чрезвычайному. Предположение, пожалуй, оправдалось.
- Фекла Осиповна, - начал Митенев. - Нам стало известно, что не-
добрые люди чинили вам помехи на ловле наваги, нанося этим ущерб кол-
хозу. Так сказать, умышленное вредительство... У вас ведь обрывались
крючки?
Фекла насторожилась. Ей совсем не хотелось, чтобы эта история по-
лучила огласку. Ведь она обещала Авдотье молчать. Несколько растеряв-
шись, Фекла ответила не сразу:
- Уды обрывались, верно. Какие-то коряги попадались. А насчет
вредительства не знаю. Уж очень это серьезное дело - вредительство...
Митенев посмотрел на нее испытующе, потом пожал плечами с видимой
досадой, дескать, не хотите говорить начистоту. Выражение его лица
стало неприступно строгим.
- Фекла Осиповна! За укрывательство тоже по головке не гладят.
Вам же известно, что в проруби опускали камни, обмотанные сетками, и
вы не могли не поинтересоваться, кто!
- Может, и опускали. Бес его знает. В воде не видно... - уклончи-
во ответила Фекла, все еще не решаясь назвать Авдотью. Ее удерживала
необходимость быть верной своему слову. А Митенев добивался полной
откровенности, и потому Фекла испытывала колебания и угрызения совес-
ти.
Однако колебания были, пожалуй, излишними. У парторга в столе ле-
жала записка следующего содержания:
"Уполномоченному райотдела НКВД тов. Ершову. Довожу до вашего
сведения поступок, совершенный Тимониной Авдотьей Сергеевной на месте
удьбы наваги, а именно: она, видя, что другие члены бригады, и в част-
ности Зюзина Фекла Осиповна, удили лучше, из зависти или по каким дру-
гим причинам придумала вредить. Спустила большой камень, обмотанный
сеткой, в прорубь Зюзиной, и последняя оборвала удочки. Действия Тимо-
ниной направлены на подрыв лова рыбы. Прошу нарушителя призвать к по-
рядку.
Мальгин"
В докладной прямо указывалось имя виновницы, но Митеневу хотелось
точно выяснить, так ли это было в действительности. Инициалы в подписи
под запиской не указывались. Мальгиных в селе было много. Какой из них
писал - поди разберись!
На записке стояла резолюция:
"Унденскому рыбколхозу.
Посылаю сообщение, по которому необходимо этот вопрос обсудить на
совещании бригады или правления и принять меры к Тимониной согласно
Уставу.
Уполномоченный рай. НКВД Ершов".
Разумеется, о записке Митенев Фекле не сказал. Он добивался от
нее полной искренности. Фекла боролась с собой, чувствуя серьезность
положения, и Митенев это видел.
- Напрасно, напрасно, Фекла Осиповна, помалкиваете. А нам, между
прочим, известно, кто вредит. Какие отношения у вас с Авдотьей Тимони-
ной?
- С Авдотьей? - Фекла чуточку смешалась. - Обыкновенные отноше-
ния. Как со всеми...
- Из за обыкновенных отношений она пакости делать не будет. А
камни в проруби опускала именно она. Есть честные люди, сообщили куда
следует.
Фекла вспыхнула:
- Так и разбирайтесь с ней сами Я-то при чем? Ведь я-то никому не
вредила! Зачем мне допрос устроили?
Митенев вздохнул с сожалением.
- Это, Фекла Осиповна, не допрос, а беседа по душам. Мы бы хоте-
ли, чтобы вы на собрании рыбаков разоблачили Тимонину, подали всем
пример бдительности и дисциплинированности.
- Мне выступать неловко. Кто вам сообщил, тот пусть и разоблача-
ет.
Митенев поморщился с видимой досадой.
- Жаль, Фекла Осиповна, что вы так неискренни. Члену правления
колхоза такое не к лицу. Мы, - он все нажимал на это "мы", и Фекла не-
вольно подумала кто же стоит за этим множественным числом. - Мы вами
недовольны. Вы наверняка дали Тимониной обещание не выдавать ее. Но
ведь взбучку ей все же устроили? Уж я то знаю ваш характер!
"Откуда ему и про взбучку известно?" - Фекла посмотрела на улыба-
ющегося Митенева испуганным, остановившимся взглядом, но тут же реши-
ла: "На пушку берет, по догадке".
- Про какую взбучку и про какое обещание вы говорите?
- Это вам лучше меня известно. Ладно, кончим этот разговор. - Ми-
тенев встал, прошелся по крошечному кабинету - невысокий, кряжистый, с
редкими седыми волосами на затылке и совершенно голым теменем. - Вре-
мена нынче тяжелые. Пользуясь тем, что немцы напали на нас, всякая не-
чисть поднимает голову. Не забывайте о бдительности, Фекла Осиповна. А
с этим делом мы как-нибудь разберемся до конца.
В середине декабря из Унды в Архангельск вышел рыбный обоз из
двенадцати подвод. На десяти санях везли мороженую навагу, упакованную
в плетеные короба, а на двух, замыкавших обоз, - корм для лошадей.
Сопровождали подводы Ермолай, исколесивший в своей жизни немало тунд-
ровых и лесных путей дорог, Фекла Зюзина и Соня Хват. Обозников снаб-
дили продуктами на две недели и винтовкой с патронами.
Ермолай распорядился:
- Ты, Феклуша, девка смелая, опытная. Тебя - в конец обоза. Что
случится - кричи, бей в колотушку, я и услышу. А тебе, Соня, место по-
середке.
Малоторенный зимник проходил по рекам: Ундой до самых верховьев,
а там - через небольшой, в два-три километра водораздел - до Сояны.
Иной дороги не было, всюду леса, непроходимые болота с кустарниками. В
летнюю пору - путь только водой. Этот зимник именовался новым. В дово-
енное время в Архангельск ездили через Долгощелье или Мезень на Нисо-
гору - село возле Лешуконья, потом на Пинегу, а дальше - по Северной
Двине. Новая дорога сокращала путь на добрых полсотни верст. Поздней
осенью, в конце ноября, по перволедку проходили тут небольшие обозы,
но после них выпадал снег, и путь пришлось прокладывать почти заново.
Хорошо, что снегопадов было немного.
Обоз двигался медленно по извилистому речному руслу, сжатому с
обеих сторон ельниками. До самой Кучемы на десятки километров ни еди-
ной деревеньки. Ветхие охотничьи и сенокосные избушки и то редки.
Расстояния такие, что "черт мерял-мерял, да и веревку потерял".
Унылая в своей бесконечности и в томительном безлюдье равнина.
Кони шли тихо, помахивая обындевевшими мордами, снег местами чуть не
по брюхо. Переднему, самому крепкому и выносливому мерину, который
проминает дорогу, приходилось совсем туго. Ермолай еще в начале пути
уменьшил ему воз, переложив часть клади на задние сани.
Погода стояла ясная, без облачности и снегопада. Поджимал мороз.
Ночами в небе крупные звезды - словно колотые льдинки. Среди них -
большая голубая луна, холодная, равнодушная, пялилась на усталый обоз
и словно поддавала оттуда, из бездонной чернети неба, холоду. На возу
при таком морозе не усидишь, да лошадям и так тяжело. Обозники шли
пешком: впереди Ермолай с винтовкой за спиной, словно солдат ведет за
собой всех, в середине - Соня - то подбежит, то притомившись, станет
на полозья саней, как озорун-мальчишка, подкатится - и опять бежит.
Фекла шла размеренно, напористо за последней подводой.
Ночь застала путников в пустынном месте посреди реки. Ермолай,
остановив мерина, крикнул:
- Прива-а-а-а-ал!
Обоз повернул к берегу. У кромки густого чернолесья с приземисты-
ми одинокими елями распрягли лошадей, привязали их к саням, дали сена.
Ермолай отправил Феклу и Соню искать сушняк для костра, а сам, скинув
полушубок, принялся вырубать пешней прорубь, чтобы достать воды для
лошадей.
Запасли на ночь дров: Фекла действовала топором за хорошего мужи-
ка, расчистили под деревом снег, развели огонь. Ермолай добрался до
воды: стали поить коней. К костру наносили елового лапника, заварили
крупяную похлебку с комбижиром и луком, вскипятили чай. Все делали
молча - устали, еле ноги волочили. Когда поели да напились чаю, ма-
лость повеселели. Ермолай аккуратно, чтобы не просыпать ни крохи дра-
гоценной махорки, скрутил цигарку и оглядел темный лес вокруг.
- Вот, девоньки, и ночлег. На мягкой постели, под звездочками,
одним словом, на лоне природы... Я промеж вас лягу - теплее будет.
- А обоз кто будет сторожить? - спросила Фекла.
- От кого? На добрую сотню верст - ни души.
- А волки? - подала голос Соня. - Могут напасть. Сторожить будем
по очереди. Давайте, я первая.
Ермолай завернулся в тулуп и, щурясь на пламя костра, успокоил
девушек:
- Волки, конечно, могут быть. Но ведь лошади-то у меня как пос-
тавлены? В круг! Мордами друг к другу, а задами в стороны. Ни один
волк не сунется, задними копытами мигом брюхо распорют. Кованые! Спите
без забот. Дай-ко я вас укрою. - Он старательно укутал их овчинными
тулупами. - Приятных снов!
А сам поудобнее устроился у костра, положив винтовку на колени.
Долго сидел так. Потом сходил к лошадям, проверил, на спинах ли у них
попоны, подкинул сена и вернулся на место.
Утром, позавтракав и напоив коней, снова пошли мерять версты.
Когда миновали Кепину, на обоз обрушилась метель. Ветер пронизы-
вал насквозь, переметал дорогу, покрывая лед плотными застругами. Ло-
шади выбивались из сил, и приходилось делать остановки чаще.
На пятые сутки поздним вечером обоз стали преследовать волки.
Фекла и Соня размахивали зажженными смоляными факелами, Ермолай палил
из винтовки. Кони храпели и рвались вперед из последних сил. Огнем и
выстрелами волков отогнали, однако ночь на привале провели беспокойно,
почти не спали.
Наконец обоз подошел к Архангельску. Вконец измотавшиеся, уста-
лые, уже в потемках добрались до рыбной базы. Городские дома с окнами,
затененными светомаскировкой, были неприветливы, словно нежилые...
Старинный поморский Архангельск стал прифронтовым городом, приоб-
ретя в военное время особенно важное значение как морской порт. Еще до
войны сюда приходили иностранные корабли за лесом со всех концов све-
та, от причалов наши пароходы отправлялись в Атлантику, в Арктику и
Северным морским путем на восток. А теперь, когда балтийские и черно-
морские порты были захвачены или блокированы фашистами, а Мурманский
из-за близости к фронту был закрыт, Архангельский порт по-прежнему да-
вал выход в Атлантику. Из Мурманска сюда перевели большую часть транс-
портных судов. Немцы захватили южный участок Кировской железной доро-
ги, и сообщение Мурманска с Архангельском установилось через Кандалак-
шу. По смешанному железнодорожно-водному пути наши войска, сражавшиеся
в Заполярье, получали боеприпасы, продовольствие, пополнение. Все
сколько-нибудь пригодные суда, вплоть до буксиров и рыбацких ботов,
доставляли воинские грузы.
Если в мирное время зимой навигация здесь почти закрывалась, то
сейчас порт перешел на круглогодовую работу. Еще в конце августа 1941
года на Двину пришел первый союзнический караван с импортными грузами,
а в октябре - второй. Третий караван встречали уже зимой, когда в Бе-
лом море стояли льды. Путь для транспортов пролагали ледоколы.
Летом сорок первого года Архангельск отправил в Мурманскую об-
ласть строить оборонительные сооружения десять тысяч человек. Город
почти обезлюдел. Женщины и подростки стали к станкам и лесопильным ра-
мам на заводах. Судоремонтники чинили поврежденные в боях военные ко-
рабли.
В черте города формировались маршевые полки и дивизии.
Госпитальные суда привозили из Кандалакши раненых. Их размещали в
лучших зданиях города в пятнадцати госпиталях.
Продовольствия не хватало для того, чтобы выдать населению его по
скромной норме, по карточкам. Выручали рыбные промыслы. Из приморских
колхозов - из Мезени, Долгощелья, с островов в дельте Северной Двины,
из Золотицы, Патракеевки, Пертоминска потянулись в Архангельск по зим-
никам рыбные обозы. Добытые рыбаками, опять-таки женщинами, подростка-
ми да стариками, - сайка, навага, корюшка, мойва распределялись по
госпиталям, больницам, детским учреждениям. Рыбой отсюда снабжался и
Карельский фронт.
Небольшой обоз, доставленный ундянами в голодный, холодный и за-
темненный Архангельск, здесь приняли с радостью. Правление рыбаккол-
хозсоюза выделило обозникам небольшую премию. Но израсходовать ее по
военному времени было мудрено. Деньги пустили в оборот лишь на полу-
пустом рынке. Ермолай запасся махоркой-самосадом, а Фекла и Соня купи-
ли себе по нитяным чулкам.
В обратный путь надо было взять груз. Панькин велел Ермолаю полу-
чить на складе рыбаксоюза все, что можно, из промыслового оборудова-
ния. И пока он ездил в Чуболо-Наволок, в приморскую деревню, куда ле-
том перебралась контора рыбаксоюза, да выполнял поручение, Фекла и Со-
ня присматривали за лошадьми.
Выбрав время, Фекла отправилась разыскивать Ряхиных.
Осколок от мины угодил под правую лопатку Родиона и застрял там,
нанеся глубокую рваную рану. В прифронтовом госпитале его извлекли
из-под лопатки, и эвакуировали пулеметчика долечиваться в Архангельск.
Пока заживала рана на спине, Родион мог лежать только на животе,
подмяв подушку под грудь. Когда он наконец смог сесть и взяться за ка-
рандаш, то написал домой письмо. О ранении решил умолчать, чтобы не
расстраивать Августу, которая, по его расчетам, вскоре должна была ро-
дить.
В письме он, как обычно, сообщал, что жив-здоров, воюет, бьет фа-
шистов из пулемета, а изменение номера полевой почты объяснил перево-
дом в другую часть того же соединения.
Еще там, в траншее, придя в сознание, он попросил Григория Хвата
не сообщать домой о том, что его ранило. Хват эту просьбу выполнил.
Лежа в своем обычном положении на животе, Родион смотрел на мо-
розные узоры на стеклах и думал. Перебирал в памяти все, что случилось
в его жизни с момента призыва. Беспокоился за жену, мать, за брата Ти-
хона. От него уж два месяца не получал писем. Знал только, что Тихон
плавает помощником капитана на транспортном судне в дальних рейсах по
перевозке важных грузов. Вовсе никаких вестей не было и от Дорофея,
который, по слухам, тоже плавал на боте "Вьюн" возле Кольских берегов.
Когда было светло, Родион читал книгу, принесенную шефами-школь-
никами с острова Корабельного, или разговаривал с соседом, сержантом
Востриковым из Пермской области. Находясь в боевом охранении, Востри-
ков был окружен немецкими автоматчиками, всю ночь, отстреливаясь от
них, пролежал в открытом окопе и обморозил обе ноги. Одну ступню у не-
го ампутировали, и Востриков никак не мог примириться с этим: ему хо-
телось вернуться в свой батальон, стоявший в обороне у Западной Лицы.
Теперь о возвращении в часть не могло быть и речи.
- Придется, видно, ехать домой да прилаживать к ноге культю, -
говорил Востриков, глядя в потолок карими сердитыми глазами.
- Конечно, с одной ногой какой ты вояка? - сказал ему Родион. -
Но опять же в этом есть своя положительная сторона: война для тебя
кончилась.
Востриков - длинный, худой, с большими сильными руками, не вста-
вая с койки, пошарил в тумбочке, достал махорку, бумагу и поглядел на
Родиона колючим взглядом.
- Спасибо, успокоил.
Махнул рукой, взял костыли и захромал в коридор курить.
Родион опять было занялся книгой, но в палату быстро вошла няня -
невысокая, курносая, вся в белых кудерьках Шурочка из Соломбалы и,
склонясь над Родионом, шепнула:
- К вам посетитель. Помните, что вставать не рекомендуется. Вре-
мени - десять минут.
Это было столь неожиданно, что Родион обеспокоенно заворочался и
нечаянно уронил книгу на пол. Он уперся локтями в подушку, чтобы хоть
сесть, но Шурочка из Соломбалы, подняв книгу, повелительно напомнила:
- Лежите!
И ушла. Родион, поглядывая в дверной проем, нетерпеливо ждал это-
го неведомого посетителя, гадая, кто мог к нему прийти. Когда появи-
лась Фекла в халате, накинутом на плечи, глаза его удивленно и радост-
но засияли.
Она остановилась у порога в замешательстве: все койки и раненые
на них, тумбочки и халаты на спинках кроватей казались совершенно оди-
наковыми, и она чуть-чуть растерялась.
- Здесь я, Феклуша! - позвал Родион, и тогда она увидела его зна-
комые глаза, улыбку и порывисто подошла, протянув руки:
- Здравствуй, Родион!
Голос ее звучал по-прежнему молодо. Раненые зашевелились, отовсю-
ду, изо всех углов на Феклу смотрели любопытные глаза. Но по неписано-
му госпитальному этикету все молчали, чтобы не мешать свиданию, и
только внимательно, украдкой изучали посетительницу.
- Феклуша, да откуда же ты взялась? - Родион, с опаской глянув на
дверь - не увидела бы Шурочка, - все же приподнялся и сел на койке.
Грудь и спина у него забинтованы, нательная бязевая рубаха была натя-
нута поверх повязки втугую.
- С обозом пришла, с рыбой. Не чаяла тебя видеть в Архангельске,
да Меланья Ряхина мне сказала, что ты здесь. А ей стало известно от
знакомой, которая тут, в госпитале, работает... Вот я и собралась к
тебе. На-ка гостинца, - она аккуратно развернула белую холстинку и по-
дала ему в руки кулебяку.
- Спасибо. - Родион был очень рад. Еще никто не навещал его
здесь. И вот - землячка. - Спасибо, что ты меня нашла. Я ведь домой не
писал о ранении. Боюсь Августу с матерью расстроить.
- Дома и не знают ничего. Я как встречу Густю, спрошу про тебя,
она отвечает: жив-здоров, мол, воюет... Вот тебе и здоров, вот тебе и
воюет! Ну ладно, я ведь тоже могу не говорить, что тебя видела. Как
прикажешь... Ой, как ты похудел-то! - она склонилась к нему, бережно
погладила стриженую голову, провела теплой, мягкой рукой по щеке. За-
держав руку, умолкла и только глядела на него, и слов у нее не находи-
лось. И он молчал. Ему было приятно ощущать мягкое и бережное прикос-
новение ее ладони. Наконец, спохватившись, Фекла убрала руку и покрас-
нела от неловкости. Он сказал сипло, будто потерял голос:
- Сядь, пожалуйста.
Она села на табурет и спросила участливо:
- Тебя тяжело ранило? В грудь?
- Нет, в спину. Под лопатку.
Она кивнула. Ей как будто стало легче от того, что он ранен не в
грудь. Она почему-то считала, что ранение в спину не такое опасное,
как в грудь. Опять спросила:
- Лечат-то хорошо ли? Доктора каковы?
- Уход здесь хороший, пища подходящая, лекарства дают, перевязки
делают. Скоро поправлюсь. Через месяц, наверное, а может, и раньше вы-
пишут.
- Домой на побывку приедешь?
- Вряд ли. Надо на фронт. В часть.
Фекла посмотрела на него сострадательно: "Бедненький! Опять на
фронт, опять под пули... Вот жизнь!"
- Ты вовсе теперь изменился. Стал какой-то... - она замялась.
- Какой?
- Мужественный, - подобрала она наконец подходящее слово. - Нас-
тоящий воин. И старше стал. Похудел... Уж от прежнего паренька в тебе
мало осталось. Вон и лоб в морщинках...
- Война, - развел руками Родион. - Похудел от того, что крови
много потерял. Вливали. Вот на поправку пойду - гладкий буду.
- Дай бог тебе хорошей поправки, - сказала она тихо и серьезно, и
Родион не успевал удивляться переменам в интонации ее голоса, звучаще-
го то весело, с задоринкой, то вот теперь уж как-то совсем робко и
слишком серьезно.
Фекла меж тем стала рассказывать про Унду.
- Дома все живы-здоровы, от всех тебе привет, - она сказала это
таким тоном, будто все земляки знали, что он находится в госпитале и
низко ему кланялись. - Ваши живут исправно. Сена у них, правда, нако-
шено мало, так прикупили. Густя выглядит хорошо. Старухи бают, что
должна родиться девочка. Они по животу угадывают. Если он у будущей
матери круглый, то родится девочка, а остренький - так мальчик. - Она
засмущалась и понизила голос до шепота. - Я в этом ничего не смыслю.
От других слышала, - и махнула рукой так мягко, округло, красиво. -
Жалко, дед Никифор помер. Тебе, верно, писали? А Иероним живехонек.
Летом в море ходил!
- Да ну? - удивился Родион.
- Ей-богу! На тресковой доре с двумя бабами за селедкой. Обратно
еле пригребли - ветер был противной. Дедко как до избы добрел и сва-
лился... Однако отлежался. А в село все похоронки идут... Уж человек
двадцать погибло на фронте.
Она замолчала, посмотрела перед собой отрешенно, думая о чем-то
не касающемся ни этой госпитальной палаты, ни Родиона.
- Похоронки, конечно, нелегко получать... Да что поделаешь? Вой-
на.
- Скорее бы конец ей. Ох, трудно люди живут! Кругом беды да нес-
частья. И голодно. У нас еще терпимо - рыба есть, паек рыбакам выдают
подходящий. А в городе хвойный настой пьют, в столовых по осени котле-
ты из морской капусты делали... Мне Меланья рассказывала. У нее ведь
вернулся Вавила-то. Совсем вернулся, перед войной еще. Сначала плавал
по реке на барже. А потом его на Мурман отправили, на оборонные рабо-
ты. И там в армию взяли. Служит в каком-то обозе. На передовую, видно,
по возрасту не годится, так в обозе...
- Воевать так воевать - пиши в обоз! - это такая поговорка у
фронтовиков есть.
- Живут они, вернее теперь уж одна Меланья, на частной квартире,
в малюхонной комнатушке. Моему приезду обрадовалась очень даже. Все
расспрашивала про деревню. Она работает в швейной. Раньше шляпки дела-
ли, теперь полушубки для армии шьют.
- А Венька у них где?
- Тоже плавает. Военный моряк.
- А я вот в пехоте. Правда, в морской. Разница есть.
- Говорят, в морской пехоте - храбрые солдаты. В газетах пишут,
что в одних тельняшках идут на пулеметы... Ты уж береги себя. На пуле-
меты не ходи.
- Это уж как придется. О себе-то расскажи. Как живешь?
- Да что, живу. Мы ведь не на фронте. Не опасно. Летом сидела на
тоне, а как стал лед на реке - навагу удила. Как все... Меня ведь в
правление избрали! - с наивной гордостью сказала она.
- Поздравляю! В начальство, значит, вышла?
- Ой, Родя, что ты! Какое из меня начальство? Так только, засе-
даю...
- Заседать - тоже дело. Все одна живешь? - осторожно поинтересо-
вался он.
- Да одна... - нехотя ответила Фекла.
Подошла Шурочка и вежливо напомнила, что десять минут прошло.
Фекла всплеснула руками:
- Так скоро? А часы у тебя не врут?
- Часы у нас правильные, - суховато ответила Шурочка, посмотрев
на Феклу ревниво. Она ревновала всех раненых к посетителям, особенно к
женщинам, хотя они бывали редко.
Фекла расстроилась, замялась, потом вдруг принялась снимать со
своей кофточки брошь - серебряную, с красным камнем, подаренную ког-
да-то Вавилой на именины. Отстегнула ее и стала совать в руку Шурочке.
- Возьми брошку на память, а нам дай еще хоть пять минут. Дай,
ради бога!
- Ой, что вы! - смутилась Шурочка и, наотрез отказавшись принять
подарок, оскорбление поджала губы и вышла, разрешив им поговорить еще
немного.
Зажав в кулаке брошку, Фекла сказала Родиону:
- Ты зря скрываешь от своих, что ранен. Потом узнают - больше
расстроятся. Подумают, что не писал про ранение потому, что оно было
очень опасное...
- Пожалуй, ты права, - призадумался он. - Напишу теперь же, что
нахожусь в госпитале. И ты им расскажи. Привет передай.
- Если велишь - расскажу. А Густя не приревнует?
- Она не ревнивая.
Фекла с грустинкой в глазах пошевелила бровями, положила загоре-
лую ладонь ему на бледную руку.
- Поправляйся. Я тебе здоровья принесла. Могу и кровь свою дать.
Скажи доктору, пусть возьмет. Скорее вылечишься.
- Спасибо, - благодарно улыбнулся Родион. - Теперь уж не требует-
ся. Да и группы у нас с тобой могут оказаться разные.
- Думаешь, не подойдет моя кровь? Подойдет!
- Может не подойти. Она у тебя больно горячая, с характером...
- В холодной-то крови какой толк?
Снова в палату заглянула Шурочка, и Фекла с сожалением засобира-
лась.
- Дай-ко я тебя поцелую на прощаньице. Можно? - склонилась, раз-
волновала кровь поцелуем. У Родиона голова закружилась. - Прощай. Поп-
равляйся.
И пошла медленно и плавно к выходу.
В обратный путь ехать порожняком все-таки не пришлось - везли
продукты для рыбкоопа, керосин и солярку. Продовольствие и горючее бы-
ли на вес золота, и обозники берегли их пуще глаза. Огорчило Ермолая
то, что не удалось полностью получить по заявке колхоза сетную дель и
другие промысловые материалы. Склады рыбакколхозсоюза оскудели.
Теперь дорога казалась более знакомой и не столь утомительной,
как из Унды в Архангельск. Грузы веселили - едут в село не с пустыми
руками.
Фекла все еще была под впечатлением встреч с Меланьей Ряхиной и
Родионом. Меланья очень изменилась, постарела, растеряла по житейским
ухабам прежнюю гордость и заносчивость.
Перед отъездом Фекла еще раз наведалась в госпиталь уже с Ермола-
ем и Соней. Родион очень обрадовался землякам. Но как следует погово-
рить не пришлось: начался врачебный обход и свидание прервали. Соня
Хват все же успела порасспросить Родиона об отце и ушла из госпиталя
невеселая, унося в душе тревогу за родителя.
Грустная сидела Фекла в передке саней, завернувшись в тулуп, с
кнутом и вожжами в руках. Обоз неторопливо тянулся по зимнику. Всюду
снега, прибрежные леса с белыми хлопьями на ветках. Полозья тихо шур-
шали по снегу. Лошади пофыркивали, мотали головами, звякали уздечками.
В этом безлюдье, в однообразном безмолвии зимы с трудом верилось, что
где-то там, возле сердца России, грохочут орудия, льется кровь, черные
вражьи дивизии лезут и лезут вперед, оставляя на снегу тысячи тру-
пов...
Фекла соскакивала с саней и торопливо семенила рядом с лошадью -
маленькой, мохнатой, обындевевшей. Лошадь, наверное, мечтала о теплой
конюшне и охапке сена. Фекле хотелось поскорее добраться до избы, по-
жарче натопить плиту и вдоволь напиться чаю... А после лечь и распра-
вить усталое тело на старой, еще родительской перине, увидеть, как в
полутьму зимовки заглядывает луна, и услышать, как над головой на сте-
не бойко тикают ходики, словно торопятся встретить утро.
"Боже мой, как бы крепко я спала дома!" - мечтала Фекла.
Но до конца пути еще далеко. Она глядела вперед, вдоль реки, ви-
дела низкие облака, а под ними - чернолесье, притихшее до весны, до
пробуждения, белые проплешины пожен и болотистых пустошей.
Во второй половине дня сразу потемнело, собралась метель. Она на-
валилась на село с северо-востока, обрушилась из низких плотных туч.
- Фекла Осиповна, - начал Митенев. - Нам стало известно, что не-
добрые люди чинили вам помехи на ловле наваги, нанося этим ущерб кол-
хозу. Так сказать, умышленное вредительство... У вас ведь обрывались
крючки?
Фекла насторожилась. Ей совсем не хотелось, чтобы эта история по-
лучила огласку. Ведь она обещала Авдотье молчать. Несколько растеряв-
шись, Фекла ответила не сразу:
- Уды обрывались, верно. Какие-то коряги попадались. А насчет
вредительства не знаю. Уж очень это серьезное дело - вредительство...
Митенев посмотрел на нее испытующе, потом пожал плечами с видимой
досадой, дескать, не хотите говорить начистоту. Выражение его лица
стало неприступно строгим.
- Фекла Осиповна! За укрывательство тоже по головке не гладят.
Вам же известно, что в проруби опускали камни, обмотанные сетками, и
вы не могли не поинтересоваться, кто!
- Может, и опускали. Бес его знает. В воде не видно... - уклончи-
во ответила Фекла, все еще не решаясь назвать Авдотью. Ее удерживала
необходимость быть верной своему слову. А Митенев добивался полной
откровенности, и потому Фекла испытывала колебания и угрызения совес-
ти.
Однако колебания были, пожалуй, излишними. У парторга в столе ле-
жала записка следующего содержания:
"Уполномоченному райотдела НКВД тов. Ершову. Довожу до вашего
сведения поступок, совершенный Тимониной Авдотьей Сергеевной на месте
удьбы наваги, а именно: она, видя, что другие члены бригады, и в част-
ности Зюзина Фекла Осиповна, удили лучше, из зависти или по каким дру-
гим причинам придумала вредить. Спустила большой камень, обмотанный
сеткой, в прорубь Зюзиной, и последняя оборвала удочки. Действия Тимо-
ниной направлены на подрыв лова рыбы. Прошу нарушителя призвать к по-
рядку.
Мальгин"
В докладной прямо указывалось имя виновницы, но Митеневу хотелось
точно выяснить, так ли это было в действительности. Инициалы в подписи
под запиской не указывались. Мальгиных в селе было много. Какой из них
писал - поди разберись!
На записке стояла резолюция:
"Унденскому рыбколхозу.
Посылаю сообщение, по которому необходимо этот вопрос обсудить на
совещании бригады или правления и принять меры к Тимониной согласно
Уставу.
Уполномоченный рай. НКВД Ершов".
Разумеется, о записке Митенев Фекле не сказал. Он добивался от
нее полной искренности. Фекла боролась с собой, чувствуя серьезность
положения, и Митенев это видел.
- Напрасно, напрасно, Фекла Осиповна, помалкиваете. А нам, между
прочим, известно, кто вредит. Какие отношения у вас с Авдотьей Тимони-
ной?
- С Авдотьей? - Фекла чуточку смешалась. - Обыкновенные отноше-
ния. Как со всеми...
- Из за обыкновенных отношений она пакости делать не будет. А
камни в проруби опускала именно она. Есть честные люди, сообщили куда
следует.
Фекла вспыхнула:
- Так и разбирайтесь с ней сами Я-то при чем? Ведь я-то никому не
вредила! Зачем мне допрос устроили?
Митенев вздохнул с сожалением.
- Это, Фекла Осиповна, не допрос, а беседа по душам. Мы бы хоте-
ли, чтобы вы на собрании рыбаков разоблачили Тимонину, подали всем
пример бдительности и дисциплинированности.
- Мне выступать неловко. Кто вам сообщил, тот пусть и разоблача-
ет.
Митенев поморщился с видимой досадой.
- Жаль, Фекла Осиповна, что вы так неискренни. Члену правления
колхоза такое не к лицу. Мы, - он все нажимал на это "мы", и Фекла не-
вольно подумала кто же стоит за этим множественным числом. - Мы вами
недовольны. Вы наверняка дали Тимониной обещание не выдавать ее. Но
ведь взбучку ей все же устроили? Уж я то знаю ваш характер!
"Откуда ему и про взбучку известно?" - Фекла посмотрела на улыба-
ющегося Митенева испуганным, остановившимся взглядом, но тут же реши-
ла: "На пушку берет, по догадке".
- Про какую взбучку и про какое обещание вы говорите?
- Это вам лучше меня известно. Ладно, кончим этот разговор. - Ми-
тенев встал, прошелся по крошечному кабинету - невысокий, кряжистый, с
редкими седыми волосами на затылке и совершенно голым теменем. - Вре-
мена нынче тяжелые. Пользуясь тем, что немцы напали на нас, всякая не-
чисть поднимает голову. Не забывайте о бдительности, Фекла Осиповна. А
с этим делом мы как-нибудь разберемся до конца.
В середине декабря из Унды в Архангельск вышел рыбный обоз из
двенадцати подвод. На десяти санях везли мороженую навагу, упакованную
в плетеные короба, а на двух, замыкавших обоз, - корм для лошадей.
Сопровождали подводы Ермолай, исколесивший в своей жизни немало тунд-
ровых и лесных путей дорог, Фекла Зюзина и Соня Хват. Обозников снаб-
дили продуктами на две недели и винтовкой с патронами.
Ермолай распорядился:
- Ты, Феклуша, девка смелая, опытная. Тебя - в конец обоза. Что
случится - кричи, бей в колотушку, я и услышу. А тебе, Соня, место по-
середке.
Малоторенный зимник проходил по рекам: Ундой до самых верховьев,
а там - через небольшой, в два-три километра водораздел - до Сояны.
Иной дороги не было, всюду леса, непроходимые болота с кустарниками. В
летнюю пору - путь только водой. Этот зимник именовался новым. В дово-
енное время в Архангельск ездили через Долгощелье или Мезень на Нисо-
гору - село возле Лешуконья, потом на Пинегу, а дальше - по Северной
Двине. Новая дорога сокращала путь на добрых полсотни верст. Поздней
осенью, в конце ноября, по перволедку проходили тут небольшие обозы,
но после них выпадал снег, и путь пришлось прокладывать почти заново.
Хорошо, что снегопадов было немного.
Обоз двигался медленно по извилистому речному руслу, сжатому с
обеих сторон ельниками. До самой Кучемы на десятки километров ни еди-
ной деревеньки. Ветхие охотничьи и сенокосные избушки и то редки.
Расстояния такие, что "черт мерял-мерял, да и веревку потерял".
Унылая в своей бесконечности и в томительном безлюдье равнина.
Кони шли тихо, помахивая обындевевшими мордами, снег местами чуть не
по брюхо. Переднему, самому крепкому и выносливому мерину, который
проминает дорогу, приходилось совсем туго. Ермолай еще в начале пути
уменьшил ему воз, переложив часть клади на задние сани.
Погода стояла ясная, без облачности и снегопада. Поджимал мороз.
Ночами в небе крупные звезды - словно колотые льдинки. Среди них -
большая голубая луна, холодная, равнодушная, пялилась на усталый обоз
и словно поддавала оттуда, из бездонной чернети неба, холоду. На возу
при таком морозе не усидишь, да лошадям и так тяжело. Обозники шли
пешком: впереди Ермолай с винтовкой за спиной, словно солдат ведет за
собой всех, в середине - Соня - то подбежит, то притомившись, станет
на полозья саней, как озорун-мальчишка, подкатится - и опять бежит.
Фекла шла размеренно, напористо за последней подводой.
Ночь застала путников в пустынном месте посреди реки. Ермолай,
остановив мерина, крикнул:
- Прива-а-а-а-ал!
Обоз повернул к берегу. У кромки густого чернолесья с приземисты-
ми одинокими елями распрягли лошадей, привязали их к саням, дали сена.
Ермолай отправил Феклу и Соню искать сушняк для костра, а сам, скинув
полушубок, принялся вырубать пешней прорубь, чтобы достать воды для
лошадей.
Запасли на ночь дров: Фекла действовала топором за хорошего мужи-
ка, расчистили под деревом снег, развели огонь. Ермолай добрался до
воды: стали поить коней. К костру наносили елового лапника, заварили
крупяную похлебку с комбижиром и луком, вскипятили чай. Все делали
молча - устали, еле ноги волочили. Когда поели да напились чаю, ма-
лость повеселели. Ермолай аккуратно, чтобы не просыпать ни крохи дра-
гоценной махорки, скрутил цигарку и оглядел темный лес вокруг.
- Вот, девоньки, и ночлег. На мягкой постели, под звездочками,
одним словом, на лоне природы... Я промеж вас лягу - теплее будет.
- А обоз кто будет сторожить? - спросила Фекла.
- От кого? На добрую сотню верст - ни души.
- А волки? - подала голос Соня. - Могут напасть. Сторожить будем
по очереди. Давайте, я первая.
Ермолай завернулся в тулуп и, щурясь на пламя костра, успокоил
девушек:
- Волки, конечно, могут быть. Но ведь лошади-то у меня как пос-
тавлены? В круг! Мордами друг к другу, а задами в стороны. Ни один
волк не сунется, задними копытами мигом брюхо распорют. Кованые! Спите
без забот. Дай-ко я вас укрою. - Он старательно укутал их овчинными
тулупами. - Приятных снов!
А сам поудобнее устроился у костра, положив винтовку на колени.
Долго сидел так. Потом сходил к лошадям, проверил, на спинах ли у них
попоны, подкинул сена и вернулся на место.
Утром, позавтракав и напоив коней, снова пошли мерять версты.
Когда миновали Кепину, на обоз обрушилась метель. Ветер пронизы-
вал насквозь, переметал дорогу, покрывая лед плотными застругами. Ло-
шади выбивались из сил, и приходилось делать остановки чаще.
На пятые сутки поздним вечером обоз стали преследовать волки.
Фекла и Соня размахивали зажженными смоляными факелами, Ермолай палил
из винтовки. Кони храпели и рвались вперед из последних сил. Огнем и
выстрелами волков отогнали, однако ночь на привале провели беспокойно,
почти не спали.
Наконец обоз подошел к Архангельску. Вконец измотавшиеся, уста-
лые, уже в потемках добрались до рыбной базы. Городские дома с окнами,
затененными светомаскировкой, были неприветливы, словно нежилые...
Старинный поморский Архангельск стал прифронтовым городом, приоб-
ретя в военное время особенно важное значение как морской порт. Еще до
войны сюда приходили иностранные корабли за лесом со всех концов све-
та, от причалов наши пароходы отправлялись в Атлантику, в Арктику и
Северным морским путем на восток. А теперь, когда балтийские и черно-
морские порты были захвачены или блокированы фашистами, а Мурманский
из-за близости к фронту был закрыт, Архангельский порт по-прежнему да-
вал выход в Атлантику. Из Мурманска сюда перевели большую часть транс-
портных судов. Немцы захватили южный участок Кировской железной доро-
ги, и сообщение Мурманска с Архангельском установилось через Кандалак-
шу. По смешанному железнодорожно-водному пути наши войска, сражавшиеся
в Заполярье, получали боеприпасы, продовольствие, пополнение. Все
сколько-нибудь пригодные суда, вплоть до буксиров и рыбацких ботов,
доставляли воинские грузы.
Если в мирное время зимой навигация здесь почти закрывалась, то
сейчас порт перешел на круглогодовую работу. Еще в конце августа 1941
года на Двину пришел первый союзнический караван с импортными грузами,
а в октябре - второй. Третий караван встречали уже зимой, когда в Бе-
лом море стояли льды. Путь для транспортов пролагали ледоколы.
Летом сорок первого года Архангельск отправил в Мурманскую об-
ласть строить оборонительные сооружения десять тысяч человек. Город
почти обезлюдел. Женщины и подростки стали к станкам и лесопильным ра-
мам на заводах. Судоремонтники чинили поврежденные в боях военные ко-
рабли.
В черте города формировались маршевые полки и дивизии.
Госпитальные суда привозили из Кандалакши раненых. Их размещали в
лучших зданиях города в пятнадцати госпиталях.
Продовольствия не хватало для того, чтобы выдать населению его по
скромной норме, по карточкам. Выручали рыбные промыслы. Из приморских
колхозов - из Мезени, Долгощелья, с островов в дельте Северной Двины,
из Золотицы, Патракеевки, Пертоминска потянулись в Архангельск по зим-
никам рыбные обозы. Добытые рыбаками, опять-таки женщинами, подростка-
ми да стариками, - сайка, навага, корюшка, мойва распределялись по
госпиталям, больницам, детским учреждениям. Рыбой отсюда снабжался и
Карельский фронт.
Небольшой обоз, доставленный ундянами в голодный, холодный и за-
темненный Архангельск, здесь приняли с радостью. Правление рыбаккол-
хозсоюза выделило обозникам небольшую премию. Но израсходовать ее по
военному времени было мудрено. Деньги пустили в оборот лишь на полу-
пустом рынке. Ермолай запасся махоркой-самосадом, а Фекла и Соня купи-
ли себе по нитяным чулкам.
В обратный путь надо было взять груз. Панькин велел Ермолаю полу-
чить на складе рыбаксоюза все, что можно, из промыслового оборудова-
ния. И пока он ездил в Чуболо-Наволок, в приморскую деревню, куда ле-
том перебралась контора рыбаксоюза, да выполнял поручение, Фекла и Со-
ня присматривали за лошадьми.
Выбрав время, Фекла отправилась разыскивать Ряхиных.
Осколок от мины угодил под правую лопатку Родиона и застрял там,
нанеся глубокую рваную рану. В прифронтовом госпитале его извлекли
из-под лопатки, и эвакуировали пулеметчика долечиваться в Архангельск.
Пока заживала рана на спине, Родион мог лежать только на животе,
подмяв подушку под грудь. Когда он наконец смог сесть и взяться за ка-
рандаш, то написал домой письмо. О ранении решил умолчать, чтобы не
расстраивать Августу, которая, по его расчетам, вскоре должна была ро-
дить.
В письме он, как обычно, сообщал, что жив-здоров, воюет, бьет фа-
шистов из пулемета, а изменение номера полевой почты объяснил перево-
дом в другую часть того же соединения.
Еще там, в траншее, придя в сознание, он попросил Григория Хвата
не сообщать домой о том, что его ранило. Хват эту просьбу выполнил.
Лежа в своем обычном положении на животе, Родион смотрел на мо-
розные узоры на стеклах и думал. Перебирал в памяти все, что случилось
в его жизни с момента призыва. Беспокоился за жену, мать, за брата Ти-
хона. От него уж два месяца не получал писем. Знал только, что Тихон
плавает помощником капитана на транспортном судне в дальних рейсах по
перевозке важных грузов. Вовсе никаких вестей не было и от Дорофея,
который, по слухам, тоже плавал на боте "Вьюн" возле Кольских берегов.
Когда было светло, Родион читал книгу, принесенную шефами-школь-
никами с острова Корабельного, или разговаривал с соседом, сержантом
Востриковым из Пермской области. Находясь в боевом охранении, Востри-
ков был окружен немецкими автоматчиками, всю ночь, отстреливаясь от
них, пролежал в открытом окопе и обморозил обе ноги. Одну ступню у не-
го ампутировали, и Востриков никак не мог примириться с этим: ему хо-
телось вернуться в свой батальон, стоявший в обороне у Западной Лицы.
Теперь о возвращении в часть не могло быть и речи.
- Придется, видно, ехать домой да прилаживать к ноге культю, -
говорил Востриков, глядя в потолок карими сердитыми глазами.
- Конечно, с одной ногой какой ты вояка? - сказал ему Родион. -
Но опять же в этом есть своя положительная сторона: война для тебя
кончилась.
Востриков - длинный, худой, с большими сильными руками, не вста-
вая с койки, пошарил в тумбочке, достал махорку, бумагу и поглядел на
Родиона колючим взглядом.
- Спасибо, успокоил.
Махнул рукой, взял костыли и захромал в коридор курить.
Родион опять было занялся книгой, но в палату быстро вошла няня -
невысокая, курносая, вся в белых кудерьках Шурочка из Соломбалы и,
склонясь над Родионом, шепнула:
- К вам посетитель. Помните, что вставать не рекомендуется. Вре-
мени - десять минут.
Это было столь неожиданно, что Родион обеспокоенно заворочался и
нечаянно уронил книгу на пол. Он уперся локтями в подушку, чтобы хоть
сесть, но Шурочка из Соломбалы, подняв книгу, повелительно напомнила:
- Лежите!
И ушла. Родион, поглядывая в дверной проем, нетерпеливо ждал это-
го неведомого посетителя, гадая, кто мог к нему прийти. Когда появи-
лась Фекла в халате, накинутом на плечи, глаза его удивленно и радост-
но засияли.
Она остановилась у порога в замешательстве: все койки и раненые
на них, тумбочки и халаты на спинках кроватей казались совершенно оди-
наковыми, и она чуть-чуть растерялась.
- Здесь я, Феклуша! - позвал Родион, и тогда она увидела его зна-
комые глаза, улыбку и порывисто подошла, протянув руки:
- Здравствуй, Родион!
Голос ее звучал по-прежнему молодо. Раненые зашевелились, отовсю-
ду, изо всех углов на Феклу смотрели любопытные глаза. Но по неписано-
му госпитальному этикету все молчали, чтобы не мешать свиданию, и
только внимательно, украдкой изучали посетительницу.
- Феклуша, да откуда же ты взялась? - Родион, с опаской глянув на
дверь - не увидела бы Шурочка, - все же приподнялся и сел на койке.
Грудь и спина у него забинтованы, нательная бязевая рубаха была натя-
нута поверх повязки втугую.
- С обозом пришла, с рыбой. Не чаяла тебя видеть в Архангельске,
да Меланья Ряхина мне сказала, что ты здесь. А ей стало известно от
знакомой, которая тут, в госпитале, работает... Вот я и собралась к
тебе. На-ка гостинца, - она аккуратно развернула белую холстинку и по-
дала ему в руки кулебяку.
- Спасибо. - Родион был очень рад. Еще никто не навещал его
здесь. И вот - землячка. - Спасибо, что ты меня нашла. Я ведь домой не
писал о ранении. Боюсь Августу с матерью расстроить.
- Дома и не знают ничего. Я как встречу Густю, спрошу про тебя,
она отвечает: жив-здоров, мол, воюет... Вот тебе и здоров, вот тебе и
воюет! Ну ладно, я ведь тоже могу не говорить, что тебя видела. Как
прикажешь... Ой, как ты похудел-то! - она склонилась к нему, бережно
погладила стриженую голову, провела теплой, мягкой рукой по щеке. За-
держав руку, умолкла и только глядела на него, и слов у нее не находи-
лось. И он молчал. Ему было приятно ощущать мягкое и бережное прикос-
новение ее ладони. Наконец, спохватившись, Фекла убрала руку и покрас-
нела от неловкости. Он сказал сипло, будто потерял голос:
- Сядь, пожалуйста.
Она села на табурет и спросила участливо:
- Тебя тяжело ранило? В грудь?
- Нет, в спину. Под лопатку.
Она кивнула. Ей как будто стало легче от того, что он ранен не в
грудь. Она почему-то считала, что ранение в спину не такое опасное,
как в грудь. Опять спросила:
- Лечат-то хорошо ли? Доктора каковы?
- Уход здесь хороший, пища подходящая, лекарства дают, перевязки
делают. Скоро поправлюсь. Через месяц, наверное, а может, и раньше вы-
пишут.
- Домой на побывку приедешь?
- Вряд ли. Надо на фронт. В часть.
Фекла посмотрела на него сострадательно: "Бедненький! Опять на
фронт, опять под пули... Вот жизнь!"
- Ты вовсе теперь изменился. Стал какой-то... - она замялась.
- Какой?
- Мужественный, - подобрала она наконец подходящее слово. - Нас-
тоящий воин. И старше стал. Похудел... Уж от прежнего паренька в тебе
мало осталось. Вон и лоб в морщинках...
- Война, - развел руками Родион. - Похудел от того, что крови
много потерял. Вливали. Вот на поправку пойду - гладкий буду.
- Дай бог тебе хорошей поправки, - сказала она тихо и серьезно, и
Родион не успевал удивляться переменам в интонации ее голоса, звучаще-
го то весело, с задоринкой, то вот теперь уж как-то совсем робко и
слишком серьезно.
Фекла меж тем стала рассказывать про Унду.
- Дома все живы-здоровы, от всех тебе привет, - она сказала это
таким тоном, будто все земляки знали, что он находится в госпитале и
низко ему кланялись. - Ваши живут исправно. Сена у них, правда, нако-
шено мало, так прикупили. Густя выглядит хорошо. Старухи бают, что
должна родиться девочка. Они по животу угадывают. Если он у будущей
матери круглый, то родится девочка, а остренький - так мальчик. - Она
засмущалась и понизила голос до шепота. - Я в этом ничего не смыслю.
От других слышала, - и махнула рукой так мягко, округло, красиво. -
Жалко, дед Никифор помер. Тебе, верно, писали? А Иероним живехонек.
Летом в море ходил!
- Да ну? - удивился Родион.
- Ей-богу! На тресковой доре с двумя бабами за селедкой. Обратно
еле пригребли - ветер был противной. Дедко как до избы добрел и сва-
лился... Однако отлежался. А в село все похоронки идут... Уж человек
двадцать погибло на фронте.
Она замолчала, посмотрела перед собой отрешенно, думая о чем-то
не касающемся ни этой госпитальной палаты, ни Родиона.
- Похоронки, конечно, нелегко получать... Да что поделаешь? Вой-
на.
- Скорее бы конец ей. Ох, трудно люди живут! Кругом беды да нес-
частья. И голодно. У нас еще терпимо - рыба есть, паек рыбакам выдают
подходящий. А в городе хвойный настой пьют, в столовых по осени котле-
ты из морской капусты делали... Мне Меланья рассказывала. У нее ведь
вернулся Вавила-то. Совсем вернулся, перед войной еще. Сначала плавал
по реке на барже. А потом его на Мурман отправили, на оборонные рабо-
ты. И там в армию взяли. Служит в каком-то обозе. На передовую, видно,
по возрасту не годится, так в обозе...
- Воевать так воевать - пиши в обоз! - это такая поговорка у
фронтовиков есть.
- Живут они, вернее теперь уж одна Меланья, на частной квартире,
в малюхонной комнатушке. Моему приезду обрадовалась очень даже. Все
расспрашивала про деревню. Она работает в швейной. Раньше шляпки дела-
ли, теперь полушубки для армии шьют.
- А Венька у них где?
- Тоже плавает. Военный моряк.
- А я вот в пехоте. Правда, в морской. Разница есть.
- Говорят, в морской пехоте - храбрые солдаты. В газетах пишут,
что в одних тельняшках идут на пулеметы... Ты уж береги себя. На пуле-
меты не ходи.
- Это уж как придется. О себе-то расскажи. Как живешь?
- Да что, живу. Мы ведь не на фронте. Не опасно. Летом сидела на
тоне, а как стал лед на реке - навагу удила. Как все... Меня ведь в
правление избрали! - с наивной гордостью сказала она.
- Поздравляю! В начальство, значит, вышла?
- Ой, Родя, что ты! Какое из меня начальство? Так только, засе-
даю...
- Заседать - тоже дело. Все одна живешь? - осторожно поинтересо-
вался он.
- Да одна... - нехотя ответила Фекла.
Подошла Шурочка и вежливо напомнила, что десять минут прошло.
Фекла всплеснула руками:
- Так скоро? А часы у тебя не врут?
- Часы у нас правильные, - суховато ответила Шурочка, посмотрев
на Феклу ревниво. Она ревновала всех раненых к посетителям, особенно к
женщинам, хотя они бывали редко.
Фекла расстроилась, замялась, потом вдруг принялась снимать со
своей кофточки брошь - серебряную, с красным камнем, подаренную ког-
да-то Вавилой на именины. Отстегнула ее и стала совать в руку Шурочке.
- Возьми брошку на память, а нам дай еще хоть пять минут. Дай,
ради бога!
- Ой, что вы! - смутилась Шурочка и, наотрез отказавшись принять
подарок, оскорбление поджала губы и вышла, разрешив им поговорить еще
немного.
Зажав в кулаке брошку, Фекла сказала Родиону:
- Ты зря скрываешь от своих, что ранен. Потом узнают - больше
расстроятся. Подумают, что не писал про ранение потому, что оно было
очень опасное...
- Пожалуй, ты права, - призадумался он. - Напишу теперь же, что
нахожусь в госпитале. И ты им расскажи. Привет передай.
- Если велишь - расскажу. А Густя не приревнует?
- Она не ревнивая.
Фекла с грустинкой в глазах пошевелила бровями, положила загоре-
лую ладонь ему на бледную руку.
- Поправляйся. Я тебе здоровья принесла. Могу и кровь свою дать.
Скажи доктору, пусть возьмет. Скорее вылечишься.
- Спасибо, - благодарно улыбнулся Родион. - Теперь уж не требует-
ся. Да и группы у нас с тобой могут оказаться разные.
- Думаешь, не подойдет моя кровь? Подойдет!
- Может не подойти. Она у тебя больно горячая, с характером...
- В холодной-то крови какой толк?
Снова в палату заглянула Шурочка, и Фекла с сожалением засобира-
лась.
- Дай-ко я тебя поцелую на прощаньице. Можно? - склонилась, раз-
волновала кровь поцелуем. У Родиона голова закружилась. - Прощай. Поп-
равляйся.
И пошла медленно и плавно к выходу.
В обратный путь ехать порожняком все-таки не пришлось - везли
продукты для рыбкоопа, керосин и солярку. Продовольствие и горючее бы-
ли на вес золота, и обозники берегли их пуще глаза. Огорчило Ермолая
то, что не удалось полностью получить по заявке колхоза сетную дель и
другие промысловые материалы. Склады рыбакколхозсоюза оскудели.
Теперь дорога казалась более знакомой и не столь утомительной,
как из Унды в Архангельск. Грузы веселили - едут в село не с пустыми
руками.
Фекла все еще была под впечатлением встреч с Меланьей Ряхиной и
Родионом. Меланья очень изменилась, постарела, растеряла по житейским
ухабам прежнюю гордость и заносчивость.
Перед отъездом Фекла еще раз наведалась в госпиталь уже с Ермола-
ем и Соней. Родион очень обрадовался землякам. Но как следует погово-
рить не пришлось: начался врачебный обход и свидание прервали. Соня
Хват все же успела порасспросить Родиона об отце и ушла из госпиталя
невеселая, унося в душе тревогу за родителя.
Грустная сидела Фекла в передке саней, завернувшись в тулуп, с
кнутом и вожжами в руках. Обоз неторопливо тянулся по зимнику. Всюду
снега, прибрежные леса с белыми хлопьями на ветках. Полозья тихо шур-
шали по снегу. Лошади пофыркивали, мотали головами, звякали уздечками.
В этом безлюдье, в однообразном безмолвии зимы с трудом верилось, что
где-то там, возле сердца России, грохочут орудия, льется кровь, черные
вражьи дивизии лезут и лезут вперед, оставляя на снегу тысячи тру-
пов...
Фекла соскакивала с саней и торопливо семенила рядом с лошадью -
маленькой, мохнатой, обындевевшей. Лошадь, наверное, мечтала о теплой
конюшне и охапке сена. Фекле хотелось поскорее добраться до избы, по-
жарче натопить плиту и вдоволь напиться чаю... А после лечь и распра-
вить усталое тело на старой, еще родительской перине, увидеть, как в
полутьму зимовки заглядывает луна, и услышать, как над головой на сте-
не бойко тикают ходики, словно торопятся встретить утро.
"Боже мой, как бы крепко я спала дома!" - мечтала Фекла.
Но до конца пути еще далеко. Она глядела вперед, вдоль реки, ви-
дела низкие облака, а под ними - чернолесье, притихшее до весны, до
пробуждения, белые проплешины пожен и болотистых пустошей.
Во второй половине дня сразу потемнело, собралась метель. Она на-
валилась на село с северо-востока, обрушилась из низких плотных туч.