рабль, который, видимо, стал раздражать фашистских летчиков своей не-
уязвимостью. "Юнкерсов" было на этот раз девять, и все, снижаясь,
сбрасывали бомбы. Фонтаны вздыбленной воды совсем скрывали "Большеви-
ка". Раздался страшный грохот на полубаке, корабль содрогнулся, дал
крен, но потом медленно выправился. Тихон увидел, как Афанасьев отле-
тел в сторону и упал на палубу, ударившись головой об ограждение мос-
тика. Тихону заложило уши, смело с него фуражку, он бросился к капита-
ну, а тот, пытаясь подняться, указывал рукой на место у машинного те-
леграфа и говорил: "На место! На место!" Тихон встал на капитанский
"пятачок" и подал команду:
- Полный вперед!
- Полный вперед дать не можем. Неисправна машина, - сообщили из
машинного отделения.
- Срочно устраняйте повреждения. Стармех на месте?
- На месте. Принимаем меры к устранению повреждений.
Тихон взволнованно смахнул рукавом пот с лица. А есть ли течь? Он
распорядился проверить это.
Из-за ходовой рубки снизу, с палубы валил густой дым. "Пожар!" -
подумал Тихон. Он наконец нашелся и дал команду:
- Тушить пожар всеми насосами! Боцман, проверить и доложить. Спо-
койствие. Все остаются на своих местах!
Орудийная прислуга на баке убита разрывом бомбы. Продолжало вести
огонь против наседавших самолетов носовое орудие и пулеметы на мости-
ке. По трапу вбежал боцман.
- Товарищ старпом! Механические насосы не работают. В машинном
отделении повреждения.
- Ручные помпы в ход!
- Пустили ручные... Течи на судне не обнаружено.
- Команде гасить огонь ведрами, забортной водой!
- Есть! Но там, на палубе...
- Что на палубе? - перебил капитан, оправившийся от удара и паде-
ния.
- На палубе возле орудий ящики со снарядами. Огонь подбирается к
ним...
- Горящие ящики - за борт! - распорядился капитан.
- Есть! - боцман побежал вниз. Тихон хотел было идти следом, но
капитан удержал его.
- Молодец. Не растерялся. Теперь возьми на себя работы по спасе-
нию судна. Быстро! Держи со мной связь.
Тихон, грохая по железному трапу каблуками, помчался вниз.
На полубаке он увидел огонь и дым и услышал стоны раненых. Кора-
бельный врач и санинструктор из военных, склонившись над ними, делали
повязки. Два матроса с черными от копоти лицами тащили раненых на но-
силках в лазарет.
Тихон увидел, что тут уже распорядились без него. Помполит Пет-
ровский выскочил из огня с дымящимся снарядным ящиком в руках и, под-
бежав к борту, скинул его в воду. С таким же ящиком бежал матрос Ака-
зенок. Тихон стал помогать выносить снаряды из опасного места.
Огонь охватывал корабль. Объятый пламенем, окутанный дымом,
"Большевик", казалось, был обречен. Под полубаком горела краска, гус-
той дым клубился над морем. Он привлек внимание пикирующих бомбарди-
ровщиков, и они решили добить гибнущий транспорт. Но корабль отбивался
метким огнем, и больше в него не попало ни одной бомбы.
Команда боролась с пожаром. Потеряв ход и управление, "Больше-
вик", как огромный сгусток огня и дыма, качался на волнах.
Тихон спустился в трюм. Оба механика и вся машинная команда рабо-
тали возле главного двигателя, устраняя повреждения. Тихон, сбросив
куртку, принялся помогать машинистам.
А на палубе вели борьбу с огнем, подбиравшимся к тем отсекам, где
была взрывчатка... Работали ручные насосы, пот застилал матросам гла-
за. Петровский с членами экипажа выносил снаряды из артиллерийского
погреба. Выстроилась цепочка. Снаряды передавали с рук на руки.
Капитан неотлучно находился на мостике. Снова налетели фашисты.
Пронзительно воя, они зашли в пике. Палуба опять встретила их плотным
огнем. Израненный корабль продолжал воевать. Самолеты сбросили бомбы
мимо: мешали дым и огонь пулеметов и пушки. Опять один бомбардировщик
загорелся и рухнул в воду.
С наветренной стороны подошел английский корвет. Он предложил ко-
манде "Большевика" покинуть гибнущее судно и перейти на борт корвета.
Моряки не пожелали расстаться со своим кораблем.
Через некоторое время с флагмана охранения командир конвоя пред-
ложил по радио экипажу перейти на один из кораблей эскорта. Афанасьев
ответил: "Мы не собираемся хоронить судно".
С наступлением темноты самолеты оставили транспорт в покое, счи-
тая его обреченным. Однако "Большевик" жил. К ночи пожар потушили, ма-
шинная команда устранила повреждения, и с капитанского мостика разда-
лась долгожданная команда:
- Полный вперед!
"Большевик" стал догонять конвой, который, не задерживаясь, шел
своим курсом.
Тихон не ушел из машинного, пока не убедился в исправности и на-
дежности механизмов. Он доложил капитану:
- Машины в исправности!
В каюте был полный погром. Стекло в иллюминаторе выбито взрывом,
осколки хрустели под ногами. Треснувшее зеркало валялось на палубе.
Тихон достал из стенного шкафа чистую тельняшку - старая порвалась и
вся была запачкана машинным маслом, - переоделся, свалился на койку и
сразу уснул.
С рассветом моряки принялись наводить порядок на судне после бом-
бежки и пожара. Когда работу закончили, Тихон поднялся на ходовой мос-
тик - доложить капитану. Афанасьев, выслушав доклад, сказал:
- Догоняем караван! - он передал свой бинокль старпому. - Смотри.
Тихон обвел горизонт и примерно в полутора милях увидел суда кон-
воя. Колонны заметно уменьшились. Когда подошли ближе, он насчитал
двадцать семь транспортов. Семь кораблей было потоплено.
Через полчаса "Большевик" занял свое место в конце левой кильва-
терной колонны. Все корабли подняли на мачтах приветственные сигналы.
Командир конвойных судов просигналил: "Сделано хорошо!" Увидя флажки
на английском судне, Афанасьев протянул бинокль Тихону:
- Читай сигнал на флагмане.
- Сделано хорошо! - подтвердил помощник, и капитан устало улыб-
нулся.
Когда пришли в Мурманск, судно быстро разгрузили и поставили в
срочный ремонт. Док был перегружен работой, но судоремонтники обещали
исправить все повреждения самое большое за трое суток. Судовые меха-
низмы вызвалась осмотреть и починить своими силами машинная команда
теплохода. За работами наблюдал сам капитан. Тихон отпросился у него
на час-другой в город.
Мурманск был исполосован бомбежками. Фашисты, потеряв всякую на-
дежду захватить его, остервенело, методически бомбили и порт, и суда,
стоящие на рейде, и жилые кварталы. Уцелели лишь немногие дома. Улицы
были в развалинах, и хотя их разбирали, освобождая проходы и проезды,
разрушения виднелись на каждом шагу. Тихон с грустью смотрел на разби-
тые постройки, вспоминая, каким был город до бомбежек.
Сначала он пошел в пароходство узнать, нет ли писем. На узле свя-
зи ему вручили два письма - из дому от матери и от Родиона из госпита-
ля. От любимой девушки из Архангельска вестей почему-то не было. Тихон
сел в коридоре на жесткий деревянный диван и прочитал письма. Родион
писал, что лечится в Кандалакше. Сначала его хотели было отправить в
Архангельск, но не отправили потому, что он был нетранспортабелен -
потерял много крови и сильно обморозился. Пулевое ранение в плечо за-
жило сравнительно быстро, а вот с ногами медикам пришлось немало пово-
зиться. Появились признаки гангрены, и ему грозила ампутация. Но опыт-
ные врачи все-таки избежали ее. Теперь Родион передвигается по палате
на костылях и, видимо, скоро поправится. Он хочет после госпиталя неп-
ременно вернуться опять в свою бригаду.
Родион писал также, что в конце апреля ему с десантниками дове-
лось плыть на боте Дорофея, который ходит по Мотке - Мотовскому заливу
- и перевозит всевозможные грузы на Средний и Рыбачий полуострова из
Полярного и Мурманска. Если Тихону удастся побывать в Мурманске, то,
возможно, доведется и увидеть земляка.
Прочитав письмо, Тихон задумался: "Не везет брату. Второй раз ра-
нен, да еще и обморозился. Туго ему приходится..."
Положил письмо в карман и вскрыл другое. Августа писала, как
всегда, под диктовку матери. В Унде за весну прибавилось еще двенад-
цать вдов.. Дочка у Августы растет, ей уже пятый месяц. Елеся днями
пропадает на улице. Озорник, непоседа - весь в дядю. При упоминании о
дяде Тихон улыбнулся: "Да, брат, уж я и дядя... А племянника не видал
давно..." В конце письма многочисленные приветы и поклоны от родных и
близких.
Тихон вышел на улицу. Навстречу скорым маршей колонной по четыре
шагал отряд моряков с автоматами, вещевыми мешками, в касках. Позади
колонны катили на станках три "максима". Отряд повернул к гавани.
"Видно, опять на Рыбачий", - подумал Тихон.
Он пошел в диспетчерскую порта, навел справки о боте "Вьюн". Там
сказали, что это суденышко вчера погрузилось и ушло в Мотку. Вернется
бот, возможно, сегодня к вечеру.
Вечером Тихон пришел на пристань, долго искал среди разных судов
и суденышек "Вьюна" и наконец нашел его.
Бот только что пришел. С него выносили раненых и грузили их в са-
нитарные машины. Тихон заволновался: у трапа стоял Дорофей.
- Дорофей! - окликнул его Тихон.
Тот пригляделся к молодому моряку и наконец радостно воскликнул:
- Тихон!
Разговаривать не пришлось, Дорофей был занят. Он велел Тихону
спуститься в кубрик.
Тихон через рубку спустился в кубрик. В углу, стоя на корточках
перед жестяной печкой, матрос изо всей мочи дул в топку. Дрова вспых-
нули. Матрос поднялся. Он был в тельняшке, флотских брюках и сапогах.
- Кончили выгрузку, Дорофей? - спросил он и, разглядев незнакомо-
го моряка, удивился: - Я думал, Дорофей...
- Здравствуй, земляк! - Тихон протянул руку и назвал себя.
- Тихон Мальгин? Вот здорово! А меня узнал? Котцов я, Андрей!
Помнишь?
- Помню. Жена у тебя на почте работает.
- Во, во! Все меня узнают по жене, - с некоторой досадой сказал
Котцов. - Сам по себе я вроде ничего не значу. Садись, гостем будешь.
Чаек заварим. Дорофей придет. Офоня вылезет из чулана... Он там в дви-
гателе копается.
- Из чулана?
- Это я так трюм зову... Темно там.
...Когда Дорофея с его ботом и Офоней Патокиным призвали в "воен-
ку", то в команду взамен Хвата и Родиона дали Андрея Котцова, тридца-
тилетнего рыбака, бойкого на слово и столь же щуплого и невзрачного на
вид, сколь проворного и подвижного. Дорофей знал его плохо - не дово-
дилось работать вместе. В Унде больше были наслышаны о жене Андрея,
почтовой служащей, золотоволосой, чуть заносчивой и гордой красавице.
Знали, что она помыкает мужем, как только захочет. А известность по
жене до некоторой степени принижает достоинство мужчины. Но Андрей то-
же был не лыком шит, в тридцатые годы служил в армии артиллеристом.
Теперь его военные знания пригодились.
Тихон сел на койку, снял фуражку и облегченно вздохнул: нашел-та-
ки земляков.
- Каково плаваете? - спросил он.
- Да что, плаваем. Морские извозчики. Нас тут целый дивизион. По
Мотовской губе ходим. А один раз и в Норвегию плавали ночью. Разведчи-
ков высаживали. Ну и снабжаем пехоту снарядами, минами, патронами,
продуктами. Почту возим. Наш капитан-лейтенант, командир дивизиона Ро-
щин зовет нас армадой. Какая там армада! И что такое - армада? Хрен
знает... - Андрей сел на койку, достал вещевой мешок, из него вынул
хлеб, консервы, кусок сахару. Крепким ножом домашней ковки мигом взре-
зал банку, отвернул жестяную крышку. Обушком того же ножа расколол ку-
сок сахару, потом нарезал хлеб. - В Мотке плавать больно опасно.
Юго-западный берег до самой Титовки занят егерями. На высотках у них
батареи. Как завидят хоть самое невзрачное суденышко - давай лупить из
пушек. Вода кипит от снарядов. Ну а мы, значит, прибавим ходу да зиг-
загами уходим из-под обстрела. Мы маленькие, в нас попасть не прос-
то... Скоро пойдем мины тралить. А это, брат ты мой, много опаснее,
чем егерские пушки. Наскочишь на рогатую чертовку и взлетишь в небо. А
потом в воду дощечками опадешь... Мы ведь деревянные, - Котцов говорил
скороговоркой, с шутками. - Ну а как ты? Ишь, шевроны у тебя! Капита-
нишь?
Тихон рассказал ему о себе. Котцов похвалил:
- Молодец. Пусть знают наших, унденских!
Вскоре по трапу спустился здоровенный солдат с поседелой, но до-
вольно густой бородой, в кирзовых сапогах, брюках из хлопчатки и ват-
нике защитного цвета. На голове шапка из искусственного меха с зеленой
жестяной звездочкой. За ним спустился и Дорофей. Он сказал:
- Везет нам сегодня на гостей! Узнаете этого бородача?
- Как не узнать бывшего хозяина Унды! - присмотревшись, отозвался
Андрей. - Ряхин! Вавила Дмитрич. Откуда бог послал?
Вавила остановился в тесном проходе, и когда глаза привыкли к
слабому свету, сочащемуся из иллюминаторов, стал здороваться.
- Тебя, Андрюха, помню. А вот этого капитана не знаю. Он что, то-
же из Унды?
- Из Унды, - сказал Дорофей. - Мальгиных помнишь? Это младший сын
покойного Елисея.
- Тишка? Нипочем бы не узнал. Да и как узнать, если в Унде-то я
боле двенадцати годиков не был. Помню, ты все по берегу бегал, мальков
ловил. А теперь - гляди-ка, с нашивками, при галстуке. Капитан али
как? - Вавила осторожно присел рядом с Тихоном на край койки, снял
шапку.
Тихону пришлось опять рассказывать о себе. Выслушав его, Вавила
заговорил:
- Ишь ты, вот какие дела-то. А я, значит, попал сюда в сорок пер-
вом на оборонные работы. А потом в армию призвали. Служу в интендант-
стве, грузчиком на автомашине. Из порта возим на склады всякую всячи-
ну... Вас вот с трудом великим разыскал. Дай, думаю, навещу земляков.
- Давайте чай пить, - сказал Котцов и взялся было за чайник, но
Дорофей остановил его жестом и достал из вещмешка алюминиевую фляжку.
- Со встречей не грех и по чарке. Нам грузиться утром. Так что
можно...
Разлили спирт по кружкам. Вавила спросил:
- А где же Офоня, мой старый приятель?
- Про него-то и забыли, о, мать честная! - сказал Дорофей. - Анд-
рей, позови!
Офоня Патокин не заставил себя ждать. Увидев бывшего своего хозя-
ина, он немало подивился и еще больше удивился появлению Тихона.
- Все в моторе копаешься? - спросил Вавила.
- Копаюсь, - Офоня улыбнулся, глаза сузились в щелки.
- А Родька где? - спросил Вавила.
Тихон рассказал про брата, про то, как погиб Хват. Мужики загрус-
тили. Долго молчали.
- Многие погибли, - сказал Дорофей. - Из Унды человек сорок немцы
отправили на тот свет... Да еще сколько пропало без вести!
- И у меня, братцы, горе, - вдруг сказал Вавила, опустив голову.
- Недавно получил похоронную... Сын мой, Веня... погиб. Плавал он пе-
ред войной на траулере "Бриллиант"... А как война началась, судно это
переделали в сторожевик. И в мае, в середине мая... стояли они в Ио-
канге... Налетели немцы бомбить. Бомба угодила в корабль, и он зато-
нул1. Часть моряков спаслась, а часть погибла... И мой Веня тоже! Горе
у меня, земляки, горе!..
1 Через четыре месяца водолазы ЭПРОНа (Экспедиция подводнных ра-
бот особого назначения) подняли корабль со дна, и он снова занял место
в боевом строю. В сентябре 1944 г, в одном из конвоев в Карском море
"Бриллиант" был торпедирован и опять потоплен
Все сочувственно опустили головы.
Вавила утер слезы, расстегнув ватник, снял с брючного ремня фляж-
ку, достал из кармана плоскую банку консервов и положил на стол.
- Помянем, братцы, моего сынка... Большую я имел на него надежду.
Хороший был. Моряк! Благодарности от тралфлота имел, боцманом назначи-
ли и вот... - Вавила развел руками в отчаянии и обвел всех затуманен-
ным взглядом. - Не знаю, как теперь Мелаше писать. Убьет ее такая
весть... Давно бы надо сообщить, да все не решаюсь...
- За светлую память Венедикта, - сказал Офоня, взяв кружку. - И
Гришу Хвата помянем, и всех других...
Взгрустнули земляки. Вспомнили родных и знакомых, тех, кто жив и
кого уж нет.
Тихон пил мало - не хотелось. Он сидел совсем трезвый и внима-
тельно слушал. Все-таки счастье - встретиться вот так, вместе, в это
трудное время.
Команда бота вышла на палубу проводить гостей. Тихон попрощался и
ушел.
После срочного ремонта "Большевик" опять вышел в очередной рейс к
берегам Исландии.
Тихон Сафоныч, по его собственному выражению, в эти дни "кроил с
бабами шубу из овечьего хвостика". Он так и заявил утром жене, кото-
рая, шуруя в печке кочергой, осведомилась, куда же в такую рань отп-
равляется ее "заботушка": "Иду кроить шубенку из овечьего хвоста". Же-
на поставила кочергу, повернула к нему румяное от жара лицо и сказала
не то с похвалой, не то с укоризной:
- Ох и- тороват ты у меня, муженек! Научи-ка и свою женку так
кроить.
- Пойдем, так научишься.
- Пошла бы, да пироги пригорят в печи.
Тихон Сафоныч усмехнулся: о каких пирогах может идти речь, когда
и хлеба не досыта? Ели с оглядкой, экономя пайковый рыбкооповский хле-
бушек, тяжелый, словно камень, с добавкой отрубей, мякины и еще бог
знает чего...
Панькин обмотал шею шарфом домашней вязки, нахлобучил шапку и
взялся за скобу. Постоял, - не очень хотелось выходить на каленый мо-
роз из теплой избы. Жена опять за свои шуточки:
- Чтой-то в последнее время ты стал ниже ростом. Стоптался?
- А кто его знает. Дело к старости.
- Ну, ты еще не старый. Бабы заглядываются, те, которых прилас-
кать по военной поре некому. Только я тебя никому не отдам.
- Не время сейчас заглядываться. Ну, я пошел.
Стужей сразу обожгло лицо. На улице было пусто. У магазина стекла
в инее от подоконника до верху. Покупателей там, видимо, не много, да
и торговать, по правде сказать, нечем. Война смела все товары с полок,
и теперь они блистали чистотой. Уборщица аккуратно вытирала их каждый
день, и наводить чистоту ей не мешали никакие предметы.
Навстречу Тихону Сафонычу топал какой-то странный прохожий, обмо-
танный с ног до головы в разные одежды. Лица не видно, только щелки
для глаз. Поверх шапчонки наверчена бабья драная шаль, концы ее завя-
заны на спине узлом. Старый тулуп своими полами подметает снег. От ва-
ленок видны лишь латки на пятках да обшитые желтой кожей передки. Ког-
да этот "странник" поравнялся с председателем, Панькин увидел его гла-
за - прозрачно-голубые, холодные, словно замерзшие на такой стуже.
Прохожий снял огромную рукавицу, высвободил из шали нос и, захватив
его корявыми пальцами, высморкался. По этому характерному жесту и уз-
нал Панькин Иеронима Марковича Пастухова.
- Здравствуй, Тихон, - дребезжащим баском сказал дед. - Куды тя
понесло в таку стужу? Сидел бы в конторе - все теплее.
- Дела зовут, - ответил Панькин. - Иду в сетевязальную. Как ваше
здоровье, Иероним Маркович?
- А ничего пока. Помирать повременил - жена не велела. Земля, го-
ворит, примерзла. Будут копать могилу - всего приругают. Да и сам я
еще желаю до победы дотянуть.
- Надо дотянуть. А уж после победы собираться на погост совсем не
захочется! - ответил Панькин. - Все рюжами занимаешься?
- Рюжами. На обручи сажаю.
- Так. Нет ли в чем нужды?
- Ни в чем не нуждаюсь. Не голоден и, как видишь, обут, одет.
Спасибо. Ну, пойду - мороз гонит.
И дед шариком покатился по тропке к своей избе. Панькин с теплой
улыбкой глядел ему вслед. Есть же такие люди, при виде которых челове-
ку делается как бы легче, настроение у него поднимается!
Тихон Сафоныч вспомнил старое правило: "Живи так, чтобы другим
было легче от того, что ты есть на белом свете". Отзывчивость и готов-
ность прийти на помощь особенно нужны теперь, когда все идут и идут
похоронки и то в одной, то в другой избе плач да причитания перед ико-
нами... Сиротеют некогда многолюдные поморские избы, стоят зимними но-
чами с сугробами снега на крышах, словно вдовы глядят на мир из-под
снеговых нависей, как из-под траурных, низко повязанных платков.
И все эти избы его. Висят они немалым грузом на мужицких, уже не-
молодых плечах председателя, и надо тащить этот груз через всю войну,
до самой победы.
Так думал Панькин, идя пустынной улицей села и поглядывая на при-
тихшие избы, которые от него будто чего-то ждали...
Как облегчить жизнь людям, если промыслы стали малодобычливы
из-за нехватки снастей да флота? Если заработки на путине невелики, да
и продуктами рыбкооп иной раз отоваривает рулоны1 с перебоями? И вот
так просто, по-человечески, внимателен ли Панькин к людям, всегда ли
находит слово им в поддержку и похвалу?
1 Так называли в обиходе рыбаки свернутые обычно в трубочку про-
довольственные талоны, которыми пользовались в военные годы. Их полу-
чали от рыбозавода,
Районы промыслов ограничены, да и со снастями очень уж туго. За-
пасы, сделанные на черный день в колхозе, кончились - очень долгим
оказался этот черный день... Вот и приходится изворачиваться: перетря-
хивать на складах старые снасти да невода, сети да канаты, которые еще
не истлели окончательно, и делать из них "новые" материалы для промыс-
ла. Моторно-рыболовная станция не могла ничего другого придумать, как
рекомендовать вместо сетных ловушек деревянные - загородки и перего-
родки в воде из досок, ивовых прутьев и прочего. Старые веревки сове-
товали использовать "до полного износа". В письме МРС было сказано:
"Изготовить к весенне-летней путине мелких деревянных ловушек не менее
пятнадцати штук, стенок - до восьми - десяти штук. А из утильных сетей
- сто килограммов канатов".
Сто килограммов канатов из старой сетки - и никаких гвоздей! Вы-
полнением такого распоряжения и занимались теперь колхозницы, то есть
"шили шубу из овечьего хвоста".
Войдя в маленькие сенцы сетевязальной мастерской, Панькин прежде
всего услышал пение. Дверь была тонкая, а голос звонкий, певучий, с
грудным тембром. Была в нем тоска жгучая и безысходная:
Ягодиночка убит,
Убит и не воротится.
На свиданьице со мной
Теперь не поторопится.
Стало тихо. Панькин стоял за дверью, ждал, когда выльется сердеч-
ная женская тоска в новой частушке. И вылилась:
Передай привет залетке,
Птица перелетная.
Полевая сто вторая
Рота пулеметная.
Пели двое. Густой, грудного тембра голос принадлежал Фекле, а по-
тоньше, альтовый - Соне Хват. Панькин потянул на себя скрипучую дверь:
- Здравствуйте, бабоньки! Труд на пользу!
- Здравствуй, Тихон Сафоныч!
- Пришел - будто солнышко взошло!
- Чем порадуешь?
Панькин окинул взглядом помещение. Посредине топится печка-вре-
мянка, от нее струилось тепло. Пахло дымком, словно летом на сенокосе
в избушке. "Надо дымоход проверить да почистить, - отметил про себя
Панькин. - Дымит печка". Вокруг, на табуретках и скамьях, сидело с де-
сяток женщин и девчат. Перед ними на полу - вороха старых сетей и ка-
натов. Раздергивая канаты, мастерицы выбирают пряди покрепче, свивают
их в клубки, а другие из таких же прядей на самодельных деревянных
станках скручивают веревки. Разбирают женщины и ветхие, давно списан-
ные, но в свое время не выброшенные сети, выискивают дель с ячеями
покрепче, ухитряются связывать куски в одно большое полотно иглами.
Работа вроде бы никчемная, материал прелый, гнилой - выбросить давно
пора, но по нужде еще годный. Тихон Сафоныч вспомнил, как в мирные дни
ругал кладовщика за беспорядок: "На что тебе эта рвань? Ведь давно
списана, выбрось!" Кладовщик отвечал: "Жаль бросать. Может, сгодится
еще". "Ну ты и Плюшкин!" - сказал председатель. "Плюшкин не Плюшкин, а
пусть лежит. Не мешает", - опять за свое кладовщик. Словно чувствовал,
что пойдет старье в дело...
Пыль в мастерской - столбом, в воздухе плавают хлопья. Свет сла-
боват, хотя на стене висят три десятилинейные лампы. С улицы только
синева сочится в окошко, а на дворе часов десять.
- Ну чем же вас порадовать? - Панькин сел на чурбак, протянул ру-
ки к печке. - По последним сведениям, принятым Густей, наши войска
крепко бьют под Сталинградом окруженных немцев. Освободили Котельнико-
во, наступают на Ростов. Вот самая свежая новость. Радостная?
- Радостная! - согласились женщины. - А еще?
- А еще сегодня в семь вечера будет собрание. Приходите и соседям
накажите, чтобы явились.
- О чем собрание?
- Придете - узнаете.
- Ладно, придем.
Фекла сбросила с колен растрепанный старый канат - как видно, та-
кая работа ей наскучила. Встала, с хрустом потянулась, подкинула в
печку поленьев и, сев на корточки перед топкой, сказала:
- Скучная работа, председатель! Спел бы хоть, что ли? Повеселил
нас!
На голове у Феклы белый ситцевый платок - от пыли, на плечах -
вязаная кофта. Метнула на Панькина из-под платка живой, озорной
взгляд:
- Так споешь?
- Эх, бабоньки, спел бы, да на морозе голос потерял! - махнул ру-
кой Панькин. - Почему же вы говорите, что работа плохая? - он подобрал
с пола конец каната, стал развивать его на волокна.
- Во, во! - одобрили женщины. - Хорошо у тебя получается.
Фекла молча села на свое место и принялась наматывать на клубок
толстую льняную нить. Вспомнила Бориса, загрустила. Подумала, что пос-
ле работы надо бы зайти к его матери, принести керосину - обещала.
Соня Хват опустила руки на колени, замерла, неподвижно глядя пе-
ред собой. "Убит, убит, батя..." - всхлипнула и закрыла лицо руками.
Женщины принялись ее успокаивать. Она справилась с собой и, утерев
слезы, опять взялась за дело.
- Да, бабоньки, у каждого свое горе, - вздохнула Фекла. - Горе,
что море, и берегов не видно...
Панькин побыл здесь, молча посочувствовал женщинам, пообещал до-
бавить ламп для освещения мастерской и попрощался.
Вслед ему тихонько потянулась песня:
На речке, на речке,
На том бережочке
Мыла Марусенька
Белые ноги.
Плыли к Марусеньке
Серые гуси,
Плыли к Марусеньке
Серые гуси...
Странно было слышать эту ласковую песню в низкой мрачной избе,
заваленной старыми пыльными снастями, в притихшем от безлюдья селе,
затерянном в зимней тундре, остуженном калеными предновогодними моро-
уязвимостью. "Юнкерсов" было на этот раз девять, и все, снижаясь,
сбрасывали бомбы. Фонтаны вздыбленной воды совсем скрывали "Большеви-
ка". Раздался страшный грохот на полубаке, корабль содрогнулся, дал
крен, но потом медленно выправился. Тихон увидел, как Афанасьев отле-
тел в сторону и упал на палубу, ударившись головой об ограждение мос-
тика. Тихону заложило уши, смело с него фуражку, он бросился к капита-
ну, а тот, пытаясь подняться, указывал рукой на место у машинного те-
леграфа и говорил: "На место! На место!" Тихон встал на капитанский
"пятачок" и подал команду:
- Полный вперед!
- Полный вперед дать не можем. Неисправна машина, - сообщили из
машинного отделения.
- Срочно устраняйте повреждения. Стармех на месте?
- На месте. Принимаем меры к устранению повреждений.
Тихон взволнованно смахнул рукавом пот с лица. А есть ли течь? Он
распорядился проверить это.
Из-за ходовой рубки снизу, с палубы валил густой дым. "Пожар!" -
подумал Тихон. Он наконец нашелся и дал команду:
- Тушить пожар всеми насосами! Боцман, проверить и доложить. Спо-
койствие. Все остаются на своих местах!
Орудийная прислуга на баке убита разрывом бомбы. Продолжало вести
огонь против наседавших самолетов носовое орудие и пулеметы на мости-
ке. По трапу вбежал боцман.
- Товарищ старпом! Механические насосы не работают. В машинном
отделении повреждения.
- Ручные помпы в ход!
- Пустили ручные... Течи на судне не обнаружено.
- Команде гасить огонь ведрами, забортной водой!
- Есть! Но там, на палубе...
- Что на палубе? - перебил капитан, оправившийся от удара и паде-
ния.
- На палубе возле орудий ящики со снарядами. Огонь подбирается к
ним...
- Горящие ящики - за борт! - распорядился капитан.
- Есть! - боцман побежал вниз. Тихон хотел было идти следом, но
капитан удержал его.
- Молодец. Не растерялся. Теперь возьми на себя работы по спасе-
нию судна. Быстро! Держи со мной связь.
Тихон, грохая по железному трапу каблуками, помчался вниз.
На полубаке он увидел огонь и дым и услышал стоны раненых. Кора-
бельный врач и санинструктор из военных, склонившись над ними, делали
повязки. Два матроса с черными от копоти лицами тащили раненых на но-
силках в лазарет.
Тихон увидел, что тут уже распорядились без него. Помполит Пет-
ровский выскочил из огня с дымящимся снарядным ящиком в руках и, под-
бежав к борту, скинул его в воду. С таким же ящиком бежал матрос Ака-
зенок. Тихон стал помогать выносить снаряды из опасного места.
Огонь охватывал корабль. Объятый пламенем, окутанный дымом,
"Большевик", казалось, был обречен. Под полубаком горела краска, гус-
той дым клубился над морем. Он привлек внимание пикирующих бомбарди-
ровщиков, и они решили добить гибнущий транспорт. Но корабль отбивался
метким огнем, и больше в него не попало ни одной бомбы.
Команда боролась с пожаром. Потеряв ход и управление, "Больше-
вик", как огромный сгусток огня и дыма, качался на волнах.
Тихон спустился в трюм. Оба механика и вся машинная команда рабо-
тали возле главного двигателя, устраняя повреждения. Тихон, сбросив
куртку, принялся помогать машинистам.
А на палубе вели борьбу с огнем, подбиравшимся к тем отсекам, где
была взрывчатка... Работали ручные насосы, пот застилал матросам гла-
за. Петровский с членами экипажа выносил снаряды из артиллерийского
погреба. Выстроилась цепочка. Снаряды передавали с рук на руки.
Капитан неотлучно находился на мостике. Снова налетели фашисты.
Пронзительно воя, они зашли в пике. Палуба опять встретила их плотным
огнем. Израненный корабль продолжал воевать. Самолеты сбросили бомбы
мимо: мешали дым и огонь пулеметов и пушки. Опять один бомбардировщик
загорелся и рухнул в воду.
С наветренной стороны подошел английский корвет. Он предложил ко-
манде "Большевика" покинуть гибнущее судно и перейти на борт корвета.
Моряки не пожелали расстаться со своим кораблем.
Через некоторое время с флагмана охранения командир конвоя пред-
ложил по радио экипажу перейти на один из кораблей эскорта. Афанасьев
ответил: "Мы не собираемся хоронить судно".
С наступлением темноты самолеты оставили транспорт в покое, счи-
тая его обреченным. Однако "Большевик" жил. К ночи пожар потушили, ма-
шинная команда устранила повреждения, и с капитанского мостика разда-
лась долгожданная команда:
- Полный вперед!
"Большевик" стал догонять конвой, который, не задерживаясь, шел
своим курсом.
Тихон не ушел из машинного, пока не убедился в исправности и на-
дежности механизмов. Он доложил капитану:
- Машины в исправности!
В каюте был полный погром. Стекло в иллюминаторе выбито взрывом,
осколки хрустели под ногами. Треснувшее зеркало валялось на палубе.
Тихон достал из стенного шкафа чистую тельняшку - старая порвалась и
вся была запачкана машинным маслом, - переоделся, свалился на койку и
сразу уснул.
С рассветом моряки принялись наводить порядок на судне после бом-
бежки и пожара. Когда работу закончили, Тихон поднялся на ходовой мос-
тик - доложить капитану. Афанасьев, выслушав доклад, сказал:
- Догоняем караван! - он передал свой бинокль старпому. - Смотри.
Тихон обвел горизонт и примерно в полутора милях увидел суда кон-
воя. Колонны заметно уменьшились. Когда подошли ближе, он насчитал
двадцать семь транспортов. Семь кораблей было потоплено.
Через полчаса "Большевик" занял свое место в конце левой кильва-
терной колонны. Все корабли подняли на мачтах приветственные сигналы.
Командир конвойных судов просигналил: "Сделано хорошо!" Увидя флажки
на английском судне, Афанасьев протянул бинокль Тихону:
- Читай сигнал на флагмане.
- Сделано хорошо! - подтвердил помощник, и капитан устало улыб-
нулся.
Когда пришли в Мурманск, судно быстро разгрузили и поставили в
срочный ремонт. Док был перегружен работой, но судоремонтники обещали
исправить все повреждения самое большое за трое суток. Судовые меха-
низмы вызвалась осмотреть и починить своими силами машинная команда
теплохода. За работами наблюдал сам капитан. Тихон отпросился у него
на час-другой в город.
Мурманск был исполосован бомбежками. Фашисты, потеряв всякую на-
дежду захватить его, остервенело, методически бомбили и порт, и суда,
стоящие на рейде, и жилые кварталы. Уцелели лишь немногие дома. Улицы
были в развалинах, и хотя их разбирали, освобождая проходы и проезды,
разрушения виднелись на каждом шагу. Тихон с грустью смотрел на разби-
тые постройки, вспоминая, каким был город до бомбежек.
Сначала он пошел в пароходство узнать, нет ли писем. На узле свя-
зи ему вручили два письма - из дому от матери и от Родиона из госпита-
ля. От любимой девушки из Архангельска вестей почему-то не было. Тихон
сел в коридоре на жесткий деревянный диван и прочитал письма. Родион
писал, что лечится в Кандалакше. Сначала его хотели было отправить в
Архангельск, но не отправили потому, что он был нетранспортабелен -
потерял много крови и сильно обморозился. Пулевое ранение в плечо за-
жило сравнительно быстро, а вот с ногами медикам пришлось немало пово-
зиться. Появились признаки гангрены, и ему грозила ампутация. Но опыт-
ные врачи все-таки избежали ее. Теперь Родион передвигается по палате
на костылях и, видимо, скоро поправится. Он хочет после госпиталя неп-
ременно вернуться опять в свою бригаду.
Родион писал также, что в конце апреля ему с десантниками дове-
лось плыть на боте Дорофея, который ходит по Мотке - Мотовскому заливу
- и перевозит всевозможные грузы на Средний и Рыбачий полуострова из
Полярного и Мурманска. Если Тихону удастся побывать в Мурманске, то,
возможно, доведется и увидеть земляка.
Прочитав письмо, Тихон задумался: "Не везет брату. Второй раз ра-
нен, да еще и обморозился. Туго ему приходится..."
Положил письмо в карман и вскрыл другое. Августа писала, как
всегда, под диктовку матери. В Унде за весну прибавилось еще двенад-
цать вдов.. Дочка у Августы растет, ей уже пятый месяц. Елеся днями
пропадает на улице. Озорник, непоседа - весь в дядю. При упоминании о
дяде Тихон улыбнулся: "Да, брат, уж я и дядя... А племянника не видал
давно..." В конце письма многочисленные приветы и поклоны от родных и
близких.
Тихон вышел на улицу. Навстречу скорым маршей колонной по четыре
шагал отряд моряков с автоматами, вещевыми мешками, в касках. Позади
колонны катили на станках три "максима". Отряд повернул к гавани.
"Видно, опять на Рыбачий", - подумал Тихон.
Он пошел в диспетчерскую порта, навел справки о боте "Вьюн". Там
сказали, что это суденышко вчера погрузилось и ушло в Мотку. Вернется
бот, возможно, сегодня к вечеру.
Вечером Тихон пришел на пристань, долго искал среди разных судов
и суденышек "Вьюна" и наконец нашел его.
Бот только что пришел. С него выносили раненых и грузили их в са-
нитарные машины. Тихон заволновался: у трапа стоял Дорофей.
- Дорофей! - окликнул его Тихон.
Тот пригляделся к молодому моряку и наконец радостно воскликнул:
- Тихон!
Разговаривать не пришлось, Дорофей был занят. Он велел Тихону
спуститься в кубрик.
Тихон через рубку спустился в кубрик. В углу, стоя на корточках
перед жестяной печкой, матрос изо всей мочи дул в топку. Дрова вспых-
нули. Матрос поднялся. Он был в тельняшке, флотских брюках и сапогах.
- Кончили выгрузку, Дорофей? - спросил он и, разглядев незнакомо-
го моряка, удивился: - Я думал, Дорофей...
- Здравствуй, земляк! - Тихон протянул руку и назвал себя.
- Тихон Мальгин? Вот здорово! А меня узнал? Котцов я, Андрей!
Помнишь?
- Помню. Жена у тебя на почте работает.
- Во, во! Все меня узнают по жене, - с некоторой досадой сказал
Котцов. - Сам по себе я вроде ничего не значу. Садись, гостем будешь.
Чаек заварим. Дорофей придет. Офоня вылезет из чулана... Он там в дви-
гателе копается.
- Из чулана?
- Это я так трюм зову... Темно там.
...Когда Дорофея с его ботом и Офоней Патокиным призвали в "воен-
ку", то в команду взамен Хвата и Родиона дали Андрея Котцова, тридца-
тилетнего рыбака, бойкого на слово и столь же щуплого и невзрачного на
вид, сколь проворного и подвижного. Дорофей знал его плохо - не дово-
дилось работать вместе. В Унде больше были наслышаны о жене Андрея,
почтовой служащей, золотоволосой, чуть заносчивой и гордой красавице.
Знали, что она помыкает мужем, как только захочет. А известность по
жене до некоторой степени принижает достоинство мужчины. Но Андрей то-
же был не лыком шит, в тридцатые годы служил в армии артиллеристом.
Теперь его военные знания пригодились.
Тихон сел на койку, снял фуражку и облегченно вздохнул: нашел-та-
ки земляков.
- Каково плаваете? - спросил он.
- Да что, плаваем. Морские извозчики. Нас тут целый дивизион. По
Мотовской губе ходим. А один раз и в Норвегию плавали ночью. Разведчи-
ков высаживали. Ну и снабжаем пехоту снарядами, минами, патронами,
продуктами. Почту возим. Наш капитан-лейтенант, командир дивизиона Ро-
щин зовет нас армадой. Какая там армада! И что такое - армада? Хрен
знает... - Андрей сел на койку, достал вещевой мешок, из него вынул
хлеб, консервы, кусок сахару. Крепким ножом домашней ковки мигом взре-
зал банку, отвернул жестяную крышку. Обушком того же ножа расколол ку-
сок сахару, потом нарезал хлеб. - В Мотке плавать больно опасно.
Юго-западный берег до самой Титовки занят егерями. На высотках у них
батареи. Как завидят хоть самое невзрачное суденышко - давай лупить из
пушек. Вода кипит от снарядов. Ну а мы, значит, прибавим ходу да зиг-
загами уходим из-под обстрела. Мы маленькие, в нас попасть не прос-
то... Скоро пойдем мины тралить. А это, брат ты мой, много опаснее,
чем егерские пушки. Наскочишь на рогатую чертовку и взлетишь в небо. А
потом в воду дощечками опадешь... Мы ведь деревянные, - Котцов говорил
скороговоркой, с шутками. - Ну а как ты? Ишь, шевроны у тебя! Капита-
нишь?
Тихон рассказал ему о себе. Котцов похвалил:
- Молодец. Пусть знают наших, унденских!
Вскоре по трапу спустился здоровенный солдат с поседелой, но до-
вольно густой бородой, в кирзовых сапогах, брюках из хлопчатки и ват-
нике защитного цвета. На голове шапка из искусственного меха с зеленой
жестяной звездочкой. За ним спустился и Дорофей. Он сказал:
- Везет нам сегодня на гостей! Узнаете этого бородача?
- Как не узнать бывшего хозяина Унды! - присмотревшись, отозвался
Андрей. - Ряхин! Вавила Дмитрич. Откуда бог послал?
Вавила остановился в тесном проходе, и когда глаза привыкли к
слабому свету, сочащемуся из иллюминаторов, стал здороваться.
- Тебя, Андрюха, помню. А вот этого капитана не знаю. Он что, то-
же из Унды?
- Из Унды, - сказал Дорофей. - Мальгиных помнишь? Это младший сын
покойного Елисея.
- Тишка? Нипочем бы не узнал. Да и как узнать, если в Унде-то я
боле двенадцати годиков не был. Помню, ты все по берегу бегал, мальков
ловил. А теперь - гляди-ка, с нашивками, при галстуке. Капитан али
как? - Вавила осторожно присел рядом с Тихоном на край койки, снял
шапку.
Тихону пришлось опять рассказывать о себе. Выслушав его, Вавила
заговорил:
- Ишь ты, вот какие дела-то. А я, значит, попал сюда в сорок пер-
вом на оборонные работы. А потом в армию призвали. Служу в интендант-
стве, грузчиком на автомашине. Из порта возим на склады всякую всячи-
ну... Вас вот с трудом великим разыскал. Дай, думаю, навещу земляков.
- Давайте чай пить, - сказал Котцов и взялся было за чайник, но
Дорофей остановил его жестом и достал из вещмешка алюминиевую фляжку.
- Со встречей не грех и по чарке. Нам грузиться утром. Так что
можно...
Разлили спирт по кружкам. Вавила спросил:
- А где же Офоня, мой старый приятель?
- Про него-то и забыли, о, мать честная! - сказал Дорофей. - Анд-
рей, позови!
Офоня Патокин не заставил себя ждать. Увидев бывшего своего хозя-
ина, он немало подивился и еще больше удивился появлению Тихона.
- Все в моторе копаешься? - спросил Вавила.
- Копаюсь, - Офоня улыбнулся, глаза сузились в щелки.
- А Родька где? - спросил Вавила.
Тихон рассказал про брата, про то, как погиб Хват. Мужики загрус-
тили. Долго молчали.
- Многие погибли, - сказал Дорофей. - Из Унды человек сорок немцы
отправили на тот свет... Да еще сколько пропало без вести!
- И у меня, братцы, горе, - вдруг сказал Вавила, опустив голову.
- Недавно получил похоронную... Сын мой, Веня... погиб. Плавал он пе-
ред войной на траулере "Бриллиант"... А как война началась, судно это
переделали в сторожевик. И в мае, в середине мая... стояли они в Ио-
канге... Налетели немцы бомбить. Бомба угодила в корабль, и он зато-
нул1. Часть моряков спаслась, а часть погибла... И мой Веня тоже! Горе
у меня, земляки, горе!..
1 Через четыре месяца водолазы ЭПРОНа (Экспедиция подводнных ра-
бот особого назначения) подняли корабль со дна, и он снова занял место
в боевом строю. В сентябре 1944 г, в одном из конвоев в Карском море
"Бриллиант" был торпедирован и опять потоплен
Все сочувственно опустили головы.
Вавила утер слезы, расстегнув ватник, снял с брючного ремня фляж-
ку, достал из кармана плоскую банку консервов и положил на стол.
- Помянем, братцы, моего сынка... Большую я имел на него надежду.
Хороший был. Моряк! Благодарности от тралфлота имел, боцманом назначи-
ли и вот... - Вавила развел руками в отчаянии и обвел всех затуманен-
ным взглядом. - Не знаю, как теперь Мелаше писать. Убьет ее такая
весть... Давно бы надо сообщить, да все не решаюсь...
- За светлую память Венедикта, - сказал Офоня, взяв кружку. - И
Гришу Хвата помянем, и всех других...
Взгрустнули земляки. Вспомнили родных и знакомых, тех, кто жив и
кого уж нет.
Тихон пил мало - не хотелось. Он сидел совсем трезвый и внима-
тельно слушал. Все-таки счастье - встретиться вот так, вместе, в это
трудное время.
Команда бота вышла на палубу проводить гостей. Тихон попрощался и
ушел.
После срочного ремонта "Большевик" опять вышел в очередной рейс к
берегам Исландии.
Тихон Сафоныч, по его собственному выражению, в эти дни "кроил с
бабами шубу из овечьего хвостика". Он так и заявил утром жене, кото-
рая, шуруя в печке кочергой, осведомилась, куда же в такую рань отп-
равляется ее "заботушка": "Иду кроить шубенку из овечьего хвоста". Же-
на поставила кочергу, повернула к нему румяное от жара лицо и сказала
не то с похвалой, не то с укоризной:
- Ох и- тороват ты у меня, муженек! Научи-ка и свою женку так
кроить.
- Пойдем, так научишься.
- Пошла бы, да пироги пригорят в печи.
Тихон Сафоныч усмехнулся: о каких пирогах может идти речь, когда
и хлеба не досыта? Ели с оглядкой, экономя пайковый рыбкооповский хле-
бушек, тяжелый, словно камень, с добавкой отрубей, мякины и еще бог
знает чего...
Панькин обмотал шею шарфом домашней вязки, нахлобучил шапку и
взялся за скобу. Постоял, - не очень хотелось выходить на каленый мо-
роз из теплой избы. Жена опять за свои шуточки:
- Чтой-то в последнее время ты стал ниже ростом. Стоптался?
- А кто его знает. Дело к старости.
- Ну, ты еще не старый. Бабы заглядываются, те, которых прилас-
кать по военной поре некому. Только я тебя никому не отдам.
- Не время сейчас заглядываться. Ну, я пошел.
Стужей сразу обожгло лицо. На улице было пусто. У магазина стекла
в инее от подоконника до верху. Покупателей там, видимо, не много, да
и торговать, по правде сказать, нечем. Война смела все товары с полок,
и теперь они блистали чистотой. Уборщица аккуратно вытирала их каждый
день, и наводить чистоту ей не мешали никакие предметы.
Навстречу Тихону Сафонычу топал какой-то странный прохожий, обмо-
танный с ног до головы в разные одежды. Лица не видно, только щелки
для глаз. Поверх шапчонки наверчена бабья драная шаль, концы ее завя-
заны на спине узлом. Старый тулуп своими полами подметает снег. От ва-
ленок видны лишь латки на пятках да обшитые желтой кожей передки. Ког-
да этот "странник" поравнялся с председателем, Панькин увидел его гла-
за - прозрачно-голубые, холодные, словно замерзшие на такой стуже.
Прохожий снял огромную рукавицу, высвободил из шали нос и, захватив
его корявыми пальцами, высморкался. По этому характерному жесту и уз-
нал Панькин Иеронима Марковича Пастухова.
- Здравствуй, Тихон, - дребезжащим баском сказал дед. - Куды тя
понесло в таку стужу? Сидел бы в конторе - все теплее.
- Дела зовут, - ответил Панькин. - Иду в сетевязальную. Как ваше
здоровье, Иероним Маркович?
- А ничего пока. Помирать повременил - жена не велела. Земля, го-
ворит, примерзла. Будут копать могилу - всего приругают. Да и сам я
еще желаю до победы дотянуть.
- Надо дотянуть. А уж после победы собираться на погост совсем не
захочется! - ответил Панькин. - Все рюжами занимаешься?
- Рюжами. На обручи сажаю.
- Так. Нет ли в чем нужды?
- Ни в чем не нуждаюсь. Не голоден и, как видишь, обут, одет.
Спасибо. Ну, пойду - мороз гонит.
И дед шариком покатился по тропке к своей избе. Панькин с теплой
улыбкой глядел ему вслед. Есть же такие люди, при виде которых челове-
ку делается как бы легче, настроение у него поднимается!
Тихон Сафоныч вспомнил старое правило: "Живи так, чтобы другим
было легче от того, что ты есть на белом свете". Отзывчивость и готов-
ность прийти на помощь особенно нужны теперь, когда все идут и идут
похоронки и то в одной, то в другой избе плач да причитания перед ико-
нами... Сиротеют некогда многолюдные поморские избы, стоят зимними но-
чами с сугробами снега на крышах, словно вдовы глядят на мир из-под
снеговых нависей, как из-под траурных, низко повязанных платков.
И все эти избы его. Висят они немалым грузом на мужицких, уже не-
молодых плечах председателя, и надо тащить этот груз через всю войну,
до самой победы.
Так думал Панькин, идя пустынной улицей села и поглядывая на при-
тихшие избы, которые от него будто чего-то ждали...
Как облегчить жизнь людям, если промыслы стали малодобычливы
из-за нехватки снастей да флота? Если заработки на путине невелики, да
и продуктами рыбкооп иной раз отоваривает рулоны1 с перебоями? И вот
так просто, по-человечески, внимателен ли Панькин к людям, всегда ли
находит слово им в поддержку и похвалу?
1 Так называли в обиходе рыбаки свернутые обычно в трубочку про-
довольственные талоны, которыми пользовались в военные годы. Их полу-
чали от рыбозавода,
Районы промыслов ограничены, да и со снастями очень уж туго. За-
пасы, сделанные на черный день в колхозе, кончились - очень долгим
оказался этот черный день... Вот и приходится изворачиваться: перетря-
хивать на складах старые снасти да невода, сети да канаты, которые еще
не истлели окончательно, и делать из них "новые" материалы для промыс-
ла. Моторно-рыболовная станция не могла ничего другого придумать, как
рекомендовать вместо сетных ловушек деревянные - загородки и перего-
родки в воде из досок, ивовых прутьев и прочего. Старые веревки сове-
товали использовать "до полного износа". В письме МРС было сказано:
"Изготовить к весенне-летней путине мелких деревянных ловушек не менее
пятнадцати штук, стенок - до восьми - десяти штук. А из утильных сетей
- сто килограммов канатов".
Сто килограммов канатов из старой сетки - и никаких гвоздей! Вы-
полнением такого распоряжения и занимались теперь колхозницы, то есть
"шили шубу из овечьего хвоста".
Войдя в маленькие сенцы сетевязальной мастерской, Панькин прежде
всего услышал пение. Дверь была тонкая, а голос звонкий, певучий, с
грудным тембром. Была в нем тоска жгучая и безысходная:
Ягодиночка убит,
Убит и не воротится.
На свиданьице со мной
Теперь не поторопится.
Стало тихо. Панькин стоял за дверью, ждал, когда выльется сердеч-
ная женская тоска в новой частушке. И вылилась:
Передай привет залетке,
Птица перелетная.
Полевая сто вторая
Рота пулеметная.
Пели двое. Густой, грудного тембра голос принадлежал Фекле, а по-
тоньше, альтовый - Соне Хват. Панькин потянул на себя скрипучую дверь:
- Здравствуйте, бабоньки! Труд на пользу!
- Здравствуй, Тихон Сафоныч!
- Пришел - будто солнышко взошло!
- Чем порадуешь?
Панькин окинул взглядом помещение. Посредине топится печка-вре-
мянка, от нее струилось тепло. Пахло дымком, словно летом на сенокосе
в избушке. "Надо дымоход проверить да почистить, - отметил про себя
Панькин. - Дымит печка". Вокруг, на табуретках и скамьях, сидело с де-
сяток женщин и девчат. Перед ними на полу - вороха старых сетей и ка-
натов. Раздергивая канаты, мастерицы выбирают пряди покрепче, свивают
их в клубки, а другие из таких же прядей на самодельных деревянных
станках скручивают веревки. Разбирают женщины и ветхие, давно списан-
ные, но в свое время не выброшенные сети, выискивают дель с ячеями
покрепче, ухитряются связывать куски в одно большое полотно иглами.
Работа вроде бы никчемная, материал прелый, гнилой - выбросить давно
пора, но по нужде еще годный. Тихон Сафоныч вспомнил, как в мирные дни
ругал кладовщика за беспорядок: "На что тебе эта рвань? Ведь давно
списана, выбрось!" Кладовщик отвечал: "Жаль бросать. Может, сгодится
еще". "Ну ты и Плюшкин!" - сказал председатель. "Плюшкин не Плюшкин, а
пусть лежит. Не мешает", - опять за свое кладовщик. Словно чувствовал,
что пойдет старье в дело...
Пыль в мастерской - столбом, в воздухе плавают хлопья. Свет сла-
боват, хотя на стене висят три десятилинейные лампы. С улицы только
синева сочится в окошко, а на дворе часов десять.
- Ну чем же вас порадовать? - Панькин сел на чурбак, протянул ру-
ки к печке. - По последним сведениям, принятым Густей, наши войска
крепко бьют под Сталинградом окруженных немцев. Освободили Котельнико-
во, наступают на Ростов. Вот самая свежая новость. Радостная?
- Радостная! - согласились женщины. - А еще?
- А еще сегодня в семь вечера будет собрание. Приходите и соседям
накажите, чтобы явились.
- О чем собрание?
- Придете - узнаете.
- Ладно, придем.
Фекла сбросила с колен растрепанный старый канат - как видно, та-
кая работа ей наскучила. Встала, с хрустом потянулась, подкинула в
печку поленьев и, сев на корточки перед топкой, сказала:
- Скучная работа, председатель! Спел бы хоть, что ли? Повеселил
нас!
На голове у Феклы белый ситцевый платок - от пыли, на плечах -
вязаная кофта. Метнула на Панькина из-под платка живой, озорной
взгляд:
- Так споешь?
- Эх, бабоньки, спел бы, да на морозе голос потерял! - махнул ру-
кой Панькин. - Почему же вы говорите, что работа плохая? - он подобрал
с пола конец каната, стал развивать его на волокна.
- Во, во! - одобрили женщины. - Хорошо у тебя получается.
Фекла молча села на свое место и принялась наматывать на клубок
толстую льняную нить. Вспомнила Бориса, загрустила. Подумала, что пос-
ле работы надо бы зайти к его матери, принести керосину - обещала.
Соня Хват опустила руки на колени, замерла, неподвижно глядя пе-
ред собой. "Убит, убит, батя..." - всхлипнула и закрыла лицо руками.
Женщины принялись ее успокаивать. Она справилась с собой и, утерев
слезы, опять взялась за дело.
- Да, бабоньки, у каждого свое горе, - вздохнула Фекла. - Горе,
что море, и берегов не видно...
Панькин побыл здесь, молча посочувствовал женщинам, пообещал до-
бавить ламп для освещения мастерской и попрощался.
Вслед ему тихонько потянулась песня:
На речке, на речке,
На том бережочке
Мыла Марусенька
Белые ноги.
Плыли к Марусеньке
Серые гуси,
Плыли к Марусеньке
Серые гуси...
Странно было слышать эту ласковую песню в низкой мрачной избе,
заваленной старыми пыльными снастями, в притихшем от безлюдья селе,
затерянном в зимней тундре, остуженном калеными предновогодними моро-