Берг Кэрол. Стражи цитадели

   Доставив гетры по назначению, я отметила для себя, что двое часовых бодрствуют, а двое других спят на лежанках в соседней комнате. Не поднимая глаз, как меня учили, я спросила стражников, где можно найти управляющего. Зид указал мне на лестницу вверх.
   На полпути вверх по узкой лестнице я услышала снаружи крики и безошибочно узнаваемый звон оружия. Звук шел снаружи. Оглянувшись и убедившись, что никто меня не видит, я шагнула на крытый балкон, продолжавший лестничную площадку, и спряталась за колонной.
   В центре пыльного двора двое мальчиков яростно сражались друг с другом, кружа, уклоняясь; их мечи сверкали на солнце. На одном из них были ботинки и кожаный доспех, в то время как другой — выше на голову — был бос и одет только в тунику и ошейник. У меня перехватило дыхание. Мальчик в доспехах был Гериком, его ожесточенное лицо блестело от пота. Он отбил быстрый удар и перешел в нападение. Скорость и точность его движений не имели ничего общего с неуклюжим десятилетним мальчиком, которого я знала в Комигоре.
   Противник парировал удар, и мальчики закружились снова. Раб был горд и бесстрашен, и, хотя его левая рука висела плетью и кровоточила, он атаковал Герика с холодной и смертоносной точностью. На что надеялся этот раб, атакуя гостя, находящегося под покровительством лордов?
   Я попятилась к лестнице, готовая броситься на помощь, но солнечный блик на стали в углу двора остановил меня. Воин-зид стоял, наблюдая из тенистого угла. Герик снова атаковал. Зид что-то прокричал, и раб перед ударом поменял защитную стойку. Земля и небо! Это была тренировка.
   Герик пропустил миг, когда противник открылся, и зид остановил поединок, устроив ему подробный разнос. Пока воин заставлял Герика десять раз повторить требуемое движение, мальчик-раб дошел до бочонка с водой у стены и отпил, крепко сжимая раненую руку. Учитель фехтования закончил наставления, вернулся на место и поднял руку. Мальчики заняли позиции, и, когда зид опустил руку, поединок продолжился.
   Наблюдая за тем, как они схватились, снова нанося друг Другу удары, я поняла, что ошиблась, посчитав эту схватку простой тренировкой. На деле это было войной, а оба мальчика — ее случайными жертвами. Когда раб открылся снова, Герик не промахнулся. Его меч вонзился как раз под ребра юноши, и красное пятно расплылось на серой тунике. Герик отступил назад, подняв меч. Раб согнулся, прижав оружную руку к животу.
   «Сдавайся! — безмолвно молила я. — Кто-нибудь, прекратите это!»
   Юноша, едва ли старше пятнадцати или шестнадцати, выпрямился и поднял меч. Он был бледен. Двое схватились снова, и лишь несколько мгновений спустя Герик выбил меч из рук противника. Раб упал на колени в красную грязь. Герик коснулся острием меча шеи раба, затем убрал меч в ножны и отвернулся. Он дошел до угла, где стоял бочонок, зачерпнул ковшом воду и жадно глотнул. Учитель фехтования некоторое время еще говорил с ним, показав другое движение и заставив его повторить десять или пятнадцать раз. Потом оба ушли через полутемный проход. Задыхающийся раб стоял на коленях на солнцепеке, пытаясь удержать вытекающую в красную грязь жизнь.
   Голоса с нижнего этажа дома заставили меня шевелиться. Я не могла придумать, как помочь юноше. Любое отклонение от моих приказов погубит нас обоих. А слезы мои, разумеется, ничем не могли облегчить участь ни его, ни таких, как он, и не могли открыть глаза Герику, чтобы он осознал, чему учат его наставники.
   Я быстро проскользнула обратно на лестницу и поспешила вверх, на второй этаж Серого дома. Краем глаза я заметила, что свет, который я видела над главными воротами, горел во втором караульном помещении. Рядом с ним была кладовая, где я и должна была найти Сефаро, управляющего хозяйством в доме. К моему изумлению, он оказался рабом.
   — Это вы — управляющий? — спросила я худого человека средних лет, который, по-видимому, пересчитывал посуду, простыни и тьму прочих вещей, хранящихся на полках большой кладовой без окон.
   Раб кивнул и показал на себя, потом вопросительно поднял раскрытые ладони. Как мы разберемся с делом, если он не может говорить?
   — Я — Эдда, швея. Ее милость Каргета прислала меня. Улыбка расцвела на его лице, первая улыбка, которую я увидела в Зев'На. Отложив перо и бумагу, он дал мне знак следовать за ним. По еще одной винтовой лестнице вверх, через дверной проем, и мы оказались в огромных покоях, состоящих из смежных помещений и занимавших весь третий этаж.
   Комнаты, занимаемые спальней и гостиной, выходили прямо на балкон, который опоясывал весь дом. На тонких бежевых драпировках, закрывавших окна на южной стороне гостиной, видны были выгоревшие на солнце пятна. Сефаро принес высокие стулья и помог мне снять занавеси. Когда я пошатнулась под тяжестью вороха ткани, он подал мне руку и помог спуститься со стула, с улыбкой поклонившись в ответ на мою благодарность.
   — Мне велено узнать, как скоро мы должны их сделать, — сказала я.
   Он задумался и поднял три пальца.
   — Через три дня?
   Он кивнул и раскрыл ладони, как если бы спрашивал, разумен ли этот срок.
   — Трех дней вполне достаточно, — ответила я.
   Он снова улыбнулся с такой теплотой, что я решила рискнуть.
   — Вы и в самом деле здесь главный? — понизив голос, спросила я.
   Он кивнул, явно удивленный вопросом.
   — Я здесь новенькая, — пояснила я, — порядков не знаю. Никто не говорил мне, что такой, как вы… раб… может за что-то отвечать.
   Он хмыкнул, обвел рукой комнату, потом положил ладонь на плечо и скривился, будто она была тяжелой, как камень. Потом он коснулся ошейника и с грустной улыбкой покачал головой.
   — Вы отвечаете за дом, но как раб не имеете достаточной власти, чтобы присматривать за ним так, как должно.
   Он с готовностью согласился и благодарно посмотрел на меня.
   Я опустилась на колени и принялась скатывать попорченные драпировки, сделав Сефаро знак опуститься рядом. Он послушался и начал разглаживать широкую ткань.
   — А разве в ваши обязанности не входит временами проверять фехтовальную площадку — просто на случай, если там останется что-нибудь поврежденное? — склонив голову над рулоном ткани, прошептала я.
   Он замер на мгновение, уставившись на меня, а затем кивнул.
   — Тогда, я думаю, я могу закончить и найти выход сама.
   Он мягко коснулся моей руки и выбежал из зала.
   Едва я закончила скатывать ткань, внизу на лестнице послышались голоса. С бешено колотящимся сердцем я поправила платок, чтобы убедиться, что он полностью прикрывает волосы, и склонила голову, как было положено.
   — Я сказал Каладору, что мне нужны более умелые противники. — Это говорил Герик. — Мальчишки помладше не могут долго продержаться.
   — И что же он ответил на ваш запрос? Будь проклят навеки этот дьявол… Дарзид!
   — Он сказал, что проследит за этим.
   Они оба медленно прошли в покои. Лязгнуло оружие, когда Герик кинул перевязь на низкую скамью.
   — Я счастлив, видеть, как быстро вы делаете успехи. Ваши враги не ожидают такой доблести от юноши ваших лет. И не беспокойтесь о рабах. Вся их жизнь — это служение вам!
   Я вскипела от ярости и ужаснулась, представив последствия такого ужасного воспитания. Затем взвалила неудобные рулоны на плечо, опустилась на колено и, выпрямившись, принялась спускаться по лестнице. Ни тот ни другой не удостоил меня взглядом. Я не могла торопиться с возвращением в поселение слуг. Еще шесть часов шитья — и в постель. Еще одна нитка в связку под тюфяком. Еще шесть дней, и мы вытащим Герика из этого кошмарного места.

ГЛАВА 29

   Близился конец моего пребывания в Зев'На, и я верила, что удача сопутствует нашему рискованному предприятию. Еще три ночи я наблюдала за Серым домом и убедилась, что в сменах караулов ничего не меняется. Я проследила за огнями на третьем этаже — в покоях Герика — и заметила, что во всех окнах свет гас задолго до часа, который я называла полуночью, и только одна маленькая лампа в углу балкона горела всю ночь.
   Я надеялась, что меня снова пошлют в Серый дом с починенными драпировками, и даже пыталась отлынивать от работы в надежде, что Зои снова будет недовольна мной, но туда отправили Диа. Как я только ни пыталась вызвать ее на разговор, но Диа ничего не могла рассказать мне о своем поручении. Она никого не видела и не заметила ничего интересного. Я задумалась, не осуществить ли в полночь вылазку в Серый дом, но, поскольку назначенный срок приближался, решила не искушать судьбу — пока не буду знать, что прибыла помощь.
   Так наступил четырнадцатый день. Как и все прочие, он начался на рассвете. Диа отправилась с ведром за водой для умывания, общей для всех нас, и мне посчастливилось оказаться второй в очереди, так что та была еще относительно чистой. Я уже научилась радоваться возможности выскрести грязь из-под ногтей, не говоря уже о том, что еще день — и я вернусь к своей привычной жизни.
   Время шло. Впервые я не ощущала боли в ногах и исколотых пальцах. В страхе, что могу пропустить сигнал, я пристально изучала каждое лицо, подскакивала при каждом звуке. Все чувства обострились до крайности, хотя часть моего сознания продолжала отсчитывать время. Мы шили до двух часов после заката. Ночь — ну, конечно же, ночью удобнее. Мы вернулись, как обычно, в спальный барак. Когда от жары и духоты у меня опухли глаза, я решила посидеть на ступенях, позволив холодному ночному воздуху прогнать сон. Но одна из женщин никак не могла заснуть, ворочалась, постанывала и кряхтела, словно ей нездоровилось. Я не отважилась выйти. Следующим, что я увидела, оказался рассвет.
   Мое разочарование было похоронено под стараниями оставаться начеку. Мы умылись и побрели через двор в швейный зал, после двух часов работы съели утреннюю порцию жидкой каши, а день продолжался, ничем не отличаясь от прочих. Прошла еще одна ночь. Возможно, я ошиблась в подсчете дней. Возможно, Гар'Дена имел в виду не срок ровно в четырнадцать дней, а что за это время все должно быть готово. Ни один план, зависящий от столь многих таинственных деталей, не может быть пунктуальным.
   «Они не забыли обо мне, — на двадцать первый день приглушала я нарастающую панику, вспоминая заверения Гар'Дены. — Если они решат, что план провалился, меня вернут в военный лагерь и отправят обратно через магический портал, как и сказал Гар'Дена».
   Но ехидный внутренний голос продолжал издеваться: «Наставники ведь не могли просто отправить тебя гнить здесь. Все дар'нети столь благородны…»
   Я выкинула эти мысли из головы. Кому-то я должна была верить.
   Но дни все шли и шли, и мои сомнения росли вместе с мозолями у меня на пальцах. Что же пошло не так? Почему до сих пор никто не попытался вызволить меня отсюда?
   В ужасе и оцепенении я отсчитывала уже четвертую неделю, когда меня снова отправили в Серый дом, чтобы отнести пять серых туник для домашних рабов. Сефаро я нашла в той же кладовой, он делал записи в какой-то книге. Когда он увидел меня, его лицо просветлело.
   — Я принесла пять туник, как велено, — сообщила я. Он кивнул и тщательно осмотрел их, потом сложил и убрал на одну из полок.
   — Еще у меня приказ от Каргеты спросить, не пора ли делать новые знамена с эмблемами молодого господина? Она еще не получала указаний.
   Я дала Сефаро деревянный жетон от Каргеты, позволяющий ему отвечать на мои вопросы.
   — Нам пока не нужны знамена, — сказал он, прочистив горло, звучным красивым голосом. — Молодого господина нет в резиденции. — Он коснулся моей руки. — Ты хорошо себя чувствуешь, Эдда?
   — Да. Да, конечно. — Я прижимала пальцы к губам, пытаясь совладать с подступающими слезами и ужасом, пока не смогла говорить снова. — Я просто так удивлена… что Каргета не знала об этом. Она захочет узнать, куда он отправился. И как надолго.
   Все зависело от пребывания Герика в Зев'На.
   — Пять дней назад молодой господин уехал вместе с офицером-зидом. Мне не говорили, когда он вернется и ожидать ли его вообще. — Он не сводил с меня глаз. — Скажи Каргете, что, как и на протяжении последних недель, я буду обо всем здесь заботиться: о доме, кухне, фехтовальной площадке…
   Он с улыбкой поднял бровь, словно спрашивая, поняла ли я его. Раненый противник Герика… Я выдавила слабую улыбку, не в состоянии радоваться чему бы то ни было.
   В первые недели пребывания в Зев'На я считала свою настоящую жизнь чем-то отдельным, а существование под маской крепостной швеи Эдды — всего лишь временной необходимостью. Но теперь эта убивающая душу рутина составляла все мое существование. Остальные женщины-швеи существовали, таким образом, столь долго, что я не могла найти в них ни крошки трута, который занялся бы от еще теплящейся во мне искры. Им были неинтересны чужие мысли и рассказы, и мои попытки общаться они считали странными. Когда я предложила потратить чуть-чуть времени перед сном на то, чтобы прибрать барак и положить конец мышиному раздолью, мне ответили пустыми взглядами и пожатиями плеч, словно я предложила им взять крылья и полетать над пустыней.
   Как-то в полдень, после того как я попыталась заинтересовать их одной простой игрой, которая помогла бы скрасить часы работы, Зои доложила Каргете, что я отвлекаю остальных своими глупостями. Женщина-зид коснулась бирки в моем ухе и приказала мне прекратить пустые разговоры. Я, разумеется, была вынуждена подчиниться, так же как если бы действовало заклятие на бирке. В дни молчания, последовавшие за ее приказом, я гадала, действуют ли на меня чары на самом деле или нет. Как я могу это проверить, если не решаюсь нарушить приказ?
   Я провела пять дней без единого слова, после чего Зои заметила Каргете, что ее приказ, пожалуй, оказался чересчур действенным. Сама она не возражала против приемлемых разговоров за шитьем, тем более что раньше я сделала несколько полезных предложений касательно работы. Каргета в тот день была настроена снисходительно и сняла запрет.
   — Я освобождаю тебя от моего приказа, Эдда. Похоже, ты слишком тупа, чтобы понимать, что полезно, а что нет. Можешь говорить, если захочешь, пока две из твоих товарок не велят тебе замолчать.
   — Благодарю вас, ваша милость, — ответила я, опускаясь на колено, но не стала возобновлять свои попытки.
   Прошло два месяца, Герик исчез, мне больше не о чем было говорить. Перспектива провести остаток дней здесь претила мне. Годы нищеты в Данфарри казались мне теперь вдохновляющими. Они были полны роста и перемен, овладения новыми навыками. Времена года сменяли друг друга, делая каждый день особенным… Растения в саду становились все выше, прилетали и улетали птицы… Сколько красоты и разнообразия! То, что жизнь в Данфарри казалась мне смертельно скучной, говорит лишь о нехватке у меня воображения. Но, с другой стороны, кто мог бы представить себе жизнь в Зев'На?

ГЛАВА 30
ГЕРИК

   Однажды утром, после несколько месяцев, проведенных в Зев'На, я спустился на фехтовальную площадку, готовый приступить к дневным занятиям. Я практиковался с новым клинком — не рапирой, а рубящим боевым мечом. Он был прекрасен: одноручный, с глубоким продольным желобом, облегчавшим его вес, плавно сужающийся к острию. Его длина как раз подходила к моему росту. Так много новых приемов надо было выучить: режущие и рубящие удары, различные выпады, правильные стойки, движения ног, защиты, что я решил приходить каждый день на фехтовальную площадку пораньше и тренироваться, по меньшей мере, на час дольше обычного. Хоть Каладор никогда и не признавал этого, я делал значительные успехи.
   Тем утром рядом с Каладором стоял кто-то новый. Как и Каладор, он был зидом — один из воинов Зев'На со странными глазами. Он был очень высок, его редкие рыжие волосы были зачесаны назад с высокого лба. Его лицо было длинным и заостренным, особенно нос. Если бы он не говорил с Каладором, можно было бы подумать, что у него вовсе нет рта.
   Каладор поклонился мне и высокому человеку.
   — Господин мой принц, позвольте представить вам Коврака, генсея армий лордов — наш высший военный чин. Генсей Коврак будет заниматься следующей ступенью вашего образования — управлением войсками. Вы будете жить в военном лагере генсея в Элихад Ра, и он научит вас командовать солдатами. Для меня было честью учить вас фехтованию.
   — Но постойте…
   Я едва начал привыкать к Каладору, Харресу и Мерну, только стал добиваться успехов, которые доказали бы им, что я хоть чего-то стою. Мне нравился мой дом, слуги и лошади. Мне не хотелось ничего менять.
    Это необходимо, мой юный друг,— сказал Парвен в моей голове. — Вам предстоит стать правителем двух миров. Вы согласились с тем, что мы будем направлять вас в достижении ваших целей, и мы предупреждали вас, что некоторые уроки будут трудными. Ваша судьба — не пребывать в покое. Он сделал бы вас слабым. Слабость — боязнь истинной власти — стала причиной падения Авонара и рода Д'Арната. Разве мы уже не сделали из вас кого-то большего, чем тот сопливый ребенок, которым вы были?
   Конечно же, он был прав. Они сделали меня лучше, сильнее, более похожим на того, кем я должен стать. Я мог час бежать по пустыне, вернуться обратно и победить в бою. Я мог скрутить противника на голову выше меня, да еще и сломать ему руку. У меня уже не сводило желудок, когда я подрубал чьи-то ноги так, чтобы они не могли его удержать. Я мог замкнуть ошейник на пленнике, даже не слыша его криков и не чувствуя ничего, кроме облегчения оттого, что еще один дар'нети не сможет больше убить ни одной доброй старушки. Даже если принц Д'Натель и мертв, я отомщу ему. Ведь я поклялся в этом.
   — Конечно, я сделаю все, что потребуется.
   Мы выехали из крепости, даже не заходя ко мне домой. Все, что мне потребуется, доставят, пояснил Коврак, пока мы ехали по пустыне.
   В двух лигах от крепости было самое сердце лагеря зидов, который тянулся до самого горизонта, подернутого коричневой завесой пыли. Прежде я всего дважды бывал в здешних военных укреплениях: первый раз — осмотреть новых лошадей, пригнанных с фермы, где их разводили, и еще раз — пронаблюдать за казнью воина, который пощадил пленника, избавив его от наказания. Его начальники растянули его на земле и давали ему воды ровно столько, чтобы поддерживать в нем жизнь, пока он жарился на солнцепеке днем и замерзал ночью. Каждый день они пороли его, пока плоть не повисала лохмотьями, а ветер облеплял раны песком до такой степени, что нельзя было разобрать, человек ли это. Каждую ночь они колдовали, чтобы наутро он снова оказался здоров. Целыми днями он валялся в забытьи. К тому времени, как он умер, он был уже безумен.
   В мой первый день в Элихад Ра мы объезжали ряды палаток, склады с припасами и тренировочные площадки, останавливаясь лишь для того, чтобы посмотреть на учебный бой или другие упражнения. На закате мы подъехали к небольшой возвышенности, где стояли несколько шатров побольше. Генсей указал мне на палатку рядом со своей и сказал, что костер у нас будет общий. Перед моей палаткой ждал коленопреклоненный раб.
   — Этот раб будет снабжать вас водой, вином, пищей, готовить для вас и стирать вашу одежду, — пояснил Коврак. — Никаких других роскошеств в военном лагере у вас не будет.
   Раб выглядел немногим старше меня. Никто не сказал мне, как его зовут. К счастью, он, кажется, знал свои обязанности, потому что я и понятия не имел, что сказать ему. После того как он помог мне снять доспехи, почистил одежду и погасил лампу, он свернулся клубком снаружи у входа в мою палатку и заснул.
   На следующее утро, еще до зари, когда свет вокруг был тусклым и красным, я услышал голос генсея Коврака. Мой раб стоял на коленях у входа в палатку, ожидая меня. Я быстро оделся, дал ему застегнуть на моей талии перевязь и вышел наружу. Коврак растягивал мышцы плеч и рук. Я ничего не сказал ему, потому что он выглядел очень сосредоточенным. Мой раб принес мне чашу с каветом — крепким густым чаем, который был в обычае у зидов. Коврак щелкнул пальцами своему рабу, подавая знак, что тоже хочет пить. Раб Коврака наполнил чашу, но, подавая ее хозяину, споткнулся о колышек палатки и пролил кавет на землю. Прервав свои упражнения лишь на миг, генсей дотянулся до шеста, на котором висели его ножны, обнажил меч и пронзил им раба. Мой раб упал на колени, вжимаясь лбом в песок. Я едва не выронил свою чашу.
   Коврак снова щелкнул пальцами. Пока двое рабов оттаскивали труп, а третий вытирал его меч, он возобновил свои упражнения. Он перешел в низкий выпад, вскинув руки над головой, и простоял так дольше, чем я мог задержать дыхание.
   — Думаете, я жесток? — поинтересовался он.
   Я считал именно так, но никогда бы не признался в этом — поскольку уже почти привык к обычаям Се Урот. Вместо ответа я пожал плечами.
   Коврак снова подал знак рукой. Мой раб наполнил чашу и подал ее генсею, когда тот выпрямился.
   — Первое правило командования: не спускать несовершенства. Иначе ваши солдаты перестанут вас бояться. Рабы обходятся недешево, но они не дороже, чем такая армия. — Он обвел рукой с чашей все вокруг. — Мои солдаты знают, что любой из них может быть наказан так же. И ради меня они из кожи вон лезут.
   Позавтракав горячим хлебом и мягким сыром, мы спустились в лагерь. Отряд из десяти разновозрастных новобранцев дожидался меня. Весь день Коврак объяснял мне, как гонять их и муштровать, как пользоваться голосом и властью командира, как заставить их бояться меня, несмотря на то, что я так молод и макушкой едва достаю им до плеча.
   — Вы их командующий и господин. Их жизни — в ваших руках, никто из них не будет стоить и горсти песка, пока они не начнут повиноваться вам без колебаний. Они должны вызубрить, что и вы тоже не потерпите несовершенства.
   Зиды не были похожи на солдат, которых я знал в Лейране. Они не смеялись, не травили непристойных баек у лагерных костров. И хотя среди зидов жило несколько свирепо выглядящих женщин-воинов, не похоже было, чтобы кто-нибудь из них завел семью. Они говорили об оружии и сражениях, о тех, кого они убили бы, если позволят лорды. Я не был уверен, что они знают о значении украшения в моем ухе.
    Они не знают,— прошептал Парвен, едва я подумал об этом. — Но они еще новички. Они поймут.
   Генсей Коврак наблюдал за моими тренировками, но именно лорд Парвен учил меня более сложным вещам, которые я должен был знать. Он следил за происходящим, глядя моими глазами и читая мои мысли. В первые недели мне было тревожно и тяжело, потому что приходилось запоминать сразу много вещей и одновременно развивать собственную силу и выносливость. К счастью, промахи моих солдат были незначительны, и не возникало нужды в наказаниях суровее, чем дополнительные тренировки. Я страшился того дня, когда кто-либо из них откажется выполнить приказ.
   Один из моих людей был моложе остальных. Его звали Лак, ему было около пятнадцати. Он был немногим выше меня, темноволос, жилист и вынослив. Он казался несколько интереснее прочих зидов. Не в том смысле, что зиды тупые. Многие из них были умны и могущественны. Но если сравнивать их с каким-нибудь металлом, то они были скорее железом, чем серебром. Быть может, потому, что они никогда не говорили ни о чем, кроме ненависти, битв и смерти.
    Это все, что им нужно, —пояснил Парвен. — Так они служат вам.
   К исходу второго месяца моего командования мы предпринимали долгие переходы к красным скалам, которые лежали к югу от нашего лагеря. Мы отрабатывали маскировку в пещерах и нишах, в длинных узких тенях, взбирались по невероятно крутым тропам, неся на себе тяжелые вьюки с водой и провиантом, и целые дни выдерживали в тишине и неподвижности, лишь с самым необходимым пайком. Естественно, мне приходилось проделывать все это вместе со своим войском без всяких жалоб, иначе они сочли бы меня слабым.
   Обычно мы с Лаком лазали вместе, как самые легкие, так как нам было проще карабкаться наверх по скалам и расселинам. Однажды мы взобрались на вершину скального гребня, пока остальные ползли позади нас, где-то за пределами обзора. День был убийственно жарким, но, потянувшись к своему бурдюку с водой, я обнаружил, что он пуст, а сбоку в нем зияет рваная дыра. Несколько часов я не делал остановок, чтобы попить. Во рту у меня стоял привкус металла, кровь стучала в висках, но я не видел выхода. Я был командиром. Мне нельзя было показывать свою слабость.
   Побагровевший, со сбившимся дыханием, Лак вытащил свой бурдюк, взглянул на меня, и его глаза поползли на лоб.
   — Ваша вода, командир…
   — Не повезло, — ответил я, глядя в сторону — куда угодно, только не на его полный воды бурдюк.
   — Но пока мы доберемся до лагеря, пройдет несколько часов.
   — Все есть, как есть.
   — Если вы окажете мне честь…
   Он попытался сунуть бурдюк мне в руки, едва заметно кивнув в сторону подножия гребня. Никого не видно. Еще есть несколько мгновений, прежде чем остальные появятся в поле зрения, а меня одолевало отчаяние при мысли о том, что впереди еще долгий жаркий день. Я не сказал ни слова, но кивнул в ответ и глотнул теплую, затхлую жидкость, которая показалась вкуснейшей из всего, что я когда-либо пил прежде. Я был поражен. Еще ни разу я не видел, чтобы зид делился чем-то с другими.
    Это опасно, —прошептал Парвен. — И вам это известно.
   «Если я не приму этого, то рискую свалиться у них на глазах, — подумал я, по-прежнему сохраняя молчание. — Он никому не скажет».
   Лак был единственным из моих людей, кто хоть иногда улыбался. Он улыбался в то утро, когда поделился со мной водой, и затем спустя несколько дней — мы боролись, и он так удачно атаковал, что я очутился спиной в пыли.