почтальоншей в канун смерти Иеронима Марковича. Он оставил жене только
ветхую избенку, старого кота, двух куриц с петухом, а в окованном
жестью сундуке пропахший нафталином выходной бушлат, подаренный ему
племянником, матросом Балтийского флота, в двадцать девятом году. Были
еще старая рыбацкая роба, топор под лавкой и самовар.
Анна пережила мужа только на один год...
Начиналась первая послевоенная путина. Фекла собралась ехать на
тоню Чебурай. Она уложила вещи в заплечный мешок, оделась, обошла
двор, закрыла двери в хлев, пустующий с того дня, как она передала за
ненадобностью свою телку в колхоз, и поднялась на поветь.
Постояла тут. Пол из широких сосновых плах был чист - ни сенца,
ни листика от веников. В запыленное оконце в бревенчатой стене проби-
вался неяркий свет с улицы. Фекла ушла с повети и заглянула в летнюю,
верхнюю избу.
В ней тоже было чисто и пусто. В давно не топленной печи на кухне
лежало несколько сухих, как кость, пыльных поленьев. На столе стоял
порожний берестяной туесок.
Смежная комната показалась ей светлой и веселой, но тоже пустова-
ла. Во всю ее ширину стояла "стенка" - посудный шкаф с дверцами, раз-
рисованными белыми цветками по голубому полю. Шкаф заменял переборку,
отделяя комнату от кухни. В углу сохранилась старая икона богородицы.
Перед ней - запыленная лампадка синего стекла. Под иконой - окованный
железом сундук с материнским приданым. Фекла редко заглядывала в него.
Каждая вещь, каждый угол родительского дома тосковали по челове-
ку, по его живому голосу и трудолюбивым ласковым рукам. Фекла вспоми-
нала, как, бывало, по этим широким половицам упругой молодой походкой
ходил отец - высокий, сероглазый, веселый. Мать в праздничном сарафане
- опрятная, красивая, белыми округлыми руками стелила на стол домотка-
ную скатерть с набойными цветами по серебристому льняному полю, доста-
вала из шкафа расписные блюда, граненые стопки для вина. Готовилась
принимать гостей.
И еще вспомнилось: когда отец уходил на промысел, бабушка зажига-
ла по ночам лампадку и опускалась на колени перед иконой, умоляя гла-
застую и неприступно строгую богоматерь, чтобы отец вернулся с моря
целым и невредимым. А она, маленькая девочка, с любопытством выгляды-
вала из-под цветистого лоскутного одеяльца и считала бабушкины покло-
ны. Считала, считала и засыпала...
Однажды шхуна пришла домой с поломанной мачтой, без двух рыбаков,
которых в шторм смыло с палубы. Одним из них был отец...
Бабушка недолго тосковала по сыну, заболела и умерла. А через два
года не стало и матери...
Нежилая пустота родительских хором тревожила сердце прозрачным
холодком, и Фекла поспешила вернуться в обжитую ею зимовку.
Тут было уютней. На стене тикали ходики. Высокая кровать с пери-
ной, застланная цветным покрывалом, самовар на столе, цветы на окне -
все было привычным, близким, домашним. Фекла посидела на лавке перед
дорогой, надела мешок и вышла. Она заперла дверь и направилась к при-
чалу возле колхозных складов.
Еще издали Фекла приметила там многолюдье и веселое оживление. У
причала стояла моторная дора. Прилив поднял ее с грунта, и она, тихо
покачиваясь, терлась округлым боком о настил. Рыбаки и рыбачки входили
на дору по трапу, складывали там свои вещи и возвращались на угор
проститься с родней. Не было здесь только привычной фигурки Иеронима
Марковича. Не улыбнется он больше Фекле, не помашет сухонькой рукой на
прощанье. Вспомнив о нем, Фекла подумала также и о матери Бориса Сера-
фиме Егоровне, которая в последнее время стала совсем плоха, даже не
выходила из дома. Августа Мальгина обещала Фекле присмотреть за ней.
Панькин, как всегда озабоченный, быстрый, вышел из склада с мот-
ком новенького пенькового троса в руках. Сошел на причал и крикнул на
дору:
- Эй, Дорофей, держи!
Дорофей, выйдя из рубки, ловко поймал брошенный Панькиным трос и
повесил его на крюк возле рубки. Увидя Феклу, председатель подошел к
ней.
- Главная рыбачка пришла. Теперь можно и отчаливать. Как настрое-
ние, Фекла Осиповна?
- Настроение хорошее, - отозвалась Фекла. - Счастливо вам оста-
ваться.
- А вам - больших уловов, пожелал Панькин и, заметив Федора Кук-
шина, который нес свои вещи на судно, окликнул его. - Когда женишься,
Федор? Давно у нас в селе не было свадеб. Хоть бы ты почин сделал пос-
ле войны!
Федор смутился, пробормотал что-то невнятное и поспешил пройти
мимо. Из толпы провожающих за ним внимательно следила Соня.
Фекла увидела и Ермолая. Он стоял у самого уреза берега в неиз-
менном латаном полушубке и смотрел не на дору, не на провожающих, а
куда-то вдаль, в просторы губы. Он прибаливал, и его не послали на по-
бережье возить уловы, назначив другого возчика. Ермолай, видимо, ску-
чал по любимой работе. Фекла подумала: "Да, старятся старики. И уходят
из жизни, как ушел Иероним Маркович... Старики старятся, а молодежь
подрастает..." Она стала искать в толпе эту молодежь и, увидев ее, не-
мало подивилась тому, что раньше она почему-то не замечала ее. Вот они
стоят, все эти Петьки, Ваньки, Гришки, Наташки, Светки! И как они вы-
росли! В первый год войны им было лет по тринадцать-четырнадцать, а
теперь уже это юноши и девушки. Многие закончили восьмилетку и собира-
ются учиться дальше... А кое-кто наверняка останется дома: отцов нет,
надо быть опорой матерей. Это уже работники, это, как говорится, уже
новое поколение, которое идет на смену старикам. И Фекле при этом ста-
ло радостнее, словно все они - юные - были и ее родными детьми. Она
улыбнулась толпе, помахала рукой и легко и довольно молодо вбежала по
трапу на дору.
Николай Воронков, не заходя на суденышко, небрежно бросил на дору
свой старый, еще довоенный рюкзак и сразу вернулся к жене. Те, кто
стоял рядом, услышали, как он сказал:
- Смотри, не укати опять на курорт!
Жена рассмеялась. Сейчас все представлялось ей в радостном свете,
а сколько слез она пролила тогда, в сорок первом, с трудом добравшись
с курорта до дома и не застав здесь мужа.
- Отчалива-а-ай! - необычно высоким голосом крикнул Панькин. -
Эй, Дорофей! Долгие проводы - лишние слезы!
Дорофей, радуясь первому мирному рыбацкому рейсу, кивнул ему в
открытую дверь рубки и скрылся. Дмитрий Котовцев и Анисим Родионов,
оставшиеся на берегу, приняли трап. Мотор затарахтел, и дора отошла от
причала.
Фекла стояла у борта и смотрела на берег. Рядом с ней - Дерябин,
Николай Воронков и Немко махали на прощанье шапками.
- Все наше звено опять в сборе, - сказал Дерябин, надев шапку. -
Тепло ли оделась, Феклуша? Ветрено...
- Да тепло. Лето на дворе. Не зазябнем, - ответила Фекла и поду-
мала: "Не все звено. Бориса нет... Немко вместо него",
- Наше лето на осень смахивает. Ну, ничего. Главное - война кон-
чилась. Теперь заживем полегче, - Семен вспомнил свою поговорку воен-
ных лет: "На тоне, брат, не на войне".
Немко, приметив, что Фекла загрустила, тронул ее за рукав и,
энергично подняв руки, стал показывать ей, как он опять будет забивать
киюрой колья в песок. Фекла сдержанно улыбнулась в ответ. Николай ку-
рил и глядел вниз, где возле борта плескались мутноватые волны. Солнце
светило щедро, а сиверик обдавал холодом.
- Ничего... Все теперь станет на свое место, - как бы подвел итог
своим мыслям Дерябин.
Но Фекле думалось иначе: "Нет, не встанет все на свое место. Что
потеряно, того не воротишь..."
И вот он опять - Берег Розовой Чайки, которая в первое военное
лето оставила в глубине сердца Феклы грустную замету...
Рыбаки быстро освоились в избушке, разложили по полкам свои при-
пасы, под угором развернули на песке невод и принялись его ставить.
Возились два дня, а потом по извечной привычке семужников стали выси-
живать погоду и боярышню-рыбу.
Все на тоне шло своим чередом. Опять с отливом спускались на пе-
сок, подбирали уловы, чистили от ламинарий невод, варили уху. Опять
Фекла кормила из алюминиевой миски вареной камбалой Чебурая, который
за эти годы постарел и начал даже облезать. Но все по-прежнему любили
его, потому что без ласкового добродушного пса не мыслили ни мыса Че-
бурай, ни скромного рыбацкого счастья.
Как и прежде, Фекла в свободные минуты выходила на обрыв и подол-
гу смотрела на море. В эти дни оно было тихим. Взводень прошел, отгро-
хотал, перестал бесноваться и уступил место спокойной смене приливов и
отливов. Море стало таким, каким оно было всегда - широким, спокойным,
добрым кормильцем рыбаков.
Однажды вдали прошел пароход, блеснув на солнце белыми палубными
надстройками. Началось регулярное пассажирское движение на линии Ар-
хангельск - Мезень.
Фекла глядела на бесконечно бегущие волны, на широко раскинутые
над горизонтом облака, прошитые предвечерним солнцем. Что принесет те-
перь море? Радость ли, горе ли?
"О море, души моей строитель!" Где ты берешь такой высокой проч-
ности материал, складывая поморские характеры так, что они выдерживают
самые жестокие шторма и чутко отзываются на самую обыкновенную челове-
ческую доброту и участие?
(конец второй книги)
ветхую избенку, старого кота, двух куриц с петухом, а в окованном
жестью сундуке пропахший нафталином выходной бушлат, подаренный ему
племянником, матросом Балтийского флота, в двадцать девятом году. Были
еще старая рыбацкая роба, топор под лавкой и самовар.
Анна пережила мужа только на один год...
Начиналась первая послевоенная путина. Фекла собралась ехать на
тоню Чебурай. Она уложила вещи в заплечный мешок, оделась, обошла
двор, закрыла двери в хлев, пустующий с того дня, как она передала за
ненадобностью свою телку в колхоз, и поднялась на поветь.
Постояла тут. Пол из широких сосновых плах был чист - ни сенца,
ни листика от веников. В запыленное оконце в бревенчатой стене проби-
вался неяркий свет с улицы. Фекла ушла с повети и заглянула в летнюю,
верхнюю избу.
В ней тоже было чисто и пусто. В давно не топленной печи на кухне
лежало несколько сухих, как кость, пыльных поленьев. На столе стоял
порожний берестяной туесок.
Смежная комната показалась ей светлой и веселой, но тоже пустова-
ла. Во всю ее ширину стояла "стенка" - посудный шкаф с дверцами, раз-
рисованными белыми цветками по голубому полю. Шкаф заменял переборку,
отделяя комнату от кухни. В углу сохранилась старая икона богородицы.
Перед ней - запыленная лампадка синего стекла. Под иконой - окованный
железом сундук с материнским приданым. Фекла редко заглядывала в него.
Каждая вещь, каждый угол родительского дома тосковали по челове-
ку, по его живому голосу и трудолюбивым ласковым рукам. Фекла вспоми-
нала, как, бывало, по этим широким половицам упругой молодой походкой
ходил отец - высокий, сероглазый, веселый. Мать в праздничном сарафане
- опрятная, красивая, белыми округлыми руками стелила на стол домотка-
ную скатерть с набойными цветами по серебристому льняному полю, доста-
вала из шкафа расписные блюда, граненые стопки для вина. Готовилась
принимать гостей.
И еще вспомнилось: когда отец уходил на промысел, бабушка зажига-
ла по ночам лампадку и опускалась на колени перед иконой, умоляя гла-
застую и неприступно строгую богоматерь, чтобы отец вернулся с моря
целым и невредимым. А она, маленькая девочка, с любопытством выгляды-
вала из-под цветистого лоскутного одеяльца и считала бабушкины покло-
ны. Считала, считала и засыпала...
Однажды шхуна пришла домой с поломанной мачтой, без двух рыбаков,
которых в шторм смыло с палубы. Одним из них был отец...
Бабушка недолго тосковала по сыну, заболела и умерла. А через два
года не стало и матери...
Нежилая пустота родительских хором тревожила сердце прозрачным
холодком, и Фекла поспешила вернуться в обжитую ею зимовку.
Тут было уютней. На стене тикали ходики. Высокая кровать с пери-
ной, застланная цветным покрывалом, самовар на столе, цветы на окне -
все было привычным, близким, домашним. Фекла посидела на лавке перед
дорогой, надела мешок и вышла. Она заперла дверь и направилась к при-
чалу возле колхозных складов.
Еще издали Фекла приметила там многолюдье и веселое оживление. У
причала стояла моторная дора. Прилив поднял ее с грунта, и она, тихо
покачиваясь, терлась округлым боком о настил. Рыбаки и рыбачки входили
на дору по трапу, складывали там свои вещи и возвращались на угор
проститься с родней. Не было здесь только привычной фигурки Иеронима
Марковича. Не улыбнется он больше Фекле, не помашет сухонькой рукой на
прощанье. Вспомнив о нем, Фекла подумала также и о матери Бориса Сера-
фиме Егоровне, которая в последнее время стала совсем плоха, даже не
выходила из дома. Августа Мальгина обещала Фекле присмотреть за ней.
Панькин, как всегда озабоченный, быстрый, вышел из склада с мот-
ком новенького пенькового троса в руках. Сошел на причал и крикнул на
дору:
- Эй, Дорофей, держи!
Дорофей, выйдя из рубки, ловко поймал брошенный Панькиным трос и
повесил его на крюк возле рубки. Увидя Феклу, председатель подошел к
ней.
- Главная рыбачка пришла. Теперь можно и отчаливать. Как настрое-
ние, Фекла Осиповна?
- Настроение хорошее, - отозвалась Фекла. - Счастливо вам оста-
ваться.
- А вам - больших уловов, пожелал Панькин и, заметив Федора Кук-
шина, который нес свои вещи на судно, окликнул его. - Когда женишься,
Федор? Давно у нас в селе не было свадеб. Хоть бы ты почин сделал пос-
ле войны!
Федор смутился, пробормотал что-то невнятное и поспешил пройти
мимо. Из толпы провожающих за ним внимательно следила Соня.
Фекла увидела и Ермолая. Он стоял у самого уреза берега в неиз-
менном латаном полушубке и смотрел не на дору, не на провожающих, а
куда-то вдаль, в просторы губы. Он прибаливал, и его не послали на по-
бережье возить уловы, назначив другого возчика. Ермолай, видимо, ску-
чал по любимой работе. Фекла подумала: "Да, старятся старики. И уходят
из жизни, как ушел Иероним Маркович... Старики старятся, а молодежь
подрастает..." Она стала искать в толпе эту молодежь и, увидев ее, не-
мало подивилась тому, что раньше она почему-то не замечала ее. Вот они
стоят, все эти Петьки, Ваньки, Гришки, Наташки, Светки! И как они вы-
росли! В первый год войны им было лет по тринадцать-четырнадцать, а
теперь уже это юноши и девушки. Многие закончили восьмилетку и собира-
ются учиться дальше... А кое-кто наверняка останется дома: отцов нет,
надо быть опорой матерей. Это уже работники, это, как говорится, уже
новое поколение, которое идет на смену старикам. И Фекле при этом ста-
ло радостнее, словно все они - юные - были и ее родными детьми. Она
улыбнулась толпе, помахала рукой и легко и довольно молодо вбежала по
трапу на дору.
Николай Воронков, не заходя на суденышко, небрежно бросил на дору
свой старый, еще довоенный рюкзак и сразу вернулся к жене. Те, кто
стоял рядом, услышали, как он сказал:
- Смотри, не укати опять на курорт!
Жена рассмеялась. Сейчас все представлялось ей в радостном свете,
а сколько слез она пролила тогда, в сорок первом, с трудом добравшись
с курорта до дома и не застав здесь мужа.
- Отчалива-а-ай! - необычно высоким голосом крикнул Панькин. -
Эй, Дорофей! Долгие проводы - лишние слезы!
Дорофей, радуясь первому мирному рыбацкому рейсу, кивнул ему в
открытую дверь рубки и скрылся. Дмитрий Котовцев и Анисим Родионов,
оставшиеся на берегу, приняли трап. Мотор затарахтел, и дора отошла от
причала.
Фекла стояла у борта и смотрела на берег. Рядом с ней - Дерябин,
Николай Воронков и Немко махали на прощанье шапками.
- Все наше звено опять в сборе, - сказал Дерябин, надев шапку. -
Тепло ли оделась, Феклуша? Ветрено...
- Да тепло. Лето на дворе. Не зазябнем, - ответила Фекла и поду-
мала: "Не все звено. Бориса нет... Немко вместо него",
- Наше лето на осень смахивает. Ну, ничего. Главное - война кон-
чилась. Теперь заживем полегче, - Семен вспомнил свою поговорку воен-
ных лет: "На тоне, брат, не на войне".
Немко, приметив, что Фекла загрустила, тронул ее за рукав и,
энергично подняв руки, стал показывать ей, как он опять будет забивать
киюрой колья в песок. Фекла сдержанно улыбнулась в ответ. Николай ку-
рил и глядел вниз, где возле борта плескались мутноватые волны. Солнце
светило щедро, а сиверик обдавал холодом.
- Ничего... Все теперь станет на свое место, - как бы подвел итог
своим мыслям Дерябин.
Но Фекле думалось иначе: "Нет, не встанет все на свое место. Что
потеряно, того не воротишь..."
И вот он опять - Берег Розовой Чайки, которая в первое военное
лето оставила в глубине сердца Феклы грустную замету...
Рыбаки быстро освоились в избушке, разложили по полкам свои при-
пасы, под угором развернули на песке невод и принялись его ставить.
Возились два дня, а потом по извечной привычке семужников стали выси-
живать погоду и боярышню-рыбу.
Все на тоне шло своим чередом. Опять с отливом спускались на пе-
сок, подбирали уловы, чистили от ламинарий невод, варили уху. Опять
Фекла кормила из алюминиевой миски вареной камбалой Чебурая, который
за эти годы постарел и начал даже облезать. Но все по-прежнему любили
его, потому что без ласкового добродушного пса не мыслили ни мыса Че-
бурай, ни скромного рыбацкого счастья.
Как и прежде, Фекла в свободные минуты выходила на обрыв и подол-
гу смотрела на море. В эти дни оно было тихим. Взводень прошел, отгро-
хотал, перестал бесноваться и уступил место спокойной смене приливов и
отливов. Море стало таким, каким оно было всегда - широким, спокойным,
добрым кормильцем рыбаков.
Однажды вдали прошел пароход, блеснув на солнце белыми палубными
надстройками. Началось регулярное пассажирское движение на линии Ар-
хангельск - Мезень.
Фекла глядела на бесконечно бегущие волны, на широко раскинутые
над горизонтом облака, прошитые предвечерним солнцем. Что принесет те-
перь море? Радость ли, горе ли?
"О море, души моей строитель!" Где ты берешь такой высокой проч-
ности материал, складывая поморские характеры так, что они выдерживают
самые жестокие шторма и чутко отзываются на самую обыкновенную челове-
ческую доброту и участие?
(конец второй книги)