работу.
   В комнате было темно, но тьма в душе была еще непрогляднее. Экзевет говорил тихо, словно не был уверен, все ли в порядке с моим слухом. Но я не собирался просыпаться ради него и зарылся обратно, в пустоту.
   В следующий раз меня будил кто-то другой. Руки перевернули меня на спину и подложили подушку мне под голову.
   — Государь мой принц, вы должны жить. Вы так нужны нам. Вот, выпейте это.
   Он втиснул в мои трясущиеся руки чашку и помог поднять ее к губам. Бренди, с привкусом дерева и старины, самое мягкое из тех, что я пробовал, хотя я испугался, что оно прожжет мне дыру в желудке. Я поперхнулся, закашлялся и едва не задохнулся. Мой невидимый собеседник помог мне сесть. Кожа у меня была липкой от испарины.
   — Святые звезды!
   Казалось, со времени последнего вдоха прошло полмесяца.
   — Хорошо, не правда ли? Лучший урожай в моей жизни.
   — Барейль?
   — Он самый, государь. Позвольте, я зажгу свет?
   — Если это необходимо.
   Мерцание свечи вернуло мне мир и то бремя, которое я успел забыть за время, проведенное в забытьи.
   — О боги, Барейль… — Я нагнулся вперед, вцепившись пальцами в волосы, словно сильная боль могла заставить реальность снова исчезнуть.
   — Знаю, мой государь. Вам тяжело. Жаль, что это нельзя было проделать медленнее, легче для вас.
   — Ты был там? Те, другие руки — это твои?
   — Да, мой государь. Мастер Дассин дал мастеру Экзегету указания, как пригласить меня и воспользоваться моей помощью. И когда я увидел, что он с вами делает — завершает работу мастера Дассина, — я был рад ему услужить. Надеюсь, это не противоречило вашим желаниям.
   — Нет. — Я откинул всклокоченные влажные волосы со лба и ощупал многодневную щетину на подбородке. — Спасибо тебе.
   — Вы должны поесть, даже если вам пока этого не хочется. Я принесу чего-нибудь. Все эти недели мне едва удавалось в вас хоть что-то впихнуть. И еще, государь, мастер Экзегет уже отчаялся поговорить с вами. Так что он попросил меня разбудить вас, а сам ждет снаружи.
   — Экзегет…
   Что мне о нем теперь думать?
   — Поразительно, не правда ли? Я был в ужасе, увидев, что вы в его власти. Но, государь мой, должен вам сказать, что мастер Дассин никогда не действовал настолько осторожно. Я видел работу многих мастеров дар'нети, никто другой не смог бы провести вас через это так, как он.
   — Дай мне час.
   Барейль поклонился и вышел из комнаты. Скорчившись в углу тюфяка, я заставил себя обдумать сложившееся положение. По прошествии, я полагаю, ровно часа дверь отворилась, и мой давний враг опустился в кресло в углу комнаты. Он принялся изучать свои руки, поворачивая их так и эдак в тусклом свете, не проявляя ни малейшего раздражения задержкой. Он мог бы сидеть так всю ночь, не выдав нетерпения.
   — Я не знаю, благодарить мне вас или нет, — сказал я, проиграв небольшую внутреннюю борьбу с жаждой понимания.
   Его руки спокойно замерли на коленях, одна поверх другой.
   — Я сделал то, что было необходимо. Я не ожидаю от вас благодарности. Тщательно все, обдумав, вы, вероятнее всего, добавите это к списку прочих преступлений на моем счету.
   — Вы не упоминали, что будет дальше.
   — Тогда это не имело смысла — возможно, не имеет и теперь. В зависимости от того, удалось ли вам понять суть происходящего, пока вы проживали свою жизнь заново или за эти несколько дней, лежа здесь в своей самодельной могиле.
   — Путешествуя, я полностью пребывал в прошлом. Пока я лежал здесь, я пытался похоронить его заново. Но за прошедший час мне удалось кое-что сопоставить.
   — Вы понимаете, кто этот ребенок?
   — Да.
   Сын Сейри. Мой сын.
   — И вы понимаете теперь, что вследствие этих из ряда вон выходящих обстоятельств… того, что сделал с вами Дассин, ваш сын, теперь — следующий Наследник Д'Арната?
   — Я уже догадался.
   Темные глаза Экзегета вспыхнули ярче, чем свеча.
   — Имеете ли вы представление о последствиях того, что Наследник встретит совершеннолетие в руках лордов?
   — Трое получат власть над Мостом.
   — Не только над ним — над всеми силами Д'Арната. Только Дассин и я, из всех дар'нети, осознавали весь размах их замыслов. Д'Арнат смог создать Мост, потому что овладел силами Пропасти, полной противоположностью порядку, осколками, оставшимися от создания миров, поскольку они оказались непригодными, слишком странными или поврежденными, чтобы включить их в ткань Вселенной. До Уничтожения их разрушительная сила была распылена, рассредоточена. Но занятия Трех, бесконечное наращивание мощи, которой, как они считали, они были обязаны своему превосходному уму, оказались, по сути, стягиванием этих разрозненных осколков, собиранием их воедино, пока, наконец, от последнего гибельного усилия не возникла Пропасть с заключенным в ней разрушением. Только помазанный Наследник Д'Арната наследует власть над Пропастью. Лишь один из нашей расы единовременно. Вселенная не сможет дать, такую силу сразу двоим. И если лорды извратят душу Наследника и получат власть над ним — станут с ним единым целым, как они едины друг с другом, — они смогут управлять легионами хаоса. Никто не сможет выстоять против них.
   — Проверка, о которой вы говорили с Мадьялар, — это проверка на отцовство?
   — Да. Вы — Д'Натель. Ваши кровь, плоть и дух — неоспоримые свидетельства этого. И точно так же вы являетесь отцом этого ребенка. Ваша жена знает это. Теперь знаете и вы. Он — дар'нети. Других вариантов нет. Он и этот человек, Дарзид, смогли пересечь Мост. Вы представляете, что для этого требуется? Да, Путь остался, открыт, но лишь кровь, текущая в жилах мальчика — ведь и ваши деяния в том мире свидетельствуют о несомненной наследственной силе — и, возможно, какие-то таланты, которыми обладает этот самый Дарзид, позволили им с такой легкостью пройти по Мосту. Этот человек знает, что мальчик — ваш сын. Мы также должны допустить, что ему известно что-то о происшедшем с вами, поскольку он раскрыл свои способности и связи ради того, чтобы доставить мальчика к лордам. А это означает, что лордам также известно о наследии мальчика. Если вы с ним пройдете проверку на отцовство перед советом Наставников, мальчика признают сыном Наследника Д'Арната, а значит, вашим преемником.
   Я едва справился с ошеломлением.
   — Тогда зачем — если вы и впрямь тот, кем пытаетесь предстать в моих глазах, — зачем, во имя всего живущего, вы вернули мне память? Если бы вы оставили меня тем, кем я был, или свели меня с ума — что, как вы и сами понимаете, не слишком сложно, — или даже убили, тогда бы проверка на отцовство не состоялась.
   Его плечи слегка расслабились, и он вздохнул, словно учитель, впервые заметивший первые, зачаточные свидетельства понимания у неподдающегося обучению студента.
   — Если не найдется Наследника, который мог бы пройти проверку на отцовство или назвать нового преемника, тогда совет Наставников должен будет установить, живет ли ныне хотя бы один потомок Д'Арната. Единственный путь проверить это — отправить человека на Мост и посмотреть, что произойдет. Мы не можем позволить повториться тому, что случилось с вами в двенадцать лет. У нас больше нет Дассина, чтобы создать нового, лучшего человека из искалеченного ребенка. Поэтому мы должны сохранить и вас, и вашего сына по возможности целыми и невредимыми.
   Неужели это был Экзегет? Почему в моем детстве он казался совершенно другим?
   Очевидно, он все еще приглядывал за моими мыслями.
   — Я не поддерживал замысел послать вас на Мост, когда вы достигли совершеннолетия. Скорее я пытался воспрепятствовать этому. Вы не могли пережить эту попытку.
   «Всё, во что вы верите, — не бесспорно…»
   — Возможно, если б меня воспитывали лучше… Он лишь отмахнулся.
   — Мне пришлось изучить, кем вы были. Многие в Авонаре говорили, что вас коснулась рука лордов, что вы, пусть даже и девятилетний, обречены стать их орудием. Я должен был узнать, так ли это. Если нет, вы бы выжили и стали сильнее. Я не ставил целью добиться вашей любви.
   — И какова же была правда?
   — Я не знаю. В двенадцать лет вас послали на Мост, и это почти разрушило вас. Ваша душа была безвозвратно искажена. Я подозреваю, что лорды действительно дотянулись до вас.
   В комнате было очень холодно. В висках стучала кровь, руки дрожали. Я накинул на плечи одеяло.
   — Я не знаю, во что верить. Вы позволили моему сыну и его похитителю отправиться в Зев'На. Откуда вам известно столь многое?
   Я и не знал, что Экзегет может выглядеть еще неприятнее, но от его улыбки увяла бы и мертвая лилия.
   — Я тот самый человек, которого вы знаете. Просто вам до сих пор известно не все. Как и Дассину едва не до самой его смерти. Как и тем, кто таится в Зев'На и верит, что я — вернейший из их слуг, тот, кто продал душу, чтобы сохранить остатки своей власти, и так усердно воплощает их планы по уничтожению собственного мира и народа.
   Логика и память не давали мне поверить.
   — Вы осквернили мадрисс, приказав Баглосу, вашему мадриссе, убить меня.
   Сейри помешала глупому дульсе отравить меня, когда Дассин послал меня через Мост, чтобы предотвратить его разрушение, а другие Наставники попытались купить безопасность Авонара ценой моей жизни.
   — Это был акт отчаяния. Я не доверял Дассину из-за его пребывания в Пустынях и не знал, что он сделал с вами. Д'Нателю, которого я знал, эта задача была не под силу. Пока существует Мост, у мира есть надежда. Я был убежден, что вы разрушите его, и поэтому считал, что вы должны умереть. К счастью, это не было необходимо.
   — А Мадьялар?..
   — Мадьялар служила лордам еще до вашего рождения. По счастью, она глупа, и лорды это знают.
   — Вы рассказали ей, что мальчик — мой сын.
   — Она бы и так узнала это от своих повелителей. Нет смысла скрывать то, что в любом случае станет известно. Так я и выжил. По этой же причине я позволил мальчику и его похитителю идти своей дорогой, убедив Наставников, что он отправляется в безопасное место с одним из моих заслуживающих доверия друзей. Поскольку у меня недостаточно власти, чтобы помешать лордам захватить мальчика, я делаю вид, что помогаю им. И тем самым выигрываю время.
   — И что же нам делать?
   Верил я ему или нет, но его искренность казалась излишней. Я был не в состоянии помочь, кому бы то ни было. Не смог бы побороть и птичку.
   — Я не в том состоянии, чтобы…
   — …сражаться? Напротив, ваше состояние превосходно. Это одна из причин, по которым мы должны действовать быстро. В голове у вас сумбур, но вы вполне способны пройти проверку на отцовство. Когда Наставники испытают вас, они увидят правду.
   — Не стоит откладывать то, что, так или иначе, произойдет.
   — Именно. Мальчик будет признан. Лорды решат, что победили.
   — И моя жизнь не будет стоить и ломаного гроша.
   — И это тоже верно. Но мы будем владеть положением. Как вы и сказали, не стоит откладывать то, что, так или иначе, произойдет. Я сожалею, мой принц…
   И тогда он изложил мне план и почему я должен буду умереть.

ГЛАВА 26
ГЕРИК

   — Зачем он убил себя? — спросил я. — Если он так сильно нас ненавидит, почему он не стал сражаться? Он что, ненормальный был?
   Дарзид ходил взад-вперед по моей гостиной. В самой глубине его черных зрачков вспыхивали красные — рубиново-красные — искры.
   — Он был безумен. Трус, не выдержавший собственного распада.
   Я не понимал, как трус мог сотворить с собой такое — разве что потому, что он был безумен…
   — Я его совсем не понял. Кое-что…
    Вам не нужно этого понимать,— сказал Парвен. — Это был всего лишь небольшой ложный маневр.
   Лорды у меня в голове, казалось, расталкивали друг друга. Гнев Зиддари пронизывал, словно боль в животе.
    Идиоты, позволить ему добраться до оружия! —Это была Нотоль.
   — Я не знал, что мне делать. Все было не так, как я ожидал.
   Мне хотелось услышать от них объяснения.
   Я узнал об Авонаре. Это было одно из мягких, красивых мест — земля Д'Арната, где его Наследник охранял Мост, созданный, чтобы исказить мир, в котором я родился. Человек, который приветствовал нас, когда мы вышли из волшебного портала в чей-то кабинет, тоже выглядел мягким и был почти лыс. Зиддари сообщил мне, что этот человек — тайный союзник лордов.
   — Полезный человек, из тех, кто умеет ненавидеть. И хотя ты никогда не можешь по-настоящему доверять им, с такими, как Экзегет, стоит заключать союзы, потому что ты всегда сможешь предугадать их действия.
   Еще Зиддари сказал, что ни Экзегет, ни другие союзники лордов в Авонаре не знают, что Дарзин-Изгнанник на самом деле лорд Зиддари, и что он собирается скрывать это как можно дольше.
   Мягко выглядящий человек бесцеремонно изучал меня.
   — Невероятно, — заметил он, прикасаясь к моему уху. — Он так изменился, что его совсем не узнать. И, как я вижу, ему благоволят лорды. Как быстро все меняется.
   — Герику известно его место в обоих мирах, и он принял его смело и решительно, — ответил Дарзид. — Лорды Зев'На серьезно отнеслись к его словам. По правде говоря, я бы не хотел оказаться между ним и тем, кому он собирается мстить.