---------------------------------------------------------------
OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------
(из трилогии "ПОМОРЫ")
книга вторая
Холодное февральское солнце до рези слепило глаза. В небе - пус-
тынная неуютная синева. Если бы не лютый холод да не льды, глядя на
него, можно было подумать: лето, исход дня перед закатом, когда уста-
лое солнце, плавясь от собственного усердия, клонится к горизонту.
Родион в цейсовский морской бинокль всматривался во льды. Тяжелый
вахтенный тулуп оттягивал плечи, обындевевшая овчина воротника терла
шею, космы шерсти с намерзшими от дыхания льдинками лезли в рот. Роди-
он оглаживал их, надевал рукавицу и снова подносил к глазам бинокль.
Кругом - белая безмолвная равнина. Кое-где на ней вспучивались торосы.
У горизонта они были затянуты белесоватой туманной пеленой, пронизан-
ной розовым светом. Темнели разводья, еле заметные из-за торосистых
нагромождений.
Вахта длилась четыре часа. Отстояв ее, Родион выбирался из бочки,
спускался вниз, торопился в кубрик греться чаем.
Внизу на палубе матросы в ушанках и ватниках баграми обкалывали с
бортов намерзший лед. Корпус ледокольного парохода чуть вздрагивал от
работы двигателя. В чреве корабля, в машинном отделении, кочегарам бы-
ло жарко у огня - в одних тельняшках кидали широкими совковыми лопата-
ми уголь в топки. В котле клокотал, буйствовал пар, приводя в действие
шатуны, маховики, ось гребного винта. Лошадиные силы железной махины
яростно боролись со льдом. "Садко" то отступал задним ходом, то снова
обрушивался форштевнем на зеленоватые на изломе глыбы, обламывал, ко-
лол их многотонной тяжестью. Снова пятился, снова наваливался на лед -
и так без конца. Из трубы выпыхивал черный с сединой дым. За кормой
ярилась под винтом холодная тяжелая вода. Вдоль бортов скользили отко-
лотые льдины, оставались позади, замирая и смерзаясь.
Лед впереди стал толстым. Даже "звездочкой" - ударами в кромку в
разных направлениях его одолеть не удалось. Штурман, высунувшись из
рубки, поднял кверху озабоченное лицо. Волосы из-под шапки волной на
ухо:
- Бочешни-и-ик! Давай разводье!
Не сводя бинокля с чернеющей справа по курсу полыньи, Родион
отозвался во всю мочь. Пар от дыхания затуманил стекла бинокля:
- Справа по курсу-у-у! Румбов пять.
- Есть пять румбов справа по курсу! - донеслось снизу.
Ледокольный пароход попятился, нос соскользнул с края неподатли-
вой льдины и стал медленно поворачиваться вправо. Снова команда. Лед
не выдержал, раскололся, раздался. "Садко" рванулся к солнцу, горевше-
му впереди белым факелом. Потом все повторилось сначала. Достигнув
разводья, корабль некоторое время шел свободно. Но вот на пути его
опять встали льды. Родион высмотрел полынью:
- Лево руля четыре румба!
Словно большое сильное существо, привычное к тяжелому труду, уп-
рямо продвигалось судно в поисках тюленьих залежек, без авиаразведки,
без радионаведения, с помощью одного только капитанского опыта да
штурманской интуиции. За эти три недели не раз зверобои спускались на
лед артелью в восемьдесят человек, с карабинами да зверобойными багра-
ми. В трюмах "Садко" на колотом льду уже немало уложено тюленьих шкур
и ободранных тушек. Еще один удачный выход на лежбище, и пароход пой-
дет обратным курсом.
Команда на судне постоянная, северофлотовская. Зверобои - колхоз-
ные промысловики из Унды. Старшим у них Анисим Родионов, а помощником
у него и бочешником - Родион Мальгин. Трижды в сутки взбирался он по
жестким обледенелым вантам на мачту и привычно занимал свой наблюда-
тельный пост в пышущей морозом бочке.
Родион опустил бинокль и, сняв рукавицу, провел теплой ладонью по
жесткому от мороза лицу. На "белесых бровях у него иней, губы потрес-
кались от ветров. Когда у Родиона родился сын, он отпустил усы, и они
щетинились под носом, вызывая усмешки и шуточки друзей. На усах намер-
зали сосульки.
В бочке имелся телефонный аппарат, но он пользовался им в самую
лютую непогоду, когда голоса на палубе не слышно. Большей частью обхо-
дился без телефона, не любил прикладывать к уху холодную трубку.
Месяц назад, расставшись с матерью, женой Августой и двухлетним
сыном Елеской, отправился Родион с артелью в неблизкий путь. До Архан-
гельска добирались малоезженым зимником через Кепину - двести с лишним
верст. Скарб и продукты везли на санях мохнатые обындевелые лошадки, а
зверобои шли пешком.
В Архангельске Родион навестил брата Тихона. Он в этом году кон-
чал морской техникум.
Три года - срок невелик, но как изменился брат! Уезжал он из села
маленьким, неприметным пареньком с фанерным чемоданом, который смасте-
рил для него Родион, в скромной одежде, а теперь вымахал из щуплого
подростка в рослого моряка. Плечи у Тихона раздались, мускулы на гру-
ди, на руках выпукло играют под тельняшкой. Родион одобрительно заме-
тил:
- Ишь силу набил! Видать, кормят хорошо!
Тихон улыбнулся карими материнскими глазами, вытащил из-под койки
гирю-двухпудовку.
- Кормят хорошо. Но я вот еще чем занимаюсь. Попробуй-ка.
Родион поднял гирю до плеча, осторожно задвинул ее обратно под
койку.
- Вон какую тяжесть поднимаешь! А я человек серьезный. В работе
силу коплю. Ну, как живешь? Рассказывай.
Тихон говорил спокойно, неторопливо, не упуская случая лишний раз
щегольнуть перед братом мудреными словечками из моряцкой науки.
- Занятий у нас по шесть часов в день, да еще вечерами в библио-
теке, в навигационном классе сижу, самостоятельно штудирую... Да физ-
культура в спортзале, да политзанятия с лекциями про международную
жизнь. Словом, забот хватает, - Тихон улыбнулся открыто, радостно. Меж
припухлых, алых, как у девушки, губ блеснули чистые здоровые зубы. -
Как маманя? Как племяш?
- Маманя здорова. Племяшу два года стукнуло перед рождеством. Те-
бе от всех большой привет. Маманя вот гостинцев послала, - Родион по-
ложил на тумбочку узелок.
- Спасибо.
Родион любовался братом. Учеба пошла ему впрок. Лицо умное, дело-
вое, серьезен, опрятен, вышколен. Закончит техникум и будет плавать на
морских судах не на таких, как плавал Родион, не на шхунах и ботах.
Брата ждут океанские корабли! Родион чуточку даже позавидовал ему, но
потом подумал: "У каждого своя судьба. Времена теперь другие".
- Девчата, наверное, жалуют вниманием вашего брата? - спросил он.
- Еще бы! Мореходчики по всему Архангельску первые кавалеры. По
выходным дням у нас в клубе танцульки, так от девчат отбоя нет.
- Завел себе подружку?
- Само собой.
- Ишь ты... баская?
- Красивая. Зовут Эллой.
- Эллой? Что за имя такое, не поморское? Чья дочь?
- Капитана. На траулере плавает. По три месяца дома не бывает.
- Пока батьки нет, ты, значит, и крутишь любовь?
- Она меня с отцом знакомила. Понравился он. Как кончу мореходку
- зовет к себе на судно. Ну да наше дело - куда пошлют. Меня, скорей
всего, в торговый флот. В загранплавание пойду.
- Везет тебе. Молодец. Домой-то собираешься? - ревниво спросил
Родион, подумав, что брат совсем забыл родное село.
- Непременно. Сдам экзамены, получу диплом - и тогда в Унду в от-
пуск.
Родион собрался на ледокол. Тихон надел шинель, фуражку-мичманку
и совсем стал похож на заправского морехода. Стройный, приглядный, он
шел по улице чуть вразвалочку и говорил с Родионом бойко, по-городско-
му.
- Ни пуха ни пера! - пожелал он на прощанье. - Шесть футов под
килем. Вернешься со зверобойки - заходи.
- Зайду, - пообещал Родион.
Постояли рядом. Обоим взгрустнулось. Тихон подумал: в трудный
рейс идет брат, во льды, в седое Белое море. На ледоколе, конечно, не
то что на прибрежном выволочном промысле, риска меньше, но все же при-
дется не сладко. Вспомнил об отце, которого унесло на льдине в океан в
такую же сумеречную зимнюю пору...
Тихон обнял Родиона, похлопал его по плечу. Тот тоже расчувство-
вался, расцеловал брата.
- До свиданья, - сказал Родион дрогнувшим голосом. - Летом встре-
тимся дома.
- Обязательно встретимся. Ну, бывай!
Тихон постоял, пока Родион, проскрипев по снегу подшитыми вален-
ками, свернул в боковую улицу.
Рассчитывали братья встретиться скоро, да не довелось...
Прошла ночь. Машина все работала, и ледокол упрямо проламывал се-
бе дорогу во льдах, оставляя за кормой смерзающееся крошево. В начале
утренней вахты Родион разглядел в бинокль лежбище тюленей километрах в
полутора от корабля, возле большой полыньи. Наметанным глазом прикинул
- штук пятьсот. Большое стадо. Обрадованно заворочался бочешник, рас-
пахнул полы тулупа - жарко стало. Еще раз посмотрел в свою оптику - не
ошибся ли, - крутанул ручку телефона и, услышав в трубке спокойный ба-
сок капитана, доложил:
- Справа по курсу лежбище. Расстояние - версты полторы. Штук при-
мерно полтыщи.
Капитан - седой морж, полярник, обрадованно засопел в трубку, од-
нако подпустил шпильку:
- Все на версты кладешь, моряк? Когда на мили да кабельтовы1 обу-
чишься? Справа по курсу, говоришь? Добро! Еще подойти можно?
1 Морская миля - мера длины - 1852 м; кабельтов- 185,2 м.
- С полверсты, не больше. А то вспугнем. Место открытое.
- Подходы к лежке каковы?
- Лед ровный. Торосы в стороне.
- Добро. Скажешь, когда "стоп".
- Есть, сказать "стоп", - повторил Родион и, повесив трубку, при-
нялся следить за зверем.
Тюлени, словно камни-валуны, лежали спокойно. Родион опустил би-
нокль.
- Стоп, хватит!
"Садко" остановился. Палуба сразу ожила. Отовсюду, изо всех люков
и дверей выбегали зверобои, на ходу застегивая на себе куртки, ремни,
хватали багры, вскидывали за спину зверобойные винтовки.
Спустили трап. Родион из бочки указывал направление. Плотные лов-
кие мужчины в ватниках, полушубках, брезентовых куртках, сойдя на лед,
гуськом направились к залежке. На ходу разделились на группы.
Вперед выбежали стрелки. Три шеста-вешки с флажками - бригадные
знаки - остались стоять в разных местах. Вот уже ветер донес до кораб-
ля сухой треск винтовочных выстрелов.
Сверху Родион видел, как, перебив самцов и утельг из винтовок,
зверобои взялись за багорики и стали забивать молодь. Рассыпавшись по
льду, перебегая с места на место, они то взмахивали баграми, то внак-
лонку ошкуривали убитых зверей. "Садко" тем временем подошел поближе к
ним и остановился. Команда стала готовиться к приемке добычи: отворяли
люки в трюм, добавляли туда колотого льда, разравнивали его. Вскоре
ундяне подтащили к борту свои юрки и, положив их тут остывать на сне-
гу, пошли обратно.
Навстречу им волокли добычу другие. Через недолгое время всю ль-
дину возле ледокола усеяли аккуратные связки тюленьих шкур и тушек.
Позади, у полыньи, осталось опустевшее поле со снегом, изрытым мужиц-
кими бахилами, забрызганным тюленьей кровью.
На корабле погромыхивала лебедка, поднимая со льдины и опуская в
трюм связки шкур и собранные в плетеные мешки тушки, бригадиры вели
учет добытому зверю. Часть ундян спустилась в трюм укладывать груз.
К вечеру добычу погрузили, люки задраили, палубу вычистили, все
привели в порядок. Усталые люди ушли в жилые помещения. Родион сдал
вахту и спустился в кубрик.
Ночью наблюдательная бочка не пустовала: дежурный ледовый лоцман
высматривал во мраке под звездным небом дорогу для "Садко". По без-
молвным пустынным льдам скользил голубой луч прожектора. Все так же
ритмично работала паровая машина, и от ударов о лед вздрагивал корпус
корабля.
В жилых помещениях "Садко" народу - густо. Кроме команды, на суд-
не находилось восемьдесят зверобоев. Даже красный уголок пришлось за-
нять и, когда показывали фильм, поморы аккуратно складывали в угол
свои пожитки.
Ледокольный пароход возвращался из зверобойной экспедиции к род-
ным берегам. Ундяне отдыхали, отсыпались. Им еще предстояло добираться
от парохода домой по бездорожью, по заснеженной тундре. В кубрике за-
нимались кто чем. Любители домино стучали костяшками, хозяйственные
мужики чинили одежду, обувь, чтобы явиться домой в лучшем виде. А люди
беспечные, склонные к праздному времяпрепровождению, вроде Григория
Хвата, говоря по-флотски, "травили", а попросту изощрялись в болтовне.
Григорию было уже за сорок. В шапке рыжеватых с курчавинкой волос
проглядывала седина, на загорелом лице - у губ и глаз - морщинки. Но
глаза еще были острые, цепкие, по-прежнему молодые.
- Вот придем домой - первым делом в баньку. Женка будет спину
мыть. Люблю, когда она моет. Приятно...
Анисим Родионов резался в домино с Николаем Тимониным. У того в
последние два года все дочери повыходили замуж и без лишних слов сде-
лали Николая уже трижды дедом. Анисим и Тимонин, оба в тельняшках, ро-
зоволицые, потные, словно вышли из парной. В кубрике душно, жарко,
пахло краской от труб. Анисим зацепился от скуки за банные разговоры
Хвата:
- Кто о чем, а... - он не договорил, махнул рукой, дескать, при-
думал бы что-нибудь получше.
- Да, все о баньке, - Григорий заложил большие руки с рыжеватой
порослью за голову, потянулся: - Ты, Родька, обучил Густю себе спину
мыть?
Родион пытался читать, но свет в кубрике слабый, лампочка все
время мигала. Он опустил книгу.
- Дело нехитрое.
- Верно. Не мудреное дело. А я скажу, что жену, как хорошую соба-
ку, надобно всему обучить: и спину мыть, и бахилы с ног стягивать, и в
рыбкоон за бутылкой при надобности бегать. Все должна уметь делать
настоящая жена. А промысловым делам ты ее учил? Сети вязать умеет? А
ставить их да трясти?1
1 Трясти сеть - осматривать ее, высвобождая из ячей рыбу, не вы-
таскивая целиком сеть из воды.
- Все умеет.
- Это ладно. А то, смотрю, нонешние женки не больно-то до промыс-
ла охочи. Им бы только щи варить да детишек рожать. Вот старые женки -
те все умеют: тюленя багориком бить, со льдины на льдину, не замочив
подола, прыгать, на тоне сидеть, погудилом1 править...
1 Погудило - длинная рукоять руля на еле, рыбачьей лодке.
- Доведется - и моя все сумеет.
- Хорошо, что сумеет, - одобрил Хват. - А ты уверен, что твоя
женка верна тебе? По два месяца дома не бываешь. Не каждая жена может
выдержать такой срок...
- А твоя? - спросил Родион. - Что ты все про других? Ты про свою
скажи.
- Моя уж стара. У меня без сомненья. Крепко на якоре сидит. А
скажи, пароходские тебя, часом, не разыгрывали? - перевел Хват разго-
вор на другое. - Нет? Меня так один хотел разыграть, когда в море выш-
ли. Иду я из кубрика на камбуз за кипятком, вижу - высовывается в люк
из машинного отделения чумазая башка с седыми усами. Шишка на лбу -
во! - с кулак. Руки ветошью вытирает, на меня уставился. Я спрашиваю:
"Отчего, мил человек, у тебя шишка на лбу?" А он отвечает: "А я, гово-
рит, как пришел из рейса домой, то прежде чем дверь в квартиру отво-
рить, в замочную скважину решил поглядеть - нет ли дома посторонних...
Ну, а жена тем временем в магазин собралась, как размахнет дверь, да
мне по лбу!.. Вот и шишка". - "Здорово, говорю, тебя женка поприветс-
твовала посля долгой разлуки!" - "Да, отвечает, она у меня такая. Все
делает с ходу, рывком, и шишку мне тоже рывком припечатала". Ну вроде
я его самолюбие задел, чувствую, он мне тоже собирается шпильку под-
пустить. Вот кончил он вытирать руки о ветошь и говорит: "Послушай,
добрый человек, сделай одну услугу. Мне, говорит, на палубу вылезать
некогда, машина держит". - "Какую услугу", - спрашиваю. "А сходи к
старпому и передай от меня, Сергеича, просьбу: пускай он выдаст с пол-
кило аглицкой соли, по щепотке в топку подбрасывать. А то уголь плохо
горит. Понял?" - "Понял", - отвечаю. А сам смекаю, что такое аглицка
соль. Мне как-то в Унде фершал давал ее от одной интересной хвори. Я и
говорю усатому: "Сходи сам, ежели у тя крепко закупорило..." Ну, он
усищами зашевелил, голову задрал - сдавай грохотать. "Молодец, гово-
рит, помор! Не дал себя поддеть на крюк. Даром, что из деревни!" А я
ему в ответ: "Вот ты лясы со мной точишь, словно баюнок2, а в машинном
у тебя непорядок: течь! Разве ты не слышал, как тревогу по судну игра-
ли? Вся команда по местам разбежалась". Он перестал смеяться, глаза
вытаращил: "Течь?" - да как сиганет вниз по трапу, только его и видел.
2 Баюнок - рассказчик, сказочник (от слова "баить" говорить).
- Ловко! - вдоволь посмеявшись над механиком с шишкой, сказал Ро-
дион.
Пробили склянки.
- Довольно травить, - распорядился Анисим. - Кто нынче у нас вах-
тенный по мискам? Айда на камбуз.
После ужина Родион собрался на вахту. Переобулся в теплые вален-
ки, принесенные из сушилки, надел ватник, нахлобучил мохнатую шапку из
собачьего меха. Постоял, словно бы запасаясь на всю вахту теплом
жилья, и шагнул к двери. Хват сказал вслед:
- Ежели увидишь из бочки Унду , - меня разбуди. Глянуть охота.
- Разбужу, - ответил Родион, приняв шутку.
По палубе гулял ветер, резкий, с посвистом. Гудело в снастях, в
мачтах, антенне. Выйдя на бак, Родион посмотрел вверх, крикнул:
- Эй, Василий!
Услышав его, сменщик вылез из бочки, спустился на палубу.
- Как там, донимает? - спросил Родион.
- Ветрище...
- Иди грейся.
И вот опять Родион в бочке, опять разглядывает в бинокль торосы,
полыньи, прикидывает на глаз толщину льда на изломах. Темнеет. Види-
мость теряется. Родион включает прожектор, и он освещает узкую полосу
по ходу судна. От торосов, что поодаль сторожат море, ложатся резко
очерченные тени. А дальше - тьма, плотная, настороженная, будто че-
го-то выжидает.
"Садко" идет средним ходом до пяти узлов, раздвигая податливое
ледяное крошево. О нос, о борта стукаются льдины. Ветер гуляет по па-
лубе. На его удары тихим звоном отзывается рында. Сдувает ветер с па-
лубы сухой, мелкий, словно крупа манка снег, забивает им все щели, за-
зоры у фальшборта, у надстроек, гонит резкими ударами снежинки под ба-
рабан с якорной цепью...
В затененной от лучей прожектора воде за бортом Родион видит дро-
жащее отражение крупной звезды. Мелькнуло и пропало. Откуда звезда?
Небо сплошь за тучами. А может, показалось? Может, это не звезда, а
игра света от топового огонька на верхушке мачты?
Ветер все крепчает. Через каких-нибудь полчаса на судно налетает
снежный заряд, и перед Родионом возникает плотная белая пелена. В лу-
чах прожектора снег летит скопищем белых мотыльков-однодневок.
Упрямо пробирается "Садко" сквозь льды и пургу.
В конце марта зверобои вернулись домой с ледокольного и прибреж-
ного промыслов и стали готовиться к весенне-летней путине. Родиона,
как и прежде, зачислили в команду судна, где капитаном шел Дорофей
Киндяков, а мотористом Офоня Патокин.
Августа по-прежнему работала в клубе. В последнее время у нее
прибавилось домашних забот. Сын требовал внимания. И хотя шел ему тре-
тий год и он уже вполне уверенно бегал по избе, а с наступлением тепла
и на улице, присматривать за ним все же надо было неотступно.
Снова пришло время собирать мужа в плавание. Августа стирала,
штопала и гладила белье и одежду, досадуя, что Родион опять надолго
исчезнет из села.
Почти за четыре года замужества она видела возле себя Родиона в
общей сложности не больше двух лет. Такова участь поморки: встретив
мужа, готовь его снова в путь; проводив, жди в томлении и тревоге, а
потом опять встречай. С зимней зверобойки на вешно, на летний лов в
море, осенью - на Канин за навагой. И как заслепит глаза февральское
низкое солнышко - опять готовь Родиону мешок - во льды идет, тюленя
бить. Постоянные разлуки вошли в привычку. Не только у Августы муж ме-
сяцами в море, а и у всех женщин плавают бог весть где - на Мурмане, у
Канина, в Мезенской да Двинской губах. А иной раз забросит их промыс-
ловая судьба на Кепинские или Варшские озера.
Межсезонье - время между окончанием зверобойного промысла и нача-
лом рыболовецкого самое веселое и радостное в Поморье. Апрель и почти
весь май мужчины дома, в семьях.
Вернувшись под родные тесовые крыши, мужики предавались вполне
заслуженному отдыху: первую неделю гуляли, ходили друг к другу в гос-
ти, укрепляя родственные связи и знакомства, а потом их охватывала не-
уемная и кипучая хозяйственная деятельность. Целыми днями стучали на
поветях топорами, ремонтировали старые лодки, тесали кокоры для новых
карбасов, гнули шпангоуты, выстругивали весла из крепкой мелкослойной
ели, чинили невода, мережи, поправляли крылечки у изб, шили бахилы.
Почти два месяца проходили в неустанных домашних трудах, и жены не
могли нарадоваться на мужей - такие они деловитые, умелые да торова-
тые, такие домоседы, да как они ласковы да чадолюбивы!
По улицам уверенно и степенно, зная себе цену, шагали потомствен-
ные зверобои, бочешники, кормщики, капитаны, мотористы, бригадиры,
рыбмастера, звеньевые. Стайками собирались подростки - сегодняшние
зуйки, завтрашние рыбаки. Ходили мужчины от соседа к соседу по делу, а
то и просто так - посидеть, потолковать. Вечерами тянулись в клуб, в
кино.
Сухопутной "кают-компанией" служило рыбкооповское крыльцо с добе-
ла выскобленными уборщицей ступенями. Еще до того как продавщица заб-
рякает замком у двери, тут занимали свои места и старики, и те, кто
помоложе, кому не сидится в избе. Вьется махорочный дым, нижется,
словно узелок на узелок в ячеях сетки, неторопливая и обстоятельная
беседа. Весеннее солнышко, пробив тучи, заливает крылечко веселым све-
том. Однако было студено: старики сидели в ватниках, валенках и ушан-
ках. Ветер холоден и резок. Конец мая, а в проулках еще лежал снег.
Весна в Унде неласкова, словно мачеха, да привыкли к ней. И такая хо-
роша, потому что - весна!
За избами на окраине села пекарня дымит день-деньской единствен-
ной кирпичной трубой.
После того как утреннюю выпечку хлеба увезли в фургоне в магазин,
Фекла села пить чай. Это было для нее одним из самых приятных занятий.
На столе уютно пошумливал старинный, принесенный из дому латунный са-
мовар. В печи весело разгорались дрова для следующей выпечки. Из топки
на пол выскочил уголек. Фекла подхватила его и бросила обратно в
огонь. Обожгла палец, подержала во рту.
Чай она пила крепкий, из маленькой чашки с васильками на боках, с
сахаром вприкуску и со свежим хлебом. Хлеб не резала ножом, а отламы-
вала от буханки - так ей казалось вкуснее, аппетитнее.
Напившись чаю, она прибрала на столе, перед небольшие стенным
зеркалом в деревянной раме уложила волосы, упрятала их под белую чис-
тую шапочку и взялась было за кочергу, чтобы поворошить в печи дрова.
Но тут в сенцах послышались тяжелые шаги, дверь отворилась, и в пекар-
ню заглянул Борис Мальгин - рослый, синеглазый, с шапкой русых волос.
- Эй, пекариха, принимай муку! - окликнул он и скрылся за дверью.
Фекла поставила кочергу и вышла на крыльцо.
- Весь чулан завален мешками. Куда принимать-то? - сказала она.
- Это уж твое дело - куда. - Борис взялся за мешок, подвинул его
к краю телеги и, пригнувшись, взвалил себе на спину. - Эй, берегись!
Растопчу.
Фекла побежала в пекарню, растворив перед ним настежь двери.
- Напугал. Право слово, напугал! - с напускной строгостью прого-
ворила она. - Давай сюда, в этот угол. Только не на бок вали мешки, а
ставь их стоймя.
- Тебе не все равно?
- Кабы было все равно, так бы лазили в окно.
- В твое оконце только и лазить, - поставив мешок, Борис указал
на крохотное окно чулана, забранное железными прутьями. - Темно, ниче-
го не видать. Только баб щупать... - он протянул было руку к ней, но
Фекла не очень сильно, так, чтобы не обидеть мужика, но достаточно
внушительно ударила по ней.
- Давай, давай, работай. Нечего тут...
- Ишь, недотрога! - пробурчал Борис и вышел на улицу.
Пока он носил мешки, Фекла стояла на крыльце в сторонке, чтобы не
мешать. Молча поглядывала на него своими карими ясными глазами. Волосы
тщательно упрятаны под шапочку. На гладких щеках румянец, розовые моч-
ки ушей на солнце будто насквозь просвечивают. Подбоченилась. Локоть
обнаженной руки розовел, а рука круглая, белая, налитая молодой силой.
Ступеньки крыльца жалобно поскрипывали под тяжестью Бориса с ту-
гим, объемистым мешком на спине. Волосы у него рассыпались, нависли
над глазами. Одна рука вцепилась в завязку мешка, другая - большая,
крепкая, поддерживала его за спиной за уголок.
- Чего стоишь барыней? - спросил он на ходу.
- Отдых мне положен или нет? С опарой-то, думаешь, легко возить-
ся?
Он прошел в чулан. Мешок мягко плюхнулся на пол, крылечко чуть
заметно вздрогнуло.
- Бедная, пожалеть тебя некому, - с напускным сочувствием сказал
он, снова выйдя из пекарни.
- Я в жалостях не нуждаюсь.
Телега опустела.
- Вот так, - обронил Борис. - Считала мешки-то?
- Восемь штук.
- Верно. Считать умеешь. Распишись-ка в накладной. Вот так. - Бо-
рис спрятал накладную в карман, сел на телегу, дернул вожжи. - Проще-
вай пока.
Он бегло глянул на Феклу, и васильковая синева его глаз взволно-
вала ее.
- Прощевай... - тихо отозвалась она и вернулась в пекарню.
Ей почему-то взгрустнулось. Все одна да одна, слова вымолвить не
с кем. С уборщицей Калистой, которая приходит с утра мыть полы, много
не натолкуешь, ей бы скорее отделаться да бежать домой. Борис вот при-
ехал, свалил мешки и - до свидания. А ей хотелось, чтобы он побыл
здесь, поговорил с ней. Ну, скажем, о жизни, которая почему-то мало
приносит человеку радостей... Хороший мужик. Собой видный и тоже оди-
нокий. Вдовец.
Фекла вздохнула, поглубже натянула на лоб свою шапочку и приня-
лась замешивать тесто, взявшись за мешалку обеими руками. Тесто начи-
нало пузыриться. К тому времени, когда печь протопится, оно поднимет-
ся. С усилием проворачивая опару, она все размышляла о своем одино-
честве, и эта работа, которая вначале ей даже нравилась, теперь пока-
залась однообразной, надоевшей. Феклу, как и прежде, неудержимо потя-
OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------
(из трилогии "ПОМОРЫ")
книга вторая
Холодное февральское солнце до рези слепило глаза. В небе - пус-
тынная неуютная синева. Если бы не лютый холод да не льды, глядя на
него, можно было подумать: лето, исход дня перед закатом, когда уста-
лое солнце, плавясь от собственного усердия, клонится к горизонту.
Родион в цейсовский морской бинокль всматривался во льды. Тяжелый
вахтенный тулуп оттягивал плечи, обындевевшая овчина воротника терла
шею, космы шерсти с намерзшими от дыхания льдинками лезли в рот. Роди-
он оглаживал их, надевал рукавицу и снова подносил к глазам бинокль.
Кругом - белая безмолвная равнина. Кое-где на ней вспучивались торосы.
У горизонта они были затянуты белесоватой туманной пеленой, пронизан-
ной розовым светом. Темнели разводья, еле заметные из-за торосистых
нагромождений.
Вахта длилась четыре часа. Отстояв ее, Родион выбирался из бочки,
спускался вниз, торопился в кубрик греться чаем.
Внизу на палубе матросы в ушанках и ватниках баграми обкалывали с
бортов намерзший лед. Корпус ледокольного парохода чуть вздрагивал от
работы двигателя. В чреве корабля, в машинном отделении, кочегарам бы-
ло жарко у огня - в одних тельняшках кидали широкими совковыми лопата-
ми уголь в топки. В котле клокотал, буйствовал пар, приводя в действие
шатуны, маховики, ось гребного винта. Лошадиные силы железной махины
яростно боролись со льдом. "Садко" то отступал задним ходом, то снова
обрушивался форштевнем на зеленоватые на изломе глыбы, обламывал, ко-
лол их многотонной тяжестью. Снова пятился, снова наваливался на лед -
и так без конца. Из трубы выпыхивал черный с сединой дым. За кормой
ярилась под винтом холодная тяжелая вода. Вдоль бортов скользили отко-
лотые льдины, оставались позади, замирая и смерзаясь.
Лед впереди стал толстым. Даже "звездочкой" - ударами в кромку в
разных направлениях его одолеть не удалось. Штурман, высунувшись из
рубки, поднял кверху озабоченное лицо. Волосы из-под шапки волной на
ухо:
- Бочешни-и-ик! Давай разводье!
Не сводя бинокля с чернеющей справа по курсу полыньи, Родион
отозвался во всю мочь. Пар от дыхания затуманил стекла бинокля:
- Справа по курсу-у-у! Румбов пять.
- Есть пять румбов справа по курсу! - донеслось снизу.
Ледокольный пароход попятился, нос соскользнул с края неподатли-
вой льдины и стал медленно поворачиваться вправо. Снова команда. Лед
не выдержал, раскололся, раздался. "Садко" рванулся к солнцу, горевше-
му впереди белым факелом. Потом все повторилось сначала. Достигнув
разводья, корабль некоторое время шел свободно. Но вот на пути его
опять встали льды. Родион высмотрел полынью:
- Лево руля четыре румба!
Словно большое сильное существо, привычное к тяжелому труду, уп-
рямо продвигалось судно в поисках тюленьих залежек, без авиаразведки,
без радионаведения, с помощью одного только капитанского опыта да
штурманской интуиции. За эти три недели не раз зверобои спускались на
лед артелью в восемьдесят человек, с карабинами да зверобойными багра-
ми. В трюмах "Садко" на колотом льду уже немало уложено тюленьих шкур
и ободранных тушек. Еще один удачный выход на лежбище, и пароход пой-
дет обратным курсом.
Команда на судне постоянная, северофлотовская. Зверобои - колхоз-
ные промысловики из Унды. Старшим у них Анисим Родионов, а помощником
у него и бочешником - Родион Мальгин. Трижды в сутки взбирался он по
жестким обледенелым вантам на мачту и привычно занимал свой наблюда-
тельный пост в пышущей морозом бочке.
Родион опустил бинокль и, сняв рукавицу, провел теплой ладонью по
жесткому от мороза лицу. На "белесых бровях у него иней, губы потрес-
кались от ветров. Когда у Родиона родился сын, он отпустил усы, и они
щетинились под носом, вызывая усмешки и шуточки друзей. На усах намер-
зали сосульки.
В бочке имелся телефонный аппарат, но он пользовался им в самую
лютую непогоду, когда голоса на палубе не слышно. Большей частью обхо-
дился без телефона, не любил прикладывать к уху холодную трубку.
Месяц назад, расставшись с матерью, женой Августой и двухлетним
сыном Елеской, отправился Родион с артелью в неблизкий путь. До Архан-
гельска добирались малоезженым зимником через Кепину - двести с лишним
верст. Скарб и продукты везли на санях мохнатые обындевелые лошадки, а
зверобои шли пешком.
В Архангельске Родион навестил брата Тихона. Он в этом году кон-
чал морской техникум.
Три года - срок невелик, но как изменился брат! Уезжал он из села
маленьким, неприметным пареньком с фанерным чемоданом, который смасте-
рил для него Родион, в скромной одежде, а теперь вымахал из щуплого
подростка в рослого моряка. Плечи у Тихона раздались, мускулы на гру-
ди, на руках выпукло играют под тельняшкой. Родион одобрительно заме-
тил:
- Ишь силу набил! Видать, кормят хорошо!
Тихон улыбнулся карими материнскими глазами, вытащил из-под койки
гирю-двухпудовку.
- Кормят хорошо. Но я вот еще чем занимаюсь. Попробуй-ка.
Родион поднял гирю до плеча, осторожно задвинул ее обратно под
койку.
- Вон какую тяжесть поднимаешь! А я человек серьезный. В работе
силу коплю. Ну, как живешь? Рассказывай.
Тихон говорил спокойно, неторопливо, не упуская случая лишний раз
щегольнуть перед братом мудреными словечками из моряцкой науки.
- Занятий у нас по шесть часов в день, да еще вечерами в библио-
теке, в навигационном классе сижу, самостоятельно штудирую... Да физ-
культура в спортзале, да политзанятия с лекциями про международную
жизнь. Словом, забот хватает, - Тихон улыбнулся открыто, радостно. Меж
припухлых, алых, как у девушки, губ блеснули чистые здоровые зубы. -
Как маманя? Как племяш?
- Маманя здорова. Племяшу два года стукнуло перед рождеством. Те-
бе от всех большой привет. Маманя вот гостинцев послала, - Родион по-
ложил на тумбочку узелок.
- Спасибо.
Родион любовался братом. Учеба пошла ему впрок. Лицо умное, дело-
вое, серьезен, опрятен, вышколен. Закончит техникум и будет плавать на
морских судах не на таких, как плавал Родион, не на шхунах и ботах.
Брата ждут океанские корабли! Родион чуточку даже позавидовал ему, но
потом подумал: "У каждого своя судьба. Времена теперь другие".
- Девчата, наверное, жалуют вниманием вашего брата? - спросил он.
- Еще бы! Мореходчики по всему Архангельску первые кавалеры. По
выходным дням у нас в клубе танцульки, так от девчат отбоя нет.
- Завел себе подружку?
- Само собой.
- Ишь ты... баская?
- Красивая. Зовут Эллой.
- Эллой? Что за имя такое, не поморское? Чья дочь?
- Капитана. На траулере плавает. По три месяца дома не бывает.
- Пока батьки нет, ты, значит, и крутишь любовь?
- Она меня с отцом знакомила. Понравился он. Как кончу мореходку
- зовет к себе на судно. Ну да наше дело - куда пошлют. Меня, скорей
всего, в торговый флот. В загранплавание пойду.
- Везет тебе. Молодец. Домой-то собираешься? - ревниво спросил
Родион, подумав, что брат совсем забыл родное село.
- Непременно. Сдам экзамены, получу диплом - и тогда в Унду в от-
пуск.
Родион собрался на ледокол. Тихон надел шинель, фуражку-мичманку
и совсем стал похож на заправского морехода. Стройный, приглядный, он
шел по улице чуть вразвалочку и говорил с Родионом бойко, по-городско-
му.
- Ни пуха ни пера! - пожелал он на прощанье. - Шесть футов под
килем. Вернешься со зверобойки - заходи.
- Зайду, - пообещал Родион.
Постояли рядом. Обоим взгрустнулось. Тихон подумал: в трудный
рейс идет брат, во льды, в седое Белое море. На ледоколе, конечно, не
то что на прибрежном выволочном промысле, риска меньше, но все же при-
дется не сладко. Вспомнил об отце, которого унесло на льдине в океан в
такую же сумеречную зимнюю пору...
Тихон обнял Родиона, похлопал его по плечу. Тот тоже расчувство-
вался, расцеловал брата.
- До свиданья, - сказал Родион дрогнувшим голосом. - Летом встре-
тимся дома.
- Обязательно встретимся. Ну, бывай!
Тихон постоял, пока Родион, проскрипев по снегу подшитыми вален-
ками, свернул в боковую улицу.
Рассчитывали братья встретиться скоро, да не довелось...
Прошла ночь. Машина все работала, и ледокол упрямо проламывал се-
бе дорогу во льдах, оставляя за кормой смерзающееся крошево. В начале
утренней вахты Родион разглядел в бинокль лежбище тюленей километрах в
полутора от корабля, возле большой полыньи. Наметанным глазом прикинул
- штук пятьсот. Большое стадо. Обрадованно заворочался бочешник, рас-
пахнул полы тулупа - жарко стало. Еще раз посмотрел в свою оптику - не
ошибся ли, - крутанул ручку телефона и, услышав в трубке спокойный ба-
сок капитана, доложил:
- Справа по курсу лежбище. Расстояние - версты полторы. Штук при-
мерно полтыщи.
Капитан - седой морж, полярник, обрадованно засопел в трубку, од-
нако подпустил шпильку:
- Все на версты кладешь, моряк? Когда на мили да кабельтовы1 обу-
чишься? Справа по курсу, говоришь? Добро! Еще подойти можно?
1 Морская миля - мера длины - 1852 м; кабельтов- 185,2 м.
- С полверсты, не больше. А то вспугнем. Место открытое.
- Подходы к лежке каковы?
- Лед ровный. Торосы в стороне.
- Добро. Скажешь, когда "стоп".
- Есть, сказать "стоп", - повторил Родион и, повесив трубку, при-
нялся следить за зверем.
Тюлени, словно камни-валуны, лежали спокойно. Родион опустил би-
нокль.
- Стоп, хватит!
"Садко" остановился. Палуба сразу ожила. Отовсюду, изо всех люков
и дверей выбегали зверобои, на ходу застегивая на себе куртки, ремни,
хватали багры, вскидывали за спину зверобойные винтовки.
Спустили трап. Родион из бочки указывал направление. Плотные лов-
кие мужчины в ватниках, полушубках, брезентовых куртках, сойдя на лед,
гуськом направились к залежке. На ходу разделились на группы.
Вперед выбежали стрелки. Три шеста-вешки с флажками - бригадные
знаки - остались стоять в разных местах. Вот уже ветер донес до кораб-
ля сухой треск винтовочных выстрелов.
Сверху Родион видел, как, перебив самцов и утельг из винтовок,
зверобои взялись за багорики и стали забивать молодь. Рассыпавшись по
льду, перебегая с места на место, они то взмахивали баграми, то внак-
лонку ошкуривали убитых зверей. "Садко" тем временем подошел поближе к
ним и остановился. Команда стала готовиться к приемке добычи: отворяли
люки в трюм, добавляли туда колотого льда, разравнивали его. Вскоре
ундяне подтащили к борту свои юрки и, положив их тут остывать на сне-
гу, пошли обратно.
Навстречу им волокли добычу другие. Через недолгое время всю ль-
дину возле ледокола усеяли аккуратные связки тюленьих шкур и тушек.
Позади, у полыньи, осталось опустевшее поле со снегом, изрытым мужиц-
кими бахилами, забрызганным тюленьей кровью.
На корабле погромыхивала лебедка, поднимая со льдины и опуская в
трюм связки шкур и собранные в плетеные мешки тушки, бригадиры вели
учет добытому зверю. Часть ундян спустилась в трюм укладывать груз.
К вечеру добычу погрузили, люки задраили, палубу вычистили, все
привели в порядок. Усталые люди ушли в жилые помещения. Родион сдал
вахту и спустился в кубрик.
Ночью наблюдательная бочка не пустовала: дежурный ледовый лоцман
высматривал во мраке под звездным небом дорогу для "Садко". По без-
молвным пустынным льдам скользил голубой луч прожектора. Все так же
ритмично работала паровая машина, и от ударов о лед вздрагивал корпус
корабля.
В жилых помещениях "Садко" народу - густо. Кроме команды, на суд-
не находилось восемьдесят зверобоев. Даже красный уголок пришлось за-
нять и, когда показывали фильм, поморы аккуратно складывали в угол
свои пожитки.
Ледокольный пароход возвращался из зверобойной экспедиции к род-
ным берегам. Ундяне отдыхали, отсыпались. Им еще предстояло добираться
от парохода домой по бездорожью, по заснеженной тундре. В кубрике за-
нимались кто чем. Любители домино стучали костяшками, хозяйственные
мужики чинили одежду, обувь, чтобы явиться домой в лучшем виде. А люди
беспечные, склонные к праздному времяпрепровождению, вроде Григория
Хвата, говоря по-флотски, "травили", а попросту изощрялись в болтовне.
Григорию было уже за сорок. В шапке рыжеватых с курчавинкой волос
проглядывала седина, на загорелом лице - у губ и глаз - морщинки. Но
глаза еще были острые, цепкие, по-прежнему молодые.
- Вот придем домой - первым делом в баньку. Женка будет спину
мыть. Люблю, когда она моет. Приятно...
Анисим Родионов резался в домино с Николаем Тимониным. У того в
последние два года все дочери повыходили замуж и без лишних слов сде-
лали Николая уже трижды дедом. Анисим и Тимонин, оба в тельняшках, ро-
зоволицые, потные, словно вышли из парной. В кубрике душно, жарко,
пахло краской от труб. Анисим зацепился от скуки за банные разговоры
Хвата:
- Кто о чем, а... - он не договорил, махнул рукой, дескать, при-
думал бы что-нибудь получше.
- Да, все о баньке, - Григорий заложил большие руки с рыжеватой
порослью за голову, потянулся: - Ты, Родька, обучил Густю себе спину
мыть?
Родион пытался читать, но свет в кубрике слабый, лампочка все
время мигала. Он опустил книгу.
- Дело нехитрое.
- Верно. Не мудреное дело. А я скажу, что жену, как хорошую соба-
ку, надобно всему обучить: и спину мыть, и бахилы с ног стягивать, и в
рыбкоон за бутылкой при надобности бегать. Все должна уметь делать
настоящая жена. А промысловым делам ты ее учил? Сети вязать умеет? А
ставить их да трясти?1
1 Трясти сеть - осматривать ее, высвобождая из ячей рыбу, не вы-
таскивая целиком сеть из воды.
- Все умеет.
- Это ладно. А то, смотрю, нонешние женки не больно-то до промыс-
ла охочи. Им бы только щи варить да детишек рожать. Вот старые женки -
те все умеют: тюленя багориком бить, со льдины на льдину, не замочив
подола, прыгать, на тоне сидеть, погудилом1 править...
1 Погудило - длинная рукоять руля на еле, рыбачьей лодке.
- Доведется - и моя все сумеет.
- Хорошо, что сумеет, - одобрил Хват. - А ты уверен, что твоя
женка верна тебе? По два месяца дома не бываешь. Не каждая жена может
выдержать такой срок...
- А твоя? - спросил Родион. - Что ты все про других? Ты про свою
скажи.
- Моя уж стара. У меня без сомненья. Крепко на якоре сидит. А
скажи, пароходские тебя, часом, не разыгрывали? - перевел Хват разго-
вор на другое. - Нет? Меня так один хотел разыграть, когда в море выш-
ли. Иду я из кубрика на камбуз за кипятком, вижу - высовывается в люк
из машинного отделения чумазая башка с седыми усами. Шишка на лбу -
во! - с кулак. Руки ветошью вытирает, на меня уставился. Я спрашиваю:
"Отчего, мил человек, у тебя шишка на лбу?" А он отвечает: "А я, гово-
рит, как пришел из рейса домой, то прежде чем дверь в квартиру отво-
рить, в замочную скважину решил поглядеть - нет ли дома посторонних...
Ну, а жена тем временем в магазин собралась, как размахнет дверь, да
мне по лбу!.. Вот и шишка". - "Здорово, говорю, тебя женка поприветс-
твовала посля долгой разлуки!" - "Да, отвечает, она у меня такая. Все
делает с ходу, рывком, и шишку мне тоже рывком припечатала". Ну вроде
я его самолюбие задел, чувствую, он мне тоже собирается шпильку под-
пустить. Вот кончил он вытирать руки о ветошь и говорит: "Послушай,
добрый человек, сделай одну услугу. Мне, говорит, на палубу вылезать
некогда, машина держит". - "Какую услугу", - спрашиваю. "А сходи к
старпому и передай от меня, Сергеича, просьбу: пускай он выдаст с пол-
кило аглицкой соли, по щепотке в топку подбрасывать. А то уголь плохо
горит. Понял?" - "Понял", - отвечаю. А сам смекаю, что такое аглицка
соль. Мне как-то в Унде фершал давал ее от одной интересной хвори. Я и
говорю усатому: "Сходи сам, ежели у тя крепко закупорило..." Ну, он
усищами зашевелил, голову задрал - сдавай грохотать. "Молодец, гово-
рит, помор! Не дал себя поддеть на крюк. Даром, что из деревни!" А я
ему в ответ: "Вот ты лясы со мной точишь, словно баюнок2, а в машинном
у тебя непорядок: течь! Разве ты не слышал, как тревогу по судну игра-
ли? Вся команда по местам разбежалась". Он перестал смеяться, глаза
вытаращил: "Течь?" - да как сиганет вниз по трапу, только его и видел.
2 Баюнок - рассказчик, сказочник (от слова "баить" говорить).
- Ловко! - вдоволь посмеявшись над механиком с шишкой, сказал Ро-
дион.
Пробили склянки.
- Довольно травить, - распорядился Анисим. - Кто нынче у нас вах-
тенный по мискам? Айда на камбуз.
После ужина Родион собрался на вахту. Переобулся в теплые вален-
ки, принесенные из сушилки, надел ватник, нахлобучил мохнатую шапку из
собачьего меха. Постоял, словно бы запасаясь на всю вахту теплом
жилья, и шагнул к двери. Хват сказал вслед:
- Ежели увидишь из бочки Унду , - меня разбуди. Глянуть охота.
- Разбужу, - ответил Родион, приняв шутку.
По палубе гулял ветер, резкий, с посвистом. Гудело в снастях, в
мачтах, антенне. Выйдя на бак, Родион посмотрел вверх, крикнул:
- Эй, Василий!
Услышав его, сменщик вылез из бочки, спустился на палубу.
- Как там, донимает? - спросил Родион.
- Ветрище...
- Иди грейся.
И вот опять Родион в бочке, опять разглядывает в бинокль торосы,
полыньи, прикидывает на глаз толщину льда на изломах. Темнеет. Види-
мость теряется. Родион включает прожектор, и он освещает узкую полосу
по ходу судна. От торосов, что поодаль сторожат море, ложатся резко
очерченные тени. А дальше - тьма, плотная, настороженная, будто че-
го-то выжидает.
"Садко" идет средним ходом до пяти узлов, раздвигая податливое
ледяное крошево. О нос, о борта стукаются льдины. Ветер гуляет по па-
лубе. На его удары тихим звоном отзывается рында. Сдувает ветер с па-
лубы сухой, мелкий, словно крупа манка снег, забивает им все щели, за-
зоры у фальшборта, у надстроек, гонит резкими ударами снежинки под ба-
рабан с якорной цепью...
В затененной от лучей прожектора воде за бортом Родион видит дро-
жащее отражение крупной звезды. Мелькнуло и пропало. Откуда звезда?
Небо сплошь за тучами. А может, показалось? Может, это не звезда, а
игра света от топового огонька на верхушке мачты?
Ветер все крепчает. Через каких-нибудь полчаса на судно налетает
снежный заряд, и перед Родионом возникает плотная белая пелена. В лу-
чах прожектора снег летит скопищем белых мотыльков-однодневок.
Упрямо пробирается "Садко" сквозь льды и пургу.
В конце марта зверобои вернулись домой с ледокольного и прибреж-
ного промыслов и стали готовиться к весенне-летней путине. Родиона,
как и прежде, зачислили в команду судна, где капитаном шел Дорофей
Киндяков, а мотористом Офоня Патокин.
Августа по-прежнему работала в клубе. В последнее время у нее
прибавилось домашних забот. Сын требовал внимания. И хотя шел ему тре-
тий год и он уже вполне уверенно бегал по избе, а с наступлением тепла
и на улице, присматривать за ним все же надо было неотступно.
Снова пришло время собирать мужа в плавание. Августа стирала,
штопала и гладила белье и одежду, досадуя, что Родион опять надолго
исчезнет из села.
Почти за четыре года замужества она видела возле себя Родиона в
общей сложности не больше двух лет. Такова участь поморки: встретив
мужа, готовь его снова в путь; проводив, жди в томлении и тревоге, а
потом опять встречай. С зимней зверобойки на вешно, на летний лов в
море, осенью - на Канин за навагой. И как заслепит глаза февральское
низкое солнышко - опять готовь Родиону мешок - во льды идет, тюленя
бить. Постоянные разлуки вошли в привычку. Не только у Августы муж ме-
сяцами в море, а и у всех женщин плавают бог весть где - на Мурмане, у
Канина, в Мезенской да Двинской губах. А иной раз забросит их промыс-
ловая судьба на Кепинские или Варшские озера.
Межсезонье - время между окончанием зверобойного промысла и нача-
лом рыболовецкого самое веселое и радостное в Поморье. Апрель и почти
весь май мужчины дома, в семьях.
Вернувшись под родные тесовые крыши, мужики предавались вполне
заслуженному отдыху: первую неделю гуляли, ходили друг к другу в гос-
ти, укрепляя родственные связи и знакомства, а потом их охватывала не-
уемная и кипучая хозяйственная деятельность. Целыми днями стучали на
поветях топорами, ремонтировали старые лодки, тесали кокоры для новых
карбасов, гнули шпангоуты, выстругивали весла из крепкой мелкослойной
ели, чинили невода, мережи, поправляли крылечки у изб, шили бахилы.
Почти два месяца проходили в неустанных домашних трудах, и жены не
могли нарадоваться на мужей - такие они деловитые, умелые да торова-
тые, такие домоседы, да как они ласковы да чадолюбивы!
По улицам уверенно и степенно, зная себе цену, шагали потомствен-
ные зверобои, бочешники, кормщики, капитаны, мотористы, бригадиры,
рыбмастера, звеньевые. Стайками собирались подростки - сегодняшние
зуйки, завтрашние рыбаки. Ходили мужчины от соседа к соседу по делу, а
то и просто так - посидеть, потолковать. Вечерами тянулись в клуб, в
кино.
Сухопутной "кают-компанией" служило рыбкооповское крыльцо с добе-
ла выскобленными уборщицей ступенями. Еще до того как продавщица заб-
рякает замком у двери, тут занимали свои места и старики, и те, кто
помоложе, кому не сидится в избе. Вьется махорочный дым, нижется,
словно узелок на узелок в ячеях сетки, неторопливая и обстоятельная
беседа. Весеннее солнышко, пробив тучи, заливает крылечко веселым све-
том. Однако было студено: старики сидели в ватниках, валенках и ушан-
ках. Ветер холоден и резок. Конец мая, а в проулках еще лежал снег.
Весна в Унде неласкова, словно мачеха, да привыкли к ней. И такая хо-
роша, потому что - весна!
За избами на окраине села пекарня дымит день-деньской единствен-
ной кирпичной трубой.
После того как утреннюю выпечку хлеба увезли в фургоне в магазин,
Фекла села пить чай. Это было для нее одним из самых приятных занятий.
На столе уютно пошумливал старинный, принесенный из дому латунный са-
мовар. В печи весело разгорались дрова для следующей выпечки. Из топки
на пол выскочил уголек. Фекла подхватила его и бросила обратно в
огонь. Обожгла палец, подержала во рту.
Чай она пила крепкий, из маленькой чашки с васильками на боках, с
сахаром вприкуску и со свежим хлебом. Хлеб не резала ножом, а отламы-
вала от буханки - так ей казалось вкуснее, аппетитнее.
Напившись чаю, она прибрала на столе, перед небольшие стенным
зеркалом в деревянной раме уложила волосы, упрятала их под белую чис-
тую шапочку и взялась было за кочергу, чтобы поворошить в печи дрова.
Но тут в сенцах послышались тяжелые шаги, дверь отворилась, и в пекар-
ню заглянул Борис Мальгин - рослый, синеглазый, с шапкой русых волос.
- Эй, пекариха, принимай муку! - окликнул он и скрылся за дверью.
Фекла поставила кочергу и вышла на крыльцо.
- Весь чулан завален мешками. Куда принимать-то? - сказала она.
- Это уж твое дело - куда. - Борис взялся за мешок, подвинул его
к краю телеги и, пригнувшись, взвалил себе на спину. - Эй, берегись!
Растопчу.
Фекла побежала в пекарню, растворив перед ним настежь двери.
- Напугал. Право слово, напугал! - с напускной строгостью прого-
ворила она. - Давай сюда, в этот угол. Только не на бок вали мешки, а
ставь их стоймя.
- Тебе не все равно?
- Кабы было все равно, так бы лазили в окно.
- В твое оконце только и лазить, - поставив мешок, Борис указал
на крохотное окно чулана, забранное железными прутьями. - Темно, ниче-
го не видать. Только баб щупать... - он протянул было руку к ней, но
Фекла не очень сильно, так, чтобы не обидеть мужика, но достаточно
внушительно ударила по ней.
- Давай, давай, работай. Нечего тут...
- Ишь, недотрога! - пробурчал Борис и вышел на улицу.
Пока он носил мешки, Фекла стояла на крыльце в сторонке, чтобы не
мешать. Молча поглядывала на него своими карими ясными глазами. Волосы
тщательно упрятаны под шапочку. На гладких щеках румянец, розовые моч-
ки ушей на солнце будто насквозь просвечивают. Подбоченилась. Локоть
обнаженной руки розовел, а рука круглая, белая, налитая молодой силой.
Ступеньки крыльца жалобно поскрипывали под тяжестью Бориса с ту-
гим, объемистым мешком на спине. Волосы у него рассыпались, нависли
над глазами. Одна рука вцепилась в завязку мешка, другая - большая,
крепкая, поддерживала его за спиной за уголок.
- Чего стоишь барыней? - спросил он на ходу.
- Отдых мне положен или нет? С опарой-то, думаешь, легко возить-
ся?
Он прошел в чулан. Мешок мягко плюхнулся на пол, крылечко чуть
заметно вздрогнуло.
- Бедная, пожалеть тебя некому, - с напускным сочувствием сказал
он, снова выйдя из пекарни.
- Я в жалостях не нуждаюсь.
Телега опустела.
- Вот так, - обронил Борис. - Считала мешки-то?
- Восемь штук.
- Верно. Считать умеешь. Распишись-ка в накладной. Вот так. - Бо-
рис спрятал накладную в карман, сел на телегу, дернул вожжи. - Проще-
вай пока.
Он бегло глянул на Феклу, и васильковая синева его глаз взволно-
вала ее.
- Прощевай... - тихо отозвалась она и вернулась в пекарню.
Ей почему-то взгрустнулось. Все одна да одна, слова вымолвить не
с кем. С уборщицей Калистой, которая приходит с утра мыть полы, много
не натолкуешь, ей бы скорее отделаться да бежать домой. Борис вот при-
ехал, свалил мешки и - до свидания. А ей хотелось, чтобы он побыл
здесь, поговорил с ней. Ну, скажем, о жизни, которая почему-то мало
приносит человеку радостей... Хороший мужик. Собой видный и тоже оди-
нокий. Вдовец.
Фекла вздохнула, поглубже натянула на лоб свою шапочку и приня-
лась замешивать тесто, взявшись за мешалку обеими руками. Тесто начи-
нало пузыриться. К тому времени, когда печь протопится, оно поднимет-
ся. С усилием проворачивая опару, она все размышляла о своем одино-
честве, и эта работа, которая вначале ей даже нравилась, теперь пока-
залась однообразной, надоевшей. Феклу, как и прежде, неудержимо потя-