стакан кипятка. Чаю у них не было.
- Ешь-ко на здоровье. Газету-то уж третий день в руках держишь,
неужто не прочитал?
Иероним отмолчался.
...Гранька, Гранька! Как давно это было! Лет сорок назад. А ка-
жется - вчера. И вспоминать теперь вроде бы уже ни к чему, а все ж
воскресить в памяти приятно: вот, мол, был молод, силен, и кровь кипе-
ла, и девок обнимал крепко, и целовал взасос...
Случилось то далекое событие по весне, когда перед выходом на пу-
тину собрались в Унде парусники. До тридцати шхун да ботов стояли в
устье реки на вешней воде. Лес мачт! По избам - гульба, веселье, пес-
ни. Отводили душу рыбаки перед уходом на Мурманив Кандалакшский залив
за треской и сельдью. А некоторые, как Иероним Маркович, - в Норвегию.
Шел он на шхуне Никиты Чухина, отца мелкого торговца Обросима, которо-
го в тридцатом году раскулачили да выслали из села. Судно новое, трех-
мачтовик. В команде десять покрученников1 из Унды. Чухин направлялся
сначала в Архангельск, а уж оттуда к норвежцам. Иероним - тридцатилет-
ний, веселый, голубоглазый, как и все мужики, праздновал "отвально" -
обычай был такой.
1 Покрут - сезонная работа по найму на промыслах.
Тогда и присмотрел он среди многочисленного поморского люда, соб-
равшегося в Унде перед отправкой в морские странствия, Градиславу Шу-
кину, молодку из Ручьев, повариху с бота Евстигнеева. Встретился с ней
в гостях у шурина, куда забрел по доброй воле. Его посадили за стол,
дали чарку. Он собирался было поднять ее, да увидел напротив, за тем
же столом, девицу с туго заплетенной каштановой косой и карими, не
по-северному темными, глубокими глазами. Не стал пить, принялся ухажи-
вать украдкой. И домой в тот вечер к молодой скучающей жене не попал,
а завалился спать в ворохе сена на повети у шурина да не один...
Досужие языки донесли Анне. Она тихонько пробралась на поветь и
вылила на Иеронима с его сударушкой ведро холодной воды.
Об этом случае и помнила Анна всю длинную жизнь и теперь сказала
мужу не в упрек - дело давнее, кто в молодости не грешил, - а из впол-
не объяснимого стремления "раскачать" своего немощного супруга, пробу-
дить в нем приятные для него воспоминания о молодости... Она не ошиб-
лась. Дед чуточку приободрился и, на время забыв о своих недугах, по-
шел на поветь. Там он принялся что-то тесать топором.
Однако вечером ему опять стало плохо, и он сразу лег в постель.
Жена на этот раз встревожилась не на шутку, положила ему к ногам грел-
ку, налила из пузырька валерианово-ландышевых капель и села у кровати
бодрствовать. От капель Иерониму Марковичу стало полегче, но через час
он почувствовал боль в левой стороне груди, отдающую в руку. Дед сла-
бым голосом попросил Анну:
- Сбегала бы за фельдшерицей. В сердце будто иголку воткнули...
Так еще не бывало.
Анна мигом оделась и, бросив от порога встревоженный взгляд на
супруга, ушла.
Вскоре она вернулась.
- Как себя чувствуешь?
- Да все так же...
- Фельдшерица роды принимает. Просила погодить с полчасика.
- Кто рожает-то? - спросил Иероним Маркович, помолчав.
- Августа Мальгина. Только что привезли на медпункт на чунках.
Иероним Маркович вздохнул облегченно:
- Это хорошо, что роды... Прибыль, значит. Дай бог, чтобы разре-
шилась благополучно...
- Разрешится, не первый раз. Я тебе еще капель накапаю.
- Давай капелек...
Он выпил капли, поморщился и велел поставить лампу поближе к кро-
вати на стул: "С огнем веселее". Анна исполнила его просьбу, сменила в
грелке воду на более горячую, налив ее из чугуна, что стоял в еще не
остывшей печи, подошла к кровати, глянула на мужа и обмерла: он глядел
в потолок широко открытыми глазами и ловил воздух ртом.
- Господи, да что с тобой? - жена, сунув грелку к его ногам, бро-
силась к изголовью и приподняла голову Иеронима Марковича повыше, су-
нув под подушку одежку, какая попала под руку. Дед молчал, глядел в
потолок и будто зевал. Говорить он не мог. Анна потрогала руку - чуть
теплая. Накинув полушубок, она снова помчалась на медпункт, но встре-
тилась с фельдшерицей у самой избы.
- Ой, Любушка, - фельдшерицу звали Любовь Павловна, - старик сов-
сем плох! Спаси ты его, бога ради...
Фельдшерица быстро вошла в избу, скинула полушубок, поставила на
стол сумку и принялась нащупывать у деда пульс. Потом достала шприц,
лекарства и сделала Иерониму Марковичу укол. Посидела, подождала, дер-
жа свою руку на тонкой, с синими прожилками дедовой руке, и облегченно
вздохнула: пульс стал налаживаться. Дед ожил, перестал ловить ртом
воздух и, повернув голову к Любови Павловне, что-то сказал, а что -
она не расслышала, голос его был очень слаб. Фельдшерица наклонилась к
нему поближе.
- Что сказал, дедушка?
Дед тихонько откашлялся и совершенно явственно спросил:
- Кого Густя принесла? Парня или девочку?
- Девочку, Иероним Маркович, девочку!
Дед слабо улыбнулся и хотел было приподняться, но Любовь Павловна
не разрешила ему двигаться. Она стала прослушивать у него сердце. Слу-
шала долго, потом прикрыла его одеялом.
- Вам надо полежать с недельку. Большой опасности пока нет, но
беречься необходимо. Все-таки возраст. Вот я вам оставлю таблетки...
- Какая болезнь-то? - шепотом спросила у нее Анна, когда фельдше-
рица одевалась.
- Приступ стенокардии. Берегите его, не выпускайте пока никуда.
Пусть лежит. Слабый очень.
- Поняла, все поняла, Любушка, - очень напуганная непонятным наз-
ванием болезни, промолвила Анна и, пошарив в нижнем отделении посудно-
го шкафа, достала три куриных яйца. - На-ко тебе свежего яичка. Скуша-
ешь.
- Что вы! Ничего не надо, вы лучше подкормите дедушку.
Иероним Маркович позвал к себе Любовь Павловну:
- Теперь я помирать с вашей помощью раздумал. Мне надо повидать
Густину дочку.
Дед опять отлежался, смерть от него отступила.
Усталая фельдшерица шла домой, на медпункт. На улице било темно,
гулял холодный ветер. Приземистые избенки среди снегов казались нежи-
лыми. Огней не видно. Только в избе Пастуховых краснеет зябкий свет.
Утром к ним пришел Панькин, осведомился:
- Как чувствуете себя, Иероним Маркович? Я слышал, вас ночью
крепко прихватило?
- Ох, прихватило! - дед заволновался, хотел подняться, но Тихон
Сафоныч сказал:
- Лежите, лежите. Вставать нельзя. - Он подвинул к кровати стул,
сел. - Болит сердце?
- Слава богу, отпустило. Только слаб я стал, Тихон.
- Питаться бы вам надо получше.
В разговор вступила жена:
- Что есть - тем и кормлю. Рыба сушеная, крупы овсянки немножко
еще есть... Да яички. Одна, правда, курица, ну да ему немного и на-
до...
- Крупа, яички - это хорошо. Меду бы ему... Я узнаю, нет ли в
рыбкоопе. Был привезен для детских яслей. И еще вот вам, - Панькин
достал портмоне, а из него вынул талоны на полкило сахару, килограмм
крупы и сельдь. - Правление выделило вам для усиления питания. Потом
еще что-нибудь придумаем.
Он подал талоны Анне.
- Спасибо, Тиша, - сказал Иероним Маркович. - Не заслуживаю я то-
го, чтобы талоны сверх пайка. Не работник я теперь... Пользы от меня
как с куриного пупка.
- Что за разговор! Вы свое отработали. Ну, поправляйтесь.
Выписавшись из госпиталя, Родион некоторое время служил в запас-
ном полку. Оттуда его хотели направить на Карельский фронт, но он уп-
росил командование, и оно разрешило ему вернуться в свою двенадцатую
бригаду.
За зиму батальон поредел. Погиб командир роты, многие бойцы оста-
лись навечно лежать среди скал или попали в госпитали.
Часть, где служил Григорий Хват, отвели для отдыха и пополнения в
тыл, - если можно назвать тылом небольшой приморский поселок в Тю-
ва-губе, ежедневно навещаемый немецкими самолетами. Родион без труда
отыскал свою роту, и Григорий, служивший по-прежнему отделенным, нес-
казанно обрадовался прибытию друга.
В конце марта сорок второго года морские пехотинцы двенадцатой
бригады получили приказ высадиться на южный берег Мотовского залива
между губами Большая Западная Лица и Титовка, зайти в тыл обороняющим-
ся немцам и облегчить наступление с фронта четырнадцатой армии.
Операция намечалась на 21 апреля, но из-за бездорожья и распутицы
развертывание армии замедлилось, и бои начались неделей позже.
Войска обмундировали по-летнему. 27 апреля бойцы получили патро-
ны, гранаты, сухой паек на пять суток. Во второй половине дня к прича-
лам подошли тральщики, морские охотники, рыбачьи боты, и с наступлени-
ем сумерек подразделения двинулись на посадку.
Темными фигурами на катер спешили люди с вещевыми мешками и воо-
ружением. Рыбацкий бот, стоявший у пирса, затарахтел двигателем. Раз-
далась команда:
- Приготовиться к посадке! Первый взвод и отделение разведки - на
мотобот "Вьюн"!
- "Вьюн"? Неужели наш бот? - спросил Родион.
- Все может быть, - отозвался Григорий.
Да, это был бот Дорофея. Подойдя ближе, Родион узнал его по очер-
таниям рубки, по невысокой якорной лебедке в носу, хотя обе мачты были
сняты. На полубаке можно было различить крупнокалиберный пулемет и
сразу за рулевой рубкой - небольшую пушку. Родион прошел по трапу на
деревянную палубу, мокрую от тумана и сырости.
Погрузка закончилась, трап убрали. Дизель прибавил оборотов. Бот
окутался белым облачком дыма от выхлопа и отошел от пирса.
На палубе - ни огонька. Боковые стекла в дверях рубки зашторены.
За низким бортом катилась еще по-зимнему тяжелая, холодная вода. Дви-
гатель работал на полных оборотах.
Десантники забили всю палубу, все проходы. Сидели, стояли, пря-
чась от ветра за рубкой. Родион сказал Хвату:
- Погляжу на рулевого. А вдруг Дорофей?
Он пробрался в нос и глянул в переднее окно. По рубке зыбился
слабый свет от лампочки над столиком, где обычно лежали морские карты.
Лицо рулевого в тени от абажура. Лампочка высвечивала только руки, они
держали штурвал подхватом снизу. По рукам узнать человека трудно...
Рулевой чуть сутулился, наклонясь вперед. На голове - мичманка,
на плечах - бушлат. "Нет, пожалуй, не он", - подумал было Родион, но
вот рулевой, убрав от штурвала правую руку, тыльной стороной ладони
потер подбородок. Этот жест Родиону был знаком.
В рубке еще кто-то был - заметна была позади рулевого колеблющая-
ся тень. Родион приоткрыл дверь:
- Дорофей?!
Рулевой обернулся, и Родион увидел, что не ошибся.
- Кто там? - спросил Киндяков, не двигаясь с места.
- Я, Родион.
Дорофей передал штурвал тому, кто у него стоял за спиной, вышел
из рубки и сразу попал в объятия Родиона.
- Вот так встреча! - взволнованно сказал тесть.- Ты что, с десан-
том?
- С десантом.
- В морской пехоте? Кем служишь?
- Пулеметчиком.
- Был ранен?
- Был. А ты давно тут плаваешь?
- С осени. Бот переоборудовали в Архангельске и послали сюда.
- Кто бы мог подумать, что наше рыбацкое суденышко в войну приго-
дится! - удивился Родион.
- Нас целый дивизион. Возим все - от почты, тушенки и сухарей до
снарядов и мин. Побережные извозчики.
- Я здесь не один. С Хватом.
- Где же он?
- На корме.
Дорофей опять провел тыльной стороной ладони по подбородку, что
бывало у него в затруднительных случаях, и неуверенно сказал:
- Очень надо поговорить с вами. Пойду скажу Котцову, чтобы посто-
ял у руля.
Он скрылся в рубке и вскоре вернулся. Родион повел его к Григо-
рию.
Поговорили накоротке. Дорофей объяснил, что бот занимается и тра-
лением мин, для этого имеются тралы. В команде, кроме него, Патокина и
Котцова, у пулемета и пушки есть воинская прислуга.
- Пора мне, братцы, к рулю. Не осудите - служба! - стал прощаться
Дорофей. - Берегите друг друга, выручайте в трудную минуту. Удачи вам!
После полуночи заметно посветлело. Низкие облака плыли над морем.
Оттепель сменилась стужей, ветер пробирал до костей. Пехота с сожале-
нием вспоминала о байковом белье и телогрейках, сданных перед операци-
ей в каптерки старшин...
Шли на дело нелегкое и опасное. Кому какой выпадет жребий? Курили
махорку и все глядели, глядели на море с плавающими льдами, на берег,
что чуть просматривался вдали темной полосой. Волны били в борт, под-
совывали к нему льдины. Сонная чайка прилетела от побережья, покружи-
лась над палубой.
Григорий посмотрел на часы: десять минут второго. Родиону стоять
надоело, ноги устали. Он опустился на палубу рядом со своим вторым но-
мером Джимбаевым.
- Устал стоять? В ногах правды нет, - сказал Джимбаев и протянул
Родиону кисет. - Кури. Не хочешь? Тогда я закурю. Скоро некогда будет
раскуривать...
У Джимбаева скуластое степное лицо с резкими складками возле рта,
глаза узкие, черные.
- В морской пехоте служу, а воды не люблю. Некуда деться, негде
укрыться, если фриц налетит. Плавать не умею. На палубе окоп не выро-
ешь... Опоры нет. Земля надежней. Окоп вырыл - спрятался, осколок и
пуля не берут. - Он посмотрел на Родиона. - Во мне не сомневайся. Дис-
ки заряжаю быстро, только стреляй метко.
Родион тоже посмотрел в узкие хитроватые глаза Джимбаева, улыб-
нулся.
- В бою еще с тобой не был. Но вижу - парень ты надежный, толко-
вый.
- Толковый! Как не толковый? - сам себя похвалил Джимбаев. - Бес-
толковый был бы - не воевал. В тылу сидел, за бабьей юбкой прятался...
Все толковые на фронте!
Бот повернул к берегу. Командир взвода, лейтенант, подал команду:
- Проверить оружие и снаряжение! Приготовиться к высадке!
Все повставали с мест. Родион взял пулемет на ремень. У Джимбаева
через плечо - брезентовый чехол с дисками.
Как примет берег? Огнем или тишиной?
Матросы встали наготове у швартовых и трапа.
Бот, подхваченный прибойной волной, подвалил к самому берегу -
осадка невелика. Матросы спрыгнули с палубы, приняли швартовы, закре-
пили их за камни. Перебросили сходни. Первыми оставили бот разведчики.
Они бесшумно втянулись в ущелье.
Высадив пехоту в считанные минуты, бот отошел.
Не раз будет вспоминать Родион эту неуютную, суровую и все же
привлекательную в своей дикой красоте Кольскую землю.
Северная весна сделала крутой зигзаг в сторону, и оттепель смени-
лась гололедицей, снегопадами и лютыми ветрами. Огонь немецких пулеме-
тов, минометов и орудий на злом холоде казался во много раз беспощад-
ней. Кровь у раненых на одежде схватывало морозом, санинструкторы, об-
дирая локти на обледеневших россыпях гранита и гнейса, ползком под ог-
нем тащили их на себе в укрытия. Стрелки лежали на голом месте, где и
окопаться как следует нельзя: сталь саперных лопаток не могла одолеть
каменистый грунт. На огневых позициях бойцы выкладывали ячейки для
стрельбы из камней.
А егеря сидели на высотах, в прочных долговременных огневых точ-
ках и поливали оттуда свинцом. Все у них было пристреляно - каждый
кустик, каждый валун, ложбинка или угорышек. И все же сметала морская
пехота заграждения, забрасывала гранатами блиндажи и брала укрепления,
все углубляясь в фашистские тылы.
Комбат приказал вывести роту из-под огня и закрепиться скрытно на
соседней высоте, не занятой немцами. Пулеметчики преодолели мокрое, с
подтаявшим льдом болотце внизу, меж сопками, вскарабкались вверх по
крутому склону и, выбравшись на вершину, поставили на сошки пулемет.
Долго лежали, тяжело и шумно дыша. Отлежались, стали выкладывать опять
позицию для пулемета из рассыпанных во множестве камней. Лютовал ве-
тер, пробирал до костей. Плащ-палатки плохо помогали от стужи.
Вскоре пришел Хват.
- Пойдем, - сказал он негромко и как-то буднично. - Возьмите пу-
лемет, вещи. Брать сопку будем.
Быстро снялись с позиции и пошли за Григорием, спеша и оскольза-
ясь на обледенелых камнях.
Рота сосредоточилась у подножия высоты. Командир поставил задачу:
обойти сопку с егерями с северо-востока и атаковать цепью. Низиной, по
краю болотца, стали выдвигаться на исходный рубеж. Через полчаса раз-
вернулись у подошвы горы и бесшумно стали карабкаться на сопку.
Родион опять, как в ту памятную ночь, когда его ранило, бежал от
камня к камню, от скалы к скале все наверх, наверх. Сердце стучало,
холод отступил, стало тепло. Кровь била в кончики пальцев. Казалось,
все тело согрелось, а пальцы никак не могут оттаять, словно задереве-
нели... Рядом Джимбаев тащил на загорбке вещмешок и сумку с дисками.
По цепи команда: "Ложись! Приготовиться к атаке! Гранаты к бою,
пулемет на левый фланг!" Родион с Джимбаевым перебежали налево. Хват
оказался рядом. "Сигнал - красная ракета! - сказал Родиону. - Бей из
пулемета, как подскажет обстановка". - "Есть!" - ответил Родион.
Среди шума ветра хлопнул выстрел из ракетницы. Небо качнулось, и
красная шаровая молния вспыхнула над сопкой, указывая направление ата-
ки. Рота поднялась и цепью рванулась вперед. В немецкие укрепления и
траншеи полетели гранаты. Холодный воздух дрогнул от крика "Ура-а-а!"
И странно было слышать мутной белой ночью на верхушке дикой горы, сре-
ди скалистого безмолвия этот крик - во всю мочь, на пределе:
"Ура-а-а!"
Бой был столь непродолжителен, натиск так дерзок, что Родион не
сразу сообразил, что к чему. Подхваченный общим порывом, он ворвался
на высоту, стреляя из пулемета с руки по бестолково суетившимся в
траншеях фигурам фашистов. Все перемешалось в рукопашном бою, который
закипел в окопах, и он бить из пулемета перестал, опасаясь покосить
своих. Джимбаев стрелял из автомата, выцеливая немцев. Родион увидел:
из-за гребня высоты поднялось в атаку десятка два фашистов. Ударил по
ним длинной очередью...
А потом все умолкло, и в наступившей тишине прозвучал голос ко-
мандира роты:
- Командиры взводов, ко мне!
Родион встал, отряхнул мокрые колени, подобрал пулемет и медленно
снял пустой диск. Джимбаев подал наполненный. Резко щелкнула пружинная
защелка на стволе "Дегтярева". Родион спрыгнул в ход сообщения. Джим-
баев - за ним. К ним подошел автоматчик их отделения Коротков, загоро-
дил проход.
- Пусти, что ли! - недовольно сказал Родион. - Где Гриша?
- Его убили... - Коротков опустил голову, развел руками. - Убили.
Джимбаев отчаянно и зло выругался. Родион крикнул:
- Не может быть!
- Спокойно, Мальгин, - к ним подошел взводный. - Назначаю тебя
командиром отделения.
Родион обернулся и, увидя перед собой лейтенанта, - усталого и
озабоченного, с царапиной на щеке, державшего правой рукой автомат
стволом вниз, - спросил растерянно, упавшим голосом:
- Неужто убит Гриша?
Лейтенант взял его за локоть.
- Идем.
Григорий лежал неподалеку среди немецких трупов. Рядом - автомат
с разбитой ложей. В широкой ладони Хвата все еще был зажат крепкий
зверобойный нож, который Григорий взял из дому и никогда с ним не
расставался.
Родион вытер слезу кулаком, надел каску. Бойцы подняли тяжелое
тело Григория из траншеи и понесли его на плащ палатке.
Возле куста полярной березки они стали долбить саперными лопатами
мерзлый грунт. Земля плохо поддавалась стали. Холмик на могиле выложи-
ли из валунов.
Родион долго стоял с обнаженной головой над могилой друга. Все
было серым - и земля, и небо, и камни, и свистел ветер, и летел косо к
земле мелкий влажный снег...
19 мая 1942 года из Исландии в Мурманск под охраной военных ко-
раблей Великобритании вышел большой караван союзнических транспортов,
осуществлявший перевозки по ленд-лизу. Среди тридцати пяти транспорт-
ных судов каравана было пять советских, в том числе и теплоход "Боль-
шевик"1, в экипаже которого шел старшим помощником капитана Тихон
Мальгин, едва ли не самый молодой моряк из командного состава судна.
1 В основу рассказываемых здесь событий положен действительный
эпизод с теплоходом "Старый большевик", шедшим в конвое РQ-16. Изменив
название судна, автор сохранил имена некоторых членов экипажа. Он ис-
пользовал фактический материал, однако не претендует на строгую доку-
ментальность в повествовании
Транспорты, выйдя в открытое море, построились в три кильватерные
колонны, разделенные между собой расстоянием в пять кабельтовых. Про-
межутки между судами в колоннах составляли три кабельтова. Транспорты
сопровождались боевыми кораблями охранения.
Грузовое судно "Большевик", имевшее сравнительно небольшую ско-
рость - до десяти узлов и к тому же начиненное опасным грузом - взрыв-
чаткой, шло в хвосте каравана.
Сначала плыли благополучно. Над конвоем появлялись лишь одиночные
самолеты и небольшие группы бомбардировщиков. Их встречали сильным зе-
нитным огнем. Самолеты, сбросив бомбы бесприцельно, кое-как, спешили
скрыться.
Погода хмурилась, в небе сплошные облака. Ветер развел волну. Ти-
хон стал на вахту ночью. Капитан ушел в каюту отдохнуть. Весь день он
бессменно стоял на мостике, каждую минуту ожидая появления вражеской
авиации.
Тихон посмотрел в бинокль. В трех кабельтовых, в серой, плотной
мгле расплывчато обозначалась корма парохода, идущего впереди.
Он опустил бинокль, перевел ручку машинного телеграфа на "средний
ход" и замер в неподвижности. Было слышно, как хлопали на ветру плащ
палатки по сапогам зенитчиков.
Ночь прошла спокойно. Перед рассветом явился на смену второй по-
мощник. Сдав ему вахту, Тихон спустился на палубу, обошел судно. Все в
порядке, вахтенные на местах,
В каюте на ощупь задернул черную шторку иллюминатора и включил
свет. Умылся из-под крана, поел хлеба с консервами, запил водой из
чайника, погасил лампочку и лег на койку. От работы главного двигателя
корпус корабля ритмично вздрагивал.
Тихону показалось, что он почти не спал, а только закрыл глаза и
малость полежал так. Резкие и частые звонки наполнили каюту. Он открыл
глаза: "Сигнал тревоги!" Пружинисто вскочил с койки, отдернул шторку
на иллюминаторе. Было светло. Через минуту Тихон уже мчался на ходовой
мостик.
- Зенитные установки к бою! - прозвучала команда.
- Всем занять свои посты! - это голос капитана по усилителю, чуть
взволнованный. - Боцмана на мостик!
Едва Тихон взбежал по трапу, невысоко в небе послышался нарастаю-
щий рев авиационных моторов, и сквозь этот невыносимый раздражающий
вой высокий голос: "По самолетам противника огонь!"
"Юнкерсы" пронеслись над судном на бреющем. От борта наискосок
поднялись фонтаны воды - один, другой, третий... четвертый.
Этот уже совсем далеко. "Юнкерсы" развернулись и снова пошли на
корабль с левого борта. Тихон видел, как капитан, напряженно следя за
ними, отдал команду рулевому, и когда "юнкерсы" стали уходить в пике,
"Большевик" уклонился от удара. Бомбы вздыбили море за кормой.
Зенитные установки били непрерывно. С палубы ухала пушка. Самоле-
ты - их было шесть - скрылись из вида. Пулеметчики торопливо заряжали
расстрелянные ленты крупнокалиберными патронами. Вставили в приемники
пулеметов новые. Наблюдатель не отрывался от бинокля.
И снова от горизонта накатилась мощная волна гула и свиста. Еще
три пикирующих бомбардировщика заходили на "Большевик" с юго-востока,
от солнца. Капитан, запрокинув голову, следил за их полетом.
Сейчас они выстроятся друг за другом и пойдут по очереди в пике.
Так и есть, капитан на глаз прикинул направление движения пикировщиков
и опять повернул корабль так, чтобы линия его движения не пересеклась
с направлением пике бомбардировщиков. Нужна была скорость, скорость!
Машина работала на пределе. Еще никогда так быстро не шел "Большевик".
Опять бомбы не попали в цель. Зато зенитчики подбили один "юнке-
ре". Он потянул далеко над морем, оставляя за собой струю черного ды-
ма, и врезался в воду.
Тихон и теперь уже внимательно и осмысленно следил за действиями
капитана Афанасьева, как он ловит момент, когда самолеты начинают пи-
кировать, как резко маневрирует управлением. Он удачно уводил корабль
от ударов. Видимо, главное заключалось в том, чтобы, рассчитав доли
секунды, нарушить заданное летчиками опережение, резким поворотом руля
сделать маневр в сторону. Тихон гордился выдержкой капитана, его хлад-
нокровием. "Мне бы так-то! Вдруг придется управлять судном под бомбеж-
кой?"
В этот момент и подбили зенитчики самолет. Через усилитель раз-
дался спокойный голос капитана:
- Всем быть на местах! Усилить наблюдение!
И другая команда:
- Полный вперед!
Тихон подошел к капитану:
- Я оказался вроде бы не у дел, товарищ капитан...
- Почему не у дел? Ты на своем месте. Тихон увидел сторожевик,
по-видимому направляющийся к ним.
- Вон англичанин нос показал, - вытянул он руку по направлению к
конвойному кораблю.
Капитан посмотрел в бинокль.
- Сигналит, все ли у нас в порядке, не надо ли помощи. Сигналь-
щик, передайте на английский корабль: "У нас все в порядке. Помощи не
требуется".
Сутки прошли в напряженном ожидании. Теперь уже немцы не дадут
каравану плыть спокойно. И в самом деле, едва вошли в район острова
Медвежьего, атаки возобновились. Опять капитан стоял на мостике и уво-
дил судно из-под удара. Тихон увидел, как летевший на них фашист выб-
росил торпеду, и она, зловеще блеснув на солнце, пошла наклонно к па-
роходу. Вот-вот врежется в борт... Но пароход уклонился и от нее, и
торпеда прошла мимо. Капитан, тотчас забыв о ней, опять следил за не-
бом и отдавал команды. Тихону все это казалось сверхъестественным -
так ловко уводить корабль из-под ударов! - и он все время старался по-
нять, как это делается.
Афанасьев сказал ему:
- Беги в радиорубку, свяжись с "Аркосом" и узнай, что там проис-
ходит впереди. Вижу - горят суда...
Тихон пошел к радистам и через несколько минут вернулся с отве-
том:
- С "Аркоса" передали: немцы подбили и подожгли три английских
транспорта. Команды покидают корабли. Конвойные суда подбирают людей с
моря...
- Значит, и там не сладко, - вздохнул Афанасьев.
"Большевик", огрызаясь огнем из всех стволов и маневрируя, долго
боролся с самолетами и пока не имел повреждений.
Из-за горизонта вновь показались "юнкерсы". Они неслись на ко-
- Ешь-ко на здоровье. Газету-то уж третий день в руках держишь,
неужто не прочитал?
Иероним отмолчался.
...Гранька, Гранька! Как давно это было! Лет сорок назад. А ка-
жется - вчера. И вспоминать теперь вроде бы уже ни к чему, а все ж
воскресить в памяти приятно: вот, мол, был молод, силен, и кровь кипе-
ла, и девок обнимал крепко, и целовал взасос...
Случилось то далекое событие по весне, когда перед выходом на пу-
тину собрались в Унде парусники. До тридцати шхун да ботов стояли в
устье реки на вешней воде. Лес мачт! По избам - гульба, веселье, пес-
ни. Отводили душу рыбаки перед уходом на Мурманив Кандалакшский залив
за треской и сельдью. А некоторые, как Иероним Маркович, - в Норвегию.
Шел он на шхуне Никиты Чухина, отца мелкого торговца Обросима, которо-
го в тридцатом году раскулачили да выслали из села. Судно новое, трех-
мачтовик. В команде десять покрученников1 из Унды. Чухин направлялся
сначала в Архангельск, а уж оттуда к норвежцам. Иероним - тридцатилет-
ний, веселый, голубоглазый, как и все мужики, праздновал "отвально" -
обычай был такой.
1 Покрут - сезонная работа по найму на промыслах.
Тогда и присмотрел он среди многочисленного поморского люда, соб-
равшегося в Унде перед отправкой в морские странствия, Градиславу Шу-
кину, молодку из Ручьев, повариху с бота Евстигнеева. Встретился с ней
в гостях у шурина, куда забрел по доброй воле. Его посадили за стол,
дали чарку. Он собирался было поднять ее, да увидел напротив, за тем
же столом, девицу с туго заплетенной каштановой косой и карими, не
по-северному темными, глубокими глазами. Не стал пить, принялся ухажи-
вать украдкой. И домой в тот вечер к молодой скучающей жене не попал,
а завалился спать в ворохе сена на повети у шурина да не один...
Досужие языки донесли Анне. Она тихонько пробралась на поветь и
вылила на Иеронима с его сударушкой ведро холодной воды.
Об этом случае и помнила Анна всю длинную жизнь и теперь сказала
мужу не в упрек - дело давнее, кто в молодости не грешил, - а из впол-
не объяснимого стремления "раскачать" своего немощного супруга, пробу-
дить в нем приятные для него воспоминания о молодости... Она не ошиб-
лась. Дед чуточку приободрился и, на время забыв о своих недугах, по-
шел на поветь. Там он принялся что-то тесать топором.
Однако вечером ему опять стало плохо, и он сразу лег в постель.
Жена на этот раз встревожилась не на шутку, положила ему к ногам грел-
ку, налила из пузырька валерианово-ландышевых капель и села у кровати
бодрствовать. От капель Иерониму Марковичу стало полегче, но через час
он почувствовал боль в левой стороне груди, отдающую в руку. Дед сла-
бым голосом попросил Анну:
- Сбегала бы за фельдшерицей. В сердце будто иголку воткнули...
Так еще не бывало.
Анна мигом оделась и, бросив от порога встревоженный взгляд на
супруга, ушла.
Вскоре она вернулась.
- Как себя чувствуешь?
- Да все так же...
- Фельдшерица роды принимает. Просила погодить с полчасика.
- Кто рожает-то? - спросил Иероним Маркович, помолчав.
- Августа Мальгина. Только что привезли на медпункт на чунках.
Иероним Маркович вздохнул облегченно:
- Это хорошо, что роды... Прибыль, значит. Дай бог, чтобы разре-
шилась благополучно...
- Разрешится, не первый раз. Я тебе еще капель накапаю.
- Давай капелек...
Он выпил капли, поморщился и велел поставить лампу поближе к кро-
вати на стул: "С огнем веселее". Анна исполнила его просьбу, сменила в
грелке воду на более горячую, налив ее из чугуна, что стоял в еще не
остывшей печи, подошла к кровати, глянула на мужа и обмерла: он глядел
в потолок широко открытыми глазами и ловил воздух ртом.
- Господи, да что с тобой? - жена, сунув грелку к его ногам, бро-
силась к изголовью и приподняла голову Иеронима Марковича повыше, су-
нув под подушку одежку, какая попала под руку. Дед молчал, глядел в
потолок и будто зевал. Говорить он не мог. Анна потрогала руку - чуть
теплая. Накинув полушубок, она снова помчалась на медпункт, но встре-
тилась с фельдшерицей у самой избы.
- Ой, Любушка, - фельдшерицу звали Любовь Павловна, - старик сов-
сем плох! Спаси ты его, бога ради...
Фельдшерица быстро вошла в избу, скинула полушубок, поставила на
стол сумку и принялась нащупывать у деда пульс. Потом достала шприц,
лекарства и сделала Иерониму Марковичу укол. Посидела, подождала, дер-
жа свою руку на тонкой, с синими прожилками дедовой руке, и облегченно
вздохнула: пульс стал налаживаться. Дед ожил, перестал ловить ртом
воздух и, повернув голову к Любови Павловне, что-то сказал, а что -
она не расслышала, голос его был очень слаб. Фельдшерица наклонилась к
нему поближе.
- Что сказал, дедушка?
Дед тихонько откашлялся и совершенно явственно спросил:
- Кого Густя принесла? Парня или девочку?
- Девочку, Иероним Маркович, девочку!
Дед слабо улыбнулся и хотел было приподняться, но Любовь Павловна
не разрешила ему двигаться. Она стала прослушивать у него сердце. Слу-
шала долго, потом прикрыла его одеялом.
- Вам надо полежать с недельку. Большой опасности пока нет, но
беречься необходимо. Все-таки возраст. Вот я вам оставлю таблетки...
- Какая болезнь-то? - шепотом спросила у нее Анна, когда фельдше-
рица одевалась.
- Приступ стенокардии. Берегите его, не выпускайте пока никуда.
Пусть лежит. Слабый очень.
- Поняла, все поняла, Любушка, - очень напуганная непонятным наз-
ванием болезни, промолвила Анна и, пошарив в нижнем отделении посудно-
го шкафа, достала три куриных яйца. - На-ко тебе свежего яичка. Скуша-
ешь.
- Что вы! Ничего не надо, вы лучше подкормите дедушку.
Иероним Маркович позвал к себе Любовь Павловну:
- Теперь я помирать с вашей помощью раздумал. Мне надо повидать
Густину дочку.
Дед опять отлежался, смерть от него отступила.
Усталая фельдшерица шла домой, на медпункт. На улице било темно,
гулял холодный ветер. Приземистые избенки среди снегов казались нежи-
лыми. Огней не видно. Только в избе Пастуховых краснеет зябкий свет.
Утром к ним пришел Панькин, осведомился:
- Как чувствуете себя, Иероним Маркович? Я слышал, вас ночью
крепко прихватило?
- Ох, прихватило! - дед заволновался, хотел подняться, но Тихон
Сафоныч сказал:
- Лежите, лежите. Вставать нельзя. - Он подвинул к кровати стул,
сел. - Болит сердце?
- Слава богу, отпустило. Только слаб я стал, Тихон.
- Питаться бы вам надо получше.
В разговор вступила жена:
- Что есть - тем и кормлю. Рыба сушеная, крупы овсянки немножко
еще есть... Да яички. Одна, правда, курица, ну да ему немного и на-
до...
- Крупа, яички - это хорошо. Меду бы ему... Я узнаю, нет ли в
рыбкоопе. Был привезен для детских яслей. И еще вот вам, - Панькин
достал портмоне, а из него вынул талоны на полкило сахару, килограмм
крупы и сельдь. - Правление выделило вам для усиления питания. Потом
еще что-нибудь придумаем.
Он подал талоны Анне.
- Спасибо, Тиша, - сказал Иероним Маркович. - Не заслуживаю я то-
го, чтобы талоны сверх пайка. Не работник я теперь... Пользы от меня
как с куриного пупка.
- Что за разговор! Вы свое отработали. Ну, поправляйтесь.
Выписавшись из госпиталя, Родион некоторое время служил в запас-
ном полку. Оттуда его хотели направить на Карельский фронт, но он уп-
росил командование, и оно разрешило ему вернуться в свою двенадцатую
бригаду.
За зиму батальон поредел. Погиб командир роты, многие бойцы оста-
лись навечно лежать среди скал или попали в госпитали.
Часть, где служил Григорий Хват, отвели для отдыха и пополнения в
тыл, - если можно назвать тылом небольшой приморский поселок в Тю-
ва-губе, ежедневно навещаемый немецкими самолетами. Родион без труда
отыскал свою роту, и Григорий, служивший по-прежнему отделенным, нес-
казанно обрадовался прибытию друга.
В конце марта сорок второго года морские пехотинцы двенадцатой
бригады получили приказ высадиться на южный берег Мотовского залива
между губами Большая Западная Лица и Титовка, зайти в тыл обороняющим-
ся немцам и облегчить наступление с фронта четырнадцатой армии.
Операция намечалась на 21 апреля, но из-за бездорожья и распутицы
развертывание армии замедлилось, и бои начались неделей позже.
Войска обмундировали по-летнему. 27 апреля бойцы получили патро-
ны, гранаты, сухой паек на пять суток. Во второй половине дня к прича-
лам подошли тральщики, морские охотники, рыбачьи боты, и с наступлени-
ем сумерек подразделения двинулись на посадку.
Темными фигурами на катер спешили люди с вещевыми мешками и воо-
ружением. Рыбацкий бот, стоявший у пирса, затарахтел двигателем. Раз-
далась команда:
- Приготовиться к посадке! Первый взвод и отделение разведки - на
мотобот "Вьюн"!
- "Вьюн"? Неужели наш бот? - спросил Родион.
- Все может быть, - отозвался Григорий.
Да, это был бот Дорофея. Подойдя ближе, Родион узнал его по очер-
таниям рубки, по невысокой якорной лебедке в носу, хотя обе мачты были
сняты. На полубаке можно было различить крупнокалиберный пулемет и
сразу за рулевой рубкой - небольшую пушку. Родион прошел по трапу на
деревянную палубу, мокрую от тумана и сырости.
Погрузка закончилась, трап убрали. Дизель прибавил оборотов. Бот
окутался белым облачком дыма от выхлопа и отошел от пирса.
На палубе - ни огонька. Боковые стекла в дверях рубки зашторены.
За низким бортом катилась еще по-зимнему тяжелая, холодная вода. Дви-
гатель работал на полных оборотах.
Десантники забили всю палубу, все проходы. Сидели, стояли, пря-
чась от ветра за рубкой. Родион сказал Хвату:
- Погляжу на рулевого. А вдруг Дорофей?
Он пробрался в нос и глянул в переднее окно. По рубке зыбился
слабый свет от лампочки над столиком, где обычно лежали морские карты.
Лицо рулевого в тени от абажура. Лампочка высвечивала только руки, они
держали штурвал подхватом снизу. По рукам узнать человека трудно...
Рулевой чуть сутулился, наклонясь вперед. На голове - мичманка,
на плечах - бушлат. "Нет, пожалуй, не он", - подумал было Родион, но
вот рулевой, убрав от штурвала правую руку, тыльной стороной ладони
потер подбородок. Этот жест Родиону был знаком.
В рубке еще кто-то был - заметна была позади рулевого колеблющая-
ся тень. Родион приоткрыл дверь:
- Дорофей?!
Рулевой обернулся, и Родион увидел, что не ошибся.
- Кто там? - спросил Киндяков, не двигаясь с места.
- Я, Родион.
Дорофей передал штурвал тому, кто у него стоял за спиной, вышел
из рубки и сразу попал в объятия Родиона.
- Вот так встреча! - взволнованно сказал тесть.- Ты что, с десан-
том?
- С десантом.
- В морской пехоте? Кем служишь?
- Пулеметчиком.
- Был ранен?
- Был. А ты давно тут плаваешь?
- С осени. Бот переоборудовали в Архангельске и послали сюда.
- Кто бы мог подумать, что наше рыбацкое суденышко в войну приго-
дится! - удивился Родион.
- Нас целый дивизион. Возим все - от почты, тушенки и сухарей до
снарядов и мин. Побережные извозчики.
- Я здесь не один. С Хватом.
- Где же он?
- На корме.
Дорофей опять провел тыльной стороной ладони по подбородку, что
бывало у него в затруднительных случаях, и неуверенно сказал:
- Очень надо поговорить с вами. Пойду скажу Котцову, чтобы посто-
ял у руля.
Он скрылся в рубке и вскоре вернулся. Родион повел его к Григо-
рию.
Поговорили накоротке. Дорофей объяснил, что бот занимается и тра-
лением мин, для этого имеются тралы. В команде, кроме него, Патокина и
Котцова, у пулемета и пушки есть воинская прислуга.
- Пора мне, братцы, к рулю. Не осудите - служба! - стал прощаться
Дорофей. - Берегите друг друга, выручайте в трудную минуту. Удачи вам!
После полуночи заметно посветлело. Низкие облака плыли над морем.
Оттепель сменилась стужей, ветер пробирал до костей. Пехота с сожале-
нием вспоминала о байковом белье и телогрейках, сданных перед операци-
ей в каптерки старшин...
Шли на дело нелегкое и опасное. Кому какой выпадет жребий? Курили
махорку и все глядели, глядели на море с плавающими льдами, на берег,
что чуть просматривался вдали темной полосой. Волны били в борт, под-
совывали к нему льдины. Сонная чайка прилетела от побережья, покружи-
лась над палубой.
Григорий посмотрел на часы: десять минут второго. Родиону стоять
надоело, ноги устали. Он опустился на палубу рядом со своим вторым но-
мером Джимбаевым.
- Устал стоять? В ногах правды нет, - сказал Джимбаев и протянул
Родиону кисет. - Кури. Не хочешь? Тогда я закурю. Скоро некогда будет
раскуривать...
У Джимбаева скуластое степное лицо с резкими складками возле рта,
глаза узкие, черные.
- В морской пехоте служу, а воды не люблю. Некуда деться, негде
укрыться, если фриц налетит. Плавать не умею. На палубе окоп не выро-
ешь... Опоры нет. Земля надежней. Окоп вырыл - спрятался, осколок и
пуля не берут. - Он посмотрел на Родиона. - Во мне не сомневайся. Дис-
ки заряжаю быстро, только стреляй метко.
Родион тоже посмотрел в узкие хитроватые глаза Джимбаева, улыб-
нулся.
- В бою еще с тобой не был. Но вижу - парень ты надежный, толко-
вый.
- Толковый! Как не толковый? - сам себя похвалил Джимбаев. - Бес-
толковый был бы - не воевал. В тылу сидел, за бабьей юбкой прятался...
Все толковые на фронте!
Бот повернул к берегу. Командир взвода, лейтенант, подал команду:
- Проверить оружие и снаряжение! Приготовиться к высадке!
Все повставали с мест. Родион взял пулемет на ремень. У Джимбаева
через плечо - брезентовый чехол с дисками.
Как примет берег? Огнем или тишиной?
Матросы встали наготове у швартовых и трапа.
Бот, подхваченный прибойной волной, подвалил к самому берегу -
осадка невелика. Матросы спрыгнули с палубы, приняли швартовы, закре-
пили их за камни. Перебросили сходни. Первыми оставили бот разведчики.
Они бесшумно втянулись в ущелье.
Высадив пехоту в считанные минуты, бот отошел.
Не раз будет вспоминать Родион эту неуютную, суровую и все же
привлекательную в своей дикой красоте Кольскую землю.
Северная весна сделала крутой зигзаг в сторону, и оттепель смени-
лась гололедицей, снегопадами и лютыми ветрами. Огонь немецких пулеме-
тов, минометов и орудий на злом холоде казался во много раз беспощад-
ней. Кровь у раненых на одежде схватывало морозом, санинструкторы, об-
дирая локти на обледеневших россыпях гранита и гнейса, ползком под ог-
нем тащили их на себе в укрытия. Стрелки лежали на голом месте, где и
окопаться как следует нельзя: сталь саперных лопаток не могла одолеть
каменистый грунт. На огневых позициях бойцы выкладывали ячейки для
стрельбы из камней.
А егеря сидели на высотах, в прочных долговременных огневых точ-
ках и поливали оттуда свинцом. Все у них было пристреляно - каждый
кустик, каждый валун, ложбинка или угорышек. И все же сметала морская
пехота заграждения, забрасывала гранатами блиндажи и брала укрепления,
все углубляясь в фашистские тылы.
Комбат приказал вывести роту из-под огня и закрепиться скрытно на
соседней высоте, не занятой немцами. Пулеметчики преодолели мокрое, с
подтаявшим льдом болотце внизу, меж сопками, вскарабкались вверх по
крутому склону и, выбравшись на вершину, поставили на сошки пулемет.
Долго лежали, тяжело и шумно дыша. Отлежались, стали выкладывать опять
позицию для пулемета из рассыпанных во множестве камней. Лютовал ве-
тер, пробирал до костей. Плащ-палатки плохо помогали от стужи.
Вскоре пришел Хват.
- Пойдем, - сказал он негромко и как-то буднично. - Возьмите пу-
лемет, вещи. Брать сопку будем.
Быстро снялись с позиции и пошли за Григорием, спеша и оскольза-
ясь на обледенелых камнях.
Рота сосредоточилась у подножия высоты. Командир поставил задачу:
обойти сопку с егерями с северо-востока и атаковать цепью. Низиной, по
краю болотца, стали выдвигаться на исходный рубеж. Через полчаса раз-
вернулись у подошвы горы и бесшумно стали карабкаться на сопку.
Родион опять, как в ту памятную ночь, когда его ранило, бежал от
камня к камню, от скалы к скале все наверх, наверх. Сердце стучало,
холод отступил, стало тепло. Кровь била в кончики пальцев. Казалось,
все тело согрелось, а пальцы никак не могут оттаять, словно задереве-
нели... Рядом Джимбаев тащил на загорбке вещмешок и сумку с дисками.
По цепи команда: "Ложись! Приготовиться к атаке! Гранаты к бою,
пулемет на левый фланг!" Родион с Джимбаевым перебежали налево. Хват
оказался рядом. "Сигнал - красная ракета! - сказал Родиону. - Бей из
пулемета, как подскажет обстановка". - "Есть!" - ответил Родион.
Среди шума ветра хлопнул выстрел из ракетницы. Небо качнулось, и
красная шаровая молния вспыхнула над сопкой, указывая направление ата-
ки. Рота поднялась и цепью рванулась вперед. В немецкие укрепления и
траншеи полетели гранаты. Холодный воздух дрогнул от крика "Ура-а-а!"
И странно было слышать мутной белой ночью на верхушке дикой горы, сре-
ди скалистого безмолвия этот крик - во всю мочь, на пределе:
"Ура-а-а!"
Бой был столь непродолжителен, натиск так дерзок, что Родион не
сразу сообразил, что к чему. Подхваченный общим порывом, он ворвался
на высоту, стреляя из пулемета с руки по бестолково суетившимся в
траншеях фигурам фашистов. Все перемешалось в рукопашном бою, который
закипел в окопах, и он бить из пулемета перестал, опасаясь покосить
своих. Джимбаев стрелял из автомата, выцеливая немцев. Родион увидел:
из-за гребня высоты поднялось в атаку десятка два фашистов. Ударил по
ним длинной очередью...
А потом все умолкло, и в наступившей тишине прозвучал голос ко-
мандира роты:
- Командиры взводов, ко мне!
Родион встал, отряхнул мокрые колени, подобрал пулемет и медленно
снял пустой диск. Джимбаев подал наполненный. Резко щелкнула пружинная
защелка на стволе "Дегтярева". Родион спрыгнул в ход сообщения. Джим-
баев - за ним. К ним подошел автоматчик их отделения Коротков, загоро-
дил проход.
- Пусти, что ли! - недовольно сказал Родион. - Где Гриша?
- Его убили... - Коротков опустил голову, развел руками. - Убили.
Джимбаев отчаянно и зло выругался. Родион крикнул:
- Не может быть!
- Спокойно, Мальгин, - к ним подошел взводный. - Назначаю тебя
командиром отделения.
Родион обернулся и, увидя перед собой лейтенанта, - усталого и
озабоченного, с царапиной на щеке, державшего правой рукой автомат
стволом вниз, - спросил растерянно, упавшим голосом:
- Неужто убит Гриша?
Лейтенант взял его за локоть.
- Идем.
Григорий лежал неподалеку среди немецких трупов. Рядом - автомат
с разбитой ложей. В широкой ладони Хвата все еще был зажат крепкий
зверобойный нож, который Григорий взял из дому и никогда с ним не
расставался.
Родион вытер слезу кулаком, надел каску. Бойцы подняли тяжелое
тело Григория из траншеи и понесли его на плащ палатке.
Возле куста полярной березки они стали долбить саперными лопатами
мерзлый грунт. Земля плохо поддавалась стали. Холмик на могиле выложи-
ли из валунов.
Родион долго стоял с обнаженной головой над могилой друга. Все
было серым - и земля, и небо, и камни, и свистел ветер, и летел косо к
земле мелкий влажный снег...
19 мая 1942 года из Исландии в Мурманск под охраной военных ко-
раблей Великобритании вышел большой караван союзнических транспортов,
осуществлявший перевозки по ленд-лизу. Среди тридцати пяти транспорт-
ных судов каравана было пять советских, в том числе и теплоход "Боль-
шевик"1, в экипаже которого шел старшим помощником капитана Тихон
Мальгин, едва ли не самый молодой моряк из командного состава судна.
1 В основу рассказываемых здесь событий положен действительный
эпизод с теплоходом "Старый большевик", шедшим в конвое РQ-16. Изменив
название судна, автор сохранил имена некоторых членов экипажа. Он ис-
пользовал фактический материал, однако не претендует на строгую доку-
ментальность в повествовании
Транспорты, выйдя в открытое море, построились в три кильватерные
колонны, разделенные между собой расстоянием в пять кабельтовых. Про-
межутки между судами в колоннах составляли три кабельтова. Транспорты
сопровождались боевыми кораблями охранения.
Грузовое судно "Большевик", имевшее сравнительно небольшую ско-
рость - до десяти узлов и к тому же начиненное опасным грузом - взрыв-
чаткой, шло в хвосте каравана.
Сначала плыли благополучно. Над конвоем появлялись лишь одиночные
самолеты и небольшие группы бомбардировщиков. Их встречали сильным зе-
нитным огнем. Самолеты, сбросив бомбы бесприцельно, кое-как, спешили
скрыться.
Погода хмурилась, в небе сплошные облака. Ветер развел волну. Ти-
хон стал на вахту ночью. Капитан ушел в каюту отдохнуть. Весь день он
бессменно стоял на мостике, каждую минуту ожидая появления вражеской
авиации.
Тихон посмотрел в бинокль. В трех кабельтовых, в серой, плотной
мгле расплывчато обозначалась корма парохода, идущего впереди.
Он опустил бинокль, перевел ручку машинного телеграфа на "средний
ход" и замер в неподвижности. Было слышно, как хлопали на ветру плащ
палатки по сапогам зенитчиков.
Ночь прошла спокойно. Перед рассветом явился на смену второй по-
мощник. Сдав ему вахту, Тихон спустился на палубу, обошел судно. Все в
порядке, вахтенные на местах,
В каюте на ощупь задернул черную шторку иллюминатора и включил
свет. Умылся из-под крана, поел хлеба с консервами, запил водой из
чайника, погасил лампочку и лег на койку. От работы главного двигателя
корпус корабля ритмично вздрагивал.
Тихону показалось, что он почти не спал, а только закрыл глаза и
малость полежал так. Резкие и частые звонки наполнили каюту. Он открыл
глаза: "Сигнал тревоги!" Пружинисто вскочил с койки, отдернул шторку
на иллюминаторе. Было светло. Через минуту Тихон уже мчался на ходовой
мостик.
- Зенитные установки к бою! - прозвучала команда.
- Всем занять свои посты! - это голос капитана по усилителю, чуть
взволнованный. - Боцмана на мостик!
Едва Тихон взбежал по трапу, невысоко в небе послышался нарастаю-
щий рев авиационных моторов, и сквозь этот невыносимый раздражающий
вой высокий голос: "По самолетам противника огонь!"
"Юнкерсы" пронеслись над судном на бреющем. От борта наискосок
поднялись фонтаны воды - один, другой, третий... четвертый.
Этот уже совсем далеко. "Юнкерсы" развернулись и снова пошли на
корабль с левого борта. Тихон видел, как капитан, напряженно следя за
ними, отдал команду рулевому, и когда "юнкерсы" стали уходить в пике,
"Большевик" уклонился от удара. Бомбы вздыбили море за кормой.
Зенитные установки били непрерывно. С палубы ухала пушка. Самоле-
ты - их было шесть - скрылись из вида. Пулеметчики торопливо заряжали
расстрелянные ленты крупнокалиберными патронами. Вставили в приемники
пулеметов новые. Наблюдатель не отрывался от бинокля.
И снова от горизонта накатилась мощная волна гула и свиста. Еще
три пикирующих бомбардировщика заходили на "Большевик" с юго-востока,
от солнца. Капитан, запрокинув голову, следил за их полетом.
Сейчас они выстроятся друг за другом и пойдут по очереди в пике.
Так и есть, капитан на глаз прикинул направление движения пикировщиков
и опять повернул корабль так, чтобы линия его движения не пересеклась
с направлением пике бомбардировщиков. Нужна была скорость, скорость!
Машина работала на пределе. Еще никогда так быстро не шел "Большевик".
Опять бомбы не попали в цель. Зато зенитчики подбили один "юнке-
ре". Он потянул далеко над морем, оставляя за собой струю черного ды-
ма, и врезался в воду.
Тихон и теперь уже внимательно и осмысленно следил за действиями
капитана Афанасьева, как он ловит момент, когда самолеты начинают пи-
кировать, как резко маневрирует управлением. Он удачно уводил корабль
от ударов. Видимо, главное заключалось в том, чтобы, рассчитав доли
секунды, нарушить заданное летчиками опережение, резким поворотом руля
сделать маневр в сторону. Тихон гордился выдержкой капитана, его хлад-
нокровием. "Мне бы так-то! Вдруг придется управлять судном под бомбеж-
кой?"
В этот момент и подбили зенитчики самолет. Через усилитель раз-
дался спокойный голос капитана:
- Всем быть на местах! Усилить наблюдение!
И другая команда:
- Полный вперед!
Тихон подошел к капитану:
- Я оказался вроде бы не у дел, товарищ капитан...
- Почему не у дел? Ты на своем месте. Тихон увидел сторожевик,
по-видимому направляющийся к ним.
- Вон англичанин нос показал, - вытянул он руку по направлению к
конвойному кораблю.
Капитан посмотрел в бинокль.
- Сигналит, все ли у нас в порядке, не надо ли помощи. Сигналь-
щик, передайте на английский корабль: "У нас все в порядке. Помощи не
требуется".
Сутки прошли в напряженном ожидании. Теперь уже немцы не дадут
каравану плыть спокойно. И в самом деле, едва вошли в район острова
Медвежьего, атаки возобновились. Опять капитан стоял на мостике и уво-
дил судно из-под удара. Тихон увидел, как летевший на них фашист выб-
росил торпеду, и она, зловеще блеснув на солнце, пошла наклонно к па-
роходу. Вот-вот врежется в борт... Но пароход уклонился и от нее, и
торпеда прошла мимо. Капитан, тотчас забыв о ней, опять следил за не-
бом и отдавал команды. Тихону все это казалось сверхъестественным -
так ловко уводить корабль из-под ударов! - и он все время старался по-
нять, как это делается.
Афанасьев сказал ему:
- Беги в радиорубку, свяжись с "Аркосом" и узнай, что там проис-
ходит впереди. Вижу - горят суда...
Тихон пошел к радистам и через несколько минут вернулся с отве-
том:
- С "Аркоса" передали: немцы подбили и подожгли три английских
транспорта. Команды покидают корабли. Конвойные суда подбирают людей с
моря...
- Значит, и там не сладко, - вздохнул Афанасьев.
"Большевик", огрызаясь огнем из всех стволов и маневрируя, долго
боролся с самолетами и пока не имел повреждений.
Из-за горизонта вновь показались "юнкерсы". Они неслись на ко-